Текст книги "Сапфо, или Песни Розового берега"
Автор книги: Ольга Клюкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
Да что там, Сапфо помнит, что не слишком удивилась даже тогда, когда Глотис однажды вышла к обеду постриженной совершенно налысо, уверяя, что мысль постричься таким образом внушил ей кто-то из богов, чтобы открыть еще и глаза, спрятанные на затылке.
Но теперь, когда курчавые волосы Глотис отросли на величину ладони и изящной шапочкой лежали на голове, оттеняя на редкость огромные и вечно удивленные карие глаза, на девушку поневоле многие обращали внимание.
Глотис сдержала свое обещание – чтобы Сапфо не скучала, действительно принялась с тихим смехом рассказывать про то, как в детстве, едва только заслышав свадебный кортеж поющих барабанов и флейт, она в толпе девочек всегда выбегала на улицу, чтобы поглазеть на невесту, но в особенности – на жениха, и попытаться представить своего будущего суженого.
– Ах, Сапфо, ты же помнишь, я жила тогда в маленьком горном селении, и на моих ногах всегда были лишь туфли из пыли, – улыбаясь, негромко продолжала Глотис, в такт чуть заметным, тонким мазкам, которые она делала, осторожно прикасаясь к поверхности вазы. – А тот мальчишка, наш сосед, обычно таскал из сада моей матери чечевицу и нередко получал от нее прутом вдоль спины… А порой, когда мать запирала меня дома, заставляя скучать над пряжей, я всегда представляла, насколько лучше было бы сейчас бегать с моим соседом Ликасом возле реки, купаться, срывать ирисы. Скажи, мудрая Сапфо, это, по-твоему – любовь?
– Не знаю, наверное, – ответила Сапфо. – Но только любовь ребенка, совсем маленькой девочки.
– Хорошо, – кивнула Глотис. – Потом прошло еще несколько лет, и Ликас, с которым мы повсюду были неразлучны, однажды подарил мне дудочку и нарочно посадил на колени, когда стал учить меня на ней играть, а потом вдруг неожиданно начал ласкать меня. Ликас поцеловал меня сначала в волосы, а потом в губы, положил в траву. И когда тела наши незаметно сплелись, я не смогла сопротивляться возникшему желанию, хотя очень боялась своей строгой матери и сестер. Скажи, мудрая Сапфо, по-твоему, а это была – любовь?
– Наверное, – снова кивнула Сапфо. – Но только особенная, неразборчивая любовь юной девушки.
– Да, Сапфо, прошло еще какое-то время, и все в нашей деревне уже знали, что Ликас – это мой законный жених, и мать с сестрами начали по-настоящему готовиться к моей свадьбе. Все было хорошо, Сапфо, ничем не хуже, чем у других. Но в один прекрасный день какая-то непонятная сила сама вдруг привела меня к гавани и посадила на корабль, который отплывал с моего острова. Я ведь была самой младшей дочерью у матери, Сапфо, и однажды почувствовала – я до сих пор отчетливо помню то утро в лесу! – что совсем скоро, если я и дальше останусь жить в нашем селении, то сделаюсь сначала как моя средняя сестра, а через некоторое время – как моя самая старшая замужняя сестра, которая гоняет по двору палкой своих детей, как белок на деревьях, а затем – и вовсе как моя мать. Но потом, Сапфо, я подумала, что скорее всего, наоборот, я умру раньше всех моих родных от тоски, и превращусь в сосну, – их было много на нашем кладбище и их нельзя было срубать даже для того, чтобы построить дом или корабль. Так вот, Сапфо, я залезла на дерево и вдруг представила, что я уже стала такой сосной, корни которой навеки неподвижно лежат в нашей скалистой земле, и тогда я просто-напросто сбежала из дома… сюда, к тебе.
– Ты уже знала обо мне? – удивилась Сапфо. – Неужели и в твоем селении пели мои песни?
– Пели, Сапфо, – качнула головой Глотис. – Правда, прохожий, который как-то забрел к нам в деревню на праздник, не называл твоего имени – я уже потом, здесь, узнала знакомые мотивы. Этот прохожий был очень смешной – он целовал пальцы своих рук и разбрасывал по воздуху поцелуи девушкам, которые ему особенно нравились, так что Ликас чуть было его сильно не избил. Нет, Сапфо, тот корабль лишь по счастливой случайности привез меня к тебе, на Лесбос, – единственное место в мире, где женщины умеют заниматься любовью с женщинами. Клянусь, я чуть было не сгорела со стыда, когда первый раз увидела в постели возле себя женщину, которая просто тихо спала. Та женщина – Криспина ничего не говорила, и даже не шевелилась, а просто тихо спала рядом – я даже не заметила, когда она прилегла на мое ложе. Но в тот момент, Сапфо, я испытала рядом со спящей Криспиной такое чувство, словно наконец-то приехала к себе домой, куда добиралась долго-долго, через несколько морей, с высокой горы, где остался мой настоящий дом, мать, сестры, Ликас. Скажи, Сапфо, это ты тоже считаешь любовью?
– Да, Глотис, – помолчав, сказала Сапфо, и голос ее слегка дрогнул. – Любовью женщины. Не каждая может понять тебя и меня – от некоторых такое чувство к женщине словно навсегда заперто за невидимой дверью, и нет никакого смысла подбирать к засовам ключи. И не известно, кто счастливее – они или мы? Кто из нас заперт, а кто на свободе?
– Мы, конечно, мы, Сапфо, на свободе! – воскликнула Глотис. – Разве ты сомневаешься?
– Не знаю, теперь я ничего не знаю… – покачала головой Сапфо, и с улыбкой прочитала строки из своего старого стиха, которые каким-то образом подходили без исключения ко всем женщинам, и сейчас казались словно только что написанными по воспоминаниям Глотис:
И ведь никто не знает, Глотис, что дальше может затеять с нами нежная, игривая Киприда! Она никогда нас об этом не спрашивает и потому…
Она хотела еще что-то добавить, но побоялась невольным признанием выдать себя перед подругой.
Ведь пытливая Глотис наверняка может спросить: «Почему же ты, мудрая и старшая подруга, ничего не знаешь и теперь, когда мне все ясно, сомневаешься в себе?»
И действительно, как возможны после хотя бы однажды пережитой любви к подруге, которая, и правда, сродни долгожданному возвращению домой, к самой себе, какие-то иные дороги, блуждания и заблуждения?
Как Сапфо сможет объяснить Глотис чувство, обрушившееся на нее внезапно и коварно?
Но, с другой стороны, а разве можно объяснить любовь к морю, к ветру, к дереву, к любому явлению природы?
Разве что чудом.
Чудом, которое никак не поддается разуму и осмыслению, однако живет в нас и заставляет «ни за что», совершенно бескорыстно любить цветы, листья, морские камни, не ожидая ничего в ответ и зная, что им до нас нет и никогда не будет никакого дела.
И Сапфо подумала, что здесь, наверное, и таится самая главная разгадка того, чего все же добивается от нее всемогущая Афродита.
Афродита решила научить свою избранницу любить человека так же восхищенно и просто, как прекрасное явление природы, и уметь любоваться его краткосрочной красотой так же радостно, как розовым облаком на заре, которое на глазах тает или улетает за море.
Кажется, это в полной мере умела только Анактория, даже на своего глупого старичка Трилла смотревшая с добрым умилением, как на рано состарившегося ребенка.
А-нак-то-рия.
Получается, что нужно прожить жизнь длинную, как ее имя, чтобы по-настоящему понять старшую подругу.
– Сапфо, ты слишком сильно опустила голову, – напомнила Глотис. – Ты уже устала? Ну, пожалуйста, еще хотя бы совсем немного, у меня только что-то начало получаться. Может быть, ты прочитаешь еще что-нибудь из своих стихотворений, чтобы Музы дали моим рукам немного вдохновения?
начала читать Сапфо один из своих любимых гимнов Афродите, с которой все равно сейчас мысленно разговаривала и разгадывала загадки богини, но тут в дверь ворвался на редкость взволнованный Алкей.
– Сапфо, наконец-то я тебя здесь нашел! – вскричал Алкей. – Фаон сбежал!
– Как – сбежал? – тут же вскочила с места Сапфо.
– Я знаю – он просто-напросто украл мальчишку, похитил! Нет, ну каков негодяй! А еще выдавал себя за человека из знатной семьи! Проклятый мальчиколюбец, не имеющий ни стыда, ни совести! Лев! Рыжий подонок! Ржавчина!
– Погоди, Алкей, – перебила его Сапфо. – Скажи спокойно, что случилось? Присядь.
– Да, присядь вот тут, Алкей, у окна, – в свою очередь обрадовалась Глотис. – Здесь мне тебя будет лучше видно. Какой счастливый сегодня день! Кажется, Музы действительно сегодня мне взялись как следует помочь!
– Да что ты мелешь? Какой счастливый? – воскликнул Алкей, недовольно усаживаясь на скамью. – Хорошенькое счастье! Фаон удрал с моряком, с грубым мужланом! Нет, я сразу понял, что Леонид – на самом деле пират, который топит корабли и ворует у всех чужое сокровище. Думаешь, откуда он взял целый мешок янтаря? А я… я снова остался ни с чем…
Но тут Алкей быстро посмотрел на Сапфо и слегка прикусил не в меру разболтавшийся язык.
– …В том смысле, что я только напрасно готовился к «фаониям», которые должны проходить как раз сегодня ночью.
– Но почему ты так уверен, что Фаон сбежал? Я тебя не понимаю, Алкей, – как можно спокойнее спросила Сапфо, стараясь не выдавать своего волнения дрожью в голосе. – Наверное, Фаон просто пошел погулять.
А про себя подумала: «Как? И это – все? Вот так быстро?»
Неужто в ее жизни появилось еще одно «никогда», куда люди безвозвратно исчезают, падают, как в пропасть, оставляя после себя лишь вскрик, голос, глаз, нарисованный на крыле бабочки?
Как смех маленькой Тимады, который отделился от девушки и отдельно от нее поселился в здешних лесах.
Сапфо почувствовала, что от неожиданности у нее подкосились ноги, и присела на прежнее место, где она только что позировала Глотис, не испытывая никаких предчувствий.
– Ты говоришь глупости, Фаон сейчас вернется, и мы проведем «фаонии». Может быть, ты с утра выпил слишком много неразбавленного вина? – недовольно проговорила Сапфо, отвернувшись от Алкея, но тем не менее обращаясь в слух и сплошное ожидание каких-либо возражений.
– Вот-вот, ты сейчас очень правильно села, Сапфо, – возбужденно пробормотала Глотис. – Как у меня на вазе. Вот только бы мне суметь!
– Я знаю, что говорю, Сапфо, – сказал Алкей. – Ведь мы договорились с Фаоном в это время встретиться, чтобы обсудить последние детали «фаоний». Он не мог не прийти просто так, без причины, но тем не менее его нет ни дома, ни даже у Филистины. Я уже заходил к Филистине – в ее комнате тоже никого нет, кроме дурацких кукол. А Леонид, этот пират, который там вечно просиживал, одаривая Филистину то янтарями, то жемчужинами, тоже исчез…
Сапфо горько улыбнулась – она хорошо знала любовь Филистины к куклам, которыми, действительно, была заселена чуть ли не вся ее комната.
Поначалу Филистина делала тряпичных кукол, набитых соломой или пенькой, якобы для своих учениц, но потом выяснилось, что она и сама порой укладывает какую-нибудь из них с собой в постель или принимается с увлечением шить для куколки какое-то нарядное платье.
Что поделаешь – Филистина, наверное, была рождена для счастливого материнства, но почему-то так и не родила собственного ребенка, скорее всего, убоявшись судьбы маленькой Тимады, и теперь ей приходилось играть в куклы.
– Но потом мне все объяснила твоя вездесущая Диодора, – продолжал Алкей. – Служанка своими собственными глазами видела, как Леонид и Фаон, крадучись, вышли из дома и пошли по дороге, ведущей к гавани, причем Леонид был со своими вещами и в дорожной шляпе, а Фаон держал в руках мешок с одеждой. Диодора говорит, что беглецы так торопились и оглядывались по сторонам, что она тут же бросилась в дом проверять шкафы – не утащили ли они что-нибудь с собой из хозяйского добра? И с тех пор – все, больше их никто нигде не видел…
– Но Фаон хотя бы мог с нами попрощаться… – растерянно проговорила Сапфо. – Зачем ему было убегать?
– Наверное, он подумал, что вы все снова начнете его останавливать и тянуть в разные стороны, – беззаботно проговорила Глотис, с прищуром вглядываясь в выразительный профиль Алкея, повернутый в сторону Сапфо. – И тогда – тю-тю его дедушкино богатство! Я замечала, Сапфо, – все мужчины на самом деле очень расчетливые.
– Ты еще слишком молода, чтобы говорить за всех мужчин, – недовольно посмотрел на вазописицу Алкей, который всегда считал ее слишком вздорной и не в меру избалованной подругами. – Впрочем, и за женщин – тоже, потому что ты мало на них похожа, когда зачем-то выбриваешь себе голову, изображая из себя каторжного раба.
– Но я только хотела сказать, что тоже ни с кем не стала прощаться, когда решила сбежать из дома, иначе я бы не смогла оторваться от близких, которые стали мне в тягость… – засмеялась Глотис, нисколько не обидевшись на Алкея. Она действительно привыкла не обращать на мужчин никакого внимания, и ранить ее могли только близкие и любимые.
– Замолчи! – вдруг громко крикнула Сапфо таким страшным голосом, что Глотис от неожиданности выронила из рук кисточку и уставилась на нее огромными глазами.
– Что с тобой, Сапфо? Ты… ты на меня так кричишь?
– На тебя! Замолчи! – снова выкрикнула Сапфо и, не говоря больше ни слова, выбежала за дверь, чтобы никто не мог услышать подступивших к самому горлу предательских рыданий. – Прости меня, но… все равно – замолчи! Все замолчите!
– Что с ней? – растерянно спросила Глотис, а Алкей только пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он, задумавшись о чем-то своем и невесело вздыхая.
– А что же теперь делать с масками, которые я приготовила для твоих «фаоний»? – спросила Глотис, помолчав и кивая в угол. – Получается, что моя работа сделана напрасно?
– Ну, маски потом когда-нибудь пригодятся. Наверное, я все же сам во всем виноват, – сказал вдруг Алкей, немного поразмыслив и пощипав бородку. – Да, скорее всего, так и есть. Сапфо просто ревнует меня, что я слишком откровенно увлекся Фаоном и провожу теперь с ним все время. Наверное, я вел себя не совсем правильно…
– Может быть, и так, – пожала плечами Глотис. – Ведь ты, Алкей, совсем недавно просил руки Сапфо и сказал тогда при всех за столом, что после отказа любишь ее даже еще больше. Я ведь и сама так люблю Сапфо, что и сейчас не могу на нее обидеться как следует. Но я никак не могу понять: при чем тут наш Фаончик?
– О, конечно, я ее люблю! – сразу воодушевился Алкей. – Еще бы! Разве можно сравнивать? Сапфо по-настоящему прекрасна! Но порой она чересчур высока и недосягаема… Ты должна понять, Глотис, что я имею в виду.
– Нет, не понимаю, – усмехнулась Глотис.
– Тогда посмотри на свою вазу с весами и поймешь, – с досадой проговорил Алкей. – Порой возвышенное чувство бывает просто необходимо уравновесить чем-то… таким, простеньким, ну, ты меня понимаешь, чтобы соблюсти среднюю меру. И все же я немного перестарался и совсем на несколько дней забыл о Сапфо. Наверное, ее самолюбие теперь слишком сильно страдает…
– Не думаю, Алкей, что Сапфо может всерьез страдать из-за тебя, – довольно бесцеремонно заявила Глотис, привыкшая не очень вообще-то следить за тем, как ее речи воспринимаются окружающими. – Обычно Сапфо сильно переживает, когда школу покидает кто-нибудь из подруг – кто-то выходит замуж, иные уезжают. Да, но при чем здесь Фаон?
– Вот что, я придумал – нужно прямо к сегодняшнему вечеру сочинить новую песню, из которой Сапфо поймет, что несмотря ни на что на самом деле моя душа полнится тайной любовью к ней одной. Как ты считаешь, хорошо я придумал?
– Ты хитрец, Алкей, – улыбнулась Глотис. – Правда, я не уверена, что тебе удастся перемудрить нашу Сапфо. И все же мне тоже почему-то немного жаль, что Фаон сбежал – с ним так было иногда весело играть в мяч!
– Не то слово! – с досадой подтвердил Алкей. – Не то слово!
И Алкей тоже в сердцах покинул комнату-мастерскую Глотис, не высказав вслух главной своей обиды.
Пока Алкей никому, даже Эпифоклу, не признался в том, что несколько раз открыто уговаривал Фаона поселиться в его столичном, роскошном доме, и даже успел подарить юноше несколько не слишком дорогих, но многообещающих подарочков, типа ароматного банного мыла, кулона с цепочкой на шею, пояса с посеребренной пряжкой, намекая тем самым на весьма приятное будущее времяпровождение.
Фаон подарки с радостью принял, но не сказал Алкею ни да, ни нет.
В какой-то момент поэту даже показалось, как будто бы Фаон просто несколько глуповат, что вполне объяснимо исключительно деревенским воспитанием красавчика-мальчишки, и даже несколько порадовался про себя, что возьмет в любовники такое неиспорченное существо.
Но, оказывается, Фаон не только не был глуп, но гораздо изворотливее и умнее, чем Алкей мог предположить, раз так хитроумно сбежал от него с первым же встречным!
Алкей никому не говорил этого, но про себя был совершенно уверен, что Фаон сбежал именно от него после некоторых чересчур откровенных признаний и жестов, к которым «милый деревенщина» еще просто не привык.
«Опять поспешил, как и с Сапфо, – подумал расстроенный Алкей. – Нужно было мальчишку получше подготовить и еще сильнее к себе привязать, прежде чем лезть к нему под тунику. Ну и ладно, ничего не поделаешь, теперь нужно не разбрасываться, а думать о том, как поскорее примириться с Сапфо и вызвать у нее ответную улыбку».
Лучшего способа, чем новое стихотворение о любви, способное размягчить сердце любой, даже каменной женщины, всемогущие боги еще не придумали, и Алкей, несмотря на поганое настроение, уединился в садовой беседке, надеясь хоть что-нибудь сложить уже к вечерней трапезе.
А Сапфо вышла из дома и пошла куда глаза глядят, надеясь как можно быстрее успокоиться от быстрой ходьбы.
«Правильно говорила Анактория… – снова вспомнила Сапфо слова своей старшей, незабвенной подруги. – Что каждое расставание – это то же самое, что маленькая смерть ближнего, которого нужно как следует оплакать, чтобы успокоиться. Но… может быть, и лучше, что Фаон так мгновенно, скоропостижно для меня умер, и теперь нужно лишь сочинить последнюю песню и забыть, все забыть. Всего лишь одну песню…»
Сапфо очень быстро шла, почти что бежала по дорожке, еще не вполне просохшей после вчерашнего сильного дождя, но ничего, хотя бы приблизительно похожего на песню, в голове у нее не складывалось, а лишь, подобно жалобному скрипу деревьев на ветру, на языке крутилось одно и то же слово:
«Никогда… Никогда я больше не увижу Фаона, его ясных глаз, не услышу его смеха… Никогда, никогда больше не буду счастлива. Никогда я не сочиню больше ни одной песни, потому что потеряла свое последнее счастье. Мне боги нарочно подарили любовь, чтобы испытать меня. Но я упустила ее из своих рук, словно добытую со дна океана жемчужину, и теперь Фаон тоже навсегда затеряется в волнах океана других людей, городов, стран… Никогда! А я больше никогда не напишу ни единого слова».
Сапфо вдруг вспомнила, как сегодня Сандра, которая под утро тенью проскользнула в спальную подруги, случайно нашла возле постели восковую табличку, где было записано самое последнее стихотворение Сапфо, само собой сочинившееся во время того завтрака, когда Фаон первый и последний раз пел под кифару.
– Что это? – спросила Сандра, внимательно прочитав, а потом еще раз перечитав слова и пронзительно глядя на Сапфо.
– Стихи, разве ты не видишь? – удивилась Сапфо, жалея, что слишком долго с утра пронежилась в постели и не ушла на улицу прежде, чем Сандра-полуночница тоже откроет свои вездесущие глаза.
Увы, на этот раз «обрыв» Сандры затянулся гораздо дольше обычного, и Сапфо это начало по-настоящему беспокоить.
И уж конечно, ей меньше всего хотелось тревожить сейчас подругу своими перепутанными чувствами и строками.
– Вижу. Да, Сапфо, это стихи, прекрасные стихи. Но кому они посвящены?
– Никому… так просто… всем… тебе, – запутанно пояснила Сапфо, видя, что подруга не верит ни одному ее слову, а смотрит на редкость испытующе и горько.
– Мне? – переспросила Сандра. – Нет, Сапфо, это стихотворение посвящено вовсе не мне. Наверное, я отдала бы жизнь, если бы оно и правда было посвящено мне, но пока мне не за что ее отдать…
– А хочешь, я подпишу сверху – «Сандре», чтобы ты не сомневалась? – нашлась Сапфо и, взяв в руки бронзовый стиль, один конец которого был заострен для письма на табличке, а другой, напротив, приспособлен для разравнивания воска, быстро начертала сверху имя подруги.
– Нет, Сапфо, это вовсе ничего не меняет, лучше сотри… – медленно проговорила Сандра, и на глазах ее показались слезы, которые привели Сапфо в ужас.
Сандра плакала так редко, что поначалу Сапфо думала, что ее подруга вовсе не умеет плакать.
А тут Сандра расстроилась не из-за какого-то несчастья, обиды или сильной боли, а просто из-за стихотворения.
По сути дела, всего из-за нескольких слов, просто изложенных в определенном порядке и особым стихотворным размером!
– Но хочешь, я лучше сотру тогда вовсе это стихотворение! – в отчаянии проговорила Сапфо и действительно принялась тупым концом стиля заравнивать буквы, которые доставили подруге столько внезапной боли.
– Но это уже ничего не меняет, Сапфо, – сглотнула слезы Сандра. – Ты наверняка помнишь каждое слово, раз они уже начертаны у тебя в сердце, оставь.
Впрочем, Сандра на этот раз очень быстро справилась с собой и отвлеклась на совсем другие темы.
Глядя на разложенные на столе рекомендательные письма в виде запечатанных свитков, которые Сапфо приготовила для Фаона, чтобы он передал их афинским друзьям, Сандра как ни в чем не бывало начала говорить про Афины.
И сказала, что в Афинах в разное время жили многие знаменитые люди, в том числе и Федра, прославившаяся своей безумной любовью.
– Какая Федра? – рассеянно переспросила Сапфо, разглядывая свитки.
Прежде Сапфо обдумывала, все ли она написала своим далеким адресатам и не стоит ли добавить еще несколько щедрых, добрых слов, чтобы Фаона на чужбине обласкали как следует.
А теперь чуть ли не каждое утро, а также по ночам боролась с искушением засунуть пергаменты в печь.
– Та самая Федра, супруга великого Тесея, – спокойно пояснила Сандра. – Федра, которая влюбилась в своего юного пасынка Ипполита и совсем потеряла разум. Ты разве не помнишь этой истории, Сапфо? Они ведь тоже жили в Афинах.
– Нет, не помню, – несколько смутилась Сапфо.
– Ну как же! Сначала Федра пыталась победить целомудрие юноши мольбами и лестью, а потом сменила любовь на ненависть и погубила своего пасынка, оклеветав перед мужем. Ипполит погиб по дороге, когда попытался сбежать из богомерзкого дома, но молитва разгневанного Тесея, которому во всем помогали боги, оказалась все-таки сильнее…
– Да? – стараясь показаться равнодушной, переспросила Сапфо, приглаживая ногтем на одном из пергаментов печать, которая и без того держалась крепко, и делая вид, что донельзя увлечена этой работой. – Что-то я не припомню…
– О, значит, ты не помнишь, чем закончилась любовная история для самой Федры? – безжалостно спросила Сандра. – Узнав о смерти своего Ипполита, Федра открыла супругу правду и пронзила себя мечом. Я вспомнила про эту историю, потому что она случилась как раз в Афинах, правда, уже много лет тому назад…
– Да, много чего было дивного на свете, – скороговоркой пробормотала Сапфо, поспешно обувая сандалии и собираясь как можно поскорее покинуть хотя бы на время прозорливую Сандру.
– Не меньше дивного случается и сейчас, Сапфо, – грустно сказала вослед подруге Сандра, и Сапфо почувствовала, что каким-то образом Сандра обо всем догадалась, узнала о ней и Фаоне то, в чем Сапфо сама себе все еще не хотела признаваться…
А рассказанная Сандрой история про Федру и Ипполита – это, конечно же, не что иное, как предупреждение!
Кстати, Ипполит, узнав о сумасшедшей страсти мачехи, тоже попытался сбежать, как теперь это сделал Фаон!
Да, но ведь, в отличие от Федры, Сапфо ни слова не говорила Фаону о своих чувствах и даже не показывала виду, что в ее душе происходит что-то особенное!
Сапфо избегала даже смотреть на Фаона, не говоря уже о том, чтобы домогаться ответной любви юноши, но он все равно решился на побег!
Значит, ему обо всем сказала Сандра.
Кто же еще? Получается, что именно эта новость послужила причиной столь внезапного бегства Фаона.
Правда, Ипполит сбежал от ласк мачехи, которая была законной супругой его отца, видя в подобной связи посягательство на устои семьи…
А Фаон? Получается, что Фаон сбежал просто потому, что не хочет любви Сапфо?
Не хочет! Отказывается!
Сапфо в смятении резко остановилась на середине дороги, словно ей на голову вылили целый таз ледяной воды, а по спине ее действительно пробежал тот самый «холодный пот», как в стихотворении, посвященном Фаону.
Пожалуй, этот озноб был еще более неприятным, чем вчерашний, когда Сапфо бродила в здешних местах под дождем.
Неизвестно, сколько бы Сапфо и дальше стояла посередине дороги в виде столба, но неожиданно она услышала, что где-то внизу, в овраге, какие-то люди тихо разговаривают между собой.
Это был тот самый овражек, где гончары обычно брали глину для своих изделий, потому что здесь она была на редкость хорошей и жирной, так что за ней приезжали даже мастера из дальних концов Лесбоса.
Может быть, сюда снова пожаловал кто-нибудь из чужаков, радуясь, что после дождя глина сделалась мягкой и ее особенно легко добывать и накладывать в бочки?
Сапфо осторожно подошла к краю оврага и заглянула туда, откуда доносились голоса, и с удивлением разглядела внизу, среди кустов, знакомые фигуры Дидамии и Филистины, которые о чем-то оживленно между собой разговаривали.
Сапфо услышала, как Филистина по своему обыкновению во время работы напевает песню.
узнала Сапфо слова своей песни и хорошо знакомый мотив.
– Еще бы, конечно жжет! – поддразнила Филистину Дидамия. – Смотри не сгори насмерть! Ведь он такой огненно-рыжий! Просто жуть!
– Ну, что ты, я же просто… Что ты такое говоришь, Дидамия? – звонко рассмеялась Филистина, и ее смех эхом прокатился по оврагу.
Сапфо собралась уже отойти прочь, но тут почувствовала, что ее ноги разъезжаются в разные стороны, заскользила по глиняному склону, и хотя она старалась зацепиться руками то за один, то за другой кустик, но это все равно не помогало удержать равновесие, и Сапфо с визгом, по гладкой горке, скатилась вниз и упала прямо на подруг, сбив их с ног и повалив в глину.
– Сапфо, это ты? Откуда ты взялась? С неба? – поразилась Дидамия и тут же с серьезным видом принялась рассматривать облака над головой, пытаясь найти объяснение столь странному явлению природы.
– Ах, ты не ушиблась? – перепугалась не на шутку Филистина.
– Нет, я случайно… шла мимо, по склону, а тут, оказывается, так скользко, – задыхаясь, выговорила Сапфо, испуганно моргая и еще не вполне понимая, что произошло.
Но, поглядев на себя, и на Филистину, у которой теперь даже уши были перепачканы в глине, и на Дидамию, мощное тело которой ей тоже удалось с налета опрокинуть навзничь, так что белый хитон образцовой учительницы теперь был красновато-коричневого, глиняного цвета, не выдержала и рассмеялась.
Теперь уже все три подруги, рассматривая друг друга, не могли удержаться от смеха, пришедшего на смену испугу и удивлению.
– А я думала… это волк или дикий кабан… – сквозь смех проговорила Филистина. – Диодора уверяет, что в этих краях водятся и волки, и олени, и чуть ли не драконы, хотя я редко встречаю в лесу даже зайцев и белок… А это, оказывается, наша Сапфо! Вот славная добыча!
– Вы здесь что, расставляете капканы на диких зверей? – в свою очередь развеселилась Сапфо. – Но где же тогда сети или хотя бы веревки? Великие боги, как же мы теперь, в таком виде, пойдем домой?
– Чепуха, – сказала Дидамия. – Мы пойдем тропинкой, где нас никто не заметит, и как раз выйдем к заднему двору, к бане. Кстати, раз мы все равно уже сильно перепачкались, то теперь лучше совсем раздеться донага. Ну же, здесь все равно больше никого нет, даже волков.
– Зачем? У тебя есть чистая одежда? – округлила глаза Филистина. – Или ты наколдуешь, что она сразу же появится? Тебя что, Сандра научила разным таким штучкам?
– Дурочка! – снисходительно улыбнулась Дидамия, глядя сверху вниз на Филистину. – Сандра как-то показала мне приемы специального глиняного массажа, или, как она сказала, глиняного купания. Разве вы не знаете, что красная глина обладает очень целебными свойствами и как следует поваляться в ней бывает на редкость полезно для здоровья? Вот увидите – после того, как мы с ног до головы обмажемся глиной и помнем друг другу косточки, вы почувствуете себя так, словно заново родились на свет. Ну же, все равно мы все уже наполовину выпачкались, и здесь, кроме нас, больше никого нет! К тому же сегодня светит такое щедрое солнце, что мы не замерзнем, а глина после дождя еще не успела высохнуть!
И с этими словами Дидамия первой скинула с себя тунику, обнажив маленькие, очень крепкие груди, но зато широкие, и даже несколько больше, чем следовало бы, полноватые бедра.
Сапфо подумала: «Родиться заново? Так это как раз то, что мне сейчас нужно!», и тоже быстро скинула с себя всю одежду и откинулась спиной на влажную, теплую глину, глядя на голубое и совсем почему-то сегодня летнее небо над головой.
На секунду Сапфо даже показалось, что она теперь лежит на спине скользкого, извивающегося под ней дракона, который сейчас унесет ее отсюда совсем далеко, в неведомые края, где она снова будет счастлива и где действительно все будет по-другому и начнется с самого начала.
Глядя на свою фигуру, покрытую непонятным узором из красноватой глины, словно на нее натянули какую-то шкуру, Сапфо рассеянно подумала, что навряд ли змей захочет ее убить, а скорее всего возьмет себе в жены.
Но может быть, сейчас с ней таким образом решил поиграть сам всемогущий Зевс?
Ведь превратился же громовержец в белого лебедя, когда ему понадобилось овладеть прекрасной Ледой, или в быка, когда он надумал похитить Европу, или даже в золотой дождь, пролившийся на голову Данаи!
И, почувствовав на себе сильные руки Дидамии, которые взялись, похлопывая, натирать ее тело глиной, Сапфо зажмурила глаза, представляя, что это сейчас ладони самого великого Зевса, и замерла в сладкой истоме.
Она даже не могла представить, что всего несколько минут назад была несчастной и окаменевшей от обиды, пока не свалилась в глиняный карьер.
Не иначе, что ее столкнул сюда кто-то из богов!
– Но… что вы здесь делали? – изумленно спросила Сапфо, приподнимаясь на локтях, когда Дидамия принялась делать свой специальный «глиняный массаж» уже Филистине, белоснежное и точеное тело которой ей даже жалко было пачкать, словно речь шла о превосходной статуе, но все же не обращая внимания на то, что Филистина тут же начала охать и ахать.
![Книга Мелика [Вокальная лирика] автора Сапфо](http://itexts.net/files/books/110/oblozhka-knigi-melika-vokalnaya-lirika-191797.jpg)
