Текст книги "Женщины его Превосходительства (СИ)"
Автор книги: Ольга Кам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
– Да.
– Хорошо. Мне нравится твое платье, и мне не терпится его снять, – его тон голоса становится на несколько октав ниже. Окрашивается бархатными обволакивающими интонациями, в нем появляются глубокие мягкие нотки.
– Сейчас не самое подходящее время… – неуверенно начинаю я. Неуверенно, потому что рядом с ним невозможно чувствовать себя по-другому. Не получается. Вообще, в этой игре заведомо ощущаешь себя проигравшей. В этом, похоже, и заключается весь ее смысл.
– Не подходящее для чего? – тут же прерывает меня Романов, язвительно улыбаясь. – Для того чтобы тебя трахнуть?
Мне даже ответить на это нечего. В голову не приходит ничего цензурного. Или хоть мало-мальски приличного. Слова готовые сорваться с языка, замирают на полпути. Под его насмешливым взглядом все полноценные фразы превращаются в нечленораздельные выражения.
– Кстати, прими мои соболезнования, – не дожидаясь моего ответа, продолжает он. – Уже приняла чье-нибудь предложение?
Мимо нас проходит мужчина. А за ним еще один. Они бросают на нас короткие взгляды, но ни у кого не возникает желания присоединиться к нашему разговору. Общение с Романовым происходит, будто в другой, обособленной вселенной, в которую посторонним вход воспрещен. Никто не стремиться нарушить его границы, зайти на его территорию. Получается, что я одна. И мне решительно это не нравится.
Я говорю:
– Почему тебя это интересует?
Вспоминаю, что держу в руках ежедневник. Он придает мне храбрости, и я быстро добавляю:
– И почему я должна удовлетворять твой интерес? – Самое плохое, когда после длительного молчания ты вдруг начинаешь говорить. Обычно в таких случаях, говоришь совсем не то, что надо.
Не прекращая улыбаться, он с любопытством слушает меня. Ждет, пока закончу. Терпеливо ждет. А затем, словно вдоволь наслушавшись, холодно произносит:
– Правильней тут сказать, просто должна удовлетворять. До вечера, Анна.
Он разворачивается и уходит. Я смотрю на его удаляющуюся спину и тихо вздыхаю.
Правильней тут сказать, что это полный аут. Глубокий и беспросветный.
Глава 14
В этот раз декорации расставлены несколько иначе. Холодный пустой номер, пусть и в дорогой гостинице, темно-багровые стены, тяжелые шторы, мягкие паласы. Все те же и все там же, но под другим углом освещения. И дело тут не в осветительных приборах, а в моем восприятии происходящего.
Вернувшись после похорон, в первую очередь принимаю душ. Контрастный. Который сначала до боли обжигает кожу, а затем окатывает ледяной лавиной. Остужает. Помогает привести чувства и мысли в тонус. До идеала мне, конечно, далеко, но и до состояния «в форме» тоже. На языке все еще сохраняется привкус последних событий. На зубах скрипит песок от встреч, слов, прикосновений. Легкий туман оседает в мозгах как свежевыпавшая утренняя роса. Мое первое, и самое закономерное желание – проложить на гладкой стеклянной поверхности стола пару белоснежных дорожек. Втянуть носом сначала одну на резком вдохе, потом другую. Расслабиться и взглянуть на все в ином ракурсе. Более лучезарном. Затем принять снотворных таблеток, запив их полным бокалом виски и заснуть. Да. Это то, к чему я бы хотела прийти в конечном итоге. Но уже на самом первом этапе у меня появляются сложности. Невыполнимые и непреодолимые. А именно, отсутствие наркоты в пределах досягаемости. Поэтому вместо намеченного плана, я принимаю душ и заказываю в номер чашку крепкого кофе. Видит Бог, мне бы не мешало остановиться на молоке. Но раз уж кокаиновая радуга не разукрашивает мой мир в разноцветный фейерверк, а мое положение все так же остается крайне нестабильным и ничем не лакированным, то я предпочитаю и дальше бодрствовать.
Перспективы на вечер, прямо скажем, не сказочные. Я не омрачаю свою действительность никому ненужными принципами. Не в этот раз. Меня не пугает предстоящий секс, и я не собираюсь изображать униженное достоинство. В некоторых случаях на что-то приходится не обращать внимания. Не придавать значения. По крайней мере, не то значение, которое придают романтические барышни на пике своих душевных чувств.
В ванной я скалюсь своему отражению в зеркале. Обнажаю верхний ряд зубов, упершись руками в края раковины. Так бы и съездила кулаком по гладкому стеклу, чтобы разнести на мелкие осколки то, что я там сейчас вижу. Чтобы разбить в кровь костяшки пальцев. Чтобы завизжать от боли во всю силу своих легких. Закрываю глаза, проваливаясь в зернистую темноту. Наверное, это и есть самый последний предел отчаяния. Бешенство и злость. У всего есть свой предел. У всего есть та самая граница, за которую лучше не переступать.
В таком состоянии совершают самоубийства. Или массовые расстрелы. Совершают то, на что в обычном состоянии никогда не решились бы. Можно долго молчать, можно долго терпеть, но и у молчания и у терпения имеется лимит. Как у батарейки аккумулятора. А потом р-р-аз, и что-то меняется. Можно сдохнуть, а можно взорваться. Выбор за тобой. Вернее, о выборе тут уже речь не идет. Ты просто подчиняешься внутренним механизмам, которые срабатывают, чтобы вывести тебя на новый уровень. Жизни, понимания, мироощущения.
Ополаскиваю лицо холодной водой. В который раз. Пытаюсь привести себя в чувства. У меня пока еще нет желания оказаться на самом краю пропасти, когда уже совершенно все равно делать шаг вперед или назад. Когда стирается грань между черным и белым, правильным и неправильным. Депрессия – это не мир в мрачных тонах. Депрессия – это мир без оттенков. Это тоскливый серый цвет без малейших переливов. Вот зачем нужен кокс. Чтобы исправить положение. И его нет.
Глотаю большими глотками черный, обжигающий кофе, не чувствуя вкуса. Измеряю номер шагами. Хожу из комнаты в комнату, временами останавливаясь у окна и бросая короткий взгляд на город.
«Привет, родной. И почему мы с тобой поссорились? Почему ты выгнал меня из своей жизни? Зачем отвернулся? Разве это по-честному? Разве плохо мы с тобой ладили? Не я ли выполняла все твои прихоти. Не мы ли встречали закаты и рассветы в салонах лимузинов, попивая охлажденное шампанское? У нас было так много общего, а ты протащил меня мордой об асфальт. И знаешь ли, это чертовски неприятно».
Усмехаюсь и задергиваю шторы, чтобы свет с улицы не проникал в темноту комнат. Смотреть на этот город честным взглядом, все равно что вгрызаться в карамельку гнилыми зубами.
Включаю музыку и жду. Когда чего-то ждешь, время превращается в пространственную дыру. Черную пространственную дыру, в которой без следа исчезает твоя жизнь. Ждать вредно. Ожидание как тяжелый наркотик, который не приносит удовольствия, но сжирает с потрохами все здоровье, а такими вещами не разбрасываются. И вроде все понятно, но от этого понимания ждать не перестаешь. Я не обманываю себя нелепыми надеждами. Что-то из репертуара: он не придет, его собьет машина, его пристрелят или просто найдутся дела важнее. Всякое может произойти, но не в моем случае.
Я пью кофе. Чашку за чашкой. Желудок на такое некорректное отношение к себе отзывается резкой болью. Я не помню, когда последний раз ела, но аппетита нет. Есть резкая боль и огромное количество кофеина. Не самый лучший набор. Не самый лучший способ существования.
Когда Романов приходит, я сижу на диване, поджав под себя ноги. На мне только халат на голое тело. Теплый, махровой халат, в который приятно закутаться. Не очень подходящая одежда для подобных случаев. Или совсем не подходящая.
Он не стучится и никак не заявляет о своем приходе. У него свой ключ, и он просто молча входит в номер. Как к себе домой. Я не вижу его, но прекрасно слышу и тихие шаги, и даже дыхание. Я чувствую его приближение. Интуитивно. Воздух становится слишком разряженным, для того чтобы им полноценно дышать. Тишина, сопровождающая его действия, как преданный спутник – невыносима. Ее хочется нарушить, разбить, как совсем недавно зеркало в ванной комнате. Хотя бы для того, чтобы не ощущать себя полной идиоткой. Явно не мой статус. Не моя роль. Но положение обязывает. Даже принуждает. В душе я готова посмеяться над собой. Это как щелчок по носу. По высоко задранному некогда носу.
Не оборачиваюсь. Смотрю в стену перед собой и делаю очередной глоток кофе. Спокойно. Равнодушно. И плевать, что сердце в этот момент захлебывается от переизбытка крови. Это не от его появления, всего лишь от переизбытка кофеина. По крайней мере, именно в этом я пытаюсь себя убедить.
– Может быть, ты от меня чего-то ждешь? – первой нарушаю молчание я, невозмутимо делая глоток вязкого напитка. Обжигаю горло и едва сдерживаюсь, чтобы не закашляться. – Конкретного текста или действий?
Голос в ватной тишине звучит неправдоподобно. Хрипло. Неестественно. Он стекает по стенам и оседает на мягком ковре уродливой лужицей.
Чашка с мелодичным звоном опускается на блюдце. Тонкий фарфор выдает легкое дрожание пальцев, и я отставляю ее на журнальный столик. От греха подальше. Чтобы не уронить случайно себе на колени.
– Ты разве не знаешь, чего от тебя ждут мужчины? – он подходит ближе и останавливается у меня за спиной. Его рука опускается мне на плечо, скользит по вороту халата, чуть отодвигая край. – Или это вопрос личных предпочтений клиента?
Кротко усмехаюсь.
– Увы, – его прикосновение действует на нервы. И без того расшатанные нервы. Как удар хлыста. – Не вопрос.
– Давай не будем начинать вечер с разочарований. – Ему, кажется, совершенно безразличны мои слова. Едва ли он вообще их слышит. Отвечает на автомате, исключительно из-за того, что я сама начала этот разговор, и его надо поддержать. Но делать ему этого явно не хочется. Романова гораздо больше интересует изгиб моей шеи, по которому он очень медленно проводит указательным пальцем. – Я могу и заставить.
Он обходит диван, на котором располагаюсь я, и садится в кресло напротив. Окидывает меня снисходительным взглядом. Ситуация откровенно его забавляет. Это заметно по слабой улыбке. Сдержанной, но при этом поразительно самоуверенной.
– Не поспоришь, – улыбаюсь в ответ. Криво. Какой-то извращенной улыбкой, больше похожей на оскал вконец уставшего зверя. Чувствую себя примерно так же. – Можешь – заставь. Мне терять нечего.
Замолкаю на несколько секунд, словно собираясь с мыслями. Или обдумывая только что произнесенные слова. Хотя, по сути, обдумывать нечего, как и нечего собирать. Романов, словно понимая мое непростое положение, ждет очередного словесного пассажа. Я не смею его разочаровывать и выдаю:
– Мне только одного не понять, ведь ты можешь получить любую. Не напрягаясь и не тратя денег, что за прихоть устраивать себе столько трудностей?
– А ты, значит, под категорию «любая» не попадаешь? Тебя я захотеть не могу? Ты как неприкосновенный золотой запас, к которому имеют доступ только избранные? – он равнодушно приподнимает одну бровь.
Издевается.
Терплю. Игнорирую. Сдерживаюсь.
Мы пересекаемся взглядами. На несколько коротких секунд, но так что у меня перехватывает дыхание. У обычного человека можно увидеть что-нибудь в глазах. Пусть это будет ненависть, зависть, раздражение, – но все фигня, пока оно там есть. У Романова нет ничего. Он улыбается, а глаза все равно остаются холодными и пустыми. Глаза не улыбаются, в них вообще нет никаких признаков эмоций. Как у куклы. Его взгляд лишь царапает кожу, оставляя на ней глубокие отметины.
–Для того чтобы удовлетворить свои физические потребности совсем необязательно усложнять себе жизнь, – двигаюсь по инерции, говорю первое, что приходит в голову.
– Чудесная речь и прекрасные выводы. Пытаешься найти скрытый смысл там, где его нет? Смотри на все проще. Я хочу, и я получаю, – Он делает движение навстречу, и его ладони ложатся мне на бедра. Еще мгновение, и мы оказываемся в непосредственной близости. Так что я чувствую запах его туалетной воды, жесткое прикосновение щетины к нежной коже. Его горячее и учащенное дыхание где-то в районе шеи, ключицы, груди. Не поцелуи. Касания. Легкие и почти незаметные. Всего лишь несколько коротких секунд.
– Как много «я» в одном предложении. У психологов для такого явления есть хороший термин – «эгоизм», – пропускаю воздух сквозь зубы. Пытаюсь отодвинуться, но он крепко держит меня за талию, не давая возможности пошевелиться.
– Да ну? Ты мне просто глаза открыла на свою натуру. И чтоб я без тебя делал?
Его слова не совпадают с действиями. Они не сочетаются. Не подходят друг другу или принадлежат двум разным людям. Острые, резкие фразы и осторожные ласковые прикосновения. В его действиях, в отличие от слов, нет ничего агрессивного. Ничего подавляющего. Его прикосновения расслабляют, им хочется поддаться и выгнуться навстречу.
– Покажи на, что ты способна, – шепчет он, избавляя меня от халата. – Покажи страсть, желание, трепет. Ну же… Ты же не хочешь, чтобы все было…, – он замолкает, подбирая слово, – против воли?
Такое понятие как «воля» уже не имеет никакого значения. Не в данном контексте. Меня совсем недавно чуть не убили против воли, так что если еще и трахнут, то сильно от этого моя жизненная позиция не пошатнется. Вернее, она и так ходит ходуном как российский флаг под порывами ветра на шпиле городской ратуши. Еще один слабый плевок погоды ничего не изменит.
Умильно протягиваю:
– Выдать желаемое за действительное?
– Это твоя работа.
Не придерешься. Только вот моя работа, случись нам встретиться при других обстоятельствах, заключается в совершенно ином. Не уверена, что ему захотелось бы вдаваться в подробности на эту тему.
Он берет меня за запястье и кладет руку к себе на ремень. Дорогой кожаный ремень. Намек понятен. Более чем. На мгновение задумываюсь, а потом, словно приняв правила игры, послушно расстегиваю пряжку. Неторопливо, даже медлительно. Поднимаю голову и встречаю его взгляд. Спокойно его выдерживаю, сохраняя при этом глумливую улыбку на лице. Романов мог бы произвести на меня впечатление. Действительно мог бы. И я действительно могла бы получить удовольствие от его прикосновений, но у меня нет настроения.
– Забыла, – проникаю ладонями под его рубашку, провожу пальцами по гладкой коже. Осторожно очерчиваю линии мышц, поднимаюсь выше. Чувствую его напряжение. Его возбуждение. Его желание. – Что ты много о себе думаешь, молодой львенок.
И все с тем же страстным придыханием добавляю:
– И больше всех знаешь по части должностных обязанностей проституток.
Его глаза темнеют, наполняются ледяной глубиной. До самых краев. Один необдуманный шаг, и есть все шансы утонуть в этом холодном сиянии. Безвозвратно. Наверное, это была ошибка с моей стороны. Говорить с ним в подобном тоне. Потому что в следующую секунду я оказываюсь прижатой к спинке дивана.
Всего какой-то миг, в течение которого меняется все. Ласковые и нежные прикосновения растворяются в моем удивленном вскрике. Они исчезают без следа, и им на смену приходят резкие, настойчивые движения. Если постараться то можно прекрасно представить, как вот таким же отточенным и хорошо поставленным жестом он легко сворачивает шею. Мне или кому-нибудь другому.
– Потренируешься в полемике в другой раз и не со мной, – рычит он. Похоже, лимит его терпения на сегодня закончен. Он больше не пытается дождаться от меня взаимности. Или изображения взаимности. Он больше вообще ничего не собирается дожидаться. На меня и так потрачено слишком много времени. Драгоценного времени.
Все происходит быстро и стремительно. Без налета романтики. Без прелюдий и предварительных ласк. Тут же на диване. Пренебрегая такими условностями, как спальня. Без каких-либо тонов и полутонов. Романов берет то, зачем пришел, не утруждая себя пустыми разговорами и лишними деталями. Не обсуждая и не спрашивая. Все, что мог, он предложил, и я от этого отказалась. Дважды предлагать – не в его привычках и правилах, и совершенно не соответствует присущим ему чертам характера.
Твержу про себя:
Расслабьсярасслабьсярасслабься. Это надо сделать. Просто необходимо. Раздвинуть ноги, положить руки ему на плечи, принять на себя тяжесть его тела. Поддаться, отдаться и поймать кайф. От жестких поцелуев, от требовательных пальцев внутри меня. А потом и его самого.
Не получается. Тело не пускает его на свою территорию. Оно требует более лояльного отношения к себе. Более мягкого. Но такую возможность я благополучно проебала при первом заходе. А ведь могла бы получить, если не моральное удовлетворение, то хотя бы физическое удовольствие.
Романов хороший любовник. Даже без взаимности и симпатии, он, бл?дь, наверное, прекрасный любовник. Я это понимаю, но не чувствую. Не чувствую, потому что секс в любом его проявлении не совсем то, что мне сейчас нужно. Да, и момент потерян, так что никаких шансов испытать хотя бы легкий трепет.
Остается лишь равнодушно отсчитывать про себя минуты до конца. Утыкаюсь носом ему в плечо и прикусываю солоноватую кожу. Чтобы не взвыть. Чтобы не заорать во весь голос «Хватит».
Вот и все. C'est la vie.
– Все может быть по-другому, стоит только захотеть, – одеваясь, замечает он.
– Знаю-знаю, – усмехаюсь. Слишком спокойно. Мне действительно все равно, как это может быть. Так или по-другому. Уже все равно. По крайней мере, сейчас, а что будет потом, меня мало интересует.– Учту на будущее.
Мы стоим по разные стороны дивана, отвернувшись друг от друга. Он застегивает манжеты на рубашке, поправляет ворот, одергивает брюки. Щелкает браслетом часов. Приглаживает волосы.
– Учти, – короткий кивок в мою сторону. Короткий взгляд на обнаженные ноги. Самый обычный взгляд, какой можно увидеть у прохожего на улице. Холодный, как изморозь на окне. Равнодушный и безразличный. Все так, словно ничего не произошло. Совсем ничего. Встретились и разошлись, забыв имена и лица. До следующего раза. – Не хочешь ничего рассказать?
Нет, не хочу. Я хочу, чтобы ты ушел.
Оборачиваюсь, удивленно вскинув бровь. Удивленно – только в моем представлении. На такое простое движение мышц лица у меня уходят последние силы. Вряд ли из этого вышло что-то достойное.
– Например?
Беру кружку с журнального столика и допиваю остывший кофе. Зажимаю в зубах сигарету и чиркаю колесиком зажигалки. Проделываю это, все с тем же невозмутимым спокойствием. Сама не знаю, откуда у меня его столько взялось, но мы с Романовым явно могли бы посоревноваться на данном поприще.
– Например, что с тобой случилось.
Романов не спешит уходить. А я только и жду, когда за ним захлопнется дверь.
– Тебе интересно?
– Не особо.
– Вопрос исчерпан.
Делаю глубокую затяжку. Затем, психанув, резко тушу сигарету в хрустальной пепельнице. Горстка пепла рассыпается на прозрачной поверхности уродливым узором. Сколько еще это может продолжаться? Сколько еще можно вытягивать из меня нервы и наматывать их себе на кулак?
На следующее утро я получаю букет цветов. Алые розы сорта «Гран-При», с острыми шипами, плоскими бутонами и сладким запахом незримой насмешки. Главный приз. Бонус за проведенную ночь.
Глава 15
Алина сидит на широкой террасе загородного дома. Как всегда безупречно одетая, причесанная, с легким неброским макияжем. И плевать, что сейчас пять утра. Плевать, что туман только-только начал рассеиваться на склонах пологих холмов. И что утро едва наступило. Звенящее, прохладное утро.
Сейчас бы в теплую мягкую кровать с ворохом подушек. И так часов до двенадцати. Купаться в сладком глубоком сне. Но не спится. Опять не спится. Позволить себе разгуливать по пустому дому в одном халате – нельзя. Теперь нельзя. Когда вокруг столько охраны. Когда в любой момент могут заявиться нежданные гости. Для переговоров, для бесед, для предложений. Не тех предложений, к которым она привыкла в последнее время. Они никоим образом не касаются ее интимной жизни. Они не переступают порога ее спальни. И поделом. Нечего там делать.
Пальцы касаются висков. Замирают на секунду на холодной коже, чуть надавливают, а потом рука сама непроизвольно сжимается в кулак. Она прикуривает и наливает бокал коньяка. Смотрит в серо-голубую даль. Пристально смотрит. Как будто может там что-то увидеть. Нечто такое, что ее заинтересует. Вранье. Наглая ложь. Ее не волнуют красоты природы. Просто на свежем воздухе лучше думается, а взгляд приткнуть куда-то надо. Так почему бы не в горизонт.
Ротанговое кресло с мягкими сиденьями расслабляет. Она скидывает туфли на высоком каблуке и пристраивает ноги на низкие перила террасы. Делает глоток напитка. По всем правилам держит коньяк во рту несколько секунд и потом только глотает. Хорошо, хоть и без вкуса. Спиртное разливается по пищеводу. Согревает.
Надо бы собраться с мыслями. Или просто собрать их все в кулак, сжать и не давать больше расползаться, как непослушным котятам. Непривычное ощущение. Неправильное. Она вздыхает и неохотно поднимается. Время для релаксации закончено. Его вообще у нее нет, а уж тем более на такие вот минуты расслабления. Была б ее воля, она бы продлила сутки на несколько часов, запретила бы себе спать и занималась только тем, чем должна. Но иногда тело подводит ее, сдается и требует того, чего она дать не может. Отдыха. Даже не сна. Простого отдыха. Ей все это напоминает дикие танцы на разбитом стекле или горящих углях. Но отказываться и идти на попятную не в ее правилах. Вернее, она даже не видит для себя этой дороги. Обратной дороги. За спиной все равно нет. Ничего и никого. Остается продвигаться только вперед.
Она заходит в дом и поднимается по широкой лестнице. На ее пальце кольцо с крупным бриллиантом, Алина зажимает его большим пальцем и со всей силы царапает стену. На дубовых панелях остаются уродливые следы. Свежо-вспоротые борозды. И на это ей тоже плевать. Вполне возможно, что скоро дом не будет ей больше принадлежать. К тому же, ее никогда не тянуло к сохранению чего-либо. Ни своего, ни чужого. Тем более, чужого.
Звук каблуков отсчитывает такт ее шагов. Уверенный и жизнеутверждающий. Визг бриллианта о зеркальную поверхность окончательно убивает тишину. Ей надо решить несколько вопросов, пока не наступил день. Еще один день, как в вечной детской карусели. Ни за что не поймешь, где начало, а где конец. Просто по кругу. Просто галопом. Как заведенная механическая лошадка. Но это ее шанс. Шанс, который выпадает бездомной девочке один раз за всю историю перевоплощения бессмертной души. То есть, бл?дь, это даже не просто шанс, а настоящее чудо.
И Алина решает вопросы. Последовательно. Один за другим. Вокруг нее теперь ху?ва туча людей, которых она знает по именам. Знает не только их имена, но и имена жен, детей, бабушек и кузенов. Он знает о долгах, кредитах, детских болезнях и других радостях жизни.
Ей остается только сориентироваться во всем этом мусоре полезной информации. Извлечь определенные частицы в нужный момент и найти им правильное применение. Это то, что от нее когда-то требовалось. Но сейчас этого мало. Недостаточно знать все и обо всех, нужно уметь этим пользоваться себе во благо. Во благо ситуации.
Не так-то легко заставить других поверить в себя. Заставить принять вместо Морозова. А она собирается сделать именно это. Если понадобится, то она сие понимание кому угодно в глотку запихнет. До хрипоты. До блевоты. До кровавых соплей.
Алина сидит в кабинете. За большим письменным столом цвета ореха. Перед ней лежат стопки писем, отчетов, фотографий, утренняя газета, чашка кофе, мобильный телефон. Перед ней сидят ее люди. Не совсем еще ее, но она верит, что в будущем так оно и будет.
– Мне нужен этот мудак, где бы он ни был. Хоть на земле, хоть под землей, – ее больше не волнует, как она выражается. Все это в прошлом. Красивые фразочки, томный тон голоса, взгляд из под ресниц. Алина смотрит каждому прямо в глаза. Но в действительности, на стену за их спинами.
Поднимается и делает глоток минералки из стакана. Это немного не то, что ей нужно, чтобы перенести еще один сумасшедший день. Она решительно подходит к бару и наливает себе коньяка.
– Любая информация, – следует продолжение после короткой паузы. – Хоть похоронка, хоть чек из супермаркета. Не может человек пропасть без следа.
Ей нужны деньги, ей нужен сын Морозова, живой или мертвый, а еще ей нужна Аня. Она нужна ей и тут и там. И ей никак не решить, где больше. В идеальном варианте, ей бы найти полноценную замену. Но на это нет времени. Времени нет ни на что. Чертово время утекает как песок сквозь пальцы. Его не удержать, не приберечь, не сохранить. Им можно только отплевываться, да считать, сколько уже ушло зря.
Когда все уходят, она тянется к телефону. Медлит, задумчиво разглядывая матовый экран. А потом быстро по памяти набирает номер.
***
– Анна, ответь мне немедленно! – голос Алины врывается в мое сознание через динамик гостиничного телефона. У меня нет никакого желания нарушать свое молчание. И возможности тоже нет. Во рту слишком сухо даже для того, чтобы просто разомкнуть губы. Я лишь интуитивно понимаю, что в трубке кто-то орет. И этот кто-то, по всей вероятности, Алина. В остальном я потеряна.
Избавиться от настойчивого звука звонка – было моей целью. Выполнено.
Выполнять чьи-либо требования, тратить кислород на разговоры, тратить время на объяснения, – не было моей целью.
Нащупываю пальцем кнопку отбоя. Промахиваюсь и слышу сигнал тонального набора. Снова промахиваюсь и случайно включаю громкую связь.
– Черт, – непроизвольно срывается у меня. Звук больше похож на шипение. Или на предсмертный хрип из истерзанного горла. Будто накануне я провела вечер на концерте любимой группы. Но такого не было. Был Романов, потом поход к врачу за рецептом снотворных таблеток, еще был бар, много виски, и больше ничего. Финиш. На каком-то этапе мозг сдался.
– Ая, ты пьяная, обдолбанная или на грани самоубийства? – уже более спокойно интересуется Алина. Похоже мое присутствие на связи придало ей сил. Мне бы так. Просто от чьего-то присутствия обрести душевное равновесие.
– Я сплю, – глухо сообщаю я, зарываясь с головой в подушки. Телефон рядом отливает голубым сиянием в густой темноте номера.
– Уже или еще? – спрашивает она. Прихожу в себя. Мучительно медленно начинаю соображать. Мысли вязкие и тягучие обволакивают сознание, но не дают до себя дотронуться. – Сейчас шесть вечера.
Зеваю. Информация, которая меня совершенно не интересует.
– До этого я не спала трое суток, – получается даже немного возмущенно. Но не особо. – Имею право.
– Какое сегодня число? – вопрос как на экзамене. Чувствуя ответственность, неуверенно предполагаю:
– Десятое?
– Двенадцатое. С добрым утром.
Как только до меня доходит ее фраза, на секунду замираю. Еще двое суток прочь. С такими темпами я скоро перейду на десятки. День отсчитала, на неделю вырубилась. Мне становится смешно.
– Зайка, это хреново, – сдавленно фыркаю, чтобы удержать рвущийся наружу смех. – Я капитулирую из этого мира.
– Это не смешно, – вдруг кричит она. Срывается. У Алины нервы тоже не железные. То есть любые нервы, даже железные можно истончить настолько, что они рвутся как тряпочные. В хлам. А мне вновь очень хочется повесить трубку. Так сказать вернуться к тому, с чего начали. Найти все же кнопку отбоя и прекратить бессмысленный разговор. Легким движением руки. – Может, уже хватит?
Нащупываю ладонью пачку сигарет под кроватью и прикуриваю. Кончики пальцев дрожат, когда я подношу сигарету к губам. Печальное зрелище. Печальная часть суток.
Алина продолжает, не сбавляя оборотов.
– Делай хоть что-нибудь, но только делай.
– У меня тут охуенный балкон. Может спрыгнуть? – вставляю я в короткую паузу между ее вдохами. Вдохи у Алины короткие, судорожные, а я слишком медленно соображаю, поэтому моя фраза тонет в следующем потоке ее слов.
– Ты сама себя загоняешь в ловушку.
Вдох.
– Пора начинать отвечать за свои поступки.
Вдох.
– Конец света еще не наступил.
Пара ударов сердца мимо. Передышка. Собирается мыслями, подбирает слова. Артиллерийская установка в действии. Вот, кто Алина. Установка, направленная на достижение конкретной цели. И пусть ее нервная система напоминает больше половую тряпку в длительном употреблении, но своего она не упустит. То есть, меня.
Пепел с моей сигареты падает на постельное белье и разлетается на мягком сатине белыми хлопьями. Осторожно сдуваю его.
– Ты никогда не думала, что все время пятишься назад? Ты ничего не хочешь добиваться. Тебе проще отойти в сторону, чем защитить свое место. – Она останавливается и устало переводит дыхание. Словно сама задумывается над тем, что только что произнесла. Мы обе задумываемся над ее словами. По разные стороны телефонного провода, с разной долей заинтересованности.
Достаю из под кровати мобильный телефон и, прищурившись, смотрю на яркий экран. Тишина. Пустота. И ни одного пропущенного вызова. Это могло бы порадовать, но не радует.
Все, что от меня на данный момент требуется, это подняться и налить себе стакан жидкости. Любой. Воды, виски, хлорки. Что именно – неважно. В какой угодно последовательности.
По пищеводу поднимается горькая волна тошноты. Сглатываю, пытаясь справиться с сильным головокружением. С трудом дохожу до ванной, где включаю воду и пью прямо из под крана.
Когда возвращаюсь обратно в спальню, Алина все еще говорит. Не смею ее прерывать. Намеренно не смотрю в зеркало. Чтобы я там не увидела, уверенности мне это не прибавит.
Праздник кончился. Конфетти превратилось в мусор. Софиты погасли. Начинается то, что другие бы назвали жизнью. Во всей красе своих убогих оттенков. Я лишь подозреваю, что это не предел. Что может быть и хуже. Но чтобы развить данную мысль фантазии не хватает. Она сдыхает в муках под давлением синдрома абстиненции.
– Я говорила, что мне нужна твоя помощь? – долетают до меня ее слова, когда я, натянув на себя платье, воюю с молнией.
– Мне самой нужна помощь, – признаюсь. Откровенно. Не стыдясь. Смирившись. Признав. – Не меньше твоего, Алин. Но в отличие от тебя я не повторяю это при каждом удобном случае.
Из моего голоса выветриваются последние истерично-насмешливые нотки. Я больше не шучу. Я больше не пытаюсь шутить. Расчесываю волосы, накидываю на плечи короткую куртку, ищу сумку среди хаоса, воцарившегося после моего пребывания в номере.
– Прекрати изображать из себя жертву, – устало выдыхает Алина.
– Когда кто-то изображает из себя Бога, кому-то приходится подыгрывать.
– Скажи мне, – не слушая меня, продолжает она, – Просто скажи свое мнение. Не задавай вопросов, воспринимай информацию как достоверную. После смерти Морозова произойдет раздел интересов. Многие захотят избавиться от его влияния, зажить свободно. Каковы мои шансы их удержать?
– Скромные, – ни на секунду не задумавшись, отвечаю я, стоя на пороге номера. Сейчас меня больше интересует ужин. Алину больше интересует ее будущее. Ей надо просчитать свои шансы. Мне надо просчитать, сколько еще я так смогу протянуть. В этом мы сходимся. Нас объединяет слово «недолго». – У тебя нет главного – инструмента воздействия, и ты не знаешь, получишь ли ты его. Ведь завещание еще не оглашали.
