Текст книги "Женщины его Превосходительства (СИ)"

Автор книги: Ольга Кам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Я сижу напротив него и читаю винную карту. Буквы расплываются перед глазами. Мне не собрать их в нечто такое, что имело бы смысл. Или хотя бы название. Мне просто нужно куда-то приткнуть свой взгляд.

Вокруг нас движение. Людей и слов. Хотя в ресторане всего несколько посетителей. Пара официантов и метрдотель. Процесс заказа ужина затягивается до невообразимых уточнений и бесконечных вопросов. Это потом я узнаю, что сюда не так-то просто попасть. Что столики следует заказывать за неделю. И что в такое время, они уже никого не принимают.

Но сегодня – исключение. Несмотря на поздний час.

Я это узнАю, когда случайно проходя мимо, захочу просто зайти. Может быть, пообедать. Убить время. Или вспомнить. О чем-то таком… О минутах. Проведенных в ожидании и предчувствии. Под его взглядом. Словно ласкающим. Кожу. О словах. Звучащих так обычно, и все же по-особенному. О предвкушении, что впереди у нас еще много часов. И можно не торопиться. Можно делать вид, будто невольные прикосновения рук не производят никакого впечатления. Хотя каждый раз хотелось сжать зубы и резко вдохнуть воздух. Успокоиться. И снова начать сначала.

Это случится примерно через месяц или, может быть, полгода после той ночи. Я хорошо проведу вечер. Но больше уже никогда сюда не вернусь.

Сейчас я читаю винную карту. И не могу понять ни одного написанного предложения.

Потом раздраженно откладываю ее на край стола, так ничего и не выбрав.

Говорю, не дождавшись даже основного блюда:

– Я хочу услышать от тебя только одно слово.

Романов удивленно поднимает на меня взгляд. С таким видом, словно по его плану мне говорить ничего не полагалось.

Я продолжаю:

– За все, что случилось. Одно слово.

В качестве аперитива выбрано шампанское. В запотевших хрустальных бокалах. С искрящимися прозрачными пузырьками. Моей любимой марки. Я его не выбирала.

Он помнит.

Я делаю глоток. И отвожу взгляд.

– Больше ничего не хочу слышать.

Он не курит. Руки сложены перед собой. Между указательным и средним пальцем зажата зажигалка, которой он иногда постукивает по деревянной поверхности стола. Минуты капают. Одна за другой. Между нами.

Я помню, как он когда-то говорил, что никогда не курит на важных встречах. Слишком много движений. Лишних движений. Которые могут рассказать о тебе слишком много. Потому как ты достаешь из пачки сигарету, как прикуриваешь. Так много возможностей в чем-то допустить ошибку. Показать то, что показывать совсем не хочешь.

Романов редко что-либо мне рассказывал. Особенно о себе. И о своих привычках.

Но это я хорошо запомнила.

Теперь я смотрю на его руки. На зажигалку в его пальцах. И на сигареты, лежащие рядом с ним на столе.

«Много чего можно увидеть, если знать, куда смотреть. Одно неосторожное движение скажет больше десятка слов».

Я с удовольствием прикуриваю, а он говорит:

– Так было надо.

Выдыхаю из легких дым: «Кому надо?». На, что он невозмутимо отвечает:

– Тебе. Ты же не думала, что вложив пистолет в руки своей подруги, решишь все проблемы разом? Чтобы исключить свое участие в этом деле, тебе бы пришлось перестрелять, как минимум, весь персонал гостиницы. Приходило тебе это в голову? Хоть раз? За все время, пока ты туда ехала?

На закуску нам подают мясное ассорти с вялеными помидорами, и свежие устрицы с хрустящими крутонами из черного хлеба со сливочным маслом.

Я честно отвечаю: «Нет». – И придвигаю к себе тарелку. – «Мне было не до этого».

В моей свободной руке продолжает дымиться сигарета. Пару секунд я обдумываю его слова.

– Не много у меня было шансов, а?

– Знаешь, что в первую очередь потребовали для разрешения конфликта?

– Я так понимаю, мою голову, в которую никогда ничего не приходит, – коротко усмехаюсь и цепляю вилкой маленький томатик черри. И прежде, чем отправить его в рот, поясняю: – Путевого.

Романов согласно кивает.

– Правильно понимаешь.

Сейчас над этим можно даже иронизировать. С моей стороны. И хорошо, что раньше я об этом ничего не знала. Паника всегда толкает меня на необдуманные шаги. Знал ли он об этом факте? Тогда? Тем солнечным утром?

– Нашелся другой способ уладить разногласия?

Этот вопрос он пропускает мимо ушей. А я принимаюсь за устрицы. Просто нахожу еще одно средство чем-то себя занять.

– А, теперь скажи, что у тебя ассоциируется со словом «уязвимость»?

Пожимаю плечами и неуверенно поднимаю на него глаза. Замираю в своей неуверенности. Застываю. Едва встретившись с его взглядом. Требовательным и холодным. Чтобы только выдержать его и не отпрянуть, нужно иметь железные нервы. Нужно обладать выдержкой и абсолютным спокойствием. А меня трясет. Наощупь ищу пачку сигарет. Но он ловит мое запястье и крепко прижимает к столу. Не глядя. Не отвлекаясь. Одно быстрое четкое движение.

Спрашиваю одними губами, почти не слышно:

– Слабость?

– Слабость. Это и есть то единственное слово, которое тебя касается.

Что на это ответить? Что вообще говорят в таких случаях? Говорят ли. Или просто тактично кивают, ни углубляясь? Я осторожно убираю руку. Высвобождаю.

– Это было жестоко, – замечаю. На удивление ровно. – Тогда. И сейчас тоже. Еще хуже. От каждой твоей фразы. Ты очень негуманно ко мне относишься. Даже безжалостно. И неважно из каких побуждений. Так что я сделаю вид, что ничего не слышала.

Я ничего не слышала.

Я ничего не слышала.

Ничего не слышала.

В бокалах шампанское. Выдохлось. Играет музыка. За окном рассвет. Последние посетители уходят. Наступает утро. Мы одни. Прикуривая очередную сигарету, я беру бокал и поднимаю его:

– Рада тебя видеть.

Он поднимает свой в ответ. Смотрит на меня. Долго, непозволительно долго. Его взгляд как бы говорит, что он все понимает. Но помочь ничем не может. Его взгляд просит все принять как данность. Не извиняется, но как будто сочувствует. В глубине. В глубине серо-зеленых холодных глаз. В осколках сожаления.

– Никогда не вмешивайся в мои дела. Чтобы ни случилось. Просто не лезь. Я все равно сделаю так, как считаю нужным. А ты потом скажешь, что это жестоко. Снова.

***

Кое-что еще произойдет. До того момента, как мы сядем в машину, чтобы поехать в «Шард». До того момента, как в холодном салоне он притянет меня к себе. Стремительно и резко. Почти грубо. И поцелует шею. До того, как в холодном салоне его горячие руки окажутся у меня между бедер. До того, как я, совершенно бесстыдно, выгнусь навстречу его прикосновениям.

До того.

Пока я не знаю, что случится в ближайшие пять минут. Не знаю, куда мы поедем. И что произойдет, когда, закрыв двери, вдруг что-то замкнет. В сознании. От близости.

Там, в ресторане, до того, как… он отдает мне флешку и говорит, что я могу с ней сделать все, что угодно. Могу выкинуть, могу съесть. А могу отдать. И кому бы я ее не отдала, ей очень обрадуются. На этой флешке информация, которая тянет, по его словам, не на один пожизненный срок. На этой флешке всякая фигня, за которую иные люди просто повесят. Или закопают. А возможно, совершат и то, и другое. Он говорит, что у меня есть выбор. Этот выбор у меня в руках. Когда мне надоест, я легко смогу избавиться от проблемы. Только так. Потому что по-другому он не позволит. По-другому не будет. Никогда.

Это единственный способ все прекратить. Что именно «всё», Романов не уточняет. Но сдается мне, это не счастливая совместная жизнь.

За мной останется последний ход. А уж сделать его или нет, вопрос исключительно моих предпочтений.

Под «проблемой» он подразумевает себя.

Я смотрю на прозрачный кусок пластика и тихо охреневаю. А потом говорю:

–Ух, ты.

Я то ведь уже надеялась, что эта чертова ночь закончилась. Со всеми ее фееричными признаниями. И откровениями.

Он доедает медальоны из свинины и жестом просит принести счет. Расплачивается золотой картой и коротко благодарит официанта. По его мнению, наш разговор окончен. По его мнению, больше нам нечего обсуждать.

– Ты спихиваешь на меня ответственность за свою жизнь. Не хотелось бы в будущем отвечать за всех подряд.

Он усмехается и протягивает руку, чтобы уйти.

– Не переживай, отвечать тебе придется только за себя. И за меня. Тебе понравится.

В результате альтернатив у меня никаких. Я не хочу быть в ответственности за того, кого так и не приручила. Я даже не уверенна, хочется ли мне его приручить. И уж точно не верится, что это вообще возможно.

Я через силу улыбаюсь и сжимаю его ладонь.

Пох*й.

Глава 37

«Шард» – небоскреб в центре города. Бетон и стекло. Стекло и бетон. Прекрасен в своем уродстве. Шпиль города. И его же гордость. Я только догадываюсь сколько стоят здесь видовые квартиры. Впрочем, и не видовые тоже. За квадратный метр – целое состояние. Да что там, даже за сантиметр.

Зато, когда стоишь на пятьдесят пятом этаже и смотришь вниз через полностью застекленную стену…

Захватывает дыхание.

Захватывает мысли.

Замирает. Все. Вокруг. И ты замираешь. На месте. Во времени. С широко открытыми глазами.

Под ногами, твоими ногами, кажется, улегся весь мир. В сонных сверкающих лучах утреннего солнца. И синее-синее небо. До горизонта. С перистым следом от самолета.

«О, Боже» – вот первое, что приходит на ум.

А потом:

«Вот, бл*дь. Почему я раньше этого не видела?».

Сказочного хрустального волшебства. Настоящей магии. Как на ладони. В шаговой доступности.

Почему десятки раз проходила, проезжала. Мимо. Не задерживая взгляда. И без всякого желания остановиться, задержаться, оглядеться.

И сама тут же нахожу ответ: не нужно было. Не до этого было. Не до красот. Не до пейзажей. И, тем более, синего неба. Не до сумасшедших элитных квартир на самой вершине осколка льда.

Потому что от тихого восторга до тихого отчаяния всего один шаг. Один человек.

И этот человек стоит чуть позади меня. От его присутствия все меняется. Как в гребанной сказке. Начинает искриться, светиться, играть. От одного только присутствия.

Он говорит, что все это принадлежит мне.

«Что именно? – Всё». И его ладони ложатся на мои плечи.

«Пусть каждое твое утро будет таким. – Не будет. Без тебя не будет». Губы касаются кожи легкими поцелуями. В районе шеи. Ниже. До лопаток. По позвоночнику.

Вздрагиваю и прикрываю глаза. Сквозь влажные ресницы свет из окна играет всеми цветами радуги. Воздух сверкает как бриллиант. Зажмуриваюсь.

«Когда-нибудь. Терпи. И не плачь».

Его слова путаются в моих волосах. Ластятся, шепчут, успокаивают. Тихие, покорные. Но такие неизбежные. Такие правдивые.

«Когда-нибудь? – усмехаюсь, перевираю, передергиваю. Его спокойный тон голоса. -Ты никогда не сможешь».

«Было бы желание».

Пуговица за пуговицей на тонкой блузке. Медленно. Осторожно. Не торопясь. Рисунки на обнаженной коже. Замысловатые, мистические. Кончиками пальцев. По ажурному краю нижнего белья. Так трепетно, так благоговейно. Что не смею шевелиться. Замираю. Только подаюсь чуть назад. Чтобы соприкоснуться. Чтобы почувствовать тепло его тела. Его дыхание. Еще ближе.

Молния на юбке, и его ладони на бедрах. По внутренней стороне. Изучают линии. Исследуют предел. Моего терпения. Моего желания. До короткого вздоха. До закусанной нижней губы. До боли.

Он обхватывает меня одной рукой за плечи и прижимает к себе. Не дает повернуться. И увернуться тоже не дает. От настойчивых движений пальцев внутри меня. Все глубже. Так, что не удержаться от глухого стона, случайно сорвавшегося с языка. И злого шепота. По буквам:

«Хватит. Прекрати. Хочу. Не так».

А за окном лучи солнца играют в отражениях. Шевелятся улицы. Мигают светофоры. За окном панорама, от красоты которой хочется визжать. За окном так высоко, что не верится. И его голос на самых низких нотах. Здесь. Совсем рядом.

«Будешь терпеть. Будешь ждать. Будешь приезжать, куда скажу. Будешь встречать. Будешь провожать. Так ведь?»

Отвечаю сквозь зубы, сквозь плотно стиснутые зубы:

«Да пошел ты», – без пауз, на одном быстром сдавленном выдохе. Больше из чувства противоречия.

Он мог бы и не спрашивать. Мне можно было бы и не отвечать. Все равно любая фраза носила бы в себе один и тот же смысл. Одно и тоже согласие. Какие буквы к нему не придумывай. Хоть китайские иероглифы.

Вместе с нижним бельем на пол сползает гордость и самолюбие. С тихим шорохом. С тихим покорным шорохом. Ткань и прочие жизнеутверждающие черты характера скользят вниз. Романов сопровождает поцелуем каждый сантиметр их пути. Словно в награду за послушание.

Путь до спальни. Не размыкая объятий. Не отпуская рук. Не отрываясь друг от друга. Холодные гладкие простыни. Горячие поцелуи. Крик в подушку. И крепко сжатый между зубами скользкий шелк. А еще, кажется, слезы. Мои. Соленые. На ресницах. Искусанные в кровь губы, и его исцарапанные плечи. Разведенные колени и быстрые движения. Внутрь.

И только потом рваный сон. Усталый и поверхностный.

Даже во сне он так сильно прижимает меня к себе, что становится трудно дышать.

Почти невозможно.

***

Просыпаюсь далеко не с первого раза. Сначала следует одна попытка за другой. Сон смешивается с реальностью в каких-то невообразимых пропорциях. И никаких полезных мыслей на одну удельную единицу времени.

Попытка номер раз. Его руки на внутренней стороне бедер. Медленно скользят по коже. Так неторопливо, так осторожно. До тех пор, пока дыхание не сбивается с ритма. Когда уже невозможно скрывать свою непричастность и делать вид, что ничего происходит. Все случается медленно вперемешку с обрывками сна. На грани бессознательного, когда больше чувствуешь, чем понимаешь. Дыхание у шеи, такое же учащенное. Заводит. Невидимые механизмы. Тело отзывается и тянется. За продолжением.

Одно движение навстречу. Всего одно. До полной потери контроля над ситуацией.

До тугого шипения с губ. До глубокого проникновения. До того, как мир вокруг прекратит свое существование.

Попытка номер два. Переворачиваюсь на живот и сажусь сверху него. Языком по линиям гладких мышц. По теплой коже. Прикусывая. Так что остаются ровные черточки зубов. Как отпечатки. Пока его губы не изгибаются в улыбке. Самой обыкновенной, простой и понятной. В ней нет скрытого смысла, нет язвительной усмешки, нет холодной самоуверенности. Нет ничего, кроме пробуждения от сна. Неспешного и приятного.

Я никогда не видела, чтобы он так улыбался.

Я никогда его так не будила.

Встречаемся взглядами в темноте. Он ловит меня за запястья и крепко сжимает. Так сильно, что появляются алые кровоподтеки.

Наклоняюсь ближе и слизываю его улыбку кончиком языка. По контуру губ. Медленно и осторожно. А потом очень тихо произношу его имя. Как заклинание. Как мольбу. Как просьбу. Как обещание. Впервые вслух. Впервые, когда он во мне.

И, наконец, третья попытка. Последняя и самая удачная. В сознании уже полностью сформировалась неизбежность данного действия. Теперь осталось только включить телефон, чтобы точно узнать, кто-что обо мне думает. И в каких именно выражениях. Невозможно просто так взять и потерять целый день. Обязательно будут какие-нибудь последствия.

Но для последствий нужно собраться духом.

Открываю глаза и медленно обвожу взглядом огромное пространство квартиры. Пустой квартиры. Я внимательно разглядываю каждый предмет помещения. Каждый, до которого способен дотянуться взгляд. Мне же надо на что-то отвлечься, так почему бы не заняться созерцанием. Я пока не впускаю в голову ни одной мысли. Ни хорошей, ни плохой. Я просто смотрю. На темную мебель красного дерева, мягкий бежевый палас, икебану на журнальном столике, сюрреалистичную картину на стене. Все выдержанно и сдержанно полностью в духе Романова. Никаких стен, перегородок и других приспособлений, созданных захламлять пространство. Минимум из возможного. Минимум из необходимого. Функционально и строго. Мне думается, он никогда бы не обошелся первым попавшимся вариантом. Первым подвернувшимся. Все любовно подогнано под его требования и желания. Во всем чувствуется его присутствие. Вот только его самого здесь нет.

Прикидываю, что мне делать дальше. Заодно пытаюсь понять, который час. То ли поздний день, то ли ранний вечер. Впрочем, вполне могло случиться и так, что предрассветное утро. Из окна льется густой розовый свет. Отливает золотом. Рассветным или закатным. Никогда не угадаешь, как ни старайся.

Скидываю гладкую прохладную простынь и, стараясь издавать, как можно меньше звуков, медленно поднимаюсь с кровати. В огромном, во всю стену зеркале вижу свое отражение. Спутанные волосы, темные, почти черные глаза, до неестественного алые губы. Зацелованные. Искусанные. На плечах и шее красные полосы. Горят. Кожа помнит. Бесчисленные прикосновения. Ласковые, грубые, осторожные, упрямые. Кожа хранит запах. Знакомый, терпкий.

А где-то внутри, под ребрами тихий голос. Шепчет. Слова. Эхом.

Ушел. Опять. Пока ты спала.

Приглаживаю непослушные пряди, стягиваю волосы на затылке узлом. Стираю кончиком пальца растекшуюся под глазами тушь. И неуверенно сама себе улыбаюсь.

Такси. Надо вызвать такси.

В воздухе витает аромат свежеприготовленного кофе. И сигарет. А еще пряный привкус секса и самого Романова. Элегантный, острый, такой от которого учащается пульс. Непроизвольно. Бесконтрольно. Болезненно.

Растеряно оглядываюсь. И только тогда замечаю на столе чашку. С вязким до черноты напитком. Еще горячим.

Раз глоток. Щелчок зажигалки. Тонкая струйка дыма. С губ в потолок. Все-таки вечер. Стремительно, по нарастающей темнеет. Углубляются тени, зажигаются фонари. Тишина.

Такси. Надо вызвать такси, чтобы уехать. Все закончилось. Пора. А я сижу пью горький кофе и медленно вдыхаю густой воздух. Впитываю его всем телом. Каждой клеточкой. Каждой клеточкой уставшего расслабленного тела.

Еще глоток. И новая затяжка. Неторопливая, со вкусом. Пальцы рук обжигает, пересыхают губы. Оранжевый свет из окна падает к ногам, рассыпается на полу витиеватым узором. На ломанные линии.

Надо вызвать такси. Но сначала найти и включить телефон.

Подбираю с полу свою одежду, достаю из сумки сотовый. И когда экранная заставка почти загрузилась, дверь открывается, и появляется он.

В одной руке у меня телефон, который визжит от постоянно поступающих смс-оповещений, в другой скомканное платье и нижнее белье. Романов замирает на пороге и щелкает выключателями. В глаза бьет резкий свет потолочных ламп, зажмуриваюсь на мгновение, а потом быстро провожу пальцем по экрану.

«Я не знаю, что с тобой сделаю, если ты не появишься».

Олег. И тут же следующая:

«Анна, твою мать!»

Эгоцентричная, эксцентричная, самовлюбленная, безответственная истеричка – вот, что я услышу о себе. Это был ужин. И новый контракт. Это были официальные переговоры с агентом крупной компании в зале гостиницы «Эмпайр». Это обязано было случится сегодня. А я не просто проспала. Я напрочь обо всем забыла.

Перевожу взгляд с телефона на Романова. И обратно. В растерянности.

Кажется, он сразу понимает, что происходит, но ничего не говорит. Никак не комментирует. Прислоняется плечом к стене и складывает руки на груди. Ждет, пока я первая приступлю к объяснениям.

И, черт возьми, он шикарно смотрится в этой позе сдержанной расслабленности и холодного безразличия. В наспех застегнутой рубашке навыпуск и черных брюках. Так что первым моим желанием становится подойти к нему и, расстегнув зубами каждую пуговицу, языком добраться до ремня. А потом, уже после отключить телефон и вернуться в спальню.

Две секунды для принятия решения.

Я говорю:

– Мне пора.

Я не воспроизвожу ни одной ноты сожаления в своем голосе. Допиваю кофе и начинаю собираться. По возможности, быстро. Часы показывают, что я еще могу успеть. Если очень постараюсь.

– У меня встреча, а мне еще надо заехать к себе, – последние штрихи. Молния, застежки, пуговицы. Быстрое движение ладоней по волосам. Туфли, сумка, куртка. Тишина. Молчание. Всего лишь одно слово. В спину. Вгрызается между лопаток.

– Отмени.

Я набираю номер такси и пока идут гудки поднимаю на него взгляд.

– Нет, – одними губами. И уже в трубку. – На ближайшее время. Шард. Центральный вход. Спасибо.

Отбой. Сотовый в карман. И последние шаги. За дверь. Мимо него. Подхожу ближе и натянуто улыбаюсь. Осторожно дотрагиваюсь до ворота его рубашки и аккуратно поправляю ткань. Пальцы скользят по горячей коже шеи, поднимаются выше. По линии скул.

Пальцы дрожат.

– Запри, привяжи, пристигни, запрети. Хоть что-нибудь. Сможешь? Я не против. Только не отпускай.

Он притягивает к себе, целует в висок. Контрольный в голову. Посмертный.

– Когда-нибудь по каждому пункту, Аня, – тихим шепотом. С такой знакомой язвительной интонацией. С многообещающими уверенными нотками. По венам. Вдоль и поперек. – Не сегодня.

В ладонь ложится визитка. В безмолвие стен ложатся фразы:

– Если что-нибудь понадобится, звони.

Не глядя, сминаю в кулаке кусок картона.

– Хорошо. Я, правда, сильно опаздываю, – и он отступает.

Шаг назад. Трудный, через силу. Через себя. Чтобы преодолеть свое сопротивление. И его притяжение. Чтобы отделиться и остаться в безвоздушном пространстве бесцветного мира. До следующего раза. Или до следующей попытки научиться дышать без кислорода. Без него. Это возможно. Я знаю.

Вообще, в этой жизни нет ничего невозможного.

Проверено.

Когда я ухожу и не могу уже ничего услышать, он достает свой телефон. Быстрый набор, всего одна кнопка. Удобно и всегда под рукой. Его секретарь отвечает почти сразу же. И это не смотря на разницу в часовых поясах. Как будто никогда не спит.

Он говорит, как всегда пропустив приветствие:

– Ты не сняла бронь с билетов? Нет, завтра утром уже не надо. Я улечу этой ночью. Без изменений, как и планировал. До встречи.

***

Прежде, чем сесть в машину, разрываю на мелкие кусочки его визитку. Стараюсь делать это так, чтобы взгляд случайно не упал на цифры. Чтобы вдруг моя хреновая память не подвела меня и неожиданно не запомнила их очередность. Я исключаю любую, самую мизерную такую возможность. Просто не смотрю.

Потом достаю из кармана флешку. Сначала, ломая ногти, вскрываю пластиковую коробочку и вынимаю чип. Чиркаю зажигалкой и долго держу его над пламенем. До тех пор, пока микросхема полностью не оплавляется. Обжигая кончики пальцев, сгибаю ее пополам и отправляю в мусорное ведро вслед за визиткой.

Никаких звонков. Никаких действий. Ничего.

Водитель сигналит. Я оглядываюсь через плечо на небоскреб, глубоко вдыхаю. Взгляд задерживается на самых последних этажах. Теряется. Рассыпается. Где-то там. Под куполом неба. Где бьется сердце. А потом спешно сажусь на заднее сиденье автомобиля и называю адрес.

Вечер только начался, и впереди еще много дел.