Текст книги "Женщины его Превосходительства (СИ)"
Автор книги: Ольга Кам
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
– Чтобы в четыре часа утра мне предложили чаю. Бескорыстно, – и почти тут же добавляет. – Ты хотела найти Вику?
– Уже и об этом доложили? – не удивляюсь. Удивляться с ним дело бесполезное и бесперспективное. Пора принимать очевидный факт: этому человеку известно больше, чем тебе хотелось бы. Много больше. – И где ты только берешь таких преданных?
– Они сами меня находят. Например, на Гавайских островах.
– Если ты меня имеешь в виду, то я сдам тебя при первой возможности за сто баксов.
На деле, едва ли такая возможность когда-нибудь появится. А даже если и появится, едва ли я смогу ей воспользоваться.
Он отвечает, не оборачиваясь:
– Почему так дешево? Я стою дороже.
Больше для себя пожимаю плечами.
– Дело не в деньгах, а в моральном удовлетворении.
Беру чашку в ладони, пересекаю помещение и осторожно опускаюсь рядом с ним. Так что наши плечи соприкасаются. Вытягиваю ноги и делаю маленький глоток обжигающего напитка. С удовольствием. Почти блаженным.
– Так что с Викой? – от его вопросов не так-то просто уйти. То есть, практически невозможно. Способов получить ответы у него предостаточно. Иногда не самых приятных. Испытывать еще раз на себе его фантазию не хочется. Как и ломать мгновение.
– Да, ничего. Если знаешь, где она, то скажи.
Он обнимает меня и притягивает к себе. Как-то совсем неожиданно, но при этом совершенно естественно. Легко. Его ладони просто ложатся на плечи, и мы оказываемся в непосредственной близости друг к другу. Снова в этой экстремальной, сумасшедшей близости. Когда чувствуешь тепло тела. Дыхание. Стук сердца.
– Скажу. Потом.
Все дело в его гребанной нежности. Мимолетной. В моменты, когда меньше всего ее ждешь. Точнее, от него ее вообще не ждешь. А вдруг получаешь. Это сбивает с толку. С мыслей. С выбранного направления. Это удивляет. Каждый раз. И каждый раз невозможно понять, как он в себе совмещает такие противоположные черты характера.
Отказаться от его ласковых прикосновений еще сложнее, чем найти объяснение данному феномену. Проще расслабиться. Сдаться. И всем телом ощутить силу притяжения. И силу потребности. На клеточном уровне. Там, где только инстинкты всегда все проще.
Эти мгновения приятны на ощупь. Если закрыть глаза и дотронуться кончиками пальцев до секунд. Как до хрупкого цветка. Очень осторожно. Едва касаясь. А потом втянуть слабый аромат. Тонкий, как паутинка. Едва уловимый. Но дразнящий и пробуждающий фантазию.
Если перестать брать во внимание все отягощающие.
Если перестать брать во внимание все, что было и все, что еще будет.
Если не думать и не вспоминать.
Тогда остаются лишь фантастические ощущения. В чистом виде. Без примесей.
Опускаю голову к нему на колени и подтягиваю ноги к груди. Остаюсь в кольце его рук. В очень крепком и очень сильном кольце. Надежном.
– Ты захочешь к ней поехать, – его ладони ложатся мне на виски. На пылающую кожу. Прямо туда, где отбивает ритм сердце. Под его пальцами. – Пока ты нужна мне здесь. А я тебя туда не повезу.
Я лежу на полу, свернувшись у его ног. Как преданный пес. Или того хуже, как домашняя кошка. Слушаю все эти бесполезные «нужна», «не могу», «не скажу». Пока не засыпаю. Так быстро, что не замечаю, как из под меня уплывает реальность. Так легко, как никогда не бывало в самой удобной и мягкой кровати. Так непринужденно, как под транквилизаторами. Последнее, о чем я успеваю подумать это то, что сегодня между нами было все, кроме секса. А должен быть только он. По правилам. По его правилам.
***
– Нет, – я смотрю ему прямо в глаза. В эту зеленую проникновенную глубину, где отражаются блики света. И задыхаюсь. В прямом смысле этого слова. Я стою посреди холодного великолепия холодной гостиной и как-то особенно четко осознаю свою незначительность. В прямом смысле этого слова. – Ты этого не сделаешь.
Воздуха катастрофически не хватает. Он, бл?дь, как бесценное химическое соединение. Настолько редкое, что просто диву даешься, как ты до сих пор этого не замечала. А тут на тебе. Во всем блеске своей исключительности.
У меня острая недостаточность кислорода, терпения и просто уверенных жизненных позиций, чтобы спокойно перенести данную ситуацию. Внутренний двигатель абсурда в сто лошадиных сил подыхает в изнеможении. Я обязательно последую за ним. Но чуть позже.
– Я не останусь здесь. Ни за что, – в этой сраной вечной мерзлоте. В пустых комнатах с зеркальным ламинатом и эхом ветра за окном. Только от одной мысли об этом я цепенею. От ужаса, злости и жалости к себе. – Давай начнем сначала. Ты спросил, хочу ли я здесь остаться, и я ответила «Нет». Нет – это не завуалированное «да». Нет – это не «подумаю», это не «посмотрим» или «завтра будет видно». Нет – это нет. Ты вообще понимаешь свой родной язык?
Дайте мне за этот монолог Нобелевскую премию. Он прозвучал, как самый отважный, самый бесстрашный и самый отчаянный монолог за всю историю человеческой речи. Он, бл?дь, настолько проникновенен, что способен расшевелить любого. Даже очень мертвого.
Но я не получаю никакой эмоциональной отдачи. То есть я сознательно от нее отказываюсь, делая шаг назад и увеличивая между нами расстояние. Не образно, а вполне реально.
Все было не так. Не так до этого момента. До момента, пока я не услышала его фразу. О том, что я останусь здесь. На мифических пару дней. В этой вечной мерзлоте.
– Дай мне определенности, – захожу за барную стойку и упираюсь на нее локтями. Закрываю лицо ладонями и сдавленно фыркаю. – Ты не можешь меня постоянно испытывать, как самолет. Я не из железа. Для меня не продают запасных частей, чтобы в любую секунду можно было что-то подправить. Поменять или починить.
Очень хочется опустить голову на гладкую поверхность, а потом пару раз со всей силы об нее удариться. С трудом сдерживаюсь и продолжаю, упрямо вздернув подбородок.
– Мне не нужны твои расплывчатые «пару дней». Скажи точно, и я постараюсь это переварить. Потерплю, не убудет. Мне не нужны твои бессмысленные поездки фиг знает куда, чтобы только посидеть с тобой ночью рядом. Меня не впечатляют ни гостиничные номера, ни заброшенные чужие дома, от которых колотит мелкой дрожью.
Господи, дело тут совсем не в доме. Ни в его белоснежных, чисто вылизанных стенах, ни в бытовых приборах чуть ли не из медицинской стали и ни в сером небе за окном в два человеческих роста. Наверное, любой другой здесь с легкостью и небывалым удовольствием сошел бы с ума. Но только не я. Удовольствия мне строго противопоказаны. Как сладкое в два часа ночи.
А все равно колотит. Трясет мелкой дрожью. Все тело. От босых ног до крепко сжатых в кулаки рук.
– Во мне нет тонкой душевной организации, да что там тонкой, вообще никакой, чтобы проникнуться твоим образом жизни. Чтобы хоть немного его понять.
Ногти впиваются в кожу ладоней. До темных следов в форме полумесяца. И голос срывается. На полушепот.
– Ограничь. Ограничь меня от себя.
Утро не может быть добрым. Данное утверждение я поняла еще много лет назад. Поняла, осознала и вроде как приняла. Условно. Заочно, как аксиому. Как бы оно не начиналось, заканчивается оно обязательно какой-нибудь хуйней. Сегодняшний день тому подтверждение. Такое же красноречивое, как красный флаг в руках революционера на параде бунтарей-идеалистов.
Но дело, черт возьми, не в этом. Дело не в утре. А в ночи.
Странной и геометрически неправильной. Как многоугольник с углами разных градусов.
А еще в непозволительной ошибке только что произнесенных мной слов.
Романов почти не слушает меня. Он подходит к зеркалу и завязывает на шее галстук. Без лишних эмоций. Четко и чертовски умело. Так, что даже не хочется поправить узел очень женским жестом. Спина у него напряжена, а взгляд прикован к отражению. И только по тому, как резко очерчены его скулы и плотно сжаты губы, я понимаю, что до спокойствия ему, как и мне, далеко. Он проводит ладонью по волосам и отворачивается. Одевает пиджак и берет ключи от машины.
– Два дня, – коротко бросает он. – И не будем это больше обсуждать.
Я вновь вижу перед собой полностью уверенного в себе человека. В себе и своей правоте. В своей истине, которая последняя по всем возможным инстанциям. Его движения четкие и грациозные, как у сильного опасного зверя. Взгляд холодный и жестокий. Скользящий и цепкий, оглядывающий мир с некоторой неохотой. Если вдруг он останавливается на тебе, то только для того, чтобы принять во внимание, твое существование в данной секунде. Больше ничего. Простая фиксация деталей.
Меня интересует только одно.
– Зачем? Зачем ты меня тогда спрашивал, хочу ли я здесь остаться?
– Если бы ты согласилась, тебе не было бы сейчас обидно.
Это называется иллюзия выбора. Очередная умелая фальсификация. При удачном стечение обстоятельств, мне могло бы показаться, что Романов интересуется моим мнением. Пусть не мнением, но хоть желанием. Хоть немного. Хотя бы в вопросе о том, где я буду проводить свое свободное время. Свободное от него.
Но нет для меня даже это роскошь.
– Мне надо вернуться в город, – четко выговаривая каждый звук, повторяю я. Как будто от моих повторов, бесконечных репитов, что-то изменится. Например, мир перевернется, и он меня услышит. Мир не переворачивается, Романов меня не слышит. Он выразительно смотрит туда, где предположительно располагаются камеры внутреннего наблюдения. Вроде бы невзначай. Как бы случайно. Якобы, проследив за его быстрым взглядом, я должна понять, чего ожидать в будущем и не тешить себя ложными надеждами.
Не тешу. Ни ложными, ни надеждами.
– Надеюсь, тебе не надо объяснять, что именно лучше не делать? Машина в гараже, двери открыты.
Иллюзия выбора. Сплошной обман.
– Будь гостьей, Аня.
Я в невесомости. Я между стеной и стеной. Не чувствуя ног. Пола и любой другой опоры. Когда за ним закрывается дверь, я продолжаю стоять в том же положении. И бездумно смотреть в пустое пространство. На закрытую дверь. А за окном воет ледяной ветер.
Я ищу свою сумку. Я ищу свой телефон. Я набираю номер из телефонной книги. Я набираю Алину. Я не говорю ей ничего, кроме:
– Ты можешь ко мне приехать? Немедленно?
Я говорю ей:
– И прихвати кого-нибудь, кто разбирается в камерах видеонаблюдения. И спутниковой сигнализации. В охранной системе и способах покинуть территорию, не привлекая к себе лишнего внимания.
Я не хочу, чтобы сработал тревожный сигнал на сотовый телефон, едва я выйду за ворота. Мне просто нужно немного времени, чтобы успеть добраться до медицинского центра. Чтобы меня не остановили на полпути к нему.
Я никогда не узнаю, что он вернулся в этот же день. В пустой дом.
О некоторых вещах лучше не знать. Никогда. Чтобы потом не кусать губы. И не предаваться сожалениям.
Глава 25
Алина молча проходит в дом, бросая по сторонам заинтересованные взгляды. Аккуратные, как ручная вышивка. Осторожные и насмешливые. Ее губы изгибаются в снисходительной улыбке, когда она подходит к окну и смотрит вдаль. Туда, где белоснежные барханы волн набирают свой разбег. Ее спина идеально-прямая. На ней темно-синий брючный костюм, который великолепно подчеркивает тонкую талию. Под пиджак поддета белая хлопковая майка. На ее шее все так же страдает святой. Но даже у него страдания немного показные. Словно они с Алиной команда.
Потом она резко оборачивается и внимательно изучает обстановку. Небрежно осматривает интерьер. Каждый предмет. Каждую стену и каждую дверь. Будто оценщик недвижимости.
Ее каблуки звонко стучат по ламинату, когда она подходит к камере наблюдения. Останавливается. И склонив голову на бок, смотрит прямо в объектив. Долго. Пристально. Пока ее улыбка не становится шире. И еще насмешливей. И еще надменней. Пока она не поднимает руку и не показывает камере средний палец. А потом резко отворачивается и переводит взгляд на меня.
– С этим разберутся. Не переживай, – взмах ладони в воздухе. Универсальный жест безразличия и вседозволенности. Ограниченного похуизма.
Я сижу на полюбившейся барной стойке, закинув ногу на ногу и курю. А еще очень сомневаюсь в уверенности Алины. И в ее похуизме тоже. Иногда она переигрывает. Но я пока не понимаю к чему вообще этот спектакль. Просто наблюдаю. Со стороны. Я понятия не имею, какие цели преследует она, зато точно знаю свои. Поэтому на ее фразу безразлично пожимаю плечами. Как вам будет угодно.
Вместе с Алиной в доме появляются двое мужчин. Еще двое остаются снаружи. И двое в машинах. Это очень рациональный расчет человеческих душ на квадратные метры территории. Это очень удобная шахматная комбинация со стратегической точки зрения. Если кто и может потягаться с Романовым, так это Алина. Они даже сами не подозревают, как друг на друга похожи. В своих мыслях, поступках, жестах. Взглядах… не на жизнь, а скорее на ситуацию. На жизнь такие, как они смотрят довольно снисходительно. Если не сказать, что недоверчиво. Важнее ситуация. И способы с ней справиться. Найти выход и правильное решение. Потом будет следующая, а за ней еще одна. И еще. Какая-то станет последней.
– Не буду спрашивать, как ты здесь оказалась, – Алина подходит к бару и наливает себе бокал виски. У нее хорошая способность чувствовать себя везде, как дома. Пепел от ее сигареты падает прямо на пол. Она не утруждает себя поисками пепельницы. Бриллиант на ее кольце загадочно сверкает, когда она делает небольшой глоток и задумчиво морщится от спиртного. – Все равно тебе не позавидуешь.
В отличие от Алины рядом со мной стоит пепельница. И я аккуратно стряхиваю в нее пепел. Я не чувствую себя здесь, как дома. Да и как в гостях тоже.
– Или наоборот, – замечаю я, не глядя на нее. Наугад замечаю. За что получаю острый взгляд в висок. Почти как выстрел. Но игнорирую и продолжаю отстраненно курить. Вдыхать и выдыхать дым. В потолок. – Долго еще? Мне надо в город.
Мне надо в город. Мне надо в город. Мне надо в город.
– Что ты имеешь в виду? – ее голос чуть натягивается на вопросительных интонациях. Как леска. Всего лишь чуть больше усилий для показного спокойствия.
Еще затяжка. Еще один вдох и выдох. И дым в потолок.
– У меня дела.
– Я не про это, – она замирает на месте. Хрупкой статуэткой богини. Она сводит брови к переносице, ее взгляд темнеет. Быстро, как небо в горах.
Поднимаю глаза. Отрываюсь от созерцания работы двух умелых техников. От их маленьких лептопов с синими экранами, от разноцветных проводов, соединяющих между собой телефоны, от флешек и USB хабов. Я поднимаю глаза и смотрю на Алину. Честным взглядом.
– А про что? Я не поняла, – вылетаю с темы как болид с трассы Формулы-1. Хорошо, что остались люди, с которыми это можно проделывать. Беспечно. Не задумываясь над последствиями. Хотя, глядя на будто бы заострившуюся Алину, начинаю сомневаться в этом. И в ней. – Алин, мне надо в город. И это все, что мне надо.
На данный момент.
Через четверть часа мы спокойно выходим из дома. Алина садится на заднее сиденье автомобиля и устало выдыхает.
– В памяти компьютера ничего не останется. Когда мы сюда приехали, прежде чем зайти, ребята поколдовали над системой, так что сигнал при открывании ворот не сработал. Несколько камер зациклили на повтор, какое-то время сохранится видимость, что ты еще в доме. В общем-то если не задаваться целью и пристально не следить за тобой, то обнаружить уход будет сложно, – она делает знак водителю и коротко бросает «Домой». Она берет телефон и долго изучает пропущенные звонки. Водит тонким пальчиком по экрану, раздраженно хмурится. Потом кидает его в сумочку и растерянно добавляет. – Извини, но одну запись я не удалила. Не сдержалась. Мы там так мило получились.
Я даже знаю какую. Ту, где я сижу и безразлично пялюсь в стену с глумливой улыбкой на лице, а на переднем плане Алина показывает «фак». Действительно мило получились. Так мило, что хочется прикрыть ладонью глаза и опустить вниз голову. Может быть, заранее попрощаться с жизнью. По крайней мере, успеть вспомнить все прекрасное, что в ней было. Впрочем, было не так и много. Можно не торопиться.
– Ты за меня не боишься?
– Нет, – Алина возвращается к своему телефону и кому-то звонит. Слушает своего собеседника, а потом отводит трубку от уха и говорит в полголоса мне. – Мысли масштабно. Ты не думаешь, что переживать сейчас из-за записи это то же самое, что ехать на машине с отказавшими тормозами и волноваться из-за заедающего багажника? Немного бесполезно. Все равно первое гораздо важнее второго.
Дальше мы едем молча. Она продолжает говорить по телефону. Без перерыва. То смеется, звонко и энергично, то шипит и цедит слова, словно через сито. Она сбрасывает номера и набирает другие. Сдержанно прощается, прерывает на полуслове, желает удачи, назначает встречи.
Когда мы въезжаем в город, я говорю:
– А мы ведь в одной машине, Алина. И она, как ты выразилась, несется без тормозов. Останови здесь, я выйду.
Она щелкает пальцами и просит водителя припарковаться. Смотрит на меня и задумчиво произносит:
– Тебя ждать вечером? Вернешься? Поболтаем.
Я не отвечаю. Ступаю твердо на пыльный тротуар и захлопываю за собой дверь. Автомобиль за моей спиной степенно трогается, вливается в общий поток и исчезает за поворотом. Вместе с Алиной. С ее насмешливой улыбкой и твердым взглядом. С ее платиновым святым на тонкой цепочке и вечно звонящим мобильником. Они все вместе исчезают за ближайшим поворотом.
Когда я появляюсь у Ришки, она бросается ко мне, обнимает тонкими ручками за талию и прижимается щекой к животу. Ее первая фраза:
– Я думала ты больше не придешь.
Подхватываю ее на руки и, не смотря на тянущую боль в спине, кружу в воздухе.
– Я же обещала, – утыкаюсь носом в ее короткие волосы и вдыхаю полной грудью такой нежный, детский аромат. Ее глаза светятся, ее улыбка светится. Она вся, словно наполнена светом. Рядом с ней тепло. Так тепло, что хочется зажмуриться от удовольствия. И засмеяться. Просто так. Я наглый потребитель ее радости. Я питаюсь ее положительными эмоциями. Я готова сделать все, чтобы только видеть ее улыбку. Сделать для нее. Сделать для себя. Она мой праздник. Личный праздник. В узких ладошках.
Опускаю ее на землю и присаживаюсь рядом на корточки. Треплю ее волосы и шутливо дергаю за нос.
– Я же обещала. Ты помнишь, что обещания не нарушают? Это навсегда. Это здесь, – показываю себе на грудь, а потом касаюсь пальцами ее острых ключиц.
– Тебя так долго не было, – она обвивает руками мою шею, и прижимается лбом ко мне. Наши глаза совсем близко. Наши взгляды не пересекаются – они продолжение друг друга.
Я шепчу:
– У меня для тебя предложение. Сегодня уже поздно, но завтра я приеду с самого утра, и мы пойдем гулять в парк. Хочешь?
Ее зрачки расширяются от удивления. И она быстро кивает.
– Обещаешь?
– Чего бы мне это не стоило.
Я сижу с ней до самого позднего вечера. Пока она не засыпает, пока меня не просят уйти. Если бы мне только разрешили остаться на ночь, я бы осталась. Я бы сидела рядом с ее кроватью и смотрела бы, как она спит. Все равно свою ночь мне больше некому подарить. Она никому не нужна. Кроме Ришки.
Я договариваюсь с врачами на завтрашний день. Убеждаю их, что мне можно доверять. Что мне можно доверить ребенка. На каких-то полтора часа. Я смиряюсь со словом «волонтер» и пишу расписки. Нет, я не преследую никаких целей. Да, я обязуюсь вернуться к полудню. Да, я понимаю всю ответственность и в случае чего готова нести за все ответ.
И все-таки я выхожу из центра со всеми возможными разрешениями. На полтора часа завтрашнего дня. Я вдыхаю хрустящий вечерний воздух и чувствую, как замерзают ноги. Я в растерянности стою на перекрестке и не знаю, куда дальше идти. Но в руках у меня бумаги с разрешениями. И я сжимаю их как самое ценное, что у меня есть.
И все-таки растерянность. Гнетущая. Есть шаг, но не знаешь, куда его сделать. В какую сторону. Вроде бы некуда. Нигде не ждут. Своеобразное, дерьмовое чувство. Здравствуйте, пустые вечера. Так выглядит неприкаянность. Ни дома, ни мужа, ни друзей.
Охуенно. Хоть табличку вешай «Отдамся в хорошие руки».
Ловлю такси и еду к Алине.
Алину мой визит совершенно не удивляет. Или она тщательно это скрывает. Впрочем, в любом случае, это тешит ее самолюбие. Ей нравится, когда в ней кто-то нуждается. Когда она милостиво может предложить свою помощь. Или поддержку. Или крепкое дружеское плечо.
Судить о ее искренности в этом направлении – нереально. С таким же успехом можно всматриваться в морское дно сквозь толщу льда. Хрен чего увидишь. Остается только надеяться, что оно там есть. Теоретически.
Она наливает два бокала виски и протягивает один мне. Садится на подлокотник кресла и вытягивает ноги. Милая. Уставшая. Без косметики. Без украшений. Без замашек железной леди. Всем нам необходимо место, где можно не притворяться. Где можно расслабиться и скинуть туфли с гудящих ног. Где можно расплакаться, где можно спрятаться. Где можно зализать раны. Напиться. Выспаться. Собраться силами.
Каждому. Нужно. Такое. Место.
Хорошо, если оно есть.
У меня – нет. И я чувствую себя обделенной. Или ущемленной в чем-то важном.
Я вспоминаю дом Романова у озера. Просто это первое, что приходит в голову. Случайно.
Алина закрывает глаза и делает глоток виски. Кубики в ее бокале возмущенно звенят. На ободке остается след от ее губ.
– Итак, ты рассказала ему, чем занимаешься? Помимо того, что ублажаешь его прихоти?
Я разглядываю кончики своих ногтей. И думаю, что пора сходить в салон на косметические процедуры.
– О таком не рассказывают, – тихо замечаю я и думаю, что пора записаться в фитнесс центр. Можно начать с пробежки по утрам. Еще сесть на диету и посетить несколько сеансов тайского массажа. Внести систему. Составить график.
– Мне кажется, что даже Романову не понравится, что он трахается с бомбой замедленного действия. Может, он и любит драйв, но не до такой степени.
Я изучаю кончики волос, перебираю пряди и думаю, что пора сходить в парикмахерскую.
– Мне плевать. О таком не рассказывают.
Мне бы хотелось, чтобы на этом наш разговор о Романове закончился. За неимением других общих тем. Но Алина вдруг отставляет свой бокал, быстро поднимается со своего места и стремительно подходит ко мне. Опускается рядом на колени и берет за подбородок двумя пальцами.
– Посмотри мне в глаза и скажи, что ты в него не влюбилась. Скажи мне это немедленно. Сейчас же.
Смотреть в ее глаза и так-то не просто. Чтобы открыто и долго. Пристально и прямо. Чтобы выдержать хрустальный взгляд. Острый, словно битое стекло. А в комплекте с подобными вопросами это более чем некомфортно. Есть вопросы, которых ждешь и всегда знаешь, как на них ответить. Например, «Как дела?». А есть, которые вгоняют в ступор. Заводят в тупик.
Я молчу, насмешливо приподняв одну бровь. За каждым молчанием – своя истерика. За каждым молчанием – свой смысл. Для тебя и для других. Молчание универсально. Если есть возможность – всегда молчите. Так есть шанс быть неправильно понятой.
– Ая, скажи, – она не дает мне отвернуться. Держит крепко за лицо, совсем не по-женски. Ее пальцы оставляют на коже красные следы. – Тебе потом будет больно, понимаешь? Очень больно.
– А мне и сейчас, – отвечаю, не разжимая зубов. Одними губами. – Не слишком приятно.
Она отпускает пальцы и проводит по моим волосам. Снова и снова.
– Давай, это исправим. Сходим на следующей неделе на открытие клуба. Нового, жутко модного.
– А поможет?
Алина улыбается.
– Это всегда помогает. Ненадолго, но помогает. Как раньше, помнишь?
Помню. Раньше все было проще.
Спрашиваю, можно ли мне у нее переодеться. Во что-нибудь не столь консервативное. Без тонкого кружева и сексуальных подвязок. Без разрезов и вырезов. Без каблуков и чулок. Что-нибудь удобное для прогулки в парке. Чтобы не думать, насколько высоко задралась твоя юбка. Она отвечает «Конечно» и предлагает потертые узкие джинсы и футболку. Подобных вещей в моем гардеробе не было, наверное, с рождения. А у Алины есть. У Алины есть все, что может пригодиться в жизни. Джинсы, футболка, план отступления и запасной план отступления. Алина никогда не останется в неудобной одежде и неудобном положении. Она научилась смотреть далеко вперед. Я – нет.
Сидя с ней в темной спальне, с плотно задернутыми шторами, в свете тусклых светильников кремового цвета, понимаю, что лучше бы мне сейчас оказаться не здесь. То есть моя дальновидность все так же продолжает давать сбой. Она барахлит, как старый матричный принтер. С натягом выдалбливает очередное решение на поверхности моего мозга.
Я знаю, что оно, возможно, неверное. Неправильное. Опасное.
Я знаю, что мне вообще не стоило об этом даже думать. Хотя бы из чувства самосохранения. Того самого, что призвано защищать от необдуманных шагов.
Я знаю, что получу за него неодобрительный взгляд Алины и увижу растерянность в ее глазах.
Ей не понять почему. Почему я хочу вернуться в гостиницу.
Когда я выхожу от Алины, у нее снова звонит телефон. Она посылает мне воздушный поцелуй и закрывает дверь. И только потом отвечает. Я слышу ее звонкий голос, пропитанный едкими интонациями. Я слышу ее язвительный смех. Я слышу ее короткие фразы.
Когда стоишь по другую сторону двери, всегда рискуешь услышать что-то, о чем потом будешь жалеть. Не бывает приятных новостей за дверью. Приятными новостями делятся, глядя в глаза. Остальным – в твое отсутствие.
Алина говорит:
– Ее здесь нет. И не было. Хочешь проверить? – я жду, а она добавляет насмешливо и чуть нараспев. – Приезжай.
Ее голос удаляется, но до меня все еще доносятся обрывки слов:
– Только без этого. Мы говорим о разных вещах и не надо мне угрожать. Я понятия не имею, где она.
Она могла говорить с кем угодно. О ком угодно. Совсем необязательно, что обо мне. И совсем необязательно, что с Романовым. Но эта мысль не дает покоя. Не дает покоя и то, что они знают друга-друга. Настолько хорошо, чтобы созваниваться. Чтобы разговаривать тоном далеко не посторонних людей.
На автомате проверяю свой телефон. Точнее, его наличие. И не обнаруживаю. Нет телефона – нет вестей. Скорей всего, я оставила его в центре. Готова рассмеяться. Громко и вызывающе. Подняв голову к небу.
Прислоняюсь спиной к перилам и задумчиво прикуриваю. Очередную. Может быть, десятую или двадцатую за день. И будет еще столько же. Будет все. Полный набор. Пустой номер, выцветшая ночь, смятая постель. Время и возможность обо всем подумать.
Ночью все возвращается на круги своя. О том, чтобы заснуть, и речи быть не может. Даже просто закрыть глаза. Расслабиться. Нет. Нервы натянуты, они вытянуты и выдернуты на хрен. Они намотаны и измотаны. На кулак и чьи-то красивые запястья. Они раскатаны по всей площади помещения. Тонким слоем. Как маслом. Они затоптаны звуками. Как грязными ботинками с тяжелыми подошвами.
Не думаю о том, что будет, если сейчас появится Романов. И так знаю, что ничего хорошего. Но лучше его встретить здесь, чем в любом другом месте. В идеале – завтра. После пяти я абсолютно свободна. После пяти, я ко всему готова. Ко всему, что может предложить мне мое воображение. Мое, не его. Даже в воображении мне с ним не тягаться.
Мой недопобег имеет все шансы дерьмово закончиться.
Но я все равно нахожусь в полной уверенности своих действий. Не жалею. И стараюсь не думать о плохом. Насколько это позволяет вязкая тишина номера. В которой отчетливо прослушивается каждый посторонний звук. Чужие шаги за дверью, чужие голоса, скрип дверей – все это в груди. Отдается эхом. Пульсом. Ударами. В под дых. Так что сердце замирает, а потом снова заводится. Нормально.
Смотрю на часы. Считаю их. На пальцах. Перебираю как любимые погремушки. Все еще верится, хоть и с трудом, что два дня это не пустые слова. Телефонный разговор Алины – не обо мне. И не с ним. Все еще верится в отсрочку на сутки. А потом… Потом я готова.
Утром наспех заказываю кофе. В моей общей недосуете выглядит это забавно. Так, словно кто-то щелкнул пальцами и заставил меня двигаться. Быстро двигаться. Будто я не успеваю. Будто до этого у меня не было свободного времени, на то чтобы спокойно позавтракать. Не было целой ночи и бесконечных минут ожидания. Пустых и долгих, наполненных острым ритмом сердца. Я практически залпом выпиваю горячий напиток, накидываю куртку и спускаюсь вниз.
Воздух на улице сухой и холодный. Пропитан утренней свежестью и колючим инеем. Машины на дорогах в тонком слое льда. Перемещаются в пространстве, словно в замедленной съемке. Светофоры, сигналы, пробки. Тяжелый туман. Утро с его обычными обитателями. Серый асфальт и серое небо. И я. В распахнутой куртке и растянутой футболке. Среди дорогих костюмов, дорогих автомобилей, кашемировых пальто и кожаных портфелей. В самом престижном районе города. Курю, с наслаждением перемешивая в легких выхлопы бензина и никотина.
Взгляд скользит по территории парковки. На всякий случай. На тот самый последний случай, чтобы не выглядеть испуганной идиоткой. Замершей от неожиданности. А ведь знаю, что если вдруг увижу знакомую машину – передернет. Все равно передернет. Сколько бы я себя не контролировала. Сколько бы не задерживала дыхание. До скольки бы не считала про себя.
Моя недореальность с трудом воспринимает Романова. Она сжимается в тугой узел от предчувствия. То ли удара, то ли одобрительного поглаживания по голове. Впрочем, если быть откровенной – до одобрения дело не доходило. Подыхало в истоках.
Собираю последние наличные на такси и привычным жестом поднимаю руку.
Точно так же я могла бы каждое утро отправляться на работу, ощущая на губах горький привкус кофе. С остатками сна на ресницах. С влажными после душа волосами. Прокручивая в голове какой-нибудь сраный доклад о делах какой-нибудь сраной компании. Вспоминая назначенные на день встречи, совещания, конференции. Это тот путь, по которому я должна была развиваться. К которому должна была стремиться, будучи ребенком своих родителей. Мой мозг обязан был быть заточен на успех. На фавор. А вместо этого он питается шаткой недореальностью и вполне доволен. Сыт. Это именно та дорога, по которой я бегу в первых рядах за призовым местом. И, аллилуйя, мне ничего не стоит его взять.
Если предложение Алины о вечеринке в модном клубе останется в силе, если я в силах буду его принять, то непременно им воспользуюсь. Хотя бы для того, чтобы вновь почувствовать себя человеком, который успешно и с удовольствием проебывает свою жизнь. В шампанском, наркоте и музыке. В мире, который давно положил на всех. Забил ржавые гвозди в мечты и иллюзии. Это может быть весьма приятным занятием. Идти в ногу со временем. Быть в ритме своих привычек. Жить в мире, который ничего от тебя не ждет и ничего не требует. Это феерично и ни к чему не обязывает.
