Текст книги "Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины"

Автор книги: Ольга Елисеева

«Смесь фамильярности и гордыни»

«Здесь часто можно видеть, как господа и крепостные танцуют вместе, а посещая незнакомые дома, я не раз недоумевала, как различить хозяйку и горничную, – рассуждала Марта Вильмот. Смесь фамильярности и гордыни кажется мне удивительной особенностью этой страны» [608]608
  Письма сестер М. и К. Вильмот из России… С. 227.


[Закрыть]. Не одна ирландская гостья бывала сбита с толку отсутствием видимой границы между господами и слугами. Уже в 20-х годах XIX века генерал Ланжерон попал впросак, по рассеянности поцеловав руку горничной. Когда ему указали на это, он ответил: «Ах, боже мой! Путешествуя по центральным губерниям России, я перецеловал столько босоногих барышень!»

Другой случай поразил мисс Вильмот не меньше: «Во время десерта подошли несколько крестьянок с подношением яиц… Я стояла у крыльца, любуясь живописной группой… Внезапно одна из девушек схватила и поцеловала мою руку, да вдобавок расцеловала меня в обе щеки, приняв за свою госпожу. Не переставая выкрикивать слово „нет“, я указывала на госпожу Полянскую; убедившись в своей ошибке, бедняжка повторила всю церемонию, а потом, бросившись на землю, обняла ноги своей госпожи; остальные последовали ее примеру, а затем таким же манером они приветствовали господина Полянского. К чести обоих надо сказать, что упомянутый обычай причинил им настоящие страдания» [609]609
  Там же. С. 222.


[Закрыть].

Мы не знаем, действительно ли господа Полянские страдали. Скорее им было неловко перед иностранной гостьей. За тринадцать лет до приведенного случая с крепостными путешественник Франсиско де Миранда рассказал о сходной ситуации, в которой фигурировали люди свободные и даже благородные. Находясь в Каневе при князе Г. А. Потемкине, он видел, как «какой-то офицер в форме явился к князю поговорить о служебных делах, не знаю, в связи с чем, но прежде чем начать разговор, пал ниц и всё пытался поцеловать ему ноги, что князь, стесняясь моего присутствия, запретил и даже отчитал его. Офицер изложил свое дело, князь удовлетворил его просьбу, и тот снова бросился на землю, стал целовать ему ступни, икры, всё, до чего мог дотянуться. Какие тут к черту республиканские идеи и свобода! Видел также, как бедные женщины, когда мы с королем (Станиславом Августом. – О.Е.) проезжали мимо на лошадях, падали перед ним ниц, уткнув лицо в землю и обхватив руками голову. Далеко, очень далеко до свободы, коль скоро подобные изъявления чувств воспринимаются без всякого смущения!» [610]610
  Миранда Ф. де.Путешествие по Российской империи. М., 2001.С. 119.


[Закрыть].

Дело происходило в Польше. Падающие ниц местные жители – поляки. Но то же самое можно было увидеть и в России во время путешествий Екатерины II: крестьяне сначала кланялись в землю, а потом подходили к императрице. Сходна реакция Потемкина и господ Полянских – в обоих случаях они смущены присутствием иностранца, на родине которого такое не принято. Но если в 80-х годах XVIII века иной раз и проситель благородного происхождения позволял себе унизиться перед милостивцем, то к рубежу столетий такое поведение осталось уделом крепостных.

Обратим внимание на другой момент – баре не возражали ни против поцелуя рук и ног, ни против поцелуя дворовыми в щеку. Первый выражал покорность, второй радость по поводу приезда хозяев. Следует отметить, что для русской культуры XVIII столетия тактильный контакт значил гораздо больше, чем сейчас. Люди познавали мир и друг друга через прикосновения, подкрепляя речевой акт неким действием. Недостаточно было выбранить слугу, чтобы он понял, чего от него хотят. Следовало дать ему затрещину, в противном случае простолюдин забывал сказанное через минуту. Точно также и поощрение, благодарность барина выражалась не только в словах или пожаловании дорогой вещи, но и в поцелуе. Тогда холоп знал, что им довольны. Такое поведение, до сих пор характерное для детей и подростков, свидетельствует о недостаточной развитости языковых контактов, о необходимости наглядно подтверждать слова.

В самом начале своего петербургского житья Казанова похвалился одному из друзей, что доволен служившим у него казаком и хочет снискать его приязнь ласкою. Друг только посмеялся: «Коль не будете его бить, он однажды сам вас излупит». Так и вышло. «Однажды он так упился, что не мог мне прислуживать, я грубо изругал его и с угрозой взмахнул палкой. Он тотчас кинулся и ухватился за нее, и если б я не повалил его в тот же миг, наверняка бы поднял на меня руку». Пришлось выставить казака. «Странный этот русский обычай – бить слугу, чтобы выучить его уму-разуму! – заключал Казанова. – Слова тут силы не имеют, убеждает только плеть. Слуга, рабская душа, почешет в затылке после порки и решит: „Барин меня не гонит, раз бьет, значит, любит, я должен верно ему служить“» [611]611
  Казанова Д.Указ. соч. С. 568.


[Закрыть].

Кроме того, прикосновение значило присвоение. Вспомним, как Екатерина II, еще в бытность великой княгиней, надавала пощечин своему новому камердинеру Василию Шкурину за то, что тот посмел донести на нее. «Я его спросила, на что он рассчитывает при таком поведении; ведь я всегда останусь тем, что я есть, а… его прогоню и велю отодрать» [612]612
  Екатерина II.Записки // Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 127.


[Закрыть]. Пощечина в данном случае наглядно демонстрировала то, что царевна говорила словами. С этого момента Шкурин признал в Екатерине госпожу и горой стоял за ее интересы.

В 1801 году из Лондона в Петербург прибыл сын бывшего русского посла С. Р. Воронцова Михаил. Он отправился во дворец к дяде-канцлеру А. Р. Воронцову, но привратник, видя скромно одетого юношу без сопровождения слуг, долго не хотел его пускать. Если бы приезжий, вместо того чтобы объясняться, сразу залепил холопу оплеуху, тот немедля узнал бы «барскую руку». Но будущий генерал-губернатор Крыма и Кавказа был слишком хорошо воспитан в Англии. Он продолжал словесно отстаивать свои права, которые в тогдашней русской среде доказывались ударом.

Неприглядная модель поведения. Зато действенная. Путешествовавший по югу России в 1787 году Франсиско де Миранда описал расквартированные в Новороссии полки: «Нет такой работы по механической части или в доме, для исполнения которой тут не имелось бы собственных мастеров… И самое необыкновенное, что каждый обучается ремеслу, не имея иного учителя, кроме палки, готовой обрушиться на его спину, если он не научится и не сделает того, что велено… Названное средство действует безотказно» [613]613
  Миранда Ф., де.Указ. соч. С. 37.


[Закрыть].

Современный человек всячески избегает тактильных контактов, толкнули ли его в транспорте, стиснули в толпе или смачно расцеловали родственники – это равным образом неприятно. Два столетия назад, напротив, соприкосновение чаще всего воспринималось не без удовольствия. Троекратные, а иногда и шестикратные поцелуи при встречах, широкие объятия, пожимание рук влюбленными, тисканье детей и даже кулачные бои – все это формы обмена прикосновениями и энергией, плескавшей через край. Если собеседник хотел обратить внимание на что-то важное в своих словах, он брал того, с кем разговаривал, за руку. Одно касание могло сказать больше, чем длинная речь или страстное признание.

Мисс Вильмот представляла культуру, где процесс атомизации личностей шел к завершению. Хотя впереди была еще целая эпоха подавления естественных стремлений правилами викторианской морали. Однако британское общество уже имело понятие о суверенитете персоны, с которым русскому еще предстояло познакомиться. Я, моя комната, мои книги, письма, бумаги, платья, тем более тело – суть неприкосновенны. На этом пути отказ от тактильного контакта – одно из важнейших условий. Названный процесс шел параллельно с развитием языка. Высшие сословия опережали в нем низшие.

Англия в данном вопросе отличалась не только от России, но и от европейского континентального общества в целом. Даже перегибала палку. Так, на острове поцелуй кавалером руки даме воспринимался как нечто не вполне приличное. Когда в 1816 году великий князь Николай Павлович (будущий император Николай I) посещал Англию, он во время одного из аристократических вечеров поцеловал руку жене русского посла Д. X. Ливен, благодаря ее за игру на рояле. «Что показалось английским дамам странным, но в то же время решительно желанным», – записал очевидец, лейб-медик принца Кобургского Штокмар [614]614
  Николай I и его время. Документы, мемуары. Т. I. М.,2002. С. 249.


[Закрыть].

Среди дел об убийстве барами своих слуг есть один случай, не вполне укладывающийся в общую канву. В 1781 году курский помещик Солодилов обвинил своего дворового человека Гончарова в притворной болезни живота, из-за которой тот якобы отлынивал от работы. Прежде Гончаров несколько раз бежал, так что теперь барин решил проучить его и избил ружейным дулом. Однако через некоторое время Солодилов пришел к выводу, что холоп все-таки не врет, захотел с ним помириться, пригласил к себе, посадил на кровать, налил стакан вина и поцеловал. В тот же день Гончаров умер, неизвестно от побоев ли или от желудочного воспаления. Суд решил, что барин виновен, по приказу императрицы Солодилова лишили чинов и дворянства, предали церковному покаянию и сослали в Сибирь на вечную каторжную работу [615]615
  Семевский М. И.Указ. соч. С. 196, 212.


[Закрыть]. Для нас в данном случае любопытно сочетание крайних форм: наказания и поощрения, побоев и поцелуя. Помещик и его холоп обитали в мире, где то и другое было не просто возможно, а широко распространено.

Крестьяне порой считали себя вправе требовать с бар ответа за неудовольствия и обиды. Марта описала случай, когда во время обеда в одном из московских домов «женщина (по одежде крепостная) ворвалась в гостиную и… обратилась к хозяину дома господину Мерлину, и по интонации и жестикуляции было видно, что ему делается выговор. Вдруг она в слезах подбежала ко мне, яростно сжимая кулаки, как бы собираясь драться». Оказалось, что эта служанка приревновала своего мужа к иностранной гостье и вздумала оттузить соперницу. «Мне удалось уговорить присутствующих успокоить ее» [616]616
  Там же.


[Закрыть], – пишет Марта. Окружающих происшествие не столько рассердило, сколько позабавило, хотя молодая ирландка оказалась в шоке.

Трудно было привыкнуть к странным отношениям то дерущихся, то целующихся господ и слуг. К тому, что дворовые открывают двери в барские покои без стука, ибо «здесь такая манера» [617]617
  Письма сестер М. и К. Вильмот из России… С. 232.


[Закрыть]. Порой невозможно понять, что больше травмировало миросозерцание европейского наблюдателя: порабощение помещиками слуг или то, что последние не знают своего места.

Так, шевалье де Корберон с возмущением писал о судебном процессе, отдавшем наследство покойного барина его вдове-крестьянке: «Эти дни мы были свидетелями весьма странного проигрыша судебного дела. Граф Ефимовский, вдовец, имел двух дочерей, одну замужем за графом Минихом, другую фрейлину. Этот человек умирает и оставляет обеим дочерям, единственным его детям, свое состояние поровну. По истечении шести месяцев одна крепостная, дочери которой дали вольную, бывшая наложница покойника, затевает с дочерьми графа тяжбу, заявляя, что граф был на ней женат и имел ребенка. Она выигрывает дело и лишает наследства обеих дочерей графа Ефимовского. Государыня, которой делали несколько представлений по поводу этого дела, не хочет о нем ничего слышать» [618]618
  Корберон М. Д.Указ. соч. С. 161.


[Закрыть]. Екатерина II, как всегда, избрала удобную тактику – самоустраниться и предоставить процессу идти законным путем. Только в этом случае она могла избежать претензий.

«Татарские комнаты»

Дворянское общество сквозь пальцы смотрело на связи с крепостными. У кого их не было? Но вот завести в имении целый гарем – считалось делом из ряда вон выходящим. Тот факт, что современники специально обращали внимание на подобные случаи, говорит о их заметности на общем фоне. Наличие гарема у генерала Измайлова, как мы помним, вызвало жалобу крепостных императору. Любвеобильный самодур, став прототипом Троекурова, передал ему эту черту своей биографии. «В одном из флигелей его дома, – писал Пушкин, – жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделием, свойственным их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место». И снова отметим, что, перешагнув через моральные запреты, барин распространял свои притязания не на одних крепостных. Его фавориткой некоторое время была мамзель-француженка. Пушкин особо отмечает, что к Троекурову, зная его нрав, не ездили жены и дочери окрестных дворян.

Это совпадает с показаниями Яньковой о сластолюбивом старике Бахметеве, которого избегали соседи. Слухи подобного сорта, достигавшие света, превращались в скандал. Марта Вильмот, ничуть не стесняясь, описала из ряда вон выходящий случай. При посещении имения Архангельское князя Николая Борисовича Юсупова ей изменило воспитание. Сначала в письме родным она рисует роскошь, в которой обитал хозяин, а потом с утонченным чувством такта заявляет: «Но я должна была высказать ему неудовольствие тем, что он не показал мне свои татарские залы, так что расскажу небылицы по этому поводу. Говорят, у него есть анфилада комнат в татарском стиле с промасленной бумагой вместо стекол, и в них живут прекрасные Дульцинеи, охраняемые со всей строгостью гарема турецкого султана. Молодая француженка убежала оттуда на прошлой неделе, сломав двери своей тюрьмы и оставив письмо, что она предпочитает свободу запада мрачной роскоши востока. Уныние Юсупова до сих пор является предметом сплетен города, а татарская промасленная бумага – скользкий вопрос для его высочества» [619]619
  Письма сестер М. и К. Вильмот из России… С. 369.


[Закрыть].

Таким образом, о неких скрытых от глаз гостей залах болтала вся Москва. Если бы подобное поведение было нормой, никаких сплетен не возникло. Впрочем, лично к Юсупову московское общество проявляло снисходительность, что объяснялось его добродушием и любезностью. Даже строгая Янькова говорит о князе с большой симпатией: «Так как Юсупов был восточного происхождения, то и немудрено, что был он великий женолюбец: у него в деревенском его доме была одна комната, где находилось, говорят, собрание трехсот портретов всех тех красавиц, благорасположением которых он пользовался… Князь Юсупов был очень приветливый и милый человек безо всякой напыщенности и глупого чванства, по которому тотчас узнаешь полувельможу… Все его очень уважали, за обходительность он был любим, и если б он не был чересчур женолюбив, то можно было бы сказать, что он был истинно во всех отношениях примерный и добродетельный человек, но эта слабость ему много вредила во всеобщем мнении» [620]620
  Янькова Е. П.Указ. соч. С. 168, 171.


[Закрыть].

Слухи о крепостном гареме или сменяющих друг друга дворовых фаворитках могли повредить не только репутации самого владельца, но и его семьи. Сыну такого человека впоследствии непросто было найти невесту в дворянской Москве, где судили по пословице, что яблочко от яблоньки недалеко падает. Так произошло с детьми фельдмаршала М. Ф. Каменского.

Соратник Суворова и победитель при Козлуджи славился дурным нравом. «Генерал Каменский, человек живой, суровый, буйный и вспыльчивый, – писал о нем Сегюр. – Один француз, напуганный его гневом и угрозами, пришел ко мне искать себе убежища; он сказал мне, что, определившись в услужение к Каменскому, он не мог довольно нахвалиться его обхождением, покуда они были в Петербурге, но что скоро господин увез его в деревню, и тогда всё переменилось. Вдали от столицы образованный русский превратился в дикаря: он обходился с людьми своими, как с невольниками, беспрестанно ругался, не платил жалованья и бил за малейший проступок иногда и тех, кто не был виноват. Не стерпев такого своеволия, француз убежал и приехал в Киев».

Посол отправился к обидчику и заявил протест по поводу обращения с соотечественником. «Мы горячо поспорили. Каменский находил странным, что я вмешиваюсь в дела его слуг и защищаю мерзавца». Барин видел в лакее-французе своего беглого и отказывался прекратить преследование. «Частное столкновение со мною не устрашило бы генерала, – заключал Сегюр, – но, боясь прогневать императрицу, он усмирился». Эта история имела для семьи дипломата неприятное продолжение. В самом начале Наполеоновских войн сын бывшего посла Филипп Сегюр был ранен и попал в плен. Его привели к Каменскому. Узнав, кто перед ним, самодур вспомнил прошлое столкновение и выместил на молодом человеке всю обиду. «Он хотел заставить его пройти двадцать лье в снегу по колено, не дав ему времени… перевязать раны. Но русские офицеры, возмущенные жестокостью генерала, дали моему сыну кибитку» [621]621
  Сегюр Л., де.Записки о пребывании в России… С. 419.


[Закрыть].

Каменскому было все равно, кто перед ним: крепостной, француз-лакей или пленный дворянин. Буйный от природы, он со всеми обходился жестоко. От него страдали не только дворовые, но и жена с детьми. В старой столице ходили слухи, будто фельдмаршал порол своих сыновей, даже когда те носили генеральские чины. Во всяком случае молодые люди боялись отца как огня. Существует несколько версий гибели барина от рук крепостных. Достоверно известно только, что фельдмаршал был зарублен в лесу. По суду несколько человек отправились в Сибирь и около трехсот забрили в солдаты, что указывает на сговор дворовых, которые, возможно, знали, но не воспрепятствовали намерению убийцы.

При жизни Каменский не только открыто сошелся с любовницей, которую поселил в одном из имений, но и содержал там же гарем из актрис крепостного театра. Последний располагался на третьем этаже барского дома и носил красноречивое название «гульбицы». Неудивительно, что от сыновей ждали продолжения отцовских подвигов. Старший из них, Сергей, действительно уродился в фельдмаршала, но без его военных талантов. А младший, Николай, унаследовал и славу, и способности отца на ратном поприще, но пошел в мать мягким, добрым сердцем. Ему-то и не повезло.

Сначала молодой человек влюбился в дочь немецкой экономки в доме своей тетки Щербатовой, но родные, боясь мезальянса, выдали девушку замуж за другого. Мать приискала сыну родовитую и богатую невесту Анну Алексеевну Орлову, однако последняя никак не могла решиться сказать «да». Самое печальное, что графиня прониклась к жениху сильным чувством. Но, с одной стороны, молодой женщине казалось, что все сватаются к ней из-за приданого. А с другой – репутация дома Каменских была самой неблагоприятной. В это время Николай Михайлович уже стал известным военачальником, он командовал русскими войсками в Финляндии во время успешной войны со Швецией, а затем отправился в Бессарабию, где в 1806 году началась война с Турцией. Там Каменский заболел лихорадкой и скоропостижно скончался [622]622
  Пыляев М. И.Старая Москва. М., 1996. С. 244–246.


[Закрыть].

Помимо неблагоприятного стечения обстоятельств, на жизнь Николая трагический отпечаток наложило поведение отца. Семью фельдмаршала избегали в обществе. Это было то самое солидарное мнение света, которое заставляло соседей не ездить к Бахметеву, дам – не появляться в доме генерала Измайлова, а пушкинскую Машу Троекурову – оставаться без знакомых своего круга, потому что жены и дочери окрестных помещиков избегали пиров самодура. По-своему – тяжкий крест.

Болотов, описав одно из дворянских семейств, где хозяева искалечили крепостную девушку, заключал: «И на то ль даны нам люди и подданные, чтоб поступать с ними так бесчеловечно?.. Мы содрогались и гнушались таким зверством и семейством сих извергов, так что не желали с сим домом иметь и знакомства никогда». Соседи по уезду посчитали, что фамилия «делает бесчестье и пятно всему дворянскому корпусу», и больше к ним не ездили. «И как дело сие было скрыто и концы с концами очень удачно сведены, то и остались господа без наказания» [623]623
  Болотов А. Т.Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков // Русские мемуары. XVIII век М., 1988. С. 76.


[Закрыть]. Однако изоляция от равных тоже служила карой, не такой страшной, как крестьянский топор или сибирские рудники, но порой способной сломать жизнь виновным.

«Семейное начало»

Секрет странных, на сторонний взгляд, отношений бар и слуг крылся, по выражению князя Вяземского, в «семейном начале», связывавшем людей, из поколения в поколение живших одним домом. В определенном смысле в России повторился опыт древнеримской патриархальной семьи, куда входили не только свободные хозяева, но и их рабы на правах младших членов. Последние, в частности, наделялись фамилией владельца. То же самое происходило и у нас два столетия назад, когда уходившие на заработки крестьяне получали паспорт, в котором им присваивалась фамилия помещика. Отсюда многочисленные Орловы, Шереметевы, Васильчиковы и т. д. Вяземский писал: «В старых домах наших многочисленность прислуги и дворовых людей была не одним последствием тщеславного барства: тут было также и семейное начало. Наши отцы держали в доме своем, кормили и одевали старых слуг, которые служили отцам их, и вместе с тем призревали и воспитывали детей этой прислуги. Вот корень и начало этой толпы более домочадцев, чем челядинцев. Тут худого ничего не было; а при старых порядках было много и хорошего, и человеколюбивого» [624]624
  Вяземский П. А.Московское семейство старого быта // Русские мемуары. 1800–1825 гг. М., 1989. С. 544.


[Закрыть].

Эта семейность приобретала особый оттенок, если учесть побочных детей, рождавшихся от любовных утех бар с крестьянками. Одни из них могли быть признаны и получить вольную, другие так и оставались холопами. Часто молодой барчук рос в окружении своих кровных братьев и сестер, а старые слуги оказывались его близкой родней. В «Дубровском» Пушкин рассказывает, что Троекуров признавал своим сыном девятилетнего Сашу, подаренного ему гувернанткой-француженкой мамзель Мими, «несмотря на то, что множество босых ребятишек, как две капли воды похожих на Кирила Петровича, бегали перед его окнами и считались дворовыми». Нащокин, описывая выезд отца, мимоходом сообщает о своем сводном брате: «Одноколкой правил Семен-писарь – мальчишка лет восемнадцати… Семен, сказывают, похож был на батюшку и им очень любим. Он умер горячкой. „Жаль Сеньку, был бы полковник“, – говаривал мой отец» [625]625
  Воспоминания Павла Воиновича Нащокина… С. 89–91.


[Закрыть].

В хорошей карьере побочного сына генерала не было ничего удивительного. Дети четвертого из братьев Орловых – Федора Григорьевича – сумели достичь немалых высот. Шесть его незаконнорожденных сыновей росли в доме отца и считались его «воспитанниками». В 1796 году братья получили родовую фамилию и дворянство. Михаил Федорович, флигель-адъютант и одно время любимец Александра I, в чине генерал-майора принимал капитуляцию Парижа. Позднее участвовал в ранних декабристских организациях, стал членом Союза благоденствия. После 14 декабря 1825 года его арестовали, но Николай I ограничил наказание высылкой в имение, а затем в Москву. Такая мягкость объяснялась дружбой, которую молодой государь питал к брату Михаила – Алексею Федоровичу, также герою войны 1812 года, командиру лейб-гвардии Конного полка, позднее председателю Государственного совета и Комитета министров, а после смерти А. X. Бенкендорфа – шефу жандармского корпуса. Таким образом, низкое происхождение матери не сказывалось на движении детей по социальной лестнице, если только отец хотел видеть их своими наследниками.

Семейное начало прослеживалось и в отношениях барынь с горничными, которые годами жили бок о бок и старились вместе. Сабанеева рассказывала о двух служанках своей бабушки-фрейлины, Авдотье и Насте, которых в доме называли «фрейлинскими девушками». Детские воспоминания сохранили теплый образ. «Гардеробная, большая светлая комната с горшками герани, бальзамина и жасминов по окнам. Посреди большой круглый стол со всеми швейными принадлежностями; тут и подушечки с булавками, старые бомбоньерки с разноцветным шелком, картинки мод и обрезки ситца, лент и кружев…

Пока няня болтает с Дуняшей и Настей, мы роемся в этих шелковых тряпках и глядим картинки мод, затем нас щедро наделяют лоскутьями для наших кукол; наберешь эти сокровища в фартучек и удаляешься коридором восвояси с сердцем, исполненным блаженной радости! И какими они нам казались добрыми, эти щедрые благодетельницы! Мы особенно любили Дуняшу… Она была отличная актриса в своем роде, проникнутая важностью своего амплуа, приближенного и доверенного лица ее превосходительства фрейлины Кашкиной. Она жила с бабушкой в Петербурге во дворце, когда бабушка была при дворе… Самая тесная дружба связывала Дуняшу с Настей, ни тени соперничества и полная гармония на пути общей деятельности, привязанность их к фрейлине была безгранична. Они обе остались сиротками, с раннего детства не имели ни семьи, ни родных, и это способствовало слиянию их личных интересов с интересами господ. Они всегда говорили друг другу „вы“, и остальные люди в доме говорили им тоже „вы“, когда к ним обращались, и они пользовались в доме авторитетом» [626]626
  Сабанеева Е. А.Указ. соч. С. 380.


[Закрыть].

Пушкин, заочно полемизируя с Радищевым, не зря обращал внимание на нерабскую манеру поведения русского крестьянина: «Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи?» [627]627
  Пушкин А. С.Собрание сочинений. М., 1962. Т. VI. С. 434.


[Закрыть]Мисс Вильмот не согласилась бы с поэтом: «Что касается простолюдинов, они вступают в жизнь с угодливым и зависимым характером. Рожденные рабами, они не смеют и подумать о том, что можно отдаться какому-либо влечению, для них существуют лишь желания их господ. Однако выражения их лиц, тон голоса (необычайно мягкого и гармоничного) дают понять, что они вполне чувствуют свое зависимое положение» [628]628
  Письма сестер М. и К. Вильмот из России… С. 257.


[Закрыть].

Это зависимое положение проявлялось и в семейной сфере. Точно так же, как для императора не было ничего закрытого в частной жизни отдельного дворянина, барин контролировал брачный мир своих крестьян. Мы уже говорили, что размножение холопов было выгодно хозяину, поэтому помещики не позволяли вошедшим в возраст парням долго ходить холостыми. Но была и другая проблема, приковывавшая внимание господ. Марта Вильмот рассказывала в письмах родным о том, как в Троицком обнаружились серьезные нарушения, допущенные попом местной церкви: «Если проверить церковные записи, откроется, что, судя по регистрации рождений и крещений, священник много раз женил мальчиков одиннадцати, двенадцати и тринадцати лет на женщинах двадцати – двадцати пяти лет и старше, что противозаконно. Русских священников часто подкупают крестьяне, чтобы женить своих малолетних сыновей на взрослых женщинах. Вследствие этого они получают работницу в дом, а все остальное во внимание не принимается» [629]629
  Там же. С. 363.


[Закрыть].

Вспомним разговор пушкинской Татьяны с няней:

 
– И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь. —
«Да как же ты венчалась, няня?»
– Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
 

Желание приобрести в семью здоровую, крепкую работницу толкало крестьян к уродливому извращению брака. В одной избе оказывались, помимо стариков, пожилая женщина, жена хозяина (когда-то тоже выданная взрослой девицей за мальчика), средних лет муж, ядреные молодайки – жены его сыновей, и мальчики-подростки. Понятное дело, что со снохами, вместо их законных мужей, жил свекор. Образовывался своего рода семейный гарем. На пути из Москвы в Петербург Франсиско де Миранда специально осведомлялся «о бытующем среди крестьян обычае: отец часто женит своего десятилетнего сына на восемнадцатилетней девушке и сожительствует с нею, пока сын еще маленький, успевая сделать ей трех или даже четырех детей. Мне подтвердили, что такое случается» [630]630
  Миранда Ф., де.Указ. соч. С. 219.


[Закрыть]. Это явление называлось «снохачеством», оно запрещалось по закону, и государство вменяло владельцам крепостных в обязанность следить, чтобы ничего подобного в их деревнях не происходило.

Если бы формы вмешательства во внутреннюю жизнь деревни не смягчались патриархальными представлениями о барине, как о своего рода главе обширного семейства, такое вмешательство было бы почти нестерпимо. Целая цепь ритуалов: совместные молебны по воскресным дням, устраиваемые для крестьян праздники, крестины их детей, подарки и т. д. – призвана была поддержать ощущение единства и нерасторжимой связи хозяина с его холопами. Янькова описала, как ее, молодую хозяйку, муж представлял крепостным. «Как исстари водилось, перед парадным крыльцом собрались все крестьяне из наших деревень. Тут меня вывел мой муж им показать, и, как они просили, я жаловала их к своей руке; потом всех мужиков угощали пивом, вином, пирогами, а бабам подарили серьги и перстни и из окна бросали детям пряники и орехи. Так праздновались прежде во всех селах храмовые главные праздники» [631]631
  Янькова Е. П.Указ. соч. С. 56.


[Закрыть]. Таким образом, барин оказывал уважение своим крестьянам, а те, в свою очередь, хозяину. Поцелуи руки и раздача подарков ритуально скрепляли отношения между хозяевами земли и миром.