Текст книги "Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 43 страниц)

Глава третья
Праздники и развлечения

Несмотря на пристрастие к размеренной жизни, Екатерина II в течение всего царствования оставалась чужда излишней строгости. В ней не было ни грамма пуританизма или ханжества, подчас отравлявших существование больших дворов при излишне добродетельных и высоконравственных монархах. Польский король Станислав Август Понятовский в мемуарах сравнивал жизнь Вены и Петербурга, где побывал в молодости. Австрийская столица времен Марии Терезии навеяла на него скуку: «Я увидел блистательный двор, о котором никто не позволял себе злословить. Увидел множество богатых и любящих пышность частных лиц, как правило, весьма сдержанных в общении. Увидел женщин – записных скромниц, не делавших для иностранца ни малейшего исключения: все они старательно соблюдали суровые заповеди своей государыни, единственным недостатком которой и было чересчур пристальное наблюдение за нравами подданных… Тональность бесед, принятая в венских салонах, так отличалась от привычной для меня, что мне бывало затруднительно начать разговор» [237]237
  Понятовский С. А.Мемуары. М., 1995. С. 43.


[Закрыть].

Совсем иначе дело обстояло в Петербурге. Здешних дам нельзя было, как в Австрии, назвать «монастырями красоты». Они охотно щеголяли нарядами, были весьма снисходительны к чужеземцам, гостеприимны и любопытны, что делало общение с ними более легким, чем с венками. Не изгладившаяся еще грубость нравов умело скрывалась за внешним лоском. Французский дипломат Г. де ля Мессельер описывал бал, данный Елизаветой Петровной в Царскосельском дворце в 1759 году: «Красота апартаментов и богатство их изумительны, но их затмило приятное зрелище 400 дам, вообще очень красивых и очень богато одетых, которые стояли по бокам залы. К этому поводу восхищения вскоре присоединился другой: внезапно произведенная одновременным падением всех штор темнота сменилась в то же мгновение светом 1200 свечей, которые со всех сторон отражались в зеркалах. Зала была очень велика. Танцевали зараз по двадцать менуэтов, что составляло довольно необыкновенное зрелище. Бал продолжался до одиннадцати часов, когда гофмаршал пришел доложить Ее величеству, что ужин готов. Все перешли в обширную и удобную залу, освещенную 900 свечами, в которой красовался фигурный стол на четыреста кувертов. На хорах залы начался вокальный и инструментальный концерт, продолжавшийся во все время банкета» [238]238
  Мессельер Г., де ла.Записки о пребывании его в России с мая 1757 по март 1759 года // Русский архив. 1874. Т. I. С. 970.


[Закрыть].

Веселость елизаветинского двора, его балы, маскарады, гулянья и пиршества – все, что делало существование в столице таким приятным, – сохранились и при Екатерине. Торжества устраивались с прежним размахом, но обрели больше вкуса и утонченности. Личное пристрастие императрицы к тишине, покою и вдумчивой работе не должно было лишать окружающих ощущения вечного праздника.

Зрелище было хлебом эпохи. По сравнению с сегодняшним днем человек XVIII столетия видел куда меньше развлекательных шоу, но куда чаще участвовал в них сам. Наш современник, сидя перед экраном телевизора, вычленен из живой картинки, мелькающей у него перед глазами. Он может только наблюдать происходящее со стороны. Два с половиной столетия назад все выглядело наоборот – чтобы увидеть зрелище, надо было принять в нем участие. В худшем Случае просто прийти поглазеть, в лучшем – поплясать, попеть, поесть, выпить и побалагурить. Представители и высших, и низших слоев общества, каждый в своем кругу, должны были обладать навыками участия в публичном действе – уметь танцевать, музицировать, петь, декламировать стихи и просто двигаться в праздничной толпе.

Большинство развлечений той поры – общественны по своей сути. Жизнь «на публике» являлась естественным состоянием человека. Он очень редко оставался один. Простолюдины обитали в переполненных домах, где в одной комнате спало много членов семьи, и даже супружеские отношения родителей не были тайной для детей. Днем все вместе работали на глазах у односельчан. Потребности в уединении и личном пространстве развивались медленно. К середине XVIII века они всерьез существовали только у образованного сословия – дворянства. Екатерининская эпоха в плане развития личности двигалась от классической публичности деяний и страстей к сентиментализму начала нового столетия. Она все глубже погружала человека во внутреннюю жизнь, возбуждая интерес к скрытым движениям души. Но до победы нового миросозерцания оставалось в начале царствования несколько десятилетий, а в конце – год-два. Поэтому герой золотого века привык жить и умирать на сцене, в окружении толпы. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде.

Даже обороты языка того времени отражали полное воплощение знаменитого шекспировского «мир – театр, и люди в нем – актеры». «Общество» называлось «публикой», собственная жизнь – «ролью», любое место действия – «театром». В 1787 году после начала второй Русско-турецкой войны Екатерина говорила барону Гримму: «Моя роль давно написана, и я постараюсь сыграть ее как можно лучше». Потемкин, получая в 1774 году отставку с поста фаворита, просил «изгнать» его «не на большой публике», то есть не в присутствии всего двора. В оде «Водопад», посвященной светлейшему князю, Державин скажет об успехах Григория Александровича на Черном море: «Театр его – был край Эвксина».

Перечисленные черты: зрелищность, публичность и театральность – в высшей степени характерны для праздников эпохи Екатерины, особенно для балов, маскарадов и сценических шествий. Бал требовал сочетания всех трех начал.

«Танцевать, пока не отказывают ноги»

Естественно, самыми роскошными, пышными и торжественными были придворные балы. Напомним, фрейлина В. Н. Головина упоминала по крайней мере три дня в неделю, когда во дворце устраивались танцевальные вечера – понедельник, четверг и суббота. Они производили сказочное впечатление даже на тех, кто видел версальские праздники. Виже-Лебрён описывала один из подобных балов, состоявшийся в 1795 году:

«В то время российский двор мог похвалиться таким количеством прелестных женщин, что балы у императрицы являли собой воистину восхитительное зрелище. Мне посчастливилось быть на самом великолепном из них. Императрица в парадном платье сидела в глубине зала, окруженная первейшими персонами двора. Рядом с нею стояли великая княгиня Мария Федоровна, Павел, Александр, как всегда великолепный, и Константин. Открытая балюстрада отделяла их от галереи для танцев. Танцевали только полонезы, в коих и я приняла тоже участие, сделав тур по залу с молодым князем Барятинским, после чего села на банкетку, чтобы лучше рассмотреть танцевавших. Трудно даже представить количество красивых женщин, двигавшихся мимо меня, но нельзя не упомянуть и о том, что всех оных превосходили принцессы императорской фамилии. Все четверо были наряжены в греческом вкусе, их туники держались на плечах аграфами (застежками в виде пряжки или броши. – О.Е.) с большими алмазами. В туалете великой княгини Елизаветы (супруги Александра Павловича. – О.Е.) не обошлось без моего участия, и костюм ее выделялся своей выдержанностью; у двух дочерей Павла, Елены и Александры, на головах были голубые газовые вуали, которые придавали их лицам нечто неуловимо небесное» [239]239
  Виже-Лебрён Э. Л.Указ. соч. С. 38.


[Закрыть].

Внучки императрицы – существа еще очень юные. Александре Павловне – восемь лет, Елене – семь. Их присутствие на балу объяснялось не только принадлежностью к царской семье. Кроме взрослых в придворных праздниках участвовали и дети. Такова была традиция, возникшая еще при Елизавете Петровне, неизменно приглашавшей знать «к себе в гости» с потомством. А. Р. Воронцов, один из виднейших вельмож екатерининской поры, вспоминал времена своего отрочества. По его словам, государыня устраивала специальные детские балы во внутренних апартаментах, там собиралось 60–80 человек. Малыши танцевали, а потом садились за особый стол в своей компании. Гувернеры ужинали отдельно, а императрица вместе с отцами и матерями – у себя [240]240
  Воронцов А. Р.Записки // Русский архив. 1883. Кн. I. С. 234.


[Закрыть]. Так дети незаметно осваивались при дворе и привыкали к большому обществу. Не изменила доброму правилу и Екатерина.

Иногда детям позволяли танцевать вместе со взрослыми. Так, по случаю рождения великого князя Александра Павловича в 1777 году вельможи давали праздники, куда приглашался двор. «У княгини Репниной был устроен бал-маскарад, на котором затевались кадрили из сорока пар, одетых в испанские костюмы, – рассказывала Головина. – …Для большего разнообразия фигур прибавили еще четыре пары детей лет одиннадцати-двенадцати». Одна из маленьких танцовщиц заболела за несколько дней до праздника, и Головина заменила ее. «Самолюбие заставило меня быть внимательной. Другие танцорки… репетировали небрежно, а я старалась не терять ни одной минуты…чтобы не уронить себя при первом выходе в свет. Я решила нарисовать фигуру кадрили на полу у себя дома и танцевать, напевая мотив. Это прекрасно удалось, а когда наступил день торжества, я снискала всеобщее одобрение. Императрица была ко мне очень милостива» [241]241
  Головина В. Н.Мемуары // Россия в мемуарах… С. 93.


[Закрыть].

Если бал устраивался в загородных дворцах, то гости приезжали загодя и останавливались кто в собственных домах, расположенных вблизи резиденции, кто у знакомых. Прибывшая в Россию в 1803 году по приглашению княгини Е. Р. Дашковой Марта Вильмот описала такое путешествие в Петергоф. Хотя ее рассказ относится к началу XIX века, традиция сложилась гораздо раньше. Племянница Дашковой – А. И. Полянская – привезла гостью в деревянный дом своего двоюродного деда обер-егермейстера В. И. Левашова в полумиле от дворца. У того на ночлег уже остановилось 14 друзей, а вскоре прибыли еще несколько приятельниц его внучки. «Как же мы все устроились? – писала Марта сестре Гарриет. – Не догадаешься. Без затей, прямо на пол положили огромный матрас и две перины, на них улеглись госпожа Полянская, две ее сестры, княжна Туркестанова и ваша сестра. Госпожу Рибопьер осчастливили небольшой софой».

Вероятно, петербургские аристократки рассматривали такое путешествие как приключение. Ночью дамы вряд ли быстро заснули. Скорее всего они долго болтали, сплетничали и рассказывали истории. Утром всей компанией отправились осматривать достопримечательности Петергофа, где британскую гостью особенно заинтересовал «маленький домик Петра Великого в отдаленной части парка на берегу моря» – Монплезир. Дорогой она встретила «множество нарядно одетых людей, вовсе не относящихся к знати, ибо по праздникам парк открыт для всех». Внимание Марты привлекла богатая купчиха, прогуливавшаяся вместе с мужем: «В такую жару она облачилась в затканную золотом кофту с корсажем, расшитым жемчугом, и юбку из Дамаска (плотная шерстяная ткань. – О.Е.), головной убор из муслина украшен жемчугом, бриллиантами и жемчужной сеткой, и все сооружение достигает пол-ярда высоты. 20 ниток жемчуга обвивали шею, а на ее толстых руках красовались браслеты из 12 рядов жемчуга (я даже сосчитала)».

Пообедав у Левашова, дамы принялись готовиться к балу. «Последовала сцена одевания: слуги, горничные, помада, пудра, румяна, чай, кофе, бриллианты, жемчуг, табакерки – все вверх дном и все в одной маленькой гардеробной… Подобно множеству бабочек, выпархивающих из куколок, мы выходим из дома в платьях из серебряных кружев, с алмазными лентами в волосах, с длинными бриллиантовыми серьгами и в прочих драгоценностях».

К семи гости съехались во дворец. «Все комнаты были открыты и всюду толпилась такая масса людей, что едва можно было пройти». Праздник начался «длинным» полонезом. «В первой паре шел император с моей знакомой красавицей Ададуровой, они не танцевали, а именно шли под музыку, выписывая по залу восьмерку, за ними чинно выступали еще пар шестьдесят: это было похоже на прогулку, и каждый вельможа прошел передо мною несколько раз. Вообрази обилие драгоценных камней! Однако часто они не выглядят как украшения, подобранные со вкусом, а подобны витрине ювелирной лавки. Ты, верно, думаешь, что драгоценности тут дешевы. Ничуть. Сначала я и сама думала так, легкомысленно решив, что куплю их и разбогатею. Увы, мой воздушный замок растаял бесследно, ибо бриллианты здесь в той же цене, что и в Англии; тем труднее понять, отчего их так много». Гостье ничего не оставалось, как продолжить «прогулку по парку, в котором уже начали зажигать огни и вдоль каждой аллеи засверкали маленькие лампы; фонтаны и водометы разбрасывали сверкающие брызги, дворец был иллюминирован – словом, волшебное зрелище. Ехали в открытой карете, ночь была такой теплой, что мы не покрывали головы» [242]242
  Дашкова Е. Р.Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987. С. 219–220.


[Закрыть].

Обратим внимание: Марта не упоминает, что танцевала сама. Зато говорит, что каждый вельможа прошел перед ней несколько раз. Это предполагает скорее наблюдение из одной точки, чем участие. И действительно, все приехавшие на праздник свободно проникли во дворец – «комнаты открыты», но далеко не все имели право танцевать одновременно с императором. По сторонам залы устраивали ступени для богатых горожан, которые могли посмотреть на бал, но не «дерзали» смешиваться с аристократами. Именно на таких местах, быть может, рядом с диковинной купчихой, прибывшей, конечно, не только ради прогулки, и оказалась британская гостья. Благорасположение госпожи Полянской не делало ее равной веселившейся знати. И это больно задело девушку.

«Для здешнего общества характерно резкое деление на высших и низших, – позднее писала она. – Тут нет средних классов, которыми так гордится Англия. Если бы мне пришлось жить в Петербурге, я бы обязательно добилась представления ко двору, просто чтобы довести до предвзятого мнения дворянского общества, что, принадлежа к среднему классу, я не плебейка, а такая же дама, как они». Это была иллюзия. Ни по происхождению, ни по состоянию, ни, как вскоре оказалось, по образованию ирландская мещанка из Корка не могла равняться со знатью.

Действительно, русские средние слои значительно отличались от европейских: они были немногочисленны, почти не затронуты просвещением, нуждались в постоянной поддержке и «воспитании» со стороны государства и не обладали развитым самосознанием. То есть, выражаясь языком Канта, еще не превратились из «вещи в себе» в «вещь для себя». Поэтому скромной дочке отставного портового инспектора легче было ассоциировать себя с европеизированными русскими дворянами, чем с «по-азиатски» разряженной купчихой. И все же претендовать на звание «дамы» она не могла.

Даже внутри себя европейские «средние классы» знали жесткие сословные перегородки. Рассуждая о понятии равенства, адмирал П. В. Чичагов привел характерную сцену: «Когда я жил на моей даче в Со (близ Парижа), – в этом краю балов и веселья, – я спросил однажды у тамошней швейки, так ли они здесь веселятся зимой, как и летом? „Да, сударь, – отвечала она, – у нас бывают балы по подписке, на которых мы очень веселимся“. „Мой камердинер бывает на них, кажется?“ – ответил я ей. „Это невозможно, сударь, мы лакеев к себе не допускаем“» [243]243
  Чичагов П. В.Записки. М., 2002. С. 34.


[Закрыть]. В глазах богатого дворянина слуга и швея были представителями одного круга. А вот сами они относили себя к разным слоям. Расстояние между актрисой Французского театра и канатным плясуном «измеряется немалым чванством и пренебрежением», заключал адмирал.

Любопытно, что вопрос о неравенстве возник именно в связи с разговором о бале. На балу представители «благородного шляхетства» намеренно демонстрировали свой статус. Причем делали это объединенными усилиями, замыкаясь в круг себе подобных.

В Москве существовал тот же порядок. Мемуаристка Е. П. Янькова, в девичестве Корсакова, вспоминала о балах своей юности, пришедшейся на 80-е годы XVIII века: «Дворянское собрание в наше время было вполне дворянским, потому что старшины зорко смотрели за тем, чтобы не было какой примеси, и члены, привозившие с собою посетителей, должны были не только ручаться, что привезенные точно дворяне, но и отвечать, что они не сделают ничего предосудительного, и это под опасением попасть на черную доску и через то навсегда лишиться права бывать в собрании. Купечество с их женами и дочерьми, и то только почетное, было допускаемо в виде исключения как зрители в какие-нибудь торжественные дни или во время царских приездов, но не смешивалось с дворянством: стой себе за колоннами да смотри издали» [244]244
  Там же. С. 164–165.


[Закрыть].

В Москве Марта и присоединившаяся к ней вскоре сестра Кэтрин уже не стояли в стороне, а принимали участие в общем веселье. Здесь никому в голову не могло прийти, будто гости Дашковой не «леди». Однако, справедливости ради, заметим, что старая княгиня ни разу не привезла девушек в Благородное собрание, правила которого хорошо знала.

Таким образом, бал становился способом демонстрации социального статуса участника, и дворяне щепетильно охраняли право оставаться на танцевальных вечерах в своем кругу. Это объяснялось матримониальной функцией балов: на них знакомились молодые люди и намечались будущие брачные партии. Поэтому так важна была уверенность в том, что среди гостей нет лиц неблагородного происхождения.

Зачем же на балы вообще допускались наблюдатели из «третьего сословия»? Кроме милости видеть государыню и ее двор, подобные демонстрации преследовали воспитательную цель. Обыватели обеих столиц устраивали по подписке танцевальные вечера. Подчас это бывали большие и шумные балы у богатых купцов, ни размахом, ни роскошью не уступавшие дворянским. В Петергоф или в московское Благородное собрание горожане приезжали поучиться: перенять новомодные парижские манеры, подглядеть фасон платья, заметить новые веянья в танцах.

Ту же демонстрационную задачу имели и балы в Смольном воспитательном обществе. Это были сугубо женские танцевальные собрания, скорее напоминавшие балеты. Любоваться ими, но не участвовать, приглашались родители и публика. Раз в неделю по воскресеньям после обеда девушки танцевали «между собою» на широкой площадке парадной лестницы. Именно там изображена Д. Г. Левицким смольнянка первого выпуска Н. С. Борщева. От гостей танцующих отделяла двойная балюстрада. Постановкой небольших балетов с воспитанницами занимался знаменитый петербургский балетмейстер Ланде, а позднее одна из лучших итальянских танцовщиц – Лантини [245]245
  Петинова Е.Фрейлины ее величества. СПб., 2000. С. 47.


[Закрыть]. Девушки танцевали почти профессионально, поучиться у них отточенности и благородной сдержанности движений не чурались дамы из высшего света. Исключительными балетными талантами отличалась Е. И. Нелидова, будущая фаворитка Павла I, посмотреть на нее собиралось большое общество. «Появление на горизонте девицы Нелидовой, феномен, который я приеду наблюдать вблизи», – писала Екатерина смольнянке А. П. Лёвшиной [246]246
  Письма Екатерины II девице Левшиной // Записки княгини Е. Р. Дашковой. М., 1990. С. 332.


[Закрыть].

Несмотря на популярность французских мод, в России не привилось версальское правило, по которому дамы должны были прекращать танцевать по достижении 25 лет. Этикет петербургского двора не устанавливал строгих возрастных границ. Дашкова, описывая свое пребывание в Париже в 1780 году, передавала разговор с королевой Марией Антуанеттой:

«Королева говорила с моими детьми о танцах, в которых, как она знала, они были весьма искусны, добавив, что, к ее великому сожалению, она вскоре лишится этого развлечения, которое очень любит.

– Но почему, ваше величество? – спросила я.

– Потому, – отвечала она, – что во Франции после 25 лет не танцуют.

Я… возразила ей, что танцевать нужно, пока не отказывают ноги, и что развлечение это гораздо полезнее картежной страсти» [247]247
  Дашкова Е. Р.Записки. М., 1987. С. 123.


[Закрыть]. На что Мария Антуанетта со вздохом согласилась.

Однако и в России существовали свои ограничения, введенные не правилами двора, а традициями дворянского общества. Е. П. Янькова вспоминала: «Одни только девицы танцевали, а замужние женщины – очень немногие, вдовы – никогда. Вдовы, впрочем, редко и ездили на балы, и всегда носили черное платье, а если приходилось ехать на свадьбу, то сверху платья нашивали золотую сетку» [248]248
  Рассказы бабушки. Л., 1989. С. 25.


[Закрыть]. Балы назывались «куртагами»: «барыни собирались с работами, а барышни танцевали; мужчины и старухи играли в карты» [249]249
  Там же. С. 165.


[Закрыть].

Янькова жила в Москве, быт которой был более патриархален, чем в Петербурге. Немолодая вдова Дашкова отстаивала право женщин танцевать, «пока не отказывают ноги», и смотрела на балы, как на «полезное развлечение». Московский подход был принципиально иным. Старая столица – крупнейшая в России ярмарка невест. Сюда съезжалось все дворянство подбирать партии для своих отпрысков. Танцевали только девицы. Замужние дамы были способны отвлечь кавалеров, поэтому им отводилось место в сторонке с рукоделием. Пребывание вдовы на куртаге выглядело почти скандально. Впрочем, когда возраст превращал ее из предмета соблазна в предмет почтения, она получала право играть в карты наравне с мужчинами. Таким образом, московские балы были мощным регулятором семейных связей и показателем возрастной иерархии. Особенно это заметно на примере Благородного собрания.