Текст книги "Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

…Мадам Стадлер избегала гостиной. По ее мнению, дети должны иметь вокруг себя спокойную атмосферу и не мешаться с большими. Она не любила водить нас в Александровский сад или на Тверской бульвар. „Там дети выставляются напоказ, в них возбуждается тщеславие. Идем лучше подальше от городского шума“. И мы весной или осенью в хорошую погоду ходили с ней или под Девичье поле, или даже на Ваганьковское кладбище. Там мы могли бегать, сколько хотели» [495]495
  Сабанеева Е. А.Указ. соч. С. 385–386.


[Закрыть].

Однако достойная мадам Стадлер была скорее исключением, чем правилом. Далеко не все, кто выдавал себя в России за воспитателей и поступал гувернерами в богатые дома или учебные заведения, на самом деле могли похвастаться образованием и безупречной репутацией. Часто это оказывались мошенники, плуты, бывшие лакеи и даже преступники из Франции, Англии или немецких княжеств, которые в лучшем случае могли научить подопечного бегло болтать на иностранных языках.

Адмирал П. В. Чичагов описывал, как в девятилетнем возрасте родители отдали его на обучение в Морской кадетский корпус, находившийся в Кронштадте. Одним из лучших педагогов там считался Антуан Омон, который «снискал себе репутацию хорошего наставника крайней строгостью, заменявшей достоинства преподавателя». Начальство и родители были убеждены, что при суровом учителе дети больше стараются, и сам мемуарист признавался, что пучок розог, положенный над азбукой, побуждал его заниматься с немалым рвением. Однажды в 1776 году граф С. Р. Воронцов приехал посмотреть Кронштадтский порт, заглянул он и в Кадетский корпус. Каково же было его удивление, когда в классе французского языка ему попался Омон. Чичагов передает их разговор:

«– Как, это ты, Антуан? Что ты здесь делаешь?

– Граф, – отвечал почтительно учитель, – я преподаю французский язык господам кадетам.

Граф его поздравил, но по выходе из класса рассказал, что этот Антуан был у него в услужении лакеем и привезен им из Франции на козлах; что он ловкач, прошедший огонь и воду, как говорит пословица, а потому граф нисколько не удивляется, если он оказался достаточно ученым, чтобы сделаться первым учителем в заведении!» [496]496
  Чичагов П. В.Указ. соч. С. 150.


[Закрыть]

Иной раз слуги-воспитатели оказывались для ребенка ближе родителей, которых он видел нечасто и при которых должен был ходить по струнке. Представления о дружбе родителей и детей культура того времени не знала, ведь подобные отношения предполагают известное равенство. В иерархическом обществе модель поведения была иной: ребенок держал себя как младший по чину. Даже братья и сестры не были равны между собой, к старшим принято было обращаться на «вы», а в их отсутствие говорить о них «они» или «оне».

Янькова вспоминала о днях своего детства: «В то время дети не бывали при родителях неотлучно, как теперь, и не смели прийти, когда вздумается, а приходили поутру поздороваться, к обеду, к чаю и к ужину или когда позовут за чем-нибудь. Отношения детей к родителям были совсем не такие, как теперь; мы не смели сказать: за что вы на меня сердитесь, а говорили: за что вы изволите гневаться, или: чем я вас прогневила; не говорили: это вы мне подарили; нет, это было нескладно, а следовало сказать: это вы мне пожаловали, это ваше жалование. Мы наших родителей боялись, любили и почитали. Теперь дети отца и матери не боятся, а больше ли от этого любят их – не знаю. В наше время никогда никому и в мысль не приходило, чтобы можно было ослушаться отца или мать и беспрекословно не исполнить, что приказано. Как это возможно? Даже и ответить нельзя было, и в разговор свободно не вступали: ждешь, чтобы старший спросил, тогда и отвечаешь, а то, пожалуй, и дождешься, что тебе скажут: „Что в разговор ввязываешься? Тебя ведь не спрашивают, ну, так и молчи!“ Да, такого панибратства, как теперь, не было; и, право, лучше было, больше чтили старших, было больше порядку в семействах и благочестия».

Не была характерна для того времени и привычная для нас картина: родители воспитывают, а бабушки и дедушки балуют. Самое старшее поколение семьи, доживавшее век на покое, держало себя строго и даже отчужденно. Внуки посещали бабок и дедов как бы с визитами и должны были держать себя чинно, по-взрослому. «Мы езжали к бабушке Щербатовой в деревню, – продолжала Янькова. – …Бабушка вставала рано и кушала в полдень; ну, стало быть, и мы должны были вставать еще раньше, чтобы быть уже наготове, когда бабушка выйдет. Потом до обеда сидим, бывало, в гостиной перед нею навытяжку, молчим, ждем, что бабушка спросит у нас что-нибудь; когда спрашивает, встанешь и ответишь стоя и ждешь, чтоб она сказала опять: „Ну, садись“. Это значит, что она больше с тобой разговаривать не будет… После обеда бабушка отдыхала, а нам и скажет: „Ну, детушки, вам, чай, скучно со старухой; подите-ка, мои светы, в сад, позабавьтесь там“» [497]497
  Янькова Е. П.Указ. соч. С. 24, 32.


[Закрыть].

Почти ту же картину рисует Сабанеева, рассказывая, как ее ребенком водили здороваться с бабушкой-фрейлиной Александрой Евгеньевной Кашкиной. «Она сидит в своей угольной на диване так прямо, хотя вокруг нее много подушек, вышитых и шерстями, и шелком, и бисером… Подле нее на подушке спит Амишка, ее любимый белый шпиц, презлой: нагнешься здороваться к руке бабушки, а он рычит… Лицо у бабушки не то важное, не то строгое, выражение немного вопросительное… Нам очень скучно у бабушки; она делает свои замечания, на кого кто похож. Она любила Анночку, мою сестру, говорила, что она в Кашкиных. Мы всегда выжидали, когда внимание бабушки перейдет от нас на другой предмет, кто-нибудь придет, войдут гости, мы низко присядем и сейчас же удаляемся» [498]498
  Сабанеева Е.А. Указ. соч. С. 378–379.


[Закрыть].

Куда живее мемуаристка вспоминала другую из своих бабок – Екатерину Алексеевну Прончищеву. Однако и при ней дети должны были исполнять роль своего рода маленьких слуг: «Карета въехала в ворота большого двора, и мы бежим встречать в переднюю нашу дорогую гостью. Дверь отворяется, входит бабушка, укутанная в шубу, в большом атласном капоре фиолетового цвета; ее ведут под руки, и горничная Лена расстегивает на ходу ее шубу, а лакей принимает ее на свои руки; бабушка садится на диван, и с нее снимают теплые белые лохматые сапоги… Мы должны все время смирно стоять; затем бабушка проходит в батюшкин кабинет. Мы между тем приняли от лакея двух собачек и несем их на руках за бабушкой, что составляет для нас большое удовольствие… Наконец снят последний шарфик, и бабушка осталась в одних волосах… Мы чинно подходим к ней к руке» [499]499
  Там же. С. 361.


[Закрыть].

Кто же баловал детей? Судя по мемуарам, эту роль нередко принимали на себя отцы. Мы уже говорили, что они были намного старше матерей и в возрастной нише как раз занимали то место, которое сейчас принадлежит дедам. Возня с младшими членами семейства иной раз превращалась для отставных вояк в смысл жизни. Седые генералы попадали под детский башмачок так же часто, как и под каблук жены. П. В. Нащокин вспоминал о своих родителях: «До тех самых пор при дворе отца моего не было сильнее матушки, пока не подросла старшая моя сестра Настасья Воиновна, которая, будучи восьми и девяти лет, вела себя как совершенная барышня, и ее приказания были исполняемы точно так, как… изустные повеления дежурного генерал-адъютанта. И матушка моя в сомнительных случаях, не надеясь на свою силу, подсылала сестру с просьбами к батюшке» [500]500
  Воспоминания Павла Воиновича Нащокина // Прометей. Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей». М., 1974. Т. 10. С. 287–288.


[Закрыть].

Мать Сабанеевой рассказывала о своем отце князе П. Н. Оболенском, «что в детстве он их так любил и баловал, что они бегали к папеньке выплакивать горе, если гувернантка их наказывала… Куклы должны были поочередно спать в его шкафах, а игрушечные кареты ставились в его гостиной под диван, как в каретный сарай» [501]501
  Сабанеева Е. А.Указ. соч. С. 374.


[Закрыть].

Однако семейная любовь вовсе не исключала права распоряжаться ребенком по своему усмотрению. В детях видели своего рода собственность. Вспомним, добрый и благородный П. М. Римский-Корсаков, отец мемуаристки Яньковой, дважды отказал жениху, даже не подумав поставить дочь в известность. Родительский деспотизм – оборотная сторона ревности – проявлялся иной раз при самых неожиданных обстоятельствах. «Прадед не допускал и мысли о воспитании детей, – писала Сабанеева о А. И. Прончищеве. – В те времена чада должны были удерживаться в черном теле в доме родителей, и он за порок считал, чтоб русские дворянки, его дочери, учились иностранным языкам.

– Мои дочери не пойдут в гувернантки, – говорил Алексей Ионович. – Они не бесприданницы; придет время, повезу их в Москву, найдутся женихи для них.

Это было в начале царствования императора Павла Петровича. Было слышно, что двор будет в Москве… Алексей Ионович нанял дом в Москве на три месяца и зимним путем поехал с двумя старшими дочерьми, Евдокией и Софьей, в столицу… Едва успели сшить на Кузнецком Мосту бальные платья для калужских барышень, как зимний сезон открылся балом, который монарх почтил своим присутствием. Это был первый выезд девиц Прончищевых, но как далеки они были от мысли, что будет и последний. Три дня спустя после этого бала Алексей Ионович приказал дочерям с вечера укладываться и собираться в дорогу. Наутро подвезли под крыльцо просторный деревенский возок, и богимовский властелин увез дочерей восвояси.

…Бабушка объясняла быстрое возвращение прадеда из столицы страхом за старшую дочь, которая своей красотой обратила на себя внимание государя, так что на другой день после бала было сделано из дворца осведомление о чине отца калужской красавицы.

– Батюшка, – говорила бабушка, – не желал фавора для сестры при дворе и скорее увез ее в деревню.

По возвращении из Москвы прадед поспешил найти дочерям женихов в деревне» [502]502
  Там же. С. 363–364.


[Закрыть].

«Учение образует ум. Воспитание образует нравы»

Бабушка мемуаристки толковала случившееся лестным для ее семейства образом. С одной стороны, вниманием императора к провинциальной красавице. С другой – благородное негодование прадеда, видевшего в фаворе бесчестье. В. Н. Головина вспоминала, что Павел I в Москве действительно много ухаживал за молодыми дамами, чем крайне беспокоил императрицу Марию Федоровну и официальную фаворитку Е. И. Нелидову.

Однако могла быть и иная причина. «Богимовский властелин» не обращал внимания на воспитание детей в новом, просвещенном, духе. Он считал ниже своего достоинства, чтобы дочери учили иностранные языки. Его чада – «не гувернантки». Вспоминается госпожа Простакова из «Недоросля» Д. И. Фонвизина, которая полагала, будто «география – наука для извозчиков». М. А. Дмитриев, племянник поэта И. И. Дмитриева, описывал таких провинциальных помещиц: «Собственно о воспитании едва ли было какое понятие, потому что и слово это принимали в другом смысле. Одна из барынь говаривала: „Мы у нашего батюшки хорошо воспитаны, одного меду невпроед было!“» [503]503
  Дмитриев М. А.Указ. соч. С. 426.


[Закрыть]Каким же ударом для старосветских помещиков должно было стать столкновение со столичной жизнью! По письмам сестер Вильмот, относящимся примерно к тому же времени, мы помним, что московские барышни трещали на четырех-пяти языках, играли на музыкальных инструментах и старались поразить кавалеров изяществом манер. Время ушло вперед. А господа Простаковы и Прончищевы остались на месте. Теперь недостаточно было нарядить девушек на Кузнецком Мосту и привезти на бал, чтобы они оказались в центре внимания. Полно, да и умели ли богимовские красавицы как следует танцевать? Таких неуклюжих провинциалок, не способных шагу ступить, не оконфузясь, Кэтрин Вильмот именовала «молодыми медведями». Первый же бал, где присутствовали калужские красавицы, открыл отцу глаза. Алексей Ионович понял, в каком невыгодном свете девушки предстают на фоне других невест. Он увез дочерей обратно в деревню, чтобы подыскать женихов в своей среде, не столь требовательной к образованию, но падкой на приданое.

Совсем недавно, в 30-х годах XVIII века, научить дворянского сына читать и писать у сельского дьячка считалось достаточно. Мемуарист майор Данилов вспоминал: «От роду моего лет семи отдали меня в селе Харине пономарю Филиппу, прозванием Брудастому, учиться… Ходил я к Брудастому очень рано, в начале дня, и без молитвы дверей отворить не смел. Памятно мне мое учение по той причине, что часто меня секли лозой: я не могу признаться по справедливости, чтоб во мне была тогда леность или упрямство, а учился я по моим летам прилежно и учитель мой задавал мне урок весьма умеренный, по моей силе, который я затверживал скоро. Но как нам, кроме обеда, никуда отпуска от Брудастого ни на малейшее время не было, то я от такового всегдашнего сидения так ослабевал, что голова моя делалась беспамятна, и все, что выучил прежде наизусть, ввечеру и половины прочитать не мог, за что последняя резолюция меня, как непонятного, „сечь“. Я мнил тогда, что необходимо при учении терпеть надлежит наказание» [504]504
  Записки Данилова // Хрестоматия по русской истории. Пг., 1923. Т. III. С. 266.


[Закрыть].

Даже в Московском университете вскоре после его открытия в 1755 году уровень преподавания был весьма низким. Хрестоматийно описание экзамена по латинскому языку, сделанное Д. И. Фонвизиным: «Накануне… учитель наш пришел в кафтане, на коем было пять пуговиц, а на камзоле четыре; удивленный сею странностью, спросил я учителя о причине. „Пуговицы мои вам кажутся смешны, – говорил он, – но они суть стражи вашей и моей чести: ибо на кафтане значат пять склонений, а на камзоле четыре спряжения; итак…когда станут спрашивать о каком-нибудь имени какого склонения, тогда примечайте, за которую пуговицу я возьмусь: если за вторую, то смело отвечайте: второго склонения. С спряжениями поступайте, смотря на мои камзольные пуговицы, и никогда ошибки не сделаете“. Вот каков был экзамен наш!» [505]505
  Фонвизин Д. И.Записки // Хрестоматия по русской истории. Пг., 1923. Т. III. С. 270.


[Закрыть]

Картина, нарисованная Фонвизиным, не карикатура. Учившийся одновременно с будущим драматургом во французском классе университетской гимназии Н. И. Новиков так и не овладел ни одним иностранным языком, что отчасти подтолкнуло его впоследствии к широкому изданию переводной литературы на русском. А другой их однокашник, Г. А. Потемкин, вынужден был брать дополнительные уроки французского, уже служа при дворе. Дворяне, получавшие образование в 50-х годах XVIII века, больше знаний почерпнули самостоятельно, из книг, чем в специальных учебных заведениях. Характерен рассказ Болотова. Родители старались поместить его то у одного, то у другого преподавателя, отдавали в пансион, специально нанимали ему учителей по его просьбе, однако знаний у ребенка почти не прибавлялось, пока он сам, уже в зрелом возрасте, не засел за книги. «Мне пошел тогда двадцать первый год от рождения, и с самого сего времени началось прямо мое чтение книг, которое после обратилось мне в толикую пользу. До сего времени, хотя я и читывал книги, но все мое чтение было ущипками и урывками, а с сего времени присел я, так сказать, вплотную и принялся читать книги почти уже беспрерывно и не сходя с места» [506]506
  Болотов А. Т.Указ. соч. С. 105.


[Закрыть].

Такова была судьба почти всех «екатерининских орлов», людей, чья юность пришлась на 50-е – начало 60-х годов XVIII столетия. Большинство из них испытывало острый образовательный голод и пополняло знания, где только можно. Неудивительно, что своим отпрыскам они постарались дать блестящее образование. Пережив и розги, и безграмотных учителей-пьяниц, поколение отцов щепетильно следило за тем, чтобы дети урожая 70–80-х годов росли «друзьями просвещения». Момент был для этого благоприятным.

В царствование Екатерины II русское общество совершило заметный шаг вперед в области воспитания. Одной из важнейших реформ императрицы была образовательная. Мы не зря ставим эти два понятия рядом. В XVIII веке их практически не разделяли. Считалось, что образование разума невозможно без воспитания души. Пока господа Прончищевы благоденствовали в счастливом неведении, в столичных и губернских городах открывались новые учебные заведения, а страницы журналов заполняли рассуждения о пользе правильного воспитания юношества. Для 60–80-х годов XVIII столетия это был вопрос вопросов русской журналистики. Ему посвящали статьи Е. Р. Дашкова, И. Ф. Богданович, Н. И. Новиков, М. М. Херасков и др.

Характерно, что в «Словаре Российской академии», выходившем под руководством княгини Дашковой в 1789–1794 годах, при толковании различных понятий нравственные, воспитательные начала занимают главное место. Приведем примеры:

« Образую…

Учение образует ум. Воспитание образует нравы.

Отдаляю…

Молодых людей отдалять должно от худых сообществ.

Порчусь…

Нравы молодых людей от худых сообществ удобно портятся.

Поверяю…

Препоручить порочному человеку воспитание детей есть то же, что и поверить волку овец.

Кормилец…

Избалованный сын родителям не кормилец.

Воля…

Воли детям давать не надобно.

Балую…

Родители, когда детей своих в младости балуют, будут о сем сожалеть после» [507]507
  Немкова И. А.Нравственно-воспитательная функция «Словаря Академии Российской» // Е. Р. Дашкова и эпоха Просвещения. М., 2005. С. 77–82.


[Закрыть].

Почти слово в слово вторит Дашковой Богданович, недаром они некоторое время были соредакторами журнала «Невинное упражнение»: «Худое сообщество есть как заразительная болезнь… Молодой человек с наилучшим воспитанием от худого сообщества может повредить нрав… Я бы советовал, чтоб в плане воспитания предположено было, как бы нечаянно представлять юношам несчастные жертвы распутства, пьянства, промотавшихся игроков, корыстолюбцев; словом, все, что имеет на себе печать порока» [508]508
  Богданович И. Ф.О воспитании юношества. М., 1807. С. 63.


[Закрыть].

В широкой программе преобразований, проводимых правительством Екатерины II, важное место императрица отводила «смягчению нравов русского общества» путем воспитания его членов в духе просвещения и гуманного отношения друг к другу. Она ставила целью «исправить сердца и нравы народа своего через воспитание, которое почитается источником всего в свете человеческого благополучия». В русле этих идей один из ближайших сподвижников Екатерины – И. И. Бецкой предложил провести реформу образования.

Иван Иванович считал, что преобразовывать общество можно только через воспитание подрастающего поколения. В «Генеральном учреждении о воспитании обоего пола юношества» 1764 года Бецкой впервые в России сформулировал само понятие «воспитания», которое, по его словам, должно «придать известное направление воле и сердцу, выработать характер, внушить согласное с природой человека здравое чувство, нравы и правила, искоренить предрассудки» [509]509
  Полное собрание законов (ПСЗ). Т. XVI. С. 668–669.


[Закрыть]. Результатом такого воспитания становилось создание «новой породы людей», свободных от пороков окружающего мира. Для этого маленьких детей следовало изолировать от воздействия тлетворной среды, в частности семьи, в закрытых учебных заведениях, где и выращивать «совершенного человека».

Русский просветитель был особенно увлечен педагогической системой английского психолога и врача Джона Локка, согласно которой ребенок рождается на свет ни плохим, ни хорошим, он напоминает чистый лист бумаги. Важно начертать на этом листе добрые, разумные письмена. Другой путеводной нитью в педагогических исканиях Бецкого была теория французского писателя и философа Жан Жака Руссо, предлагавшего в условиях полной изоляции от внешнего мира вырастить человека, свободного от пороков.

Идея создания «новой породы людей» посредством ограждения их от воздействия внешнего мира была очень популярна в эпоху Просвещения и коренилась в масонской этике. Ярким художественным воплощением подобной теории стала детская сказка «Гаммельнский крысолов», столь популярная в XVIII веке и дошедшая до современных читателей в более позднем изложении братьев Гримм. В сказке флейтист уводит детей жадных и черствых горожан из города в страну вечного счастья, где они, покинув злых родителей, вырастают добрыми и честными людьми. Если прежде воспитание подрастающего поколения возлагалось на церковь и семью, то в эпоху Просвещения осуществлялся эксперимент по переносу воспитательных функций на учебное заведение. Школы, пансионы, университеты должны были не только давать знания, но и в первую очередь лепить мировоззрение будущего гражданина.

Исповедуя суровый метод отрыва ребенка от семьи и воспитания его с 5–6 до 18–20 лет под присмотром чужих, пусть и очень просвещенных людей, Иван Иванович был убежден в необходимости мягкого, человечного обращения с воспитанниками. «Одно только просвещение наукой разума не делает еще доброго гражданина, – писал Бецкой, – но во многих случаях паче во вред бывает, если кто от юношеских своих лет воспитан не в добродетели». Причинами человеческих пороков он называл окружающие ребенка с детства страх, насилие, а также «безумных родителей и наставников». Основными принципами воспитания, по мысли Бецкого, должны были стать терпение и уважение к воспитанникам. «Если обходиться с ними как с рабами, то воспитаем рабов» [510]510
  Там же. С. 345.


[Закрыть], – писал он.

Подобные взгляды Ивана Ивановича заставили Екатерину II поручить ему воспитание собственного сына от фаворита Григория Орлова – Алексея Григорьевича Бобринского. Мальчик несколько лет жил в доме Бецкого и обучался в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе под присмотром Ивана Ивановича. Согласно проектам Бецкого, разработанным в 60–70-е годы XVIII века, в России должна была возникнуть целая сеть закрытых учебно-воспитательных учреждений, которая включала бы низшие и средние учебные заведения для дворян – пансионы, а для мещан и купцов – воспитательные дома, педагогические, художественные, медицинские, коммерческие и театральные училища. Высшими учебными заведениями для представителей всех сословий были университет и Академия художеств. Именно Бецкой впервые в России поставил вопрос о необходимости образования для представителей третьего сословия [511]511
  Заичкин И. А., Почкаев И. Н.Екатерининские орлы. М., 1996. С. 227–234.


[Закрыть].

Осуществить всю программу не удалось. Но и то, что было сделано, вызывает уважение. Был преобразован Сухопутный шляхетский корпус, учреждено первое женское учебное заведение – Воспитательное общество благородных девиц в Смольном монастыре, а также коммерческие училища для мещан и воспитательные дома в Петербурге и Москве для сирот и подкидышей.

Важную роль в процессе воспитания Бецкой отводил женщине. Ее умственное, духовное и нравственное развитие ставилось им во главу угла, когда речь заходила о недостатке педагогов для подрастающего поколения. «За первое предводительство, оказанное нам, как на свет вышли, за первую помощь и сбережение, за первое пропитание, за первые наставления и за первую дружбу, которой в жизни своей пользуемся, кому одолжены? Одному женскому полу», – писал он.

Иван Иванович с возмущением говорил о тех «зверообразных» представителях сильного пола, которые мешают женскому образованию. Он считал необходимым, чтоб «все девушки не только обучались читать и писать, но имели бы и разум, просвещенный различными знаниями, для гражданской жизни полезными» [512]512
  ПСЗ. Т. XVIII. С. 309–310.


[Закрыть]. Только создание в закрытых учебных заведениях «новых отцов и матерей, которые бы детям своим те же прямые и основательные правила воспитания в сердце вселить могли, какие получили они сами», обеспечит, по мысли Бецкого, серьезные сдвиги в развитии русского общества.

В то время как «матери» будущих «новых людей» обучались в Смольном, «отцы» проходили школу в преобразованном Шляхетском кадетском корпусе. «Воспитание в нем было столь же тщательное и совершенное, насколько оно возможно в какой бы то ни было стране, – писал адмирал Чичагов, имея в виду европейский уровень образования кадетов. – Там обучали многим языкам, всем наукам, образующим ум, там занимались упражнениями, поддерживающими здоровье и телесную силу: верховой ездой и гимнастикой; домашние спектакли были допущены в виде развлечения» [513]513
  Чичагов П. В.Указ. соч. С. 30.


[Закрыть].

Оставалась еще одна важная задача: создание учебных заведений для мещанства. Воспитательные дома, организованные для детей «третьего чина», существенно отличались от дворянских учебных заведений. Они были предназначены для «невинных детей, которых злосчастные, а иногда и бесчеловечные матери покидают» [514]514
  ПСЗ. Т. XVI. С. 344.


[Закрыть], то есть для подкидышей, сирот и незаконнорожденных младенцев.

Следует сказать, что отношение общества в XVIII веке к детям, рожденным вне брака, а также к матерям, имеющим незаконнорожденных детей, было крайне отрицательным. Такие дети не имели права носить фамилию отца, а с их матерями окружающие обращались неуважительно и грубо. Это вызывало стремление избавиться от нежеланных младенцев, а также приводило к частой смертности подкидышей и рожениц, вынужденных скрывать свои роды и обходиться без медицинской помощи.

Екатерина II смотрела на дело принципиально иначе, как бы с женской точки зрения. В начале ее царствования произошел коренной перелом в отношении государства к проблеме незаконнорожденных детей. Перу Бецкого принадлежал «Генеральный план императорского воспитательного для приносимых детей дома и госпиталя для бедных родильниц в Москве». Во главе Московского воспитательного дома стоял опекунский совет, куда входили крупные жертвователи. При доме был открыт госпиталь для женщин, вынужденных рожать тайно. Роженицы могли приходить в госпиталь в любое время дня и ночи, не называя своих имен и даже не открывая лиц.

Младенцы поступали на полное содержание дома. Для того чтобы обеспечить их питанием, дом приобрел целое стадо коров, поскольку Бецкого не устраивало молоко с московских рынков, сильно разбавленное водой и забеленное мукой. Для новорожденных, нуждавшихся в материнском молоке, нанимали кормилиц, а также подыскивали благополучные крестьянские семьи в окрестностях города, куда можно было бы передать малыша.

На руках кормилиц младенцы находились до двух лет, а затем передавались в «общие покои» и воспитывались до семи лет вместе с другими детьми. С семилетнего возраста начиналось их обучение грамоте и ремеслам. Девочки занимались рукоделием, а особенно способные могли становиться гувернантками и воспитательницами. Бецкой считал, что шумные игры и забавы способствуют хорошему физическому развитию детей, поэтому предписывал «бегать по песку, по кочкам, по пашне, по горам и крутым местам, ходить иногда босиком по каменному полу в стуже и с открытою головой и грудью». Как такое воспитание не похоже на «сидение навытяжку» в бабушкиных комнатах, описанное Яньковой и Сабанеевой. «Отвергнуть надлежит печаль и уныние от всех, живущих в доме, – писал Бецкой. – Быть всегда веселу и довольну, петь и смеяться есть прямой способ к произведению людей здоровых, доброго сердца и острого ума» [515]515
  Там же. Т. XVII. С. 1056.


[Закрыть].

В обществе, где воспитание было основано главным образом на наказании, осознаваемом как единственное средство воздействия на ребенка, Бецкой провозгласил новый принцип: «Единожды навсегда ввести в сей дом неподвижный закон и строго утвердить – ни откуда и ни за что не бить детей». Он внушал наставникам, что розга приводит воспитанников «в посрамление и уныние, вселяет в них подлость и мысли рабские, приучаются они лгать, а иногда и к большим обращаются порокам».

В Москве нашелся большой круг лиц не только среди аристократии и купечества, но и среди мещан и даже окрестных крестьян, которые охотно жертвовали деньги на дом для подкидышей. Самым крупным меценатом оказался известный московский богач и оригинал П. А. Демидов, передававший в пользу сирот миллионные суммы. В разных местах России по образцу Московского воспитательного дома стали создаваться похожие учреждения на средства частных лиц. В Новгороде такой дом основал губернатор Я. Е. Сиверс, в Олонце и Белоозере – местные купцы, в Тихвине – священник приходской церкви, в Киевском наместничестве – казацкий сотник, в Пензе – судебный заседатель, близ Казани – разбогатевший крепостной крестьянин.

Пятнадцатого марта 1770 года было принято решение об открытии Воспитательного дома в Петербурге. Екатерина II положила «на доброе начинание 5000 рублей из Кабинета». Однако далеко не все складывалось гладко. Собрать совестливых и просвещенных педагогов было чрезвычайно трудно, многие попечители в опекунских советах не отличались чистотой рук. Надежда, что чужие люди будут «любить воспитанников как своих детей», оказалась иллюзорной. Отрыв юношей и девушек от семей тяжело сказался на их судьбах: по выходе из закрытых учебных заведений они ощущали себя чужими в кругу родственников, не знакомыми с окружающим миром и не готовыми к его трудностям.

Постепенно осознав, что просветительская идея создания «новой породы людей» неосуществима, охладела к ней и императрица. Какими бы «безумными» ни были родители, изъятие их из процесса воспитания пагубно сказывалось на детях. Можно сделать вывод, что в единоборстве семьи с закрытыми учебными заведениями победила семья. Однако это не подтолкнуло Екатерину II к свертыванию реформы. Напротив, дало иное, более реалистичное направление деятельности императрицы.

Несмотря на все усилия, в России еще не существовало сети средних и младших учебных заведений, не хватало учителей, не было единых программ, набор предметов, с которыми должен был знакомиться ученик, зависел от вкуса родителей. В это время в соседней Австрии – Священной Римской империи – с 1774 по 1777 год успешно осуществлялась школьная реформа. Императрица Мария Терезия унифицировала образовательную систему, изъяв ее из церковной юрисдикции и приведя учебные программы к единообразию. Преобразования возглавлял аббат И. И. Фельбигер, создавший новую методику учебного процесса: систему уроков, организацию детей по классам, одновременное занятие с целой группой учеников, использование наглядных пособий. На землях, населенных православными сербами, реформу удачно провел сербский ученый и просветитель Теодор Янкович де Мириево, верховный директор школ в Темишварском Банате. За короткое время ему удалось добиться того, чтобы каждая сербская община получила свою школу [516]516
  Лещиловская И. И.Русско-сербские связи в области педагогики во второй половине XVIII в. (Ф. И. Янкович де Мириево) // Е. Р. Дашкова и эпоха Просвещения. М., 2005. С. 99–101.


[Закрыть].

В 1782 году Екатерина II дала поручение русскому послу в Вене Д. М. Голицыну найти человека, «способного к заведению в нашем отечестве нормальных школ» [517]517
  Костяшов Ю. В.Сербы в Австрийской монархии в XVIII веке. Калининград, 1997. С. 176.


[Закрыть]. По рекомендации союзника России императора Иосифа II был приглашен Янкович де Мириево, получивший на новой родине имя Федора Ивановича Мириевского. 40-летний педагог прибыл в Петербург в августе 1782 года. Ему предстояло проработать здесь 32 года и в корне реформировать школьную систему.

Первым детищем Янковича де Мириево стала Учительская семинария, открытая в столице и предназначенная для подготовки преподавательских кадров. Она была основана при Главном народном училище – прообразе народных училищ для всех губернских городов России. В качестве наставников в ней служили ученые из Академии наук, а студентами стали слушатели духовных семинарий. Самых способных предназначали для работы в старших классах, остальных – в младших. Помимо прочего, подбор будущих учителей из духовной среды должен был, по мысли императрицы, устранить разрыв между образованием и церковью. Учительская семинария, просуществовавшая с 1783 по 1803 год, была первым учебным заведением в России, где готовили профессиональных педагогов. Из ее стен вышло более 400 воспитанников – по тому времени урожай солидный.