Текст книги "Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц)

Эрмитажные собрания

«Вечер» начинался при дворе, по современным меркам, рано – в шесть часов. Тогда к государыне собирались гости, вместе с которыми ей приятно было проводить время в беседе, карточной игре, загадывании шарад и иных нехитрых развлечениях. Иногда устраивались спектакли, балы и ужины для всех приглашенных. Пока великий князь Павел с супругой жили единым двором с императрицей, они посещали ее вечера и дважды в неделю приглашали придворных к себе. Недаром фрейлина Варвара Николаевна Головина называла первую половину 80-х годов временем «гармонии».

В мемуарах она описала вечерний распорядок тех лет: «По воскресеньям в Эрмитаже устраивалось большое собрание, на которое допускался весь дипломатический корпус и особы первых двух классов. Государыня выходила в зал, где было собрано все общество, и вела беседу с окружающими. Затем все следовали за ней в театр. Ужин после этого никогда не подавался.

По понедельникам бывали ужин и бал у великого князя Павла Петровича. По вторникам я дежурила вместе с другой фрейлиной; мы почти весь вечер проводили в так называемой Бриллиантовой комнате… Императрица играла здесь в карты со своими старыми придворными, а две дежурные фрейлины сидели у стола и дежурные кавалеры занимали их разговорами.

В четверг бывало малое собрание в Эрмитаже, бал, спектакль и ужин. Иностранные министры в этот день не приглашались, но их допускали в воскресенье вечером, так же как и некоторых дам, пользовавшихся благосклонностью государыни. В пятницу я опять дежурила, а в субботу у наследника устраивался прелестный праздник, который начинался прямо со спектакля. Бал, всегда очень оживленный, продолжался до ужина, подававшегося в той же зале, где играли спектакль. Большой стол ставился посреди залы, а маленькие столы в ложах. Великий князь и его супруга ужинали на ходу, принимая своих гостей в высшей степени любезно. После ужина бал возобновлялся и заканчивался очень поздно. Гости разъезжались при свете факелов, что производило очаровательный и своеобразный эффект на ледяной поверхности красавицы Невы.

Это время было самым блестящим в жизни двора и столицы. Во всем была гармония. Великий князь Павел виделся с императрицей-матерью каждый день и утром, и вечером, и был допущен в совет императрицы. В столице жили знатнейшие фамилии. Ежедневно общество в тридцать-сорок человек собиралось у фельдмаршалов Голицына и Разумовского, у первого министра графа Панина, у которого часто бывал великий князь с великой княгиней, у вице-канцлера Остермана. Можно было встретить множество иностранцев, явившихся лицезреть великую Екатерину. Дипломатический корпус состоял из людей очень любезных, и вообще общество производило самое благоприятное впечатление» [213]213
  Головина В. Н.Мемуары // Россия в мемуарах… С. 95–96.


[Закрыть].

Есть сведения, что театральные постановки давались при дворе и чаще. В самом начале царствования увлечение сценическими действами было так велико, что спектакли следовали через день: в понедельник – французская комедия, в среду – русская, в четверг – трагедия и опера. В последнем случае гости могли являться во дворец прямо в маскарадных костюмах и масках, чтобы потом ехать на бал к кому-нибудь из вельмож. Зато к концу жизни Екатерины вечерние развлечения стали куда тише. Спектакли давались один раз – в четверг. В остальные дни немногочисленные гости собирались в покоях государыни, чтобы перекинуться в карты, любимыми играми считались рокамболь и вист [214]214
  Грибовский А. М.Указ. соч. С. 31.


[Закрыть].

Помимо больших собраний для всего двора были малые – для специально приглашенных друзей императрицы. На них сходилось самое тесное дружеское общество. В разные годы там бывали: Е. Р. Дашкова, П. А. Брюс, А. Н. Нарышкина, А. С. Протасова, А. С. Строганов, Е. В. Чертков, Г. А. Потемкин, принц Ш. де Линь, Л. Сегюр, Л. Кобенцель. Участники перечислялись в камер-фурьерских журналах. Первой из них часто называлась Дашкова, как старшая статс-дама: «Вечером во внутренние покои были приглашены статс-дама княгиня Катерина Романовна Дашкова и прочие знатные персоны» [215]215
  Камер-фурьерский церемониальный журнал 1786 года.


[Закрыть].

Малые собрания выглядели настолько по-домашнему, что гостям позволялось брать с собой детей. Головина вспоминала, что, когда она маленькой впервые попала к императрице, ее особенно поразил механический стол. «Тарелки спускались по особому шнурку, прикрепленному к столу, а под тарелками лежала грифельная доска, на которой писали название того кушанья, которое желали получить. Затем дергали за шнурок, и через некоторое время тарелка возвращалась с требуемым блюдом. Я была в восхищении от этой забавы и не переставала тянуть за шнурок» [216]216
  Головина В. Н.Мемуары // Россия в мемуарах… С. 93.


[Закрыть].

Инструкция, собственноручно написанная императрицей, хорошо передает атмосферу на таких вечерах. Гости должны были забыть об этикете и чувствовать себя непринужденно. Любопытно, что правила поведения висели в рамке на стене, прикрытые занавесью, чтобы лишний раз не смущать собравшихся: «1. Оставить все чины вне дверей, равномерно как шляпы, а наипаче шпаги; 2. Местничество и спесь оставить тоже у дверей; 3. Быть веселым, однако ж ничего не портить, не ломать, не грызть; 4. Садиться, стоять, ходить, как заблагорассудится, не смотря ни на кого; 5. Говорить умеренно и не очень громко, дабы у прочих головы не заболели; 6. Спорить без сердца и горячности; 7. Не вздыхать и не зевать; 8. Во всяких затеях другим не препятствовать; 9. Кушать сладко и вкусно, а пить с умеренностью, дабы всякий мог найти свои ноги для выходу из дверей; 10. Сору из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступить из дверей» [217]217
  Пыляев М. И.Указ. соч. С. 205.


[Закрыть].

За несоблюдение правил полагалась шуточная кара. Если два свидетеля уличали нарушителя, то он должен был выпить стакан холодной воды и прочитать страницу из «Телемахиды» – эпической поэмы В. К Тредиаковского, написанной старинным, исключительно трудным языком. Провинившийся «против трех статей» обязывался выучить шесть стихов из «Телемахиды» и продекламировать их собранию. Тот же, кто ухитрялся не соблюсти все десять пунктов, изгонялся навсегда.

Гости развлекались, как могли. Играли в шарады, вопросы и ответы, сочиняли шуточные истории. В те времена в моде было все китайское, поэтому мишенями для острот становились события при дворе некого «Бамбукового короля». Каждая эпоха вырабатывает свою смеховую культуру, которая в наибольшей степени ориентирована на сиюминутные проблемы общества. Поэтому часто случается так, что «смешное» в понимании отцов не вызывает у детей даже улыбки – они просто не понимают, над чем потешались родители. И даже сам стиль юмористических замечаний меняется от века к веку. В VIII главе «Евгения Онегина» Пушкин поместил портрет Ивана Ивановича Дмитриева, чьи остроты были очень популярны еще в 90-х годах XVIII столетия:

 
Туг был в душистых сединах
Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно.
 

Очевидно, что хотел сказать автор: шутки Дмитриева отстали от времени и сделались так же забавны, как расшитый золотом кафтан среди модных фраков.

Благодаря школьным учебникам современный читатель худо-бедно догадывается, над чем иронизировал Д. И. Фонвизин в «Недоросле». Однако он вовсе не готов хохотать над каждой страницей. А публика того времени была от пьесы в таком неистовом восторге, что ломала стулья, не в силах иначе справиться со своими чувствами. Известен отзыв Потемкина: «Ну, Денис, теперь хоть всю жизнь пиши, ничего лучше не напишешь!» Едкие остроты из следующей комедии Фонвизина «Бригадир» абсолютно невнятны без специального комментария, именно потому что описывают нравы, незнакомые нашему современнику.

Шутки в кругу императрицы вряд ли способны нас сильно насмешить. Но они забавны, жизнерадостны и, очевидно, не имеют целью поиздеваться над присутствующими или отсутствующими. Именно такой юмор ценила Екатерина. Вспомним другую пушкинскую строку:

 
Под крупным градом светской соли
Стал оживляться разговор.
 

Светской-то соли в забавах эрмитажного общества почти нет, хотя они содержат намеки на смешные стороны в характерах или деятельности участников собраний. Например, Потемкин в первые годы службы при дворе был из-за своего высокого роста довольно неуклюж, случалось, опрокидывал гостиную мебель, а от смущения начинал кусать ногти. Именно ему адресован третий пункт правил: «ничего не портить, не ломать, не грызть». Как образчик екатерининского юмора, очень характерна записка императрицы: «О возможных причинах смерти придворных и ее самое»:

«…Графиня Румянцева умрет, тасуя карты…

Г-жа Зиновьева – от смеха…

Граф Панин – если когда-либо поторопится.

Козицкий – от искания славянских слов.

Стрекалов – от усиленного питья английского пива.

Елагин – от ссадины на барабанной перепонке, что причинит ему театральная гармония.

Спиридов – перед зеркалом.

Я умру от услужливости» [218]218
  Екатерина II.Памятник моему самолюбию. М., 2003. С. 134–135.


[Закрыть].

Список содержал и пикантный намек, впрочем, выраженный весьма пристойно: «Двое из общества умрут от удовольствия; не называю их имен: мужчины ли то, или женщины». Одним из неназванных лиц была, вероятно, графиня П. А. Брюс, чьи романы давали богатую пищу придворным сплетникам. Был в списке смертей и один мстительный укол в адрес человека, не входившего в круг друзей Екатерины: «Г-жа Полянская умрет от сожаления». Госпожой Полянской после замужества стала Елизавета Романовна Воронцова, бывшая фаворитка Петра III, ради которой он собирался развестись с законной супругой. Не случись переворот 1762 года, она могла рассчитывать на корону. Ей было о чем сожалеть.

Популярностью пользовался юмористический набросок Екатерины под названием «Леониана» – краткий конспект глав несуществующего романа-путешествия Л. А. Нарышкина в Турцию. Некоторые его фрагменты способны вызвать улыбку и сейчас. Например, причины поездки объяснены так: «Удовольствие, которое испытает его дорогая супруга, вновь увидев своего мужа после долгого отсутствия». Каждая из глав описывает какой-нибудь забавный эпизод: «Гл. 8. Самые верные слуги относят господина Леона в карету вслед за другими вещами. Гл. 9. Лошади понесли, закусив удила, и были счастливо остановлены столбом перед трактиром» [219]219
  Екатерина II.Сочинения. М., 1990. С. 106–107.


[Закрыть]. Такие вот нехитрые шутки развлекали честную компанию, однажды задавшуюся глубокомысленным вопросом, что же именно ее смешит.

Сохранились ответы гостей Екатерины: «Что меня смешит? Иногда это я сама»; «Муж мой часто смешит меня до слез»; «Меня смешит господин обер-шталмейстер (Нарышкин. – О.Е.)»; «Смешны ленивцы, потому что они по доброй воле скучают»; «Я смеюсь над людьми, которые смеются из угождения». Как видим, в приведенных заметках простосердечность соединена с нравоучительностью. Смех в XVIII веке воспринимался как лекарство от пороков: безделья, тщеславия, лести – и потому нес не только развлекательную, но и дидактическую функцию. Эта-то дидактика и кажется нам теперь тяжеловесной. Например, в ответе самой императрицы: «Я смеюсь над гордым человеком, потому что он как две капли воды похож на индийского петуха» [220]220
  Пыляев М. И.Указ. соч. С. 206.


[Закрыть]– нет, на наш взгляд, ничего остроумного. Но для своего времени такие ремарки были в порядке вещей и сыграли роль в назидании общественных добродетелей.

Собрание заканчивалось около десяти вечера. Сама императрица уходила к себе в начале десятого, а гости еще некоторое время оставались, заканчивали разговоры и чинно разъезжались. «В одиннадцатом часу она была уже в постели, и во всех чертогах царствовала глубокая тишина» [221]221
  Грибовский А. М.Указ. соч. С. 32.


[Закрыть], – вспоминал Грибовский.

Тихий вечер с оргией

Так проходили дни Екатерины, насыщенные и вместе с тем удивительно размеренные в своем течении. Она исключительно много успевала. Записки близко знавших ее лиц не содержат никаких следов рассеянности, погруженности императрицы в бесконечные чувственные удовольствия, той самой скандальности, которой переполнена бульварная литература о «Северной Мессалине».

Этот парадокс давно озадачивал исследователей. Рассматривая заметки статс-секретаря Храповицкого, А. Г. Брикнер, крупнейший биограф Екатерины II позапрошлого столетия, писал: «Общее впечатление, производимое личностью государыни при чтении и разборе дневника, нисколько не соответствует той характеристике, которая встречается в сочинениях историков-памфлетистов Массона, Гельбига, Сальдерна, Кастера. Она выигрывает в наших глазах; мы можем составить себе весьма благоприятное мнение не только об умственных, но также и о душевных качествах императрицы» [222]222
  Брикнер А. Г.История Екатерины Второй. Т. II. СПб., 1885. С. 706.


[Закрыть].

Брикнеру вторил польский писатель-эмигрант Казимир Валишевский, работавший в конце XIX века во Франции: «Те, кто представляет себе жизнь Екатерины вечной оргией, будут в большом затруднении указать хотя бы на один такой факт… Но дворцы Петербурга и Царского Села не скрывали ли укромных уголков, располагавших к менее похвальному времяпрепровождению? Мы этого не думаем по причинам, зависящим как от характера, так и от уклада частной жизни императрицы, скандальной внешнею, показною стороной, чересчур всегда откровенною… Фавориты, конечно, занимали большое место… в ее жизни, но в ней было место и для семейной женщины – тихой и кроткой, какою была Екатерина» [223]223
  Валишевский К.Указ. соч. С. 134.


[Закрыть].

Тем не менее шлейф скандальных слухов тянулся за императрицей всю жизнь. Завсегдатай малых эрмитажных собраний с 1785 года граф Сегюр писал: «Кроме праздничных дней, обеды, балы и вечера были немноголюдны, но общество в них было не пестрое и хорошо выбранное; они не были похожи на пышные наши рауты, где царствует скука и беспорядок» [224]224
  Сегюр Л., де.Пять лет при дворе Екатерины II… С. 156.


[Закрыть]. Именно эти собрания французский памфлетист Ш. Массон называл «оргиями». Хотя само участие в них членов царской семьи, иностранных дипломатов и таких строгих блюстителей нравственности, как княгиня Дашкова, должно было бы послужить гарантией соблюдения приличий.

Массон писал о пожилой Екатерине буквально следующее: «Между тем ее похотливые желания еще не угасли, и она на глазах других возобновила те оргии и вакхические празднества, которые некогда справляла с братьями Орловыми. Валериан, один из братьев Зубова, младший и более сильный, чем Платон, и здоровяк Петр Салтыков, их друг, были товарищами Платона и сменяли его на поприще, столь обширном и нелегком для исполнения. Вот с этими-то тремя развратниками Екатерина, старуха Екатерина проводила дни, в то время, когда ее армии били турок, сражались со шведами и опустошали несчастную Польшу, в то время, как ее народ вопиял о нищете и голоде и был угнетаем грабителями и тиранами.

Именно в эту пору вокруг нее сложилось небольшое интимное общество, в которое входили фавориты, придворные и самые надежные дамы. Этот кружок собирался два или три раза в неделю под названием малого эрмитажа. Сюда часто являлись в масках; здесь царствовала великая вольность в обхождении: танцевали, разыгрывали пословицы, сочиненные Екатериной, играли в салонные игры, в фанты и в колечко… Иностранные послы, пользовавшиеся благосклонностью государыни, бывали иногда допускаемы в малый эрмитаж: главным образом, Сегюр, Кобенцель, Стединг и Нассау удостаивались этого отличия. Но впоследствии Екатерина устроила другое собрание, еще более тесное и таинственное, которое называли маленьким обществом. Три фаворита, о которых мы говорили, Браницкая, Протасова, несколько доверенных горничных и лакеев были его немногочисленными участниками. Там-то и справляла Кибела Севера свои тайные мистерии» [225]225
  Массон Ш.Указ. соч. М., 1996. С. 73–74.


[Закрыть].

Заметно, что Массон путается. Он никак не может провести грань между собственно эрмитажными вечерами и тайными мистериями. Сначала говорит о «самых надежных дамах», что уже предполагает интимность, а потом спохватывается, перечисляя иностранных министров. Ведь каждый из них мог с возмущением опровергнуть высказывания на свой счет. Чтобы вывернуться из логической неувязки, Массон придумывает некое «маленькое общество», еще более секретное. Наконец, именует все это «малым эрмитажем», забывая, что Малый Эрмитаж – здание, кстати, для оргий весьма неудобное в силу своего расположения и планировки. Это хранилище императорских художественных коллекций. Трудно вообразить «мистерии Кибелы» в проходных залах картинной галереи с многометровыми окнами.

Возмущенная памфлетом своего соотечественника, Виже-Лебрён писала: «Вечером Екатерина собирала самых приятных для нее особ двора, и они играли в прятки, жгуты и тому подобное. Княгиня Долгорукая часто рассказывала мне, с какой веселостью и добродушием императрица оживляла сии собрания, где бывали граф Штакельберг и граф Сегюр, коего она выделяла из всех прочих за его ум и любезное обхождение… Имена особ, приглашавшихся на сии малые приемы, равно как и присутствие там молодых великих князей и великих княгинь были несомненным ручательством благопристойности оных собраний. И все-таки в Санкт-Петербурге появился отвратительный пасквиль, обличавший Екатерину в самых омерзительных оргиях. Сочинитель сего гнусного листка был найден и изгнан из России. К стыду человечества он оказался французским эмигрантом и к тому же преизрядного ума. Поначалу императрица сочувственно отнеслась к его несчастьям и назначила ему двенадцать тысяч рублей пенсии» [226]226
  Виже-Лебрён Э. Л.Указ. соч. С. 70.


[Закрыть].

Карьера Шарля Массона в России весьма примечательна. В 1786 году он прибыл в Петербург и был принят на службу преподавателем в Артиллерийском и Инженерном корпусе. Начальник корпуса генерал П. И. Мелиссино рекомендовал его Н. И. Салтыкову, тогда вице-президенту Военной коллегии и воспитателю великих князей Александра и Константина. Массон понравился графу и вскоре стал его секретарем и воспитателем его сыновей. Позднее по протекции Салтыкова он был назначен учителем математики к великим князьям. Молодой честолюбец не смущался льстить власть имущим, в 1788 году он написал панегирик в честь внуков императрицы. Причем лесть его порой бывала очень утонченной. Через год он опубликовал «Памятный курс географии», написанный александрийскимстихом. А в 1793 году перевел на французский язык нравоучительную поэму С. С. Джунковского «Александрова, увеселительный сад Е[е] Щмператорского] В[еличества] Б[абушки] и В[еликого] К[нязя] Александра Павловича». В 1795 году Массон удачно женился на богатой наследнице баронессе Розен и стал секретарем Александра Павловича [227]227
  Лямина Е. З., Пастернак Е. Е.О «Записках» Массона // Массон Ш.Секретные записки о России. М., 1996. С. 5–10.


[Закрыть].

Казалось, служба при дворе складывалась успешно. Однако все эти годы Массон собирал скандальные слухи и вел секретные записи, прекрасно понимая, что такого рода материал будет востребован читателем, если ему доведется вернуться на родину. Вероятно, сведения об этих записях просочились наружу и дошли до нового императора Павла I, ко временам которого и относился гневный отзыв Виже-Лебрён. Павел не благоволил к слугам своего сына, тем более к выдвиженцам Салтыкова, подозревая их в близких контактах с последним фаворитом Зубовым. Массон был выслан из России, и хотя при выезде он уничтожил большую часть архива, оставшегося вполне хватило для написания «Секретных записок о России».

Исследователи часто отмечали, что текст памфлета дышит желанием свести счеты с обидчиками, так не вовремя подрубившими блестяще начатую карьеру. Однако не только это побудило Массона писать о вчерашних покровителях так развязно. Выделиться на фоне мутного потока бульварной литературы, который выплеснулся в годы Французской революции и не схлынул при Директории, было сложно. Во времена террора Франция видела все, выпускались даже раскрашенные листки с изображениями казней, пыток, уличных грабежей, насилия над прохожими дамами – того, что стало парижской повседневностью [228]228
  Империя истории. Июль-август. 2001. С. 6.


[Закрыть]. Книги давали ту же картину. Если автор хотел добиться успеха, он обязан был удивить пресыщенный описаниями разврата рынок. А кроме того, дать некий положительный элемент – где-то должно быть еще хуже, чем в революционной Франции. Поэтому в России не только царствует распутная императрица, но народ стенает под гнетом тиранов.

Однако, публикуя мемуары, Массон по-житейски просчитался. Они увидели свет в 1800 году, незадолго до гибели Павла. А когда разразился связанный с ними скандал, царствовал уже Александр, но после случившегося дорога в Петербург к прежнему покровителю для памфлетиста была закрыта.

В тексте Массон упоминал о сожженных страницах, но представлял дело так, будто уничтожил их из скромности, не в силах описывать скабрезные истории из жизни Екатерины. При этом он конспективно дал понять, чему были посвящены утраченные места. «Подробности, которые можно поведать об этих забавах, принадлежат другой книге, куда более непристойной, чем эта, и автор должен был предать огню те записи, которые могли бы ему пригодиться для этой книги… Я мог бы также пополнить эту главу прозвищами, титулами и должностями каждого фаворита, но все это не стоит печатания и не заслуживает даже произнесения». Обернувшись в плащ защитника морали, памфлетист только пришпорил читательское воображение.

Текст Массона выглядит грязным даже на современный вкус, вовсе не отличающийся пуританской сдержанностью: «Развратниками можно назвать в особенности Валериана Зубова и Петра Салтыкова, которые вскоре предались всем возможным излишествам. Они похищали девушек на улицах, насиловали их, если находили их красивыми, а если нет, оставляли их слугам, которые должны были воспользоваться ими в их присутствии. Одним из увеселений младшего Зубова, который за несколько месяцев перед тем был скромным и застенчивым юношей, было платить молодым парням за то, чтобы они совершали в его присутствии грех Онана. Отсюда видно, как он воспользовался уроками старой Екатерины. Салтыков изнемог от этого образа жизни и умер, оплаканный теми, кто знал его еще до того, как он стал фаворитом».

Ради обличения императрицы Массон не пощадил племянника своего старого покровителя. Петр Иванович Салтыков не был фаворитом Екатерины и не умер в указанный автором срок. В 1803 году он стал одним из распорядителей Московской карусели и ее первым призером, а на карусели 1811 года – старшим церемониймейстером [229]229
  Ганулич А. К.Семейные традиции московских каруселей // Екатерина Великая и Москва. М., 1997. С. 17.


[Закрыть].

Обычно публикаторы «Секретных записок» оправдывают издание осведомленностью автора, ведь он прожил восемь лет при дворе и знал «многие тайны». Но ложь Массона и его осведомленность отнюдь не противоречат друг другу. Они лежат как бы в разных плоскостях. Перед ним не стояла цель создать правдивые мемуары. У памфлета иные задачи, иной круг потребителей и иные приемы в работе с фактами. Другую методику, чем при исследовании воспоминаний, должны применять и ученые, используя данный источник. Это, к сожалению, не всегда понимается.

Например, заметно, что в описании жизни екатерининского двора очень много от тогдашней литературы. Недаром автор замечал, что «публика ничего не теряет» из-за сожжения ряда страниц: «На свете довольно похабных книг, и те, кто их читал, без труда поймут, что Екатерина была таким же философом, как и Тереза». Приведенный пассаж обращал читателя к непристойному роману маркиза д’Аржанса «Тереза-философ». Этот текст впервые вышел в 1749 году и выдержал во Франции еще пять изданий – так велика была потребность в бульварном чтиве. Хотя «похабных книг» и без него хватало. Например, «Мемуары аббата де Шуази, переодетого женщиной», которые столь интересовали Вольтера [230]230
  Строев А. Ф.Указ. соч. С. 84.


[Закрыть]. Или «Исповедь графа де***» Дюкло, признанный учебник соблазнения. Или «История галантных женщин» Брантома. Или, наконец, романы маркиза де Сада, распространявшиеся тайно и потому особенно желанные.

Да и в серьезной литературе намеков десадовского стиля не мало. Так, в знаменитой «Монахине» Дидро рассказано о том, как юная Сюзанна, отданная родителями в монастырь, оказывается в гнезде самого разнузданного разврата. Вместе с партией проституток отправилась в Америку «непостижимая Манон» из романа аббата Прево «Кавалер де Гриё и Манон Леско». А «Исповедь» Руссо шокировала читателей своими сексуальными подробностями и описаниями детских пороков – именно из нее у Массона возникает образ юношей, занятых онанизмом.

Но не одна французская литература дала пищу воображению автора. Живя в Петербурге, Массон познакомился с ходившим в списках отечественным памфлетом князя М. М. Щербатова «О повреждении нравов в России» и кое-что позаимствовал у него. Так, Щербатов, описывая жизнь времен маленького императора Петра II, особенно порицал его друга князя Ивана Алексеевича Долгорукого. «Пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежнего порядка заступили. Ко стыду века того скажу, что взял он на блудодеяние, между прочими, жену князя Трубецкого… Но согласие женщины на любодеяние уже часть его удовольствия отнимало, и он иногда приезжающих женщин из почтения к матери его затаскивал к себе и насиловал. Окружающие его однородцы и другие молодые люди сему примеру подражали, и можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от турков во взятом городе» [231]231
  Щербатов М. М.Указ. соч. С. 345–346.


[Закрыть].

Естественно, во Франции никто Щербатова не читал, и можно было безнаказанно воспользоваться фрагментом его текста, перенеся события первой четверти XVIII века в дни Екатерины, и приписать бесчинства братьям Зубовым. Курьезно то, что последний фаворит императрицы Платон Александрович в реальности был редким ханжой и постоянно заботился о соблюдении приличий. Виже-Лебрён рассказывала случай с портретом внучек императрицы – Александры и Елены. Она нарисовала их в свободных греческих туниках, по моде того времени. Решив, что у девочек слишком открыты руки и шея, Зубов заявил художнице, будто «Ее Величество скандализована костюмами великих княжон» [232]232
  Виже-Лебрён Э. Л.Указ. соч. С. 30.


[Закрыть]. Пришлось переписать платья. Какова же была досада француженки, когда оказалось, что государыня не требовала ничего подобного. Напротив, она очень любила греческий стиль.

Однако подобные расхождения с действительностью были для книги Массона несущественны. Создатель воспоминаний ставит перед собой цель познакомить читателя с чем-то новым. Автор памфлета, напротив, чаще всего апеллирует к уже знакомому, утрируя и преувеличивая детали. Узнаваемость картины является как бы гарантией ее достоверности. Чтобы Массону поверили, образ Екатерины должен был помещаться в уже известные литературные стереотипы, а не выбиваться из них. Он тем легче прививался в сознании читателей, чем больше скользил по протоптанной колее, укладываясь в рамки одного из расхожих персонажей – пожилой ненасытной развратницы – Мессалины наших дней.

Надо сказать, что французский потребитель печатной продукции был подготовлен именно к такому восприятию русской императрицы целой волной памфлетной литературы. Политическое противостояние порождало бульварные вымыслы самого злачного свойства. Они с охотой расхватывались как в королевской, так и в наполеоновской Франции. Именно по поводу таких книг принц де Линь разразился прочувствованной тирадой на другой день по получении известия о смерти Екатерины: «Я говорю то, чего при жизни императрицы никогда бы не сказал: солнце, освещавшее наше полушарие, навеки сокрылось… Искатели анекдотов, неверные собиратели исторических происшествий, мнимо беспристрастные, чтобы сказать острое словцо или достать денег, злонамеренные по своему ремеслу, захотят, может быть, умалить ее славу; но она над ними восторжествует. Любовь ее подданных, а в армии пламенный восторг ее воинов вспомнятся. Я видел сих последних в траншеях, пренебрегающих хулы неверных, и переносящих все жестокости стихий, утешенными и ободренными при одном имени матушки» [233]233
  Грибовский А. М.Указ. соч. С. 47.


[Закрыть].

Французская неприязнь к России была настояна на горечи политических и военных неудач. Недаром Массон проговаривался о реальной причине неприязни к Екатерине: пока она развратничала, «ее армии били турок, сражались со шведами и опустошали несчастную Польшу» – сателлитов, которых Версаль не смог защитить от сильного противника. Бумажные поля создали простор для публицистического реванша. Сегюр вспоминал, как болезненно императрица воспринимала нападки на себя: «Кто постоянно счастлив и достиг славы, должен бы, кажется, сделаться равнодушным к голосу зависти и к злым, насмешливым выходкам, которыми мелкие люди действуют против знаменитостей. Но в этом отношении императрица походила на Вольтера. Малейшие насмешки оскорбляли ее самолюбие; как умная женщина она обыкновенно отвечала на них улыбкою, но в этой улыбке была заметна некоторая принужденность. Она знала, что многие, особенно французы, считали Россию страной азиатской, бедной, погрязшей в невежестве, во мраке варварства; что они с намерением не отличали обновленную европеизированную Россию от азиатской и необразованной Московии» [234]234
  Сегюр Л., де.Пять лет при дворе Екатерины II… С. 214.


[Закрыть].

Сегюр не раз подчеркивал, что причиной неприязни к Екатерине Версальского кабинета была наступательная внешняя политика России в отношении Турции. «Я часто бывал у императрицы в Царском Селе; она с жаром передавала мне ложные слухи, распускаемые в Европе о ее честолюбии, эпиграммы, на нее направленные, и забавные толки об упадке ее финансов и расстройстве ее здоровья. „Я не обвиняю ваш двор, – говорила она, – в распространении этих бредней; их выдумывает прусский король из ненависти ко мне, но вы иногда верите им. Ваши соотечественники, несмотря на мое расположение к миру, вечно приписывают мне честолюбивые замыслы, между тем, как я… возьмусь за оружие в том только случае, если меня к тому принудят“» [235]235
  Там же. С. 194.


[Закрыть]. Оба конфликта с Россией были начаты Турцией с подстрекательства Версаля. Екатерина действительно не бралась за оружие, пока ее к тому не принуждали.

«– Да, – говорила она иногда, смеясь, – вы не хотите, чтобы я выгнала из моего соседства ваших детей-турок. Нечего сказать, хороши ваши питомцы, они делают вам честь. Что, если бы вы имели в Пьемонте или Испании таких соседей, которые ежегодно заносили бы к вам чуму и голод, истребляли бы и забирали бы у вас в плен по 20 000 человек в год, а я взяла бы их под свое покровительство? Что бы вы тогда сказали? О, как бы вы стали тогда упрекать меня в варварстве!» [236]236
  Там же. С. 215.


[Закрыть]

Такова действительная цена рассказов о «мистериях Кибелы». Репутация императрицы во многом стала заложницей ее политики. Ничего скандального, кроме самого факта существования у Екатерины фаворитов, частная жизнь монархини не содержала. Если бы не обертка из пикантных анекдотов, она и вовсе показалась бы скучной благодаря своей размеренности.