Текст книги "Любовь на коротком поводке (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Глава 51 «Лежать, я сказал!»
– Олег! – хотела позвать громко, получилось – тихо.
Но он услышал, обернулся и молча раскинул руки. Попал костяшками пальцев по стене – наверное, довольно больно, но тишину не нарушил. Поэтому я и услышала шаги моих собственных босых ног. Стометровка, да? Или прыжок в длину? В объятия к мужчине, который вытряс из меня душу!
– Ну что же так долго…
О чем он вопрошал, я не знала. Лишь догадывалась, что не о поцелуе: тот был коротким, но яростным. Болезненным и горьким. Олег прикусил мне губу, и я почувствовала вкус крови – или это поднималась из души горечь: смесь сожалений за упущенные дни: за то, что так долго тянула с ответом. А Олег тянул меня вверх – за руки, но было больно, точно он поднимал меня за волосы.
Мы перескакивали через ступеньки. Агата летела через все три и тыкалась мокрым носом мне в пятки. Но ее никто не прогонял: ни словом, ни делом… Было не до того, надо было попасть ровно в чернеющий на светлой стене прямоугольник открытой двери в спальню. С кроватью-то не промахнешься – такие студенты называют траходромом, но у нас, взрослых людей, это был аэродром: взлетная полоса долго петляла, и сейчас – последний шанс набрать высоту, чтобы белоснежные облака скрыли к чертовой матери нашу мрачную землю, которая слишком долго тяжелым камнем тянула нас на дно в болото сомнений, недоговоренностей и дележа не убитого барана. И что из того, что этими облаками служат серые простыни: мы ведь в Питере, а тут днем с огнем не сыщешь ясного неба над головой. Над моей был сейчас Олег. И так же внутри – внутри головы, и тараканы мигом в страхе попрятались по углам. Я ни о чем не думала: даже о том, как безболезненно выкрутить руки из рукавов: ничего даже если порву платье – почему я должна думать о сохранности чужой вещи… Из моего есть только тело – безумно изголодавшееся по мужским ласкам…
Я подняла руки над головой, прощаясь с платьем и свободой – я сдавалась на волю Олега. Но когда мои руки раскинулись на кровати, точно крылья падшего ангела, я вдруг поняла, что боюсь его обнять. Моя голова – точно отформатированная флешка: я забыла, с чего начинает любовные игры взрослая женщина. Я, точно завороженная девчонка, следила, как футболка скользит вверх по спортивному телу, как на краткий миг защищает меня от пронзительного взгляда стальных глаз, как исчезает в неизвестном направлении – летит догонять мое платье. Что дальше? Обнять?
Но я не успеваю даже сжать пальцы – Олег сжимает их в маленькие кулачки, но не дает возможности погрозить ими: наоборот поднимает над моей головой в знак полной сдачи – и теперь руки болтаются в воздухе: все же у этой кровати есть край, но ночь будет бесконечной, ведь еще только вечер, часы внизу отдыхают вместе со всеми телефонами – здесь время остановилось, а если и отсчитывается, то только тяжелым дыханием… Нет, не Олега, хотя я и чувствую, как его грудь, прижатая к моей, вздымается, точно надутый ветром парус. Это Агата запрыгнула на кровать и нависла надо мной, точно решила узнать, что ищут на моем лице внимательные глаза Олега.
– Пошла вон, – говорит он тихо, почти через смех. – Слышала, что я сказал?
Я слышала, Агата – нет. Не ушла, зато не смотрела больше на меня, решив, должно быть, что во мне нет ничего интересного: Мила как Мила, а вот Олега можно лизнуть – нос его все еще вкусный, а что если попробовать на зубок?
– Пошла вон! – пробубнил он совсем невнятно, потому что его губы встретились с яростным собачьим языком, и о значении фразы я могла догадаться лишь из контекста его беседы с собакой.
Однако ж Агата никогда не изучала иностранный человеческий язык, и Олег не говорил на овчарочьем, а языком жестов не мог воспользоваться, потому что нужно было отпускать меня, а ему делать этого не хотелось, как и мне…
Мне больше ничего и не нужно – пусть продолжает лежать на мне и до боли сжимает пальцы – горячие, раскаленные, накаленные до предела: ток забирается под ногти, перепрыгивает через фаланги, точно препятствия, и после уже беспрепятственно через плечи попадает в горло, откуда вырывается диким смехом.
– Пошла отсюда!
Олег начинает бодаться, и в Агате включается двигатель или пропеллер в виде хвоста: она лает и наскакивает на нас. Один раз даже перелетела через спину Олега, но вот он поднимает планку в виде спины, и Агата упирается мордой ему в ребра…
– На пол! – меняет Олег тактику.
И все равно слова не возымели на радостную Агату никакого воспитательного действия, как и нога, которой Олег пытался оттаранить собаку к краю кровати: она не упала, только яростнее залаяла, оглушительно-звонко, почти как я сейчас смеялась… Мой смех не понравился Олегу куда больше собачьего лая, и он заткнул меня поцелуем, снимая с языка все несказанные мною слова, вырывая из груди сдавленные стоны. Отвечать на поцелуй не имело никакого здравого смысла – весь смысл собрался на кончике языка, который все никак не хотели отпускать губы Олега, точно решили собрать с него весь нерастраченный мной змеиный яд…
Я снова ничего не делала – мои руки зависли над головой, тело провалилось в мягкий матрас, а ноги прошлись под собачьими лапами, точно под триумфальной аркой. Только победителем была не я – я даже не была побежденной: скорее, еще не завоеванным трофеем.
– Лежать! Смирно!
Приказ, наверное, не мне – я уже лежу и смирилась со своим безвольным положением. Заодно проверяю, цел ли мой язык: цел-то цел, но яду не осталось ни на грамм, и я молчу – даже не смеюсь, хотя это дается мне с большим трудом. Вот только дышится теперь намного легче – без яда во рту и без груза на груди: Олег схватил собаку за грудки и повалил на подушки – Агата попыталась встать, он применил ту же тактику, только на этот раз рук не убрал.
– Лежать! С возвышенности обзор лучше! Лежать, я сказал!
Но я поднялась, чтобы избавиться от лифчика самостоятельно – не тут-то было: я даже не успела отвести руки за спину, как Олег перехватил их, и мои локти запорхали, точно крылышки мотылька: беззвучно, хотя Олег и перетянул объятиями лопатки.
– Расстегивание лифчика – самая приятная часть в сексе. Тебе никто этого не говорил?
Я не успела ответить – рука Олега ушла к собачьей морде, сунувшейся ему под руку:
– Я уже в кровать тебя уложил: ну что, тварь, тебе еще нужно?
Я снова давилась смехом – так и буду гадать, когда он обращается ко мне, а когда – все же к Агате. Не понимает, глупый Олежка, что ей, как любой женщине, нужно внимание, тепло и забота. Тепло тоже, несмотря на шкуру, ведь не в одежде счастье, а в том, для кого ее надеваешь и кому позволяешь ее с себя снимать.
– У меня есть план, как обмануть эту наглую тварь, – Олег сначала нагнулся ко мне, а потом все же боднул головой расплывшуюся от счастья собаку. – Залезай под одеяло.
И я залезла – как и была, с одной полоской ткани ниже талии, потому что верхнюю я все же самостоятельно скинула с рук и этими же руками откинула край одеяла, чтобы слить с ледяными простынями мое воспламенившееся долго сдерживаемым желанием тело.
– Пошла в ноги!
Это было точно не мне, но Агата тоже решила, что просьба ее не касается и продолжала стоять почти что на мне, виляя хвостом, а под строгим взглядом полуголого Олега вообще залилась недовольным лаем.
– Ложись спать, – попросил собаку Олег, совсем не повышая больше голоса. – Смотри, Мила уже легла…
Я даже глаза закрыла, чтобы умная собака не решила вдруг, что люди ее обманывают. Я даже зевнула – непроизвольно. Треволнения дня вылились в неимоверную усталость. Сейчас ещё усну в холодной чужой постеле сном младенца.
– Ну, спи!
Наверное, это снова Агате, потому что вряд ли Олег хочет, чтобы я уснула без… Без него. И вот одеяло чуть приподнялось, и я почувствовала пяткой его горячее бедро.
– Говорят, собаки спят чуть ли не круглые сутки, – прошептал Олег мне в плечо, пряча в ладонь мою набухшую грудь. – Когда интересно эти сутки начнутся у нашей Агаты?
– Я слышала, что породу овчарок специально выводили очень выносливыми. Типа, пять минут сна – и они снова на службе!
Олег сильнее прижался губами к моей коже, чтобы подавить смех:
– Мила, мне сейчас и пяти минут хватит. Напомни, пожалуйста, своей собаке, что она овчарка...
А что напомнить ему? Что это у нас в первый раз… втроём. И Агате тоже интересно.
– Она не моя собака…
– Хоть в милицию звони: у меня в постеле чужая собака…
– У нас давно полиция, – теперь уже я давилась смехом, не пряча губ в плечо Олега.
– Ну что с ней делать? Шампанским напоить?
– Меня?
– Обеих… Мила, я уже затащил тебя в постель. Неужели и теперь ничего у нас не будет? Агата, пошла вон! – прорычал он хуже любой собаки, когда в крохотный тоннель из наших рук просунулась темная мордочка крота овчарочного типа. – У тебя совести совсем нет? Я тебя мыл. Я с тобой в баскетбол играл. Я тебя на Тесле катал. Я тебя шашлыком кормил. Да я единственный, кто дал тебе миску воды! Ну чего тебе ещё надо, сучка ты неблагодарная?
Агата ответила что-то там утробно, но не уползла обратно в ноги. Олегу пришлось ее туда пинать. Руками все это время он продолжал держать меня или держаться за мою грудь, а подбородком уже просверлил в моем плече внушительную лунку.
– Спи, Мила… С волками жить, по волчьи выть. Вот и буду выть на луну один…
Я отыскала пальцами его щеку – все ещё гладкую, а потом нашла ухо – оттопыренное и потянула на себя, к себе, на меня… Наши губы встретились и решили не разлучаться, а руки сами начали искать врезавшиеся в кожу трикотажные резинки, чтобы затолкать мокрые тряпочки под Агату, чтобы той мягче спалось. Пять минут или все десять, или даже полчаса мы почти не меняли положения наших тел: когда мир сужается до двух людей, достаточно односпальной кровати – остальное можно смело отдавать собаке. Олегу же я отдавала щеки, лоб, кончик носа, мочку уха, шаловливый пальчик, мягкую грудь, ямочку на подбородке, родинку на ключице: всего этого было много и одновременно мало.
Сладкие секунды таяли в пальцах, сбившееся дыхание тонуло в недовольном грудном урчании собаки. Но лишь я делала попытку приподнять с подушки голову, как Олег тут же отправлял меня обратно поцелуем: глубоким, требовательным – собственническим. Он безропотно отдал чужой собаке свою постель, но ни с кем не собирался делиться своей девушкой.
Глава 52 “Две чучундры”
Я открыла глаза и тут же закрыла: я, конечно, допускала возможность проснуться в постели одной, но никак не наедине с Агатой: собачья башка на соседней подушке, глаза полуоткрыты… У нее счастье, а у меня? Я приподнялась на локтях – собака тут же вскочила на все четыре лапы и уставилась на дверь: я тоже обернулась: к Олегу в спортивных шортах.
– Ты где был? – спросила, чтобы уточнить, что меня ждет, когда он подойдет ближе: от собаки пахло не очень приятно.
– Под дождем.
А я и не заметила его мокрых волос – решила, что причесался с утра, ведь успел уже побриться. Точно побрился! Это я почувствовала, когда Олег, продавив коленкой матрас, наградил меня утренним поцелуем. Ведь точно наградил, потому что собака получила взашей и свалилась с кровати.
– Пошли, ленивая тварь! Нечего за бабской юбкой прятаться! Пошли, я тебе сказал…
– Там же дождь…
– И что? Жрать она тоже до засухи не будет?
– При чем тут жрать?
– При том, чтобы бока себе не отращивать. Тебя это тоже касается, так что пошли бегать… В джим.
Я села еще прямее, не заботясь об одеяле: лопатки сведены, груди разведены: я – королева.
– Даже не думай… – усмехнулся Олег, убирая с кровати ногу. – Меня на ваши бабские хитрости не возьмешь. Поднимайся и одевайся. Я тебя на велосипед посажу на самую легкую программу. А то эта тварь без тебя не идет больше ни в какую.
– Прекрати называть ее тварью! – не поменяла я позы, потому что видела, как Олег, позабыв образ стойкого оловянного солдатика, опускает глаза к обнаженной женской груди.
– Прекращу! – поднял он взгляд на уровень моих заспанных глаз. – Как только она начнет видеть во мне человека!
– Ты злишься на нее из-за меня? – приподняла я брови не в удивлении, а чтобы перевести вопрос в шутку.
– А ты предлагаешь злиться на тебя из-за нее?! – взмахнул он руками, прямо как маленький. – Такова ваша женская логика? Мила, – теперь Олег встал у кровати на колени и уперся в матрас локтями. – Думаешь, такую ночь я с тобой хотел?
– Извини, – сжала я губы.
– Ты извиняешься? – он смотрел на меня, не мигая. – Это я должен извиняться. Вел себя, как неумелый подросток: вставил, вынул и спать.
– Все было не так, – я сжимала руками одеяло, не решаясь приподнять края, чтобы прикрыться: в контексте нашего разговора это выглядело бы глупо.
– Все было именно так… И у меня внутри до сих пор все переворачивается. Не суметь прогнать собаку…
– Это больная собака, ее нельзя…
Я не успела договорить «прогонять»…
– Это мы тут с тобой больные или скоро ими станем, а она здорова! – взвился Олег. – Только избалованная! И невоспитанная.
– Она боится оставаться одна… – не сдавалась я в желании пробить броню неподвижной маски, заменившей Олегу лицо.
– Мы все боимся остаться одни. Это нормальный страх. И все собаки боятся незнакомых мест. В Штатах семнадцать миллионов собак из семидесяти восьми испытывают тревожность при разлуке с хозяевами. Вот ты мне ответь, все эти семнадцать миллионов пар сексом нормально не занимаются? Только втроем с собакой?
– Откуда подобные цифры? – задала я скорее риторический вопрос, в ответе на который точно не нуждалась: просто хотелось успокоить разбушевавшийся в глазах Олега океан. Не обсуждением посторонних пар хотелось заниматься в первое совместное утро, но господин Лефлер вернулся в спальню не для того, чтобы пожелать мне доброго утра, а чтобы это самое утро испортить. Окончательно!
– Пока эта тревожная тварь спала на моих ногах, я вместо того, чтобы спать у тебя на груди, читал умную книжку. Так вот: Агату надо оставлять одну хотя бы на пять минут – за пять минут она с ума не сойдет, зато научится ждать возвращения хозяина спокойно. Это так называемый индепенденс-тренинг, как у детей. Мы же все одинаковые, и страх – это нормальная реакция на что-то страшное. Во всех приматах природой заложен страх перед змеей или там пауком, и мы, не задумываясь, знаем, что наступать на них очень нежелательно. И есть другое. Так называемый «выученный страх».
Олег тряс перед моим носом сведенными большим и указательным пальцами, а казалась – будто потрясает кулаком. Но он меня действительно потрясал… И словами, и своим видом. И вообще чтением с утра умных книжек.
– Это наша способность учиться на ошибках, – продолжал он незапланированную, хотя бы с моей стороны, лекцию. – Собака запоминает какой-то объект, человека или там ситуацию, которые ей неприятны. И это нормальное желание не желания их повторения: все мы стремимся избежать нового негатива. Вот ты… Ты, – теперь он тыкал в меня этим самым указательным пальцем, точно желал проткнуть насквозь. – Не подпускала меня к себе, потому что боялась, что я окажусь таким же козлом, как твой бывший. Может, я даже действовал как он или говорил что-то похожее, мы же все похожи… Но, черт возьми, с этим надо что-то делать!
Он вскочил на ноги и, набрав полную грудь воздуха, втянул живот: только ничего не сказал, так и стоял раздувшимся атлетом. А Агата уже вновь лежала рядом со мной, и я ее гладила – начала машинально, а теперь уже Олегу назло. Сорваться на собаке из-за… Секса! Вот ведь точно, как ребенок!
– Со мной надо что-то делать? – спросила я, чтобы он не лопнул, как перекаченный шарик. Пшик – и нет его. Хотя если бы его не было изначально, это было бы хорошо, но исчезни он сейчас, мне будет плохо, потому что ночью, что бы он там себе не думал, мне было хорошо: с чувством, с толком, с расстановкой: дольше, чем пять минут уж точно!
– И с тобой тоже… – сдулся Олег. – Читала у Киплинга про мангуста? Там была крыса по имени Чучундра. Вот это ты, точно…
– Ну… спасибо… – хотела только подумать я, но оно само вырвалось.
– А на что ты обиделась? – сказал так, будто действительно ничего не понимал. – Чучундра в итоге вышла на середину комнаты! Кстати, тревожность особенно развита у грызунов. Но им-то, понятное дело, надо чего-то постоянно бояться: особенно современного человека с его ядами. Кстати, словесными тоже…
Чего не подмигнул вместо знака восклицания – непонятно. Зато снова шагнул к кровати, плюхнулся на нее обеими коленками и обеими руками обнял нас обеих – Агата, правда, вывернулась. Я – нет, уткнулась еще, как дура, ему в грудь: она пахла чем-то, чем-то знакомым – чем-то ставшим знакомым за одну единственную, дурацкую и жутко короткую ночь.
– Надо чтобы у моих обеих чучундр, эндорфины вырабатывались и выходили. Маленьких, особо буйных, детей пеленают, а остальных… взрослых детей – обнимают.
Олег еще сильнее стиснул мне плечи – до хруста: или это трещали под его натиском устои моего прежнего мира? Но ведь я еще не перешагнула невидимую границу между нашими мирами – если только ступила на качающийся, висящий над пропастью, мостик – и мне страшно занести ногу для следующего шага. Куда вообще ведёт эта дорога, по которой Олег меня тащит? В никуда?
– Знаешь, что такое тигмотактическое поведение?
Боже, он тащит меня в дебри какой-то психологии и доведет меня сейчас до панической атаки!
– Не знаю…
Он отстранился – совсем чуть-чуть и провел пальцем мне по щеке.
– Это реакция на прикосновение: она может быть как положительной, так и отрицательной. Вот Чучундра при соприкосновении с реальным миром прижималась к стене. Она искала в ней опору, а ведь опору можно найти даже в воздухе, если представить, что он тебя поддерживает… Не понимаешь?
Я мотнула головой.
– Говорил же, что не умею объяснять, – поджал он губы и пожал плечами. – Это я про Киплинга из-за книжки вспомнил… С братом постоянно в машине крутил. Интересная книжка. И про собак интересная. Я еще, правда, не дочитал…
Он снова провел пальцем по моей щеке – теперь уже по другой, и я вздрогнула, от желания, и даже сглотнула: хотелось сделать это тихо, но не получилось.
– Знаешь, – он приблизил ко мне лицо, но не поцеловал. – У животных при тревожности повышается сердцебиение и давление, учащается дыхание… Но ведь у человека это происходит не только, когда он или она чего-то боится.
Это он мое состояние без аппаратуры сейчас проверил? Одним взглядом.
– Я боюсь, что ты меня сейчас отпустишь, и я упаду… – поспешила я опередить его с шутливым ответом.
Он усмехнулся, но явно своим собственным мыслям. Мои потуги звучать смешно не принесли результата. Смешно я только выглядела.
– Если я тебя отпущу, то упаду сверху… Но тогда у Агаты шерсть встанет дыбом, мышцы напрягутся, потоотделение повысится, и она в итоге закапает нас слюной. В таких нечеловеческих условиях я отказываюсь заниматься с тобой сексом. Сначала мне надо окончательно озвереть… Но я уже близок. Если ты сейчас же не оденешься и не пойдешь со мной на тренажеры, я за себя не ручаюсь. Знаешь, – Олег отскочил от кровати, точно теннисный мячик, – о чем я точно не скучал в Калифорнии? Так это по питерскому дождю. Мила, ну пожалуйста… Ты-то хоть относись ко мне как к человеку! Как к мужику, не прошу. Пока не заслужил…
– А что я могу надеть на тренажеры? Платье?
– Да хоть платье! Просто оденься уже! – и рассмеялся, спрятав лицо в ладони, а я быстро свесилась с кровати, чтобы узнать ночную траекторию полета моего платья. – Я с чего начал-то свой рассказ…
Да черт тебя знает, с чего ты начал и что нес… Я сунула руки в рукава, голову – в ворот, и спрятала грудь под ткань, слишком тонкую, чтобы скрыть восставшие из-за мужских рук соски.
– Любую здоровую собаку запри в незнакомом месте, она будет ходить из угла в угол и нервничать. У нее все гормоны повысятся. Это то же, что и панические атаки в людях. Люди в этот момент думают, что сейчас сойдут с ума или умрут. Некоторые пытаются выбраться из места, где им плохо, а кто-то просто в обморок грохается – уходит от действительности иначе. Вот у меня сейчас все наоборот – я заперт в знакомом месте со знакомой женщиной, но гормоны у меня зашкаливают, и мне просто необходимо сбежать на беговую дорожку. Потому что если я грохнусь в обморок, тебе будет меня не поднять…
Я слезла с постели и сразу почувствовала под коленкой мокрый собачий нос. Хотелось по нему щелкнуть – все из-за тебя, Агата, все это из-за тебя…
Глава 53 «Хорошо два раза»
– Мила, помнишь слова Карлсона? – вопрошала я свое отражение в зеркальной створке шкафа в брошенной мною спальне в доме некой Лолы, от которой не было ни ответа, ни привета, хотя я на всякий случай послала ей фото дочери Агаты, чтобы мать, если ее это вообще интересует, знала, что собака жива и здорова.
А я вот была ни жива, ни мертва и уж точно не здорова – глаза горели, и я напомнила себе про спокойствие, только спокойствие. Только спокойствия как раз мне и не хватало, чтобы сделать в отношениях с Олегом следующий шаг – очень важный. Я решила сказать ему всю правду. Правду совсем не страшную – что Макс мне не брат. Всего-то!
Я так и сказала своему отражению: мол, Макс мне не брат. Не знала, что ли? Что смотришь на меня такими удивленными глазами? Отражение облизало губы – черт, спорт до завтрака – это хорошо, но хотя бы стакан воды следовало выпить. Впрочем, мой спорт еще не начался: я оставила Агату с ее разлюбезным Олегом и побежала переодеваться в спортивное. Лефлер меня б еще в шляпке на велик усадил! Ах, да… Шляпку я потеряла. Но голову пока нет!
– Макс мне не брат, – повторила я еще раз, и удивления в глазах зеркальной Милы или Ылым больше не было.
Как не было в русском языке и слова на букву «Ы»… Ну не пошлет же меня Олег на три буквы… Повода нет… Ну и что из того, что мама, к которой я не горю желанием возвращаться, живет не далеко во Пскове, а тут, близенько, в Московском районе Санкт-Петербурга?
– Макс мне не брат… – повторила я еще раз для закрепления и подкрепила крепким: – Мила, ты дура!
И отражение этой дуры закивало очень, скажу вам, рьяно. Ну, так бы давно! Вот я уже в шортах, майке и в кроссовках. Готова к бегу от обмана к правде. От дурацкого детского обмана. Так и скажу ему, что он сам вынудил меня солгать. Мол, говорить всяким грузчикам свое настоящее семейное положение я не считала нужным… Да ничего Олег не спросит, если только поржет надо мной. Ну и я вместе с ним – над собой же!
Сейчас для храбрости дернуть стаканчик… холодной водички и вперед! К правде! Под зонтиком! По-питерски! Я ж тоже питерская девочка, не только Агата!
Она встретила меня в спортивной комнате с поводком на шее. Что за фигня? Ах, да… Олег же, несмотря на все мои протесты, обещал научить собаку бегать по беговой дорожке. Чем бы дитя не тешилось, только бы Лолина собака осталась целой и невредимой, о чем я написала в ежедневном отчете по работе догситтером.
– Мила, мне надо с тобой поговорить, – встретил меня Олег совсем не радостной улыбкой, а моя – натренированная перед зеркалом в прихожей его дома, так и осталась на лице.
Но все же я смогла опустить глаза к собаке – внешних повреждений не наблюдалось, да и тренажер не был включен, хотя Олег и стоял подле него.
– О чем поговорить? – спросила я уже с опаской, удивленная собственной реакцией на его хмурый вид, которая вылилась в легкий холодок, пробежавший по позвоночнику вниз.
Чего я так испугалась? Что он уйдёт? Вернее, попросит уйти меня. Все может быть. Уже и собаку пристегнул. Зачем ему дама с собачкой, когда можно легко найти беспроблемную бабу…
– Я уезжаю в Москву на пару дней.
Я смотрела на него не мигая и надеялась, что не кусаю в этот момент губы: как-то лицо омертвело, и я совершенно перестала его ощущать.
– Вечерним поездом и… – он на секунду закусил губу. Всего на секунду! – Очень надеюсь вернуться не позже вторника. Ты замечательно сыграла свою роль…
Теперь я перестала ещё и дышать.
– Гошка спросил, надо ли прислать кого-нибудь присмотреть за тобой…
Олег усмехнулся. Я – только в душе собственным страхам. Господи… Я и без физической нагрузки уже вся мокрая. Вторник… Вторник-потворник, вот все и скажу, когда вернется из Москвы. Сейчас пусть занимается рабочими делами.
– А я хотел, чтобы за тобой сегодня бабушка присмотрела, – это Олег сказал уже собаке. – Тебя спас дождь, зверюга, но в среду поедешь на дачу, поняла?
Не знаю, как у Агаты, но у меня сердце стучало в висках. И от среды, и от вторника, и от этого уже почти прожитого воскресения и двух одиноких ночей, которые ждали меня впереди: и совсем непонятно, в каком доме мне следует их провести.
– Ну, давай, давай… – Олег тащил собаку за поводок. – Покажем Миле, чему мы с тобой научились, пока она штаны искала…
И подмигнул мне, но я же выглядела не по-дурацки, а по-спортивному. И даже ни одна дождинка на меня не упала!
– Агата, ну чего ты? У тебя же все получалось! Чего ты сейчас боишься? Милу? Она хорошая, не кусается… Тявкает иногда, правда…
Сейчас я молчала – ему на зло. Мне было интересно увидеть собаку на беговой дорожке. Не знаю, что у нее там получилось, но сейчас Агата крутила башкой и выкручивалась из ошейника – Олегу даже пришлось подхватить ее под пузо и поставить на ленту, как оказалось, уже бегущую – пусть и медленно, но неумолимо ускользающую из-под всех четырех собачьих лап. Агата не лаяла, лишь затравленно озиралась. Лаяла теперь я, но меня быстро попросили заткнуться – без мата, конечно, но все же довольно грубо.
– Камон, Агата! Ну…
Олег сидел на корточках, а сейчас встал перед дорожкой на колени, чтобы легче было гладить собаке спину. Агата – ну, а что ей оставалось – бежала все быстрее и быстрее, а я, следя за перемещением ее лап в воздухе, уже сама готовилась грохнуться в обморок от головокружения.
– Мила, это не я придумал, а умные люди, – выдал собачий мучитель, когда я сделала шаг к тренажеру, чтобы спасти бегунью.
Дай ему волю, Олег заставит бедолагу пробежать марафон!
– Из собаки должна выходить энергия. Особенно из овчарки. Чем меньше сил, тем больше спокойствия – это у всех людей так… Ну, – усмехнулся он, глядя на меня снизу вверх. – И у собак тоже. Но у людей важнее, так что нечего стоять тут. Залезай на велосипед. Там только «старт» осталось нажать и вперед.
– А ты? – спросила я с вызовом.
– А я, – растянул Олег два звука на две минуты. – У меня от нервов все нерастраченные ночью калории сгорели. Я действительно не хочу от тебя уезжать… Эта работа опять мешает моей личной жизни. Да будь она проклята!
– Работа? – облизала я губы, хотя умоляла себя этого не делать.
– Конечно же, личная жизнь! Давай, личная жизнь, лезь на велосипед. Я же не просто так столько бабок отвалил за эти куски железа. Они должны хоть кому-то приносить реальную помощь!
Всего лишь беговая дорожка, велосипед и… фиг его знает, как называется: что-то там на руки… Нагрузка. У меня она была без всякого тренажера – я, кажется, пытаюсь поднять неподъемное: отношения с Олегом Лефлером.
– Ты там не думай, это всего лишь разминка. Потом нагрузка возрастет…
Черт, он про педали, а не про мои мысли… Но он прав, еще как прав, с ним час от часу не легче!
– Ну, хорошо?
Интересно, кого он спрашивал – меня или Агату? Прошло всего полчаса, а мы обе выдохлись – были мокрыми, как мыши. И собака явно не обиделась бы сейчас на такое сравнение. Из бассейна, который сейчас был у нас за спиной, мы с ней вылезали более сухими.
– Сколько еще? – спросила я, дуя себе под нос.
– Да там же написано…
Олег снял собаку с дорожки и встал напротив велотренажера, чтобы взглянуть на дисплей вверх тормашками.
– Три минуты… Ну, хорошо?
Я снова ничего не ответила, а собака стояла рядом с высунутым языком и тоже молчала, хотя, может, мы просто не могли читать язык жестов ее хвоста… Мой тоже болтался на спине, мокрой, как и моя шея. И грудь, и лоб… Боже, почему мне так тяжело?
– Хорошо? – заладил Олег, и я поняла, что он не успокоится, пока не получит утвердительного ответа.
– Хорошо.
– Хорошо-хорошо… Памаимкитоф…
– Что? – переспросила я, не разобрав его бубнежа.
Или чтобы просто не смотреть в его прищуренные глаза: ну не мог же он мною сейчас любоваться? Здесь зеркало во всю стену, так что я тоже вижу, на что он смотрит с такой наглой улыбочкой. Восхищаться нечем!
– Что там бог сделал в третий день?
Я пожала мокрыми плечами, скрипнув еще более мокрыми подмышками. Мне было плевать, что бог сделал… Что Олег сделал со мной – или что я сама с собой сделала, этот вопрос занимал меня куда больше!
– Что б ни сделал, он сказал «это хорошо» два раза. Памаимкитоф… Это на иврите…
– Ты знаешь иврит?
– Нет, я просто знаю одного раби. Знал его с женой еще по Питеру: он уже там свихнулся… Сейчас жена ему, кажется, седьмого рожает… Я один раз имел глупость позвонить ему по работе в субботу… Впрочем, Регина мне потом призналась, что у ее мужа в отличие от других мужей, есть хотя бы один выходной… Ну вот, Илья и рассказал мне, что раз во вторник бог сказал «это хорошо» два раза, поэтому вторник у евреев принято считать хорошим днём. Ну, у русских тоже ведь вторник-потворник…
Боже, я ведь только что думала о том же… У дураков, как говорится…
– Поэтому израильтяне все важные встречи пытаются назначать по вторникам, а вот в Сингапуре почему-то четверг – счастливый день, и мой босс все глобальные решения принимал по четвергам. А мне придется сделать это в понедельник… Может, мне вообще в Москву не ехать, а?
– Почему?
– Потому что крокодил не ловится, не растет кокос… И я ужасно не хочу от тебя уезжать…
Он потянулся к моим губам – дурак, они же горькие от пота! Но он их подсластил – и от избытка сахара в крови я закрутила педали еще сильнее, пока Олег не схватил меня за коленки.
– Хватит…
Его руки скользнули вверх – и под его ладонями кожа мгновенно высохла.
– Вторник-потворник, верно?
Я кивнула – не зная, правда, на что… Нет, знала: он надеялся, что во вторник у нас будет все по-настоящему, а я надеялась, что будет все еще и по-честному.
