Текст книги "Гильдия. Трилогия"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 84 страниц)

– Боги изъявили свою волю! – пронзительно орала тощая и желтая, как сушеная рыбина, Зариви Береговой Ландыш, пребывающая в девичестве сестра короля-отца. – Огонь! Огонь и смерть ниспослали они на этот грешный дворец! Я говорила!.. Я всегда говорила!.. Мы все погибнем!..

– Цыц, дуреха! – Эшузар не церемонился со своей сестрой-близнецом. Говорят, даже во младенчестве, лежа в одной колыбельке, они тузили друг друга кулачками. – В храме и гореть-то нечему, кроме твоей кошмарной юбки. А смертей во дворце нет и не будет… если ты у меня не дочирикаешься.

Старая принцесса, зная характер брата, сбавила голос, но продолжала вещать:

– Это гнев Безликих!.. На развращенность двора!.. На нынешнюю молодежь!.. Я всегда говорила… А ты мне не грози, Эшузар, за меня племянник заступится, он мне всю жизнь как дитя родное!

«Дитя родное» слушало выжившую из ума тетку вполслуха, разглядывая двух других женщин.

Вид красавицы вызвал у короля улыбку. Такой ее при дворе еще никто не видел: растрепанная, заплаканная, чумазая… и все равно прехорошенькая!

При взгляде на Айлу король вспомнил о сыне и тут же послал слугу за принцем.

Услышав это, красотка немедленно прекратила рыдать и принялась украдкой приводить себя в порядок. Это выглядело так мило, что король улыбнулся.

Впрочем, он тут же вновь помрачнел, потому что очаровательная Айла ничего толком не смогла рассказать о пожаре.

Да, она пошла в храм… праздник ведь, да еще и зубы у нее болели… из-за этих зубов даже шествие… без нее… а ведь она должна была… о-о… одной из Щедрых Дам… (Тут опять обильные слезы, отираемые отеческой рукой государя.) Ни жрецов, ни учеников в храме не было, лишь стояла на коленях перед одним из жертвенников светлая принцесса Зариви… рядом еще была ее служанка… Айла решила, что жертву принесет потом, когда вернутся жрецы, а пока, по примеру принцессы, просто поделится с богами своими печалями. И когда она опустилась на колени перед жертвенником… Перед каким? Этого она не помнит, она хотела обойти все, праздник же, а у нее зубы болят, она даже к шествию не смогла… ах, это она уже говорила, да?.. Но ведь это ужасно, она же столько лет была Щедрой Дамой, она еще девочкой первый раз выехала… ах, не надо про это, да?.. Она стояла на коленях и жаловалась Безымянным на свое горе. И вдруг сзади полетели искры… запах такой мерзкий! Загорелось платье, ужас такой… вот, оборочку пришлось оторвать! Искры попадали на руки, так больно… вот следы на коже, страшные пятна, неужели это навсегда?..

И руки, нежно-розовые руки с маленькими красными пятнышками, так доверчиво протянутые к собеседнику, что хотелось их поцеловать…

Разумеется, король сдержал этот глупый и неуместный порыв и обернулся к служанке.

Та, по своему скромному положению, истерик не закатывала (хоть и была взволнована), рассуждала здраво и отняла у короля меньше времени, чем придворные дамы. Увы, она ничего не видела, потому что светлая принцесса Зариви, беседуя с богами о развращенности нынешней молодежи, расчувствовалась до слез, пришлось поднести ей флакон с ароматической солью. В этот миг все и началось – да, именно так, как описала госпожа Айла.

Гнев богов? Ну, не ей, простой служанке, гадать о воле Безликих, но зачем богам портить собственный праздник! Уж скорее, какой-то мерзавец расстарался, чтоб ему в Бездне до золы гореть! Заглянул с порога, увидел, что три женщины обернулись к жертвенникам и на него не смотрят, и кинул какую-то дрянь на огонь… Ну да, огонь горел на всех жертвенниках. Жрецы одного ученика оставили за пламенем присматривать. Но мальчишка куда-то отлучился…

Король мысленно еще раз пообещал себе потолковать со жрецами, обленившимися на дворцовых хлебах и распустившими учеников, и обернулся к слуге, который возник на пороге.

– Государь, принца нет в его комнате.

– Где же он?

– Прислуга уверяет, что принц упоминал о любовном свидании сразу после шествия.

– Так он уже в постели у какой-то дворцовой шлюшки?!

Услышав эти слова, красавица Айла побелела.

– Может, он у Венчигира? Они часто вместе…

– Да, государь, я спросил. Кузен принца тоже куда-то исчез…

– Сопляки, гаденыши, паршивцы, нашли время… – привычно начал было Эшузар. Но тут ввели «крысолова», посланного командиром городской стражи.

Стражник сообщил, что пожары в храмах потушены, зато начались поджоги и грабежи на улицах, где живут горожане побогаче. Смятение среди народа растет. Верфи атакованы толпой мятежников, но благодаря распорядительности сотника Батуэла натиск отбит. К Батуэлу уже отправлено подкрепление.

– Пошли гонца на Фазаньи Луга! – в ужасе обернулся Эшузар к сыну. – Сейчас же пошли!

– Уже, – кивнул Зарфест. – Еще когда шествие повернуло во дворец. И в казармы к Алмазным послал, и на Фазаньи Луга к приезжим властителям. Сегодня в городе будет много крови.

* * *

– Сегодня в городе будет много крови, господин мой, – сказала женщина в темном плаще. Набросив на голову капюшон и низко склонив голову, она смиренно стояла перед посланником Хастаном.

– А я что, потеряю из-за этого сон и аппетит? – раздраженно отозвался посланник. – Я плачу не за резню, а за пожар на верфи. И плачу, между прочим, не медью!

– Не будет пожара, – вздохнула женщина. – Когда Шершень меня сюда отправлял с новостями, оставалась надежда. Но по пути я видела отряд, который шел к верфи. Он втопчет наших в песок.

– Медузы вонючие! Требуха селедочная! Не вышло штурмом – измыслили бы хитрость! Вызвали бы их командира вроде как на переговоры… или другое что…

Вместо ответа женщина подняла голову и откинула капюшон.

Хастан оборвал фразу.

Лицо Лейтисы было густо расцвечено свежими багровыми кровоподтеками, глаза заплыли, нос распух. Чудом уцелевшие алые губы дерзко улыбались с этой жуткой маски.

– Была и хитрость, да сорвалась! – весело объявила женщина. – Измолотили меня, как лису, что в курятнике изловлена!

Гнев Хастана ушел, как вода в песок. Нет, не жалость к избитой Лейтисе чувствовал он сейчас, а стыд. Стыд мужчины, который отправил свою женщину в бой, а сам остался дома.

– Ладно, – сказал он мягко. – Синяки сойдут – еще краше станешь.

– Знаю, – хладнокровно ответила женщина. – Первый раз, что ли?

– А верфи… да, жаль. Но я чувствовал, что дело сорвется. Вот это при себе держал, наготове…

Взяв женщину за руку, Хастан положил ей на ладонь тяжелую бронзовую рыбку.

– Погляди, как смирно лежит, хвостиком не вильнет… а ведь сила в ней, и немалая!

– Она волшебная? – без страха, с любопытством спросила Лейтиса.

– Нет. Но она хитрая, эта рыбка. Если этой ночью доставить ее туда, куда я укажу, то завтра она вернется. И приведет с собой стаю акул!

* * *

Чешуйка не первый раз входил в уютный домик возле Старого Рынка. Разумеется, не через зеленую дверь, на которой изображена была алая роза (и впрямь напоминавшая кочан). Нет, Чешуйка заходил через черный ход, таща корзинки с провизией и болтая с тетушкой Саритой, кухаркой, живущей при двух молодых и веселых хозяюшках домика.

И сейчас он крутился под кухонным окном, кидал камешки в ставни и жалобно взывал к доброй госпоже Сарите, которая не даст ему помереть на пороге! Он маленький, ему во взрослую драку угодить – пропасть! Стопчут его, как стадо – котенка!..

Произнося эти позорные слова, беспризорник зыркал по сторонам глазищами: не видит ли кто его унижение? А потом начинал канючить еще умильнее.

Вероятно, в малыше жила искорка актерского таланта, потому что свершилось чудо: в ставне откинулся небольшой квадратный «глазок». Чешуйка постарался принять несчастный вид…

И вот она, награда артисту: сидит Чешуйка на кухне (у самой двери, чтоб не наследил), а на коленях у него глиняная миска. Деревянной ложкой уплетает он вчерашнюю похлебку, которую сегодня отказались доедать эти две кривляки, две ломаки, две придиры несусветные, которые не ценят стараний кухарки Сариты. И искренне удивлялся капризам девиц: похлебка – хоть короля корми!

Чешуйка, голодный, как волчонок, едва не забыл о поручении, с которым он был сюда прислан. Но все-таки вспомнил, честь ему и хвала.

– И в такую нехорошую пору вы здесь втроем? Ни одного мужчины в доме?

– Ой, малец, мне и самой страшно! Одни женщины в доме! А ежели какой сброд вздумает в дверь ломиться? И подумать страшно!

– А ты говорила – вокруг твоих барышень всегда господа крутятся! – подначил ее хитрый беспризорник.

– Ждали сегодня одного, да в такой день все по домам сидят…

И словно ответом ей – стук в дверь! Не в черную – в парадную дверь! Властный стук, уверенный!

Кухарка охнула и, забыв про «гостя», помчалась из кухни по коридорчику. Чешуйка шмыгнул следом. В его сердце дозорным барабанщиком проснулась надежда, рассыпала частую дробь.

Он остановился за портьерой, отделяющей коридор от просторной прихожей. Выглянул из-за тяжелой пыльной ткани и увидел, как старуха возится с засовами. И еще увидел, как сверху, через высокие перила винтовой лестницы свесилась головка в светлых кудряшках и провизжала:

– Сарита! Родненькая! Задержи! Я лохматая! И не одета!

Кудрявая головка исчезла – и вовремя: со стуком сдвинулся последний засов. В прихожую вступил гость.

Чешуйка сразу понял: он!

Молодой господин даже похож на Щегла: рост, гибкая стать, синие глаза… Только этого юношу не принять было за уличного бродягу. Неспешные, уверенные движения, приветливый взгляд чуть свысока… да, этот человек привык, чтобы ему повиновались!

Все эти мысли у беспризорника слились в короткое выразительное: «Ух ты!..» И еще – в тоскливое предвкушение грядущих неприятностей. Потому что если у Щегла такая родня, пусть и дальняя, то во что же это он, Чешуйка, вляпался?..

Тем временем Сарита, вновь задвигая засовы, причитала на весь дом:

– Да разве ж так можно, храни нас Безликие?! По самой смуте, по всем этим дракам-грабежам… да без охраны, в одиночку… Да случись что с господином, нам потом греха не отмолить ни на этом свете, ни в Бездне!

– Какие там драки-грабежи, голубушка Сарита? – легко растягивая слова, произнес знатный гость. – Я же тут свое сердце прошлый раз оставил… – Он сбросил плащ на руки засуетившейся кухарке. – К тому же, как видишь, я оделся скромно, чтобы не дразнить уличных добытчиков…

Для распахнутых глаз беспризорника наряд гостя был богатым, даже роскошным. Но кухарка понимающе закивала: мол, верно, такое ли пристало носить господину?

– А где же Кудряшка? – с ленцой поинтересовался юноша. – Что не вышла встречать? Или у нее – ха-ха! – гости?

Кухарка всплеснула руками.

– Да что ж такое господин изволит говорить?! Какие у нее гости?! Кто прежде вокруг нашей птички крутился – она всех разогнала! А что не вышла – так разве господин не знает девчонок? Небось перед зеркалом вертится, вдевает в ушки те серьги, что господин прошлый раз подарил!

Юноша заулыбался, представив себе эту картину… но тут же отшатнулся, потому что из-за портьеры к нему метнулся ком грязного тряпья с воплем:

– Письмо для господина!

Кухарка ахнула, дернулась к дерзкому беспризорнику – уцепить за шкирку, выставить вон! Но господин, разглядев, что перед ним безобидный мальчуган, жестом остановил ее.

Чешуйка, воспользовавшись выхваченным у удачи мгновением, завопил:

– Господин, Щегол в беду угодил! Меня за помощью прислал, а то совсем пропадет!

Знатный юноша заметно растерялся, даже побледнел:

– Щегол?.. Не знаю я никакого Щегла… что ты болтаешь, мальчишка? Кто тебя ко мне подослал?

А Чешуйка видел: врет, врет, врет!

– Да у меня же письмо! Господин, его схватили… его в рабство хотят, за море! Если не поможешь, так больше некому…

– Не понимаю, что ты бормочешь… У тебя есть для меня письмо? Дай сюда!

Господин брезгливо взял драгоценный лоскут за уголки, расправил.

– Это – письмо? Я вижу тряпку, измазанную углем.

Да, беспризорник Чешуйка не разбирался в буквах. Но во вранье – разбирался. Жизнь научила, хоть и коротенькая еще.

– Господин, у него другой надежды нет, только ты!.. Господин, ради богов… Господин, в вас же одна кровь… ради нее…

При последних словах беспризорника что-то изменилось в лице юноши. Дрогнул и стал жестким рот, подернулись синим льдом глаза.

– Одной крови, да? – Голос был сухим и негромким. – Это он тебе так сказал?

Знатный господин шагнул вперед. Чешуйка отступил, наткнулся лопатками на стену. Ему бы удрать, да впервые в жизни не слушались ноги. Синие недобрые глаза заворожили мальчишку, как змея завораживает птенца… а ведь не был Чешуйка птенцом, не выживают птенцы в Бродяжьих Чертогах! Но такая была в глазах господина непререкаемая уверенность в том, что его – послушаются!

Белые, холеные, но очень сильные руки протянулись к мальчишке. Позади охнула кухарка. Старая Сарита словно воочию увидела, как эти белые руки сгребают мальчишку, поднимают, ударяют о стену…

Но тут с лестницы послышался звонкий обиженный голосок:

– Сердечко мое, что же ты не идешь?..

На миг господин обернулся к лестнице – и сразу исчезла его недобрая власть над мальчишкой. Чешуйка, дерзкий и проворный, нырнул за портьеру и со всех босых ног помчался по коридору – к спасительной двери черного хода.

6

Растерзанный в клочья отряд мятежников уходил от подоспевшего к стражникам подкрепления… Нет, не уходил – постыдно разбегался, не огрызаясь на ходу, не думая о воле богов. Толпа распалась на затравленные кучки беглецов и на обезумевших одиночек, мечтающих лишь о том, чтобы забиться в какую-нибудь щель.

Жрецу Шерайсу повезло: он нашел такую щель, забился за чью-то поленницу. Но скрывался он не от «крысоловов», а от собственных соратников. Когда двор, где прятался «мятежный жрец», принялись обшаривать стражники, Шерайс выполз из своего убежища, добровольно сдался и был препровожден в тюрьму.

Солнце медленно ползло к западу, но еще висело в небе высоко, слишком высоко, оно словно говорило потерявшим надежду бунтарям: «Не ждите ночной тьмы, она не скоро подарит вам укрытие!»

Сверху солнцу было видно, как на востоке, за городом, оживился, вскипел лагерь на Фазаньих Лугах.

Отряды, пришедшие со всех концов Гурлиана, в праздничный день откровенно скучали, не смея даже затевать потасовки. Но сейчас вокруг разноцветных шатров кипела веселая суета. Помогали господам надевать доспехи, скликали своих приятелей, ушедших в гости к «соседям», лили воду на головы пьяным. Визжали женщины, бранились мужчины, ржали встревоженные кони. Жизнь становилась интересной.

А вот маленькая шайка Айсура, сидящая на крыше чьего-то сарая и соображающая, как им пробиться сквозь кольцо преследователей, не считала свою жизнь интересной.

От шайки осталось трое: хитрюга и плутище Вьюн попался в лапы «крысоловам».

Когда Айсуру в сумятице разгрома удалось отыскать Айрауша и Чердака, он чуть не завопил от радости: братишка жив, братишка рядом! Но скрыл вспышку счастья (нечего баловать младшенького!) и сварливо спросил:

– Ты что ж за Вьюном не уследил? Почему его загребли?

– Да я… это… чего… – виновато заскулил молодой гигант. – Ему старая карга тазом по башке – бряк! Он с ног – брык! Я его за ворот поволок, а тут… эти…

– Да ладно тебе, Айсур! – урезонил Чердак главаря. – В шайке нянек нет, у Вьюна своя башка на плечах. Что ж теперь, из тюрьмы его выволакивать?

Чердак был прав. В мире бродяг царил закон: каждый за себя.

– И что теперь с ним будет? – спросил Айрауш.

Любой, кто задал бы такой глупый вопрос, напоролся бы на ответ вроде: «Возьмут ко двору учителем танцев!» Но Айрауша боги обделили умом, поэтому старший брат разъяснил терпеливо:

– Это как король решит. Или удавка на площади, или на болото с лопатой…

– А еще был с нами такой… рыжий… – вспомнил Чердак. – Он куда делся?

– За рыжего не беспокойся. – Кончики губ Айсура шевельнулись в ухмылке. – Этот не пропадет!

Да, этот уж точно не пропадет!.. Айсур вспомнил, как рыжий небрежно повязал на пояс возвращенный кошелек (не заглянув даже внутрь, не пересчитав деньги) и небрежно бросил: «Ну, вы тут играйте в свои игры, а я пошел!»

И пройдет. Тенью, ветром, змеей проскользнет…

Подгорный Охотник!

Ах, какого дурака свалял Айсур! Не поглядел, у кого кошелек тяпнул! Браслета на руке не приметил! А ведь не зря умные люди говорят: «У Подгорного Охотника красть – нет приметы хуже…»

Как ни странно, молодой вор не злился на того, кто избил его и отобрал добычу. Зависть – это да, зависть не то что в сердце – в печенках засела! Зависть к человеку, который держится так уверенно и ничего на свете не боится. Что ему городская стража? Он небось у драконов перед мордами шастал – и живой…

Отбросив неуместные раздумья, главарь сказал:

– В Бродяжьи Чертоги не пробиться. Переловят, как кроликов.

– А куда, на Старый Рынок? – деловито спросил Чердак.

– Там «крысоловы» не хуже нашего каждую щель знают. Попробуем добраться до «Шумного веселья». Говорят, у Аруза нора есть. Там и пересидим.

– Так он нас и пустил! – бухнул Айрауш.

Айсур и Чердак переглянулись. Иногда у их здоровенного спутника случались вспышки здравого смысла.

– Пустит! – ухмыльнулся Чердак, который в миг опасности соображал не хуже Вьюна. – Мы ему скажем: если нас, мол, «крысоловы» загребут, мы им про трактир такого набренчим – у Аруза все добро уйдет, чтоб от судейских отмазаться!

* * *

Слуги, привешивающие на место дверь, были сердиты и через слово поминали Серую Старуху.

Ретивые стражники, вышибая дверь, изуродовали косяк. Теперь тут плотник нужен, а где ж его сейчас возьмешь, плотника-то?

Но хозяин сказал: в брызги разбиться, а дверь на место водрузить! Доказывать ему что-то было опасно, ибо слуги крепко перед ним провинились. Во время налета грабителей они оба (и старый и молодой) спрятались, забыв о своем долге: охранять дом и господина.

Старший, правда, пытался рассказывать, как сцапал было здоровенного разбойника, но тот, зверюга, отбился и ушел в окно… Хозяин оборвал эти неубедительные россказни, пообещал позже разобраться с трусливыми мерзавцами – а сейчас пусть немедленно приладят дверь, а то стыдно перед всей улицей Старого Менялы!

Перед слугами встал выбор: либо пускаться на поиски плотника в мятежном городе, либо как-то управляться самим.

Потолковав, они решили пока приладить дверь на одну петлю, а изнутри загородить вход тяжелым сундуком. Выходить пока можно и через черный вход.

Сказать легко, сделать труднее. Проклятая дверь не желала вставать на петлю. Уползала вбок, въезжала углом в косяк, норовила прищемить пальцы, умышляла стукнуть по голове…

Поэтому слуги обрадовались, когда ни с того ни с сего объявилась подмога: симпатичный белобрысый парнишка, чей-то раб, бежавший мимо с поручением. («Вижу – люди мучаются, так что ж не пособить?»)

Старый слуга не узнал в дружелюбном юноше «зверюгу-разбойника», помощь была принята охотно. Втроем они взгромоздили тяжелую дверь на место, дружно наплевав на то, что торчит она в проеме только для видимости, и присели на крыльце отдохнуть.

Чтобы вознаградить нежданного помощника, слуги на два голоса, перебивая друг друга, поведали ему леденящую душу историю о налете грабителей. Дайру широко распахнул глаза, ахал, охал и про себя умилялся полету фантазии рассказчиков.

Чуть позже, отойдя за угол, где ждали друзья, Дайру сказал им главное:

– Хозяин подтвердил стражникам, что Шенги ни в чем не виноват. Предлагал ему остаться пообедать. Но он отказался: мол, надо разыскать пропавших учеников. И ушел.

– Вот и славно! – обрадовалась Нитха. – В «Лепешке и ветчине» он прочитает записку и не будет волноваться. Куда идем, к Лаурушу?

– Далековато к Лаурушу, – осторожно сказал Дайру. – Еще стражники загребут…

– За что?! – возмутилась Нитха.

– А за просто так.

Нитха гневно огляделась, словно искала взглядом наглых стражников, которые сейчас ее арестуют «за просто так». Но улица была тиха и пустынна. Не стукнет калитка, не скрипнут ставни, не попадется навстречу прохожий…

Впрочем, прохожий-то из-за угла вывернулся – замурзанный беспризорник в рубахе до колен. Нитха безразлично мазнула по нему взглядом:

– Пусто как…

– Потасовка уползла вслед за шествием, – предположил Дайру. – До самого дворца. Там будет жарко, в богатых кварталах. Никакой стражи не хватит, чтоб утихомирить разбуянившийся город. Но мы сейчас как раз там, где легко нарваться на «крысолова». Потому и говорю: надо пересидеть где-нибудь… как насчет «Шумного веселья»?

– Это где меня рыжая дура за косы пыталась таскать? – капризно надула губки Нитха. – Что-то не хочется. Может, другое место найдем?

– Подумаешь, дура!.. Дуры есть везде. – Нургидана потянуло на философствование. – Не создали боги места, чтоб совсем без дур. Разве что мужская баня – так там дураки, да и не пустят тебя туда. – Он обернулся – быстро, почти незаметно, как учил его Шенги. – А кусочек «Шумного веселья» как раз за нами и тащится. Этот малек возле трактира ошивался оба раза, что мы там были.

Дайру и Нитха так же незаметно оглянулись. Не потому, что боялись спугнуть преследователя, а просто по привычке.

Беспризорник действительно увязался за их компанией. Близко не подходил, но и не отставал.

– Как ты их различаешь, этих воробьев? – сморщила носик девушка.

– На кошельки наши целится, – хмыкнул Дайру.

– Да?.. Ну, я ж его сейчас… – Нургидан обернулся и рявкнул: – А ну, брысь! Кишки на уши намотаю!

Как ни странно, беспризорник не шарахнулся прочь. Наоборот, он, словно получив разрешение говорить, метнулся вперед, грохнулся на колени перед девушкой и заголосил:

– Госпожа Нитха! Ради всех богов, выручай! Если не ты, так больше некому! Он же тебя искал… а теперь ему пропадать, да?..

Нитха отступила на шаг. На нее с неистовой мольбой, с последней надеждой глядели с треугольного чумазого лица серые глазищи, полные… неужели слез? Тех самых слез, что считаются на побережье позором для мужчины любого возраста?

– Ты… погоди, постой… – забормотала девушка в смятении. – Откуда ты меня знаешь? И кого я должна выручать?

– И с какой стати? – добавил Дайру, которому надоели приключения.

Мальчишка заставил себя успокоиться, поняв, что уже одержал пусть крошечную, но победу: его слушают!

– Потому тебя и знаю, что Щегол велел тебя сыскать, – объяснил он более вразумительно. – Помнишь, какая у Аруза вышла свалка?

– Помню. Ну?..

– Щегол мне два медяка дал: беги, мол, Чешуйка, следом, разузнай, что за красотка такая и где живет.

– Кое-кому, – сказал Нургидан задумчиво, – я напрасно ноги не повыдергивал…

– Я за вами увязался, еле догнал, – не дал себя сбить Чешуйка. – И все разузнал. На другой день прихожу в таверну – а вы уже там. И со Щеглом о чем-то журчите. Как вы ушли, я ему сказал: «Звать барышню Нитхой, в ученицах у Совиной Лапы состоит». Он засмеялся, дал мне еще медяшку и говорит: «Эх, Чешуйка, девчонок на свете – что комарья на болотах, а вот такой второй на свете не найдется!» Врезался он в тебя! Влип, как в смолу! А теперь… его схватили… его в рабство хотят…

И мальчишка обрушил на Нитху и ее спутников трагическую историю Щегла.

Нет, беспризорник не потерял голову настолько, чтобы выдать Аруза. Про коптильню он тоже не стал упоминать. Начал сразу с описания пленника, сидящего за решеткой в бандитском логове и ожидающего, когда придет шлюпка с корабля контрабандистов.

Затем Чешуйка выразительно проехался в адрес «поганого родича» Щегла, который предал родную кровь – то ли струсил, то ли какие-то счеты свел. И теперь вся надежда бедолаги-пленника – на девушку, которая на белом свете одна такая…

Все это мальчишка вывалил сумбурно, но отчаянно и жарко.

Трое друзей застыли в растерянности.

– Вообще-то это не наше дело… – неуверенно начал Дайру.

– …Но мы можем разыскать стражников! – твердо перебила его Нитха. – А мальчишка их отведет, куда надо.

Даже под слоем грязи было видно, как побледнел Чешуйка. Он шагнул назад, перепуганный, как бродячий зубодер, которому предложили удалить больной клык у дракона.

– Да я… да чтоб я… ни в жизнь… да чтоб я сдох!..

Дайру (который до того, как стать учеником Охотника, целое лето нищенствовал на рынках Издагмира) первым понял всю серьезность ситуации для мальчишки.

– Про стражу забудь, – объяснил он Нитхе. – Хочешь, чтоб этого ребенка живьем на ломти порезали? Если в трущобах узнают, что он навел «крысоловов»…

– А на кой нам «крысоловы»? – весело расправил плечи Нургидан. – Уж здешних-то крыс мы и сами погоняем! Сходим туда, поломаем, что под руку подвернется. До ужина успеем обернуться, солнце еще высоко.

Дайру безнадежно махнул рукой и, обернувшись к беспризорнику, выразительно произнес:

– Как тебя?.. Чешуйка, да?.. Эх, Чешуйка, Чешуйка, будь неладен тот миг, когда ты сунул в чужие дела свой побелевший от страха курносый нос!

У беспризорника слезы высохли от восхищения: до чего же складно журчит этот долговязый парень в ошейнике! Прямо как актер в бродячем цирке!

* * *

В задней комнате «Шумного веселья», куда не было входа обычным посетителям, царило спокойствие, мир и уют. На столе – вино и закуски, за столом – трое прилично одетых мужчин без спешки ведут чинный разговор.

Загляни сюда стражники из тех, кто хватает по городу беглых мятежников, они бы ушли с досадой: не туда попали! А если бы «крысоловы» оказались настырными и вздумали цепляться к уважаемым гостям, Аруз и вся его семья клятвенно бы их заверили, что господа сидят тут с самого утра.

И не догадаться бы постороннему человеку, что эта троица недавно прибежала в «Шумное веселье». Да не в ворота прошли, а пробрались, таясь, через маленький огородик за сараями – потрепанные, чумазые, у одного на рубахе кровавое пятно: стрелой зацепило. И засуетилась семья Аруза: младшие дочери подали гостям воды умыться, старший сын принес из подвала ворох одежды. А жена Аруза, мастерица по части врачевания ран, вывихов и ушибов, наложила тугую повязку на ребра долговязому парню с волосами, похожими на ворох соломы.

И теперь все трое неспешно пили и закусывали, наслаждаясь сознанием того, что сегодняшние бурные события на время выпустили их из когтей.

Шершень, Красавчик и Недомерок бежали первыми, едва узнали об отряде, что шел на помощь осажденным. Их совершенно не волновало, что на окровавленных прибрежных улочках гибнут люди, которых они обманули красивыми речами и бросили в бой.

Мясникам вредно задумываться о заботах, мыслях и чувствах овец. Чего доброго, и нож не поднимется перерезать очередное горло, и баранина в рот не полезет…

Шершень наскоро потолковал с дружками о том, что городской и дворцовой страже не справиться с вспыхивающими по всему городу кострами мятежа. Да, толпа у верфей разогнана, но лишь потому, что два больших отряда стражи ударили почитай что в одну точку. А на весь город этих сволочей никак не хватит. И дурак будет Зарфест, если не бросит на улицы Аргосмира более грозные силы, чем «крысоловы» и «щеголи»…

И теперь разбойная троица беседовала о вещах, которые не имели никакого отношения к бунту.

– Мой «сосед» так и причитает, так и убивается! – смеялся Недомерок над древним чародеем, живущим в глубине его души.

– Из-за той кото-омки? – понимающе пропел Красавчик.

– Ну да, из-за пергамента, что сгорел. Прямо ручьем разливается: мол, какие планы погибли из-за жалкого раба…

– Не из-за раба, – уточнил Шершень, – а из-за придурка, что вышиб у него из руки котомку. Но Фолиант прав. Этот Шенги со своим выводком цыплят уже второй раз переходит нам дорогу. Надо ему тоже учинить что-нибудь сладкое…

Вдруг главарь умолк, устремив взгляд на свою пустую кружку. Никто не удивился резкому обрыву беседы. Дело понятное: Шершень со своим «соседом» разговаривает…

– Знаете, парни, – через некоторое время протянул вожак, обводя взглядом дружков, – мне сейчас Ураган дельное слово сказал. – А почему эта рукопись вообще у мальчишки была с собой? Почему он ее на праздник потащил, дома не оставил?

Его собеседники озадаченно притихли. А Шершень закончил веско:

– А от себя добавлю: на кой он этот пергамент в Издагмире не оставил? Зачем через Подгорный Мир в столицу поволок?

– Читал, мерза-авец! – догадался Красавчик.

– Мой Фолиант перестал голосить, – ухмыльнулся Недомерок. – И тоже говорит, что поганый щенок знает тайну источника Двенадцати Магов.

– Трина-адцати! – хохотнул Красавчик. – Твой Фолиант себя за-абыл!

– Ну, тайну из мальчишки вытряхнуть легко, – задумчиво протянул Шершень. – По косточкам паршивца разберем, а вытряхнем!