Текст книги "Гильдия. Трилогия"

Автор книги: Ольга Голотвина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 84 страниц)

– Вот что, Пышечка, принеси мягкие туфли – те, старые, в чулане... Сама отнесу отвар госпоже. Гляну, какое счастьице послали Безымянные-Безликие за неустанные молитвы...

Так и получилось, что с кубком отвара на пороге комнаты гостьи встала сама Юнфанни. Она и нарвалась на дикое зрелище: перед зеркалом торчало косматое седое пугало и держало в пергаментно-желтых руках ожерелье.

Юнфанни вскрикнула, уронила кубок. Старуха обернулась – ну и рожа! – и вскочила со стула. Даже в испуге и растерянности трактирщица успела заметить, что на этой твари открытое синее платье с сиреневым корсажем – точь-в-точь как муж описал наряд гостьи.

Жуткая старуха прыгнула вперед, ожерельем стегнула хозяйку по лицу, целясь в глаза. Ожерелье лопнуло, камни разлетелись по комнате. Юнфанни вскинула ладони к глазам, закричала, шарахнулась в сторону. Бабка проскочила мимо нее в коридор.

Дверь была крайней, у самой лестницы. Снизу доносился топот: это спешил на крик жены трактирщик, следом за ним торопился Красавчик.

Юнфанни встала в дверном проеме, махнула рукой:

– Воровка! Старуха! В платье госпожи! Наверх побежала, на чердак!

Вьянчи помчался туда, куда указывала гневная длань его супруги.

Толстячок трактирщик так и не понял, как ухитрился оступиться на знакомой лестнице. Его что-то больно ударило по лодыжке... но там же не за что было зацепиться ногой!

Возможно, эту загадку мог бы прояснить Красавчик, бежавший след в след за хозяином. Так или иначе, трактирщик рухнул под ноги парню, который ловко через него перепрыгнул. Вьянчи кубарем покатился вниз, а Красавчик ринулся на чердак, крикнув через плечо:

– Хозяюшка, помоги мужу!

– Пышечка, ты живой?! – кинулась Юнфанни к супругу.

А Красавчик в два счета оказался на чердаке и на третий счет получил по башке коромыслом. За другой конец коромысла держалась бабка, готовая дорого продать свою свободу.

То ли у молодого разбойника была дубовая башка, то ли старуха в последний миг узнала сообщника и успела слегка отклонить подобранное в куче старых вещей «оружие»... Так или иначе, парень не лег замертво к ногам в синих туфельках. Более того, проявил редкую для себя способность мыслить быстро и толково.

– Снимай платье! – приказал он без тени заикания или «распевания».

– А?.. Как?.. Что?.. Зачем?.. – Бабка в панике вцепилась в платье, словно его собирались сорвать с нее силой.

– Платье снимай, дура! И туфли! Да скорей, а то сейчас набегут!..

Старуха настолько ошалела от происходящего, что подчинилась парню, которого до сих пор презирала и поколачивала по любому поводу.

Скинув через голову платье, бабка осталась во всей своей неприглядной наготе. Подхватив ее одежду и туфли, Красавчик устремился вниз, бросив:

– Жди! Как смогу – приду!

И тут же с лестницы донесся его вопль, полный гнева и страха:

– Да что ж это за притон такой? Воры бегают, демоны летают...

По обрывкам голосов бабка поняла, что челядь и хозяева сгрудились вокруг Красавчика, а тот излагает складную историю, как догнал воровку, уцепил за подол, а та огненным языком вылетела из одежды и унеслась в чердачное окно. Вот и доказательство: платье и туфли – надо же, и не обгорели совсем!

Не успела Лейтиса перевести дыхание и порадоваться неожиданной смекалке парня, как стерва кухарка предложила осмотреть чердак – мол, толпой не так боязно!

Не дослушав, старуха кинулась к чердачному окну и опомнилась лишь на загаженной птицами дощатой крыше. Было холодно, неуютно и страшно... да, страшно! Будь на Лейтисе платье, она не струсила бы принять бой хоть со всеми здешними слугами, но так...

А тут еще опомнилась Орхидея, принялась осыпать ее упреками. Бабка отвела душу, в увесистых выражениях посоветовав «подруге» заткнуться, а потом начала прикидывать, как быть дальше. В комнате должно быть второе платье, в сумке. Добраться бы туда, одеться, собрать драгоценности – и ходу из «Смоленой лодки», чтоб ей потонуть!

А почему не попытаться? Ставни в комнате нараспашку... Только не сообразить, где ее окно... Ах да! Хозяин хвастался, что окна комнаты выходят на море! Отлично! Со двора ее могли бы заметить, а с моря – разве что пара чаек...

Перегнувшись за край крыши, старуха оглядела стену. Открыты два окна. Кажется, ей нужно вот это! Ну-ка, заглянуть хоть глазком...

Рискованно свесившись с крыши, Лейтиса еле удерживалась от падения.

За облюбованным ею окном тощая, похожая на рыбу, до макушки налитая высокомерием мамаша успокаивала такую же тощую дочку, перепуганную криками:

– Дитя мое, ты позоришь своих доблестных предков! Это всего-навсего пьяная свара постояльцев, она не стоит нашего внимания. И запомни: Дочери Рода ни при каких обстоятельствах не визжат, как свиньи!

Она гневно отвернулась от своего робкого чада и узрела в окне лицо висящей вниз головой старухи. Ветер трепал грязно-седые космы.

– Привет, – сказало лицо.

– У-и-и-и-и!!! – завизжала достойная дама так, что любая свинья онемела бы от почтительного восхищения. Затем с отвагой, достойной ее доблестных предков, госпожа рванулась вперед, захлопнула ставни и накинула изнутри крюк.

Бабка, с трудом перевернувшись, встала босыми ногами на резной карниз, который опоясывал здание. Философски сказала то ли себе, то ли Орхидее:

– Ну, бывает, ошибочка вышла.

И, держась за край крыши, двинулась к соседнему окну.

Скользнуть в него вперед ногами оказалось делом пустяковым. Но едва Лейтиса очутилась в комнате, в ноздри ударил кислый винный дух.

Разбросанные мужские тряпки. Сапоги у кровати. Опрокинутый кувшин в красной луже на столе. Меч на стене. Упавший стул. Из-за откинутой занавески, из-под натянутого на голову одеяла – выпученный темный глаз и длинный ус.

– По мою душу?.. – глухо донеслось сквозь одеяло.

– По твою, касатик, по твою, – заверила бабка невидимого собеседника. – Прямиком от Хозяйки Зла. Она любит пьянчуг в жаб превращать, так ты учись, касатик, квакать, в болоте пригодится. Хозяюшка обещала тебя мне в полюбовники отдать! – И, вытянув губы трубочкой, чмокнула воздух.

Мужчина застонал и окончательно пропал в одеяле.

– Не нравлюсь? – удивилась бабка и, подтянувшись на руках, выбралась на карниз.

Вот оно что! Дом стоит к берегу углом, на море выходят сразу две стены. Значит, надо завернуть за угол...

И тут случилось нечто странное. Исцарапанные руки налились силой. Груди, болтавшиеся, словно пустые кошельки, вдруг поднялись так высоко, что сосками царапали стену. Лезущая в глаза прядь была уже не седой, а рыжей.

«Молодею!» – чуть не заорала Лейтиса, но сдержалась. И бодро двинулась по карнизу. Она поверила, что все кончится хорошо. И действительно, без труда обогнула угол дома. И окно, в которое она влезла, ободрав бедра, оказалось ее собственным.

В коридоре еще слышались возбужденные голоса. Лейтису осенила дерзкая мысль. Она рывком сдернула занавеску, закрывающую нишу, и закуталась в нее. Затем смяла одеяло и подушку, как будто на кровати только что кто-то спал. Глянула на себя в зеркало – хвала Безымянным, молодая! Босыми ногами вскочила на постель и завопила так, что «Смоленая лодка» покачнулась, как на стапеле, словно собираясь соскользнуть в море и уплыть.

Голоса в коридоре смолкли. Зато послышались поспешные шаги.

– Госпожа! – воззвал трактирщик. – Ты здесь? К тебе можно?

Лейтиса ответила рыданиями, совсем натуральными: она и в самом деле была когда-то актрисой аршмирского театра.

В комнату ворвались Вьянчи, Юнфанни и Красавчик, остальные толпились в дверях. Все увидели, что на кровати бьется в истерике девушка, закутанная в занавеску. Ее полунагота казалась чистой и очень уязвимой.

– Я хотела... я вздремнуть... разделась, легла... и вдруг... о-о-о... эта ужасная, ужасная старуха... в моем платье... ооо...

Никаких подробностей хозяевам «Смоленой лодки» добиться не удалось. При любом вопросе – разрывающий душу плач. Так и махнули рукой, отступились.

А потом дружно утешали бедняжку, отпаивали ее вином и отваром мяты. Не менее дружно ползали по полу, собирая камни, спасая ожерелье. («Фа-а-ми-ильное! О-о-о! Ма-амино! Ба-абушкино-о-о!..»)

Позже, когда несчастная, всласть наплакавшись, уснула, Вьянчи уныло шепнул жене, спускаясь вслед за ней в трапезную:

– Дорогая, тебе не кажется, что Безликие все-таки есть и они решили наказать тебя за то, что молишься Хвостатой?

* * *

Узкая веранда открывалась в дворцовый сад. Считалось, что государь предается здесь отдыху, который не должен нарушать решительно никто.

На самом же деле на веранде шел напряженный и неприятный разговор.

Фагарш Дальний Прибой сидел в резном кресле с высокой спинкой и глядел в сад. Чем могли привлечь внимание короля эти скучные низкорослые яблони, с трудом прижившиеся на Эрниди? Может быть, он просто не хотел оборачиваться, чтобы не встречаться взором со своим собеседником?

Стройный светловолосый молодой человек держался с подобающей почтительностью, но настроен был весьма решительно:

– Государь, древняя вера пустила слишком глубокие корни. Мы выщипываем росточки, а надо корчевать, корчевать! Такого же мнения и жрец Безликих.

– Жрецу так положено, – откликнулся король, не сводя взгляда с кривых яблоневых сучьев. – А ты не боишься, что начнешь корчевать и весь остров рассыплется? Корни-то и впрямь глубокие.

Воцарилось молчание, затем молодой человек заговорил, и в голосе его звенела с трудом сдерживаемая ярость:

– Так государю угодно восстановить древнюю веру? Будет ли мне приказано снести храм Безликих?

Король резко обернулся, устремил на собеседника твердый взор густо-синих глаз:

– Не смей искажать мои слова, мальчишка! Ведь знаешь, что я сторонник истинной веры. Я щедрее всех жертвую на храм. И я не отменил закон об изгнании Детей Моря, принятый моим дедом! Но... – Голос короля дрогнул, Фагарш вновь глянул на яблони. – Не кажется ли тебе, что истинная вера на Эрниди, как этот сад? Столько трудов, столько затрат, а приживается плохо и плодоносит убого. Жрец недавно взял учеников – оба «с того берега»! Чужие мальчики...

– Государь, каков сад, зависит от садовника. И еще от того, чтобы извести вредных гусениц. Вот увидишь, я прекращу эти ночные собрания, тайные моления... соседние страны перестанут называть нас дикими язычниками. А для начала изловлю мерзавца Шепчущего!

– А! – вскинулся король. Красивое лицо с крупным решительным подбородком и кустистыми бровями просияло. – Тут ты прав! Шепчущий – серьезная фигура! Притащи этого смутьяна ко мне на веревке – и я перестану сомневаться в том, что правильно назначил тебя дарнигаром!

– А государь сомневается? – тихо спросил молодой человек.

Король прикусил губу, словно желая вернуть слово, зря слетевшее с уст.

– Ты же знаешь, меня тревожит твой возраст, больше ничего. Двадцать пять лет – это так мало для Правой Руки... Но вернемся к Шепчущему. Последняя облава... Почему ты заранее не сообщил мне о ней?

– Все вышло слишком быстро, государь. Несколько слов, брошенных пьяным рыбаком... Мне пришлось срочно поднимать своих людей.

– И ни одного ареста?

– Ни одного! Тем более непростительно, что я знаю – Шепчущий был там, был!

– Не огорчайся, мой мальчик! Этот хитрый хорек был не по зубам и твоему предшественнику. А ты ведь совсем недавно стал Правой Рукой.

– Недавно, – кивнул молодой дарнигар. – Но уже готовлю Шепчущему сюрприз. Один купец рассказал мне о специально обученных собаках, которых можно купить «на том берегу». Вообще-то они дрессированы для охоты на беглых рабов, но...

Король вскочил на ноги так резко, что тяжелое кресло отлетело в сторону.

– Собаками?! – страшно выдохнул он. – Людей? На молениях? Там женщины, дети.... Не позволю!!

Таким раскаленным голосом его предок Джайгарш командовал в бою пиратами.

Дарнигар попятился. Но Фагарш остыл так же быстро, как вспыхнул.

– Слушай, Бронник, – вздохнул он. – Я – король, мне приходится думать о том, какого мнения о нашем острове соседи-правители. Но ты – откуда в тебе столько ненависти к приверженцам дори-а-дау? Ты ведь сам из ее потомков!

Юноша вспыхнул. Темно-синие глаза налились обидой. Но он лишь поклонился, молча прося позволения удалиться. Король кивком отпустил его.

Дарнигар, кипя от скрытого гнева, покинул веранду через полукруглую дверь и оказался в зале, на стенах которого красовались доспехи, не дающие правителям Эрниди забыть о свирепом предке-пирате.

Почти за дверью Бронник наткнулся на нового наставника королевских детей. Как его... Айрунги, что ли? В раздражении дарнигар подумал, что учитель подслушивал его беседу с королем, но тут же упрекнул себя за несправедливые мысли и сказал по возможности мягко:

– Ты хотел видеть короля, почтенный? Обычай запрещает тревожить его во время отдыха, если только... ох, не случилось ли чего-нибудь с...

– Нет-нет, дети здоровы. Только... Две женщины хотят, чтобы их допустили к принцу и принцессе. А я не знаю, принято ли здесь такое...

– Что за женщины?

– Одна назвалась сказительницей, но я точно знаю, что она трактирщица. Другую зовут Шаунара, она принесла ясной принцессе снадобье от кашля.

– А-а, этих можно... Впрочем, они наверняка уже у малышей. Эти везде пройдут и нас с тобой не спросят!

– Благодарю господина... Конечно, глупо было с моей стороны сунуться сюда! Там пришел жрец, даже его не пустили, а я по такому незначительному поводу...

– Жрец? – удивился дарнигар. – С чего бы? Ну-ка, сам с ним побеседую.

* * *

Фагарша одолевали невеселые мысли.

Зря он напомнил мальчику о его происхождении. Бронник этого не любит. Другой бы всем хвастал, что он внебрачный сын короля, а этот... Гордый! Или все, или ничего!

И то сказать, плохим отцом был Фагарш мальчику. Даже имени не дал. На то была воля покойной королевы. Женщине, подарившей мужу первенца, нет отказа на первую после родов просьбу, таков обычай. Вот и попросила – не кольцо, не серьги, а чтоб муж не признал сыном мальчишку, который недавно родился в рыбацком поселке!

Пришлось смириться. Но Фагарш заботился о ребенке. Мальчик рос, не зная нужды, обучался грамоте, владению оружием. А в тринадцать лет удрал из дома «на тот берег». В наемники подался, паршивец! И не сгинул, не пропал – ну, как отцу таким не гордиться! Вернулся через десять лет – воин, десятник! Почему вернулся – можно догадаться. Наверняка услышал, что умер наследник эрнидийского престола. Надеялся, что теперь-то отец признает его, объявит своим преемником на троне...

Эрниди – маленький островок. Здешние новости не расходятся по миру из уст в уста. Каким, должно быть, ударом для Бронника было узнать, что отец, восемь лет как овдовевший, успел вступить во второй брак! И что растут во дворце принц и принцесса. Асмите было тогда шесть, Литагаршу – пять.

Бронник все же остался на Эрниди. Стал десятником, потом дарнигаром (к возмущению старых вояк, давно служивших трону, а теперь оттертых молокососом). И все же обида в нем жива. А тут еще неудачная фраза о потомке дори-а-дау... Надо помириться с мальчиком!

Словно услышав желание короля, на террасу вернулся тот, о ком думал Фагарш. С приветливой улыбкой король шагнул ему навстречу – и замер под каменным, тяжелым взглядом молодого дарнигара.

– Государь, – мрачно сказал Бронник, – жрец Безликих принес чудовищную весть – ночью был злодейски убит один из его учеников.

13

– Это все Дайру! Я почти пробился к лесу, да задержался – ему помочь. Если бы он шустрее кулаками махал, мы бы скрылись в лесу, а потом выручили остальных!

– А у нас в Наррабане говорят: «В беде умный бранит себя, а дурак – соседа».

– А... ага... Коза ты заморская! Это я, выходит, дурак, да?!

– Во всяком случае, не безнадежный, раз сообразил, – встрял в разговор Дайру и, не дав возмущенному Нургидану сказать хоть слово, продолжил быстро и серьезно: – Кончай лаяться, есть заботы поважнее!

– Ну, ясно, – все еще сердито буркнул Нургидан. – Как удрать...

– Нет. Как вещи вернуть. Об этом и наши думают. – Дайру повел подбородком, указывая на нос корабля, где с видом безмятежных путешественников сидели трое мужчин. Палуба меж ними и подростками была полна разморенных на солнце пиратов: кто спал, кто играл в «радугу», кто ставил латку на свои лохмотья, двое неспешно возились с парусами.

Нургидан, прикусив губу, уставился себе под ноги. Нитха с отвращением окинула взглядом широкую полосу воды меж бортом и скалистым берегом, поросшим ельником.

Как порадовало бы ребят путешествие при других обстоятельствах! Какой красивой показалась бы Тагизарна, чьи упругие сильные струи походили на обтянутые тонкой кожей мышцы могучего существа, спокойного до поры до времени! Каким удобным показалось бы хрупкое сооружение на корме, где они сейчас восседали, – скамья под навесом из циновок!

Нургидан рассказал бы то, что слышал от бродячих сказителей: берега, изрезанные ущельями и пестрящие пятнами мха, зимой становятся обиталищами троллей – но никто не знает, где чудовища прячутся летом. А Нитха непременно вспомнила бы свою поездку к верховьям Тхрека и затеяла бы с Дайру спор о том, какая из рек шире.

Но сейчас «куриный насест», как его мрачно окрестил Нургидан, был ненавистен ребятам. Их водрузили сюда против воли: Сарх сказал, что здесь детворе будет удобнее и интереснее: отсюда река лучше видна. Разделил пленников, шакал заморский!

Нургидан переживал свое положение тяжелее остальных. Если бы не тихий, но властный приказ учителя, он давно сорвался бы на драку и унес с собой в Бездну столько врагов, сколько хватило бы силы.

– Сарх! – предостерегающе бросил Дайру.

Из каюты, находившейся в палубной надстройке, шагнула в белый день неприятная черная фигура. Наррабанец огляделся вроде бы рассеянно, однако матросы, хлопотавшие с парусами, засуетились как ошпаренные. А прочие быстро сгинули из поля зрения капитана.

Сарх неспешно проследовал на нос и завел с пленниками беседу. Судя по выражению лица, – учтивую. Наемник отвернулся, не желая принимать участия в разговоре. Шенги и Сокол отвечали пиратскому главарю коротко и вежливо, – опять-таки если судить по выражению лиц. (А уж про своего-то учителя ребята знали, какую гадость он может сказать с приветливой улыбкой.)

– Тварь! – оскалился Нургидан, следя за каждым движением пирата. – Ух, свернул бы я ему шею!

– Сиди и не дергайся! – встревожился Дайру. – Ничего ты ему не сделаешь, пока тут вся его шайка! Сейчас с ним надо по-умному. Вроде как с хищной зверюгой – не с ножом кидаться, а приручать понемножку.

– Это его-то? – не поверила девочка. – Сарха? Знаешь, у нас в Наррабане говорят: «Леопарда можно укротить. Но не тогда, когда он уже прыгнул тебе на плечи...»

– Вот именно! – угрюмо кивнул Нургидан. – Кстати, о Наррабане. Ты, принцесса, научила бы меня парочке ваших словечек покрепче, а? Чует мое сердце – пригодятся!

Нитха кивнула понимающе, но с некоторой неуверенностью в глазах.

– Ну... я же росла не в портовом кабаке и не в воровском притоне. Знаю кое-что, но для такого случая мелковато, невыразительно... О! Вот! Любой наррабанец в драку полезет! Очень красивое выражение – йиста-хитхи!

– А что это значит?

– То, чего не может съесть гиена.

– Гиенья блевотина, – уточнил Дайру, который за последние три года освоил наррабанский не хуже Нитхи, а кое в чем и получше.

– Только-то всего? – разочарованно протянул Нургидан.

– Что значит «только-то»? – обиделась девочка за родной язык. – Гиена лопает все, что под морду подвернется. Представляешь, какой пакостью надо быть, чтоб даже такую прожору стошнило?

– Ага, понял. Как там?.. Иста-хихи?

– Не «и», а «йи». Йиста-хитхи.

– Йихта-хити?..

Дайру краем уха слушал, как Нургидан коверкает чужую речь, и внимательно глядел на пиратского капитана, который уже закончил беседу с «гостями» и все с той же ленцой вернулся к палубной настройке.

Навстречу сунулся рыжий помощник, спросил о чем-то. Похоже, сунулся некстати. На скучающей физиономии Сарха мелькнуло раздражение. Вместо ответа он поднял руку и коротко ткнул пирата под ребро. Движение было небрежным, словно капитан слегка отпихнул назойливого собеседника. Но рыжий пират выпучил глаза, с румяной рожи сбежала краска. Оставив беднягу жадно глотать воздух, Сарх отворил дверцу и, пригнувшись, скрылся в каюте.

– Рыжему досталось, – сказала Нитха, прервав девятую попытку Нургидана выругаться по-наррабански. – Гляньте, какой несчастный! Если к нему сейчас подъехать поуважительнее, можно что-нибудь узнать.

– Думаешь? – усомнился Дайру. – А по-моему, наоборот – захочет зло сорвать. Накостыляет для самоутверждения.

– Тебе – наверняка. Но не девушке, которая хлопает глазами и смотрит снизу вверх. – И добавила с умудренным видом: – Уж ты мне поверь. Женщина, которая смотрит снизу вверх, – лучшее лекарство для мужчины, которого обидели и унизили.

– Да? – горько усмехнулся Дайру, знавший унижение не понаслышке. – Ну, попробуй, пока он не ушел. Может, вызнаешь, где спрятаны наши вещи.

Нургидан, оставшийся на обочине разговора, вмешался со всей грубостью решительного человека, которого принуждают оставаться в бездействии:

– Вещи? Какие еще, в трясину, вещи?! Надо пошуршать мозгами, как эту команду за горло взять, а белобрысый за свою суму трясется! Что у тебя там – сменные штаны? Запасной ошейник?

Нитха отвела глаза. Мальчишки постоянно цапались между собой, однако Нургидан редко попрекал Дайру ошейником.

Три года назад, когда по жестокой прихоти хозяина Дайру узнал этот позор, юный Сын Рода подчас позволял себе злые шуточки на его счет. Но всегда получал отпор, да и учитель ясно дал понять, что не позволит издеваться над Дайру. А потом опасная работа бок о бок сделала свое: взаимные насмешки стали мягче, не стегали с размаху по душе.

А сейчас, догадалась девочка, Нургидан растерян и испуган. Но не признается в этом даже себе, только рычит на всех вокруг.

Видимо, это понял и Дайру. Обычно он не спускал напарнику хамства и с добродушным видом говорил в ответ что-нибудь крайне неприятное. Но на этот раз сделал скидку на обстоятельства и объяснил:

– Не мои вещи, а Сокола. Во-первых, волшебный меч, а во-вторых... – Он замолчал, облизнул сухие губы и медленно добавил: – Там должны быть два маленьких бочонка. Ну, как для вина, только не с вином. Я перед отплытием подслушал одну фразу... Если это то, о чем я думаю, то лучше нам всем погибнуть, лишь бы те бочонки в злые руки не попали!

Заинтересованные друзья притихли, но Дайру отвернулся и уставился на проплывающие мимо скалы в зеленом лохматом покрывале дикой смородины и шиповника. Не дождавшись продолжения, Нитха обиженно повела плечиком:

– Ну, я пошла.

По лесенке в три ступеньки она спустилась на палубу. Рыжий пират, тоскливо глядевший за борт, обернулся и хотел рявкнуть на маленькую нахалку, чтоб не шлялась где не велено. Однако девочка заговорила первой:

– Ах, как хорошо, что мой господин подошел сюда! Я сама бы ни за что не осмелилась... Господин – самый главный, если не считать Сарха? Правда?

Пират ошарашенно кивнул.

Прошли времена, когда Нитха жалобно глядела взрослым в лицо и тянула: «Дя-аденька-а!..» Незаметно для себя она освоила новую, не менее убойную манеру. Ее глазищи были полны восхищения и интереса.

– Я догадалась! Я так и знала! Моего господина все так слушаются! И во взоре что-то такое повелительное, властное!

К оловянным буркалам пирата никак не шло слово «взор». Они выражали тупое недоумение, но злости в них уже не было (хотя мелкая паршивка смуглой кожей и черными глазами напоминала ненавистного Сарха).

– Ага, я помощник капитана. Меня Пнем кличут.

– О-о, какое имя для мужчины! Прочное! Несокрушимое! У нас в Наррабане говорят: «Ветку можно сломить, ствол можно срубить, но пока пень уходит корнями в землю – дерево живо!»

(Дайру, с «насеста» прислушивавшийся к беседе, сообразил, что пословицу Нитха сочинила на ходу. И подумал: а много ли поговорок, которыми она сыплет при каждом удобном случае, действительно имеют хождение в Наррабане?)

А Пень с удивлением заметил, что уже не хочется отвесить бойкой девчушке затрещину.

– Ну, чего спросить-то хотела, малявка?

Наррабаночка отвела назад плечи, лукаво склонила набок головку, и вдруг до пирата дошло, что никакая перед ним не малявка, а девушка – очень юная, но весьма аппетитная.

– Я не спросить... Просто занемели ноги, захотелось пройтись по палубе. А вокруг такие грубые, страшные люди!

Подозрения вновь взыграли в простой душе пирата. Вот оно что! Паршивка хочет пробраться к Охотнику! А Сарх четко приказал: держать пленников порознь, так спокойнее!

– Погулять можно. Но только там, где укажу... – начал Пень.

Смуглое личико исказилось от страха. Девушка подалась к собеседнику, словно он мог защитить ее от всех опасностей мира.

– Ой, только не на носу! Пожалуйста! Я вдоль борта, совсем немножко!

Пират опешил.

– А чего на нос не хочешь? Там же этот... твой... ну, учитель.

Девочка боязливо оглянулась.

– Скажу, только не надо смеяться! Не всем же быть такими бесстрашными, как мой господин! Я ужасно боюсь этого грайанца, Сокола. Он же колдун!

Пень хмыкнул.

– Струхнула? А как же твой учитель? Он вроде с какими-то демонами путался... или убивал их, не помню... ну, лапа откуда такая?

– Лапа? Это знак уговора с древними злыми силами: кто убьет Шенги, заживо начнет гнить, как труп на жаре.

Пирата передернуло. А Нитха продолжала:

– К Шенги я привыкла, третий год в ученицах. Но зачем он связался с этим кошмарным Сыном Клана? Сам колдун, жена у него ведьма. Помнишь, про меч рассказывал?

– Вранье небось...

– Вранье? Все сказители говорят, что он вынул свой меч из брюха убитого дракона! И меч этот по свисту прилетит и убьет всех врагов Ралиджа!

– Да? Чего ж до сих пор не свистнул?

– Не знаю. Может, ждет, чтоб его до места довезли. Нам зачем-то надо вниз по реке... О Единый, я схожу с ума от страха! Мерещится, что вот-вот зашевелится та куча... – Нитха нервно обернулась на сваленные на корме мешки. – Лезвие распорет ткань, меч начнет разить всех, кто на палубе! Думаешь, эта бешеная сталь разберет, кто свой, кто чужой?

Пень с опаской глянул на мешки, но тут же опомнился:

– Ты, пичуга, не брякай зря. И не трусь. Вся добыча... все вещи гостей сложены в трюме. Как бы эта железяка сквозь дубовые доски проломилась?

Нитха хотела добавить несколько ужасных подробностей, но побоялась перестараться. Ограничилась благодарным щебетом, заручилась разрешением гулять вдоль левого борта и вернулась на скамью – к довольному Дайру и раздраженному Нургидану.

– Хорошая работа! – кивнул Дайру. – Правда, сам бы я поменьше разводил насчет колдовства. Конечно, припугнуть врага – дело святое, но как бы эти уроды с перепугу нас не перерезали по подлому, со спины!

Его назидательный тон задел Нургидана, который и без того с трудом сдерживался.

– Ты, принцесса, его слушайся! Дайру у нас умный! Читает книжки, пишет стихи, легко брешет по-наррабански! Вот не понимаю – если он такой умный, чего до сих пор от ошейника не избавится?

Нитха отвела глаза, подавила смешок. Один раз белобрысый спустил Нургидану его шуточки, но сейчас наверняка выдаст ему за все хорошее!

Дайру поднял на обидчика кроткий, чуть рассеянный, удивительно простодушный взгляд (что не сулило собеседнику ничего приятного).

– Не понимаешь? Ну конечно... В жизни столько сложного! Я тоже многого не понимаю. Вот давно хотел у тебя спросить: когда превращаешься в волка, одежда не мешает? А то как представлю себе: в лунном свете возникает грозный волк, а задние лапы путаются в упавших штанах!

Нитха хихикнула. Нургидан дернулся было к Дайру, но трудно дать затрещину тому, кто смотрит на тебя наивными, чистыми глазами! Сын Рода мощным усилием воли сдержал гнев и процедил сквозь стиснутые зубы:

– Одежда превращается в шерсть.

– Да? Как же я не догадался! Очень удобно! Вот только... как наяву это вижу... Купаешься ты, допустим, ночью в реке. Тут луна из-за тучи. А ты голый, одежда на берегу! Это что же получится – лысый волк?

Нитха, уже не таясь, расхохоталась.

Разъяренный Нургидан взвился с места и влепил насмешнику увесистую оплеуху. Дайру не остался в долгу, и оба подростка сцепились в злой схватке, выплескивая отчаяние, унижение и страх тяжелого дня.

Нитха взвизгнула, вскочила на скамью. Яростный живой ком, пыхтя и бранясь, покатался у ее ног, закувыркался по всем трем ступенькам лесенки и налетел на Сарха, который опять покинул каюту и шел на корму.

Капитан не стал выяснять, кто прав, кто виноват и из-за чего возникла потасовка. С коротким рычащим словцом он гибко отклонился от катящихся на него драчунов и сильно ударил ногой прямо в гущу свалки.

Пинок пришелся в лицо Нургидану. Подросток, выпустив противника, вскочил. Дайру, мгновенно оценив ситуацию, вцепился в локти напарника, сковывая его движения. Сверху пантерой обрушилась Нитха, повисла на плечах Нургидана, изо всех сил удерживая его.

А пират стоял рядом и спокойно глядел, как двое ребятишек с трудом справляются со своим рассвирепевшим другом.

Подняв залитое кровью лицо, Нургидан с ненавистью бросил слово, которое до этого ему не удавалось выговорить:

– Йиста-хитхи!

Нитха и впрямь знала своих соплеменников. Скука исчезла с длинного темного лица. Злобно сверкнули белые зубы. В глазах вспыхнуло обещание убийства. Рука взлетела легко, словно не несла в себе жестокую силу...

Но она не достигла цели: на запястье сомкнулось черное твердое кольцо. Рывок – и Сарх почувствовал, что согнут пополам, а его правая рука вывернута в жестком захвате пятипалой когтистой лапы.

Шенги, Ралидж и Айфер пробились к месту событий так молниеносно, что пираты не успели опомниться и помешать им. И Сарх, повиснув в унизительной и болезненной позе, подумал, что Шенги, должно быть, не спускал глаз со скамьи с учениками и в любой миг готов был ринуться им на выручку.

– Детей не трогать! – Перед ледяным голосом Шенги спасовала бы даже уртхавенская вьюга.

– Хранитель, – радостно пробасил Айфер, – этих уже можно за борт кидать?

Кидать за борт и впрямь было кого. Пираты, растерявшиеся после стремительного прорыва пленников, быстро опомнились и сбежались на корму. Десятка два морд. Все при оружии. Ни у кого в глазах нет и тени недавней разморенности. Хищники. Щучьи пасти.

А на скамье, где только что сидели ребятишки, возник арбалетчик. Ай да Сарх! Наготове армию держал! Не надо впредь его недооценивать.

Но даже эти речные акулы споткнулись о веселый взгляд Айфера. Гигант-наемник почти всегда усмирял противника одним своим видом. Не очень тянет в потасовку, если перед тобой воздвиглось такое сооружение!

– Мальчишку-то зачем?.. – дружелюбно укорил их Айфер. – Здесь же я! Со мной же драться интереснее!

Ухмыляется во весь рот и явно готов начать приборку на палубе.