Текст книги "Осколки чего-то красивого"

Автор книги: Ольга Макарова

392. 1 сентября 2003 г

Идут детишки в школу. Несут детишки здоровенные букеты. Краснея и смущаясь, будут дарить эти букеты учителям. И завтра снова все помойки будут в цветах!

…ирония… да…

Почему-то мне всегда было совестно перед срезанными цветами, умирающими в вазочке, где продляют агонию вода с аспирином или глюкозой. А за цветочные помойки – очень, очень обидно…

393.

Я ехал в троллейбусе, и мир менялся сквозь стекло. Высокие деревья с зелеными кронами изгибались, образуя надо мной полуарку. Чудо… просто стекло какое-то кривое или с наплывом каким, а вот надо же…

А у каждого человека был белесый ореол, словно по улицам ходят не люди, а ангелы. Так я почему-то подумал и улыбнулся:-)

394.

Почему некоторых людей называют фотогеничными? Почему некоторые на фотографии хуже, а некоторые – лучше, чем в жизни? Потому, что фото не врет…

…Я нашел! Запись 120! Я уже писал об этом, но в ином ключе! Мы видим людей через призму нашего отношения к ним! И себя через призму нашего отношения к себе! Вот и все дела. Кто-то кажется нам красивым, кто-то уродливым. А потом мы смотрим на фото и удивляемся.

395.

Я встретил Джулай, вручил ей подарок, а потом просто обнял ее и поцеловал. И ни словом не обмолвился ни о том нашем разговоре, ни о том, что не звонил. Без слов как-то обошлись. Все проще и чище без них…

…Такой май на душе!.. А с дерев опадают листья. Они еще зеленые, деревья-то, но в траве под ними лежит шуршащая желтизна. А я и не заметил, что они начали опадать.

Листьев не заметить!.. Баль, а Баль, спал ты что ли все это время???

Могу утешить: я не спал, я долго моргал.

396. 2 сентября 2003 г

—CDROM(Crazy Dragon – Rat Only Memory)

Лютер был крыс. Домашний крыс, белый, с красными глазами. Он жил у Пандера с самого своего детства. Славный хозяин был Пандер: клеток он дома не держал, пивом и чипсами делился щедро и, не в пример многим, разговаривал со своим крысом. Может быть, правда, просто чтобы не сойти с ума от одиночества…

Впервые Лютер себя осознал, когда был совсем маленьким, это была странная вспышка, положившая начало галерее картинок-воспоминаний…

Первое, самое яркое, было вот таким:

"…два голоса на сбившемся дыхании, начавшем понемногу восстанавливаться… один, подхриповатый – Пандера, другой – женский, – как мед, сладкий и липкий…

– Что за татуировка у тебя на спине? – спрашивает этот голос заискивающе.

– Дракон, разрывающий на части феникса, – небрежно отвечает Пандер, и в воздухе висит тяжелая тишина…"

Их много было, этих воспоминаний. Не проходило и дня, чтобы Пандер не говорил что-нибудь Лютеру. Знал бы он еще, что тот это все помнит и порой перелистывает страницы своей памяти…

« – …Я дарю ей розы джинсового цвета, Лютер. Она это любит. Джинсовые розы – ерунда какая! а вот она почитает их за чудо! – говорил Пандер нарочито небрежно и рассеянно… ласково поглаживая лежащие на его ладони изящные женские часики, которые, видимо, забыла та, с медовым голосом…»

"Пандер, взъерошенный, разъяренный; даже дракон оскалился злобнее на его спине; рычит в ухо маленького сотового:

– Вы ничего не получите, сволочи! Ничего!!!"

« – …Они убьют ее, Лютер. Уроды! Меня им не достать, а вот она… Я не то что любил ее, нам было хорошо вместе… но сейчас мне без нее плохо – хоть волком вой… и еще я очень не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь…»

"Чужаки в квартире; тревога цепляет за сердце. Их кожаные куртки и сапоги противно поскрипывают… Пандер прижался к стене, затаил дыхание. Он убийственно спокоен. Он бледен. Не лбу блестят бисеринки пота. А чужаки ходят и ищут его. Лютеру страшно, будто это над ним нависла гибель, и он забивается в угол.

Два пистолета в руках у Пандера… Он бросает на испуганного Лютера последний взгляд и вдруг, уличив момент, ныряет за угол – и на несколько минут все тонет в грохоте отчаянной перестрелки…

Потом противные кожаные куртки переступают через распростертое на полу тело Пандера и уходят.

Крыс садится рядом с умирающим хозяином… во взгляде Пандера что-то мутнеет и гаснет…

– Лютер… – шепчет он и закрывает глаза…"

"Чужаки в квартире; принесли с собой резкий запах лекарств и звон наручников, которые оказались не нужны.

Те, что белые, как крысы, в своих халатах, суетятся вокруг Пандера, а двое в джинсах и кожаных куртках стоят и смотрят…

– Что это за мерзкая татуировка у него на спине? – брезгливо говорит один низким мужским голосом.

– Дракон, разрывающий на части феникса, – а это тот самый, женский, только нет в нем уже липкой сладости, он пуст, как пивная бутылка".

"-…Феникс возрождается из пепла. Но что случится, если убить его до того, как он успеет сгореть?

– Пандер был таким фениксом. Непобедимый Пандер…

– А дракон?

– Не знаю… Я узнал, что за день до этого Пандер был в тату-салоне, где увенчал своего дракона розами… джинсового цвета…

– Ох, ты об этой отвратительной татуировке… Никогда, никогда не дари мне джинсовых роз!.."

(2 сентября 2003 г)

397. 3 сентября 2003

—Большеглазый страх

Лед кое-где потрескался. Надо было осторожно идти. Осторожно – а значит, медленно. А что делать, когда нельзя медленно? Когда бежать хочется?

Урса шла медленно, обходила трещины и ненароком ее взгляд касался открывшейся в проломах глубины: там, верно, лед треснул до самого дна.

На девушке была тяжелая меховая куртка, толстые штаны, огромные сапожищи; меховой колпак закрывал половину лица, а песцовым хвостом плескал по куртке на спине. Во всем этом маленькая Урса казалась каким-то гигантом…

Краем глаза то там, то сям виделось что-то белое, мечущееся меж льдистых глыб и снежных холмов.

Вот оно. И оно голодное. И бежать от него надо, только убежишь разве?

Выбор небогатый: клыки этой твари или полет в темноту ледяного разлома.

Как бы там ни было, Урса сейчас хотела, чтобы все кончилось поскорее, так или иначе. Она устала. Устала бежать и бояться…

…Нет, не убежать. И вообще, какой смысл бежать? 9 против 1, что свалишься в какую-нибудь трещину… И тогда Урсе стукнула в голову сумасшедшая мысль… Внутренний голос, этот спорщик, что вечно с нами, прямо взвился от негодования – и яростный спор вместился в считанные секунды…

– Ты решила драться?! Драться с йети?!! У тебя все дома?! Никто и никогда не решался схватиться с ними; многие умирали от ужаса только глянув на них поближе!

– А я драться буду… – буркнула сама себе Урса и перехватила копье поудобнее…

Маленькое поселеньице Урсы, где за обветшавшим частоколом лепились друг к другу маленькие домики…

Люди высыпали из домов и остановились, с непонятным чувством глядя на Урсу, идущую с копьем наперевес… У нее на плече болталась шкура йети – белоснежный мех с кровавым бодбоем: шкуру выделывать уже было некогда…

– Не бойтесь их. Они страшные, но слабаки, – сказала маленькая Урса, бросая шкуру к ногам вождя. – С ними слишком давно никто не дрался…

(3 сентября 2003 г)

398.

Все чаще когтяры приходят по ночам,

Рвут душу на лохмотья и в ужасе молчат…

Я утром вспоминаю, что ночью слушал бред,

Но снова умираю, как только солнца нет.

Они нашли дорогу и сердце рвут мое.

Сболтнул, быть может, имя, я тайное свое?..

399. 4 сентября 2003 г

—Пара белых ворон

– Пара белых ворон сидит на дереве.

– И что теперь? Их тут как говна. Ты хоть одну черную видел?

– Нет. Зато вчера я видел девушку с черными волосами!

– Крашеные.

– У нее были голубые глаза!

– Линзы.

– Нет! У нее и кожа была не белая, а с загаром!

– Крем. Просто цветной крем… Послушай, Баль, ты сам-то в это веришь?

Мальчишки рассмеялись. Несколько секунд Бальтазар растерянно смотрел на них, потом обида захлестнула, брызнула из глаз слезами, и он убежал…

Выплакался он в парке, где его никто не видел. Сидел на траве и всхлипывал, уткнувшись лбом в ствол старой березы.

У нее была белоснежная кора, цвета его кожи…

После слез на душе стало легче. Мама всегда стыдила: «Мальчики не плачут!», но он все никак не мог отучиться: слишком часто становилось обидно до слез, где уж тут успеешь…

Под вечер Бальтазар покинул парк и пошел домой. О спокойствии на душе не было и речи: он жадно вглядывался в толпу, ища глазами ту удивительную девушку, которая так ярко промелькнула в его жизни.

Он бы нашел ее в любой толпе – эту яркую красавицу – среди красноглазых, белокожих и беловолосых альбиносов…

И как же он хотел ее найти! Будто она ему родной человек, очень близкий, но давно потерянный.

…Тогда на самом краю паркового леса Бальтазар поклялся себе, что обязательно ее найдет, потом, уже радостный, вприпрыжку спустился в город и смешался с белой толпой…

(4 сентября 2003 г)

400.

Есть вещи, о которых мне никогда не написать. Только начну – сразу чувствую себя предателем. Наверное, потому, что это слишком личное, и не только мое, но и чье-то еще.

Я не могу написать здесь о беде Магалин, например. И сколько бы я хотел написать о нас с Джулай!.. но нет… этого я тоже не могу… Я и о себе пишу не все – но это отчасти потому, что за некоторые поступки мне бывает стыдно.

401. 5 сентября 2003 г —Плато Небес

– Высокая она, эта гора… – Ленинджер бросил вниз камень и стал считать… – Вот: рухнешь – восемь секунд вниз лететь будешь. Хватит, чтобы всю жизнь вспомнить, да?

– Или научиться летать!.. – всплеснула руками маленькая Элина, радостно и мечтательно улыбаясь.

– Я об этом думал… – мрачно кивнул Ленинджер. – Пошли, долго спускаться еще…

Да, спускаться долго. Тут канатная дорога – туристы катаются. Сплошные охи и ахи со всех сторон… да еще и солнышко светит так весело… и снег блестит на дальних пиках…

На фоне всего этого великолепия семнадцатилетний Ленинджер кажется еще суровее…

Элина все равно радуется. Она только вчера приехала в гости к своему двоюродному брату Ленинджеру, который никогда не улыбается. Почему, Элина не спрашивала – привыкла, что он всегда такой; к тому же, Ленинджер при всей своей кажущейся суровости очень ласково относился к ней и любил свою маленькую сестренку, как бы там ни было…

– Госпожа Райя, ваш Ленинджер всегда такой?

– Да… с тех пор, как его отец разбился… он был альпинистом…

– Простите… я не хотел тревожить такие болезненные воспоминания… Простите…

Из окна, с балкона открывался отличный вид на гору. Иногда, что-то находило на Ленинджера, он сидел и смотрел в бинокль и будто что-то видел. Отвлечь его в такие моменты было почти невозможно.

Однажды мама спросила, на что же он смотрит. Сын молча протянул ей бинокль и показал на вершину горы, где, точно обломок кости, выдавался вперед кусок горного плато, которое Ленинджер именовал почему-то Плато Небес.

– Там ничего нет, – сказала мама.

– Если ты ничего не видишь, это не значит, что там ничего нет, – ответил Ленинджер неожиданно – и ему влетело за то, что эти слова прозвучали резко и грубо…

С тех пор он стал более замкнутым и с мамой почти не разговаривал… впрочем, как и с кем-либо еще.

Кроме Элины!

Когда она приезжала, Ленинджер будто оживал. Он начинал и разговаривать, и интересоваться чем-то помимо созерцания Плато Небес.

– Братик! Куда ты смотришь? – весело спросила однажды Элина.

– На гору, – ответил Ленинджер серьезно, но мягко.

– А что там?! – сестренка просто сгорала от любопытства.

Ленинджер с минуту помолчал: вспоминал тот случай с мамой и думал, стоит ли говорить… а потом молча вручил Элине бинокль и показал на Плато.

– Что ты видишь? – спросил он.

– Там человек в черном плаще, на самом краешке. Вниз смотрит, – сказала Элина. Ленинджер даже попытался улыбнуться, чего давно с ним не бывало. Просто на душе у него стало легко и спокойно… как у человека, которого поняли…

– Сейчас он прыгнет, – сказал Ленинджер.

– Но он же разобьется! – испугалась Элина.

– Нет, – уже по-настоящему улыбнулся Ленинджер, – смотри…

Человек разбежался и, раскинув руки, прыгнул в пропасть…

…восемь секунд… столько летит отсюда вниз брошенный камень…

Человек тоже летел… казалось, это было очень долго. Он падал – и ветер трепал за его спиной длинный тяжелый плащ, постоянно разворачивая его до совершенно невероятных размеров.

И, когда до земли оставалось где-то полторы секунды, произошло невероятное: единым взмахом за спиной человека взметнулись гигантские кожистые крылья, совсем как у дракона…

Они сделали несколько чудовищно сильных взмахов, поднимая крохотную в сравнении с ними человечью фигурку в синее безоблачное небо…

Он летел вверх и в даль, пока не превратился в черную точку и не исчез из виду…

– Та площадка, которую я тебе показывал – это взлетная полоса, – объяснил Ленинджер. – Завтра я так полечу, а ты будешь на меня смотреть…

…Крохотная фигурка брата прошлась по краю пропасти. Потом он отступил на несколько шагов, разбежался и прыгнул…

…Раскинув руки, он полетел вниз…

А Элина, замершая в ожидании, считала секунды…

«Раз…»

В голове почему-то мыслей у Ленинджера сначала вовсе не было – свист ветра в ушах заполнил все сознание, не оставив им места. К нему надо было привыкнуть…

«Два…»

«…Холодно,» – вот первое, о чем Ленинджер ясно и четко подумал…

«Три…»

Стало страшно – страх кольнул сердце и начал разгораться со страшной силой…

«Четыре…»

Ленинджер вспомнил о драконочеловеке, столько раз взлетавшем с Плато Небес до него, представил его так ярко, что этот образ вытеснил все, что было: и страх, и холод, и мысли… Осталась только Вера, непоколебимая, как монолит.

«Пять…»

Скучно… Ему казалось, что полет длится вечность.

«Шесть…»

Ленинджер подумал об отце, об Элине – и на душе стало совсем светло и тихо…

«Семь…»

Он закрыл глаза – и вдруг тело обрело невесомую легкость, будто тот самый свет, поднявшийся из темниц души, подарил ему крылья и вознес в свободное безграничное небо…

«Восемь…»

Элина не увидела ни волшебного взмаха крыльев, ни полета в небеса… Она увидела, что брат ее просто упал, и… поняла, что он разбился насмерть…

Хотя он не успел ей досказать одну свою фразу: «Если ты что-то видишь, это не значит, что оно действительно так…»

(5 сентября 2003 г)

402. 6 сентября 2003 г —У каждого Бога на Земле есть любимчик…

 
Тебя одарит меткостью стрелок,
Направив тебе в спину сталь и древко —
И ты, шагнув за жизненный порог,
Уснешь мгновенно и мертвецки крепко.
А может быть, наклонишься к воде —
Как будто вволю пожелав напиться —
И осознаешь, что пришел в Нигде
И был подстрелен, как в полете птица.
Но мир прекрасен, будто снова юн,
Пока враги не натянули луки:
Песок ложится на верхушки дюн
И есть надежда – вдруг да дрогнут руки;
И есть надежда, что стрела взлетит
И не найдет подставленную спину;
Что Матерь Небо снова защитит,
Оставив жизнь любимчику и сыну.
 

(6 сентября 2003 г)

403. —Песнь о Пандере

 
Для меня в тишине милый голос звучал,
Белый мед, сладкий мед, липкий мед источал.
Ты любила букеты
Из джинсовых роз,
И зимою и летом
Я их тебе нес.
Как быть непобедимым,
Горя, не гореть, -
Проще, чем стать любимым…
Для феникса смерть
Неподвластна законам,
Все возможно вернуть,
Если зубы дракона
Не грызут твою грудь.
Так послушай же, Лютер:
Злословь – не злословь —
Только вот за валюту
Не купишь любовь.
Бесполезны и сила,
И уменье стрелять…
О, она не любила
И сумела предать.
Был убийцей и вором,
Зря коснулся мечты…
Вот бы спрятаться в нору,
Как спрятался ты…
(6 сентября 2003 г)
 

404. —Бронзовка

– Эти бронзовки, – Джана показала брату блестящего зеленого жука на ладошке, – объедают розы в садах.

– А я считал, что это майский жук, – удивился Орстер, – да, такой зеленый, с блестящей спинкой.

Джана промолчала и отпустила жука на волю.

– Вот я его отпускаю, – сказала она, – а он съест какую-нибудь розу в саду. Может быть, даже в королевском саду. Может, даже самую красивую розу.

– Тебе не жалко? – спросил Орстер, заглянув сестренке в глаза.

– Нет, – ответила Джана и отвернулась.

…Они шли домой безграничным холмистым лугом – настоящим земляничным морем, которое, к сожалению, пока только цвело…

Орстер чувствовал себя здесь чужим. Когда-то его, единственного из семьи, отправили в Город Колонн – учиться. Здесь, в глуши, вся его семья работала не покладая рук, чтобы платить его учителю.

Когда Орстер приезжал проведать их, он видел хмурые лица и мозоли, стертые до крови, – у братьев; видел старшую сестру замужем за нелюбимым – у нее и взгляд стал какой-то обреченный и равнодушный, как у рабочей лошадки… он видел младшую сестренку Джану, росшую дичком, потому что у матери с отцом и свободной минутки на нее не было…

Каждый раз… каждый раз такое… И сердце Орстера наполнялось гневом. Он считал, что жирный учитель, с которым ученикам было дозволено разговаривать только стоя на коленях, не стоит этого. О, сколько раз Орстер желал ему страшной и мучительной смерти! И сколько раз порывался уйти!..

Но мать говорила: "Учись, сынок, учись! Ты наше будущее. Однажды ты будешь богатым и счастливым, ты приедешь и заберешь нас в город. Ты выкупишь из немилого брака Твин, а Джана обязательно выйдет замуж по любви!.."

…Мрачные мысли нахлынули вновь и застучали кровью в висках…

Джана шагала впереди, ступая босиком по траве. Орстер шел в ботинках. Сними он их сейчас – и сразу стер и изранил бы непривыкшие ноги.

Чужак… горожанин…

– Хочешь, я возьму тебя с собой, Джана? – вдруг спросил Орстер.

– В город? – глаза девочки загорелись.

– Да. У моего учителя есть сад. Ты будешь помогать садовнику, а он научит тебя ухаживать за цветами и выращивать апельсины! – Орстер говорил с такой надеждой, что у него слезы на глазах наворачивались. Ведь в городе ему было еще хуже, чем здесь… там он тоже был чужаком… – По праздникам мы с тобой будем смотреть фейерверки и танцевать!

– Я хочу! – Джана бросилась к брату и обняла его за шею…

Родители согласились сразу. Они были рады, что хотя бы Джана вырвется в город… поэтому к концу лета Орстер уезжал не один.

…Джана наизусть помнила все, что говорили о Городе Колонн, но все оказалось совсем не так.

Прекрасные богатые кварталы с бассейнами, пальмовыми садами и удивительными домами располагались высоко на холме, а вот квартал, где жил в подвальчике булочной ее брат, был грязным, с тесными улочками, и ни единой травинки не росло между тяжелыми булыжниками мостовой…

Зато сад учителя Орстера был прекрасен, будто Роща Эльфов из сказок. Орстер давно подружился с садовником, своим ровесником, поэтому тот с радостью принял Джану в ученики, поверив другу на слово. Кроме нее у него был еще ученик – мальчонка по имени Олор.

Садовника звали Чант, но ученики обращались к нему "Мастер Чант". Для них у садовника был небольшой домик – пристройка к его собственному, прямо с краю сада, с видом на апельсиновые деревья.

…Что до Орстера, то жизнь его стала куда светлей с этого дня. Ему было уже не так одиноко, а улыбающаяся Джана наполняла сердце счастьем и гордостью.

…Были и фейерверки, и танцы по праздникам, и фрукты, что сестренка приносила в каморку брату.

Словом, жизнь…

…Из всех цветов в саду больше всех Джана любила розы.

Однажды, когда пророчили стаю бронзовок на сады Города Колонн, Чант подошел к чудесным розовым кустам с едким опрыскивателем и остановился в замешательстве. Он знал, что розы будут болеть после этого, а они были такие красивые…

– Мастер Чант, – сказала подошедшая Джана, – не надо их брызгать. Я скажу бронзовкам их не трогать.

– Не болтай чепуху! – сурово сказал Чант.

– Вы посмотрите, – девочка показала ему сидящую на листе розы бронзовку, потом невнятно пробормотала что-то, и жучок улетел, а за ним и другие, которых они сначала не заметили.

Удивленный садовник уронил на землю опрыскиватель…

И, когда по всем садам прошлись челюсти тысяч и тысяч зеленых жуков, его сад остался единственным, где не пострадал ни один листочек… на следующий день хозяин Чанта уже продавал розы на вес золота…

Чант не смог утаить своего секрета. О его маленькой ученице все равно узнали, и даже сам король заинтересовался.

Однажды за Джаной пришли и увели ее во дворец. Если король чего-то хочет, он и спрашивать не будет своих подданных, это ниже его достоинства…

Орстер не мог ничего сделать. Чант так вообще велел ему порадоваться за сестру…

…Джана жила во дворце, как в золотой клетке. Ей запрещалось даже выходить в город.

Каждый праздник она смотрела теперь из окошка. А брата видела только однажды – он прокрался к стене замка и помахал ей рукой. Стражники заметили его и увели… Больше Орстер не приходил…

…Королевские сады цвели. Город Колонн прославился чудесными розами на весь материк. С и без того совершенными королевскими цветами Джана творила чудеса. Розы послушно меняли окраску, размер и форму, если она их просила. И ни один жук не дотрагивался до их лепестков. Город Колонн стали звать Городом Роз…

Так прошло десять лет. В золотой клетке из крохотной девчушки выросла красивая девушка, только очень грустная. Все слуги жалели ее и были ей добрыми друзьями.

Библиотекарь всегда рассказывал ей самые добрые легенды, звездочет говорил с ней о звездах и гадал по ним ее судьбу, а один молодой стражник и вовсе влюбился в нее без памяти, только вот Джана считала его просто другом.

Однажды он принес ей тайное письмо. "Милая моя, – сказал он, – как прочитаешь, сожги его, иначе король велит казнить нас обоих!"

Когда Джана развернула свиток, из него выпорхнула маленькая изумрудная бронзовка и села девушке на ладонь.

– Лети, жучок, – сказала она по обыкновению, но жучок не послушался… это было очень странно…

А письмо гласило: «Я создал подобие живого из металла и изумрудной пыли. На твоей ладони сидит маленькая машина, потому эта бронзовка и не слушается тебя… Я не зря учился эти десять лет, Джана. Сегодня вечером я заберу тебя домой… Твой брат Орстер…»

Вечером Джана услышала жужжание за окном, будто тысяча бронзовок поднялась в воздух – и вдруг через подоконник перемахнул Орстер. Он повзрослел, возмужал и очень изменился, но Джана узнала его и бросилась обнимать брата.

– Пойдем домой, малыш, – сказал Орстер, увлекая ее за руку к окну, где за занавесками что-то жужжало.

– Но ведь здесь очень высоко! – испугалась Джана.

Тогда Орстер молча откинул занавеску – и Джана увидела, что за окном висит в воздухе гигантская бронзовка с большим креслом на спине, из подлокотника которого торчат рычаги.

– Это машина. Такая же, какую я тебе прислал, – объяснил брат. – Мы полетим домой.

…Они улетели. Действительно улетели туда, где стоял маленький замок, окруженный деревнями, а в замке Джану ждали родители, братья и старшая сестра Твин… Орстер не обманул их надежд. Он купил им счастливую жизнь, о которой они могли только мечтать. И вернул Джану…

Семья воссоединилась, устроили праздник, с фейерверками, с танцами… В самый разгар веселья Орстер незаметно ушел на балкон; тихий, увитый плющом балкон.

Там вытряхнул что-то на ладонь из бумажного свертка. Это был изумрудный жучок, которого от живого не отличить. Он сидел неподвижно и ждал приказа.

– Если я его отпущу, он съест какую-нибудь розу в саду, – сказал Орстер. – Может быть, даже в королевском саду. Может, даже самую красивую розу, – тут изобретатель злорадно усмехнулся и отпустил жука.

Бронзовка, жужжа, полетела к городу, а за ней из лаборатории Орстера поднялась в небо целая стая…

– И больше никто не назовет Город Колонн Городом Роз! – закончил Орстер и шагнул из темноты и тиши балкона в праздник и свет…

(7 сентября 2003 г)