Текст книги "Граф Сен-Жермен"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Возвратившись вчера вечером из Рисвика, я послал Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом. Его, однако, на месте не оказалось. Как бы то ни было, карточку с приглашением я все же оставил, а через некоторое время еще раз послал за ним, и он наконец явился. Я не стал передавать ему письма господина Бель-Иля, опасаясь, что он попросту их уничтожит. Я лишь сказал ему, что маршал от имени Его Величества уполномочил меня выслушать все, что он имеет мне сообщить. Намой вопрос, касаются ли его инициативы нашей армии, флота или финансов, он ответил отрицательно. «В таком случае, – сказал я, – Вы, по всей видимости, хотите говорить о политике». И тогда я выложил все перспективы, которые уготованы ему в случае возвращения во Францию. Сначала он никак не отреагировал на мое заявление. Затем же удивление и досада мало-помалу охватили его. Однако несмотря на всю нервозность он не выглядел человеком, который осознал свою вину и желает расстаться со своими планами. Поэтому на прощанье я вновь очень серьезно предупредил его о том, что если он снова начнет вмешиваться в дела и интересы Его Величества, то я не смогу скрыть этого от Вас, а также публично заявлю о том, что его действия не находят ни малейшей поддержки со стороны Его Величества и министерства. Завершив дело, о котором я докладывал Вам в моей депеше под номером 575, я сразу же отправился на встречу с мистером Йорком. Я спросил его о том, не приходил ли к нему Сен-Жермен. Он ответил, что даже дважды. В первый свой визит они говорили о мире, на что мистер Йорк отвечал общими фразами об истинном желании Англии завершить войну. Далее господин Йорк сказал, что во время второй встречи он (Йорк) был более уверен в себе, чем при первой, так как на этот раз ему было уже известно, что Сен-Жермена не признал официальный представитель (то есть я). Затем он добавил, что герцог Ньюкаслский в ответ на его письмо, содержащее отчет о первым визите этого человека, просит передать, что мирные инициативы со стороны Франции будут всегда приветствоваться в Лондоне, из каких бы источников они ни исходили. Однако я не знаю, довел ли господин Йорк ответ до сведения упомянутой особы.

Прошу Вас, господин герцог, сообщить содержание этой депеши маршалу де Бель-Илю, который, я уверен, прекратит всяческую переписку с человеком, чье поведение выходит за рамки дипломатического этикета. Я пошлю с этой почтой пакет для господина Бель-Иля, где будут находиться вместе с моим письмом и те два, что он посылал мне для господина Сен-Жермена.

Осмелюсь доложить Вам, что господин Сен-Жермен пытается всех уверить, в том числе и меня, что Его Величество был с ним в таких доверительных отношениях, что предоставил в его распоряжение замок Шамбор на тех же условиях, что и в свое время маршалу де Саксу, впрочем, без годового дохода с замка… от которого, по его уверению, он сам отказался».

Вот как видятся и оцениваются эти действия самим Каудербахом и его корреспондентом Голицыным в их зашифрованной переписке. Заметим, что если вначале они весьма благожелательны, то после действий французской дипломатии оценки Сен-Жермену даются весьма нелицеприятные. Вот некоторые избранные места из их переписки:

Выдержка из письма князя Голицына господину Каудербаху:

«Лондон, 25 марта 1760 года.

Мне известно, что у графа Сен-Жермена хорошая репутация. Этот необычный человек находился некоторое время в Англии, и мне, право, трудно сказать, нравилось ли ему здесь. Он, видимо, ведет переписку кое с кем из жителей этих краев. Один из них утверждает, что поводом путешествия графа в Голландию послужил чисто финансовый интерес…»

Копия письма господина Каудербаха князю Голицыну.

«Гаага, 28 марта 1760 года.

Здесь много говорят о тайных переговорах между Англией и Францией, и, судя по всему, есть веские основания полагать, что это правда. Мне достоверно известно, что господа д’Аффри и Йорк разными путями добрались-таки до места встречи в Буа, где, вероятно, и состоялась их беседа. Мне также известно, что они встречались повторно в Рисвике. Теперь вы вправе оценить значимость этих встреч.

Пруссаки заявляют во всеуслышание, что если две ныне царствующие императрицы не склонятся к миру, то Франция пойдет собственным путем. Надеюсь, что с их стороны это всего лишь предположение. Господин Райшах говорит, что бояться нечего, ибо он уверен в абсолютном согласии между его двором и Францией. Однако я не совсем согласен с этим предположением.

Я уже говорил Вам о графе Сен-Жермене, ныне находящемся здесь. Господин д'Аффри, приняв его у себя в доме, где раньше тот неоднократно бывал, только что отказал ему в гостеприимстве, выполняя распоряжение своего двора, и поспешил известить о этом всех нас. Господин Сен-Жермен говорит, однако, что этот приказ исходит от господина Шуазёля, что он обвиняется во вмешательстве в дела, касающиеся мирных переговоров, и что он действительно посылал отчет о некоторых предположениях, обнаруженных им в беседе с господином Йорком, маршалу Бель-Илю, доверительные письма которого он всем нам показывал. Он заявил во всеуслышание, что господин д'Аффри пренебрег неким влиятельным лицом, которое могло оказаться чрезвычайно полезным. Эта история произвела здесь сенсацию. Вполне очевидно, что у господина Сен-Жермена имеется паспорт, подписанный королем Франции, который питает к нему симпатию. Именно по поручению этого монарха и находится господин граф в Голландии. Также очевидно, что он выполняет важную миссию, результат которой ожидается с нетерпением господином Бель-Илем, что недвусмысленно явствует из его писем. Госпожа де Помпадур, защитником которой является господин Сен-Жермен, тоже, вероятно, проявляет интерес к этому делу. Однако, как я думаю, этот джентльмен не слишком осторожен по отношению к господину д'Аффри, и сказать Вам правду, он кажется мне скорее глупцом. Я прошу Вашу Светлость сохранить эти подробности в тайне, ибо мне, наверное, не следует вмешиваться в эти истории…»

Копия письма князя Голицына господину Каудербаху.

«Лондон, 1 апреля 1760 года.

…Мне непонятно, на чем строятся, согласно Вашим заявлениям, сепаратные переговоры между Англией и Францией. Здесь нам не довелось слышать еще ни одного намека на подобные вещи, однако, если дело обстоит именно так, как Вы говорите, то я постараюсь что-нибудь узнать об этом. Что касается упомянутых променадов в Буа и Рисвик, то эти события отнюдь не являются достаточными основаниями для того, чтобы верить подобным слухам. Скорее всего речь идет о предположениях, с одной стороны, и о неосторожности – с другой. Тем не менее каким бы невинным ни представлялось подобное поведение, все же оно, осмелюсь сказать, очень странно в сложившихся обстоятельствах. Однако вряд ли стоит придавать серьезное значение этим искренним и доверительным проявлениям чувств, которые способны ввести в заблуждение наблюдателя от преувеличения значимости этих бесед, хотя на самом деле это всего лишь попытки одного из дворов скрыть истинное положение дел. Предположения подобного рода, все чаще звучащие здесь, в конце концов станут всеобщим достоянием.

Что же касается речей пруссаков, то я рекомендую не обращать на них никакого внимания, ибо все то, что они говорят об обеих императрицах и Франции, стремящейся к миру, абсолютно не заслуживает доверия. Весь мир ныне в равной степени желает заключения мира, но мира стабильного и на честных условиях. Поведение графа д'Аффри, послушного воле своего двора, по отношению к графу Сен-Жермену, отказавшемуся от попыток вмешательства в мирные переговоры без участия всех союзных дворов, в достаточной степени подтверждает ложность слухов о сепаратных переговорах, о которых я говорил выше. Граф Сен-Жермен повсюду считался кем-то вроде образованного авантюриста. Здесь, из-за своей неосторожности и безрассудного поведения, он был принят за шпиона и подвергся соответствующему обращению. Что же касается меня, то я, как и Вы, склонен считать его не очень разумным человеком…»

В то время как саксонский посланник польского двора в Гааге и посол России в Лондоне обмениваются догадками и предположениями, почерпнув пищу для размышлений из слухов, английская сторона обменивается секретными письмами, лейтмотив которых – проявлять мудрую осторожность, выжидать, отделываясь общими словами, и не торопиться с выводами, пока не будет убедительных доказательств намерений французской стороны, расстановки сил во французском кабинете, политической линии и полномочий того, кто будет эту линию проводить.

Джозеф Йорк – графу Холдернессу. (Секретно.)

«Гаага, 25 марта 1760 года.

Милостивый Государь,

сегодня я получил посланное с нарочным Ваше секретное письмо от двадцать первого числа. Вы, вероятно, понимаете, каким счастьем было для меня узнать об одобрении Его Величеством моей тактики в переговорах с графом Сен-Жерменом. Я благодарен Вашей Милости за предоставленную информацию, ибо, как Вы понимаете, при приближении к делам такого характера всегда возникают определенные опасения. Имея ныне ясные и исчерпывающие распоряжения Его Величества, я сию же минуту приступлю к их исполнению и сегодня же вечером начну действовать. Я дам знать господину Сен-Жермену, который находится сейчас в Амстердаме, о том, что у меня есть для него новости. Я постараюсь, по возможности, ясно и доходчиво объяснить ему все то, что Вы мне предписываете, и попытаюсь вести разговор вокруг той стороны дела, по поводу которой я уже имею указания, уходя от обсуждения вопросов, пока не оговоренных инструкцией Его Величества. Во всяком случае, Вы будете немедленно проинформированы обо всех подробностях диалога. Имею честь оставаться с неизменным к Вам великим уважением…»

Граф Холдернесс – генералу Йорку. (Секретно.)

«Уайтхолл, 28 марта 1760 года.

Сэр, по тону Ваших писем и других источников информации Его Величество понял, что герцог Шуазёльский является наибольшим из всех влиятельных лиц версальского двора противником мирных переговоров. За это говорит его приверженность к союзу с австрийской короной. Однако не имея возможности открыто противостоять набирающему силу движению за мирное урегулирование конфликта и в то же время опасаясь окончательно лишиться в случае поражения места за столом переговоров, он предписал господину д'Аффри действовать и говорить в той манере, которую мы с Вами уже имели возможность почувствовать. Надеясь на то, что это (мирные переговоры) произойдет нескоро, он, по всей видимости, будет прилагать все усилия к тому, чтобы их предотвратить, уполномочив начать переговоры человека, заведомо не способного к их проведению, и постарается сделать все возможное, чтобы он оставался в центре событий до приезда господина Фуэнтэса, который ожидается не ранее, чем через два месяца. Однако, несмотря на то что господин Шуазёль пытается навязать королю свою точку зрения, монарх разумно полагает, что предложение господина д'Аффри невозможно не поддержать, и что ему следует послать такой же ответ, что и накануне господину Сен-Жермену. И, как Вы уже успели заметить из моих писем, эти обстоятельства не меняют сути намеков господина д'Аффри на то, что следовало бы кого-то направить в Лондон. Вам надлежит заметить, что король не будет препятствовать этому, если, конечно же, будет выбрана подходящая особа для выполнения этого поручения. Однако Его Величество не хочет назначать на пост официального представителя Франции никого из своих подданных… Король вполне допускает, что граф Сен-Жермен уполномочен вести с Вами переговоры, и даже то, что его миссия не известна герцогу Шуазёльскому. Однако, по всей видимости, министр расценивает ответ господину д'Аффри формальным обращением Его Величества к тем лицам, которые имеют влияние на господина Сен-Жермена. Поэтому король полагает, что им обоим (Сен-Жермену и д'Аффри) следует дать единый по форме ответ. Однако король не желает пренебрегать кем-либо из них. Следовательно, Вам предстоит при первой же возможности вступить в переговоры с господином д'Аффри. Это письмо, как и прочая корреспонденция, написано в мнимой манере. Поэтому Вы можете прочитать его этому господину и даже показать строки, которые подчеркнуты мной».

Джозеф Йорк – графу Холдернессу. (Секретно.)

«Гаага, 28 марта 1760 года.

Милостивый Государь, вчера утром, узнав о моем желании переговорить, ко мне явился граф Сен-Жермен. Я открыто выразил ему свое мнение по поводу невозможности дальнейшего углубления в детали обсуждаемого нами вопроса, пока он не предъявит мне истинные доказательства своих полномочий со стороны Его Христианнейшего Величества, которых требует сложившаяся ситуация. Я сказал, что являюсь уполномоченным для ведения подобных дел. А он – нет. Поэтому все, им сказанное, не может быть принято всерьез. Те же заявления, что сделал я, подкреплены авторитетом моего короля, интересы которого я представляю. На этом я упорно настаивал, предоставляя ему тем временем возможность изыскать средства для вступления в переговоры, и тем самым я точно выполнил указания, содержащиеся в Вашем секретном письме от двадцать первого числа. Затем я добавил, что, очевидно, двор Франции не имеет единого мнения на этот счет. Со своей стороны, мы не могли бы иметь дело с несколькими представителями, среди которых были бы как уполномоченные, так и нет. Видимо, ему известно о великодушном первом шаге нашего короля к открытию конгресса. Вместе с тем Его Величество поручил мне начать переговоры с господином д'Аффри, и, по моему мнению, нет необходимости объяснять, что мы вправе приостановить диалог, если не встретим понимания с противоположной стороны…

Будучи убежден в искренности его желания содействовать этому благородному начинанию и на основании предоставленных мне верительных писем, я сказал ему, что у меня есть королевское разрешение рассказать о намерении Его Величества примириться с королем Франции. Это заявление показывает искренность Его Величества.

Вслед за этим я прочитал ему Ваше письмо и, к его удовольствию, позволил выписать последнюю его часть, что не противоречило желанию Его Величества.

Вот пока все, что касается полученных мною распоряжений. Однако после отправки моего последнего письма произошло событие, имеющее отношение к графу Сен-Жермену, которого господин д'Аффри (не знавший о нашей беседе) упоминал в довольно развязанных выражениях. Я же, со своей стороны, заинтересовался этой историей. Ее содержание я и предлагаю Вашему вниманию.

В воскресенье господин д’Аффри принял нарочного от герцога Шуазёльского с распоряжениями, ясно указывающими на то, что господин Сен-Жермен не наделялся полномочиями со стороны французского двора и вследствие этого он (господин д’Аффри) должен передать Сен-Жермену, чтобы тот не посещал более его дома, пригрозив ему в противном случае скверными последствиями.

С этим распоряжением господин д'Аффри ознакомил господина Сен-Жермена во вторник, призвав того именем французского короля подчиниться им. Однако господин Сен-Жермен пожелал увидеть этот приказ своими глазами, ибо он не мог представить себе существования такового. На это господин д'Аффри ответил уклончиво, что распоряжение исходит, собственно, не совсем от короля, а от герцога Шуазёльского, министра иностранных дел. Граф Сен-Жермен искренне протестовал по этому поводу. В то же самое время господин д’Аффри выразил желание продолжить разговор на следующий день. Однако господин Сен-Жермен отказался, не желая доставлять послу неприятности, которые могли случиться от нарушения полученных распоряжений. Господин д‘Аффри уступил и признался, что эти распоряжения своим появлением обязаны не известному ему по содержанию письму господина Сен-Жермена к госпоже де Помпадур, которое, по его словам, произвело фурор в Версале. Господин Сен-Жермен еще раз напомнил ему о верительных письмах, предъявленных им по прибытии, а также о том, что полномочия его никем не опровергнуты. Он сказал, что не испытывает ни малейшего стыда или же чувства неловкости по поводу всех когда-либо написанных им писем. Проявив таким образом холодность по отношению к послу; он раскланялся и вышел. Несмотря на это господин д'Аффри не далее как вчера вновь посылал за ним и выражал нетерпение, желая встретиться, и даже беспокойство по поводу его здоровья. Появился ли он у него с тех пор, не знаю. Этот эпизод в истории графа Сен-Жермена не стал для меня неожиданностью, да и вряд ли когда-нибудь могущественному французскому министру удастся положить конец странствиям этого графа. Мне, как бы то ни было, любопытно было знать, что он намерен делать в создавшемся положении для осуществления намеченного плана. Вот тут-то, как я полагаю, впервые он немного заколебался. Не могу сказать, что послужило причиной его колебаний: может быть, страх преследований со стороны герцога Шуазёльского, а может быть, равнодушие французского короля или неуверенность фаворитки. Однако мне показалось, что он сомневается насчет того, сможет ли преодолеть сопротивление герцога Шуазёльского в деле подписания мирного договора.

Я не считал себя вправе указывать ему выход из создавшегося положения, и поэтому ограничился высказыванием о том, что это дело со стороны мне кажется очень деликатным. Оно может поставить в нелегкое положение его покровителей. После этого я спросил его, что он намерен предпринять по этому поводу и не собирается ли он лично отправиться в Версаль. Он ответил отрицательно, так как в создавшейся ситуации его немедленно вышлют из страны, и кроме неприятностей, из этого ничего не выйдет. Однако он считает необходимым послать слугу с тремя письмами, одно из которых – маршалу Бель-Илю, другое – госпоже де Помпадур и третье – графу де Клермону, благородному дворянину, которого он упомянул при мне впервые как своего близкого друга и особу, весьма приближенную к Его Величеству королю Франции. Это граф пользовался большим доверием короля и являлся убежденным сторонником немедленного примирения с Англией. Пытаясь предупредить вероятные подозрения с моей стороны о подлинности этих слов, он тут же предъявил мне письмо этого человека от четырнадцатого числа, где он выражает графу Сен-Жермену сердечные и дружеские чувства с сожалением о разлуке и желанием его скорейшего возвращения. У него, без всякого сомнения, есть и другие письма от упомянутых особ. Писем от госпожи де Помпадур он не ждал, ибо, как было условлено, она не должна была сообщать ему о государственных делах, хотя с его стороны подобное не возбранялось, а, напротив, даже предполагалось.

Все это вполне правдоподобно, однако требует дополнительных доказательств. Между тем очевидно, что эти французские министры противодействуют друг другу, и, конечно же, придерживаются различных точек зрения на этот счет. Какая из них победит, нам сложно предугадать. Однако в интересах Его Величества будет любым способом выразить свою точку зрения при французском дворе.

Любезность господина д'Аффри по отношению к графу Сен-Жермену, после того как тот ознакомился с распоряжением герцога Шуазёльского, не иссякла, что и неудивительно, поскольку он узнал о близких отношениях господина Сен-Жермена с маршалом Бель-Ил ем и увидел у графа французский королевский паспорт. Думаю, что постепенно нам удастся раскрыть эту тайну. И я, безусловно, сообщу Вашей Светлости о деталях этого дела. Ядам понять господину Сен-Жермену, что он или кто другой, будучи надлежащим образом уполномочен, встретит весьма радушный прием в Англии. Однако в настоящем главное препятствие, способное приостановить процесс сближения, мы видим в отсутствии надлежащих и достаточных полномочий…»

Джозеф Йорк – графу Холдернессу. (Секретно.)

«Гаага, 8 апреля 1760 года.

Милостивый Государь,

Отвечу на все Ваши письма вплоть до двадцать восьмого числа прошлого месяца, а также на секретные письма от первого числа…

Господин Сен-Жермен все еще находится в Гааге. Однако до этого момента он не предъявил мне ничего новенького, и весьма вероятно, что после шума, который наделало его первое письмо, никто не хочет брать на себя смелость вступать с ним в прямую переписку из боязни гонений со стороны герцога Шуазёльского, в интересы которого явно не входит подобный ход событий. Господин д’Аффри предполагает, что французский министр, якобы, страстно желает мира, ибо таково стремление Его Христианнейшего Величества, а сей министр беззаветно предан своему Властителю и покорно выполняет его волю. Во всяком случае, осторожность, с которой французский посол высказывается о посланниках своих союзников здесь, боязливая предупредительность его поведения и явное нежелание, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече, а также некоторые выражения, которые обронил он по поводу союзников, – все это склоняет меня к мысли о том, что мирный договор действительно является целью Франции, где, вероятно, миролюбивые силы начинают брать верх. Однако нам следует дождаться ответа на мое недавно сделанное сообщение, которое в высшей степени искренне. Если же с их стороны мы не увидим достаточно ясных ответных шагов и реакции на это сообщение, то у нас не останется никаких сомнений, что они желают попытать счастья на полях сражений.

Я бесконечно признателен Вам, Ваша Светлость, за высокую оценку моих скромных усилий в этом деле. Я же выражаю свою безграничную преданность Его Величеству и его верноподданным и ожидаю дальнейших распоряжений по этому деликатнейшему делу…»

А вот что записывает в свой дневник Бентинк ван Роон на основании увиденного и услышанного им по поводу изложенных выше событий.

Среда, 26 марта 1760 года.

…Он решил в понедельник нанести визит господину д'Аффри, намекнувшему на получение ответа из Версаля с распоряжениями сообщить ему (Сен-Жермену), что положение его при дворе заметно пошатнулось после письма к госпоже де Помпадур. Он слишком запутался в своих делах! Именем короля ему (Сен-Жермену) прямо указали на то, чтобы он не вмешивался не в свои дела! По его словам, д'Аффри угрожал ему, вынуждая к бегству, а также заявил, что ему запрещено видеться с ним (Сен-Жерменом) и предписано отказать от дома! Выслушав все это до конца, он (Сен-Жермен) ответил, что «если кто-то и находится в затруднительном положении, то это господин д'Аффри… что же касается распоряжений от имени короля, то он (Сен-Жермен) не является подданным Его Величества, поэтому король вообще не имеет никакого права приказывать ему. Кроме того, он уверен в том, что господин Шуазёль написал все это сам, а король, вероятнее всего, даже не знает об этом! Если же ему предъявят распоряжение, составленное лично королем, то только тогда он поверит его подлинности, но не иначе…» Он (Сен-Жермен) сказал мне, что написал для господина д'Аффри «Памятную записку», которую он прочитал мне вслух. Когда он закончил чтение, мы не удержались от смеха, предвкушая, какое впечатление должен произвести на д'Аффри этот документ. Последнего он назвал глупцом, бедолагой и сказал, что «бедняга д'Аффри взял себе в голову, что может напугать меня. Однако… он не на того напал, ибо я не обращаю внимания ни на лесть, ни на ругань, ни на угрозы, ни на обещания. У меня нет иных целей, кроме блага человечества, которому я буду служить по мере моих сил. Король хорошо понимает, что я не боюсь ни д'Аффри, ни Шуазёля».

Четверг, 27 марта 1760 года.

Граф Сен-Жермен сказал мне по секрету, поскольку «не желает ничего скрывать от меня», что провел этот день в обществе господина Йорка, который показал ему ответы герцога Ньюкаслского, господина Питта и лорда Холдернесса из Англии, датированные двадцать первым числом, которые дошли до него двадцать пятого. Эти письма касаются тем, которые затрагивает господин Йорк в своей корреспонденции к ним, в частности, бесед с Сен-Жерменом. Затем он прочитал мне три маленькие заметки. В одной из них господин Йорк выражает свое желание побеседовать с ним и сообщает, что может потребоваться от графа для доверительной беседы. Кроме безупречной репутации сторон… конкретно требовалось, чтобы он (Сен-Жермен) был «официально уполномочен» или что-то в этом роде, так как тогда обстоятельства не будут препятствовать ведению открытого диалога.

Он (Сен-Жермен) сказал мне, что господин Йорк ознакомил его с оригиналами писем вышеупомянутых министров. Почерк этих людей, кроме господина Питта, был ему знаком. Содержание писем составляли в основном хвалебные эпитеты по отношению к адресату…

…Несмотря ни на что, господин д'Аффри ныне беспомощен, и он (Сен-Жермен) взял в свои собственные руки все дела по заключению мирного договора. Единственным препятствием на его пути все еще остается господин Шуазёль, который, тем не менее, «безусловно, потерпит крах, явно перегибая палку в деле поиска выгоды как для всей Европы в целом, так и для Франции в частности». По этому поводу я заметил, что не мешало бы иметь в своих руках нечто, что могло бы сдерживать активность господина Шуазёля. Он спросил меня, что я думаю по этому поводу (как будто я мог знать все тайны французского двора, а также слабые и сильные стороны этой нации!). Я ответил, что «…именно на его плечи ляжет вся тяжесть поиска выхода из создавшегося положения» и так далее… Он, видимо, не удовлетворился моим ответом и сказал, что от Шуазёля, которого нельзя сбрасывать со счетов, не следует ждать ничего конструктивного, ибо трудно предположить, что он искренне желает мира…

Понедельник, 31 марта 1760 года.

…Он сказач мне, что у него есть нечто, что «повергнет господина Шуазёля во прах», ибо все честные люди Франции искренне желают мира… Только один господин Шуазёль по-прежнему хочет продолжать войну… Однако в его распоряжении имеется мощное оружие против Шуазёля, которое упоминается в письмах господина Йорка (оригиналы этих писем находятся у него). Это средство можно при необходимости использовать в игре против господина Шуазёля, который для него не страшен… Он также сказал, что господин д'Аффри – бессловесный раб господина Шуазёля… он добавил, что господин Шуазёль не осмелится скрывать письма, о которых уже известно госпоже де Помпадур и маршалу де Бель-Илю».

Лишь 5 апреля 1760 года, после того как господин д'Аффри несколько раз его вызывал, граф Сен-Жермен согласился побеседовать с ним.

Тем временем герцог Шуазёль выступал перед королевским Советом. И на это выступление проливает свет сообщение барона Гляйхена о триумфе Шуазёля: д’Аффри «…горько упрекнул Шуазёля за предательство старого друга своего отца и подрыв авторитета посла в угоду подписания мирного договора за его спиной. Герцог Шуазёльский немедленно отправил гонца назад с приказом господину д’Аффри потребовать у статс-генерала ареста Сен-Жермена, чтобы затем доставить его, связанного по рукам и ногам, в Бастилию. На следующий день герцог Шуазёльский представил в Совете депешу господина д'Аффри, а затем прочитал свой ответ. Он бросил уничтожающий взгляд на своих коллег и, переведя его на короля и маршала Бель-Иля, добавил:

«Если я не нашел времени для того, чтобы лично исполнить распоряжение короля, то причиной тому моя уверенность в том, что ни один из вас не осмелится, в достаточной степени, проявить желание к подписанию мирного договора без ведома на то королевского министра иностранных дел!»

Ему был ведом принцип, установленный раз и навсегда королем, согласно которому министр одного департамента не должен был вмешиваться в дела другого. Все обернулось так, как он и предвидел. Король, словно провинившийся ребенок, потупил взор. Маршал не осмелился вставить ни слова. Действия герцога Шуазёльского были таким образом одобрены…». [150]150
  Gleichen (Charles Henri, baron de) Souvenir^ Paris, XI, p. 131, 132.


[Закрыть]

Воодушевленный чувством собственной правоты, герцог Шуазёль тут же отослал г. д'Аффри следующие инструкции:

«Версаль, 11 апреля 1760 г.

… Король приказал мне срочно сообщить Вам, чтобы Вы дезавуировали самым унизительным и выразительным образом, словом и действием, так называемого графа Сен-Жермена, перед всеми, во всех Соединенных Провинциях, кого Вы подозреваете в том, что они знакомы с этим плутом. К тому же Его Величество просит Вас добиться от Генеральных Штатов этого государства, чтобы, из дружбы к Его Величеству этого человека арестовали, дабы его могли препроводить во Францию, где он будет наказан в соответствии с его виной. Царствующие особы и общественное благо заинтересованы в том, чтобы пресекалась наглость подобных мошенников, задумавших решать без на то поручения государственные дела такой страны, как Франция. Я считаю, что подобный случай заслуживает не меньшего внимания, чем требование выдачи любого злоумышленника. В связи с этим король надеется, что после Вашего доклада господина Сен-Жермена арестуют и препроводят с надлежащей охраной в Лилль.

Признаюсь, я прежде думал, что Вы симпатизировали ему и, возможно, поэтому был не слишком осторожен, когда приказал Вам хорошенько отругать его после последней Вашей беседы с ним.

То, что Вы рассказали мне о Шамборе, есть нелепица чистой воды.

Итак, король искренне желает, чтобы этот авантюрист был окончательно дискредитирован в Соединенных Провинциях, а по возможности и наказан, ибо его поступок того заслуживает. Его Величество обязал меня довести до Вашего сведения, что Вы наделяетесь всеми необходимыми полномочиями для выполнения этого поручения.

P.S.Нельзя ли, помимо обращения к штатс-генералу с просьбой об аресте Сен-Жермена, попытаться поместить статейку в датской газете, где можно описать все похождения этого мошенника? Это послужит уроком для самозванцев. Король одобрил мой план, Вам же остается его выполнить, если, конечно же, Вы считаете, что Ваших сил будет для этого достаточно». [151]151
  Иностранные дела Голландии, 503, лист 320. Граф д'Аффри получил это срочное сообщение через французского посла в Брюсселе – Мартэна де Лессепса.


[Закрыть]

Господин д’Аффри тут же последовал инструкциям Шуазёля и оповестил ведущих министров Республики и тех немногих иностранных представителей, которые находились в Гааге, а затем сел писать обращение к Генеральным Штатам Голландии. Сохранился черновик этой обличительной речи:

«Черновик Представления Общему собранию с обличительными материалами против так называемого графа Сен-Жермена и требованием его ареста и экстрадиции.

Милостивые государи,

Этот человек, величающий себя графом Сен-Жерменом, злоупотребил доверием короля, великодушно предоставившего ему убежище в своем королевстве.

Некоторое время тому назад он появился в Голландии, а совсем недавно в Гааге, где без всяких на то полномочий со стороны Его Величества или же министра иностранных дел этот самонадеянный человек объявил себя посланником короля, которому доверено обсуждение дел, имеющих непосредственное отношение к интересам государства. Король уполномочил меня довести до вашего сведения, милостивые государи, этот факт, дабы никто в ваших владениях не был введен в заблуждение этим самозванцем. Его Величество поручил мне заявить во всеуслышание о том, что он осуждает действия этого авантюриста как человека бесчестного и неблагодарного, который позволил себе, заручившись якобы поддержкой премьер-министра, вмешаться в управление страной со свойственным ему невежеством, нагло и авантюрно, заявляя себя уполномоченным к ведению наиболее важных дел, составляющих чрезвычайный интерес короля Франции.