355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Шумилова » Игра в зеркала » Текст книги (страница 14)
Игра в зеркала
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:24

Текст книги "Игра в зеркала"


Автор книги: Ольга Шумилова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Готово. Переходить на запасной маршрут?

– Переходите.

Палуба едва заметно вздрогнула, мутное пятно на обзорной панели пришло в движение, стремительно уходя влево. Ему на смену приходил беловатый шар ближайшей звезды, окруженный хороводом планет.

Корабль разворачивался.

Несмотря на то, что глаза мои непрерывно перебегали с экрана на экран, даже я пропустила тот миг, когда корабль дернулся и встал на дыбы. Натужно взвыли тревожные сирены, палуба ушла из-под ног, и меня швырнуло назад, на кресла. За мной последовало все, что не было привинчено к палубе.

Через секунду последовал еще один толчок, который я встретила уже на ногах, до судорог вцепившись пальцами в кресло.

– Максимальное ускорение! Быстрее!

– Не можем, – голос первого пилота упал. – Наружный контур системы охлаждения пробит.

– Тогда выжимайте все, что можете! – зарычала я, сильнее вцепляясь в кресло, поскольку корабль продолжало швырять из стороны в сторону. Взгляд заметался по обзорным экранам, но никого и ничего по-прежнему не было видно. Пальцы пилотов забегали по консолям, я же перебежками метнулась к ближайшему свободному креслу и затянула ремни. Секундой позже перегрузка вдавила меня в упругую спинку. А еще мгновением позже корабль сделал рывок вперед, настолько большой, что я увидела… Тонкий светящийся ободок вокруг двигателей. Двигателей чужого корабля.

– Штурмовик-невидимка, господа. Наводите кормовые орудия.

Цепочка команд полетела от пилотов к стрелкам, и вот уже в пустующем космосе радужными волнами заколебался якобы пустой пузырь силовых щитов, на мгновение обрисовывая контуры угольно-черного, а потому совершенно невидимого в космосе корабля, шедшего за нами, как оказалось, в «слепом пятне». О том, чего он ждал, я подумаю потом. А ведь ждал, иначе не открыл бы огонь только тогда, когда его команда поняла, что мы забеспокоились.

Я подумаю об этом потом…

Поток вспышек, которыми разразился визуально пустой участок космоса, заставил корабль резко нырнуть вниз, вышибая последние мысли из моей головы. И мысль о том, успели ли мои агенты среагировать на сирену, была одной из них.

Костяшки пальцев побелели от напряжения, с которым приходилось цепляться за подлокотники – от судорожных маневров, чихающего от перегрева двигателя и отката гасящих выстрелы штурмовика силовых щитов корабль трясло так, что даже мой организм с трудом подавлял тошноту. Черноту на обзорной панели расчерчивали радужные вспышки перестрелки. Нас им больше подбить не удавалось, впрочем, как и нам – их. Бездна меня подери, если это корабли не одинакового класса. То есть – все возможные навороты под стандартизированной обшивкой. А это уже привилегия очень серьезной организации.

И то, что мы до сих пор не смогли от них оторваться, наводило меня на крайне неприятную мысль о том, что они рассчитывали на одну, но стопроцентно успешную попытку, к которой подготовились куда серьезнее нас.

– Леди, без максимальной скорости мы не уйдем. Попытаться?…

– И взлететь на воздух с таким грузом на борту? Вы в своем уме?

– И что вы прикажете?!

– Петляйте!

– Где? – первый пилот бросил на меня разъяренный взгляд.

– Здесь есть чудесная планетарная система! Выберите планетку с атмосферой помутней… На худой конец газовый гигант!

Палубу в очередной раз резко бросило вверх, и мои громко клацнувшие зубы прокусили язык насквозь. Еще один такой взбрык – и зубов можно не досчитаться.

В следующий момент корабль энергично кивнул, заставляя меня покрепче вжаться в кресло и сосредоточиться на содержимом собственного желудка. Наружный пейзаж слился в одну непрекращающуюся круговерть, бесконечным клубком скачущую где-то снаружи.

Чем ближе становились первые планеты системы, тем резвее скакал клубок, разматывая тонкие ниточки выпущенных зарядов – противник явно не хотел терять преимущество открытого космоса. Пальцы пилотов, выбирающих подходящий объект для игры в прятки, лихорадочно бегали по консолям, силовые щиты, переключенные на полную мощность, создавали вокруг корабля непроницаемую броню, и я потихоньку начала надеяться на благополучный исход этого дела. Хотя последнее меня беспокоило – щиты в таком режиме жрали чертовски много энергии, а до базы еще больше суток пути. В самом лучшем случае.

Планеты вырастали и уменьшались, проходя мимо корабля. Все оттенки серого, зеленоватого и сизого смешались в моем мозгу, отупевшего от бесконечной тряски. Округлые формы расплывались перед глазами. Поэтому заход на орбиту одной из этих толстушек я восприняла с искренней радостью: не уронить свой авторитет, показав себя слабачкой, мне удалось только с помощью твердокаменного упрямства и произрастающей из него воли.

Как, впрочем, и всегда. Я и живу всем назло. На чистом упрямстве.

Штурмовик не отставал, вслед за нами нырнув в бурый атмосферный кисель. И почти сразу же потерял резко сманеврировавший корабль в лабиринте тонких вихрей. Мы поменялись местами – помехи, создаваемые этой атмосферой, создавали для радаров трудности еще большие, чем ионное облако, но теперь уже наша невнятно-серая окраска сливалась с непроницаемыми облаками, в то время как черная клякса штурмовика представляла из себя отличную цель. Подавив соблазнительное желание этим воспользоваться, я приказала уходить на теневую сторону планеты.

Сделав еще несколько маневров и окончательно убедившись, что штурмовика в пределах видимости нет, корабль рванулся вперед. Я же напряженно размышляла.

– Ремонт системы охлаждения начали?

– Как только обнаружили утечку. Но вы же понимаете…

– Полная остановка двигателей нужна?

– Атмосферных – нет.

– Тогда спуститесь в зону максимальной облачности и двигайтесь на среднем ходу.

– Траектория?

– Не поддающаяся анализу, – я криво ухмыльнулась.

Минуты напряженного ожидания проходили в плавной смене атмосферных пейзажей. Я смогла наконец связаться со своей группой и выяснить положение дел. Марлен в окружении агентов находилась там, где и должна была находиться в случае тревоги – в непосредственной близости от спасательных капсул, и меня наконец перестало грызть беспокойство по этому поводу.

Через час система была восстановлена на 85 %. Я удовлетворенно кивнула этому известию и принялась было просматривать новый маршрут, составленный пилотами, как… Глухой звук удара заставил меня вскинуть глаза на экраны. Секунды вдруг стали вязкими и тягучими, они цеплялись за мгновения липкими пальцами, и все не хотели отпускать их.

Вот из бурой пелены на корабль медленно, как-то растянуто падает черное пятно. Натужно ревут под двойной тяжестью двигатели. Пятно поднимается и падает еще раз. И еще… И еще… И все это – в замедленной растянутости липко-вязких секунд. И еще не до конца понимая, что происходит, я вижу, как в просветах облаков появляется земля.

Корабль падал ей навстречу, хромая на левое, подбитое прямыми таранами крыло. А потом был удар жесткого приземления, был полет юзом на брюхе по обломкам скал. А потом…

Глаза распахнулись в кромешной темноте. Щеку леденил металл палубы, завернутая за спину рука упиралась во что-то острое. И почему-то больше ничего… Тихо, пусто, темно.

Я высвободила руку и протерла глаза. Пальцы задели длинный порез на щеке, и царапающая боль внезапно напомнила, где я.

Тело автоматически попыталось вскочить… Но почему-то не вскочило. Я ухватилась за подлокотник кресла и подтянулась. Руки слушались. И все. А где?…

Глухо, будто сквозь вату застрекотала очередь. Одна, другая… Где-то далеко. Очень далеко…

Взрыв. Кажется…

Пальцы разжались, и я рухнула обратно на палубу. Чуть дальше в коридоре горел тусклый аварийный маячок, скупо разбрасывая красноватые блики. И тишина… Я перевернулась живот и прислушалась. Нет, не тишина. Где-то далеко, будто на другом конце материка, глухо тявкали винтовки. И не только они.

Штурм. Да…

А я? Я?…

А МАРЛЕН?

Я почувствовала, как волосы у меня на затылке встают дыбом. Эта простая мысль придала мне столько резвости, что я попыталась встать на колени. Тот простой факт, что собственное тело почти не ощущается, дошел до меня не сразу. Но дошел.

…Какие наши г-годы.

Боги…

…Через полчаса я была в коридоре. Еще через час – в грузовом отсеке. Рассматривала груды гильз, дыры в обшивке и слушала звуки боя, которых не было. Было страшно.

Я сгорбилась за длинным стеллажом с запчастями в самом дальнем углу отсека и пыталась связаться хоть с кем-нибудь. Эфир молчал. Молчали переговорники агентов. Их сознания тоже молчали. И это было страшно.

Я могла передвигаться, только ползая на руках, со скоростью, которую превышал даже медленный шаг. Я не могла связаться ни с одним портом Союза – передатчик дальней связи разбили. Думаю, что прикладом. Я не могла улететь – этот корабль навряд ли еще когда-нибудь сможет летать. Я не могла ничего.

Скоро мелкие трещинки во внешней обшивке превратятся в трещины, а воздух здесь навряд ли пригоден для дыхания. Можно подняться в кают-компанию, вытащить из бара бутылочку «Радужного моря» и отпраздновать собственные похороны, ибо после этого я немедленно стану тем, за кого меня наверняка приняли – а именно, трупом.

Можно, да… Противно только. Жалкий конец для воина. Забыла я, что когда-то им была. Сейчас – нет. Не воин. Так – выжел охотничий, загонщик дичи. Ну что, раскинем камни судьбы?… Я переключила личный маяк на общую волну и стала ждать, пока за мной придут.

Хочу знать, против кого играла. Хотя бы и напоследок.

Шаги послышались на удивление быстро, не прошло и получаса. Я внутренне подобралась, захваченная давно позабытым азартом. Но, едва коснувшись сознания приближающегося существа, замерла в изумлении.

– О боги, нашла! Я так боялась, что… Боги, какой идиотский прибор! – лепетала стоящая передо мной… Марлен.

– Что вы здесь делаете? – раздельно поинтересовалась я. Пауза. Боги, что я болтаю! – Вы одна? И почему…

Я недоуменно смерила взглядом черную форму Корпуса, которая была на ней надета. Потом спохватилась и отключила маяк.

– Здесь оставаться нельзя. Маяк засекли наверняка не только вы. Нужно как можно быстрее… Почему вы на меня так смотрите?

– Мне сказали… – ее губы задрожали. – Сказали, при посадке один из боковых экранов сошел с креплений… и вы… и вас… Сказали, сердце не билось, и мозг тоже не…

– Значит, ошиблись, – отрезала я. – Правда, не до конца. А поскольку вы не в состоянии меня нести, надо уходить прямо сейчас. Нападающие сейчас на корабле?

– Н-не знаю. Думаю, нет. А… вы не можете ходить? Позвоночник, да?… Наверное, это очень больно.

– Не особенно, – я начала пробираться к выходу, но, почувствовав укоризненный взгляд, все же добавила: – Я немного выносливее прочих. И немного лучше устроена. А теперь рассказывайте. Как вы смогли спастись. Где остальные… Хотя, нет. Этого лучше не рассказывайте. Лучше – где нападающие.

– Но я не знаю! – в огромных глазах заблестели слезы. Она брела рядом, то пытаясь подталкивать меня, то вытирая льющиеся по щекам крупные капли. – Когда началась стрельба, нас с Алиссондрой оставили в каюте, и еще лейтенант остался. И несколько этих… – она всхлипнула, – с броней. А потом, когда стрелять стали совсем близко, Аллисондра сказала раздеться и надеть ее мундир, а сама надела мое платье. И забрала мой маскировочный амулет. И… дверь начали ломать, она толкнула меня под стол с голографом, а он такой низкий, и я почти ничего не видела, и постоянно боялась, что ноги будут видны. А потом их увели…я думаю. Или унесли – ни одного трупа не было. Потом… еще стреляли. Где-то далеко. А потом перестали…

Она замолчала. Я тоже молчала, гораздо лучше перепуганной девочки понимая, что произошло. Они все поступили правильно, мои дети. Даже слишком правильно – о том, что будет с Алиссо, когда обнаружат подлог, я запретила себе думать. Единственным шансом вырваться было – напасть и перебить всех, ибо улететь мы уже не могли. И основные силы были брошены на это. Значит, не помогло, не хватило. Сил.

Ладно, потом подумаю. Иначе сил не хватит и мне.

– Меня-то вы как нашли?

– Алиссондра дала это, – Марлен кивнула на свой маяк, засунутый за ремень. – Сказала, работает только на прием. Если понадобится искать…

– Ладно, – я вздохнула и поползла дальше, низко опустив голову. Оказывается, так легче. А еще легче, если стиснуть зубы.

Минут через десять мне уже почти удалось доползти до двери, как слабый шорох заставил сжаться в комок и вскинуть голову. Зря – на затылок с размаху опустился приклад.

Глаза я открыла все в том же грузовом отсеке. На руках матово поблескивал риатиновая сетка, шею холодил стальной ошейник. Связывать калеку, видимо, побрезговали. Идиоты. Во-первых, риатин не такая уж панацея от ментальных фокусов со стороны противника, а во-вторых…

Откуда-то справа послышался тоненький вскрик. Я едва заметно повернула голову, и сейчас же обнаружила, что от ошейника отходит витой шнур к ближайшей стенной скобе. Вскрик повторился. Голова повернулась сама, уже не обращая никакого внимания на привязь.

В десяти шагах от меня, сидя на полу, билась в истерике Марлен. Над ней стояло около десятка безликих фигур, одетых в темное, со штурмовыми масками на лицах. Профессиональные наемники не самого лучшего разбора определялись с первого взгляда, и это же рушило все надежды также быстро определить виновника торжества. Будь это элита, вопрос был бы решаем, но масса середнячков безлика и безбрежна.

Причитания, перемежающиеся вскриками, переросли в совсем по-детски горький плач. Неприятно кольнуло сердце. Эхо разбегалось волнами, отражалось от стен, множилось двойным, тройным отражением, и вот уже в темном стальном коробе рыдают десятки, сотни детей.

Взлетела чья-то нервная рука и звук пощечины удвоил эти сотни. Я мотнула головой, отгоняя эхо. Звякнул ошейник. Дети замолчали, повернулись в мою сторону темные фигуры. И внезапно вскочила с пола и бросилась ко мне хрупкая фигурка в черной форме. Подбежала и спряталась за моей спиной от темноты.

За спиной калеки. Сердце вдруг пропустило удар и забилось реже. Через долю секунды на меня в упор смотрело полдесятка дул, и позади сказали: «Да оттащите вы ее, уже давно нужно было отходить»… Кто-то сломал строй и шагнул вперед, мельком встретившись со мной взглядом. А я… Целое мгновение решала, хочу ли жить. Ибо «отход» – это еще и уничтожение лишнего груза. И лишних людей.

Лишняя. И девочка за моей спиной, по сути, лишняя тоже. Пройдет половина сезона и ее «утилизируют» точно так же. И плач больше не поможет. В ушах гуляло эхо детских слез, всех слез, которые я слышала за свою жизнь. Гуляло и не находило выхода, множась где-то внутри и заставляя сердце болеть. Ему вторил неслышный, но такой реальный голосочек, тоненький, неродившийся, который оплакивал свою мать. Он стонал в моей голове, стонал и просил за себя и за нее. Почти словами. И я почти слышала его…

И потому, когда чужие руки потянулись мне за спину, я дернула за рукоятку, торчащую из чужой кобуры, вырвала пистолет и нажала на курок. Полдесятка стволов рявкнули разом, но навстречу слепым глазкам пуль полетели детские слезы. Эхо плача детей всего мира, слабые отзвуки чужого горя и обиды, сила чувств маленькой женщины, обреченной до конца жизни нести на плечах тяжкий груз, но главное – слезы неродившегося ребенка, просящего за свою мать. Эхо, сплавленное воедино изумрудным, отмытым этими слезами пламенем случайного прохожего – меня, пламенем, никогда еще не бывшим столь чистым и никогда не горевшим так ярко, совершая невозможное…

Риатин вспыхнул и осыпался бурой пылью. Пули ушли в потолок, сметенные одним силовым ударом, за ними полетели винтовки. На кончиках пальцев заплясали холодные зеленые язычки безграничной власти… А в горле заклокотала кровь. Это пламя… такое высокое, такое ослепительно чистое, должно быть, уже начало выжигать что-то внутри… Но… не важно. Чтобы выжить, нужны еще силы, нужно еще… даже если уже нельзя.

Меня же попросили…

Я сплюнула красный сгусток и решительно подняла руки, горящие призрачным огнем. Испуганно пискнула Марлен, не заставив меня даже обернуться. До тех пор, пока мгновением позже штурмовики не начали оседать на пол.

С маленькими дырочками во лбу. Сначала упали те, кто стоял возле нас, потом – прочие, почти успевшие схватиться за отброшенное мной оружие. А потом упала я, отшвырнутая в сторону, как сухой листок. И пламя опало, задохнувшись, будто накрытое толстым одеялом.

Теперь, когда на руках не было риатина, мне не понадобилось даже оборачиваться. И смотреть на того, кто схватил меня за запястья как клещами, тоже не было нужды. Где-то у меня за спиной вскрикнула и провалилась в глубокий обморок Марлен, но сейчас это уже было не важно.

Меня трясут так, будто хотят вытрясти душу, приговаривая:

– Дура безмозглая! Додумалась! На тот свет захотелось поэффектнее?! Тебе же нельзя, будто не знаешь!..

Задираю голову высоко-высоко и безлико роняю:

– А вдруг…

– А вдруг?! – зловещее шипение выдавливает на лице презрительную гримасу. Огромная темная фигура, нависшая надо мной, вдруг надламливается и падает на колени совсем рядом. Поднимает мои сжатые кисти и трясет ими у меня перед глазами: – С каких это пор леди стала великой альтруисткой?! Решила попробовать в кои-то веки?… А теперь смотри, чего стоит любовь к ближнему!

Я смотрела. Смотрела на расслоившиеся ногти, почерневшую, растрескавшуюся, всю в бурых прогоревших чешуйках кожу, на негнущиеся, застывшие в судороге пальцы. Больно не было, было горько. Теперь еще и руки. Скоро от меня не останется ни-че-го. Только мозг в недействующем теле.

В глазах защипало. Я до боли сжала зубы, но соленые капли все-таки появились, и теперь, сверкая, бегут по холодным щекам. Все быстрее и быстрее, пока не превращаются в целый водопад. И льдисто-голубые глаза снова, как и почти сезон назад, смотрят на меня с почти физически ощущаемой растерянностью.

Но логика в конце концов побеждает – он чуть подается вперед и сгребает меня в охапку. Сознание заливает искусственно созданным спокойствием, и я продолжаю реветь только по необъяснимой инерции женского сознания. Эрик со стоном оседает вместе со мной на пол. Гладит по встрепанным волосам и, кажется, что-то шепчет. А я верчу головой и, кажется, плачу еще громче.

Так мы и сидели, на холодном полу, он – растерянно прижимая меня к себе, я – уткнувшись носом в ближайшую опору, которой оказалась его плечо.

Когда рыдания сменились судорожными всхлипываниями, я наконец обратила внимание на окружающий мир. И на то, что Марлен слишком долго лежит в обмороке, о чем я и сказала вслух.

Эрик ссадил меня на пол и опустился возле девушки на корточки.

– Она просто спит. Нервы, – констатировал он, поднимаясь. – Наверное, это заразно.

– Тебе-то какое дело? – сварливо бросила я, борясь со всхлипами. – Уже приравниваешь меня к своей частной собственности?

– Почти.

– Неужели? Настолько «почти», что следишь за мной? Кстати, как ты здесь вообще оказался? – задала я наконец вопрос, который, по логике, должен был быть первым. – За нами не было слежки.

– «За вами» был я. На большом корабле можно спрятать два десятка шпионов, не говоря уже об одном маленьком духе Филина, – он криво улыбнулся. Я задохнулась. Ну, теперь понятно, кто кого когда просил. Ну, мудрейший Санх…

– Ты был здесь… Все время? Но сканирующая система корабля…

– Если бы я не умел договариваться с кораблями, меня бы уже давно не было на этом свете.

– Тогда мог бы объявиться и пораньше!

– Значит, против моего присутствия ты уже ничего не имеешь? – в светлых глазах заплясали веселые искорки. – Из той груды металлолома, в который превратилась техническая палуба, теоретически нельзя было «объявиться» совсем, – он замолчал. А потом вдруг заговорил, сменив тему и тон. Усталый. – Зачем ты соврала? Меня проверяла?

– Когда?

– Какое у тебя звание? – он посмотрел на меня. – Молчишь?… Вот и молчи. Полковник, а не капитан.

– Какая разница в номинальных званиях? Ты ведь знаешь мой реальный класс.

– Домой приедешь – увидишь, – он поджал губы и перевел взгляд на Марлен. – Кстати, о реальных классах. Дай, угадаю… это ведь ребенок подбил тебя на самоубийство?

Я неохотно кивнула. Эрик покачал головой.

– Бедная мамаша. Вынашивать Избранную и так не подарок, а если она начинает выкидывать такие фокусы еще в утробе матери…

– Эрик, ну что ты хочешь от неродившегося ребенка? Она ведь тоже хочет жить…

Отражение тринадцатое

Месяц спустя.

– …только имейте в виду, если вы опять доведете ее до слез, можете забыть сюда дорогу. Я вас просто не пущу. О… Видите, она спит. Так что…

– Я не сплю, Генди.

Я выпросталась из горы покрывал и резко села на кровати. Дежурная бросила на меня неодобрительный взгляд и вышла.

– Значит, я все-таки довел тебя до слез?…

Алан поколебался, но все же присел на кровать. Виноватая пауза начала затягиваться.

– Не обращай внимания. От бездействия я становлюсь капризной и жутко плаксивой. К тому же… От радости тоже плачут, Алан.

– Все равно. Тебе и так сейчас тяжело, не стоило мне…

– Стоило. Иначе мне было бы куда тяжелее.

И это правда. Почти два месяца невысказанные вопросы, боль и разочарование грызли меня, не давая покоя, мешаясь с болью физической от операций, процедур и самого бесконечного заточения в палате… Пока две недели назад ко мне не стали пускать посетителей. Алан пришел первым, неизвестно как прорвав кордон из дежурных медблока. В тот, первый, раз я не решилась спрашивать. Сухие улыбки, натянутые фразы и умело сыгранные сценки. «Я устала, Алан». Устала… Я устала лежать и бесконечно смотреть в потолок, в пустое белое пространство и видеть там то, что могло бы быть. Поверил. И ушел… Чтобы прийти на следующий день, и на следующий… Но глупому, слабому женскому сердцу хотелось, чтобы тогда, в самый первый раз, не поверил. Не поверил, не ушел, а говорил, говорил бесконечно и не оставлял бы до тех пор, пока силой бы не вытащил на свет душившую меня мерзость. Я слишком хорошо сыграла. И Алан, мой милый Алан никогда не подумает, что я могу столько лгать. Ему.

И это хорошо.

А после… То ли спектакли перестали мне удаваться, то ли действительно я стала не в меру слезливой. И вчера он прямо спросил, люблю ли я его. Кажется, я разрыдалась. И, кажется, выложила все.

Он спросил, почему я не сказала раньше, а я… Что могла ответить я? Что откладывала, бесконечно откладывала страшный миг, когда узнаю правду, потому что боялась ее так, как не боялась ничего в этой жизни? Или что с языка не шли слова, говорящие о том, что со мной никогда не было светлого ангела, а был кто-то другой, неизвестный мне чужак? Или не могла своими руками разбить собственное счастье?

Я не сказала ничего.

Он тоже промолчал. Потом все же заговорил. Говорил долго и мучительно, но суть была проста.

Он подтвердил все, каждое слово отчета. Кроме, разве что, того, что официальные родители погибли по его вине. А дальше… Тайна, тайна, бесконечная тайна.

«Я не хочу…не могу лгать тебе. Так… было нужно. Мне нужно было кем-то стать в этом мире. И я стал. Не занимая чужого места, нет. Я сам его создал, это место. Но, клянусь, не ради денег, не ради того, чтобы заполучить что-то, мне не принадлежащее. Так было нужно. И в мотивах моих не было ничего…бесчестного.

– Эрро знает? Правду?

– Я объяснил ему.

– Тогда…все в порядке. Не будем к этому больше возвращаться.

– Ты веришь мне? Действительно веришь? Скажи правду, Ким.»

Я поверила. Поверила в огромный знак вопроса, просто потому, что ангел, дарящий мне крылья, никогда никому не желал зла. Просто потому, что слова были искренни. И, наконец, я просто этого хотела. Кому, как не мне, знать, что такое бесконечная ложь и рот на замке, бесконечное недоговаривание и невозможность ответить на прямой вопрос.

Я поверила и была счастлива, получив, наконец, возможность свободно дышать. И теперь наверстывала пропущенное за всем этим кошмаром время, предаваясь маленьким радостям. Огромный букет из оранжереи, принесенный Марлен. Ощутимые толчки в ее изрядно выросшем животике. Первая короткая прогулка в соседнюю палату, к Чезе. Из всего блока только он все еще составлял мне компанию в медблоке. Как сильнейший из оставшихся тогда псионов, он дрался до последнего. Ему и досталось больше других.

Наемникам то ли мало заплатили, то ли по натуре своей они были не прочь подработать на стороне, однако факт в том, что почти всех моих агентов Эрик обнаружил в грузом отсеке вражеского штурмовика, по самые уши упакованных в риатин. Псионы – бросовый товар только в Корпусе, на невольничьих же рынках Свободной Зоны они стоят дороже истребителей.

Только не всегда и не везде их возможно взять живьем. Какое-то чувство самосохранения есть и у самых отпетых корыстолюбцев. О потерях со стороны силовиков мне не сообщили… Значит, не хотели расстраивать. Мои агенты, слава богам, целы все – побитые, поломанные, раненые, но живы. Иногда даже у нас свято чтят приказы. А я приказывала не лезть на рожон.

– Я на «Полюсе», а ты где-то далеко. Может, тебе и в правду отдохнуть?

Мягкий голос Алана вернул меня к реальности.

– Ты шутишь? Я наотдыхалась на сезон вперед. Видеть не могу уже эту палату!

– Восстановительная терапия из кого угодно вытянет душу – по себе знаю, можешь не отнекиваться. Особенно при таких тяжелых травмах.

– Алан, я действительно не устала. Сейчас с этим гораздо проще, на самом деле.

– Тогда сдаюсь, – Алан с улыбкой поднял руки вверх. – Тебя не переспоришь.

– А надо? – я улыбнулась в ответ и поманила его пальчиком.

– Нет, – он послушно наклонился.

Затянувшуюся паузу в разговоре, но не в действиях прервал звонок в дверь. В палату влетел робот-рассыльный, гнусаво буркнул «Процедуры через десять минут» и дал задний ход.

– Тогда я зайду вечером, – Алан встал. – После первой вахты, как тебе?

– Более чем. Только учти, – я сделала «страшные глаза», – если опять явишься без свежих сплетен, не пущу на порог. Кстати, ты так и не рассказал, как мой блок пережил проверку. Обещал, между прочим, еще неделю назад!

– Тебе же говорили, что все… что ревизия благополучно вас миновала, – он помолчал и новым, каким-то странным тоном продолжил: – Я расскажу подробности. Завтра. Или приведу Селена. Думаю, он расскажет лучше меня.

Алан коротко поклонился и вышел. Я осталась сидеть на кровати со смутным ощущением тревоги. Хотя, нет. Он же сказал, что все в порядке.

– Я же говорил, Шалли. Стоит вернуться домой… – насмешливый голос с соланским «эхом» раздался где-то над головой. Эрик, к сожалению, тоже повадился проверять состояние моего драгоценного здоровья.

– Вуайерист хренов, – буркнула я в потолок.

– Набирайся сил, солнце мое. Пригодится, – отозвался потолок. – Вдруг захочется еще кого-нибудь убить?

Если только тебя, дух ты мой недоупокоенный.

* * *

Я пристрелю эту тварь! Удавлю собственными руками!..

И не буду говорить, что не могу в это поверить. Думать надо было! Головой, Бездна меня подери, а не задницей! Что я – не знала, с кем имею дело?

Сама виновата. От начала до конца.

– Ну как? Нравится расклад? – Эрик скрестил руки на груди и хищно ухмыльнулся. – Я же говорил – зря едешь.

– Я допустила.

– Допустила, – индифферентно проронил он, присев на край стола и с интересом наклонившись над считывателями с документацией. – К слову сказать, это не так уж сложно сделать, находясь на другом конце Ветки.

– Руки убери от документов, – я спихнула его со стола. – И сам уберись куда-нибудь. Хочешь, чтобы вдобавок к моей бледной физиономии увидели и твою? В конце концов, это не моя спальня, здесь шатается куча народу!

– Желание леди – закон, – Эрик насмешливо прищурился. Миг – и он уже за моей спиной, положил руки на спинку моего кресла, чуть наклонился и шепчет: – Неужели вы хотели бы, чтобы и в вашей спальне его было не меньше?… Только честно?…

Он ушел. Я уже научилась ловить ту тонкую грань между пространством, в котором он есть, и пространством пустым. Между приходом и уходом. Между резкими, дергаными и непонятными сменами его настроения. Научилась звать, а лучше того – прогонять его, когда становилось уж совсем невмоготу. Это оказалось просто – достаточно было просто привести внятную аргументацию. Иногда было достаточно простого «Я устала»…

А иногда он сидел со мной ночь напролет и слушал жалобы на жизнь. Причины этого небывалого сострадания понимались мной с трудом, ибо мне было плохо, совсем плохо, а думать не хотелось вовсе. В кои-то веки я позволила себе эту слабость, руководствуясь фатализмом существа, знающего, что лишнее дрыганье конечностями ничего не изменит перед заведомо сильнейшим противником. На данный момент сильнейшим, отметим в скобках. Ибо он был вполне здоров и мог себе позволить быть великодушным. Впрочем, моя безобидная болтовня никого не могла обмануть. Все, или почти все из сказанного ему было известно. Но как упоительно сладостен был процесс!.. И как легко становилось душе только от того, что проблема была пусть не решена, но обсуждаема и разделена с кем-то. С гнездом. Со стаей. На худой конец – с одним-единственным…кем-то. Пусть этот кто-то не совсем нормален, совсем не красив и питает ко мне чувства, далекие от дружеских. Просто-таки вся полнота ощущений, что перед тобой незабвенный Филин. Сидит и смотрит на тебя огромными печальными глазами, или (что чаще) дремлет на жестком больничном стуле, скрестив руки на груди, и, не закрывая до конца глаз, делает вид, что все слышит. И я делаю вид, что верю.

Я доказала, что можно жить на сублимации Сети. А вот на сублимации разделения долго прожить не смогла, как оказалось. Понадобилось живое, настоящее.

Чтобы выяснить это, у меня было много времени – медблок высосал из меня все моральные силы, в отличие от физических. А Эрик… казалось, он всегда был где-то за дверью, только протяни руку, – и этот призрак материализуется у твоей кровати. Но чаще не требовалось и протягивать руки – он приходил, даже когда ко мне еще запрещали пускать кого бы то ни было.

По сравнению с тем, что на меня свалилось сейчас, я еще буду вспоминать медблок как рай на земле.

Пальцы сжимали виски в тщетной надежде, что такая малость поможет найти выход из западни.

Моя подруга отняла у меня то единственное, чем я еще дорожу в этой конторе – мой блок. Занавес. Она дала официальный ход тем подтасованным бумажкам, которые мы с ней подписали, и теперь моего блока не существует в природе. Есть блок Рилы. Такие вот дела… да… Ее блок дышал на ладан, раздираемый интригами и взаимными обидами, что ни в коей мере не способствовало продуктивной работе, а следовательно – и росту ее карьеры. А она честолюбива. И жадна, не так чтобы слишком, и не так, чтобы сознательно, но…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю