Текст книги "Шальная мельница (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Мило, добро так улыбнулась та. Взгляд в глаза.
Всё еще не могла поверить я своей невероятной удачи.
– Б-благодарю, – невольно запнулась я.
– Да не стоит, – рассмеялась женщина. – Хорошая ты девочка. Вот только дураки тебя окружают. Но что поделаешь, это – жизнь. Крепись, подруга. Авось, дальше будет… проще.
* * *
Судя по всему, лучше, чем замолвленное слово знакомой – рекомендации не существует. И плевать на дипломы (чуть в курсе – и уже хорошо); по сути, во многом разный смысл учебы и направление сей работы, плевать даже на опыт – уже согласны.
Да, зарплата невысокая – и, поперву, только комнату смогу снимать, а не целую квартиру, как раньше, но… уже хоть что-то, а не голодранцем на улицу.
– В общем, милочка, – тычет мне пальцем в какие-то документы Лидия Петровна, – вот тебе адрес. Видишь? – пытливый взгляд мне в лицо, отчего спешно киваю. – Да, далеко, но это – только начало. Там у них как раз проходят исследования. Посмотришь на эти заборы, на анализы, на заполнение документов – и вернешься. Правда, придется день-два там переночевать. Ребята покажут, подскажут. В общем, не пропадешь. А дальше – приедешь, сядешь дома, подумаешь над всем, переваришь увиденное, услышанное – и решишь, надо тебе такая работа, или нет. И, если уже будет "да" – мы подберем тебе более толковый вариант и где-то тут поближе, или, по крайней мере, организуем поездки с группой или выдадим авто. В общем, неважно. Главное сейчас познакомиться воочию со всем и определиться. А дальше – пойдет всё, как по маслу. Бывают премии, бывают задержки с зарплатой, но… соцпакет и прочие льготы. Так что, едешь?
– Ну да, – несмело пожимаю плечами.
– Отлично. На вокзал, билет на Багратионовск, чеки все сохрани. А там тебя встретят. Вам на озеро около поселка Подгорное. Если что неясно, или потеряешься, или еще какие жалобы или вопросы – звони. Номер мой уже знаешь. И да, если устроишься на работу, суточные потом эти оплатим.
* * *
Не знаю, откуда этот сукин сын всё пронюхал, и кто сдал. Или это та же Света? Или, вообще, ее помощь – дело его рук. Но в чем логика? Показательно лишить одного, чтобы дать что-то другое? Пусть хуже, но все же… толковое?
Бред какой-то…
Не знаю, в общем, не успела еще собрать свои вещи, как раздался звонок в дверь.
Затрепетало, защемило сердце, надеясь на чудо…. что это – мой Гоша. Что опровергнет всё, докажет, что я – дура, а он – хороший. Пусть даже, обидится на меня за недоверие, за поездку с Ярцевым. Что угодно, лишь бы…
… но нет. Взгляд в глазок – и замерла. Молчу.
– Я вижу и слышу, что ты там, – рычит, кричит Михаил. – Открывай, поговорить хочу.
– Убирайся, мне некогда. Я спешу.
Или, может, следит за мной?
Взгляд около по стенам. Я как-то раньше о таком не задумывалась. А что, если в квартире жучки? В телефоне – прослушка?
… или еще какой жуткий, мерзкий шпионаж?
На самом деле, он и не на такое способен. Ведь не понаслышке знаю. Черт дери…
Если так, то Ярцев слышал нас Гошей. Слышал… и, может даже, видел.
Идиотия какая-то. Не дай бог.
Фу, как мерзко.
И снова стук. И снова доводит до бешенства.
– Уйди, Ярцев! Уйди, я сказала!
И хотелось бы припугнуть его полицией, вот только… что делать, когда он сам – полиция? Не прокуратуру же звать? Хотя, наверняка, и там друзья.
Ирина? Как бы не смешно было, Ирина и ее отец – единственная доступная мне управа на него. Только при этом, не факт, что не обернется всё против меня. Сколько я планировала свою месть, собирала факты, мысли, схемы, желая не просто обличить этого подонка перед бедной женой, но и пустить под поезд все его наработанные завязки в органах. Сколько я трудилась – и всегда приходила к выводу, что одна оплошность – и меня, если не посадят, то застрелят где-то в лесу.
С беременностью Ирки я многое сожгла, уничтожила. Единственные стоящие доказательства – в моей голове. И то, это решается простой пулей… в лоб.
И вновь тарабанит, да так, что даже соседи уже начинают возмущаться. Козлина. То его порой неделями не дождешься, то теперь – каждый день здесь торчит.
Поддаюсь – обреченно открываю дверь. Взгляд в глаза.
– Че надо?
* * *
– Миша, я тебе сотый раз повторяю, я сама справлюсь. Доеду куда мне надо, а ты – вали на все четыре стороны. Сходи коляску, там, выбери, или кроватку. Ползунки, на худой случай.
– Лиля, харе. А?
Пристальный взгляд своему истязателю в глаза.
– Чего ты перья топыришь? – продолжает. – Не звонил же, да? Я, надеюсь, ты поняла вчера – кто он и что заслуживает. Одумайся, прошу.
– Ярцев, если ты опять за свои сопли сейчас возьмешься, то вали по добру по здоровью, пока я тебе всё лицо не расцарапала. А то это уже сложно будет объяснить твоей жене и тестю.
– Ну, чего ты рычишь? Так хочется на автобусе черт знает куда ехать?
– А ты откуда знаешь, куда мне ехать? – обмерла, уловив ниточку.
– Да не знаю куда, но с такими баулами, вряд ли где-то тут по городу или за ним, в переделах пары километров.
Скривилась я, проиграв, так и не раскрутив клубок.
– Странно, что ты, вообще, не спрашиваешь, почему и куда еду.
– Почему странно? – внезапно как-то издевательски искренне произнес. – Я слышал, что кто-то там тебе с работой вроде помог. Что ж, рад. Вопреки всему, действительно, рад. Хорошее начало. Самостоятельность тебе к лицу. Но всё же… позволь помочь.
* * *
… поддалась.
Ярцев клятвенно обещал не распускать руки, не приставать, и, вообще, закрыть старые темы.
А-ля друзья. А-ля просто знакомые.
Знаю, что вранье. И, тем не менее, почему-то ведусь.
Наверно потому, что это – единственный способ, что-то коварное и тайное… узнать о своем загадочном "ФСБшнике", будь он праведником, или (что скорее всего стоит ожидать) грешником… по отношению ко мне.
Усесться на переднее кресло, рядом с водителем. Живо пристегнуться, податься немного вперед, сложить руки на приборную панель и умостить голову сверху. Сон. Сейчас спасет меня… только сон.
* * *
И снова звонок. Что за странная привычка последнее время будить меня не звоном будильника, а чьим-то настырным, причем (согласно традиции) не очень-то приятным, странным вниманием? Машинально протереть очи, прогоняя остатки сна, и нырнуть в карман кофты, достать надоедливый телефон.
(быстрый, косой взгляд украдкой водителя, Ярцева, в мою строну, а именно в экран аппарата)
– Кто там?
Обмерла я, всматриваясь в пугающую надпись.
– Он, что ли? – гаркнул (явно не совладав с собой), но тут же переменился тон, окутываясь ложью. – Проснулся наконец-то, что ли, кавалер хренов?
Смеется.
А я всё еще таращусь на экран и не могу понять, что делать. Что хочу (на самом деле), что надо бы сделать. Хотя, что гадать? Надо поговорить, непременно надо. Выяснить всё. Кинуть правду в лицо и посмотреть на реакцию. Но не по телефону же всё это делать?… да и не в присутствии Михаила.
(короткий, с опаской и желанием оценить истинные эмоции нервного "бывшего", взгляд на Ярцева – в глазах так и бурлят страсти, мешаясь с исступлением)
– Че сидишь, ждешь? Или ты после всего еще… побежишь за ним? В надежде, что одумается?
Скривилась невольно, чиркнула зубами.
– Но поговорить-то… нужно, – причем сказала это больше сама себе, в голос. Хотя нет, и ему – дав понять, указав на свое место.
– О чем? – гневно рявкает (нервно брызгая слюной). – Скотина он редкостный, а ты всё ведешься, как школьница.
– А ты уж… святой человек? – язвлю, пристальный взгляд на своего собеседника.
Злобно стискивает зубы.
– Только не ровняй нас. Не смей, – колкий, яростный взгляд на меня.
И снова запиликал телефон, по-моему, взывая, уже не так к общению, как к взрыву между нами с Мишей.
– Дай его сюда, – вдруг вырывает из моих рук и убирает подальше (в левый угол).
– Э-э, ты чего? – заревела я и кинулась на гада. Но тот игнорирует, держит на себе мои злобные удары (едва покачиваясь) – живо зажимает кнопку выключения и полностью тушит аппарат. – Ты больной, да? Какого хрена лезешь?
– Останешься одна у себя там… в палатке, или где ночевать собралась, не знаю, сюсюкай и стелись перед ним сколько хочешь, а при мне – не смей! – злобный, разъяренный взгляд в глаза. Секунды – и получив в ответ безучастие, вновь переводит взор на дорогу.
– Вер-рни телефон, – из последних сил рычу, сдерживая истерику.
– Приедем – верну.
– Миша, – иду на принцип. – Хватит мною командовать. Это ты напросился со мной, вымолил даже, а не я. Очнись. Так что БЫСТРО. ВЕРНУЛ. ТЕЛЕФОН.
– Вернуть? – гневно кивает головой. Глаза в глаза.
– ВЕРНУТЬ, – сычу.
– Держи, – но… внезапно разворот к окну, пискнуло стекло – и вышвырнул аппарат долой. Вот так… просто на брусчатку, словно мусор. Мигом обернулась я – через окно взгляд. Разлетелось, кувыркнулось черное пятно, рассыпавшись на части.
– СТОЙ, СУКА! – визжу.
– Нет больше твоего телефона, можешь успокоиться. Приедем – новый тебе куплю.
– Н***я мне НОВЫЙ? Я хочу свой СТАРЫЙ! Немедленно… сдал назад и выпустил меня!
– Да, конечно.
(там же его номер, на той симке номер моего Гоши… и теперь уж точно я его потеряю, кем бы он не был на самом деле)
– НЕМЕДЛЯ ВЕРНИСЬ!
– НЕТ, Б***Ь! – рявкнул мне в лицо, жадно выпучив от бешенства глаза.
Обмерла я прозревшая окончательно. Тугие, нервные, мечущиеся рассуждения – но предвидел дальнейшее. Живо зажал кнопку на брелке сигнализации – и захлопнулись двери на замок.
– Сука, ты что творишь? – визжу, ополоумевшая. Живо кидаюсь на него в попытке выдрать ключ прям из замка зажигания.
– Тварь, не лезь! – орет бешено, пытаясь меня отшвырнуть в сторону и удержать руль. Дикий визг шин, отчаянно тормозя, – мы явно мчим прямо в ад. Но не смотрю за лобовое, не реагирую. Цель давно намечена – и она одна. Пока ублюдок дал слабину – прорываюсь к кнопкам брелка и жму лихорадочно на все. Щелкнули затворы. Мигом кидаюсь к двери – вываливаюсь наружу. Что есть мочи бегу назад. Слышу, что уже нагоняет. Рычит, бранится, грозит убить – но не оборачиваюсь. Мчу вперед, по заданному курсу.
Сотни метров – и вот, наконец-то, похожие осколки. Падаю на траву и шуршу руками, желая нащупать нечто толковое в этой какофонии. Но не дает Михаил нормально собрать, перебрать детали – тотчас хватает за волосы и тащит на себя. Визжу, дико ору от боли, пытаюсь сопротивляться, выдраться – да супостат сильнее.
Вдруг гул мотора – обмер Ярцев (видимо, боясь лишнего внимания), силой поравнял рядом, всё еще крепко удерживая, прижимая к себе. Ждем – вот уже и показался впереди автомобиль. Однако, вместо подчинения и безучастия – одним духом делаю разворот и уверенно с колена бью в пах этому животному. Пальцы разжались, подался немного назад, схватившись за причинное место. Кидаюсь я от дороги прямиком в непроглядную чащу. Да буквально сразу вновь настигает меня этот зверь. Вновь вцепляется в волосы и тащит за собой. Отчаянно сопротивляюсь, желая пальцами, ногтями впиться в лицо тому ублюдку. Еще попытки (его, мои) на отпор и властвование – и повалились прямо на землю. Кубарем движения, удары по всему по чему попадем – каждый отстаивал свое право на жизнь.
И снова выдираюсь – бегу куда глаза глядят.
Невольно возвращаюсь назад. Через брусчатку к какому-то заброшенному зданию. Внизу – провалы, сбоку – овраги. Слепо, уже и не думая, ныряю за дверь прямиком в помещение, жаждя добраться к оконному проему, что как раз напротив (без стекла и рам), а там – выбраться наружу, через заросли – да хоть к самому черту.
Едва я забралась на окно – как замерла в жути: отсюда до земли высота в два этажа, если не больше. Еще миг – и всё же не решаюсь сигануть. А потому мой супостат тотчас хватает меня за ногу и тащит обратно. Резкий рывок куда-то в сторону. За волосы – скользя по полу, волочит за собой. И снова визжу, и снова кричу, ору, пытаясь всячески воевать. Да вдруг удар, сбивая меня с колен – падаю плашмя, на живот. Забирается сверху Ярцев, тем самым прижимая к земле окончательно. Странный звук (словно из фильмов) – и обмирает. Уткнулось что-то твердое и холодное в мой затылок – застыла я, осознавая сполна происходящее. Еще миг – и обвисла, расслабилась, покорно, бросив попытки брыкаться.
Тяжело, шумно дышит, явно пытаясь набраться сил, возможности для слов.
– Ну, что же ты? – обреченно шепчу. – Стреляй. Закончи всё к чертовой матери.
Еще один вздох – и решается:
– Лиля, хватит.
Невольно смеюсь. Проиграв, уложила голову на пол, щекою притиснувшись к шершавому от грязи (пыли, мусора) деревянному настилу. Взгляд бессмысленный куда-то вдаль, в темень (хотя еще, нет-нет, да боковым зрением иногда пытаюсь уловить лицо своего палача – тщетно).
– Вот и я говорю… Миша, хватит. Кончай. Не хочешь отпускать – не надо, но только не мучай меня. Решился – добивай.
– Ты – больная, больная на всю голову, – рычит обиженно, недовольно. Слышно в голосе, как он начинает пасовать. Немо молить… окончательно сдаться ему. Отступить и отдать себя сполна без оговорок.
– Не я себя такой сделала. Не я…
Немного помолчав, гаркает:
– Ты опять про ту ночь?
Горько рассмеялась. Прожевала эмоции, разочарования, что не понимает элементарного.
– И ту, и остальные… где ты выбирал её, других своих шворок, – заледенел от услышанного, казалось, не дышит. – Или ты думаешь, я не знаю, не видела вас? Сколько у тебя их было за все то время, что был со мной? Три? Пять? Десять? И каждой, небось, обещал…. что женишься однажды на ней, что семью заведете…
Тяжелые, жуткие минуты выжидания, молчания – и осмеливается.
– Я никогда тебе не врал. Да, изменял. Но этот – не вранье. Они были лишь временным развлечением. Бессмыслицей. Тупым тр***м. А любил и люблю… лишь тебя одну. И ты это знаешь, – шумный вздох. – Я ни от кого не хотел детей, ни от кого – кроме тебя. Более того, всегда был осторожный в этом деле. Для меня моей женой всегда была только ты. А Ира – сама знаешь, кто и что эта Ира. И мне плевать, что она беременна. Я его не хотел… и не хочу. Надо будет, себе заберу ребенка, не отдаст – и по делам. Плевать. Единственное, что мне важно в этой чертовой жизни – так это ты, понимаешь?
– Потому ты дулом пистолета сейчас мне в голову тычешь? Да?
Смолчал, лишь звонко сглотнул слюну. Руки дрогнули, покорно убирая от моего затылка тяжесть (хотя и так уже напряжение от волнительных речей давно спало).
Движение – засунуть, судя по всему, обратно в кобуру оружие.
Но все еще сидит сверху. Удерживает.
– Я тебя не отдам ему. Одумается он, или нет. Всё равно не отдам. Ты – моя.
– А если… я тебя не люблю? И… по-настоящему, никогда не любила? Что тогда?
Смолчал.
Веду дальше: пан или пропал.
– А что… если после той ночи, когда ты такое натворил…. ты стал для меня самым мерзким существом на планете? Что тогда? Я тебя использовала, как и ты меня. И в этом у нас один-один. И за Иру… карма тебя покарала. Ты сыпал ей противозачаточные – а я себе, тихо Бога моля не слать мне ублюдка от тебя.
Застыл, словно каменная статуя, отчего даже смертью моей запахло враз в воздухе. Резкое движение – подрывается на ноги и, силой отдирая от пола, переворачивает к себе лицом. Глаза в глаза (все еще удерживая меня в стальной хватке).
– А ну-ка повтори сейчас, – словно скрежет метала, прозвучал его голос, – что ты только что сказала? В лицо. Только… хорошо прежде подумай, а то другого шанса уже не будет.
Долгие, жуткие секунды, минуты тишины, молчания, выжидания. Пристальный, сверлящий взгляд на грани реальности.
Еще миг – и, делая прощальный, глубокий вдох, шиплю:
– Я тебя не люблю, и никогда не любила. Более того – я тебя НЕНАВИЖУ, и ты мне… ОМЕРЗИТЕЛЕН.
Оскалился словно зверь, замер, метая взгляды от глаз, к губам, то на свои руки, что едва за шею не сжимали меня.
– Ну, сука…
Вдруг резво вцепился в волосы – и потянул на себя (вскрикнула невольно). Тотчас подрывался на ноги и волочил, вновь потащил меня за собой. Отчаянно хватаюсь освободившимися руками то за голову, то за его руки (силясь уменьшить боль, сдержать рывки), то уцепиться за что-нибудь спасительное на полу, будь что, лишь бы тем самым дать достойный отпор. Тщетно. Еще немного – и оказались около двери. Замешкался ублюдок, сдвигая деревянное полотно, давая больше себе пространства. Да как и надо – в момент встаю на колени и делаю рывок прочь, с яростью руками заодно раздираю хватку. Потерял равновесие – и чуть не плюхнулся на меня сверху. Однако, свободна.
Быстро (насколько это было возможно) привстаю на ноги – и бегу, мчу, карабкаюсь прочь, опять к окну (ведь выход перекрытый). Его рывок, мой – и треснула балка, да и сама я не заметила сразу, как рванула к какой-то громадной дыре в полу. Еще миг – и, соскользнув, тотчас грохнулась, полетела…. сорвалась безжалостно вниз.
Обмер надо мной силуэт ошарашенного Ярцева, да так высоко, что казалось ни рукой, ни душой не дотянуться.
– Лиля! Лиля, ты жива?! – отчаянно завопил тот. – Я сейчас, я спущусь! Только не шевелись! Слышишь? ЛИЛЯ!
В глазах начало мутнеть. Золотистые звездочки заплясали на бархатном полотне, обращая слабый свет реальности в беспробудную тьму. Боль (что так остро и неожиданно разлилась во мне), практически, сразу и угасла, сменившись странным, шепчущим счастьем…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 4. Цинтен
(Л и л я)
Жуткий, нозящий шум, крик; неясные, невразумительные, на грани сумасбродства и отрешенной нелепости, слова. Пытаюсь в этом полумраке, мельтешении перед глазами неизвестных мне людей, явной панике и перевозбуждении, разобрать хоть что-то толковое, внятное, связанное с тем, что последнее осталось на моей памяти. Поездка. Помню Ярцева, машину его… и наше турне. По работе (точно ж, по новой работе!).
Колкий, беспощадный луч света дерзостно выстрелил мне в лицо, отчего я тут же поморщилась и неосознанно рукою прикрыла очи. Вмиг всколыхнулось всё вокруг, взрываясь новым приступом неприкрытого внимания. Торопливо обступили меня остальные, еще несколько человек, и стали что-то говорить, без смущения пялиться, тыкать пальцами. Поморщилась я. Попытка встать. Холодно, ужасно холодно – даже знобит. Мокрая? Я мокрая? Осмотреть себя и ужаснуться – в какой-то серой рубахе (растрепанной на груди) на голое тело до самых пят, босая. Дернулась в сторону стремительно я, испуганно поджав под себя ноги и обхватив колени руками, пустить ошарашенный взгляд около. Ёжусь, сжимаюсь, как паршивый пес в углу, всё еще не решаясь начать прорываться сквозь плотное кольцо зрителей.
Внезапно громкий, резвый крик – и тотчас все, как по команде, расступились, разошлись в разные стороны, давая дорогу кому-то важному. Молодой мужчина, лет так тридцать (с лишним) на вид, темноволосый, гладковыбритый, присел рядом: с уверенностью знатока, дотронулся до моего лба, щек, осмотрел глаза, полость рта (не сопротивляюсь, даже подчиняюсь – жадно следя за каждым его действием, чтоб если что, тут же дать отпор и сыграть на неожиданности, наконец-то давая дёру). Поправил ворот на груди, учтиво пряча от пытливых взглядов зевак мою наготу.
Полуоборот и что-то спрашивает у собравшихся, но… на непонятном мне языке, наречии, – бойко отвечают те (каждый норовит что-то выдать, вставить свое, а потому тотчас всё это перерастает в балаган, больше напоминающий какофоническую прелюдию ада, нежели речь разумных существ). Поморщилась я, поежилась от жуткого, сводящего с ума гула, хотелось немедля закрыть уши ладонями и вытолкнуть из себя этот отвратительный звук, но сдержалась, стерпела под давлением страха сотворить нечто лишнее. Испуганный, полный мольбы о спасении и помиловании, взгляд на «знатока». Еще секунды и, прожевав какие-то мысли, тот резко махнул в их сторону рукою – отчего все покорно замолчали. Взор перевел на меня.
– Haben Sie mich verstanden? [1]
Обмерла я, пришпиленная прозрением. Боюсь даже вздрогнуть ненароком, лишь бы не подать никакой знак, который могли бы растолковать неверно. Немцы? Передо мной… немцы? Но как? Откуда? Не мог же…. пока мы ехали, свершиться переворот в области, в стране, и отобрали бы у нас земли? Или… каким-то чудом я оказаться в Германии?
– Może masz Polakiem?[2] Ar Lietuvos?[3] – отозвался кто-то из толпы (мужской, осиплый, взволнованный голос).
Тягучие секунды, мгновения выжидания «Доктора» – и смиряется с поражением, закивал вдруг головой, а затем обреченно повесил оную на плечах, утопая в тугих мыслях. Внезапно взор заметался по сторонам, а следом – резко мне в глаза. И снова странная, тихая, добрая речь, но, видимо, подумав, что я могу быть глухой, при этом уже активно жестикулируя (доходчиво объясняя на пальцах). И, браво – смысл я уловила буквально сразу: хочет меня увести куда-то и там помочь (странное слово "Хайм"). Еще один миг "за и против" в моей голове – и неуверенно, обреченно киваю, обличая свое понимание: что угодно, лишь бы скорее убраться отсюда.
…
Снял с себя серый, длинный, до самых пят, плащ и накинул мне на плечи, завернув в него, словно в одеяло, заботливо обнял, прижал к себе и повел на выход. Тепло, покой и странную беспечность излучал сей Доктор, отчего рядом с ним напряжение во всём моем теле стало спадать, а лихорадочное дребезжание мыслей превратилось в покорную череду измышлений.
Высокие кирпичные, шершавые ступеньки, местами поросшие травой, – и вот уже коснулась я ступнями гладкой (нагретой солнцем) поверхности брусчатки. Взволнованно осматриваюсь по сторонам: ничего и никого знакомого. А, уж тем более, от Ярцева никакого следа – ни его самого, ни его автомобиля. Вообще, никакого автомобиля – вместо этого рядом у входа стоял воз, телега, с запряженной лошадью, а дальше, и вовсе, прямиком через мост какой-то всадник пересекал реку по дамбе.
(страх вмиг сковал меня всю изнутри, разливаясь холодной, вязкой жидкостью по жилам)
Вокруг всё было каким-то странным, и, если вглядеться, то поражала каждая деталь. Люди сновали туда-сюда, удрученные и занятые своими делами, и были они совсем не такими, какими я привыкла их видеть у нас в городе, или на той же бедной периферии. И хоть выглядели нищими, но нет, они не были ни алкоголиками, ни тунеядцами-нищебродами. Трудяги. Каждый был занят своим делом, и исполнял его с трепетом и излишним усердием (хотя, судя по выражением лиц, не с особой радостью – банальная нужда, которой перечить никак не смели). Вот мужчина, лет сорока, а может и больше (сложно определить), таскал серые мешки с того самого строения, из которого мы только что выбрались, на рядом стоящую повозку. Чуть выше по улице находился небольшой, серый, с покривившейся, прогнившей соломенной крышей, дом, у крыльца которого и сидела женщина, что скребла изнутри какую-то деревянную посудину (кадку, что ли?). Напротив, с другой стороны, у моста, как раз перекрывая ход нервному всаднику, маленький мальчик, лет пяти-шести на вид, гнал гусей через плотину в сторону поселка (или города, не знаю, что это). Поежилась я от этих странных ощущений, необычных впечатлений. Помню, у бабки нашей в деревне нечто подобное видела, но и то – машинам там явно было место. Те же мешки с картошкой, свеклой, капустой, прочими овощами, зерном, или солому – чаще всего грузили в большой грузовик. Не говоря уже о тракторах, что, нет-нет, да спешили помочь трудолюбивому земледельцу. А здесь? Нищета откатила сию цивилизацию едва ли не на век назад? Да и на улицах, как будто, еще чего-то элементарного не хватало (кроме авто), но чего? И это уже не говоря об одежде обитателей сего селения (даже этот мой «Доктор»). Поголовно один тон: от темно-коричневого, через черный до серого. Не отличались и особой чистоплотностью местные: у мужчин на лицах, пропитанная временем, "рабочая" грязь, волосы промасленны и свисают сбитыми сосульками, небриты они и неухожены; неопрятно выглядят и женщины. Заурядная, "праведная" бедность? Или, черт ее дери, историческая реконструкция[4] среднего века? Но разве делают организаторы всё столь доподлинно, вплетая даже отсутствие элементарной гигиены? Или все же сознательный отказ от благ общества? Закрытый дауншифтинг? Хотя, не думаю, что до такого уровня стоит искоренять достояния развития общества. Ведь это – прямой путь к болезням, случись эпидемия – и выкосит всех под ноль. Или это… словно из фильмов-ужасов, эдакой «поворот не туда»? И Ярцева давно растерзали, а меня ведут на съедение каннибалам или в жены жуткому одинокому уроду? Тьфу, б***ь, чего только не придумается в больной голове! Ведь разве сие возможно? По крайней мере, в нашей, такой небольшой и такой лакомой на поиски кладов, области? По-моему, наш край исколесили вдоль и поперек, изучили досконально (причем, не так историки, как недобросовестные, но алчные, охотники за сокровищами), так что упустить столь чудное селение уж никак не смогли бы – и интернет взорвали бы находкой. А там и привычные СМИ. А если, тупо, за границей, то не думаю, что Германия, Польша или Литва могли допустить столь жуткую погрешность. Тогда, что происходит, и где я? И где Ярцев? Жив ли? Ведь мы – хоть и враги нынче, но в таком болоте… вполне, ради спасения, я готова заключить мир. Доберемся домой – а там и драку зачинать можно заново.
Еще немного – и оказались уже в самом центре селения. Удивительно, но до сих пор ни одной машины (жуткое "гетто").
Все больше ставка на эту злополучную реконструкцию. Ведь даже уже встретили чудно, под старину, убранных «вельмож». Один даже с эмблемой крестоносца на плаще, с мечом за поясом и верхом на коне. Бесспорно, завораживающее зрелище, однако…. если мне не изменяет память, по телевизору, нет-нет, да встречались островки «обыденности» на таких «ярмарках»: биотуалеты, палатки с шашлыками и шавермой, кофе и прочие блага современного общества. А здесь – нет: до последнего писка, скоты, не сотворили ничего подобного. Потому и не решаюсь до сих пор завести тему, упрашивая воспользоваться телефоном – дозвониться хоть к кому-то знакомому. Да хоть к тому же Ярцеву (ведь только его номер знаю на память), но будет уже что-то.
(невольно поморщилась от страха и жути, нервно сглотнула слюну)
Свернуть на небольшую улочку, а затем, и вовсе, смело направиться в сторону какой-то церкви, кирхи. Черт, это же они здесь – все католики? Надо вспомнить, как там креститься. Если не ошибаюсь, «навыворот» по сравнению с православными. Етить-колотить, будто я помню, как православные крестятся! Последний раз я была в церкви… тьму-тьмущую лет назад, на Пасху, вроде даже, еще с бабкой нашей. Помню, Аня тогда уже в школу ходила, а вот я – еще нет, дома на шее у нерадивых родителей сидела (ну, или около того, шатаясь по двору и соседнему лесу).
Напряжение нарастало с каждым шагом – однако повезло: свернули раньше болезненного, отчего демоны мои теперь могут спать спокойно.
Небольшой коридор, а затем вышли в просторную залу. Часть кроватей (койки, ведь, судя по всему, это был госпиталь) стояли вряд, образовывая громадный длинный настил на нескольких пациентов, а остальные – отдельно, около колон или вдоль стен, или по углам. Практически, в центре – деревянный темный стол, за которым сидела молодая женщина, девушка (того же примерно возраста, что и «Доктор»), что-то толкла в маленькой глиняной миске. Забавный чепчик темно-серого цвета был на ней. Да и одежда, как и у Врача, – опрятная (все так же бедная, невзрачная, но чистая и свежая). Испуганный, с колким интересом взгляд на меня, нахмурилась.
– Прошу, садитесь, – ткнул рукой Доктор на одну из коек, что была дальше ото всех, но, что еще лучше, рядом с окном (это так, на всякий случай, если ночью я все же решусь бежать). И снова этот пугающий немецкий, но хоть элементарное – да я уже узнавала, различала, а посему впредь не столь сильно впадала в панику. Покорно следую указу. Сколоченная из досок кровать, твердая в меру: поверх, если не обманывают ощущения, солома, обмотанная льняным полотном и веревками, и сверху – еще одна серая простыня. Чистая, свежая, хоть и не глаженная.
Киваю головой в знак благодарности.
Странное чувство дежавю: я вторю своему верному учителю подобного жуткого поведения, Ани. И сейчас… будто в шкуре ее, где то ли они – сумасшедшие (мир, вокруг меня), то ли… я.
Украдкой, с опаской взгляд (на косящуюся все это время на меня девушку за столом) и снова на Доктора. Выжидаю, что дальше. Присел рядом, неспешно стал осматривать мои руки, ноги – невольно айкнула от прикосновения. Только теперь заметила на себе ссадины. Вдруг встала недоверчивая особа и, мотая на ходу бинты (тряпичные светло-серые повязки), приблизилась к нам; изучающий взор на места, которые ощупывал мужчина.
– Что случилось?
Коротко, быстро метнул тот на нее взгляд и пробормотал нечто подобное:
– Да вот, упала в реку. Вовремя заметили рабочие с мельницы, успели спасти. Принесешь ей сухую одежду, а мне – воду, мазь и тряпки?
Нервно дернулась я чуть в сторону, вырывая ногу из его рук.
Удивленно, резво уставились мне в глаза.
– Что-то не так?
– Мне бы в город, в больницу, – охальное коверканье чужого языка (но, вроде, поняли).
Хмыкнул вдруг, а затем и вовсе странно усмехнулся Доктор. Девушка лишь удивленно округлила очи.
– Вы и так уже здесь. В Цинтене.
– Германия?
Удивленно переглянулись оба. И снова взор на меня.
Немного помолчав, отозвался мужчина:
– Ordo domus Sanctae Mariae Teutonicorum.
Хотя… все равно ничего толкового мне это не дало.
– Вы ничего не помните? – удивилась «Помощница».
Не знаю даже, что и сказать, и что теперь из себя строить. Уж лучше я бы молчала и дальше. Но, поздно. Поздно теперь отступать, когда бой уже начат…
– Совсем мало.
– А имя? – удивился Врач.
Взволнованно перевести на него очи и вновь замереть в рассуждениях.
Минута для храбрости – и выстреливаю:
– Не помню.
Закивал (неожиданно) головой, соглашаясь.
– Тогда…. – немного помедлил, – будете Анной.
– Анной? – похолодело всё внутри от таких жалящих совпадений.
– Да, в честь Святой Анны. Наш приют находится рядом с Кирхой Святой Анны.
– Ладно. Я сейчас буду, – бойкий разворот и торопливо пошагала от нас девушка (невольно провела ее взглядом).
Вдруг встает, несколько шагов в сторону Доктор, а затем живо возвращается обратно, принеся с собой пару темно-коричневых покрывал, тут же кладет их рядом.
– Смените одежду – и набросьте это, – тычет пальцем. – Беата обработает раны. А мне нужно к другим пациентам, – и снова жестикуляция. – Хорошо? – пристальный взгляд в глаза.
Несмело, покорно киваю.
Коротко склонил на миг голову, в немых рассуждениях, изучая мое лицо, а затем все же разворот – и стремительно пошагал восвояси.
Не долго пришлось ждать Помощницу: спустя несколько волнительных минут, как и обещала, вернулась обратно. Милая улыбка, несмелое касание моего плеча (последовала я взором за ее движением): сжала на мгновение мою рубаху.
– Мокрая еще. Давайте помогу, – махает рукой, подначивая встать – поддаюсь. – Снимайте, – вдруг шепчет, стягивая плащ, а затем и вовсе, слегка присев, ныряет под низ сорочки, желая содрать оную с меня через голову.
