Текст книги "Шальная мельница (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 12. Бесовщина
* * *
Все это время Фон-Нейман находился у себя дома, а не в приюте под присмотром Хельмута (что вызывало, конечно, целую череду вопросов).
Осмелиться перешагнуть через порог треклятой обители и, с опаской оглядываясь по сторонам, пуститься в заданном направлении. Надо, кстати, отдать должное: не только обет целомудрия позабыл сей человек, но и… бедности. От шикарных портьер на окнах – и вплоть до серебряной посуды в арсенале смиренного монаха.
К тому времени, как мы прибыли в Цинтен, он находился уже в ужасном состоянии. Будучи, практически, в бреду, с трудом узнал меня и даже своего «Посыльного».
…
Бегло, поверхностно осмотреть Бауэра, немного ощупав живот (болезненно место).
– Вы мне поможете, Анна? – едва слышно, изнеможенным голосом шепнул.
Глубокий, мерный вздох. Глаза в глаза.
– Я готова идти на сделку. Только речь… отнюдь не о деньгах.
Поморщился (не то от боли, не то от злости).
Внезапно махнул рукой в сторону присутствующих, давая приказ оставить нас одних. Тотчас подчинились.
– Я слушаю…
Выровнялась, как перед расстрелом, и жестко, черство, дабы ни грамма не потребовал уступить:
– Я вылечу, если смогу. Сделаю всё, что в моих силах и знаниях, однако… Вы развеете ту дурную славу, что пустили обо мне, а также впредь не посмеете меня и Беату обвинить в колдовстве или в каких других жутких, ереси подобных, деяниях. Никакого гонения, никаких упреков. Более того, даже если кто-то примется за эту участь, Вы обязуетесь вступаться за нас, как за себя самого. А в свою очередь – я даю вам слово всегда заботиться о Вашем здоровье, делать всё, что потребуется, и какая бы беда Вас не настигла. И доколе будут мои силы – доколе и я буду Вам служить.
Долгие, натяжные минуты тишины, тяжелые рассуждения, перестрелка взглядов – и наконец-то… проиграв незримый бой, закивал головой, обреченно прикрыв веки.
Приказать подготовить все необходимое: стол, прокипяченные тряпки, вода ключевая и вар, свечи, вино и так далее, всё по привычному списку.
– А пока я наведаюсь в приют, возьму нужные зелья у Беаты, инструменты и позову Хельмута.
* * *
С безумной радостью на душе и в сердце поприветствовать своих горячо любимых друзей.
– Анна? – всё еще не может поверить своим глазам Знахарка.
Жадные, голодные объятия.
– Всё-таки решилась, – кивает головой Хельмут и улыбается. – Надеялись – и сбылось.
– Да уж сколько молитв! – перебивает его Беата. И снова лицом к лицу с ней.
Внезапно девушка быстро слюнявит уголок фартука и принимается заботливо тереть мне щеку (видимо, во что-то я уже успела вляпаться) – покорно выждать, вытерпеть сию, отчасти материнскую, опеку – и, наконец-то, заливаясь улыбкой, повернуться к Доктору.
– Хельмут, Вы же мне поможете с Фон-Нейманом, да?
Немного помедлил, взгляд заплясал бесцельно около, но еще один вдох – и уверенно закивал головой.
– Если понадобиться.
– Я сделала уже кое-какие распоряжения. Бауэр в ужасном состоянии, транспортировка не возможна. Так что оперировать придется там, у него же дома. Но, если честно…, – голос стих, переходя на шепот, – у меня совершенно смутная картина о том, что с ним происходит. Это может быть что угодно. От кишечника до селезенки, или мочевого пузыря.
– Судя по тому, что мне до сего дня удалось выведать из его же рассказов, я больше склоняюсь к болезни кишок. Как у той женщины, молодой матери, что еще с грудным малышом к нам приходила. Генриетта, если не ошибаюсь.
Обмерла я, округлив очи. Еще миг – и осмеливаюсь на главное:
– Если так… то почему Вы отказались его лечить?
Удивленно вздернул бровями Врач. Закачал головой:
– Не я, а – он сам. Вбил поначалу себе в голову, будто это Вы, Анна, наслали на него болезнь… за его нападки на Вас и за то, что вынудил покинуть пристанище. А после, вроде как, сон ему приснился о том, что лишь Вы способны его исцелить, подобно тому чуду с Генрихом и тем молодом человеком с Бальги. А далее и вовсе разум старика помутнел. Стал утверждать, что Господь его покарал за его злобу и отступничество от обетов. Принялся молить о прощении. Требовать встречи с Вами, хотя бы ради того, чтобы перед смертью очистить свою душу. Но… увы, никто не знал, где Вас искать. Никто, даже мы с Беатой. И только… риттербрюдер Фон-Мендель как-то оговорился, что возможно, Вы направились к истокам. Вот тогда и… верные почитатели нашего Покровителя кинулись в Путь.
– Велау…
– Говорят, Вы отыскали свою сестру?
Обмерла я в стыде. Вскинуть за и против, украдкой взгляд на Знахарку – и несмело киваю.
– Сестру и тетку. У последней – и жили всё это время.
– Всё готово, Анна, – резко перебил наш разговор тот самый мужчина, что и привез нас с Нани (внезапно появившись на пороге).
– А, да. Благодарю. Хельмут?
– Беата с нами тоже пойдет.
Довольно киваю головой, усмехаясь. Быстрый, колкий взгляд на Посланца – не перчит монах, лишь покорно, смиренно, в негодовании, поджимает губы и прожевывает злость.
* * *
Суждения Хельмута о причине болезни были полностью верны и, в итоге, подтверждены. Едва сделали разрез и забрались в брюшную полость, как буквально сразу наткнулись на жуткий очаг гноя и инфекции. Замкнутый червеобразный отросток кишки, что сейчас больше напоминал раздутый корнишон, грозился вот-вот лопнуть, приговаривая тем самым всех нас на поражение. Воспаление, конечно, уже успело перекинуться на соседние участки, но до плачевого состояния еще не дошло. И как же убивает осознание того, что такая обыденность (для моего прошлого) как антибиотики, совершенно недостижимая роскошь для нынешних времен. И, увы…. так будет еще очень долго, пока гениальные умы не сотворят обратное.
Вырезать пресловутый, мефитический, практически, бесполезный аппендикс, убрать сие мерзкое порождение хвори; зашить образовавшуюся дыру. А дальше мази, масла Хельмута и отвары Беаты.
* * *
Удивительно, несколько дней – и Бауэр заметно пошел на поправку, еще чуть-чуть – и скоро сможет смело пойти в пляс.
Чудо. Для округа Бальга… Анна вновь свершила чудо, хотя…. как и всегда, исключительная заслуга всего того – неоспоримый талант, мастерство, знания Хельмута и Беаты.
Однако, механизм запущен – и шестеренки начали свой ход.
На благо, при всей своей мерзости и гнусности, Фон-Нейман оказался человеком слова – и добровольно свершил всё то, о чем условливались. Так что мы с Нани смогли без опасений остаться в Цинтене, да и к тому же – при приюте.
И вновь привычный труд, по которому я (к собственному удивлению) уже успела безмерно соскучиться. К нашим рядам, воодушевленная увиденным, по своей доброй воле, примкнула и Нани. С радостью и великим запалом я принялась делиться с ней знаниями (хоть и тайно, усердно скрывая от чужих взглядов): причем, не только в плане медицинских (а в этом мне помогали и Беата, и Хельмут), но и в области грамматики, математики и географии.
Не сдержалась и от рассказов о чудном прошлом…. которое я (почему-то) помню вместо того, что было на самом деле со мной. И да, как и прежде, все меня знали и звали Анной. Ни Лилей, ни Эльзой, а – именно Анной. Сему пришлось покориться и Нани. А всё потому, лишь бы не вызывать лишних вопросов и домыслов.
* * *
Но как бы не было тепло и уютно в «родном» доме, с дорогими сердцу людьми, душа моя тянулась в иное место. На Бальгу. К Генриху.
Вестей от него не приходило, и сам он не являлся наведать меня. Не знаю, что тому виной. Более того, нет достоверных слухов, там ли он уже, или еще в походе. Часть рыцарей вернулась с войны, а часть – еще нет. И, тем не менее, нет у меня сил больше ждать, гадать, надеяться.
Предупредить Беату (отчасти излив ей душу) – и рвануть изо всех сил… привычной дорогой, страхом выбитой на сердце и в памяти у меня.
… навесной мост и добродушная встреча с Фреджей.
– Нет, – причмокнула женщина, печально закачав головой. – Не было ни Фон-Менделя, ни даже Командора пока. Хотя… есть молва, что со дня на день прибудут. Но какова часть правды во всем этом? Никто не знает. Ждать… остается только ждать.
– Я смотрю, у вас… изменения в штабе помощниц, – кивнула в сторону девушек, что прислуживали Хорсту.
– А, да, – смеется. – Не без твоей помощи.
Обмерла я в удивлении. Молча подначиваю продолжить.
– Слишком много споров стало. Приводили в доводы опыт, полученный в работе с тобой. А это… сама знаешь, как доводит нашего Лекаря. Вот он и решился… изгнать полусестер, полностью заменив на монахинь.
(невольно поморщилась я от злости)
– Всё равно, – задумчиво шепчу, изучая незнакомок взглядом. – Как-то слишком… много их, что ли, стало.
– А… это да. А ты что… так воодушевленно на них смотришь? Небось, есть помыслы примкнуть к ним?
– Не-е-ет, – взревела я, заливаясь смущенным смехом, и лихорадочно закачала головой. Но еще миг – и обмерла, замыслившись. – Не знаю…
* * *
– Ладно, Фреджа… С тобой хорошо, но… долг завет. Надеюсь, на днях еще увидимся.
– Давай. Заходи. Знаешь как мы здесь тебе рады!
Улыбаюсь. Взгляд на Хорста.
– О, да. Особенно он.
Хохочет женщина.
– Ну, его доводить… – это исключительное удовольствие… для нас обеих, так что… тоже хороший повод.
Не сдержалась я – и, поморщившись от стыда, залилась звонким смехом.
Услыхал. Бросил колкий взгляд через весь зал на нас, но еще миг – и натянул маску непринужденности и равнодушия, разворот – да пошагал прочь.
* * *
И уже же направлялась на выход, и уже же, практически, была за пределами крепости, как вдруг… странный, напряженный знакомый голос заставил обмереть на месте. Еще мгновение – и осознание того, кому он принадлежит, вынудило прижаться к стене и застыть, внимать каждому слову, ловить каждый звук.
– Не переживайте. Всё, что от меня зависит, и даже больше, я непременно свершу. Сначала уберу этого мерзкого пса Менделя, дискредитируя его, а затем и Рихтенберга придет очередь. Оба Генриха к власти отныне не подступятся ни на руту. Прошло их время. Прошло. И теперь править будут достойные, а там где я – и Вам место найдется.
– Но ждать некогда. Не сегодня-завтра они оба прибудут в крепость, и тогда будет поздно уже о чем-то думать.
– И торопиться нельзя. Малейшая прореха – и мы сами скатимся с горы. Доверьтесь мне. Кто, как не я, знается в этом деле…
Заледенела я от ужаса прозрения. Резвый шаг в сторону, но вмиг раздалось за моей спиной.
– Анна?
* * *
– После всего… Бауэр. После всего, что я для Вас сделала, о чём… мы договаривались… В-вы… идете на такое, – путаюсь в словах, буквах, заикаюсь от ужаса и шока.
– Анна, – едва слышно шепнул, сильнее сжав за локоть. Мерзко сплевывает, гневно шепчет на ухо. – То, что Вы слышали – враз подписало Вам смертный приговор. Но вместо… загнанного клинка в сердце, я всё еще с Вами церемонюсь. Наш договор это никак не нарушает. То, что касается дел здесь, отнюдь не имеет к Вам никакого прямого отношения. А все Ваши… чертовы темные помыслы мне недоступны, и мне на них плевать. Я Вас отпущу… но если хоть одна живая душа узнает о том, что здесь произошло, что услышали, или сами попытаетесь помешать – не погляжу на добрые заслуги. Сам лично прикончу. Всё ясно? – гневно встряхнул меня, словно тряпичную куклу.
Ядовитый, пронзительный взгляд в глаза – поддаюсь.
Несмело, едва различимо шепчу:
– Ясно.
– То-то же.
Резвое, грубое движение – и пнул меня от себя, словно гнусность.
– И чтобы я Вас здесь больше не видел, иначе тотчас же приму сие за измену.
* * *
Едва ли не прожогом добраться, домчать до Цинтена. С глазами бешеного зверя, отыскать в коморке Беату, замереть около нее. Шумно, взволнованно дышать.
– Анна? Что-то произошло? – оторопела та от внезапности.
Несмелое движение на выход, но, тут же, преграждаю ей путь. Глаза в глаза.
– Мне нужна твоя помощь.
– Моя?
– Что угодно, но их надо остановить.
– Кого их?
Взгляд около, за дверь, убедиться, что никто не подслушивает, и едва слышно… выдать всё как на духу.
– И какие идеи? – удивилась та.
– Я думала, ты мне подскажешь.
Пожала плечами девушка. Опустила виновато голову.
– Ну, всех же их со свету не свести?
И вновь глаза в глаза. С вызовом.
– Знала бы я кто второй…
– Анна? – удивленно. – Ты же не серьезно?
Шумный вздох. Шаг в сторону. Пройтись вместе в ней на кухню. Сесть в углу, рядом с какой-то кучей то ли сена, то ли еще чего-то непонятного.
– А ты что предлагаешь?
– Надо думать. Но… то не выход. Будут вопросы, и будут искать виноватых. Да и… только Богу известно, насколько эта паутина расплелась. Их явно не двое.
– Да понятно, – нервно рычу. Взгляд около.
Присесть на лаву.
Невольно, отчасти неосмысленно, бесцельно пялиться на то, чем занимается Беата. Однако, еще миг – и страной дымкой в голове восстает во мне воспоминания из какого-то старого, местами глупого, фильма-ужаса про древние времена.
– А что это у тебя? – кивнула я на ее руки.
– Это? – ткнула мне ближе, разворачивая плетение. – Конский волос.
– Зачем он тебе?
Смеется, сгорая в недоумении.
– Шнурки и нитки делаю. Что в полотно пойдет, поясницу в зиму греть, а что так – по хозяйству. Да и раны хорошо ими зашивать. А что?
Шумный вздох, издавая волнительный писк. Нервы натянутой струной, а страх с разбуженным безумием пустились в бесовской пляс.
– Да есть тут одна идея. Как подобраться к нему… Ну, а там – одно из двух.
– Анна, – рычит, с опаской оглядываясь по сторонам.
– Не страшись. Жить будет, – шепчу. – Но вот чего… современный человек боится больше всего на свете, сильнее даже чем саму смерть? А уж тем более… монах?
– Чего?
– Того, что не сможет ни оправдать, ни объяснить, – многозначительно, злокозненно ухмыляюсь. – А если во всем этом еще будет замешана женщина, рыжеволосая женщина.
– Ведьма, – едва внятно, задумчиво шепчет Знахарка.
Киваю головой.
Шумный вздох подруги. Еще миг настороженного, серьезного вида, взгляда – и коварно (молча) ухмыльнулась мне в ответ.
– Он хотел дискредитации? – продолжаю. – Ну что ж. Он ее и получит. У меня тут как раз, – наклоняюсь к ней ближе (отвечает тем же), шепчу, – чепчик подходящий есть. Не хватает только деталей. Поделишься со мной этим твоим… бесценным добром? – метаю взгляд на кипу конских волос.
Покорно кивает та головой. Пристальный, изучающий взгляд мне в очи.
– А еще нужна хна и наша мазь… А также, помнишь, ты как-то говорила, что некоторые масла не только могут всколыхнуть огонь, но и вызвать целый пожар, едва до них доберется искра?
Болезненно рассмеялась девушка, закачала головой в негодовании.
Но еще миг – и вновь кивает одобрительно. Закусила на мгновение губу.
– Ты только не попадись им, – шепчет Беата.
Ухмыляюсь.
– У меня отличные учителя.
Удивленно вздергивает та бровями.
– Что ты, что Жизнь.
Смеется, пристыжено заливаясь краской. Молча кивает головой, обреченно прикрыв веки.
* * *
Если вдали от Бальги всё это казалось безумием, то сейчас – просто-напросто, неисполнимой придурью. Но… увы, и долгом.
А потому глубокий вдох – и смело ступить на деревянный помост. Добродушно улыбнуться встречающим.
– Анна? – обмерла Фреджа.
– Не ждали так скоро? – язвлю.
Смеется. Улыбаюсь и я.
– Не знаешь, где можно отыскать кое-кого? – продолжаю.
– Кого?
* * *
Вступая в бой… разумно иметь при себе не только оружие, но и… какие-никакие, доспехи. На удивление, символично вышло: за защитой мой взор обратился к приспешникам Бога.
– Анна, вы хорошо обдумали свое решение?
Немного помедлить, но буквально еще один вдох – и уверенно, живо закивать головой, вглядываясь в глаза монахине.
– Да. Бесспорно. Только… можно Вас попросить… заключительный этап отложить до возвращения моего духовного наставника, брата-рыцаря Генриха Фон-Менделя, дабы получить на всё это прямое его благословение?
* * *
Теперь оставалось самое сложное.
Однако, надеюсь…. сегодня Вселенная мне вновь будет благоволить.
Дождаться поздних сумерек. Буквально сразу отыскать мерзкого Бауэра и загнать его в ловушку.
– Анна? – обомлел в ужасе Фон-Нейман, едва за мной громко захлопнулась дверь.
Коварный, похотливый (мой) взгляд, легкое, непринужденное движение – и сбросила с себя на пол рубаху.
Заледенел. Взор прикипел к обнаженным формам. Не дышит.
Плавное движение кошки – и нагло, уверенно коснуться рукой его лица, обнять за шею и притянуть к себе. Дерзкий, пылкий шепот, обжигая дыханием кожу, и вмиг впиться откровенным поцелуем в губы. Пытается противостоять, оттолкнуть меня, но напор слишком слабый, чтоб хоть как-то сойти за правду.
– Анна, что Вы задумали? – рычит, едва оторвалась я от его уст, делая вдох.
Но (тут же) грубо хватает меня за грудь, сладострастно сжимая ее, не желая спугнуть распутную игру.
– Вы же, Бауэр, четко дали понять, кто теперь правит балом. Так почему бы мне не примкнуть к победителям?
Коварный взгляд в глаза – и медленно начинаю оголять его, стягивая одежины. Нервно дышит, дрожит, взволнованно метает взгляды, то в очи, то на уста.
Облизать свои губы – и дерзко улыбнуться.
Еще миг – и подхватил меня себе на руки. Шаги вслепую к кровати. Не сопротивляюсь. Лишь страстно впиваюсь пальцами, острыми когтями дикой рыси, в кожу, раздирая плоть до крови, разливая по грешному рассудку терпкий яд дурмана.
Еще вдох, еще движение похотливых, жадных поцелуев – и наконец-то обмер, запнувшись. Испуганный взгляд мне за спину.
– Дым! – попытка вырваться, но сдерживаю его силой. – Анна! – рычит, уткнув бешенный взор мне в глаза.
А в голове его уже начинает мутнеть. Морщится гад, кривится; нервически моргает, пытаясь из последних сил удержать разум при себе.
Шум в короидоре. Нервный стук, крики, возгласы. Вот-вот выбьют дверь.
Живо освобождаю его, пьяного, из своей хватки и тотчас срываюсь на ноги.
Распахнулось дверное полотно, обреченно впуская клубни дыма внутрь.
Выскочить через противоположный выход, оставляя в ужасе крестящихся монахинь, нарочно уловивших мой отдаляющийся силуэт.
– Брат Фон-Нейман? – испуганный визг, доходящий луной.
* * *
– Это всё она! Это всё Анна! Ведьма Цинтеновская!
– Побойтесь Бога! И прикройте его, – скомандовала матушка, скривившись от ужаса.
– О, Господи! – побледнела молодая монахиня и отбросила рубаху прочь.
– Что там?
– Она вся в крови.
– Это всё… Анна, – едва уже различимо, отрешенно пробормотал Бауэр.
– А еще… у него вся спина разодрана, – едва слышно, стыдливо прикрывая рот рукой, шепнула другая.
* * *
К следующему же вечеру Фон-Нейман, практически полностью, пришел в себя, хотя с постели так и не встал.
И вновь по настоятельной просьбе ублюдка матушка у его кровати.
– Вы ее нашли? Ее заключили под стражу? Где она?
– Успокойтесь, прошу, брат Бауэр. Вы были не в себе, и могли… что-то напутать.
– Как? Да что Вы!
– Это не может быть Анна, – продолжает (хоть и сдержанно, но с напором) монахиня. – Мы вчера сами видели… ту женщину. Вернее ее силуэт.
– Это был дьявол, – едва слышно кто-то шепнул за нашими спинами. Отчего живо многие перекрестились.
Поморщилась матушка, но не отреагировала. Продолжила речь.
– И ни своим видом, ни поведением она никак не может быть нашей Анной: рыжие, длинные волосы, что едва скрывали постыдную наготу. А ведь Анна еще вчера днем приняла постриг для вступления в монастырь, и ее русые пряди покорно превратились в тонзуру. Можете сами убедиться. Анна?
Шаг вперед, пробираясь промеж столпившихся у двери монахинь, – и смиренно склонила голову я перед своими судьями.
Лихорадочно перекрестился Фон-Нейман, взволнованный бешенный взгляд по сторонам.
Шумные, нервные вздохи, запинаясь в невысказанных речах.
(… а я с последних сил едва сдерживаю свою ликующую ухмылку)
– А…а ногти?! Под ногтями моя кровь!
– Анна, – и вновь повелительное матушки.
Подчиняюсь. Покорно протягиваю вперед руки.
Немой шок, распинающий на его лице надежду.
– Н-но… тогда кто? – едва слышно, растеряно, обреченно.
– Не знаем, – качает головой монахиня. – Стража везде искала. Но ни малейшего следа, и ни единой зацепки.
– А рубаха? – изумленный, полный мольбы, взгляд.
– Это была Ваша. Обе – Ваших. Как, вероятнее всего, и кровь на одной из них, учитывая Ваши жуткие раны…
* * *
И хоть Хорст полностью списывал произошедшее на всеобщую хворь, вызванную отравлением угарным газом, однако жители Бальги нашли другие тому оправдания: жуткие слухи, будто риттербрюдер Фон-Нейман, если и не связался с самим дьяволом, то практически был искушен им.
Что касательно его власти: то слово не только утратило свой вес, но и сам Бауэр стал считаться проклятым. Его сторонились изо всех сил. Ибо он теперь не просто может навести тень на добропорядочных людей, а, вообще, склонить интерес Сатаны в их сторону.
