Текст книги "Шальная мельница (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Вы такой смелый, и… одновременно, такой трус. Простите, на слове. А ведь жизнь коротка, особенно в это время. А Вы так никогда и не сделаете её счастливой: лаской, поцелуем, теплом. Вам, может, и достаточно "просто осознания". А ей? Никогда не думали об этом? Что ОНА, когда остается одна, чувствует, как сильно грустит без Вас, ощущая себя ненадобной и никчемной? И всё из-за того, что кто-то что-то где-то скажет. Не хотят, чтоб она их лечила – не надо. Им от этого умирать, им, а не вам. Я бы на Вашем месте подумала обо всем этом.
– Нельзя давать сердцу решать такие дела.
– Ах, ну да, – закивала я головой, взгляд около. – Пусть это решают за нас другие, вталкивая в голову, что сие разум нам именно так предписал. Пусть решит за вас Церковь, пациенты, соседи, в конце концов, государство. Все, но только… не вы.
– Не богохульствуйте, – резко, отчасти грубо проговорил. Взгляд ему в глаза.
– Вот и Вы тоже. Хотел бы Бог, чтобы было бы иначе, не встретили бы Вы Беату никогда, или, по крайней мере, не полюбили в ней то, что полюбили. За добро, что она творит, верно? За нежность и снисхождение, за заботу? Разве это от демонов может идти? А коль так, то в чем проблема?
– По-моему, Вы слишком вольнодумничаете.
– А разве не подобного прозрения Вы от меня ждете? Если нет, то извините. Ничего другого я с собой не принесла. Моя точка зрения всегда будет отличаться от той, которую "исповедуют" здесь ныне живущие. Вы всё говорите о колдовстве. По-моему, колдовством занимаются те, кто насаживают свое мнение нам как наше собственное, а то, чем Беата промышляет – это даже не Наука, а – народная мудрость.
Разворот – и пошагала я прочь, на выход из церкви. Замерла на улице, взгляд около, по скверу, а затем обернулась: прям надо входом знак крестоносцев, а еще выше – красивый, мастерски выточен, барельеф всадника.
Георгий… Святой Георгий, так я понимаю? Еще один Георгий на мою судьбу? Гоша, Гоша. Мой Шалевский, где бы ты сейчас ни был, надеюсь у тебя всё хорошо. Плохой ты, или хороший… видимо, уже не важно. Хельмут вблизи с Беатой вот уже сколько лет, а всё боится быть вместе. Я же стремглав помчалась за своей любовью сквозь года и расстояния, да не догнала. Как можно иметь возможность – и так нахально отметать всё, когда другим ничего подобного не дано, и, едва обретя, тут же вырвали с корнем? Пусть даже если чувства Гоши ко мне – лишь наивная, глупая мечта.
* * *
Исполнить предначертанное и, скрепя сердцем, не без помощи монаха с Фридланда, добраться до заветной Бальги. Вот только у каждого была своя миссия. Если остальные спешили помочь пострадавшим, то мою душу грела мысль, что я наконец-то разоблачу перед Хельмутом правду – что этой чертовой крепости давно уже нет. Если не ошибаюсь, еще до Второй мировой войны, несколько веков назад, ее разобрали на кирпичи, оставив нетронутыми лишь несколько стен и кирху.
Ну, не может, не может в один день всё так перемениться! Летаргический сон? Не думаю, что без особого медицинского ухода смогла бы протянуть так долго, чтобы пережить этот жуткий период "апокалипсиса". А возврат, провал во времени – это, вообще, сверх идиотия. Я бы даже сказала – шизофрения. И пусть наш край славится загадочными, невероятными историями, подобно Бермудам, однако… не до такой же степени фантастика пролезла сквозь недра земли в нашу реальность?
Еще немного – и наконец-то лошадь, что тащила за собой телегу вместе с нами, лентяями, и каким-то провиантом в мешках и бочках, вырулила по брусчатке напрямую к замку. Народ сновал туда-сюда, а крепость все больше и круче раскрывала свои объятия перед нами.
– Брр…
Замерли.
– Это – точно Бальга? – едва слышно, обреченно, сухим голосом пробормотала я.
Шумно вздохнул Хельмут, немотствуя, закивал головой. Еще миг – и, хлопнув ладонями по коленям, резво встал, ловкое движение – и выбрался наружу. Протянул ко мне руку.
Печальный вид. Оба болезненно поджали губы.
– Увы, Анна. Увы… наша правда сильнее вашей, – словно догадавшись о чем думаю, внезапно прошептал Врач. – Но нам пора, сейчас не время хоронить надежды.
Виновато опустила я глаза, едва заметно закивала головою. Поддаюсь, хватаюсь за руку и живо выскакиваю из повозки.
Глава 6. Бальга
* * *
Будучи неправильной, шестиугольной формы и состоящей из трех линий построек, в первую очередь, Бальга больше напоминала все же не укрепленный дворец, а крепость-казарму. Все основные помещения между собой связывались уютным внутренним двором, единственное исключение – это туалет, что (в противовес практически всей средневековой Европе) был не на задворках и не из окон, как и говорила Беата, а отдельно стоящим зданием, отрешенной, укрепленной башней, возвышающаяся над заливом (куда и отправлялись все нечистоты), связанной с замком лишь длинным коридором-галереей.
Сердце Бальги – дом Конвента, где и размещались, по словам Хельмута, палаты (дормиториумы, спальни) для рыцарей, резиденция Комтура, зал капитула (помещение для собрания орденских братьев), ремтеры (трапезные), часовня, склады для хранения продуктов питания, фуража, вооружения, а также оброка и товаров собственного производства. Здесь же располагалась и почта. Всё это окружалось форбургом, конюшнями, пекарней, мельницей, жилыми помещениями, мастерскими и нужным нам приютом (фирмари) – укреплёнными зданиями… вдоль стен и рвов (глубоких, наполненных водой, бока которых предусмотрительно укрепляли камнем), что в свою очередь образовывали вторую, промежуточную, и третью защитные линии построек[10].
Неужто, та самая? Неужто я нахожусь в восстановленной… или еще не разбитой, не разграбленной громогласной Бальге? Столько раз фото видела сиих руин, причем, даже не самого этого замка, а той высокой смотровой башни, что за спиной (резвый разворот, украдкой взгляд, и снова взор перевести на пугающий и манящий вход в обитель Крестоносцев, обитель самого комтура нашей провинции). Сколько историй услышано, сколько прочитано моими знакомыми, пару раз даже ездила на экскурсию сюда от школы. И вот оно – воочию, живая, нетронутая, еще (или уже вновь)… могущественная Бальга.
* * *
Прими, подай. То тут, то там… Казалось, Хельмут – не человек, а машина, не просто исполняющая усердно, с трепетом в душе, четко каждую поставленную задачу, а, вовсе (не жалея себя, работая на грани невозможно-возможного, до полного изнеможения) творящая настоящее, невероятное чудо. И вручи ему в руки больше возможностей, знаний, современные технологии – цены бы не было такому доктору (причем, многопрофильному, а не узкой специальности, коих мы привыкли видеть в современном мире). Сейчас он – терапевт, а у следующей койки – хирург, еще шаг в сторону – костоправ, еще – и уже едва ли не чудотворец-спаситель.
Но, наверно, всегда, когда есть такие люди, которые не просто что-то творят полезное, невероятное, но и любят сие свое дело, будет рядом тот, кто исправно начнет гадить, ставить палки в колеса и добавлять ложки дегтя в бочки с медом. Так и в нашем случае. "Местный лекарь", Хорст, будучи человеком средних лет, внутри себя представлял истинную непоколебимую вековую глыбу. Вот что выучил в свое время, познал, получил какие знания от книг и учителя, на том образование его и закончилось. Развития – ноль. Плавный ход в колеи собственного опыта – и хоть стрелу в задницу засунь, сей мужчина ни за что в жизни не пойдет на уступки и не поменяет план действий. Естественно, будучи прямой противоположностью Хельмута, не обошлось без конфронтации. Несколько серьезных словесных перепалок – и все же осознавая, что сам "старик" всё не вытянет на своей шкуре, поддается на предложение разделить всех пациентов чисто технически, по койкам. Справа – наши, слева – их. Словно скот на базаре, но, а как иначе? Если этот баран… Хотя нет, куда там? Осёл, самый настоящий осёл! Даже на вид именно на него смахивает (формой лица, подбородком).
Немало перепадало и мне от него, от этого Хорста. Конечно, в основном я помогала, прислуживала Хельмуту, но иногда, нет-нет, да принималась вторить его помощницам. Не говоря уже о том, что вся черная работа вмиг оказалась исключительно на мне (постирать повязки, сделать мазь, убрать горшки, помыть хворого и прочее, прочее). И, что бы я не делала, всё равно будет, по его мнению, криво, косо, нерадиво, «глупо», «и зачем, вообще, он сюда тебя взял. Еще одна блаженная Беата».
Мерзкий скряга и брюзга, отчего больше ему хотелось дать подзатыльник или пинка под зад, чем исполнять его "мудрые просьбы".
…
– Как думаете, – не выдержала я и, присев на скамью около Хельмута, тяжело вздохнула и выдала, – долго нам еще здесь быть? Третий день, если не путаю, мы уже тут толчемся вместе с…
Колкий взгляд на меня из-подо лба (все еще не отрываясь от пациента: мазал мазью, а затем накладывал повязку).
– Анна, я всё понимаю, мне тоже многое неприятно, однако, сами видите, работы невпроворот. Что мы, что они – практически без сна, напряжение всех раздирает, а особенно, когда видишь, что не всё получается так, как того желает разум и душа.
– Просто… нельзя быть настолько… тугодумом и консерватором. Я всё понимаю, все эти его "штучки", однако… как можно не приемлеть элементарное, очевидное, только потому, что это – "новое", им не опробованное, и, вообще, "не одобренное церковью". Цер-ковь-ю… Нет, я понимаю, время такое, устои, верования… Но наука развивается, даже в таких дебрях, как то, что нас окружает. Да что наука, жизнь сама эволюционирует, все меняется, вплоть до поверхности земли и содержания рек, однако… здесь – мертвая стабильность. Как было двадцать лет назад, так и теперь. Как он не понимает, пока люди спят – мир живет и преобразуется, совершенствуется. Да те же бактерии и вирусы, они… черт дери, не дремлют и не ждут, когда уж там мы, люди, будем готовы к их мутациям.
– Анна, – резвый взгляд в глаза. – Успокойтесь, прошу. Не здесь и не сейчас. Мы – не дома.
– Да помню, – обижено рычу, повесив голову на плечах.
– Плохо помните. Хоть и шепотом – вас всё равно могут услышать. Это Вы думаете, что Хорст далеко, а пациенты спят и ничего не слышат. А на самом деле…
– СЮДА! – резвый, отчаянный крик за нашими спинами, отчего мы оба встрепенулись, дернулись на месте.
Живо оставляет своего больного Хельмут и тут же бросается на звук. Подоспел к месту происшествия и Хорст.
Двое мужчин внесли (поддерживая под руки) молодого человека без сознания, с пробитым, вспоротым животом.
– Что с ним? – ошарашено шепчет молодая женщина (помощница "местного").
– Сюда кладите! – бойко командует "упертый" Лекарь и тычет пальцем на стол.
Подчиняются незнакомцы. Обмер в нерешимости рядом с раненным и мой Доктор, жадно изучая издалека, представшую перед его взором, картину.
– Можете идти, заниматься своими делами, – желчно буркнул Хорст и махнул в нашу сторону рукой, словно прогоняя надоедливую муху. – Это уже моя забота.
– Позвольте помочь, – сдержано проговорил Хельмут. Шаг ближе. – По-моему, не время соперничать. Нужно срочно остановить кровотечение. Просто командуйте – а я всё исполню.
Резвый выстрел взглядом тому в глаза; жесткие, подобно шипению, слова Зацикленного старика:
– Я сказал, займитесь СВОИМИ, – резвое движение и разорвал ткань в районе живота, оголяя рану. Вмиг многие (кто окружал нас) перекрестились от увиденной жути.
– Господи, спаси и сохрани, – послышалось за моей спиной.
Невольно поежилась я. Но не так от кровавого месива, что узрела перед собой, а как от мысли, осознания того, что здесь (ни в этом здании, ни даже в этом городе, или еще где), нет ничего толкового чтоб помочь этому бедолаге: не только спасти от, казалось бы, обыденного, примитивного ранения, но и толково, гуманно перенести боль.
– Да остановите уже эту чертову кровь! – отчаянно зарычал Хельмут.
– УЙДИТЕ! – гневно рявкнул на него Хорст. Яростный взгляд в глаза, но лишь на мгновение, тут же осекся. Очи на пациента. – Кровопускание еще никому особо не вредило.
– Вы что, сумасшедший?! – невольно, машинально рявкнула я на него, оторопевшая от заявленного.
Игнорирует. Командует дальше:
– Накалите мне железо и принесите мазь с пластырем, да побыстрее.
– У меня есть масло хорошее, по рецепту Пфальцпайнта, да и зашить бы его, зачем сразу жечь?
– Э-э, а внутренности вы его пересмотреть не хотите? Может, они там перекромсаны?
– Вы издеваетесь что ли? Хельмут, уберите свою ведьму!
– Какую ведьму?! – гневно завопила я. – И это я-то ведьма?! Неряха мерзкий! Ты даже руки перед операцией не помыл! Рану ему не обработал против инфекции! И элементарного обезболивающего не дал! Ты…. Вы – изверг!
Кривится, злится, но молчит "Старик", не отвлекается. Нагло лезет в это месиво голыми, грязными руками, лишь слегка закатав рукава, и тычет бедному раскаленной «кочергой» непосредственно в рану. Дико завизжал, заорал вдруг молодой человек, просто, адски не вовремя приходя в себя. Вмиг дернулись, подались назад помощницы Местного и нервно перекрестились. Тихо забубнили молитвы и товарищи сего несчастного, теснясь в углу и метая на нас шальные взгляды.
Ошарашенный Хельмут глядел то на пациента, то на Хорста, то на меня.
– Ну, не стойте! Сделайте что-нибудь! – визжу своему Врачу в лицо. – Он же убьет его!
– Уберите эту ополоумевшую! – гневно рычит в мою сторону "Лекарь", невольно плюясь уже от переполненных эмоций.
– Анна, не надо, – едва слышно шепчет сдавшийся Хельмут.
– Да как Вы можете? Это же – человек! Еще живой человек, а Вы так глупо его губите!
– Мы не у нас дома, здесь он – Господин, а мы – гости!
– Во-во! – вдогонку кидает нам ублюдок.
Казалось, я сейчас уже закиплю – дрожь пробирает до костей.
Еще немного, еще несколько топорных штрихов – и отступает в сторону Хорст. Победно ухмыляется своему творению. Злобный, полный презрения взгляд на меня, на моего Врача. Неспешный разворот – и пошагал на выход, нарочно бормоча слова, чтобы мы услышали:
– Судя по всему, сердце не задето, а потому даст Всевышний – выживет, а нет – то такова воля Божья. И ей стоит подчиниться, а не у дьявола и у его приспешников просить спасения.
Обомлела я, прозревшая.
Это кто здесь еще… дьявол во плоти, или его приспешник?!
Резво дернулась в его сторону, дабы догнать, ответить на это нахальство, как тотчас перехватил, схватил меня за руку Хельмут и заставил замереть на месте.
Покоряюсь, злобный, полный обиды и укора взгляд тому в глаза.
– Сердце? Нет, ну, Вы слышали? Как его сюда вообще взяли? Ладно, желудок, но в брюшине у него «сердце не задето»! Да естественно! Среди пищевого тракта, печени и прочих органов, глупо искать сердце, которое за ребрами! Ладно, смотря насколько глубоко задето, может, про мочевой, селезенку или почки еще стоит заговорить, но уж никак не про сердце! Он бы еще легкие сюда приписал!
Обомлел Хельмут, лицо вытянулось; пристальный взгляд в глаза:
– Вы так хорошо знаете анатомию?
Опешила я, взор около, а затем резко в глаза Доктору, едва слышно, попытка оправдаться:
– Поверхностно. Самое элементарное, конечно… А что?
(чувствую, как леденею внутри, как отнимаются конечности от предчувствия беды)
Еще миг тягучих, немых размышлений и вдруг тихо, словно жуткую тайну, шепчет, нервно, взволновано оглядываясь по сторонам:
– Мне… мое положение и этика не позволит пойти против, однако Вас в этом плане ничего не сдерживает. Ступайте, бегите в замок, но никому не признавайтесь с коим посылом прибыли. Отыщите там Генриха фон Менделя и уже ему, и только ему растолкуйте всё, что здесь происходит, и что думаете на этот счет, свои идеи, вот только без этих крайних ваших… «глупостей», и радикальных знаний, прошу. Он – человек широких взглядов, и многое поощряет, поддерживает… вопреки всему, а потому единственный, кто может во всем этом помочь и сознательно, добровольно пойти против Хорста. Однако, запомните, ни в коем случае не стоит перегибать палку. Ведь он – прежде всего, глубоко верующий…. и строгих правил, монах…
– По-моему, он уже не дышит, – отрешенно шепчет женский голос.
Резво обернулись все мы в сторону больного.
– Кто-нибудь, позовите священника, – послышалось издалека голос, приказ Хорста (отчего тотчас всё похолодело у меня внутри, от обиды, страха и злости).
Обмер на мгновение Хельмут, пристальный, сверлящий, изучающий взгляд на хворого – и вдруг резкое, уверенное движение вперед. Торопливо, покорно следую за ним.
Лицо молодого человека – бледное, синюшное, живот вздутый, как пузырь.
Но еще… дышит.
– Ступайте… да поторопитесь.
* * *
Выбраться из приюта и направиться, следуя подсказкам местных, через двор прямиком в сердце Великой Бальги.
Еще немного по брусчатке, и обмерла резко я у огромных дверей, окончательно прибитая прозрением.
Наконец-то за эти пару (быть может, уже даже несколько, не знаю) месяцев я одна. Без видимого надзора, опеки Хельмута и Беаты. Бежать? Может, ну его всё… и бежать? Но куда… и есть ли зачем? Ведь я и доселе не была пленницей. Никто меня силой не удерживал, напротив – добродушно приютили. Да, не сразу осознала это, боялась всего. Но… волей-неволей, здесь пока – мой дом, как и сказала Беата. А прорываться к своим, к русским, даже учитывая, временами, вспышки национализма в этом крае, нынче (с открывшимися обстоятельствами) не особо умный вариант, ведь не ведаю, что с соотечественниками творится. Если раньше я надеялась, что лишь Цинтен и его округа (по каким-то странным обстоятельствам) находятся в изоляции, то теперь… уже сложно представить, судить о масштабах сиих жутких перемен. Запросто могу наткнуться по прибытию на что угодно: от обвинения в измене Родине (из-за обитания за границей) и вплоть до пресловутого крепостного права (я, конечно, не так хорошо знаю историю, однако, мне кажется, именно оно царило в России в средние века и было "не столь приятным").
Так что, не к кому бежать и некого искать. Шалевского? Если он еще жив (если все же это – постапокалиптическое будущее), то наверняка забыл уже меня, доживает свой век с женой… и детьми.
А если прошлое – то тут и думать не о чем.
Глубокий вдох – сделать выбор: уверенный, отчаянный шаг вперед.
По крайней мере, хоть принесу какую-то пользу… Или, хотя бы, просто не сдамся в лапы этого темного упертого лба, мерзкого "старикашки" Хорста.
…
– Риттербрюдер[11] Генрих? – переспросил мужчина.
– Да, фон Мендель. Мне он срочно нужен. Пожалуйста, подскажите, где я могу его найти?
… и вновь, едва не срываясь на бег, стыдясь пытливых глаз, мчать в указанном направлении. Подняться наверх крутой лестницей, поворот налево и смело забарабанить в огромную, тяжелую деревянную дверь.
Шорох, неспешные шаги, радушные разговоры, и даже смех слышится. Еще немного – и скрипнули завесы, дрогнуло полотно.
Молодой, чуть старше тридцати на вид, с короткой бородой, усами, длинными до самых плеч (несмелой волной) волосами, грустными голубыми, как небо, глазами. Лицо воина, рыцаря, но… никак не монаха. Однако… одежда его говорила об обратном: длинный белый кафтан, а поверх него плащ… так же белый, но с большим, лапчатым, с длинным нижним лучом, черным крестом Крестоносца. Тевтонца.
Добрая улыбка, взгляд полный участия и заинтересованности.
– Да, я могу Вам помочь?
– Я ищу Генриха фон Менделя. У меня срочное дело к нему.
– Это – я. Проходите…
– Ладно, потом договорим, – недовольно поморщился от раздражения какой-то мужчина и торопливо вышел за дверь, учтиво оставляя нас наедине. Провести незнакомца взглядом, а затем смело и с вызовом уставиться в глаза нашей «надежде»…
* * *
– То, что он там творит, это – нечто ужасное, несуразное. Так нельзя… Я понимаю, что на всё воля Божья, однако… не до такой же степени стоит всё запускать. Зачем тогда, вообще, заниматься врачеванием, если, в итоге…. только ссадины лечить?
Отчаянный, полный мольбы взгляд мужчине в глаза.
Стоит серьезный, даже не шевелится. Жадно изучает мое лицо своим колким, заледеневшим взором.
Тягучая тишина – и, наконец-то, видимо, проигрывает моему ожиданию. Разворот к своему столу, поправил бумаги.
– А Вы, я так полагаю, знаете…. как его спасти?
– Нет, конечно…. не со стопроцентной уверенностью, но… есть предположения. Хотя бы, это будут попытки, а не жуткое опускание рук и передача эстафеты священнику.
Внезапно разворот, взгляд мне в глаза:
– Стопроцентной? Эстафеты?
Обомлела я, пришпиленная собственными промахами. Чувствую, как начинаю краснеть.
– Это… такие выражения.
– Я знаю, что это, и что они означают. Просто, удивлен, что и Вы… в сеем осведомлены.
– Разве это сейчас так важно? – поражаюсь его пассивности, медлительности, безучастности. – Он же там умирает. Дорога каждая секунда.
– Тогда, – вдруг скривился, – я всё еще жду резонные доводы, чтобы смело передать скипетр правления судьбами в достойные руки, отобрав у давно зарекомендовавшего себя Хорста как хорошего доктора. Да, может, он не настолько продвинутый, как Ваш Хельмут. Я слышал, что и он прибыл сюда. А Вы, судя по всему, с ним. Та самая… Анна. Однако. Мне нужны доводы. И если, как Вы говорите, каждое мгновение на счету, секунда, – загадочная ухмылка. – То… прошу, приступайте, не стыдясь.
Оторопела я от заявленного. Но я – ведь не медик… что я могу сказать? Только так, напутствовать ловкого и умного своего Врача.
– Я жду, – не выдерживает.
И вновь нервические шаги по кабинету, замер около своего стула, уперся руками в спинку. Пристальный взгляд на меня.
Тяжело сглотнула слюну.
– Ваш Хорст утверждает, что… кровопускание еще никому не повредило. И пусть, наверняка, это был элементарный сарказм, однако прозвучало уж слишком самоуверенно и реалистично. И если сие – правда, то я совсем уж не согласна с таким мнением. Мои знания говорят… о радикально противоположном. Очень многие погибают даже не от самых повреждений, разрывов тканей или инфекции, а от банальной потери крови, пусть и не в полном объеме. Ее в теле человека несколько литров. Если не ошибаюсь, у взрослого – пять или около того, но это не значит, что надо высосать всё до дна, чтобы больной умер. Пока довезли мужчину – уже сколько потерял, а затем, судя по вздутости живота, внутреннее кровотечение у него происходит. Но ваш Лекарь отказался даже заглянуть внутрь, осмотреть внутренности, может, где зашить надо, где артерию пережать, пока тромб там образуется, не знаю. Я не хирург. И, тем не менее, ничего! И зачем вслепую прижигание? Да что это за средневековая пытка? Зашить, обработать мазями, маслом, Хельмут и Беата отличные мастера в этом деле. При мне подобные случаи не раз вылечивали. А Ваш Хорст – вообще, думает, что где-то в районе брюшины, находится сердце, в то время как оно строго всегда вверху, слева под ребрами – если, конечно, не считать исключения из правил в плане мутаций. Но это бывает безумно редко, о чем и не следует вообще вспоминать. Сейчас же наша задача обследовать кишечник, ибо, вероятнее всего, именно он поврежден, – немного помолчав, осмеливаюсь на самое, что не есть, терзающее душу. – Нельзя быть таким… как Ваш этот… Лекарь. Это – даже не упертая глыба, простите на слове. А – Осел. Мир меняется – а он все время на одном уровне. Так нельзя…. по крайней мере, если ты не Бог. Ой, простите. В смысле, если ты не способен уже обретенными знаниями найти панацею от всех существующих болезней и бед.
Вздернул бровями фон Мендель, повел головой в сторону, скривился. Шумно вздохнул.
– Ваш Хорст уже смирился со смертью этого молодого человека. Позвал ему уже даже священника. А ведь у парня – вся жизнь впереди, наверняка есть жена и дети. Позвольте нам с Хельмутом попытаться спасти его. Это – не колдовство, как кто-то может подумать, и даже не, мать ее, Наука, от которой Вы все так шарахаетесь. Это – элементарное видение мира как он есть. У вас слегка рвется одежина (ладно, пусть не «слегка»), но Вы же ее зашиваете. Да? Ладно, пусть не Вы, но за Вас. Не выбрасываете же сразу? Верно?
Короткая, колкая ухмылка. Молчит.
– А здесь – жизнь. Если есть хоть шанс – разве не грех… бездействовать?
Глаза сверкали странной воодушевленностью, отчего ставало не по себе.
– Так как? – отчаянно шепчу, невольно сложив руки перед собой, словно в молитве.
Вдруг шаг в сторону Генриха, еще миг – и пристальный, проникающий в самую душу, взгляд мне в очи.
Коротко кивнул головой.
– Вот теперь я Вам верю. Ведите…
* * *
– Простите, уважаемые Господа, – резвые, уверенные шаги Генриха вперед, к столу, на котором едва заметно еще дышал раненный (без сознания). Несмело расталкивает в стороны помощниц (полусестер) Хорста да и немного отодвигает, все еще читающего на латыни молитвы, священника. Пристальный взгляд на моего Врача, на меня. – Прошу, приступайте.
Живо кинулась я вперед. Видимо, не сразу поверив своим глазам и ушам, Хельмут немного помедлил, но еще миг – и стремительно последовал моему примеру. Стянуть простынь, оголить живот.
– Принесите нож, иголку с ниткой, воду с тряпками.
– Воду и повязки прокипятите, дайте нам отдельно миску, чтобы руки хорошо вымыть. Cвечу, и вино.
– Что здесь происходит? – гневно взревел «Местный лекарь» и тут же кинулся к нам. Но замер у самого стола, не решаясь на активные действия при Риттербрюдере.
– Я премного благодарен, брат Хорст, за Ваш труд и заботу о всех нас, но сейчас… я решил дать им шанс себя проявить и поделиться с нами бесценным опытом. Неправда ли, это достойно и занимательно? – отозвался Генрих.
– Это же – душа! Как они смеют себя так вести?! – завопил "Глыба".
– Да куда она денется? – злобно рычу себе под нос, нагревая уже на огне свечи нож, дезинфицируя оного…
Дать немного опиума больному, втирая в десны, на случай, если начнет приходить в себя, промыть вокруг раны вином, очистить рваные края и вручить возможность Хельмуту забраться внутрь плоти.
– Это какая-то бесовщина, поглядите-ка! – все еще голосит, отчаянно восклицает проигравший недо-Лекарь.
Колкий взгляд бросаю на Фон-Менделя. Кривится, злится, но сдерживается. И не понятно уже, на чьей он стороне, однако… все еще не перечит, не останавливает нас, не пресекает разгоревшееся безумие.
– Что хоть с ним произошло? – кидаю взгляд на товарищей бедолаги.
Не сразу те отреагировали. Несколько несмелых шагов один из них проделал и прошептал дрожащим голосом:
– Лошадь дернулась, тот испугался – упал, да прямо на вилы. Давай орать – дурная скотина и того сильнее расходилась, Ульрих дернулся в сторону, еще сильнее распоров себе живот. А дальше мы подоспели – еле выдрали из лап смерти…
– Хорошо держите рану открытой, а то ничего толком не видно…, – шепчет, рычит мой Врач на то, что я отвлекаюсь. – Матерь Божья, сколько же крови, целое озеро…
– Повязки, нужно вымочить ими, – живо бросаюсь к миске с кипятком.
… аккуратно перебрать длинные петли кишечника. Найти места разрывов и дать возможность уверенным, ловким, золотым рукам Хельмута свершить предначертанное. Морщусь, кривлюсь, едва не реву, не зверею от ужаса, однако… адское желание… наперекор всем спасти этого молодого человека… уверенно берет своё.
* * *
– Хороший врач – всегда на вес золота, – проговорил Генрих и прошелся по своему кабинету. Взгляд мне в глаза. – Давно мы уже слышали про победы Хельмута, и не раз звали к себе, занять место Хорста. Однако… никакие гонорары не могли на то его подбить. В Цинтене – его Беата, а значит, его дом – там. Забрать и Знахарку сюда – увы, не вариант, ей здесь не место. Уж слишком… много тех, кто…
– Недовольный ее методами, – киваю головой в понимании (опуская взор).
– Да, – вторит мне.
– Не понимаю, как можно считать пользование дарами природы во благо – промыслом колдуньи или бесов.
– Ну, никто не утверждает, что она – ведьма, иначе бы сожгли давно, но то, что знания ее… не всегда чисты, как и действия…
– Вы тоже так считаете? – удивилась я, колкий взгляд в очи.
Ответил взором. Вдруг усмехнулся добро так, нежно.
– На самом деле, то, что и Вы там творили с Хельмутом, сложно назвать… праведным, однако… и ничего греховного, бесовского в том не видел. Я лояльно отношусь к Беате, пока… ее действия на благо человечества, однако… мое слово – отнюдь не Закон. И то, что я смог сделать вчера – не значит, что смогу повторить завтра. Понимаете?
– Мир изменчив, – ухмыляюсь.
– И мир, и мы, и наша… власть.
И наши чувства…
* * *
– Ладно, со мной и Хельмутом всё понятно, но…почему Вы, – пристальный, коварный взгляд Генриху в глаза, – настолько лояльны, что согласились на такую безумную авантюру?
Ухмыльнулся. Шаг ближе – и присел на лаву за стол, как раз напротив меня.
Бессмысленный взгляд около. А затем вдруг уставился мне в лицо. Поджал на мгновение губы.
– Я считаю, что жизнь – это движение. Развитие – это наша цель, духовное, физическое. В то время, как застой – напротив, сродни прегрешению, ведь еще при жизни от того превращаешься в тлен, ненужный, никчемный, бесполезный сор. Даже Господь, сотворив небо и землю, свет и тьму, на достигнутом не остановился, а пошел дальше – создав нечто большее, нечто невероятное.
Да и ваши действия с Хельмутов, если опустить жуткое зрелище, доказывают, что чудо возможно только в пределах самосовершенствования, роста, вариаций, а не замкнутости и ленивого бездействия. Я рад, что услышал Вас и рискнул, рад, что вступился, и что всё произошло так, как выдалось. За что и благодарю вас обоих… от всей души.
* * *
Недолго мы с Хельмутом на Бальге пробыли. Под весом гневных, презрительных взглядов Хорста, едва неделю продержались. Раненные с Фридланда, как и спасенный нами молодой человек, явно пошли на поправку, а потому, по сути, больше незачем нам было здесь задерживаться. Дома свои дела ждут.
Фон-Мендель не решился напрямую спросить, откуда я владею теми знаниями, с которыми ему пришлось столкнуться, откуда слова заумные взяла, и почему речи такие вольнодумные и дерзкие, однако, нет-нет, да постоянно прощупывал почву, обходными путями выуживая правду. Благо, современное (мне) общество научило держать ухо востро и за каждым словом с подобными личностями усердно следить (не считая, конечно, моменты, когда сие творится сгоряча – как тогда, когда выдала я (в тот злополучный день) безумную тираду).
Еще немного – и лошадь, устало таща за собой телегу вместе с нами, вырулила на прямую дорогу…
… к Цинтену. Наш шумный, родимый дом.
