Текст книги "Светлое будущее: вето на будущее (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Я с вами, – загоготал вожделенно юбиляр и, набирая уже чей-то номер в телефоне на ходу, подался в сторону джипа, в который уже заскочили остальные.
* * *
– Пошли в дом! – и хоть не грубо, но жестким велением отозвался, рявкнул на меня Майоров.
Секунды сомнений – и поддаюсь, подчиняюсь требованию. Но страх… ужас дрожью, дробью, морозом уже пробивал конечности. Предчувствие жуткое, пугающее. Кому из них можно верить? И кто еще… готов кого предать… ради иных идеалов?
В дом. Через кухню в комнаты…
Его родимого приметила еще с порога на столе – а потому нарочно прибавляю скорость. Поспевает за мной Виктор, но недостаточно, дабы вовремя заметить подвох, еще миг – и живо делаю выпад, движение – хватаю нож – тотчас обернулась:
– Стоять!
– Ты чего, блядь?! – в момент испуганно взревел, давясь шоком, Майоров.
– Ни шагу ко мне! – воплю исступленно.
– У тя че, блядь, Сука… крыша поехала?!
Попытка сдвинуться с места, ко мне ближе, а потому тотчас отступаю назад, и снова четкое, резвое веление, грозя лезвием:
– Не приближайся, мразь!
– Ты че, ебанулась? Не трону тебя!
– Как тогда, да?! – рычу буйно. – На даче?.. Когда на огороде… хуе свой мерзкий хотел в меня впихнуть?!
– Слышь, ты! За базаром следи! У тебя че… кукушка слетела? Как и у этого? – кивнул в сторону окна. – Че за ***ня у вас там случилась? – и снова шаг ко мне ближе.
– НЕ ПОДХОДИ! – завопила я из последних сил, уже трясясь от ярости, чувствуя, что отступать некуда (уперлась в стол).
– Да кто тебя тронет?! Что ты несешь?! Ты же баба Мирона! Здесь все свои!
– Знаю я ваших! – отчаянно. – нахуй СВАЛИЛ!
– Слышишь?! Ты сейчас довыебаваешься! Точно уебу!
– Да отстань ты от нее! – неожиданно вмешался женский голос. И снова знакомые ноты. Перевожу взор в сторону двери – Алиса. – Пусть хоть тут сидит, хоть куда хочет валит! – продолжила. – Она такая же, как и твой Мира, – оба конченные на всю голову. И с ними связываться – себе дороже. Пускай сам ее потом, где хочет, ищет и разбирается… если ей жить надоело и лезет, творит что попало и рвется непонятно куда!
(М и р а)
Нагнали… нагнали суку…
Где ГАИшники не смогли тормознуть, там наши взяли – тараном.
За шкирку падаль – и в багажник…
…Пусть во мне уже кипела кровь, торопиться было нельзя. Не-е-ет. Не сегодня…
Жилу за жилой, каплю за каплей – всё выжму из тебя, гнида… ВСЁ!
Всё мне расскажешь. Шаг за шагом – а потом и сам всё пройдешь, пока не изойдешься и не вымолишь себе смерть…
(М и р а)
Орал. Вопил. Молился…
Да только сегодня – я не я. И нет во мне больше человечности.
Если тогда были лишь догадки и предположения, то теперь… картина срослась – детали заняли свои пазы.
И быстрее сам сдохну, чем уступлю: никакой пощады, хоть в каком-либо виде, этим чертям…
…
За окном уже и сумерки сгустились: то ли дождь собрался, то ли вечер грянул.
– Че там по времени? – облизался я, оторвав взгляд от этой твари, что валялся в луже не только крови, но иного, такого же гнилого, как и он сам, позора. Взор около – психопатическая тишина. Уже не только скулить, но и дышать, мразь, перестал.
Вытер нож об штанину, сложил его и спрятал в карман, завершая больного зверя пир.
– Около семи. А че?.. – прожевал эмоции Потапов.
– Да что, Миру не знаешь? Мало всё ему… – загоготал Вольский и подошел ближе. Замер около меня. Стоит, жует свои семки и лыбу на все, выбитые в 90-х, а нынче – золото и металлокерамику, давит.
– Да не. хуе уже с ним. Хватит. Поехали, – раздраженно рявкнул я. – Малая ждет.
– А его куда? – кивнул головой Колян на жмурика. – Туда, к нам?
– Нет, – поспешно. – Не в этот раз. На пришибские склады. Там бросим. Пусть знает, Сука, что я теперь в курсе… и иду по Него… Где бы не прятался – везде найду… Найду и четвертую. – Немного помолчав: – Да и чтоб… остальным неповадно было.
(М и р а)
Едва тормознул Потапов тачку у хаты Вольского, как тотчас я кинулся на улицу. Через двор – и на веранду. Обмер, пришпиленный к месту, завидев Майорова. Сука, сидит один, без моей Полоумной, за банкетным, блядь, столом, что-то жует и чем-то, пиздец как, грузится.
– ГДЕ ОНА?! – ошалевши, взревел я, давясь предчувствием. Поежился от страха.
– Где-где? – раздраженно-невнятное. Даже, г****н, не смотрит мне в глаза. Вдруг движение руки – и махнул на парковку, напротив: – Вон, в тачке твоей закрылась. Спит… Концерт, блядь, тут устроила, – гневное. – Ножом бегала, угрожала. Не была б твоя – научил бы… уму разуму.
– Че?! Какой нахуй нож?! – исступленно. Похолодело все у меня внутри, разрывая ужасом. Разворот – и кинулся со всех ног.
Попытка открыть дверь, рвануть на себя – тщетно, не поддается. Бешеный взор по сторонам (а сердце грохочет, что товарняк – вот-вот лопнет от жути), и снова за стекло пялюсь, присматриваюсь – лежит, не шевелится.
– И где он, блядь?! – окончательно теряя рассудок, воплю я.
– Кто? – удивленно выдал, неспешно подходя ко мне Майор, что-то дожевывая.
– Ты че, Сука, такой спокойный?! Если с ней че-то не так – я тебя, блядь, заживо закопаю!
Скривился. Смолчал тот.
Резвый разворот, взгляд по сторонам – отыскал я камень (часть дизайнерского бордюра), схватил – и расебашил стекло к хуем собачим…
Дернулась тотчас Мальвина, взор испуганно заметав по бокам, струшивая заодно с себя лихорадочно осколки – резко мне в лицо:
– Ты чего? – ошарашено. Уперлась руками и подтянулась, расселась в кресле, отходя от сна.
Но не реагирую – живо уже нырнул внутрь и дернул за защелку – открыл дверь…
(Н и к а)
Взгляд на него всего – и понимаю нечто ужасное: его вся одежда в крови. Едва хотела кинуться к нему, как тотчас пресек – сам ухватил меня за руку и силой вытащил на улицу из салона – поддалась.
– Ты ранен? – испуганно тявкнула я, заикаясь, не обращая внимания на его странный беспредел.
– Нет, – грохотом. В мгновение вывернул мне руки, осматривая запястья, а потом резво – сжал за плечи. Взор вынужденно в глаза. Встряхнул: – Где нож?!
– Какой? – растерянно я.
– Какой, блядь! Какой у тебя был! – сумасбродным ревом, сплевывая ярость. – С которым ты тут вышивала! Че за хуеня, блядь?! Тебя вообще нельзя ни с кем оставить?!
И вновь схватил вдруг за руку. Потащил за собой.
В сторону дома…
– Я… Я испугалась, – отчаянно только и смогла… что выдавить в свое оправдание, глотая жуть последующей расправы.
* * *
Через все смежные комнаты уверенным, стремительным шагом, пока не замерли в самой конечной – в тупике.
Вдруг разворот к себе – и, не теряя времени, вмиг принялся гневно, уверенно, бесцеремонно раздевать, сдирать с меня все вещи, словно с какой-то провинившейся шл*хи.
– Давай не здесь… – испуганно, робким шепотом отозвалась я… взвешивая предположения. Нервно сглотнула (стою, что статуя, покорная, не шевелюсь, не сопротивляюсь).
Молчит, игнорит, проворно творит затеянное и дальше. Еще рывок – и пошло вдогонку уже и белье, полностью оставляя меня нагой.
– Там на улице столько народу, – тихим, тревожным шепотом, страшась даже, что услышит.
Но напор его, едва не разрывая на мне кружева – и поддаюсь, помогаю, высвобождаюсь от одежины.
Вдруг схватил за плечи и потащил к большому, напольному зеркалу. Уставил перед ним, замерев за моей спиной.
Опустила пристыжено взор я.
– Нет, блядь! – взбешенно рявкнул, встряхнув силой. – Смотри! – боюсь, дрожу, а потому сам уже силой ухватил за подбородок и поднял мою голову. Невольно подчиняюсь – взгляд обрушиваю на себя голую, отпечаток в серебряной глади. И снова поежилась. Машинально дернулась, желая спрятаться, прикрыться руками, но не дал, силой вывернув их назад, заломив их за спину.
– СМОТРИ! – исступленный рык. – Смотри на нее! На себя! – покоряюсь. Впиваюсь в отражение, леденея на уровне глаз. Еще мгновение сумасбродства – и наконец-то продолжил, скользя взглядом по открытым моим видам: – Дело не в шелках, Сука, не в красивой одежде! – мороз побежал по коже от его крика. Позорные слезы застыли на ресницах, но еще держусь. – Не в побрякушках, которые, блядь, на тебя нацепил! И даже не в моське или фигуре! Хотя они у тебя охуеенные. НЕТ, Сука! – взор мне в очи – сцепились взгляды: – Дело в звере… который там живет, – прижал, надавил ладонью на мою грудь, у свода ключиц. – Которого избили, измучили, запугали, смешали с д*рьмом… но не сломили! И никогда не сломят! Так что… ХВАТИТ НЫТЬ! Хватит давиться позором и страхом! Я всех их найду! Всех достану – и разорву! Начиная с твоего одноклассника и заканчивая… Мазуром. Всех!
Будто гром из раскаленных небес. Поежилась, дернулась я в ужасе, но удержал. Сжал за плечи. Приблизился вплотную. На ухо:
– Почему не сказала? – убийственное, пронзая, заставляя заныть сердце в груди.
Задрожала я от жуткого, животного страха. Будто сам демон сейчас дышит мне в затылок, требуя душу, взамен лобзая своим кошмаром.
– Почему не сказала?! – грохочет приговор.
Нервически сглотнула я слюну, молчу, прячу позорно взгляд, боясь сознаться…
– Мне эта Сука… – внезапно отозвался, продолжив, – пиздел прямо в глаза. Клялся, гнида, что ни**я не знает про всю ту ебатень!.. Что был далек и не вмешивался, разгребая свое д*рьмо! И ты… ты дала ему уйти! Тогда еще, в парке… А я, тупой, слепоглухой уе*ок, и не догадался! Хотя же все же очевидно было! блядь, да он же… практически был в моих руках!.. – жалящая тишина, пронзающая, казалось, до костей. Вдох-выдох… его, мой. – Не жить этой твари… – уже более сдержано, – так или иначе. И уж лучше… он сам себя… чем, когда я до него доберусь.
Невольно глаза в глаза со мной, отчего тотчас я вздрогнула, дернулась невольно в его хватке, пронзенная бесовским полымем, сочившимся из взгляда, но удержал. Притиснулся вплотную к моему уху вновь и, обдавая дыханием, будто тот аспид, зашипел:
– Всех… Ника. Хочешь ты того или нет… всех вспорю… без стыда и жалости, без суда и следствия. Всех.
Силой разворот, сжимая за плечи, очи в очи маниакальным взором, а на лице – психопатическая ухмылка:
– Ты моя баба. И Трахать тебя… буду только я! – стиснул еще сильнее, отчего едва уже сдерживаю писк. – А уж тем более… недобровольно.
Вмиг впился, будто с цепи сорвавшись, грубым, повелительным поцелуем мне в губы – покорно отвечаю. Напор – шаги вслепую, попятилась – уперлись в стену. Скользнул руками по голому телу, жадно, до откровенной боли сжимая мою плоть. Еще миг – и подхватил себе на руки.
Чуть в сторону – и усадил на тумбу. Резво раздвинул ноги и приблизился вплотную. Ловкие, почти на автомате действия – и тотчас вскрикнула я, окончательно утопая в его власти. Резкие, деспотические, шальные движения, окончательно расставляя все точки над «и» и закрепляя мое рабство под своим началом.
Сдерживала крик, сдерживала плач от его топорности… Но минуты «истязаний» – и в какой-то момент осознание того, что всё это творит со мной Мирашев, а не кто-то иной, перебороло, победило всё: нездоровой, шизофренической волной захлестнуло, превращая боль в наслаждение, вырываясь стонами, роняя меня с головой в какой-то жуткий, откровенно развратный, пошлый… полоумный, наверняка, неестественный, сладострастный экстаз, транс… омут дикой жестокости и непоколебимой защиты, абсолютной неприкосновенности извне и безмятежной неги… вседозволенности.
Еще мгновения, еще его напор – и обмер во мне, разливаясь тирана блаженством…
Не сразу, но момент – и коченела я, осознавая… произошедшее.
…Стремительно приблизился к моему уху. Сражаясь, наперебой с учащенным дыханием, что все еще не хотело приходить в норму (да и сердце колотилось, словно ошалевшее), шепнул:
– Я люблю тебя, – будто кто иглами меня пронзил. Замерла, не дыша, совершенно уже разбитая, растерзанная шоком. По коже побежали мурашки. – И ни с кем… не собираюсь тебя делить. Я быстрее сам сдохну, чем это произойдет – запомни это… раз и навсегда. И никогда! Слышишь? НИКОГДА(!)…не смей во мне сомневаться.
Глава 36. Contra spem spero[29]
(Н и к а)
И хоть тяжело каждый такой выпад, «взрыв» Мирашева, мне давался… однако, именно они, эти вспышки всех чувств в одночасье, меняли его до неузнаваемости – и не просто на миг, а навсегда, все больше и больше превращая… из дикого зверя в человека. Как, в конечном счете, однажды и сознался он сам: «Я просто… больше не боюсь казаться слабым, проявляя свои чувства к тебе. И это не может не радовать, ведь спасает, в итоге, нас обоих».
02 августа, 2009 г.
Рогожин. Почти полгода заключения… ни за какой хрен. Но, не это уже самое главное. Важно лишь то, что удалось… Нам, ему, моему Мирашеву, удалось сломать тот гнет, тот камень, что тащил Федьку на дно. Поняв, откуда ноги растут, кто за всем этим стоит… и на какие рычаги было надавлено, Мирон… пусть и не с легкостью, но все же смог выдушить из «правосудия» более-менее справедливость.
* * *
В зал суда, да даже… в самое здание – мне духу не хватило зайти. Мирашев туда не торопился, а я – тем более: если все не срастется толково, то приговор… вот так, воочию, уж точно не выдержу. Хотя… наверно, просто не хочу «выдерживать». Нет сил уже ни на что. Нервов. И так сколько всего пережили. Я нынче уже, как тот Мирон, – с пол-оборота да на максимум взлетаю. Вот только если Мирашев все вокруг громит, то я – лишь себя изничтожаю, заживо съедаю, ни на грамм не щадя.
А потому… сели на каменном выступе, обрамлении высокой клумбы, и принялись покорно выжидать вердикта… который нам, если не сам Федька, то его адвокат… принесет и огласит.
* * *
«…Рогожина Ф. Р., обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ч.3 ст. 30. ч.1 ст. 228.1 УК – оправдать, за отсутствием в его деянии состава преступления в соответствии с п.3 ч.2ст.302 УПК.
Меру пресечения– содержание под стражей Рогожина Ф. Р. отменить, освободить его из-под стражи в зале суда. Рогожин Ф. Р. имеет право на реабилитацию, а также право на возмещение имущественного и морального вреда в порядке, предусмотренном законом…»
* * *
Когда открылась дверь и наружу вместе с адвокатом вышел Он… я даже не сразу поверила своим глазам.
– Ну, че сидишь? – гыгыкнул Мирон и стукнул меня локтем в бок.
Первыми… сорвались слезы. А после – и вовсе дикий, жуткий… агонии, догорающей адекватности, писк вырвался из моей груди. Еще миг – вскочила с места. Рванула вперед…
Казалось… земля загорелась под ногами.
Кинулась Ему на шею, едва не сбив с ног. Пошатнулся, но удержал равновесие, а вместе с ним и меня заодно.
– Ладно, я побежал, а то очень спешу! – послышался знакомый голос, но игнорирую.
– Ага, давай, – кивнул головой мой Федор.
– Ни… – только склонился мне что-то сказать, как не дала договорить: тотчас впилась дружеским, но жадным, голодным поцелуем в губы. А далее, словно полоумная, принялась семенить по всему лицу.
Ржет, смущенный:
– Некит, ты че? – пытается вырваться. Еще его напор – и поддаюсь. Останавливаюсь, немного отстранившись, давая себе возможность хорошо разглядеть родные глаза, улыбку…
– Отпустили, да?! – отчаянно, мольбою глупою, едва осознанно.
– Нет, – гогочет. – Сбежал…
Рассмеялась и я пристыжено.
– Насовсем же, да? – все еще не могу поверить, давясь соплями и горечью облегчения, остатками всего того, что столько времени гноило мне душу.
– Да, Ник. ДА! – излишне громко, радостно; улыбается добро, а у самого тоже уже блестят от переизбытка чувств глаза. – Оправдали!
Вдруг шорох позади нас. Несмелые шаги. Движение взгляда Рожи – и окоченел от ужаса.
Резво отстранилась я от брата, обернулась – Мирашев… застыл в метре от нас. Ехидная, лживая улыбка исказила его уста, кроя истинные эмоции:
– Ну, поздравляю, – миг сопротивления… комканья своего «я» (явно ради меня) – и протянул руку Рогожину в знак приветствия.
– А этот хуе че здесь делает?! – гневно, давясь скрытой тревогой, рявкнул Федор.
Обомлела я от услышанного, будто кто помоями окатил. И хоть это было ожидаемо, предсказуемо, но шок, обида, стыд взрывом негодования в момент раскромсали всю меня на части.
– Понятно, – хмыкнул Мирон и скрестил руки на груди. Полуоборот от нас, взор около; шумный вздох.
– Он со мной! – резво вмешиваюсь в эту жуть.
Ошарашенный, колкий взгляд устремил на меня Федька:
– В смысле? – оторопел еще больше. – В смысле «с тобой»? – колкая пауза, немо вымаливая подтвердить, что он ошибается, что просто совпадение, просто встреча, случайная встреча. – Ты серьезно?! С ним?! НИКА?!! – и вновь бесконечные секунды тишины терзаний. – Так это что… он меня, что ли, вытащил, да?! – жестким, с отвращением, рыком.
Едко прыснул от смеха Мирашев, ничего не ответил, лишь только сильнее отвернулся.
– Ты больная, что ли?! – завопил на всю глотку Рожа, и вовсе уже слетая с катушек, едва очередная волна прозрения накатила на него. – СЕРЬЕЗНО?! Да, Сука, лучше б я там сгнил! – разъяренно махнул рукой. – Чем ты ради этого Трахалась со всякими отморозками!
Заржал громко Мирашев, перебивая мои мысли, попытку ответить:
– Так еще не поздно что-то изменить! – ядовито-убийственное. Кивнул головой на дверь Суда: – Не далеко ушли! Иди – кайся! Да не скупись! Побольше проси!
– Мирон, замолчи! – буйно рявкнула на него, метнув не менее их, взбешенный взгляд. Тотчас взор на Федьку, уже покрасневшего от исступления: – И ты заткнись! – приказом на брата.
– Да пошли вы! – вдруг разворот – и пошагал по ступенькам вверх мой полоумный.
Словно кто кислотой облил меня – даже пошатнулась на месте. Но едва хотел Мирон подхватить, помочь выровняться, как вмиг увиливаю.
Кидаюсь следом за безумцем:
– У тебя совсем крыша поехала, да?! – ору, словно сумасшедшая. Успеваю, хватаю за локоть – послушно тормозит.
Взор мне в лицо, желая испепелить:
– Руку убрала! – с презрением.
– Ты совсем чокнулся, да?! Че за концерт тут устроил?!
– Просто, в отличие от некоторых, – рыком, – у меня еще есть гордость… и честь.
Рывок – выдрал свою руку из моей. Разворот – вновь пошагал дальше.
Рассмеялась я ядовито, не сдвинувшись уже ни с места. Закивала головой:
– Да ты что?! – паясничая, криком вдогонку. – И как далеко ты на них уедешь, а?! Или куда? На зону, да? Опять мне письма мелким подчерком строчить?!
Резко по тормозам. Обернулся, взгляд в очи:
– НЕ БОИСЬ, блядь! НЕ СТАНУ!
– ТЫ ПРИДУРОК! – неистово, горестно, сплевывая разочарование и гнев в лицо. Шаги мои покорно ближе. На глаза проступили слезы. Болью давясь из-за непонимания… из-за предательства всех наших с Мирашевым стараний и надежд. – Я ЕГО ЛЮБЛЮ!
Оторопел Федька, не дыша.
Жуткие, режущие, палящие мгновения молчания, тишины – и тихим, осиплым, полным мучений и страха, голосом:
– А он? Он… любит тебя? Или будешь, как Ритка? Бежать за теми, за тем, кому и нахуй не нужна?
– Любит, – несмело, не сразу… но ответила я.
Вдруг шорох позади.
Шаги ближе.
Приговором:
– Люблю, – узнаю голос Мирашева…
Поежилась невольно. Мурашки по телу…
Залилась я доброй, смущенной, кривой улыбкой, спрятав взгляд.
Не оборачиваюсь – но и не надо, еще миг – и замер вплотную ко мне мой Тиран – чувствую спиной родное тепло.
– Ну так женись, – дерзкое, с вызовом, Рогожина, едва нашел силы на звук. – Или слабо? Только Пиздеть можешь?!
Рассмеялся ядовито Мирон:
– А это… уже не твое дело, – гаркнул. – Мы сами решим… что нам и когда делать.
Загоготал, паясничая, Федор… едко, горько, опечалено. Взор около; закивал головой. Резво мне в лицо:
– И ты этой… скользкой твари веришь? – заледенела его ухмылка, а глаза заблестели от боли, от разочарования… во мне.
– Как себе, – не лгу. Четко и искренне. Серьезно.
Застыл Рогожин.
– Федя… – Отваживаюсь… вопреки всем своим собственным запретам и уговорам самой себя, на откровение: – Ты даже не представляешь, что этот человек для меня сделал. И это даже не… сегодняшнее решение Суда, – от удивления вздрогнули того брови, но смолчал. Выжидает. – Я его люблю… и это не просто слова. И не тебе решать с кем и как мне быть. Больше нет. Прошли те времена… А муж он мне или так… – неважно. Я знаю, что без него – я не хочу, да и не смогу жить. И этого достаточно, – приговором.
Побледнел. Нервно сглотнул слюну. Молчит. Тяжело, шумно дышит, распятый ужасом прозрения, Рожа.
– Он мне нужен… какой бы не был. И поверь, я не лучше.
* * *
Согласился… Причем на все мои уговоры, Федька согласился…
Да и будто был выбор?
Первые дни – пока побудет, поживет вместе с нами, в квартире Мирашева, а затем, как доберется до своих активов и хоть как-то разгребется с долгами и уже закрытыми магазинами (пламенный привет Мазура, высосавшего из них практически всё), пойдет своей дорогой дальше (раз так уж сильно того хочет).
* * *
Быстро день ляпнул. Пока туда-сюда, пока приехали, пока еду приготовила, накормила всех, душ, телевизор – а там и ночь уже настала.
Благо, места у Мирашева дохрена. Так что, Федьке постелила в одной спальне, в нашей с Мирой – я, а в залу… отправила… не в наказание, но и не в поощрение… Мирона одного почивать. Не хватило мне духу в одной кровати спать с моим Буратино, когда за стеной брат, готовый только за одно касание Мирашева своей рукой моей руки – удавить, а тут…
Вот только это я… А моему «учтивому кавалеру» это было не по чем. Едва только погас у меня свет… как скребется. Еще миг – и нырнул под одеяло, негодяя кусок.
– Мира! Придурок! – гогочу я, задыхаясь от его пошлых, откровенных ласк. Еще миг – и вынырнул с другой стороны.
Лицом к лицу со мной:
– И снова ты обзываешься? – хохочет.
– А разве нет повода? – надулась тотчас. – Я же тебя просила… по-человечески, потерпи.
– А надо было сразу меня слушать – сняли бы ему хату, как тогда. И сейчас бы вдоволь… скрипели пружинами.
– А тебе лишь бы поскрипеть! – ржу, заливаясь смущением. – Не принял бы он ее! Ты же видишь – сплошные заскоки!
Скользнул по телу ладонью, нагло забрался под футболку – сжал мою нагую грудь.
– Я соскучился… И так, то нервы, то предвкушение… Малыш, – запойный, жаркий поцелуй в шею, дразня языком, – я же не железный.
– Ты – деревянный! – гогочу тихо, силой пытаюсь оттолкнуть нахала, сгрести его с себя – поддается, но лишь настолько, сволочь, чтоб вновь добраться до моего пупка и откровенно, с вызовом приняться исполосовать влажным языком всю меня, играя с чувствами, ощущениями, доводя… не только до мурашек, но и стонов.
– И сознайся, Мальвина… – шепот вдруг стал вкрадчивый, околдовывающий, будто заговор… – Заводит очень… когда нельзя, но очень-очень хочется… и если чуток смелости… – вдруг движение – и потащил вниз с меня белье. Игривое движение языка около запретных мест – и дернулась я, словно пронзенная стрелой. Удержал грубой силой, отчего еще сильнее от желания сжались у меня мышцы внизу живота, запульсировала похоть. Тотчас ухватила я подушку – и закрыла ею себе лицо, рот, дабы… если и не могу уже остановить этот поезд, то хотя бы чтоб не уничтожил он нас всех. Еще миг – и развел бедра в стороны. Протиснулся к вожделенному. Коварные мгновения интриги, блуждающих ласк около – и взорвал мой мир яркими красками. Очередной крик, рык поражения… признания власти своего Тирана, сдавленный синтетикой, разорвал тишину. «Адские», роняющие в транс, терзания – и вдруг пошло, нагло вошел в меня пальцем Мирон. Живо приподнялся, стащив с моего лица подушку. Губы к губам. Коварно, развратно улыбнулся.
Не сразу реагирую, но еще миг, и, сражаясь не менее умопомрачительными ощущениями, нежели были доселе, обрушиваю взор в лицо:
– Что? – задыхаюсь.
И снова едва смогла удержать, подавить обличающий нас мой стон:
– Ну так что… Буратино может воспользоваться своим «золотым ключиком»?
Загоготала я тотчас, теряя прежний настрой. Но еще миг – и осеклась, закусив губу. Его дерзкий напор, ловкость – и позорно вскрикнула я от удовольствия, вновь признавая его власть.
Но вдох – и рычу догорающей шуткой:
– Так вот где он у тебя!
Гыгыкнул. Смолчал, закачав лишь в негодовании головой (вот как, ему шутить можно, а мне…).
– Ну так? – его резвое.
Участь – и снова взвыла я, захлебываясь уже слюной. Зажмурилась, подавляя слезы слабости и радости, счастья.
Вдох – и решаюсь: силой отстранила его от себя. Живо к штанам своего негодяя – и потащила их вниз. Поддался.
Силой ухватил меня за талию – и обернул к себе спиной…
Но вдруг звон, стук, шорох какой-то за дверью. Гневное, тихое, сдержанное чертыханье.
Обмерли мы оба, пристыженные, так и не содеяв запретное.
– Блин, не спит! – наконец-то нашла я силы на звук – вырвалось из меня испуганно.
– И че? – гаркнул озлобленно, раздраженно Мирон.
– И ниче! – рявкаю уже я взбешенно, силой выдираясь из хватки «налетчика». – Я так не могу!
– Пиздец! – возмущенно сплюнул. Расселся на кровати, утопая, давясь обломом.
Чиркнуло у меня внутри: чертовы идиоты! Что один, что другой! Два барана! Никто не хочет никого понимать, уступать.
Живо бросаюсь на край кровати, ищу кружева – одеть белье. Штаны схватить со стула.
– Не понял, ты куда?! – ошарашено, излишне громко, как для шепота, взревел Мирашев.
– Пойду гляну! А ты жди! – приказом злобным, махнула на него пальцем. – Этого успокою, спать отправлю. А потом тобой займусь, – гневно. – Что дети малые! Только что в башке – совсем недетские… мысли.
– У меня уж точно, – гыгыкнул Мира, заливаясь уже смехом. Завалился, разлегся на кровати, раскинувшись звездочкой.
Обомлела я от такой охальной картины:
– Ты че… серьезно? – гаркаю на него.
– А? – не менее удивленный устремил на меня взгляд, приподняв даже голову.
– Прикройся хоть! – ржу, видя эту ядовитую картину, которую, если не дай боже, завидит Рогожин, точно не переживет – и кто-то кого-то в этот раз уже точно зарешает.
– А че он? – гогочет; разлегся вновь на подушке – поерзался для удобства, но исполнить мое веление даже не подумал. – Думаешь, придет проверять твою комнату… чтоб никто шальной сюда не заскочил? Или он слишком маленький… и не знает, как это мальчики с девочками делают?
Закатила я раздраженно глаза под лоб, скривилась. Шумный вздох.
– Ладно! Фиг с тобой. Ты еще хуже, упрямее, чем он! Только носа не показывай!
– Ага, – паясничает, залившись смехом. – Именно нос не покажу.
– Моченый, – закачала я головой, сдаваясь – тоже гогоча уже ему в такт. – Ладно, скоро буду.
– Да иди уже, иди! А я тут с твоими фотками сейчас посублимирую… и спать завалюсь.
Шумный, раздраженный вздох мой:
– Мирашев! – злобно стиснула я губы. – Да пошел ты в жопу!
И, признавая уже окончательно свою обиду… и желание, загыгыкала позорно я (тупой смех! как и тот, кто меня им заразил! скотина!)
Ухмыльнулась я этой подлой роже, что сверлила меня хитрым взглядом, заливаясь не менее коварной улыбкой. Сдалась:
– Жди! Скоро буду! И все равно, ты – гад!
– Пока ты соберешься… я не только коней двину, но и брательник твой уже состарится и помрет где-то там, в уголку, на кухне, где посудой звенел.
Показала обиженно язык – и выскочила за дверь, невольно громко, с лязгом закрывая за собой дверь.
Глава 37. Исповеди ноты
И вправду, кухня…
Несмелые шаги к окну, где и расселся Федька. Облокотилась я рядом на подоконник. Взгляд на сигарету в руках брата, на пепельницу:
– Ты опять куришь? – несмело.
Отвернулся, скривившись. Взор на улицу. Прожевал слюну, горечь, и вместе с эмоциями сплюнул за окно. Затяжка, сбил пепел на блюдце – и вновь взгляд утопил в ночном полумраке.
– Федя… поговори со мной, а, – отчаянно, давясь неким страхом.
– А ты вон, – разворот – и махнул рукой (не сразу, но все же… отважился). – Туда сходи, поговори. Смотри, кипит там, небось, весь.
– Рож! Ну че ты опять заводишься?! А?
– Да ниче! – раздраженно гаркнул. Еще один вдох дымом – и потушил в пепельнице окурок, выбросил долой. Разворот – и только хотел уйти, как тотчас перехватываю, останавливаю его ход.
Нехотя, но все же поддается. Шаг назад – и оперся на подоконник. Замерла послушно и я рядом, присев. Плечом к плечу:
– Федька… ну, не надо, прошу. Я тебя столько не видела! Так соскучилась, а ты!
– Ну так пришла бы, – дерзко. Взор в глаза. Скривился от раздражения.
– А я и ходила, – не вру. – Сколько билась там головой об забор. Пороги оббивала, каждому *** кланялась. Уже не знала, как улыбаться и просить. Хотя бы… если даже и не видеть, то спросить, узнать как дела. Чтоб действительно передачку передали, а не заныкали и по своим карманам не распихали. Ты думаешь, мне здесь весело было? Мало я слез пролила? И посадили бы тебя! ПОСАДИЛИ БЫ! Если бы не Мирашев!
Заиграл скулами. Отвернулся. Смолчал.
– Да, он сделал это ради меня. Но… когда все у нас начиналось, никто и подумать не мог… что наш… союз коснется и тебя. Во-первых, Мирон долго еще был не в курсе, что тебя закрыли… Этот… – страшно, мерзко даже произнести имя того ублюдка вслух, но… – В-валентин… он же втихую все обставил, зарыл тебя – и ждал только, пока крест вознесут. А я… я ума не могла приложить… кто и за что так с тобой. Если не врал ты, то и того… всё хуже, страшнее. Понимаешь? И то… что рядом со мной оказался человек, которому под силу было не только меня… с того света вытащить, но и тебя, то…
– В смысле, с того света? – резко перебил меня Рогожин, обернувшись. Нахмурился. – Эта Сука, Мазур, че… и до тебя доебавался?
– Да. Пытался, было… Да не в том дело! – резво перебиваю сама себя, не желая врать (но и правду вскрывать никак нельзя). – Рожа! Федя! Мирон… он… он… – запнулась я, подбирая слова, опустив взгляд. – КОРОЧЕ! – гаркаю я, сделав глубокий, шумный вздох, прогоняя боль. – Это мой выбор. И он не связан с тобой – уж никак! Понимаешь? – глаза в глаза. – Мирашев… мы с ним познакомились еще до того, как ты вышел. И с того момента… у нас все завязалось. Просто… поняли это… лишь спустя годы.
Обомлел, не дыша.
Нервно сглотнула я… из-за такой его странной, пугающей своей неизвестностью, реакции.
Жгучие, убийственные минуты тишины, а потом отчаянно решаю перекроить все, повернуть на другую тему:
– Ты лучше скажи…Как у тебя все вышло так? С… этим. Вы же… друзья офигенные были. Он тебя, считай, из-за решетки тогда раньше времени вытащил, все организовал по прибытию. Дело открыли. Как два сапога пара были! А потом – бац… и рухнуло всё.
Хмыкнул вдруг:
– «Бац», – спаясничал, повторил за мной. – Вот ты так же мыслишь, как и я поначалу. А потом мне люди рассказали… Что он за крендель… и как поступает. Не лучше твоего этого, – кивнул головой. – Если я и считал его другом, то он меня – нет. Только пользовался. Притворялся. У таких, как они, – и снова кивок головы, – друзей вообще не бывает. По крайней мере, не такие лохи, шестерки, как я. Организовать дело – организовал я, всё поставил на конвейер… считай. Бабло само в руки потекло. А этот давай давить сразу на тему, мол, что он спонсор… и без него бы всего этого не было. А я – так, сбоку припеку, пригрелся нечаянно, нахально – свински и неблагодарно. Но я же не мышил себе! – отчаянная жестикуляция. – Я всё обратно вкладывал. Всю прибыль! нахуй зарплату – выуживал по минимуму, на самое необходимое, а всё остальное – обратно же в дело. Один магазин – мало. Откроем два, раз получается. А там и три. Четыре – но уже немного иной, но смежной направленности: фурнитура, стройматериалы. Всё, короче, было бы заебась, да и уже получалось! Если бы не его жадность. Класть ему было на перспективы – уже подавай! Я психонул – и сказал: забирай свою долю со всеми процентами инфляции, с отступными в эквиваленте, рубим бизнес на части, как посчитаем справедливо, – и расход. Хочешь на себя просаживать бабло – сади, а я его буду пускать в оборот. А то я экономлю на всем, стараюсь приумножить – а эта Сука… как какой-то неисправный сливной бочок – только и течет из него в сортир. Тот, конечно, сразу на дыбы: «Ты меня кинуть хочешь! Вот так и помогай людям!» блядь! Круто он загибать стал, он свою прибыл себе, а я свою – на общее благо. Короче, до**зделись мы так, что однажды приезжаю в офис, а за мной следом ребята в масках, заломили… мордой в пол – и наркоту якобы нашли. Сразу в СИЗО, под замок… Но… знаешь, – заржал вдруг горько, – я даже тогда не мог предположить… что наши «братские», дружеские терки… могли вот до такого довести. Что он мог меня кинуть. Ладно, там… на часть бабла, да, надул бы, – закивал головой, всматриваясь мне в лицо. – Не знаю… или еще как. Отобрал бы все магазины, схемы, а мне всучил только нал – короче… Нет. Я был для него тупой пешкой – и он меня быстро убрал, считая, что и сам прекрасно справится с налаженной схемой. И, блядь? Буквально на днях, Сука, адвокат сказал, что последний магазин мой с молотка пошел. Как так?.. Только не понятно. Приговора не было, арест на имуществе должен был быть, заморожено все – а хрен там. Оказалось, что на мне – только тачка, которая в кредит, и за которую долг нев***енный… А в остальном – гол, как сокол. Некуда даже пойти, податься… На хавчик даже лавэ нет, не говоря уже… – закачался нервозно из стороны в сторону, упершись ладонями в подоконник, – хату снять или, как думалось, за услуги адвоката отдать. Но ладно бы… Вольскому, как тут этот… юрист пел, но, блядь, Мирашеву… – взор пристально мне в глаза. Скривился: – Ты же понимаешь… что Мазур – это его пешка, шестерка? Он хоть и зовет его другом, братом, но если че…
