Текст книги "Светлое будущее: вето на будущее (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Нервно сглотнула я слюну.
Но… что самое странное, ужасное – чем дольше я сейчас всматривалась в его лицо… тем меньше хотелось сопротивляться. Словно и не я пару минут назад перебирала трезвые мысли в своей голове, четко осознавая утопию слепых надежд. Словно не я… изнемогала от предчувствия и прозрения.
И даже страхэтот принимаю.
Ничего более… Не хотелось отныне слушать ни рассудок, ни инстинкт самосохранения. Сдаться. Адское желание сдаться своему супостату – и будь, что будет.
Его. Пусть на миг – но буду счастлива… буду его. А та жестокость, ярость, что даже сейчас, как и почти всегда, в нем кипит, – она мне даже нравится… Она на руку: не пощадит. Надоем – доведу – и убьет. Я – наркоман. И моя доза – он полностью.
– НИКА! – и снова ор мне в лицо – вздрогнула. Вдруг рывок – и схватил, сжал меня за плечи до боли. – МАТЬ Твою, ЧЕ МОЛЧИШЬ?! – встряхнул гневно. Глаза в глаза, пронзая еще сильнее взглядом. – Я тебя спрашиваю! Это че за хуеня?! Чего эта овца мне звонит в истерике и говорит, что ты свалила, неизвестно куда, ничего не сказав?! Почему я должен бросать все дела – и срываться, бегать по городу тебя искать?! И, вообще, вокзал?! Ты серьезно?! После всего?!
Дернулась я невольно, испуганно сжав сильнее билет в кармане.
Заметил. Сообразил. Движение – и отстранился, ровно на столько, что ухватить за руку и вытащить оную долой. Не сопротивляюсь – покоряюсь своему Тирану во всем. Достал бумажку. Беглый взор по строкам – и на меня, ошарашенный:
– Ты о**ела? – растерянное, тихое, горькое. Голос дрогнул от разочарования и горечи.
По щекам моим побежали слезы. Опустила я голову – признаю вину.
Но еще миг – и сама не знаю, как отваживаюсь: движение – и идиотически, безрассудно… бросаюсь ему на шею, прижимаюсь изо всех сил, носом уткнувшись в шею.
Окаменел. И даже руки его не дрогнули, чтоб обнять меня в ответ. Стоит, не шевелится. Не дышит.
Глубокий, шумный мой вдох, давя рыдания. Рыком:
– Мира… Мирон, я не знаю, сколько у тебя таких шлюх, как я… было, будет… и есть. Но прошу… либо сейчас отпусти, либо… как наиграешься – просто убей. А иначе… иначе тогда я уже точно не выдержу, не смогу без тебя жить…
Жгучие, ужасные минуты рассуждений. Выбора…
И вдруг дернулся, несмело коснулся руками моей талии. Напор – и поддаюсь, отстраняюсь. И пусть страшно, ужасно ему взглянуть в глаза и там увидеть ответ, но все же подчиняюсь – исполняю волю Судьи.
Зашевелились уста, да только звук раздался не сразу:
– Это что еще за… бред? – врастяжку, сухо, едва внятно. – Какие еще… шлюхи? – растеряно. Мгновение моего безмолвия в ответ – и вдруг взрыв: – Что ты, блядь, несешь?! Че тебя переклинило?! – Нахмурился в момент: – Это эта Сука, да?! Она тебя надоумила? – молчу, а потому тотчас среагировал, будто прозрев. – Вот блядь такая!.. – дернулся от меня, но из последних сил сдержала, не дала уйти:
– Нет! – нервно рявкнула, отчего тотчас поддался. Остановился. Обернулся.
Взгляд в глаза:
– Че нет? ЧЕ НЕТ?! Если ты была спокойна последние эти дни! А то вдруг на тебе! – скривился, глаза отвел в сторону. – Домой поехали, – черствым, неоспоримым приказом.
– Мир… – отчаянно, вымаливая пощады, если все же она, я права. Не уступаю впервые деспоту.
Взор в очи:
– Че «Мир»?! – взбешенно, с раздражением. – Че ты мне «Миркаешь»?! – будто яд, сплюнул мне в лицо. – Ты всякой ***ни надумала, а виноват опять Мирашев?! Так, блядь?! Какие бабы?! – гневно, криком уже, окончательно слетая с катушек. Вырываясь, отстраняясь от меня, разъяренно жестикулируя. – Че ты несешь?! Да мне, блядь, тебя с головой хватает! – махнул рукой. – Мозг выносишь так, что куда мне еще одна?! Я же не железный! Или сколько ты там напридумала?!
Виновато опускаю очи.
Закачал головой в негодовании. Цыкнул, смолчал, сдержал еще какие-то ругательства.
– Но ты же… со мной не спишь, – робко, жутью давясь, будто лезвиями, добровольно разрезала нашу вселенную.
Вдруг рывок, ухватил за запястье, сжав до боли. Разворот – и потащил за собой в сторону вокзала.
Отчаянно семеню следом, заплетаясь в собственных ногах.
– Мирон! Мира, мне больно! – отчаянно пищу.
Игнорирует. Внутрь здание. Касса платного туалета. К окошку – и, живо достав из кармана все, что у него там было, швырнул скомканные деньги на тарелку:
– Нам на все. Никого не пускать, пока мы там.
* * *
Зайти внутрь, выгнать всех, кто там «застрял», грозя стволом.
– Давай не здесь! – отчаянно прошу его, моля, полностью уже осознавая и принимая свою участь, тщетный раз сгорая от страха и волнения.
Но не слушает. Не отвечает. Не реагирует.
Спешно закрыл дверь, провернув замка барашек, и ко мне. Расстегнул пуговицу на моих джинсах и силой рванул змейку вниз – запищала брезгливо молния. Не сопротивляюсь. Рывком стащил штаны вниз вместе с бельем. Стою, гляжу, жду, как далеко он зайдет. Немо изнемогаю от ужаса и паники. За руку – грубо развернул к себе спиной. Подал вперед – прошлась. Нагнул – уперлась руками на тумбу, раковину. Дрожу, подкашиваются ноги. Но терплю, повинуюсь. Не так я представляла… свой (добровольный) «первый» раз… но…
Шорох, страх, ожидание – и слой, с напором, не сразу, но вошел, проник в меня. На глазах моих тотчас застыли слезы. Странные, жуткие, смешанные чувства, ощущения: горькой радости и некого… психопатического облегчения. Пытается двигаться во мне – но не особо ловко выходит. Больно – терплю: сама напросилась и лишь бы теперь не отпугнуть. Когда-то да должны были мы эту черту пересечь. Ему это надо – и уж лучше я буду «исполнять», «давать», чем кто-то иной…
Еще рывок – и айкнула нечаянно. Поморщилась от неприятных ощущений, взрывающих во мне волну прошлого… волну отвращения и страха. Взор испуганно в зеркало, что напротив. Он, Мирашев. И пусть за мной его почти не видно, но вижу его лицо, очертания… – жуть, тошнота отступает. «Во мне Мирон. Никто-то иной. А ОН», – сумасбродной мантрой слова, давясь собственной никчемностью и заливаясь отвращением к самой себе.
И снова движение – сухо, больно… неестественно.
Дефектная. Я – ДЕФЕКТНАЯ. Правильно все говорили… Я – урод. Фригидная. И даже… на секс не способна. Только и могут что… больные извращенцы насиловать, наслаждаясь моими страданиями, криками… мольбой и плачем.
– Малышка, расслабься.
Поежилась от его голоса.
Еще движение – и не выдержала взвизгнула от боли.
Момент – и вышел.
Потекли позорно соленые потоки шальной рекой по моим щекам – облажалась. Теперь точно… облажалась.
Потеряю я его. Окончательно и безоговорочно… потеряю.
Какой-то… «правильной» шлюхе достанется, которая все знает и умеет, которая не бракованная. И в которой в башке – не вздор.
Вдруг движение – надел на меня белье, штаны. Обнял за плечи. Попытка развернуть к себе лицом – но тотчас отбиваюсь, вырываюсь, отталкиваю его в сторону – поддается. Страшно, чтоб заметил слезы. И то, если это уже не произошло. А потому опускаю усерднее голову, увиливая и от предательского отпечатка в зеркалах. Шаги к кабинке:
– Я писать хочу, – вру; живо проталкиваюсь за дверь. Забилась в угол.
…тихо, немо, закрыв рот рукой, зажав со всей дури, завыла от унизительной, мерзкой, собственной неполноценности, никчемности, ущербности. «ПОТЕРЯЛА, – грохочет приговор, окончательно накрывая прозрением. – Я… его… потеряла».
Сейчас отвезет обратно, посадит под замок (?), а сам уедет черти куда, туда… где…
как там Алиса говорила… И то, это пока… чтоб не выглядеть балаболом, а дальше – и того… выбросит долой.
Сука тупая ты, Ника! Сука! Конченная уродка! Даже ноги раздвинуть «нормально» не в состоянии! Училась бы лучше у Ритки!.. А то пальцем на нее тыкала – а она оказалась в сотни раз лучше тебя!
В сотни!
…если не в тысячи.
Глубокие, до боли вдохи, прогоняя жалость к себе, комкая боль от грядущего окончательного падения – и собраться с духом. Тряпкой стала. Какой ты, тупая овца, тряпкой стала! Только и давишь сопли… а еще на Мирашева заришься! Сука убогая!
Вдох-выдох. И, в очередной раз стерев «остатки» позора со щек, выйти к умывальникам.
Живо за локоть схватил меня мой Супостат и потащил, «ублюдскую», на выход.
Глава 34. Запретный плод
Открыл Мирон дверь в квартиру и, впервые не пропуская меня вперед, первым зашел сам. Замер вдруг на пороге (покорно торможу). И вот оно: раздался, послышался взволнованный женский голос – Алиса.
– Ты прости… я ее искала, – отчаянно запищала, запричитала та. – Я вообще в шоке. Все вышло так по-тупому… Я в туалет – а она… Странная, вообще, какая-то…
– Нахуй отсюда! – жестко, убийственно, отчего даже я поежилась от жути. Заледенело все внутри, чуя расправу.
– Ч-что? – заикнулась девушка несмело, едва наскребла силы на звук, побеждая шок.
– Пи**уй, говорю, отсюда… БЫСТРО! – исступленно, психопатически-хладнокровно.
И снова жуткая, пугающая, режущая тишина.
Отозвалась та, замявшись:
– Ты чего… Мирусь?
Не ответил, сдержался. Чиркнул зубами. Внезапно разворот – и ко мне, обнял за плечи, сам в сторону – напором, силой затащил в квартиру – покорно подчиняюсь… Шаги несмело вперед, мимо нее, застывшей в ужасе.
Рассмеялась Алиса… нервически.
– Я жду, блядь! – резво, но уже как-то более сдержано Мирашев, ей.
И снова оной смех:
– Да все понятно, – неожиданно смело, дерзко, отчего даже меня передернуло от такой ее безрассудности. Обмерла я, устремив взор на идиотку. Глаза в глаза – сцепились их взгляды.
Скривилась барышня с презрением:
– Всё понятно, – повторила растянуто, паясничая, та. – Вот так, да? – закивала головой, заливаясь сарказмом. – Как нужна – так сразу «Алисочка»… и номер даже разузнал. Вызвонил: приди, помоги! А я, дура, и примчалась быстренько. Идиотка! А как всё, не надо – так пошла нахуй, – скривилась, заливаясь ядовитой ухмылкой. – Как интересно получается… Так еще что бы… ладно! Так вон на эту… – метнула на меня взор, окатив презрением, – променял. Так хоть было бы на кого! – с головы до ног измерила меня взглядом, обливая заодно ненавистью, словно кислотой. Немного помолчав: – И че она там наПиздела? А? – борзое. Молчит, выжидает, изучает ее глазами Мирон – а с виду… ни единой лишней эмоции, каменное лицо. – Сдала, значит?.. Ну-ну, – едко. – И че она вообще… чужие разговоры подслушивает? – и снова ужалила меня взглядом. Очи в очи с ним: – Только учти… Мирашев. Сейчас она меня слила, а однажды – и ты на моем месте окажешься! – ткнула пальцем. – Попомни мои слова.
Загоготал вдруг, но как-то сдержанно, даже добро, отчего меня даже уже трясти начало от таких накатов его непредсказуемости:
– Все высказала? – ехидно.
Оторопела и та от таких перемен. Заморгала лихорадочно. Смолчала.
– Ты сама себя только что «слила», – приговором. Ухмыльнулся: – А ее – оправдала. Так что да… нахуй такие помощники. Обратишься ты еще ко мне… Вещи собрала, ноги в руки – и пи***уй отсюда. Пока цела… Такие друзья мне не нужны. А шалавы – подавно. Повезло Майору: с такой женой – и врагов не надо.
* * *
Захлопнул с лязгом за ней дверь. Взор на меня.
Сдержанно, но не без злости:
– Еще раз вытворишь нечто подобное, – внушающим раскатом грома, – не приеду. Не стану искать. Ты не собака, чтоб тебя постоянно на привязи держать. Не нужен – вали. Нужен – хватит ерзаться. Определись. И если ты каждого ебанутого будешь слушать – надолго нас не хватит. Учти это на будущее, хорошо?
Покорно закивала я головой, соглашаясь, облитая шоком, будто жидким азотом – задрожала от наката холода.
Но не продолжил. Ничего более – вдруг разворот – и пошагал на кухню. Зашумела вода из крана.
Несмело я за ним. Тихим, охриплым шепотом:
– А ты что… никуда больше не поедешь?
– Пока нет, – раздраженно гаркнул. – Надо будет – позвонят.
Домыл руки, закрутил кран.
Шаги к холодильнику. Живо отрыл дверцу, зашуршал пакетами…
* * *
В душ. Спрятаться за непрозрачной дверью. Забраться в ванную, врубить погорячее воду – и с головой… нырнуть в отчаяние и тяжелые мысли.
Ничего уже не понимаю. И вроде бы всё хорошо, всё красиво рассказывает, рисует… И тем не менее… как надолго его хватит?
Хочу… Очень хочу! Безумно хочу быть с ним рядом… даже если я – сплошное разочарование, а он… он… даже не знаю, что сказать: помесь чего с чем… да и вообще… Он – полная своеобразность… Мы как тот мазохист с садистом. И вроде… приятно, но перегни палку – и наступит всему… конец. Это даже не… глупый мотылек на пламя летит, и не неопытный йог или фаерщик[28] играет с полымем. Нет. Это будто… самоубийца играет со Смертью, где так или иначе – победа будет лишь в поражении.
* * *
Замотаться в полотенце – и несмело выйти из ванны в коридор.
– Че-то ты долго… – неожиданно где-то сбоку, отчего невольно вздрогнула.
Прокашлялась, шумный вздох, прогоняя остатки слез, – и устремила взор на Мирашева. Оперся плечом на наличник двери спальни. Меряющий взор на меня с головы до ног.
– А что? – осиплым голосом осмеливаюсь отозваться я.
– А ниче… – ухмыльнулся коварно; хитро прищурился. Резко оторвался от стены, стремительный ход ближе. Поежилась я, дернулась невольно назад, но тотчас силой осекла себя, остановила. – Иди ко мне, – уверенное движение его рук и сорвал с меня полотенце. Наглый, вожделенный, властный взгляд, скользя по нагому телу, по запретным местами, будто впервые меня такую видит (дрожу от смущения и волнения, жуть шипами пробивает рассудок и тело). Миг – и подхватил меня себе на руки. Поддалась, обвилась ногами вокруг поясницы. Сгораю уже от страха.
Пристальный, сверлящий взор мне в глаза:
– Не сплю, говоришь…
Нервно сглотнула я слюну. Волнение еще сильнее расписало плоть. Но отступать – не имею права… да и не хочу.
Робким шепотом, отвечая на вызов:
– Нет.
Лукаво ухмыльнулся:
– Ну значит… пора наверстывать.
Шаги едва ли на ощупь в спальню – и повалил на кровать.
Лихорадочный пляс взгляда, касаясь на короткие мгновения то моих губ, то глаз. Провел, погладил по голове:
– Верь мне, хорошо? – с вызовом очи в очи, замерев на жуткое, требовательное мгновение.
И снова сглотнула я скопившуюся слюну, давясь каким-то жгучим, первородным, животным страхом, вот только тревога эта не от кошмара шла. А иная – чуждая мне доселе.
Мышцы сжались внизу живота… Жар разлился, отчетливо отбивая пульсации ход.
Паника обдала шальной волной, захлестнув с головою сполна, – но еще держусь…
– Мы можем еще подождать… если тебе это надо, – будто гром раздалось надо мной.
Резво дернулась от испуга я, захлебываясь ужасом, что кольнул в сердце:
– Нет, – поспешно.
Чего-чего… а больше рисковать, давать возможность другим отобрать у меня Мирона, отобрать тот единственный… шанс, что и так чудом остался, достался… быть хоть как-то Ему интересной, я не стану. Да и… вдруг это последняя моя возможность быть с тем, кого так искренне… кто столь… дорог сердцу?..
Мгновения изучения пляса эмоций на моем лице – и снова шепотом:
– А на самом деле?..
– Я хочу, – тихо, неуверенно, но мольбою.
– Тогда доверься…
Нежный, ласковый поцелуй, будто бабочка, коснулся моих губ… А затем пылкой, жаркой дорожкой стал спускаться по шее к ключице, скользя, касаясь, дразня влажным языком кожу. Сжал мою грудь рукой. Дрогнула я под его напором, но удержал, а затем и вовсе прилип устами к торчащему от возбуждения соску. Облизал его и сжал губами, нежно прикусил зубами – и снова попытка моя убежать от наваждения чувств, но удерживает деспот в своем плене. И нет больше права… на спор. Стиснул руками до сладкой боли – и покатились поцелуи стремительно вниз. Дернулась, сжалась я, но напор сильнее – и развел бедра в стороны. Дрожу уже откровенно, лихорадочно. Страшно безумно, будто и… не со мной несколько часами ранее… он то творил на вокзале…
Миг – и пискнула я, выдавая себя сполна. Нежное блуждание языка вокруг пупка – и покатился далее…
– Не надо! – отчаянно.
Обмер в удивлении. Взор в глаза. Молчит, выжидает.
– Тебе же неприятно… не надо, – несмело повела я, осознавая весь ужас своей предыстории… испорченности.
Хмыкнул:
– Было бы мне неприятно, не хотел бы… – отчасти грубо вышло, а потому тотчас осекся, – не делал бы. Доверься мне, Ник. Пожалуйста.
Нервно сглотнула скопившуюся слюну. На глаза проступила влага. Миг сомнений, волнения – и покорно, сдаваясь, откинулась я вновь на подушку. Зажмурила веки, подавляя в себе бурю жуткого страха.
– Если только тебе неприятно… – несмело отозвался вновь.
– Нет. Нормально… наверно, – взволнованно, излишне торопко обронила я.
Поцелуй, нежный… будто кто тысячами игл меня кольнул, коснулся внутренней стороны бедра – и снова дернулась я от непривычных, убийственных чувств. От удовольствия… которое казалось… просто за гранью, казалось невозможным его выдержать достойно.
И снова вензеля… скользя к запретному. Еще миг – и потекли по моим щекам слезы. Уж лучше пулю в лоб, чем так измываться. Напор, ласка – и тысячу звезд взорвалось во мне, вырывая из груди неосознанный стон. Содрогнулась я, попытка сбежать, но удержал. Силой, причиняя невольно боль. Боль… которая казалась впервые поистине сладкой. Нежные касания, поцелуи… сумасброд эмоций и чувств. По накалу, по экспоненте – и взрыв, кромсая всю меня изнутри и лишая тяжелой, бренной физической оболочки. Закричала, взвизгнула я, не в силах противостоять ощущениям. Еще миг – и провалилась в прострацию… Впервые все эти странные слова и описания неведомых чувств наслаждения, нирваны, эйфории… страсти обрели смысл. И снова стон, крик мой на грани рыка. Слезы превратились в откровенные рыдания, отчего просто стала задыхаться. Более того, не хотела отвлекаться на вдохи… Через раз, а то и вовсе замирая в блаженстве… Я умирала от его движений и ласк – и я хотела этой грани, хотела еще – даже если в конце этого пути… реальная смерть. Еще миг – и вдруг повис надо мной. Очередная волна страха – и вошел в меня, разрывая сознание на части. Плавно, нежно… будто мы были созданы друг для друга. Я чувствовала Его в себе – и не было ни боли чуждой, ни дискомфорта, ни чего-либо еще… неприемлемого. Движения, напор – и каждый такой рывок – будто тысячи бомб во мне взрывалось, рассыпая осколки блаженства – но иного, невероятного, еще более сумасбродного, нежели доселе. Редко моргая, я не отрывала от Его лица взгляд. Мирон. Мой Мирон со мной… и уже только этого – мне было достаточно для счастья. Но очередное давление его власти – и я снова себя теряла, заливаясь вожделенным, разрывным стоном, криком. В глазах темнело, а ресницах проступала очередная волна невозможности справиться с чувствами. Еще мгновения участия, моменты удовольствия – и вдруг откровенный, всепоглощающий всплеск неги раздался, разразился внутри меня, заливая, наливая какой-то трепетной, колкой, теплой энергией. Вдох – и отстранился, вышел из меня, расходясь уже сверху на мне и сам в усладе…
Очередной гром в моем сознании понимания – и откровенно зарыдала, завыла я, не в силах сдержаться.
– Ты чего? – дернулся тотчас, пристыжено рассмеявшись, Мирашев. Вмиг завалился на бок и придвинулся ко мне ближе. Дыханием обдал губы: – Малышка! Ника! – силой содрал, убрал мои руки с лица. – Ты чего? – испуганно. – Сейчас еще продолжим, если хочешь… Или чего? – от тревоги еще сильнее просел голос. – Просто я очень…
– Нет, – резво перебиваю его, не давая винить себя. Невольно залилась психопатическим смехом, глотая рыдания. – Я не то…
Глаза в глаза – отваживаюсь.
Заботливо стер с моих щек слезы. Печально, тревожно улыбнулся.
– Просто… – криво усмехнулась и я. Закусила губу. Стыдно сознаться во всем том, что… надумала, что было, что… – Я думала… – пристыжено прячу взгляд. – Я думала… я неправильная, – тихий, едкий, самой над собой смех. – Дефектная… фригидная. Понимаешь? – и вновь истерически ржу. – Что у меня там…
Загоготал бесстыдно. Шумный вздох – и не дал договорить. Короткий поцелуй в губы:
– Всё у тебя «там» хорошо. Это за тем придурком… который не смог или не сумел тебя нормально завести, возбудить, косяк, а не… за тобой. Так что… – задумчиво. Немного помолчав, тут же добавил: – Это с него надо спросить, с того, кто вдолбил этот бред в твою голову, а не… – не договорил, да и я не дала.
Пристыжено улыбнулась, тихо рассмеялась. Взволновано сглотнула слюну, осознавая полностью, как идиотически все это прозвучит:
– Ты мой… первый, если так можно сказать, – несмело. – Ну… добровольно.
Отдернулся невольно. Отстранился на расстояние взгляда Мирон. Глаза в глаза. На лице отпечатался шок.
Дрогнули губы, но звука не последовало.
И вдруг ухмылка. Провел по волосам, погладил меня по голове:
– Хорошая ж ты моя… – криво усмехнулся, заливаясь то ли стыдом, то ли откровенной виной. – Так это я тот придурок, да? – гыгыкнул.
Опустила я тотчас очи и закачала головой, не в силах подавить в себе улыбку.
– Нет… дело даже не в том…
Хмыкнул, шумный вздох – завалился на спину. Но лишь на миг, затем, будто что-то вспомнив, в момент приподнялся, дернулся куда-то вбок, взвизгнул выдвижной ящик тумбы. Шорох – и вдруг ко мне приблизился. Вытер свою «радость» салфеткой – и снова в сторону, выбросил бумажку.
Разлегся на кровати, устремив взор в потолок. Колкие, пугающие мгновения тишины, его размышлений, а потому живо бросаюсь к нему – легла на грудь – обнял, прижал к себе.
– Прости меня… хорошо? – внезапно отозвался, отчего я даже вздрогнула. Тотчас провернулась, сложила ладонь на ладонь – и умостила сверху подбородок. Уставилась ему в лицо:
– За что? – нервически, смущенно улыбаюсь.
– За всё, – печаль искривила его уста.
Взор мне в глаза.
– Дурак, – обижено буркнула я. Резво убрала руки и в мгновение прижалась поцелуем к его груди; уткнула нос, а затем и вовсе разлеглась, как на подушке, прижавшись ухом, слушая родное сердцебиение. – Ты мне сказку подарил… Более того, я наконец-то узнала, как это быть… по-настоящему счастливой.
– Но и слез немало подарил…
– Слез, – перебиваю. – Их мне все дарили, а вот радость – единицы. Вернее, тетя – как мама, ее забота… Федька как брат – своей дружбой. А ты – с тобой… и того все иначе. Совсем не так. Вы хоть и похожи чем-то с Рожей. Всё равно, – поднялась. Взгляд в глаза: – С тобой я полноценная. Даже более чем с ним. С тобой – я наконец-то… женщина. Не Некит… а Ника… И это – не позорно… а, я не знаю, там… достоинство, что ли… – криво улыбнулась, давясь неловкостью от такого глупого откровения.
Провел по волосам, погладил меня:
– Какое ж ты еще… дитё, – пристыжено рассмеялся, на мгновение от смущения спрятав взор.
Удивленно вскинула я бровями. Смолчала.
Продолжил:
– Созревшая телом, с закаленным, правильным характером, но… тем не менее… – привстал – покорно расселась и я рядом. Очи в очи. – Да уж… – опустил взгляд.
– Что? – испуганно рявкнула я.
И снова в глаза в глаза учтиво:
– Знал бы… во многом иначе с тобой себя вел.
– Не переспал бы? – невольно грубо, с укором, c боязнью вышло, чувствуя, что все пошло уже куда-то не туда; чиркнул страх… потерять, оттолкнуть Его после всего своей глупостью и незрелостью. – Или жалости больше?
– Понимания, – ухмыльнулся добро, терпеливо. Обхватил рукой вдруг меня за шею и притянул к себе. Пылкий, ласковый поцелуй в губы – и, немного отстранившись, шепнул: – Ну что… продолжим, или на сегодня хватит?
Победно тотчас заулыбалась, рассмеялась счастливо я. Но вместо ответа – смело, запоем прилипла к его губам своими. Нагло повалила его на кровать – поддался, заливаясь радостным смехом. Его напор, немое веление – и забралась, села я сверху… Еще миг, его ловкость – и оба застонали от шальных, лишающих рассудка, ощущений и чувств…
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. «Кровавая вендетта»
Глава 35. Юбилей
(Н и к а)
Еще несколько недель кануло в Лету.
Пришли первые результаты повторных анализов, в том числе на гепатит, – пока отрицательно. Ждем срока очередной контрольной сдачи…
С Рожей… тоже все стало более-менее ясно. Мирашев, как и обещал, взялся основательно за его дело. Влив немалые средства, перевернул все с ног на голову. Так что вскоре… можно было надеяться, что суд, если и не вынесет оправдательный приговор на основании недостаточности улик для обвинения подсудимого, то влепит минимальный срок на щадящих условиях содержания.
На печаль, или на благо… виновных же во всей этой ситуации, кто стоял за этой подставой, пока так не отыскали. А значит… и моя тайна была в безопасности.
На встречу с Федей я так и не решилась, хотя и появилась тому возможность. Не смогла… духу не хватило, ведь, так или иначе, станет вопрос о том… нет, не то, что со мной произошло (он этого не знает… и, надеюсь, никогда не узнает). А вот кто и почему покровительствует нам, то эта тема разрывала его на части. Поначалу даже отказывался от непонятной, «якобы бескорыстной», помощи, но череда рассудительных бесед с адвокатом – и сдался, подчинился мой Рогожин – разум возобладал над его страхом и паникой. Не ради себя, а ради меня, оставшейся без присмотра, пошел на сделку, где сам обязался возвратить все затраченные средства на защиту, едва разморозят его капитал. Наивный… будто когда-нибудь нам будут по карману такие «золотые» услуги. Да и магазины его… давно уже истощены радетельной заботой некогда верного и добродушного партнера по бизнесу – Мазура. Странно, почему столь очевидный факт предательства Валентином Феди Мирон игнорировал, в том числе и нежелание помогать своему некогда товарищу в беде… Ведь ответ был на поверхности – кто во всем… этом виноват. Но, так или иначе, Мирашев верил в каких-то левых, непричастных к их кругу, врагов, конкурентов, которые «вдруг» захотели убрать соперников и на которых, вроде как, намекал в свое время, сердобольный, но ныне перепуганный (где-то пропавший) «братуха Мажа». И именно их он изничтожит, отомстив за нас с Рожей, за меня… едва появятся зацепки, выйдет на их след – и «поймает за я**а».
На меня же – хоть и обижался, что не признаюсь (поражаясь… что даже ради брата не соглашаюсь на вскрытие «непонятно с чего организовавшихся» тайн), но терпел… и добродушно принимал этот мой «за*б» вместе с остальными «б***скими тараканами» (и вновь цитата).
Конец июля, 2009 г.
Уже и перевалило за середину лета. В голове такой кавардак, что и не заметила… как резво добрались до этой точки. А там и Мирашев признался, что скоро, в начале августа, у него день рождения, а потому к печальным заботам прибавились еще и волнительные переживания о том, что бы ему такое подарить и как пережить тот массовый, сумасбродный сабантуй.
Ну а пока, если верить убеждениям Мирона, у меня появилась «благодатная» возможность отрепетировать столь «ужасное событие» (цитата его иронии надо мной относительно «беспочвенной паники», ибо «планы очень даже просты: насинячиться до реников и довести до оргазма свою Мальвину»). Тот еще… креативный, романтичный Буратино мне достался.
Так что… юбилей. Альберт Константинович Вольский, виновник торжества, которому стукнул… полтинник.
* * *
Едва мы вышли с Мироном из авто, как тут же, прямо на парковке, и встретил нас (весь при параде: дорогой темно-синий костюм, белая рубашка, расстегнутая на две пуговицы; золотая цепь изящного плетения, толщиною в палец, в довершение образа солидного дядьки) крупный мужчина средних лет. И пусть позади нас шли еще гости, он не особо спешил их приветствовать. А вот, едва увидал Мирашева, как тотчас кинулся навстречу, распахивая радушные, братские, теплые объятия.
Ответить взаимностью, выразить благодарность за приглашение и выступить с воодушевленной, от всего сердца, речью и вручить конверт с сертификатом, подтверждающем право собственности на, теперь уже его личные, «метр на два» с прилегающим участком в элитном месте на (закрытом с недавних пор для захоронений) не менее престижном, нежели сам «награждаемый», городском кладбище…
Загоготал Альберт Константинович, вчитавшись в строки:
– Мирашев, блядь! – весело вскрикнул, заметав лихорадочно взор то на Миру, то обратно на документ. – Ты, как всегда, храбрый и веселый!
Гыгыкнул Мирон:
– А че ж грустить?! Все ж там будем…
– Так ты ж бессмертный, – внезапно послышалось где-то из-за спины юбиляра. Шаги ближе – не обозналась я: Майоров… да не один, с ее величеством Алисой…
Молчаливое кивание головой (ее, мое) – в знак приветствия. Мужчины же – радостно пожали друг другу руки и обнялись, похлопав по плечу.
– О! Косой, и ты здесь?! – ликующе, искренне удивившись, крикнул, отозвался неожиданно Вольский, роняя кому-то позади нас.
– Ну так? – ехидное. Будто кто шандарахнул меня тысячью вольт, передернуло на месте. Обмерла, оцепенела от знакомых нот.
– А Валю где потерял? Опять, что ль, тот в запой ушел без нас? Или на Канары урвал с какой-нибудь новой прошмандевкой?
Заржал его собеседник – не решаюсь обернуться. Сердце нещадно заколотилось, предчувствуя недоброе.
– Да я че ему… нянька? Где-то шляется. На мороз упал. Может, куш сорвал – пока не профестивалит все, не успокоится.
Загоготал тотчас народ… в том числе и мой Мирон.
Молнией прошибло, пронзая, цепляя каждую мою клетку; перехватило дыхание. Сжалась я от жути. Разворот – взор в лицо Изуверу.
– Ник, ты че? – в удивлении уставился на меня Мирашев, вперился в ужасом распятое лицо, в очи – где бликом билось эхо смерти.
Серой пеленой вмиг заслонило мои глаза, по щекам потекли слезы.
Обомлел и «гость».
– Ника, блядь! – отдернул меня вдруг Мирон за локоть. Побелел, не менее моего.
Резвый разворот – взгляд на ублюдка, и снова мне в очи:
– Это он, да?! – деспотичное, громыханием.
Вдруг шум, шорох.
Кинулся бежать этот сукин сын. Будто кто кислотой обдал Мирашева. Вырывал свою руку из моей – и следом рванул за ним. По инерции мои шаги вдогонку, но мгновение – и обмерла я, как и Мирон, на стоянке, застыли ни с чем: умчал этот ублюдок от него, от нас – живо прыгнул за руль своей тачки – и по газам, долой. Торопливо стерла я слезы (невольно размазывая тушь) – и пошагала в своему защитнику, желая прикипеть, спрятаться за ним, осознавая внезапно… как близко к своим неистовым врагам оказалась… Дико взревел, завопил Мирашев, сдирая эмоции ладонями с лица:
– Сука! ВСЕ РАВНО ЧЕТВЕРТУЮ!
Бешенный, полный ярости взгляд около. Лицо его переменилось до неузнаваемости.
Кровожадность разразилась бесовским плясом в глазах.
– МАЙОР!
Тотчас шаги позади меня – обернулась. Еще немного – и поравнялся рядом. Молчит, ждет указ Виктор.
– Ее… – кивнул головой на меня Мирон, не роняя взор, – под твою ответственность. Пусть только хоть одна Сука к ней приблизится – стреляй не глядя. МАЗУР!
Поежилась я от услышанного.
– Нет его, – уведомил, уточнил кто-то из товарищей. Скривился от гнева Мирашев. Взор по горизонту, за нашими спинами: – ВОЛЬСКИЙ! – приказом, – звони своим – пусть тормозят гниду. А мы, Колян, Серега – со мной, поедем пировать, – психопатическая ухмылка Миры, играя скулами, искажая, превращая его лицо окончательно в лик кошмара.
