Текст книги "Светлое будущее: вето на будущее (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Еще миг жуткой интриги, волнения – и поспешно спрятала я трофей в карман.
Принялась покорно подавать, выставлять на ленту продукты из корзины…
Глава 29. Эксплозия[25]
(Н и к а)
Едва переступили порог квартиры, разделись, разулись… Мирон пошагал руки мыть. Открыл кран, налил побольше жидкого мыла на ладони…
– Переспи со мной, – взволнованное, горькое, с опаской. Замер. Пристальный, изучающий взгляд мне в лицо.
И вдруг гневным, озлобленным рыком:
– Ты жрать готовить хотела?! Вот и иди, – кивнул в сторону кухни, – готовь!
Отвернулся. Поспешно смыл мыло с рук.
– Пожалуйста… – отчаянно, едва различимым шепотом обронила я.
Вдруг резкое движение, выпад – ухватил меня за локоть – и куда-то потащил. Поддаюсь невольно. Еще миг – и затолкал, зашвырнул в спальню. Захлопнул дверь… между нами. Шорох, стук. Попытка моя открыть, сдвинуть полотно – тщетно – пружинисто подалось обратно.
(М и р а)
Захлопнул я дверь за этой сумасшедшей – и тотчас осел, прижавшись спиной к деревянному полотну, давясь целым клубком беспредельных, не менее сумасбродных чувств.
Сука! Черти что…
Вот что ты творишь?!! Идиотка!
Давление – попыталась сдвинуть между нами преграду, вырваться – не даю. Усердней сопротивляюсь. Послышались тихие всхлипы… Зов…
– Мирон! – отчаянное.
М*ть твою! Шумный вздох – и закрыл я уши руками, дабы еще больше не испытывать ни себя, ни судьбу.
Я же не железный! Что. ты. творишь?!
И так, блядь, каждую ночь, едва вырубается свет и чувствую ее рядом в кровати… вопреки всем доводам рассудка… ст*як, как у школьника… и, Сука, ночные поллюции – на утро шикарный привет. Уже скоро завою. В играх уже, как прыщавый задрот, сублимируюсь – похуй. И давалку бы уже какую себе организовал… да, блядь… не то всё это. Не поможет… ведь даже не тянет…
А она еще такое заряжает.
Как пить дать, сорвусь. Сорвусь – и пи**ец всему будет. Не лучше тех сук стану…
Нервно сглотнул скопившуюся слюну.
– Выпусти меня! – нелепое блеяние стало более разборчивым, но не менее жалобным.
блядь! И эта баба под колеса машины кидалась, спасая свою честь…
Жесть.
Живо срываюсь на ноги. Еще одна ее попытка открыть дверь – поддаюсь. Шаги на меня – ловлю за руки. Потащил за собой.
– Ты че удумал?! – испуганно визгом. – Мне больно!
– Отлично! Может, протрезвеешь!
Еще ход – и затолкал в ванную. Отбивается, орет, матом садит. Врубить воду – и засунуть ее больную голову под холодный душ. Струями дождика да прям в лицо, приводя в чувства ледяными шпорами.
Еще мгновения сопротивления – и расслабляю хватку. Отпускаю идиотку. За шкирку – и в коридор. Толкнул слегка в сторону спальни – подалась по инерции, захлебываясь остаточными рыданиями.
Криком ей вслед:
– И смотри мне! А то сейчас еще и таблетками накормлю!
…
Захлопнуть дверь за собой. Присесть на край ванны. Утопить лицо в ладонях – и бешено зарычать.
Пиздец. Это простопиздец! Такими темпами я не то, что свихнусь, но и пулю в лоб себе пущу. Это уже перебор какой-то… Пере-дози-ровка.
…
Включить вновь душ. Раздеться – и самому нырнуть под холодную воду, хоть как-то гася свою ярость… и вожделение.
(М и р а)
Одно полотенце – завязать на пояснице, а вторым приняться усердно вытирать голову. Шаги в коридор. Взглядом скольжу по сторонам, выискивая свою шальную. Шорох где-то в спальне. Живо туда – и обомлел.
Голая… что не есть… стояла посреди комнаты передо мной.
Нервно сглотнул я слюну, окончательно понимая: пиздец, конечная точка.
(Н и к а)
– Ты чего, блядь, там нализалась?!! – бешено взревел на меня, пойдя тараном – отчаянно, испуганно попятилась я, пока не уткнулась в кровать. Обмерла перед демоном, невольно дрожа. – С *** ли тебя так таращит?! – исступленно.
Слезы позором моим проступили на глаза, но еще отчаянно держусь:
– Пожалуйста… – тихо, смертником.
Окаменел. Не моргает. И даже не дышит. Побелел от ярости.
Срываю зверя с цепи: несмелое движение руки – и раскрыла ладонь, являя презерватив.
Вздрогнул, будто током его кто долбанул. Округлил очи:
– Откуда?! – не сразу нашел силы на звук.
– Купила, – тихим, осиплым голосом.
Жгучее, убивающее мгновение – и внезапно дернулся, схватил его. Нервно сглотнул.
– А где остальные?
– В… в тумбочке, – запнулась я в растерянности. Мурашки пошли по телу. Невольно прикрылась, скрестив руки на груди. Взглядом слежу – подался в указанном направлении. С грохотом открыл и достал всю пачку. Вдруг резвый, уверенный ход. К шкафу, к сейфу. Поспешно ввел код – и открыл дверцу. Миг – и запестрел в его руках нож. Усердное, кривляясь, движение – и пробил каждый поочередно. Швырнул мне в лицо – вздрогнула, отдернулась машинально.
– Держи. Наслаждайся, – с презрением. – А как закончишь здесь… приходи. Пожрем хоть наконец-то.
Разворот – спрятал столовый прибор обратно, захлопнул дверцу – и стремительно долой, в коридор…
– И почему этим Сукам везет больше, чем мне?! – отчаянно, горько, криком ему в спину.
Окаменел.
Мгновения, дабы переварить услышанное. Обернулся.
– Не понял?! – очи округлены. Злобно скривился: – Че?
Давясь слезами, добиваю окончательно, взрываясь криком. Глаза в глаза:
– Неужто я настолько омерзительна, что меня можно трахать только насильно, спьяну, причиняя боль и увечья? Да что ж я вам всем такое сделала… что вы готовы меня только за патлы таскать и унижать? С дерьмом мешать? Как вы еще членом меня касаетесь?! Хотя нет, – психопатически рассмеялась я вспышке воспоминаний. – Кое-кто все же был покреативнее…
Вдруг ход – уверенные, наливаясь приговором, шаги напором. Ухватил за плечи – и попятил. Поддалась невольно.
– Стой! – захлебываюсь воздухом. Волосы, казалось, зашевелились у меня на голове. Кровь заледенела в венах… а сознание пробили иглы… понимаем того, что сейчас свершится. – Не надо! Не так!
Но уже ухватил за руки – и сдавил до боли, тотчас повалил на кровать.
– Мне больно! – визжу я.
Живо раздвинул мне ноги, протискиваясь наваливаясь на меня сверху. Сорвал с себя полотенце.
– Не надо, стой!
Но еще напор, натиск – и ворвался, вошел в меня… взрывая вселенную в эксплозии. До боли, до жути… до приговора неизбежности и рокового крушения.
(М и р а)
Завизжала. Дико завопила тотчас подо мной, невольно приводя тем самым меня в чувства. Будто кто жидким азотом обдал. Обмер я в ужасе, наблюдая, впиваясь взором в искаженное от боли, страха, трепета лицо… той, которую я больше всех оберегал… и которую только что так жестоко предал.
Дернулся, мигом вышел из нее. Отстранился. Спешно скрутилась та в клубок, поджав под себя ноги. Нос уткнула в подушку и еще сильнее завыла, давясь рыданием и жуткими, убийственными словами, которые я и сам себе повторял: «ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?!».
Скатился мой взор невольно вниз.
«блядь!» – нервно дернулся я, завидев кровь ее на себе.
Сука…
Зажмурил веки – и замер, окоченел так, не дыша.
Пиздец. Свершилось.
Всего, чего так жутко боялся, – свершилось. Натворил.
Хотелось просто сдохнуть в этот миг – тщетно. На глаза проступила позорная влага.
Осел я на кровать. Растерянный взгляд около.
Шумный вздох.
Встать – шаги на кухню. Достать с полки пачку сигарет, зажигалку – и прикурить.
Плачет, ноет – даже здесь слышно. И я, Сука, вторю ей. Тихо. Без слез. Но так же… отчаянно и малодушно.
Предал.
Не так ее – как себя. Всё… ради чего старался – все пустил к **ям собачьим!
Пиздец всему…
Хуже тех уродов. Сука я. Сам просил верить! Обещал беречь! И сам же… как эти же твари. Силой, блядь, ее взял…
– Сука! – сгреб всю посуду нахуй на пол – зазвенело, заплясало, разлетаясь на осколки… как, еба*ь его * ***, и моя жизнь!
«ЧЕ. Я. НАТВОРИЛ?!» – вторю вновь ей, что временами, будто лезвием режет меня своими глухими, невнятными причитаниями.
Урод конченный!
ПИЗДЕЦ!
Затяжка-выдох… и прокашлялся, давясь излишним количеством дыма, будто он способен унять раздирающую в груди язву.
Гнида чертова!
Живо потушить окурок – и швырнуть в раковину.
Шаги в комнату – уже немного стихла. Все еще вздрагивает, временами давясь удушливыми спазмами, всхлипами.
Присел около кровати на пол. Виновато повесил голову на плечах. Почесал затылок и тотчас изнеможенно содрал с лица напряжение, эмоции.
Сука!
…и че сказать, блядь?! Тупое «Прости»?!
Нож дать – да пусть гасит?!
Печально рассмеялся я сам над собой: так еще, блядь, себя захуерит.
ДУРА! Какая же она… ДУРА!
И я – ничуть не лучше. В сотни раз – мудак.
– Прости, – несмело отозвался, сам не веря, что это имеет хоть какой-то смысл… для нее. Ниче не понимаю… что делать, что говорить. Куда дальше… двигаться, из того тупика, куда мы пришли. Куда я завел.
Молчит, только писк стал сдержанней, стыдливо-трусливый.
Продолжил:
– Ты меня… тоже пойми. Мне тоже тяжело! – горько, еще сильнее пряча взгляд, топя где-то в дебрях шерстяного ковра. – Я тебе уже говорил: для меня это… дико вот так… о ком-то заботиться. Знаю, что не просила! – сам себя перебиваю, будто чуя ее спор. – Но… – Немного помолчал… – Я если когда что и делал, то только для чего-то. А если добрый какой от скуки жест, то как попало, не заморачиваясь. А тут… вроде, и стараешься изо всех сил… от чистого сердца – и ни *** не получается. Лажа полная какая-то выходит. Нервы… ни к черту. И ты еще… дразнишь, бесишь. Совсем не помогаешь, а наоборот – все только… – учтиво не договорил, смолчал. – Прости меня, – приговором. – Я не хотел. Но да… сделал.
(Н и к а)
Встал вдруг… Шаги на выход из спальни, отчего тотчас я дернулась, комкая в себе ужас:
– Знаю! – гаркнула поспешно, желая его остановить словом. Удалось – обмер, пришпиленный к месту. Вмиг расселась я и учтиво продолжила, давя остатки рыданий: – Знаю, что заслужила, что сама выпросила!..
– Не понял, – тихо рыкнул, шмыгнув носом. Обернулся. Глаза в глаза, полные слез – что мои, что его.
Нервно сглотнула:
– Я и не жду нежности… я давно уже привыкла, что все относиться ко мне, как к д*рьму, – невольно горьким, отчаянным рыком. – Я просто… – стыдливо спрятала взор. – Я просто хотела… чтоб у меня это хоть раз в жизни было с тем, кому я… вроде как нравлюсь, и кто мне не безразличен, прежде чем… – Помолчав, несмело: – Хоть раз, – испуганно уставила взор ему в лицо, чиркнув безумным откровением, но тотчас осеклась – и снова опустила очи. – А ты… ты похурил все… Пошел на дно вместе со мной.
– Что ты несешь?! – раздраженно, но сдержанно. Поморщился. Шаг ближе.
Невольная, позорная дрожь охватила меня, но смолчать уже… не могла. Смертником взгляд в глаза:
– А если я… больна? Если твой врач прав, и они меня заразили? Значит и я тебя?..
Не хватило духу договорить. Испуганно спрятала взор, в покаянии повесила голову на плечах, ожидая расправы.
Жуткие, палящие мгновения рассуждений, всех его за и против – и вдруг резко ко мне. Шарахнулась, дернулась позорно я, уступая инстинктам. Но тотчас сдержал. В охапку – и притянул к себе. Вынужденно глаза в глаза. Дрожу уже лихорадочно, малодушно; мышцы сжались в камень, изгоняя прочь влагу из тела. Трепет заледенил кровь.
Изувера, демона, хуже тех, что были уже в моей жизни, я нарушила уклад. Посягнула на жизнь – и, вероятно, ее уже отобрала.
Обнял, утопил лицо мое в своих ладонях. Еще ужаснее стало – вот только ни боли, ни жути не последовало: ни рывка, ни пинка, ни удара. Улыбнулся внезапно. Рассмеялся:
– Ты серьезно? – (поежилась я) не мог поверить ни он, ни я… в то, что происходит. Отчего еще сильнее затрясло меня – буквально в конвульсиях, а по спине – когтями заживо стал сдирать кожу страх.
Проступили слезы.
– Прости, – отчаянным писком я… только и смогла выдавить из себя в свое оправдание.
– Маленькая моя, ты чего? – движением пальца, не отрывая руки от меня, стер со щеки соленую реку. Нервно моргаю. Не дышу. И вдруг ход – коснулся, прилип поцелуем. Мягкое, нежное движение губ, взрывая тысячи ядерных бомб внутри меня. Ошарашено пучу на него глаза – окаменела, словно что-то самое зверское, невообразимое свершили только что надо мной. То, чего уже действительно не в силах ни принять, ни выдержать. Еще напор – и лаской, будто раскаленной лавой обжигая, стал еще усерднее поглощать, порабощать, окончательно лишая кислорода. И сама не поняла, как мои губы дрогнули в ответ, вторя странным, безрассудным, шальным надеждам… которым просто никогда не суждено сбыться. Движение его рук – и обнял за плечи. Повалил на кровать. Поддаюсь – что бы не задумал этот… души моей Палач – на все согласна и готова.
Запойная, околдовывающая, взрывающаяся миллиардами звезд и странных ощущений, его ласка. Задыхаюсь, умираю, давлюсь страхом – но вторю, отчаянно отвечаю ему тем, на что, думала, и сама не способна. Отвечаю хромой… любовью.
Еще миг – и обхватив меня за затылок, прижал к себе: нос к носу. Зажмурены веки – вторю своему Супостату.
Неожиданно рассмеялся – больным, жутким смехом – поежилась. И вновь сжалась от кошмара. Печально, горько… но с неким облегчением шепот:
– Глупышка моя, – тихо, несмело. – Заразна? – и снова хохот. – Ну и похуй! – громом, разрывая небеса. – Зато как звучит! И жили они недолго, но счастливо. И умерли в один день.
– Дурак, – взволнованно выпаливаю, давясь горечью сквозь смех, сама уже, казалось, теряя рассудок – трепет взорвался больной прострацией и растерянностью.
Улыбнулся:
– Дурак, – кивает. Загоготал. – Еще какой дурак.
Взгляд его убежал, скатился от моих глаз к губам. Облизался.
Момент – и прижался на мгновение теплым, нежным поцелуем.
– Все будет хорошо, – прошептал. – Малыш… все будет хорошо. Что бы нас не ждало впереди – мы справимся. Вместе. Верно? – немного отстранился. Глаза в глаза с вызовом.
Не сразу, несмело, но киваю одобрительно.
– И прости меня, идиота, – продолжил. – Я не должен был этого делать. Даже если… – не договорил.
Но я добавила:
– Сама просила.
Невольно мотнул головой, соглашаясь.
– Даже если и так. Не готова ты еще… ни морально, ни… – запнулся, не договорил. – А потому незачем торопиться.
– А если… – испуганно роняю, стыдливо пряча взор.
Тотчас прижимается к моим губам своими на миг, перебивая. Продолжил:
– Нет никаких «если». Есть только «будет». Но всему свое время. И по уму. – Заржал вдруг пристыжено: – А сейчас… давай одеваться и на кухню – жрать. А то я, как собака, голодный… могу еще и покусать, – загыгыкал тотчас, отчего и я не сдержалась – улыбнулась, заливаясь остаточным колким страхом. Просияла, вопреки всему и до сих пор не веря в происходящее, не веря своему счастью.
Короткий поцелуй в губы, так что даже не успеваю ответить – и слез с меня. Схватил со стула мои вещи – и подал, бросил ближе, на кровать. Сам к шкафу – отыскал и себе одежину…
* * *
И пусть на полу – куча осколков, а на плите уже вовсю кипела вода, требуя если не картофеля и не гречи, то хотя бы макарон – нам было уже все равно… Нагло зажал меня Мирон в углу около холодильника – и, невольно стискивая до сладкой боли, все усердней и усердней пытался слиться, утопая в шальном, беспредельном, развратном поцелуе и блуждании рук…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. Диагноз на двоих
Глава 30. Подвешенное состояние. Вето на будущее
(Н и к а)
Его как подменили. Моего Миру… Просто не узнать. Грубый, странный, постоянно на стороже, на взводе – все исчезло, разве что острые приборы на кухню так и не вернул. Не знаю почему… но он стал другим. И мне жаль, что я не могу забраться в его мысли – и узнать всему тому причины. Но я была счастлива. Впервые в жизни… и безоговорочно, вопреки всему, вопреки возможному обоюдному вето на будущее, я была счастлива. Мы были… счастливы. И, по-моему, этот наш общий «диагноз»… все только усугубил: наконец-то убрал все преграды между нами, различия… отмел лишнее – и остались лишь только он и я – остались лишь мы… вопреки всем запретам, страхам и старым… бессмысленным, глупым «планам». И сколько бы нам не было отписано времени – оно отныне… всё наше.
* * *
…так и не переспали. Были вместе везде и всегда; засыпали в одной кровати; просыпались в сладких объятиях друг друга… щедро одаривали нежными поцелуями один другого при любой возможности – и этого, на удивление, оказалось достаточно… чтобы, в конце концов, сорваться в космос и там без сожаления утонуть.
* * *
Но как бы я не пыталась убежать, откреститься от прошлого, оно все равно меня догоняло. Дамокловым мечом надо мной весела надорванная судьба Рожи, что все еще гнил в СИЗО… и ожидал очередное заседание суда, а еще те мрази, которые, наверняка, захотят завершить начатое…
* * *
Вторник – у всех нормальных людей работа, учеба, экзамены – иные толковые, серьезные дела, а нам – ни по чем. Солнце выглянуло из-за туч – и это повод радоваться жизни. А потому быстро перекусить – и выдвинуться по городу гулять…
Парк. Уже давно съедена сахарная вата, и закушена оная шавермой. Сверху отполировано мороженым… и даже квасом. Ядерная смесь в желудке готова к извержению – главное, вовремя убежать подальше от невинных жертв.
– Че? Может, еще че хочешь? – улыбнулся Мира и тотчас метнул косой взор на меня, шагнувшую ему за спину. Движение – и навалилась на плечи своему гаденышу, раскинувшемуся в вальяжной позе на скамье, приблизилась к уху – и, откровенно дразня, вкрадчиво шепнула:
– Если только завалиться где-нибудь в тенёчке и уснуть.
– Ну, эт легко, – загоготал Мирон. Резвый разворот – и, схватив, обняв меня за талию, подал на себя – попытка затащить на лавку, к себе на колени, да не тут-то было: вовремя среагировала – еще держусь стойким солдатиком, сопротивляюсь, заливаясь громким, счастливым смехом.
– Не здесь же! – визжу отчаянно, ведь его напор усердней, а ухмылка – коварнее.
– Мирашев! Ты, что ли?! – послышалось громом где-то сбоку. Жуткий, знакомый голос, от которого в момент передернуло.
Вмиг отступил, отпустил меня мой Тиран, помогая даже выровняться на ногах. Обернулся.
Устремила и я взор на незваного гостя.
Окоченела от ужаса… не веря собственным глазам. Мышцы сжались в камень.
Не более щадящий шок распял лицо и молодого человека. Несмелые, вынужденные, с опаской шаги ближе.
– Ба! Мажа! А ты тут какими судьбами?! – живо вскочил с места на радостях Мирон. Движение навстречу – и пожали друг другу руки; объятия – похлопали по плечу.
– Да… так… – растеряно, едва осознанно. В ужасе, лихорадочно заметал взгляд то на Миру, то на меня (уже дрожащую от кошмара, что лезвиями воспоминаний враз изрезал, истерзал, раскромсал меня изнутри).
– Вы че? – оторопел от удивления Мирашев. Снял очки и тотчас спрятал их в карман. Взгляд то на Валентина, то на меня. – Че как не родные?.. – сдержанно, пряча истинные эмоции, гыгыкнул.
– Привет, – мигом выпаливаю я и рисую на устах улыбку, из последних сил давя в себе визг и борясь… за свое настоящее. Шаг ближе.
– Привет, – тихо буркнул и Мазуров. Обнял несмело – отвечаю тем же. Притянул к себе. Поцелуй в щеку – захлестнуло тут же меня его мерзким запахом, теплом, ощущением близости – дернулась, вырвалась прочь – волна тошноты подступила к горлу. Отворачиваюсь. Руки дрожат предательски, будто у алкаша непохмеленного, – резво сцепила пальцы в замок, сжимая до боли, цепеня их в напряжении, дабы хоть как-то скрыть конвульсии – скрыть правду.
– Тебе плохо? – удивился, подался ко мне Мирашев. Но не выдерживаю – отталкиваю его в сторону. Быстрый шаг на газон – и согнулась вдвое… рисуя гадкую радугу. Свалились и мои очки – прямо в блевотину.
– Малыш, ты чего? – живо обнял, придержал меня Мирон. Увидел трофей в какофонии – в момент присел, достал – вытер об траву, о внутреннюю сторону своего свитера и протянул мне – испуганной, застывшей в ужасе и растерянности. Не отреагировала – а потому сам надел на меня, пряча остаточные следы синяков.
Нервически смеюсь, а на глазах уже застыли психопатические слезы:
– Да так… говорила же, – нагло вру, – что шаверма странная… Зря мы ее.
– Присядь. Или хочешь… домой поехали? – ласково шепнул, обнял – напор, но снова не ведусь.
– Н-нет, не надо, – отталкиваю прочь, пытаюсь вырваться из удушливых тисков его внимания. – Вы тут пообщайтесь. А я пока к машине пойду. Там… бутылка с водой оставалась.
– Так давай где-то тут куплю?
– Нет, – резво, грубо перебиваю. Взор молящий в глаза с Мирашеву. – Я полежу – и меня попустит. А потом – в кино, как и хотели.
Скривился от раздражения, но смолчал. Изучающий, мечущийся взгляд то в лицо, то так – около – шумный вздох – и одобрительно закивал:
– Хорошо, – нырнул в карман, достал ключи и протянул мне. – Я быстро. Сча мы тут чуток перетрем – и я к тебе.
– Не торопись, – резко выхватываю связку – разворот.
– Давай хоть проведем! – вдогонку.
– Нет, не надо! – лживо улыбнулась, обернувшись на миг. – Спасибо! Тут же недалеко! – искренняя благодарность взорвалась во мне к нему, да только… на лице уже другие эмоции – по щекам потекли слезы, благо, их прятали огромные темные «окуляры».
В момент отвернулась, окончательно кроя правду, – и потопала прочь, из последних сил сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег.
– А вы че? Вместе? – послышался за спиной голос из прошлого.
– Ага, – смущенный гогот Мирона. – Сломала-таки Мальвина своего Буратино…
* * *
Завалилась в салон автомобиля, за руль. Достала воду из кармана за пассажирским сидением, прополоскала рот. Сплюнула на асфальт – выдох. Сняла, промыла очки – и бросила их на приборную панель.
Растерянный, бессмысленный взор около – за лобовое стекло.
Ну вот…пиздец всему…
Вновь невольно поежилась я, едва в моей памяти всплыло лицо этого у**ка. Новая волна тошноты накрыла меня – но… сдержалась.
И что теперь? Как?
А что Мирашев? Если… обо всем догадается. Что будет? Кого выберет… и… или…
«блядь!» – нервно дернулась я, невольно уловив краем глаза двух амбалов, идущих стремительно по парковке в мою сторону. На автомате движение – зажать кнопку, закрывая машину. Мигом завести мотор – сцепление, передача, газ – и помчала. Куда, зачем – сама не знаю, но давлю, что есть мочи и возможности, едва не выходя за предел сверхдопустимого по городу, чтоб менты не тормознули… Вынужденно, с визгом иногда тормозя на светофоре.
И что в итоге?! ЧТО, Сука, В ИТОГЕ?! Ударила я со всей дури ладонями по рулю, будто тот в чем-то виноват… Растерянный взор около, по зеркалам заднего вида.
Газ, поворот – и в карман – на парковку.
Остановиться. Выключить двигатель. Отчаянно утопить, уложить лицо на руки, завалившись на баранку. Завыть, заныть, испепеляясь заживо.
Куда же я без Него? И что мне теперь? И что с Этим…? Не отпустит же? Бежать? БЕЖАТЬ?! Или Мирашев защитит? Не даст в обиду? Или сам прикончит? Ведь…
Черт! М*ть твою! Чем я вообще думала?! Хотя… будто был выбор? Схватил, притащил… наркотой напичкал – и приказал… ЖИТЬ. А теперь – а теперь и сама… уже не могу отказаться от всего того, что мне всучил. Подарил. К чему путь сердцу явил.
И бежать – глупо. Тупо… ибо без него всё это не имеет смысла. Не имеет: без него – не то, что не хочу… но и не буду.
Завести тачку – и рвануть обратно.
* * *
Уже ждал на парковке… Веселый, игривый вид, кроя истинные эмоции. Развел руки в стороны Мира, паясничая; залился звонким смехом:
– Ты домой ездила мыться? Или что? – гыгыкнул. Шаги ближе. Открыла я дверь. Навалился, облокотился на нее и на крышу. Взгляд сверху вниз на меня, нелегального водителя.
– Угадал, – несмело улыбаюсь, краснея от смущения… и радости заодно. Взор невольно около, ища угрозу, ища… Мазура – тщетно. Выдох.
– У тебя хоть права есть? – хохочет, не унимается мой Судья.
– Нет, – рассмеялась и я, пристыжено, поддаваясь на его шальное, доброе настроение.
Встаю, протискиваюсь в его невольные объятия – не отстраняется. До неприличия близко, да так, что даже и фокус теряется. Чувствую его дыхание. Тепло, нежность, счастье вновь заполняют всю меня внутри… признавая, капитулируя, подтверждая, что исконно правильное приняла решение – и действительно… нет иных вариантов.
– А водить умеешь? – и снова смех, едва не целуя.
Ухмыляется коварно.
– Ну, а как? – мое несмелое, ироническое. – Я же Рожина.
Скривился неосознанно:
– Ах, ну да… как я мог забыть! – паясничая.
Оторвался, отступил назад, выпуская меня из своего плена. Поддаюсь – отхожу от авто, пуская его за руль.
– Кстати, – вновь отозвался, гаркнул вдруг Мирашев, – где это твой пи**юк? Чет совсем давно его не видно. И о тебе вон, за сколько времени уже, не интересовался. Поссорились, что ли?
Обмерла я в удивлении, забыв свой ход.
– Он в СИЗО.
– Да ладно! – удивленно вздернул бровями. – За что?
– А ты совсем не знаешь? – ошарашенная, даже поежилась от странности ситуации. – Я думала… ты о всех своих шестерках все знаешь… – лживо улыбаюсь.
Гыгыкнул:
– Он не моя шестерка, а Мазура. И то, пока бизнес не замутили, а там, считай, наравне стали. Малой толково решает дела, в то время, как Валя – хуе только пинает и вершки собирает: на уме опять одно бухло да бабы. Так что, можно сказать, с ними по поводу дел я практически не пересекаюсь.
Смолчала. Обошла машину – и села в пассажирское кресло.
Проявил участие и Мирон – прыгнул за руль. Закрыл за собой дверь.
– А последнее время, – внезапно продолжил, – вообще, говорит, вроде как, их дороги разошлись, и он его давно уже не видел.
– Кто? – удивленная, устремила я на Мирашева взгляд.
Вздернул бровями, вперил взор и он в меня:
– Кто-кто? – раздраженно. – Валентин. Ты че такая странная?
Скривилась я, закатив глаза под лоб. Отвернулась. Только хотела, было, ответить, как в момент перебил:
– И не пизди про шаверму. Я же твою еще доедал – и мне нормально.
Смущенная, рассмеялась. Взор в лицо своему «Шерлоку»:
– Так это ты же… всеядный.
– Я – переборчивый! – загоготал. Подался ко мне – забросил руку на плечи. И только захотел меня притянуть к себе, как вмиг пресекаю, отбиваюсь. Неосознанно останавливаю.
Обомлел:
– Ты чего? – ошарашенный.
Тотчас замялась я, осознавая, что сделала, как выдала себя. Черт!
Улыбнулась криво. Взор на Мирона. Нервически сглотнула. Отчасти лгу:
– Да Рожу вспомнила. Расстроилась…
Опустила голову, действительно ныряя уже и в эту горечь с головой.
Шумный вздох. Отвернулся. Взгляд за лобовое.
Движения – взревел мотор.
– Не грузись, – сдержанно, неким приказом. – Помогу, чем смогу.
Тронулись с места…
…а я – застыла, не дыша: не знаю… то ли завизжать от счастья, то ли… разрыдаться от обреченности.
Глава 31. За пределами «рая»
(Н и к а)
– Поехали ко мне? – несмело отозвалась я.
– Это ж куда? – заржал Мирашев. Оторвал взор от проезжей части, на мгновение устремив его на меня. – К вам, на родину Рогожиных, что ли?
Криво, невесело улыбнулась:
– К Женьке. Я думаю, пора…
– Че «пора»? – гневно, резко, с опаской. Тотчас лицо распяла серьезность.
Захохотала я, потешаясь над его реакцией, – приблизилась. Поцелуй в щеку. Вздрогнул, косой, мимолетом взгляд на меня вдогонку (уже отстранившуюся). Бесится, выжидает, требует, хотя уже и сбит с толку моим странным поведением.
Коварно ухмыльнулась:
– Ну… хотя бы за вещами. Или че… не пустишь к себе насовсем? – бесстыдно съязвила, заливаясь улыбкой, переигрывая его злость.
Не выдержал – сдался, загыгыкал, признавая свое поражение. Отвернулся, кроя фиаско.
– Адрес, – наигранно грубо, хотя так и слышны уже нотки тепла, радости, смеха.
* * *
И как это мой кавалер догадался по пути заскочить в магазин, купить бутылку вина и торт?..
Охала, ахала… ревела, орала от ненависти и визжала от счастья моя Жарова, едва увидела на пороге (в глазок – не поверила), что это я – собственной персоной: жива, здорова (почти) и счастлива. Так что без алкоголя – наши общие переживания, взорвавшиеся вулканом, адекватно было не унять. И пока мой учтивый Мирашев валялся на диване, доламывая кнопки и без того непослушного пульта, мы с Женькой упали за стол – и стали мерить бокалами вину и прощение.
– Это простопиздец был! – отчаянно вскрикнула моя подруга, заливаясь истерическим смехом, едва первый градус торкнул ее чувства.
Не сдержалась – рассмеялась и я над ее столь непривычным поведением – руганью, Итишкин корень! Самой что не есть – матом!
– Я в милицию! – очередной мелкий глоток после чока (пригубила – не то, что я – едва не залпом на радостях) и торопливо продолжила. – А они – с меня поржали: говорят, или домой втихую укатила, чтоб за квартиру не платить, или загуляла. Или работу «прибыльную, надомную» нашла. Наверняка, мол, из универа выгнали. Я и обалдела! Представляешь?! Я им: да не может такого быть! Она ответственна и вообще! – шумный вздох, скривилась. – Короче, напугали меня кутузкой, что сча меня загребут за нарушение общественного порядка. Так что… уж извини – развернулась и позорно удрала. Начала в универе Ритку выцеплять. Знаю, что глупо – что вы не того… Как говорится, это последний человек, к которому бы ты пошла за помощью… или еще что. Но – не ехать же к тебе на родину? Да и куда? Я за сколько лет-то твой адрес так и не выучила. Если ты мне его вообще… говорила.
– Говорила, – ржу.
– Ну, – виновато поджала губы. – Прости… знаю только город, улица вроде на букву М… а дальше? Короче. Ритка эта твоя. Не к Роже же идти? Да и что он там знает? – помрачнела я, невольно отведя в сторону, спрятав взгляд. Не реагирует, тараторит дальше: – Хотя… че это я? Тебя саму не пускали, а то меня – даже если девушкой его прикинуться. Короче, Мушка твоя… Писец. Представляешь? Какого-то себе «за тридцать» нашла… и трется с ним постоянно. Говорят, даже живут вместе.
– Типа меня, да? – послышался смех из коридора. Шаги ближе. Улыбнулась я Мирашеву. Прокашлялась тотчас от неловкости Женька. – Не… ты… вы… ты моложе выглядишь, – отмазалась.
Заржали мы вмиг с Мирой, но заодно и с подругой давясь смущением.
– Да ладно, девоньки, че вы? – ухмыльнулся мой кавалер. – Я каждый год свой люблю – без них я бы не был там и тем, где и кем явлюсь… Так что, сколько бы не натикало – все мои.
– А сколько натикало? – не выдерживаю и смеюсь. Пытливо-шутливый взгляд ему в глаза, хотя не без искренности.
– В этом году тридцать три будет.
– Когда? – еще шире я улыбаюсь.
– Скоро. Не пропустишь, – съязвил.
– Короче, ладно, – не выдержав, перебивает Жарова. – Ритка эта твоя – нашла я ее. Говорю, мол так и так… Ника твоя пропала. А она: мне похуй, говорит. Представляешь?! Причем конкретно, именно так, матом. «Наверняка, где-то у какого-то мужика… – прокашлялась, учтиво не досказав. – Короче, «загуляла». Мол, блядь – она и в Африке блядь. Я в шоке! Даже, помню, дар речи потеряла. Хотела ей сказать… что она слегка полюса на компасе попутала, но тут, как раз ее этот, хахаль прикатил на своей тачке. Сорвалась – и побежала. Шалава конченная. Я потом еще раз к ней подходила, просила ваш адрес сказать – пофиг. Че-то там вякнуло оно невнятно – и убежало в аудиторию. А юбка – короче чем, я не знаю… У меня пояс шире. Писец… если честно, я вообще не понимаю, как такое чучело могло в вашей семье родиться.
