Текст книги "Светлое будущее: вето на будущее (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Игнорирую. Последовала примеру. Разлеглась на подушке:
– Ниче… спи давай.
– А ты что, за нее заступаться решила? – удивленно, не сбавляет оборотов.
– Пока она меня не трогает – и я ее не трогаю. Лишь бы нас двоих стороной обходила.
– Ну так… и я о чем.
– Федь, – проворачиваюсь. Взгляд в лицо Рогожину. – Но она твоя сестра… родная.
– Ты моя – родная. А она – ошибка.
– Все мы – ошибки. Каждый по-своему. И что теперь?
– Надо честь знать, и башку на плечах иметь, а не…
– А мы имели? Такими же придурками были, только свои, иные концерты строя.
– Но поумнели.
– Ага. Как жизнь отхлестала – так и поумнели. Вот и ее. Придет время – наплачется – и остепенится.
– Да поздно будет. И так… полгорода уже в ней… побывало.
– А ты свечку держал?
– Че?
– Ниче. И вообще, это ее дело.
И снова отвернулась. Чую… как странное чувство во мне заиграло. Ведь… по сути, я чем-то схожа на нее. Меня так само разово натянули… и бросили, как мерзкую шваль. Так что… чем я лучше нее? Не так много, но… Может, и ее кто там… и просто… она сломалась? Кто же скажет…
– Я чет не знаю, или че? – внезапно. Резво. Привстал.
Отвечаю взглядом: глаза в глаза.
Невольно испугалась. Но еще миг – и тая в его добрых озерах, невольно заржала этой излишней его серьезности, грозности. Как же я отвыкла от злюки-Рожи. Даже забавно.
– Нет, – смеюсь. – Спи. Чиста и невинна, как дитя, – лгу… довольно искусно. – Не переживай… Вся моя парадигма[16] чести… со мной.
Глава 11. Переменный ток. Напряжение[17]
Не знаю, сколько времени прошло, как мы с Рожей стихли, но Федька уже с радостью принялся делиться размышлениями с Морфеем. А вот мне так не свезло: всё еще отчаянно бродила думами неприкаянной в полудреме, и даже алкоголь не спасал… От хорошей эмоциональной встряски за день, переживаний, волнения из-за двух ярких встреч, которое до сих пор осколками по венам шаркалось, так и не смогла уснуть.
Скрип двери. Тихие, неуверенные шаги – и дрогнула, запищала пружинами у наших голов кровать (та сама, что за грубой). Расселся, давясь какими-то, судя по всему, не менее тяжелыми, нежели мои, мыслями, «ночной гость». Шумно вздохнул, вдруг странное, излишне усердное движение – отчего невольно поддаюсь я интересу: устремляю на него взор, но не дает даже ничего толком увидеть, рассмотреть, как тотчас нечто огромное, белое, одутлое влетает в меня. Тихий смех.
– Какого?.. – злобно гаркнула я. Подушка, отлично вписавшаяся мне в лицо. Отбросить гадкую прочь, гневный взгляд обрушить на ненормального: Мирон. Сидит, ржет, давится язвой, потешаясь моим разоблачением.
– Ты больной, что ли? – рычу, но уже более сдержано, дабы никого не разбудить. Повезло, что хоть Рожа не проснулся.
– А че вы… теснитесь? Бедные, несчастные… словно сиротки…
Скривилась я от раздражения.
– А ты как? – киваю на голую кровать: одна перина, простынь да одеяло.
Еще шире его ухмылка:
– Какая забота… И не такое проходили.
Неожиданно скомкал одеяло – и умостился сверху. Руку под голову. Взор на меня, все еще застывшую в удивлении:
– И че? Я тебе спасибо должна сказать? – рычу, хотя и уже позорно проклевывается на устах улыбка.
– А ты умеешь? – ржет (едва слышно).
– Да иди ты, – рассмеялась и я в ответ. Уложила сбоку от (теперь уже) Федькиной «свою» подушку – и улеглась сверху. Миг – и позорно сдаюсь: задираю голову вверх. Взор на своего благодетеля: все еще улыбается, гадина.
– Че? – не выдерживаю.
– Ниче, – тихо хохочет. – Че такая злая?
И снова скрип двери. Живо отворачиваюсь. Замираю, строя вид спящей.
Тихие, робкие шаги – и опять в нашу сторону.
Застыл кто-то у кровати. Позорно уступаю интересу – распахиваю веки: Зайчонок (тот самый, что не есть, итить ее налево).
– Че? – внезапно удивленно-грубое Мирашева ей.
– Я к тебе, – тихое, мерзко-кокетливое хихиканье. Движение, шорох – и запищала обиженно кровать.
– Куда? Не видишь, на одного? – недовольное. Хотя, судя по всему, не очень-то… категоричное.
Ведь шепот становится еще тише, интимней… соблазнительней. А кровать – пищать куда усерднее от аляповатых движений ее захватчиков.
– Слушай. Не надо, а…
– Я тихо. Никто и не узнает.
– Я узнаю, – грубо, но сдержано. – Не хочу.
Тихий смех. Визгнула змейка.
– Я же чувствую, вижу, что хочешь. Расслабься, котик… Ты же знаешь, я сама всё сделаю. Главное – доверься…
– Да блядь! – бешеное. Резвые движения. Переполох, отчего та (судя по внезапному вскрику) чуть не упала. Жуткий крип, стук.
– Ты куда? – обиженное, врастяжку.
Не ответил. Неуклюжий, но стремительный, уверенный ход прочь.
Буквально секунды – сорвалась и эта курица за ним, да так поспешно, что кого-то (кто на полу, на матрасе, спал) даже умудрилась задеть – замычал, засопел, заматерился несчастный себе под нос, но тут же благополучно опять уснул…
* * *
Минуты тикали, а напряжение в моем сознании росло по шальной экспоненте. Мысли, догадки… гипотезы просто взрывали мозг. Сжималось от странных чувств сердце. Гордость, самолюбие… подбитой вороной, неужто это вы в столь странную, безумную игру со мной сыграть решили?
Черти что.
КТО? Мира!
Дался он мне… Век не видела… и еще столько бы.
Гневно выругаться себе под нос, приподняться в постели. Взор около – спят, сопят – тихо вкруг.
«А, гори оно синим пламенем!» – живо подрываюсь, на край – встаю. Нашла где-то там свои «кроссы», обула, как смогла, – и пошаркала на выход.
– Ты куда? – неожиданно заспанное, хриплое мне в спину… Федьки.
Обмерла пристыжено я, полуоборот:
– В туалет. Спи! Сейчас буду.
– Провести? – трет глаза несчастный.
Невольно улыбаюсь я этой его заботе:
– Не дури голову! Знаю где – сама найду…
– Да я не… – перебивает.
Отчего и я тут же его пресекаю:
– Да поняла! Спи! Не пять лет – справлюсь.
Не дожидаясь очередных словесных выпадов – быстро за дверь.
* * *
Черт… еще и сушняк нехилый давит. Рановато как-то… али уже пора?
По памяти вырулить к кухне (в доме которая). Только хотела пнуть дверь, как тотчас узнаю голос: еще бы… – Мирон.
– Слушай, ну че ты пристала… тебе мужиков мало?
– Из-за нее, да?
– Че? – удивленно-злобное. Но затем резко – лживый смех. – Ты о ком?
– А то я дура, да? Сам знаешь о ком…
Жгучая, палящая тишина.
Вдруг шум, стук… приближающиеся шаги.
Отчего резко кидаюсь я в сторону. За порог – в сени, а там и на выход.
Пройтись по двору.
Замереть под яблоней, прячась в ее темени от лишнего внимания.
Присела на скамью.
«Мать твою! А холодно уже ночами!»
Невольно обхватила себя за плечи руками в тщетной попытке согреться.
Надо было и куртку брать. Хотя, кто ж знал? Днем так вообще духотень стоит – порой и в толстовке жарко.
А че я вообще выперлась? Что хотела? Что-то ж хотела… Но что?
Вот я овца… склерозная! Ну да ладно.
Мирон всю голову задурил.
Одного не пойму, если разговор… был обо мне, тогда почему… со мной-то телится?
Бред какой-то…
Черт! А может, я много на себя беру?
Так чисто… флирт, а где-то там… за пределами этой горе-дачи… есть та, которая заставляет его сердце биться чаще? Или… что иное пульсировать в вожделении. Мл*ть! Зайчонок… от тебя одна пошлость в голове, и картины… странные, полные предположений: что ты там с ним творила, что хотела… что уже получила – и с чем отказал.
Идиоты! Они, я!
Хрен с вами!
Сходить в туалет – и спать. Точно! В туалет…
…совсем дурой стала.
В сторону огорода. Несмело открыла перекошенную деревянную калитку – и свернула налево. Даже свет Луны не особо спасал. Едва ли не на ощупь пыталась добраться до дощатого сортира. Что будет дальше – мне самой уже жутко. Главное, не провалиться… а то буду, как та девочка из лагеря – «легенда Интернета»: и смех и грех…
Черт! Мать тв… то ли яблоко гнилое, то ли кто-то не успел, али не рискнул. Проехалась, поскользнулась – но не упала.
Держись, Некит! ДЕРЖИСЬ!
А то точно… на веки вечные западешь Мирону в сознание… вот только не как красавица, а как колоритное… пахучее чудовище.
Еще немного, еще рывок – и вот оно… пугающее бездной жути, сооружение…
* * *
Удача. Хоть в этом везение было на моей стороне.
Наивная. Не успела и пары шагов сделать от местной «усыпальницы», как тотчас едва ли Богу душу не отдала – дюжее, двухметровое пьяное чудовище до чертиков напугало. Почти сразу и признала – Майоров. Стоит, улыбается, разведя руки в стороны:
– По такой темени – и одна бродим. Чего так?
Пытаюсь увильнуть, но большие ручища, как и размах объятий, явно не дают свершить «глупость».
– Ты куда?
– Спать…
– Ну… а я?
– Что ты? – тихо (лживо) смеюсь, пытаясь отшутиться, ослабить бдительность – и все же удрать. – К жене своей иди.
– Ну… – обижено протянул. – К ней я всегда успею. Ни-ик… ну, куда ты… Глянь! – Крепко сжал меня одной рукой за талию, притискивая к себе, а второй повел около: – сколько звезд, а Месяц как светит! Романтика! Лето…
– Так-то уже сентябрь, – заливаюсь иронией.
– Да куда там? Как тепло! И еще зелено! А запах, запах ночи-то какой! Чувствуешь?!
– Ага, сортира, – ржу.
– Ну… блин… Че ты? – качнул разочарованно головой. Глаза в глаза. – Ну… пошли погуляем?
– Вить… – сдержано, добро. Упрашивая. – Иди спать… а.
– С тобой, – загоготал, – пойду.
Сжал сильнее в своей стальной хватке.
Пристальная борьба взглядов.
Скривилась я невольно – но то ли и не видно, то ли все равно. Миг – и враз стал приближаться к моим губам своими.
Тотчас моя отчаянная попытка вырваться, оттолкнуть.
– Не надо! – отворачиваюсь.
– Ну, зайчонок… Ты чего?
Аж полосонуло по сердцу. Отчего движения мои стали куда стремительнее, напористее. Грубыми, злыми.
– ОТПУСТИ! – дерзко.
– Ласточка… ну не сопротивляйся.
Лезет со своими слюнями ко мне, душа заодно жутким амбре.
Морщусь, рычу. Попытка заехать по его тестикулам – но идиотично вышло, тщетно.
– Я же добрый, ласковый… ты чего? Тебе понравится… обещаю. Ни одна не жаловалась.
– МАЙОРОВ! – едва ли уже не ором. – ОТВАЛИ!
– Маленькая моя… – скатились лобзания по шее.
Мерзко, жутко… убивающе. Совокупляясь с прошлым – до визга, до помутнения изводит.
– Тебе Рожа не простит! – рычу на ухо, ногтями своими сгрызаными пытаясь вонзится в кожу и хоть немного как-то того отрезвить.
– А мы ему не скажем… – шепчет заговором в ответ.
– Я тебе в дочь гожусь, не смущает?
– Ни капли… – и снова лезет своими противными губами к моим.
Сукин сын… остается лишь визжать – и позорить себя на всю… или…
Ва-банк.
– Ну, смотри. Сам потом перед Мирой отвечать будешь.
Обмер тотчас. Рука сплыла с моей груди ниже. Немного отстранился:
– За что? – грубо.
– А то не видно.
– Не понял… – заморгал нервически, – а вы че?
– Все ты понял, – вполне серьезно, грубым рыком, а в душе уже ком страха ежом ворочается: если где палку перегну или не туда сверну (ведь это его друг, едва ли не брат), то узнает, поймет, что заливаю. – И не думаю, что его обрадует то, что тебе досталось… раньше, чем ему.
– А Рожа ж… – растеряно, явно пытаясь докопаться, наковырять, что вру.
– А то Мирашеву Федькино слово помеха.
– Так он же… эту сейчас.
– Много, не мало, да? – язвлю, лживо (едва не плача) улыбаясь. А в горле дерет обида. Но хватка ослабла, невольно руки поползли вниз ублюдка. – Только молчок, хорошо? – ухмыляюсь, шаловливо приставив палец к губам. Играть, так играть… даже если и клоуну смертельно больно.
Скривился вдруг, ядовито ухмыляясь:
– Ай-да… Рогожины. Одна лучше другой.
Усмехнулась и я:
– Не мы… жизнь такая.
Разворот – и живо пошагала прочь. За калитку – и по тропинке, к дому, срываясь на бег.
А в голове грохочут слова Майорова: а что… если прав. Не лучше я Ритки. Нет… Ведь сама… «водичка», «туалет»… а на самом деле…
Черт! Мать в*шу!
Протиснутся в сени, к кухне – и обмереть, словно после выстрела.
Жесткий, будто кто розгами до кости стеганул, пронзительный… сладострастный женский стон из-за двери.
Сука…
Позорные слезы вмиг подступили к глазам.
Мира-Мира… Сволочь ты… Кобель бездушный. Кобель похотливый.
Шумный, глубокий вдох, дабы сдержать слабость, чувства – и резвый разворот, прочь. Убраться прочь нахуй отсюда.
Но шаг на ощупь – и буквально едва с ног кого-то не сбила. Не слышала и шорох, как кто-то сюда за мной зашел. Испуганно поднимаю взор – за пеленой, за дрожащим стеклом слез едва могу четко осознать, кого вижу, но ядовитую змеюку сложно с чем-то перепутать. Еще миг, взмах – и помчали позорные соленые потоки по щекам.
– Ты чего? – гыгыкнул мой Супостат.
И вдруг снова… пронзительный, вожделенный стон, которому несмело свторил мужской.
– А, – вмиг просиял Мирон. Заржал. Закинул вдруг что-то в рот, что держал в руках, и принялся показательно, комично жевать. Еще ход жвал – и широко заулыбался. Махнул рукой в сторону закрытой двери кухни: – Извращуга, да?.. Нравится?
И сама не поняла, как решилась… Живо кинулась, обхватила его за шею и впилась больным, полным горечи и обиды, страха… непонятной жажды, поцелуем в губы. Мой Мира – мой… и только мой!
Окаменел в растерянности. Не шевелится. Даже улыбка умерла. Строгий. Серьезный. Ошарашенный. Отчего тотчас реагирую я – испуганно отступаю со своим жутким, глупым, мерзким нападением, сгорая уже вовсю от стыда.
Но едва попыталась отстраниться от него, как тотчас движение рукой (выкинул куда-то в сторону то, что держал), и в момент обеими обхватил, сжал крепко меня в своих объятиях.
Жгучим, будто огнем, будто пламенем нещадным, припал поцелуем к моим губам. Колючая мелкая щетина, запах алкоголя и сигарет вперемешку с прочим, запах мужского парфюма – всё это впервые завладело мной, охватило сполна, не вызвав отвращения, отрицания… Океан откровенно пошлого, запретного, неправильного… но впервые мною допустимого, приемлемого… более того – вожделенного… накрыло меня с головой и утащило на самое дно.
Прибил к стене. Жадное скольжение рук по телу, пробираясь под свитер. Не сопротивляюсь. Как никогда… впервые… я готова, согласна на все. Я хочу… все.
Сжал меня, отчего позорный стон подступил к горлу – едва сдержалась. И снова поцелуи, ласка… что волнами меня охватывала, зарождала внутри новый ком… коконом заботливым обволакивающий страх… а после – разжигал все это… добела. Внизу живота сжались мышцы… Странное, непривычное… тепло, чувство, рождающее целую цепочку, вереницу иных желаний… нужды… его касаний… везде, где только захочет, где я захочу. Никогда не думала… что телесные ласки, мужское внимание… может доставить столько удовольствия… мне, дефектной. Туманя, дурманя голову, срывая с катушек… Что уже я не – я… и готова на многое, если… не на всё.
Поцелуй в шею, в ухо – и вдруг сдвинул меня немного вбок, еще давление-напутствие и усадил на какой-то выступ – поддаюсь. И снова игра рук. Его, мои – инстинкты брали свое… вторя ощущениям, сценарию… грез и желаний.
Резво пробрался к моим джинсам – взвизгнула змейка. Дернулась я невольно, но тотчас осеклась. Страх. Как и прошлое… Я буду сильнее вас.
Нет больше ничего, кроме меня… и Мирона. Нет… и не было.
Глаза в глаза. И снова эта его ухмылка, которую… казалось, я готова уже боготворить. Ничего красивее, манящее никогда не видела в жизни.
– Уверенна? – внезапно, околдовывающим шепотом.
Облизала губы, улыбнулась коварно, вторя ему – притворством кроя трусость:
– Нет, – едкое, откровенно саркастическое (но не лгу).
Вмиг… как по команде, давясь смехом, припал ко мне. Руками забрался под футболку, столкнул лиф вверх – и сжал дерзко, властно, до откровенной боли мою грудь. И что странное – мне это нравилось, хотелось еще – и он давал… давал всё, будто читая мысли. Ладонью скользнул, пробуя, наслаждаясь ощущением твердых сосков. Задрал стремительно одежины вверх – и припал губами запретному. Не выдержала – застонала громко, явно уже капитулируя перед ним. Позорно запульсировало внизу живота, взывая к продолжению, к разврату… К чему-то древнему, естественному… что многим вручено как дань, как норма, как наслаждение, а мне всучено – в извращенной форме. И то ли праведно оно, то ли грешно… И то, что было – и вместе с тем… понятия не имею, о чем идет речь.
После того урода – Он, Мира будет моим… первым.
Скользнул руками к штанам, проник под белье, сжал ягодицы.
Сердце мое еще отчаяннее заколотилось. Еще немного… еще чуток – и я пересеку черту. Я стану его. И либо облажаюсь… как везде и во всем, либо… буду хоть немного ему интересна, достойна.
Вдруг какой-то стук, где-то вдалеке. А затем… и вовсе рык двери. Нервно дернулась я в Мирона хватке, ловя взором угрозу.
– КАКОГО хуя́?! – бешеное, звериное, оскалом.
Глава12. Finita la commedia[18]. Al dente[19]
Вдруг какой-то стук, где-то вдалеке. А затем… и вовсе рык двери. Нервно дернулась в Мирона хватке, ловя взором угрозу.
– КАКОГО хуЯ?!! – бешеное, звериное, оскалом.
Сжалась я от ужаса.
Не успел или не захотел среагировать пьяный Мирашев – а потому силой его оттащил от меня Рожа. Правый боковой в челюсть – попятился тотчас Мира.
Живо спрыгиваю (с какой-то бочки) я.
– Ты че, блядь?! – дико взревел возмущенный Мирон.
Поправила на автомате одежду (заметил Рожа, узрел, как я усердно пыталась опустить лиф).
– Ах, ты Сука! – резво кинулся, окончательно слетев с катушек, на него Федор.
– Успокойтесь! – завизжала я, влетев вперед, между ними. Попытка разнять их. – Ниче не было!
– СТОЯТЬ, блядь! – рычу уже в рожу Мире.
Опешил на миг, сдержался. Больные, ярые взгляды заметал то мне за спину, то на меня. Шумные вздохи.
– Успокойся, прошу, – уже более сдержано, уговором. – И ты, – разворачиваюсь я к Роже. – Не было ниче! – вновь повторяю, рычу.
Но словно током его прошибло – передернуло. Скатился и мой взгляд вниз, вторя Федору. Черт, дернулась я – усердия застегнуть ширинку.
– НИЧЕ, Сука?! НИЧЕ?! – ополоумевши мне в лицо. Разворот к Мирашеву: – Да я тебя, ганд*н, сейчас ПОХОРОНЮ ЗАЖИВО!!!
– ДАВАЙ! – ядовитое, с шальным задором, счастливо захохотав. Очи вспыхнули больным пламенем. Замахал враз руками, к себе зазывая. – ВПЕРЕД, я жду!
– Вы больные, что ли?! – ошарашенная, завизжала я. И снова попытка собой сдержать Рогожина – да только в этот раз тщетно. Смел к чертям собачьим меня вперед, в последний момент оттолкнув в сторону – налетела на комод, завыла от боли. Рыкнула дверь кухни. Тотчас вывались двое: Ритка и Мазур. Влет кинулся Валентин к ним и оттащил Рогожина от заливающегося хохотом беса.
– Она же еще ребенок! – отчаянно, горько, протянул вдруг Федька. – Отпусти! – рывок и выдрался из хватки Мазурова – поддался Валик. Взор то на меня (убедиться, что жива), то вновь на врага, что уже гоготал, заливался демоническим смехом, слизывая со своих губ кровь. Все это явное удовольствие, наслаждение доставляло ему. Оскалился враз Рожа, с отвращением: – Она же, Сука, еще ребенок! Мразь, че ты творишь? Тварь ты еб*чая!
– Да какой ребенок?! – внезапно улыбка Мирона превратилась в раздражения мину. Метнул ярый взор на меня, взмахнул рукою: – Глянь на нее! Не шестнадцать, и не восемнадцать даже! Давно не девочка! Сама в состоянии решить, что ей… и с кем надо, – уже более сдержано, но ядовито.
– Я тебя сейчас точно прикончу! – дикое, и снова с выпадом.
Успеваю преградить, сдержать порыв Рожи (едва мне не заехал):
– Угомонись! – рычу. – Ничего не было!
– И НЕ БУДЕТ! – бешено.
– Я поняла уже все! – сдержано, хоть и на повышенных тонах, повторяю за ним. – Хватит! Пошли отсюда. Не будем цирк устраивать… и других будить.
– Цирк? – изумленно. Выпучил на меня глаза, рот перекосился от ярости. – Это еще кто тут порно-цирк устроил, а?!
Смолчала. Виновато опустила очи.
Шумный, гневный вздох. Взгляд около – и вдруг окаменел. Поддаюсь – вперилась на него, а затем вторю и его взору. Оценивающе с ног до головы на Ритку (стоит, взлохмаченная, растрепанная, на груди – рубашка до лифа расстегнутая, к своему Валентину всё откровенно жмется).
– Шалавы, блядь, конченные… – враз скривился и сплюнул на пол. – Дырки безмозглые.
Разворот – и пошагал прочь, в комнату.
Стрелой я за ним.
– Всё не так… Рожа! – отчаянно.
Обомлел вмиг. Стремительный разворот – налетела следом. Попытка совладать с собой. Выровнялась рядом.
Сверлит взглядом, выжидает:
– Мы с ним не раз виделись… Да, ты прав. У нас… непростые отношения. А тут…
Замялась, не договорив. Спрятала от стыда глаза.
– Что бы и за километр его не было. Ясно?! – грозное, приказом.
– Да… – тихо, послушно… лишь бы успокоился.
– Спать пошли! – и снова деспотическое веление. Разворот – пошагал дальше. – А то… сходила она в туалет, блядь! – семеню за ним. – Спасибо, что хоть один… а не перед толпой раскорячилась.
– Причем тут, Рож?! – обижено, едва не визгом. Пытаюсь не отставать. – Я же говорю… Мы с ним давно… друг около друга ходим. Нервы треплем… – отчаянно, бесстыдно преувеличиваю, лишь бы не надумал сверх лишнего… непоправимого.
– Как давно? – обмер у двери в залу, ухватившись за ручку. Взор мне в лицо. Зубы сжаты от злости.
– Достаточно… но всё как-то…
– Что «как-то»? – дерзко, с наездом.
– Я его отшивала… – пристыжено опускаю очи.
– А теперь че? – едкое. – Пьяная баба – пизде не хозяйка? Так?
Виновато молчу.
– СПАТЬ! – ором в лицо. – И пусть только… этот хуе снова будет около тебя тереться – не пощажу… и тогда уж точно за дело сяду.
* * *
Лежит, сопит – но слышу же: не спит, думает гадости мой Федька. Хотя… все же обнимает, прижимает к себе.
– Нечего тебе с ним возиться, – внезапно, отчего даже передернуло меня. Провернулась. Взор в лицо. Продолжил: – Даже не думай. Ладно эта… пизда малолетняя – ей простительно: с детства без мозгов, в башке – сплошной ветер. Но ты же – адекватный человек. Трезво должна мыслить. Судить. Для него все бабы – шкуры, без исключения. Оттого и отношение: ни во что не ставит. Один раз натянет – и выбросит. Хуже вещи потрепанной. Будь умнее – не лезь в это г*вно. Не стоит он того! Да, бизнес с ним мутить – охуенно. И товарищ, если он тебя таким считает, – за*бись. Но в остальном – кто не вошел в его круг доверия – с дерьмом смешает, ноги вытрет, раздавит и не заметит. Это для него особый кайф – стебаться со всех, унижать… провоцировать. Уничтожать. У него реально… башка отбитая. Тот еще отморозок. Реально, погоняло не от «мир», а от «войны» идет. Хлебом не корми, дай кого если не на кладбище, то в больничку отправить.
Скривилась пристыжено, спрятала взгляд.
– Так что будь с ним аккуратна… и за сто километров обходи… ПОНЯЛА?.. Че молчишь? – гаркнул не выдержав. – Услышала меня?
– Да, – раздраженно.
– А ну глянь на меня, – чую нотки смеха в голосе. Поддаюсь, улыбаюсь. – Ну глянь…
Старая, добрая песня. Дразнилка. С ним мириться – та еще хохма. Как бы не думалась – всегда умел рассмешить… причем ничего особо не делая при этом, и не говоря.
Поддаюсь. Глаза в глаза:
– И нечего на меня злиться. Найдешь еще себе… кавалера. Адекватного. А не эти… ублюдки. Тут вообще… ни одного нормального нет.
– И ты? – смеюсь тихо с издевкой.
– И я, – вполне серьезно. Искренне. – Мы – не для таких, как вы. Мы так – мимо проходящее. Как и вы для нас… Сама посуди… что у нас впереди? Ничего определенного, толкового. Или пан, или пропал. Или всё, или… опять нары. Если не яма. И то… если где че какая заруба, за кем первым придут? Думаешь, за мной… или за ними? Нет, начнут со слабого места – а это вы будете. Вы, семья. Если всё серьезно, а если нет – то и в расход пустить не жаль, обеим сторонам. Так что не дури голову. Смогла выбиться в люди. Вон, универ, хата, может… работа какая нормальная. А там и пацана себе с мозгами и будущим найдешь – и вперед: ЗАГС и строгайте детей.
– Че-то ты… – обижено буркнула, пряча глаза, – раньше иное пел. Иные были понятия… о «ровной жизни», о «толковых пацанах».
– Поумнел, – резко перебил.
Не отступаю и я с напором. Глаза в глаза:
– Че ж сам не хочешь измениться? Федь… тебе ж не сто лет, что жизнь уже прожита.
– Всё равно поздняк, Ник. Поздно! Из зоны выпустили. И куда я? Кем? Никуда. Тут нас никто и никогда не примет – и последнему дебилу ясно. Пр*срал я свой билет. Пр*срал. А ты нет – ты еще едешь. Вот и езжай.
– А я не хочу… без тебя, – злобно.
– Зато я хочу, – грубо.
– Круто ты, Рож. Очень круто. Поумнел. А может, и для меня… вот так все это уже поздно, не думал? Не могу я с ними. С теми… кого ты «нормальными» называешь. Не могу. Поздно. Для меня – тоже поздно. Бесят они меня, я их не понимаю, а они – меня. Разные слишком стали. Словно с разных планет. Умная мысля… умная тебе пришла, да только поздно, Рогожин. ПОЗДНО! – горько взвизгнула я, но тут же осеклась. – Раньше надо было думать – пока я еще наивной овечкой за тобой бегала, будто хвост… и во всем тебе подражала. Пыталась быть наравне. Быть как ты. Так что НЕТ – ты мой мир. И если мужа мне – то только такого, как ты. Другого не полюблю, – отчаянно… покаянием. Всё то, что сердце чует, боится.
– А придется, – выстрелом. – И не ровняйся на меня. Я – брат. И со мной семью не заводить… я могу быть таким, как есть. Но и то – на расстоянии.
– В смысле, на расстоянии? – удивилась, отдернулась даже назад. – Ты что… опять? За старое?
– Нет, – резко, уверенно. – Но… везде есть свои риски. И в моем случае – они велики. И я не хочу тебя в них втягивать. Как и то, чтоб ты сама… во всё это лезла. Батя хоть и… но правду говорил. Возьмись за ум. Начни жить толково и по-девичьи… И не стоит идти за мной. Да, ты – Некит. Но ты – баба. Девушка. И будь ей. Но не такой, как Ритка. А с мозгами. Толково. Не будь нами – будь собой. Будь той, которую я всегда в тебе ценил и любил. Будь Вероникой Бирюковой, а не… Рогожиной.
* * *
Скрипнула дверь, отчего мы невольно стихли.
Растянулась я в постели, нос уткнула в подушку и состроила вид спящей.
А непослушные мысли… шальным набатом:
«Каков шанс что это?..»
Шаги в нашу сторону. Запищала кровать у изголовья. Неспешные, задумчивые, ленивые движения – и завалился, словно куль.
Напряжение… что лампочку, добела меня накалило. Предположения, сомнения, мечты…
И вдруг касание – моей руки чьей-то… Резво подвела голову. Взор в очи… что даже в полумраке… казалось, светились от жажды и коварства. Едкая ухмылка на сладких, манящих устах. Внезапно подмигнул мне… мой запретный икнуб. Крепче сжала я в ответ его ладонь. Пристыжено улыбнулась, и мигом утопила лицо в подушку, скрывая смущение.
Скрип – Федька провернулся, перевалившись на другой бок, отчего резко, испугано отдернула, вырвала я свою руку из руки Мирашева. Резво под плед – и едва ли не с носом накрыться.
Странные… лихорадочно кровь погоняющие по венам, чувства. Тысячи слов – а как горохом об стенку. Вопреки всем «но» и доводам рассудка Рожи, моего, всей вселенной: Мирон – мой, а я – его…
* * *
И пусть еще временами накатывали, охватывали волны тяги, жажды быть ближе к нему… чем сейчас, быть его… продолжить рушить запреты… но все же, упоенная сладкими ощущениями, дурманом заботы, защиты, единения с ним, – бесстыже я провалилась в сон.
Глава 13. «Чудаковатая романтика»
Хоть и проснулась я рано… однако многие еще до меня давно повставали, освободили койки. На улице – мужские, женские голоса вовсю разносятся: разговоры, шутки. Свалил уже и Федька от меня… как и Мирон.
Протереть глаза. Встать, потянуться. Кое-как расчесать, пригладить свою копну волос пальцами. Пройтись к окну, взгляд через уже серую от пыли ажурную тюль: нащупала… вожделенное. Сидит мой герой с остальными в беседке, уже что-то точат, пивасем, судя по всему, похмеляются и мудрые речи ведут. Будто учуял – метнул в мою сторону взор, отчего тотчас отступаю шаг назад. Не заметил, не отреагировал: как и прежде вел свою непринужденную «мудрую речь», иногда подпитывая ее странными, веселыми гримасами и жестами…
Шумный, глубокий вздох.
Вернуться к дивану, обуть кроссовки, поправить слегка перекошенный лиф, толстовку, подтянуть джинсы – и в бой…
* * *
Но едва только за порог, как тотчас наткнулась на Федьку (отчего враз весь мой запал сдох). Криво улыбнулась – и пусть я безумно люблю своего брата… сейчас же моя предательская душа рвалась… к совсем другому человеку.
– Доброе утро! – решаюсь первая я.
– Доброе, – заулыбался во весь рот. – Выспалась, что ли, уже?
– Да есть чуток… А ты че?
– А у него режим, – внезапно подоспел к нам Майоров и хлопнул Рожу по плечу.
– Иди ты, – гаркнул в шутку на него Федька и тотчас принял стойку боксера.
– Всё-всё, молчу. Куда мне против вас… молодняка? Наслышан уже… вашими вчерашними выступлениями.
Вмиг скривилась я. Заржал и Рожа от неловкости. Расслабился. Взор то на меня, то так… около…
сукин сын этот Майоров… Лучше бы тебе… Рогожин врезал, а не… Черт. Мира… точно. Влетело ж ему нехило.
«Так, ладно», – шумный вздох. Взгляд около. Нет уже моей занозы – опять куда-то срулил, заныкался. И как у него так получается? Надо бы поучиться…
– Иди вон лучше… – внезапно учтиво отозвался Федька (в мою сторону), умело переигрывая невольно образовавшееся напряжение между нами тремя, – к девчонкам… в летнюю, помоги им. А то не справляются – а жрать давно охота…
Благодарно улыбнулась. Еще один прощальный, недовольный взор на Виктора – и потопать в указанном направлении…
* * *
Пока остальные барышни салаты крошили, я принялась картошку чистить. Кастрюля, миски, кривоватый, затупившийся нож – идеальное сочетание для идеального утра.
В очередной раз скрипнула позади дверь. Уже и не оборачиваюсь. Что проходной двор: один сюда – один туда. Только и успевай замечать. Да хоть бы кто смазал петли – уже аж бесит. Но вдруг движение, резкое тепло, хватка со спины: сжал меня кто-то в крепких, цепких объятиях. Сигаретный дым волной ударил в нос. Нервно, инстинктивно дернулась, двинула локтем назад – нахалу в грудину.
– КАКОГО…? – гневно, но сквозь смех. Узнаю нотки голоса…
Не отступил, не поддался, лишь пошатнулись оба.
Резво оборачиваюсь. Действительно Мира.
– Че рычим? Че буяним? – ухмыльнулся еще шире гад. Уступаю – заливаюсь и я счастливой улыбкой в ответ. Пылкий, смелый поцелуй тотчас мне в шею – отчего позорно вовсе сдаюсь. Обвисла в его хватке.
Не сопротивляюсь… даже когда блуждание рук становится откровенным, пошлым, развратным. Отчего-то… рядом с ним любое безумие – было допустимо. И не страшно, и не стыдно. Естественно.
Вдруг шепотом на ухо:
– Нож-то… положи.
Не сразу соображаю. Вздрогнула вселенная моя внутри, вырываясь из плена дурмана.
Тихо смеюсь, давясь неловкостью:
– Ты ж бессмертный, – ехидно.
Гыгыкнул сдержано.
– Я о тебе беспокоюсь.
– Слушайте, – недовольно рыкнула одна из «зайчонков». – Давайте не здесь, а? Все-таки тут кухня, как-никак, а не…
– И че? – едкое Мирашева. Рассмеялся с вызовом, дерзко. – Святое место?
– Нет, но…
– Вот и не трещи, – грубо, хотя и рисуя иронию. – Нехорошо завидовать, – ядовитая ухмылка.
Однако… короткий поцелуй мне в висок – и оторвался. Прошелся меж столами. Живо схватил немытый помидор из пакета и принялся его жевать:
