Текст книги "Дело земли"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Гадатель шел чуть позади, в четырех-пяти шагах. Канал и костер остались за спиной, Райко оглянулся.

– Это были не стражники, – сказал он Сэймэю. – Во всяком случае, не мои.

У костра теперь стояло двое.

– Двое за нами, – усмехнулся Сэймэй. – Боятся, что мы спугнем конюшего? В любом случае – идем, как если бы ничего и не случилось.

– Вы впереди ничего не слышите? – двое, это ничего, четверо – тоже, а вот если за конюшим еще и следом кто-то увязался, на всякий случай, то это хорошо бы знать заранее.

– Один человек, уверенно сказал Сэймэй. – Вот что, бегите ему навстречу, а я задержу этих двоих.

– Вы думаете, что те четверо – это не все?

– Я думаю, что чем скорей мы втроем покинем улицы, тем лучше. Там, на перекрестке, не ваши люди – но мы не знаем, кому и в каком качестве они служат. И кто может смотреть их глазами. Да, и такое бывает. Редко, но бывает. Бегите.

Райко помчался по улице вперед – и скоро услышал не только шаги, но и шелест соломы: притворяясь простолюдином, конюший носил травяную накидку. В темноте казалось, что по улице, переступая коротенькими ножками, идет сноп.

– Кто там? – спросил сноп, услышав шаги Райко.

– Вы – конюший господина Канэиэ? – задал Райко встречный вопрос.

– Кто вы такой? – сноп на ножках начал отступать. Сейчас развернется и побежит…

– На мосту вас ждет засада! – сказал Райко как можно убедительней. – Господин послал меня вам навстречу из опасения за вашу жизнь. Идемте скорее отсюда!

– Кто ваш господин? – снопу бы раньше проявить подозрительность, а сейчас она совсем не ко времени.

– Вы забыли, чей дом посетили этой ночью?

– Ох, – сноп выдохнул с облегчением.

– Вот он! – закричали где-то позади. Затем Райко услышал топот бегущих ног и звук, который спутать нельзя было ни с чем: сталь, выскальзывающая из ножен.

Конюший развернулся бежать, но Райко перехватил его левой рукой, подставил подножку, швырнул на землю:

– Куда?! Они догонят тебя в два счета, глупец! – и обнажил свой меч.

Объявлять свое имя не было времени, да и много чести наемным убийцам. Райко терпеливо выждал, пока первая из теней подбежит на расстояние удара и занесет клинок, а потом резко пригнулся, припал коленом на спину пленнику-подзащитному, и полоснул мечом бегущего на уровне бедер. Крик плеснул над улицей. Ну всё… сейчас эти с перекрестка набегут. Второго противника нет, если что случилось, то за криком и звуком падения не расслышал. Райко усмехнулся и, плотнее придавив коленом конюшего, споро натянул тетиву на малый лук.

– Сэймэй! – окликнул он.

– Я здесь, – гадатель подошел, как ни в чем ни бывало, пряча руки в рукавах.

– Что со вторым?

– Право, не знаю. Я схватил его и швырнул через изгородь. Возможно, убил.

От костра побежали тени. Райко достал стрелу и потер ее наконечником о крыло носа. А я бы на вашем месте загасил костер, подумал он – и, наложив стрелу, натянул лук.

Первый из бегущих упал, даже не всхрипнув. Его падения не заметили, продолжали бежать. Райко мигом выхватил и наложил вторую стрелу. Один нужен был ему живым – и он прицелился в ноги. На сей раз раненый, понятное дело, завопил. Двое его товарищей, смекнув, что к чему, шарахнулись под стены – но Райко успел выпустить третью стрелу на звук хриплого, сбивающегося дыхания. Дыхание булькнуло – и оборвалось.

В домах за оградами справа и слева началась тихая суматоха. Райко слышал, как там топочут, переговариваясь еле слышно, видел краем глаза, как за сёдзи зажигают – и тут же прячут под колпаки – светильники.

– Во всей столице, – раздался голос спереди, из-за угла, – только два человека могут так стрелять.

– Назовите же мне второго, – насмешливо сказал в темноту Райко – и тут же отклонился вправо.

Стрела просвистела почти у самого уха, ударилась в глинобитную стену.

Райко выстрелил одновременно со своим противником, едва тот высунулся из-за угла. Отсветы костра обрисовали очертания его головы и руки на краткий миг – но Райко этого вполне хватило. Тело мешком вывалилось на дорогу.

– Держите конюшего, – сказал воин гадателю и, взяв меч наизготовку, подошел к раненому.

Тот был еще жив: стрела вошла в шею сбоку от гортани, разорвала яремную вену.

– Я – Минамото-но Ёримицу, старший сын Минамото-но Мицунака, господина Тада-Мандзю, потомок Шестого принца в третьем колене, – сказал Райко.

– Татибана-но Сигэхира, – прошептал лежащий.

Род Татибана происходил от императора Битацу, и умирающему, несомненно, трудно было бы назвать сейчас всех именитых предков. Он мог бы и вовсе промолчать – Райко знал, кто оспаривает звание лучшего стрелка столицы. Однако с лейтенантом Правой стражи Татибана он никогда не встречался лицом к лицу. Так уж получилось, что Райко не звали на состязания дворцовой стражи, а офицеры Шести Страж[62]62
  Шесть Страж – шесть корпусов дворцовой стражи: Ближняя охрана (коноэ) стерегла жилые помещения императорского дворца, Средняя охрана (хёэ) стерегла Запретный город снаружи и сопровождала августейших особ в поездках, Внешняя Охрана (эмон) стерегла внешний пояс Дайдайри снаружи, охраняла внешние ворота и все дворцовые ведомства, иногда патрулировала прилежащие ко дворцу кварталы. Каждая Стража делилась на два корпуса – Правый и Левый


[Закрыть] считали ниже своего достоинства появляться на игрищах самураев.

– Право, мне жаль, что наше соперничество кончилось так, – сказал Райко.

– Раньше я был лучшим. Проиграв вам, я все равно не смог бы жить, – лейтенант закрыл глаза и умер.

– Иногда, – сказал за спиной Сэймэй, – я завидую людям службы. А что господин Фудзивара Тадагими в деле, я не знал.

И правда, невозможно думать, что люди Правой стражи оказались здесь без приказа или хотя бы молчаливого согласия своего командира. Фудзивара Тадагими, один из младших сыновей господина Кудзё, приходился полубратом всем трем членам Великого Совета – господам Великому Министру Хорикава, Левому Министру Канэмити и тюнагону Канэиэ – и командовал Правым крылом Ближней охраны.

Оставшиеся в живых двое стражников (Сэймэй, как оказалось, не убил своего, а только сломал ему руку) отказались называть свои имена и были помещены в управу, под надзор оклемавшегося Хираи Хосю. Выяснилось, что с городскими стражниками ничего плохого не случилось: на них просто прикрикнули, велев убираться прочь. Что ж, в городской страже служили простолюдины, а в дворцовой даже самураи были потомками знатных родов. Райко мог только зубами скрипеть с досады, а поделать ничего был не в силах. Тут сколько ни приказывай, а командовать будет тот, кто родом выше.

Да и самому Райко приказывать могут слишком многие. Господин Фудзивара Тадагими… вот незадача. Да есть ли в столице человек, не замешанный в этом скверном деле? Есть ли в столице место, куда можно кинуть камень – и не попасть в родича, слугу либо нахлебника потомков господина Кудзё? И кто способен разобраться в этом родственном змеином клубке?

Впрочем, такой человек был и как раз спал в гостевых покоях в усадьбе Минамото.

Что ж, Райко отправил домой стражника с распоряжением, во-первых, позвать сюда, в управу, всех четверых его самураев, а во-вторых, окружить господина Минамото всяческой заботой, но по возможности вежливо препятствовать его уходу.

Третьим распоряжением было – подготовить к допросу старшего конюшего господина Канэиэ.

– А ведь вы ничего не сказали мне о Сютэндодзи-Пропойце, – упрекнул он Сэймэя, когда они остались одни.

– Ничего, – согласился колдун. – Ну а если бы и рассказал? Во времена Масакадо он был простым убийцей – только и примечательного, что масть. А сейчас он интересен лишь постольку, поскольку может вывести нас на хозяина.

– Почему вы считаете, что он человек? Откуда он взялся такой?

– На северные земли Китая совершали набеги красноволосые и голубоглазые варвары огромного роста. Потом они ушли куда-то на запад и с тех пор о них неизвестно в Поднебесной. Но часть их осталась в северном царстве. Большинство смешалось с ханьцами, но кое-кто сохранил стать и масть предков. Сютэндодзи – из таких. К нам он прибыл с одной из корейских миссий в годы Сёхэй[63]63
  931-937


[Закрыть] – им было запрещено привозить для охраны воинов, так они вербовали здоровенных монахов. С кем-то он там поссорился и не вернулся с миссией в Корею, нам на горе. Где бы вы стали его искать теперь?

– В монастыре, – странное дело, этот ответ пришел к Райко мгновенно, сам собой. – В одном из монастырей под столицей.

– У господина Кудзё, – задумчиво, как бы сам себе, сказал Сэймэй, – одиннадцать сыновей. Между старшими сейчас идет борьба за власть, младшие же состоят в партии того или другого. Господин Тадагими был дружен с господином Канэиэ – и сегодняшнее событие меня, признаться, удивило.

– Я надеюсь, господин Тадагими пришлет за своими людьми, – признался Райко, – и мы сможем поговорить.

– За них еще мстить будут, наверное, – сочувственно щелкнул языком Хираи – и приказал ввести конюшего.

Допрос происходил там же, где три дня назад допрашивали полудемона. На сей раз яму с углями для пытки огнем не успели приготовить – но Райко полагал, что для конюшего это будет и не нужно. Он еще ночью показал себя человеком не храброго десятка.

Тут Райко ошибся. Конюший посинел, как каппа после дождя, и даже держать его было не нужно – он и губами-то двигал еле-еле. А вот говорить отказался, напрочь. И видно было – просто так не скажет, хотя очень боится.

Райко приказал подать палок, но Сэймэй попросил его обождать.

– По-моему, толку из этого не будет, – сказал он. – Если человек решил молчать, так он скорей умрет, чем заговорит. Так что мы поступим иначе. Подайте-ка мне кисть и тушечницу.

Требуемое подали – и Сэймэй, достав из-за пазухи лист бумаги для насущных надобностей, оторвал узкую полосу и написал знак «язык».

– Сделаем проще, – сказал он, помахивая полоской, чтобы тушь просохла поскорее, – обезглавим его, а после я положу это заклинание ему в рот. Его мертвая голова все нам расскажет, а его господам совершенно незачем знать, живой или мертвый он их выдал.

– Нет… – захрипел конюший. – Не делайте этого.

– А почему, – поинтересовался Сэймэй, – я не должен этого делать?

– Не надо, – конюший всхлипнул и забился. – Вы лучше пытайте меня. Я слабый человек, я не смогу молчать. Пытайте меня! Избейте меня, сломайте мне все кости! Вырвите мне глаза, жгите меня на углях! Я скажу вам все, но, может быть, ее пощадят!

– Дочь? – спросил Сэймэй. – Где она? Говорили?

Райко молчал. Сэймэй, кажется, что-то понял раньше него – пусть он спрашивает.

– Я… – конюший, дрожа, глотал слезы, – я не знаю. Они… называли одно место, я слышал случайно, но где это – я не знаю…

– Говори.

– Гора Оэ. Монах-пропойца говорил о горе Оэ.

Райко прикрыл глаза. Гора Оэ – в одном конном переходе от Столицы. Это уже не Масакадо. Это уже песни царства Чу с четырех сторон…[64]64
  Поговорка восходит к времени падения династии Цинь в Китае. Полководец царства Чу Сян Юй ночью услышал, что в стане его противника Лю Бана играют напевы царства Чу, и подумал, что его армия переходит на сторону врага, после чего бежал и совершил самоубийство. На самом деле это была военная хитрость Лю Бана. Поговорка «песни царства Чу с четырех сторон» означает – положение безвыходное.


[Закрыть]

– Что ты знаешь о Монахе-пропойце? – спросил Райко.

– Он – вечно пьяный скот и дурак. Ему обещают бессмертие – а он верит…

– Он в городе сейчас?

– Нет. Сейчас – уже нет. Его отослали вчера.

– Лжешь. Вчера все городские ворота уже стерегли. Такой огромный человек не прошел бы без моего ведома.

– Он и не прошел! – конюший расхохотался. – Его пронесли! Это я, глупец, научил их, как… Обвязали со всех сторон соломой и пронесли на носилках в процессии, как Огненного Парня!

Райко прикусил губу. Чучела, которых называли Хиотоко, «Огненный парень», плели из рисовой соломы и сжигали на рисовых полях как раз сейчас, в последние дни новогодних празднеств. Райко чувствовал себя дураком. Пока он раскланивался с вельможами – злодеи опять опередили его на десять шагов.

– Господин тюнагон, несомненно, оценит твою смекалку, – сказал он как можно холоднее.

– Да плевал я на господина тюнагона, – сказал конюший – и повалился набок, а глаза его закатились.

– Им управляют? – вскинулся Райко.

Очень уж похоже было на то, что вышло с давешним кровопийцей, когда он пытался сказать лишнее.

– Да нет, – поморщился Сэймэй, – просто он человек полнокровный, напряжение чувств ему вредно.

Гадатель встал, зачерпнул ковшом воды из кадки в углу веранды – и вылил медленной струйкой конюшему на висок. Тот заморгал, задышал часто – а потом с помощью стражника сел и вроде бы даже успокоился.

– Ты умрешь, – сказал Райко. – Но если ты все расскажешь мне, я поеду на гору Оэ и постараюсь спасти твою дочь, если это еще возможно. Хотя бы ее спасение стоило мне жизни. Я клянусь тебе в этом, слышишь? Но если ты не расскажешь нам… Что ж, твоя дочь не хуже и не лучше тех девушек, которые погибли по твоей вине. А ты – ты хуже тех отцов, которым я приносил горестную весть. Говори.

– Но… но вы же знаете, от кого я шел. Вам запретят, она умрет.

– Я знаю, от кого ты шел. Я не стану спрашивать позволения. У Тайра Садамори были полгода на уговоры, у меня их нет.

Конюший снова заплакал – но уже не навзрыд, как в прошлый раз. Он плакал – и говорил ровным, тихим голосом, словно бы слезы принадлежали кому-то другому.

Началось все около года назад, как раз когда изволил сокрыть свой лик государь Мураками. Свадьбу дочери конюшего и смотрителя соколиной охоты, назначенную на благоприятный день шестого месяца, из-за траура пришлось отложить. А несколько месяцев спустя помолвка расстроилась из-за того, что невеста оказалась беременной. Виновника искать не пришлось – господин тюнагон подарил своему конюшему несколько штук дорогого полотна, сколько-то искусно сделанной утвари – и сам все объяснил. «Родится девочка – возьму к себе в дочери, – сказал он. – Родится мальчик – и его не оставлю заботой».

Ребеночек, однако, прежде срока родился мертвеньким, и к прислужнице господин Канэиэ охладел. А конюший расстроился и стал искать способов вернуться во дворец Хорикава-ин, где он служил раньше, до того как братья разъехались.

И попал прямо в змеиное кубло.

Потому что старшие братья невесть с чего воспылали к младшему ненавистью – и твердо решили сжить его со свету. Конюший не видел ничего дурного в том, чтобы приложить руку к отправке господина тюнагона в ссылку – по правде сказать, он в том видел много хорошего и был даже согласен рисковать. Он любил дочь, а ее очень уж крепко обидели. Но с нечистью связываться не собирался… только кто ж его спрашивал?

– А откуда взялась нечисть? – спросил Сэймэй.

– А как ей и положено – из гроба. Я сам не видел, как дело было, только слышал от других, что господин Великий Министр изволили прихворнуть – и уже совсем было померли, но перед смертью сказали, чтобы не звали бонз, а по старинке совершили обряд оплакивания. Ну, как водится, плакальщики рыдали и три дня уговаривали его вернуться… А он возьми да и вернись.

– А кто та женщина, с которой ты передал отравленную еду для стражников? – спросил Райко.

– Богиня, – Конюший сказал это и обвел всех полными ужаса глазами. – То ли сама Идзанами, то ли одна из ее служанок. Ее все боятся. Даже Сютэндодзи. Даже сам Великий министр Корэмаса!

– Разве может быть такое? – удивился Райко.

– Если б вы ее видели, вы бы поверили… Она на тех, что из смерти встал, похожа – как вы на ваших стражников, господин Минамото. Тоже две руки, две ноги, одна голова – а не спутаешь, кто какого рода.

– Красива?

– Я же говорю – богиня.

– Богиня – и сама еду развозит? – Райко хмыкнул, но его сарказм не произвел на конюшего впечатления.

– А что же. Если дочь морского дракона перекинулась черепашкой и позволила мальчишкам издеваться над собой, чтобы испытать рыбака с Урасима – так отчего бы Идзанами не привезти стражникам еды? Она не служит братьям – она помогает. Если хочет.

– Забавная какая помощь, – как бы себе под нос сказал Райко. – А скажи, не отрубал ли кто в последнее время господину Великому Министру правую руку?

– Й-й-я не знаю! – замотал головой конюший. – Я его давно не видел, с прошлого года! Все приказы отдавал мне господин Правый Министр Канэмити!

И слышно было по голосу конюшего, что будь его воля, он бы министра не то что с прошлого года, а еще вечность не видал – и все мало было бы.

Райко решил не повторять своих ошибок – и преступника, обвязав ему тканью рот, положили на дно повозки Сэймэя и повезли в усадьбу Минамото. Начальник городской стражи ехал следом, в компании Сэймэя, своей повозкой. Ехал задумавшись. Допрос конюшего преумножил загадки, а не ответы.

Самым главным вопросом было – зачем господину Великому Министру Хорикава насылать беду на дом тюнагона? Да, Сэймэй напророчил сыну тюнагона великое будущее – но, по правде говоря, вряд ли это будущее могло стать более великим, нежели настоящее господина Хорикава и его брата, Левого Министра Канэмити.

– Что вы думаете об этом? – спросил он Сэймэя.

– Я думаю, что они пытаются повернуть реку вспять… пока она не дошла до ненужного им поворота. – Сэймэй покачал голово. – Если сыну тюнагона Канэиэ суждено занять некое место, это значит, что к тому времени, когда он войдет в возраст, это место опустеет. Для человека, господин Минамото, в этом нет лишней угрозы – люди смертны. Но мы говорим о существах, чей срок на земле ограничен только мерой их осторожности.

– Но если один человек будет занимать, скажем, должность Великого Министра… и при том не стареть… Это невозможно не заметить! И потом, будь я Великим министром Хорикава – я бы опасался куда сильнее господина Левого Министра. Если государь Рэйдзэй соизволит отречься и принять постриг, то Хризантемовый трон достанется, скорее всего, принцу Тамэхира – а значит, господин Такаакира сделается тестем государя, и уж конечно, именно он возглавит Великий Совет!

– Почему же… и стареть, и умирать, а потом это место займет другой представитель той же семьи, которому какое-то время не придется скрывать свой возраст. Будучи нечистью, эти существа вдвойне суеверны. Господину Такаакира ничего не предсказано – значит, его можно не опасаться. Если он станет серьезной угрозой – с ним поступят, например, как с министром Каном.

– Но ведь и младенца можно просто убить, – Райко поморщился. – Зачем вся эта кровавая игра? Убивать прислужниц, чертить знак на пол-Столицы? Подсылать шпиона? Травить сражу? Было бы гораздо проще приказать этому несчастному удавить ребенка в постели.

– Сразу видно, господин начальник стражи, что вы – человек, не подверженный темным предрассудкам. Как же можно его убить, если в будущем он уже есть? Ему нужно судьбу поломать сначала. А еще лучше – использовать это дело для того, чтобы взять в руки власть совсем надежно. Чтобы сама нужда скрываться отпала.

– Я бы целился все равно в господина Минамото.

– Вы отличный стрелок, – улыбнулся Сэймэй. – И вам нравятся решения, прямые, как полет стрелы. Но заметьте – после сегодняшней ночи вся столица узнает, что равного вам стрелка нет. Поэтому в стрельбе с вами никто не станет состязаться.

Повозки остановились у ворот усадьбы Минамото, слуги ввели их внутрь, выпрягли быков и помогли хозяину и гостю выбраться. Кинтоки и Урабэ приняли пленника и повели в задние помещения, где одну из глинобитных кладовых легко можно было превратить в тюрьму. Сато доложил, что девицы получили все положенные подарки и уехали. Садамицу с поклоном подал Райко какую-то бумагу, привязанную к ветке сосны. Райко не сразу вспомнил, что вчера отослал письмо даме Кагэро.

Без особого трепета он развернул бумагу цвета топленого молока и прочел:

 
Когда туман рассеется в полях —
Лук не спеши натягивать, стрелок:
Не гуси то
А снег
Лежит в низинах.[65]65
  Стихотворение вполне банально и строится на дежурной игре слов-омонимов: «весна» и «натягивать» (лук) звучат одинаково: «хару», «охота» и «дикий гусь» – «кари», глагол «укрывать, прятать» – «кагэру» – созвучен прозвищу дамы Кагэро, а «лук из катальпы», «адзуса-юми», одновременно является указанием и на сезон (весной прилично было писать только стихи о весне), и на то, что кавалер – лучник.


[Закрыть]
 

Райко посмотрел на веточку в руке. «Сосна» и «ждать» – звучат одинаково: «мацу». Значит дама Кагэро приняла его письмо с благосклонностью и теперь ожидает ответа. Но почему же «не спеши натягивать лук»? И что это за снег, который лежит в низинах?

В кои-то веки что-то сделал правильно и преуспел, но преуспел не вовремя. Если не уделить переписке времени и сил, вместо полезного советчика и союзника – слово «возлюбленная» не шло на язык – заведешь себе разве что опасного врага. Да и не следует обижать женщину, с которой и без того обошлись жестоко.

Закралась мысль: а пусть господин Хиромаса и дальше ведет переписку от его имени. Он накурил сакэ – ему и пить…

– Сердечно рад приветствовать, – господин Хиромаса, сидящий за трапезой, был так изящен и подтянут, что Райко немедленно ощутил всей душой и телом, каким пугалом выглядит сам. – Что это у вас, письмо от дамы Кагэро?

Райко, остро чувствуя необходимость пройти во внутренние покои и привести в порядок туалет, но еще острее чувствуя голод, сел за свой трапезный столик и протянул господину Минамото листок, исписанный тонкими, нервными чертами.

– О! – Господин Осени приподнял брови. – Как интересно! Необычайно интересно!

– Правда? – удивился Райко.

Он находил стихотворение милым, но вполне заурядным.

– У меня даже какая-то щекотка в пальцах появилась, – господин Хиромаса отложил палочки и протянул письмо Райко. – Это писала не дама Кагэро. Не ее рука.

– Как не она?

– Не она. И почерк не тот, вы уж поверьте, я знаю, и само стихотворение… оно молодое, как свежая трава.

– Позови-ка мне Цуну, – сказал Райко слуге, расставлявшему блюда.

Юноша явился на зов и распростерся перед господином, а потом перед его гостем.

– Насчет письма, – сказал Райко. – Кому вы с Садамицу его отдали?

– Ну… – Цуна опустил глаза, – я его привратнику отдать хотел, но Садамицу сказал, что лучше будет его подбросить прямо в северные покои. Так что мы обошли дом и начали искать лазейку в сад… Смотрим, а там играют в мяч двое парней, таких, как я примерно. Садамицу меня на ограду подсадил потихоньку, те давай спрашивать – кто я и откуда взялся… Я им так и ответил: кто мой господин – не скажу, а только к вашей госпоже от него письмо. Один сказался пажом дамы Кагэро, я письмо ему и отдал.

– Каков он был на вид?

– Да по всему выходит, что не из простых, господин. Оба не из простых. Одежды шелковые – у одного вроде зеленые, как молодой бамбук, у другого – такого цвета, я даже сказать не знаю, как… Словно ошкуренное дерево. Шапки на обоих высокие, лаковые. Прически взрослые уже. Что-то мы сделали не так, господин?

– Все хорошо, ступай, – Райко опустил руки в поднесенную слугой чашу для омовения, сполоснул, вытер поданной мягкой бумагой. – Вот будет неловко, если это шутка пажей, – сказал он, когда за Цуной сдвинулись перегородки.

– Нет, рука женская, – возразил молчавший до сих пор Сэймэй, окуная ладони в чашу. – В почерке мужчины, даже если он пишет травяным письмом, видна привычка к уставу. А в этом возрасте мальчики уже должны иметь хороший уставной почерк.

– Может быть, ты соизволишь взглянуть? – спросил господин Хиромаса. – Я понимаю, что тебе это бывает нелегко, но…

Сэймэй молча протянул руку, даже не стерев капли воды, и взял письмо кончиками пальцев. Издалека пробежал глазами строчки – и тут же, рассмеявшись, вернул лист господину смотрителю Осенних покоев.

– Она почти не касалась бумаги, – сообщил он. – Но это явно не дама Кагэро. Женщина, которая написала письмо, очень молода – и очень влюблена в вас, господин Райко. Я полагаю, это её паж играл в саду с пажом… нет, скорее всего – сыном дамы Кагэро.

– Почему вы так уверены насчет… сына? – рука Райко дрогнула и он выронил из палочек кусок печеного сома – тот плюхнулся прямо в блюдечко изысканного соуса из слегка подтухшей рыбы.

– Потому что паж немедленно бы оспорил ложь другого пажа, – пояснил Сэймэй. – А вот сыновья часто ревнуют матерей к их кавалерам. Но многие из них не видят беды в том, чтобы сосватать подходящего человека сестре. Особенно, если сам собою подвернулся такой случай.

– У господина Канэиэ нет дочерей от дамы Кагэро, – напомнил господин Хиромаса.

– Ну-ка отдайте мне письмо, господин Минамото, – сказал Райко.

Получив лист обратно, он свернул его и положил за пазуху.

– Кем бы ни была эта дама, я отвечу ей сам, – сообщил он, чувствуя непонятный азарт.

– Никак не могу препятствовать столь благородному намерению, – улыбнулся Господин Осени.

– Но у вас очень мало времени, – добавил Сэймэй.

– Я все равно не смогу уехать, не объяснившись с господином Канэиэ и господином Тадагими.

– Да, господин тюнагон захочет объяснений, – согласился Хиромаса. – И господин Левый Министр, пожалуй, тоже. Ведь застреленный вами лейтенант Татибана – его подчиненный.

Верно, подумал Райко – и его тоже. Господин Тадагими – капитан Левой Внутренней стражи, но господин Левый Министр – начальник в том числе и над дворцовой охраной…

Тут хоть сам становись нечистью и растворяйся – у меня есть свидетель, есть даже два свидетеля, но что они значат, в сравнении со словом Правого и Левого Министра? А ведь эти двое будут петь в один голос, и не помешает им никакая вражда – важней, чтобы я не докопался до сути дела. А уж Великий Министр Хорикава… этот меня и вовсе съест – не подавится. Во всех смыслах.

Мне нужен Сютэндодзи. И мне нужна эта их богиня. Когда разделаемся с ними – заговор развалится сам собой. И уж во всяком случае, будет понятнее, чей он и зачем. Монах и богиня, остальное приложится.

– Господин Сэймэй, – он положил палочки – и слуга тут же убрал столик вместе со всей посудой, – господин Хиромаса. Вы – мои гости, слуги выполнят любую вашу просьбу. Мне следует привести себя в надлежащий вид и ожидать вызова от кого-то из членов Великого совета, посему я сожалением должен покинуть вас. Господин Сэймэй… прошу вас, погадайте на удачу того, что я задумал.

* * *

На сей раз посыльный потребовал, чтобы Райко явился не в Дайдайри, а в Хигаси Сандзё, резиденцию господина тюнагона Канэиэ. И по тому, как долго его продержали в нижних покоях, он понял, что господин Канэиэ изволит гневаться. Когда же наконец ему позволили взойти во дворец, он понял причину гнева – по левую руку и чуть позади господина тюнагона сидел молодой человек в платье чиновника третьего ранга, и лицо его было так схоже с лицом господина Канэиэ, что Райко, никогда прежде не знавший господина Тадагими, сразу же понял, кто перед ним.

Молодого капитана Левой Внутренней стражи Фудзивара Тадагими можно было понять – у него убили, видимо, друга. Господина Канэиэ тоже можно было понять – у него пропал доверенный слуга, а еще у него обидели родственника. Совершенно недопустимая ситуация.

Состояние же самого Райко можно было описать словами, но таких слов не стерпели бы тушь и бумага. И если бы господа Минамото-но Хиромаса и Абэ-но Сэймэй не объяснили ему, во что обойдутся стране обрушенные бумажные стены, он испытывал бы сильное искушение прорвать их самому. Потому что из двоих сидевших перед ним людей, один ни за что предал верного слугу, а второй послал на смерть друга – но оба полагали, что именно они имеют право гневаться…

И ведь это – лучшие. Это лучшие из своей породы. Это те, кто никогда не сделает нижестоящему зла нарочно.

– Господин Минамото, – сказал тюнагон. – Моя благосклонность, кажется, не пошла вам на пользу. Вы отчего-то решили, что вам все дозволено. Вы схватили моего слугу – и не передали его мне. Вы убили офицера дворцовой стражи. Вы почти целый день продержали меня под арестом, на позор всему городу – а потом изволили пойти развлекаться с девками. Не благоугодно ли вам будет объясниться?

И теперь, изволь, объясняйся в присутствии человека, который послал подчиненных убить конюшего – и возможно сам в заговоре по уши.

– Господин тюнагон, – проговорил Райко, чувствуя, как от глухой нарастающей злобы костенеют челюсти. – Мне хотелось бы спросить господина капитана – отчего его люди прогнали с перекрестка моих людей и подстерегали прохожих, подобно разбойникам?

– Я приказал лейтенанту Татибана выследить негодного предателя, который, поправ восемь добродетелей и пять обязанностей, сеял раздор в нашем доме! – воскликнул господин Тадагими.

– Кто же сказал вам о предательстве этого человека? – тихо спросил Райко.

– Я не обязан отчитываться перед чиновником шестого ранга, – фыркнул Фудзивара-младший.

– Это был Правый Министр Канэмити, не так ли? Что же получается, господин тюнагон – я ищу способа вас оправдать, а ваш брат под предлогом родственного долга посылает людей убивать свидетеля вашей невиновности?

– Оправдать? – приподнял брови господин Канэиэ. – Перед кем?

– Перед теми, кто желает вашего падения и гибели – а особенно, падения и гибели вашего сына. Господин Тадагими легко может узнать, откуда, из чьего владения возвращался конюший вчера ночью. А вы, господин тюнагон, могли бы и заметить отсутствие дочери вашего слуги… даже если охладели к ней.

– Ах, как вы еще молоды, господин Минамото, – тюнагон не изволил скрывать своих чувств: веер сложив, по ладони им хлопнул. – Перед теми, кто желал бы погубить меня или моего сына, бессмысленно оправдываться. Такого рода недругов надобно либо уничтожать, либо привлекать на свою сторону. Но уничтожать своих братьев я не буду сам и не позволю никому, а вот привлечь их на свою сторону вы мне с каждым днем все больше мешаете. Ступайте, господин Минамото, и принесите мне голову подлеца, который меня предал.

– Господин тюнагон, сей воин полагает, что вы ошибаетесь, и оттого вынужден вам отказать – пока. Сей воин также просит вас вспомнить, что за существо он и его люди встретили на проспекте. И подумать – сколько у вас на самом деле братьев. Если вы, по возвращении нашем, свою просьбу повторите – сей воин исполнит ее.

– Я не давал вам позволения уйти, – сказал тюнагон.

– Сей воин не спрашивал у вас позволения, – ответил начальник стражи. И, вместо того, чтобы, деликатно пятясь на коленях, помещение покинуть, он встал, повернулся к обоим сановникам спиной и вышел.

Цуна, который стерег коня, был не один. Рядом с ним переминался с ноги на ногу слуга Сэймэя, нечесаный мальчишка в шелковой, но затасканной до дыр и полной неразличимости цвета стеганой куртке.

– Вот, – сказал он, сунув Райко сложенный бумажный лист, и удрал быстрее, чем Райко успел развернуть письмо.

«С большим сожалением извещаю, что неотложные дела вынуждают меня покинуть ваш гостеприимный дом и отправиться во дворец, – было написано на плотном листе бумаги „митиноку“ твердой рукой господина Хиромасы, китайскими знаками. – Прошу вас при первой же возможности прибыть в Дайдайри и обратиться к капитану Правой Внешней стражи господину Тайра-но Корэнака. Он проведет вас туда, где мы сможем поговорить без помех».

Райко вздохнул, оперся носком о подставленное колено Цуны и вскочил в седло.

– Едем во дворец, – сказал он.

…В покоях Господина Осени, казалось, ничего не сдвинулось с места. И сам господин Минамото-но Хиромаса совершенно не изменился. Но там, где раньше в воздухе будто висел полупрозрачный утренний туман, сегодня четко видны были все углы и грани – как зимним утром на севере или в горах.

– Неприятные слухи ходят по дворцу, – сказал господин Хиромаса, на сей раз без всяких долгих разговоров о наступившей весне, цветущих сливах и благородных предках. – С минуты на минуту вас изволят вызвать в караульную Левой гвардии. Господин Левый Министр и господин Министр Обрядов и церемоний, принц Тамэхира, выскажут неудовольствие вашими действиями. Не удивляйтесь и не огорчайтесь – так надобно сделать, дабы отвести обвинение в заговоре от себя.