Текст книги "Дело земли"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Господин Канэмити вошел – словно драгоценную яшму внесли под навес. В отличие от преклонного летами господина Такаакиры был он хорош собой – хотя и не молод уже. Движения его поражали изяществом, и, единственный из всех, он не поморщился при виде грязного, затоптанного пола управы – казалось, грязи этого мира для него не существует. Из-под полуприкрытых век глаза его смотрели одинаково ровно и на этот пол, и на застывшего в обмороке демона, и на Райко, и на младшего брата.

– Говорят, – размерен и ровен голос, – случилось здесь нечто чудесное?

С этими словами господин Правый Министр непринужденно опустился на расстеленную одежду Сэймэя.

Господин Левый Линистр прибыл, можно сказать, скромно – для своего ранга: всего-то погонщик, да восемь человек охраны, да три монаха. Братья Фудзивара явились в паланкинах, при восьми и двенадцати носильщиках – каждый сообразно своему рангу; и с каждым прибыло по пять монахов. Райко даже узнал в одном помощника настоятеля храма Гион и низко поклонился ему. Были при них и охранники, также по восемь человек – и в итоге на дворе управы возникла некоторая толчея. Райко очень не нравилось, что вся эта толпа таращились теперь на узника.

– Минамото Ёримицу и Сэймэй утверждают, – ответил с подобающим поклоном господин Такаакира, – что это существо есть плененный ими демон.

– Как интересно, – тем же ровным голосом проговорил господин Канэмити. – Демон, а так похож на человека.

– Он и был ранее человеком. Сейчас в нем того и другого примерно наполовину.

Господин Правый министр перевел глаза на Сэймэя.

– Это он убивал девушек по ночам?

– Он носил паланкин того, кто убивал, и помогал расправляться с охраной.

– Стало быть, верховный демон путешествует в паланкине? Очень интересно. Ни разу не слышал о демонах, передвигающихся подобным образом…

– Он не простой демон, – сказал Райко. – Он тоже вроде этого, плотный наощупь. Руки ледяные. Мой оруженосец отрубил ему руку, так она до сих пор скребет пальцами.

– Что же это за прием? Показывать нам деревенщину и умолчать о таком чуде?

– Я, ничтожный, осмелился хранить эту руку в своем доме, – склонил голову Сэймэй. – На леднике. В управе нет ледника.

От взглядов трех государственных мужей Райко сделалось неуютно, будто за воротник попала колючая ветка. Он посмотрел на преступника, который обмяк между стражниками и свесил голову – спал. Как Сэймэй его разбудил, Райко говорить не хотел, а показывать гостям – тем более. Поэтому он почтительно поклонился и сказал:

– Преступник впал в колдовской сон, вряд ли возможно привести его в чувство, пока солнце стоит высоко. Полагаю, допрос следует до заката отложить.

– Нельзя ли все же как-то убедиться в колдовской его природе? Говорили, что он боится солнца?

Кто это говорил? Райко не мог точно вспомнить, но разве при господине Канэмити хоть раз прозвучало слово «солнце»?

Райко показал на рогожу под стеной. Рогожа прикрывала нечто крупное и бесформенное.

– Откройте, – велел он стражникам.

Тот, что стоял ближе к рогоже, боязливо протянул руку и отдернул тряпье. На земле лежал истлевший скелет, прикрытый до странности свежей одеждой.

– Этот, – сказал Райко, – был убит нынче ночью. Его положили во дворе, чтобы утром опознать. Взошло солнце – и он истаял.

– Если не гнил под настилом с прошлой зимы, – губы Правого министра тронула улыбка. – Лучше один взгляд, чем сотня рассказов. Покажите мне, как на них действует солнце.

– Многоуважаемый господин Правый министр! – Райко склонился так, что не видел лица вельможи. – Человек, без причины мучающий и убивающий живых существ, в семи рождениях становится голодным демоном. Я охраняю закон, и мой долг пытать преступников, если того требует справедливость. Но ради любопытства даже таких, как этот, мучить нельзя. Если вам будет угодно, завтра, после поимки его хозяина, закончив все допросы, мы обезглавим его – и вы увидите, как тело истает. Сейчас сей воин покорнейше просит прощения, но вынужден с глубоким прискорбием в вашей просьбе вам отказать.

– Это не просьба, господин Минамото, – родовое имя Правый Министр проговорил по слогам, словно пробуя на вкус каждый звук. – Это приказ.

Райко уловил в стороне некое дрожание воздуха. Будто что-то сдвинулось – хотя кто и что смеет шевелиться по своей воле в присутствии Правого Министра? Разве что ветер? А если ничтожному начальнику стражи показалось, что не менее ничтожный знаток нечисти не то чтобы кивнул, и не то чтобы двинул бровью, но яснее ясного сказал: «Соглашайтесь», то это личное дело начальника городской стражи… и того нахала, который вздумал без спросу вламываться к нему в уши.

– Не смею ослушаться, – проговорил он, и дал стражникам знак.

Пленника поволокли от навеса и швырнули на свет.

Он не проснулся. Кожа пошла трещинами, негодяй забился в веревках, но глаза остались закрытыми, а лицо… было лицом человека, спящего и видящего кошмар.

Господин Правый Министр встал. Спустился с настила одним легким прыжком. Что-то промелькнуло в его глазах, доселе спокойных, как поверхность сакэ в темной лаковой чашке. Подойдя к пленнику, брат императрицы-матери склонился над ним.

– Изумительно, – проговорил господин Канэмити. – Поистине изумительно. И как долго это будет продолжаться?

– Пока он не умрет, – ответил Сэймэй.

– А как скоро он умрет?

– Я думаю, около полудня.

Райко, не дожидаясь указаний свыше, показал стражникам: этого – в тень. Правый Министр удовлетворенно кивнул. Задал еще пару незначащих вопросов и, явно заскучав, собрался отбыть. Райко пошел проводить.

У самой повозки господин Правый Министр изволил обернуться и сказал:

– Вы сострадательный человек, Ёримицу.

Райко не знал, что ответить, а потому молча поклонился. Поздно приехал господин министр, не видел, что творилось во дворе раньше.

– Вы сострадательный человек, и на вашей нынешней должности это вам не повредит.

Райко стоял, согнувшись, все прочие пребывали коленопреклоненными, пока господин Правый министр не изволил отбыть. Если бы сейчас в конце линии замаячила повозка господина Великого министра Хорикава или господина канцлера – Райко не смог бы даже удивиться. Чему он удивлялся – так это отвращению, которое сотрясало и сжимало его внутренности, в то время как лицо оставалось неподвижным. Он не мог понять, почему так. Почему вместо почтения – тошнота? Ведь ничего недозволенного не произошло, а противно так, как будто съел дохлую мышь. Ну, наверное, вот так чувствует себя лиса, сожравшая эту самую мышь. Распрямившись, Райко увидел Цуну, выглядывавшего из-за стражников. И понял, что не ему одному тошно, вот только простодушный Цуна так и не научился держать лицо.

И тут в его сознание всем весом ввалилось желание, которое уже долго скреблось под дверью разума – по меньшей мере, с той минуты, как он увидел третью жертву ночных кровопийц.

– Цуна!

– Слушаюсь!

– Сбегай к Тидори, – сказал Райко, понизив голос. – Скажи – завтра вечером пусть приходит. Пусть приводит всех своих подружек, сколько сможет.

Цуна поклонился и умчался. Райко вздохнул и пошел обратно, с тоской думая, что делать с еще двумя высокими гостями.

Сэймэй в этот раз двигался с легким шорохом, видимо, из вежливости.

– Почему вы… посоветовали мне согласиться?

– Господину министру было очень нужно узнать, как причинить вред они. Это знание ему могло потребоваться и не для злого дела.

Господин принц Такаакира также поспешил отбыть, спросив напоследок:

– Вы будете охранять эту тварь надежно? Всеми силами?

– Как только возможно. А получив нужные сведения, мы немедля его убьем.

Потому что обещали, но этого лучше не объяснять.

– Вам уже известно, кто его сообщник?

– Увы, он не может произнести имя. Но обещал указать место.

– Что ж, ищите. И в самом деле, какая важность городской страже, кто умышляет против порядка – люди или бесы.

Райко снова согнулся в долгом поклоне, говоря себе, что не солгал – нельзя же невнятные выкрики безъязыкого считать именем… Скорее уж кличкой. «Монах-пропойца» – кто бы это мог быть? И у кого об этом спрашивать?

Рыбу надо искать в пруду, монаха – в монастыре. Но боги, боги неба и земли, сколько монастырей в Столице и ее окрестностях!

Райко вернулся во внутренний двор, где господин тюнагон неспешно беседовал с Сэймэем.

– Этого, – показал он стражникам на полудемона, – в сухой колодец. И плотно прикройте крышкой. Стеречь как Три Священных Реликвии.

Ощущение неудобства, колючей ветки за воротом, не отставляло Райко ни по дороге во дворец господина Канэиэ, ни за трапезой. Он кланялся, что-то говорил – как сквозь толщу воды это было, будто и не с ним. За последние дни мир вывернулся мехом внутрь и показал ему свою изнанку, о которой человеку лучше не знать. Вспомнилось прочитанное где-то: «Если бы люди способны были видеть демонов, наполняющих все пять стихий, они сошли бы с ума от ужаса».

Да еще и клонило в сон – Райко со вчерашнего вечера глаз не сомкнул, а теперь пришлось еще и наесться, и напиться – хотя выпил и съел он в меру, памятуя, что вечером предстоит возить по улицам убийцу.

Помогало присутствие Сэймэя – по сути дела весь поток красноречия господина тюнагона гадатель принял на себя. Райко пришлось туго лишь тогда, когда тюнагон начал расспрашивать о том, чего Сэймэй видеть не мог: о ночной стычке.

Надо сказать, господин тюнагон сегодня был совсем не похож на себя позавчерашнего, так громыхавшего, что хоть на тутовое поле[43]43
  Согласно японским поверьям, в тутовые деревья не ударяет молния – поэтому в грозу искали спасения именно на тутовом поле, а если такового не наблюдалось поблизости, то просто бормотали про себя: «Тутовое поле, тутовое поле…»


[Закрыть] беги. Распустив завязки верхнего платья, как в кругу своих, улыбаясь и приказывая слугам подливать, господин Канэиэ расспрашивал Райко с таким внимательным участием, словно давно уже стал его другом и покровителем. Чванства в нем было не в пример меньше, чем в господине Левом Министре, и на небожителя он, в отличие от своего старшего брата, походить не старался. Он был человек – позавчера гневный и… да, напуганный. Сегодня… пожалуй, все еще напуганный, но уже обнадеженный. И было в нем некоторое трудноуловимое очарование. Его старшим братом нельзя было не любоваться – даже сквозь глухое отвращение, от которого Райко не мог отделаться. Господин Правый министр выглядел, одевался, двигался как создание в своем роде совершенное. Господин Канэиэ выглядел, одевался и двигался как человек, которого совершенство не интересует. Они были похожи – и все же различны. Правым Министром можно было только восхищаться. Господин Канэиэ же чем дальше, тем больше нравился Райко, и начальник стражи ничего не мог с этим поделать. Приходилось постоянно напоминать себе, что этого человека, который так удивительно умеет раскрыть тебе свои объятия и расположить к себе твою душу, очень многие ненавидят смертной ненавистью. Это было удивительно, но от того не переставало быть истиной.

Вспомнился вдруг господин Хиромаса, его глуховатый голос: «Если бы вы оказали знаки внимания даме Кагэро…» А ведь она, наверное, тоже ненавидит господина тюнагона Канэиэ.

– Просто поразительно, – сказал тюнагон, – что такой замечательный молодой человек, как вы, все еще в шестом ранге и не имеет доступа во дворец. Вы достойны поста офицера дворцовой стражи. Вы первый стрелок из лука во всей столице – а между тем, должности получают менее даровитые отпрыски знатных родов. И что же они делают там, в страже? Целыми днями только сплетничают. Соперничают за право сопровождать государеву повозку на праздниках – но по той ли причине, что государь может подвергнуться опасности? Нет, ради того лишь, чтобы покрасоваться в парчовых нарядах. Ах, если бы от меня это зависело, господин Минамото – вы непременно получили бы повышение, но от меня сейчас не зависит ничего. Кто я? Тюнагон в Государевом совете. Мои братья и дядя отстранили меня от всех важных дел, а ведь мы одной крови, мы дети господина Кудзё, который приходился господину канцлеру братом. Моего старшего брата вы сегодня видели, господин Минамото – как он вам понравился?

И что отвечать на такой вопрос?

– Он показался этому воину человеком целеустремленным.

– Я не ошибся в вас, господин Минамото – вы еще и умны. Действительно, брат мой – целеустремленный человек. Однако если сравнить его с нашим старшим братом, господином Великим Министром Хорикавой – он еще младенец. Что может сделать такой человек, как я, против двух таких, как они? Господин Сэймэй, – тюнагон сделал плавный жест в сторону второго гостя, – предсказал моему сыну блестящее будущее, и что же? Едва поползли слухи, как мой дом тут же подвергся опасности…

– Вам следовало быть осторожней, – сказал Сэймэй.

Видимо, знатные особы привыкли, что этот гадатель разговаривает с ними так запросто. Господин Канэиэ, признавая правоту Сэймэя, молча опустив голову, развел ладони.

– Я ошибся, не послушав вас. Можно ли поправить дело?

– Можно ли пролитую на землю воду собрать опять в сосуд? – Сэймэй пожал плечами.

– Какая жалость.

Плечи господина тюнагона поникли, и Райко ощутил глубокое сострадание к этому человеку.

– Однако есть вода в других сосудах, и если обращаться с ними осторожнее, то можно и воду сберечь, – невозмутимо продолжал Сэймэй. – Один из сосудов треснул и протекает – но мы еще можем заделать трещину.

Господин тюнагон ударил прутом по бронзовому обручу, привлекая внимание слуг.

– Оставьте нас все, – громко велел он.

Райко даже подивиться не успел, как быстро выполнен был приказ. Господин тюнагон повернулся к Сэймэю.

– Разве будущее, предсказанное моему сыну, может измениться?

– Будущее вырастает из настоящего, – ответил Сэймэй. – Я сказал, что сын оправдает ваши надежды. Но я не знаю, будет ли он, например, счастлив в жизни или нет.

– Да кто же счастлив в жизни… – пожал плечами тюнагон. – Вы, я, мои братья, господин Минамото? Даже демоны и бесы – и те вон как страдают…

– Скажу проще: вам хотелось бы, чтоб он, достигнув тех высот, о которых вы мечтаете, жил долго и умер своей смертью?

– Да, – решительно кивнул тюнагон.

– Ну тогда еще не поздно поправить дело. Кто из ваших слуг мог знать, куда направлялись убитые девушки? Кто мог давать им поручения или отпускать их домой?

– Старшая над служанками… Она дочь моего отца от наложницы, на пять лет старше меня. Но, – решительно покачал головой тюнагон, – я в это не верю. Родственные связи, конечно, не крепость, сами знаете, а зависть разъедает любой металл, но между нами всегда все было хорошо и, признаться, без этого, я давно бы убрал ее куда-нибудь подальше, потому что все всегда делается в последнюю минуту и никто не замолкает… сто раз я грозился разогнать этот птичник – но они знают, что я как разгневаюсь, так и успокоюсь.

– Она состоит в сношениях с дамой Кагэро?

Господин Канэиэ заметно помрачнел. Он не любил, когда ему напоминали о даме Кагэро. Рассчитывая на поддержку Фудзивара-но Томоясу, он в свое время взял в жены его дочь – но из этого брака ничего не вышло, так к чему ворошить былое?

– Нет, я взял ее в дом раньше, когда ко мне переехала первая жена. До того мне не нужно было столько прислужниц. Всю женскую работу делали жены и дочери моих слуг, ими управлял старший конюший. Поначалу моя госпожа северных покоев, как водится, жила у родителей, но когда она забеременела, гадательница сказала, что это будет мальчик, и я хотел, чтобы он родился в моем доме. Это было в пятый год Тэнряку. Тогда я и взял госпожу Токико начальницей над служанками.

– Стало быть, она в вашем доме самое малое пятнадцать лет.

– Да. И успела меня изрядно утомить. Но жена любит ее и доверяет ей – а потому я не хотел ничего менять.

– И все эти пятнадцать лет…

Райко был не то чтобы потрясен до глубины души, но все же удивился – господин Канэиэ совсем не походил на человека, который будет пятнадцать лет терпеть в доме беспорядок. Однако ему тут же пришло в голову соображение, которое многое могло объяснить: болтливая смотрительница, с одной стороны, конечно, сущее бедствие, а с другой – господину Канэиэ не приходится теряться в догадках насчет того, что происходит в северных покоях. Ему все на хвосте принесут, хочет он или нет.

– Мне будет позволено поговорить с этой женщиной? – спросил он.

– Я непременно устрою это, – сказал господин Канэиэ. – Сейчас? Или дело подождет до завтра?

– Сейчас, если вас это не затруднит, – почтительно, но твердо сказал Райко.

– Это потребует некоторого времени, – сообщил господин Канэиэ. – Я выказываю госпоже первой супруге всё уважение, которого она заслуживает, и не приказываю служанкам через её голову.

– Не извольте беспокоиться о нас, мы подождем, – сказал Райко.

По правде говоря, ему давно уже хотелось облегчиться.

Тюнагон ударил колотушкой по обручу, поманил вошедшего слугу. Неужели скажет на словах? Нет, вот несут письменные принадлежности.

– То, что вам нужно, – шепнул Сэймэй, – в передней справа, за ширмой.

Райко попросил у хозяина прощения за то, что ненадолго покидает его, благодарно кивнул Сэймэю и вышел в переднюю, где и в самом деле за ширмой стоял выдвижной ящик, наполненный золой и песком.

Все бы хорошо, но этот ящик напомнил об утренней девушке. Монах-пропойца… Что-то в памяти отзывалось на эти слова, но глухо и невнятно – как человек из-под завала в доме, разрушенном землетрясением.

Послать завтра людей на рынок собирать слухи, подумал он. И расспросить Тидори – плясуньи бывают и в знатных домах, и в купеческих; где-то кто-то что-то знает. Он задвинул ящик, поправил платье, вышел – а слуга уже ожидал его с влажным благоуханным полотенцем для вытирания рук.

Райко вернулся к тюнагону аккурат в ту самую минуту, когда ему на лаковой крышке шкатулки принесли письмо от супруги. Господин Канэиэ развернул, пробежал глазами.

– Драгоценная моя супруга сообщает, что вы сможете поговорить с Токико через занавеску в одном из срединных покоев. Этого достаточно?

– Вполне, – сказал Райко. – Благодарность сего воина не знает пределов.

– Пустяки. Это вы помогаете мне выпутаться из крайне неприятной истории. Ведь опасно иметь в доме человека, который так желает мне зла, что готов вредить моему ребенку через моих людей.

Разглядеть госпожу Токико было бы трудно, даже если бы она не прикрывалась веером. Во-первых, занавесь из полос ткани была довольно плотной, во-вторых, то, что все-таки мелькало сквозь щели в занавеси и не прикрывалось веером, было густо набелено. Голос госпожи Токико оказался тоже неприятным – деланным. От природы густой, низкий – такой не в моде при дворе, и потому его обладательница нарочито пищать старалась. Женщина умная и тонкого вкуса непременно поступила бы иначе – даже низкому голосу можно придать очарование. Плясунья Тидори это умела, дочь господина Кудзё – нет.

И пользы от беседы вышло немного. Получалось, что в покоях госпожи первой супруги воистину царил птичник, и все знали всё обо всех, и ни одно движение не оставалось незамеченным – а потом подробности уплывали на кухню и в хозяйство конюшего… Проще было назвать единственного человека, который мог не знать о перемещениях служанок – господина тюнагона Канэиэ.

Райко, у которого чириканье госпожи Токико уже отдавалось болью за ушами, обрадовался, увидев, что за сёдзи начало темнеть, а слуги внесли свет. То, что предстояло ему сейчас, было отвратительно – но просто и понятно.

Господин Канэиэ хотел выделить Райко и Сэймэю четверых человек в охрану, но Райко вежливо отказался – проводить его пришли Садмицу, Суэтакэ и Кинтоки.

– Так это и есть молодцы, ночью зарубившие одного демона и взявшие живьем второго? – господин тюнагон улыбнулся с крыльца. – Хороши! И кто же из вас отрубил главному демону руку?

Цуна, согласно отданному ранее распоряжению, находился в доме Сэймэя – охранял трофей.

– Его здесь нет, он эту руку стережет.

– Какая жалость… Эй! – Канэиэ поманил рукой слугу. – Принеси короб с охотничьим платьем. Я желаю каждому пожаловать парчовую куртку.

Трое воинов поклонились до земли. Чести созерцать столь высокую особу до сих пор не удостаивался ни один из них.

– Хотя куртки на тебя у меня, пожалуй, не найдется, – господин Канэиэ с сомнением покачал головой, глядя на подобную валуну спинищу Кинтоки. – Эй, сыщите-ка мне штуку парчи для этого великана. Встаньте, храбрецы.

Воины выпрямились, и господин Канэиэ, оглядев их всех еще раз, опять остановил теплый взгляд на Кинтоки. Их головы находились вровень, хотя господин тюнагон стоял на второй ступени крыльца.

– Ты, наверное, хороший борец, – вельможа откровенно любовался воином. – Как тебя зовут?

– Саката Кинтаро, господин, – Кинтоки склонил голову.

– Саката… что это за фамилия? Где растят таких здоровенных? Я бы пошел туда и набрал пучок добрых корешков, чтобы вырастить из них воинов вроде тебя, себе в охрану.

Ноздри Кинтоки сузились, кончик носа побелел. Он не любил говорить о своей семье. Райко бы на его месте тоже не любил. Но господин тюнагон ждал ответа, и Кинтоки сказал:

– Мой отец – Саката курандо.[44]44
  Курандо – мелкая придворная должность, нечто вроде мелкого порученца при особе государя.


[Закрыть] Когда-то он служил при дворе. Его изгнали – за то, что женился без позволения…

…Даму Яэгири, с которой он связался, тоже изгнали – и в горах Асигара по дороге в родные места курандо они попались в руки разбойникам. Тут вся история для Саката курандо закончилась – он пал от стрелы и остался лежать непогребенным, а его молодую жену разбойники увели с собой. Четыре месяца спустя ей удалось бежать и, собрав кости мужа, вернуться в окрестности столицы, где были у нее какие-то родственники. А еще пять месяцев спустя она родила мальчика, и всем говорила, что это сын Сакаты.

– Отец мой умер, его разбойники убили, когда я не родился еще. Так что, господин, в моем родном краю таких, как я, больше нет.

– Жаль мне твоего отца, – сказал господин Канэиэ. – Но странно все же: если бы такой человек служил во дворце двадцать лет назад – я бы его приметил…

По счастью, тут принесли короб с одеждами и другой, с шелком, и господин Канэиэ лично отобрал три куртки, которые воины с почтением приняли, а Кинтоки оделил штукой парчи весенних цветов.

– Нам нужно спешить, – сказал вдруг Сэймэй неподобающе громким голосом. – Я чувствую ветер с неблагоприятной стороны.

– Разве не дело прорицателя упредить стихию? – улыбнулся господин тюнагон.

– Да, – резко сказал Сэймэй, – Знающий человек проведет корабль к берегу и в шторм, если с ним будет удача, но если он попытается противостоять стихии прямо, он пойдет ко дну, а с ним все, кто рядом.

Когда Кинтоки упомянул отца, Райко показалось, что что-то сдвинулось в сером, вязком облаке из сакэ и усталости, как будто треснул лед под ногой, и льдинки над темной водой сложились в ясные знаки —?? пить сакэ, и? «дитя» – или «послушник». Рыжий волос в пальчиках мертвой девушки, огромный след, подплывший замерзшей кровью… Пить сакэ, дитя и… ребенок? Сютэндодзи. Пьяный монах. Монах-пропойца.

Отец когда-то называл это прозвище: Сютэндодзи. Называл в связи с мятежом…

В сером тумане гримасничал ночной тать, разевал черную пасть и болтал в ней обрубком языка – пьяный-пьяный-пьяный…

Райко тряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Не смею вас задерживать, – господин тюнагон не забывал, что Райко здесь, нарочно или нет, ради него, и его спасает от неприятностей.

– Спешите, – сказал Сэймэй, – садясь в повозку. – Я отстану от вас.

Без знающего человека в неприятную ситуацию соваться не хотелось – но знающий человек должен и понимать, что советует. Они пустили коней вскачь. В столице так ездить не полагалось, но кто спросит с начальника городской стражи?

В ворота управы стучать не пришлось – они уже были распахнуты настежь. Над улицей летел дребезжащий звон – кто-то колотил в медный брус, подвешенный во дворе, чтобы поднимать всех в случае пожара или беспорядков.

– В чем дело? – Райко спешился и бегом бросился к человеку, бившему в брус.

Увидев Райко, тот кулем осел на землю. Это был Хираи, и даже на расстоянии трех шагов начальник стражи ловил запах рвоты.

– Господин! – простонал Хираи. – Мне нет прощения! Преступник убит. Мы отравлены.

– Что тут случилось?

– Господин! Я не знаю, никто не знает. На всех будто помрачение нашло или даже хуже… в голове муть, шагу не сделаешь, чтобы не вывернуло – и страшно, будто в ад живым провалился…

– Господин!

Урабэ подошел, держа что-то в руках. Коробка. Круглая большая лаковая коробка с изображением глициний на крышке. Выстлана изнутри бумагой. Райко понюхал – из коробки все еще пахло едой. Каким-то маринадом.

– Хираи! – он затряс подчиненного за шиворот, тыча коробку ему под нос. – Хираи, что вы ели? Откуда это взялось?

Разбегающиеся глаза стражника на миг сосредоточились.

– Так… вы прислали, господин. От вашего имени, из дома господина Канэиэ. Приех… – тут его скрутило в приступе рвоты, Райко еле успел убрать коробку. – Простите, господин: запах. Приехала женщина в повозке. С гербами и всё как надо… Привезла еды и немного вина. От вас, говорит… Ну, мы поели – с утра-то ведь ни воробьиной слезинки во рту… А как чуть стемнело, всех и скрутило.

– Как интересно, – возникший ниоткуда Сэймэй отобрал у Райко коробку, тоже понюхал. – Настойка жемчужноцвета… Редкий цветок, растет в горах далеко на севере. Там его листьями пользуют обычно при родах или когда лечат раны… Не пожалели, однако – добавили в еду и в питье. Господин Хираи, вы один в сознании?

– Все остальные, кто без памяти лежат, кто встать не может.

– Вы понимаете, господин Минамото, что произошло? Вы их напугали прошлой ночью, наших демонов, крепко напугали. И они решили, что городской страже колдовства мало, будут драться. И сделали так, чтобы драться никто не мог.

– Они… не хотели убивать?

– Не хотели. Вот это и есть самое интересное. Может быть, понимали, что если увальней из городской стражи заменят самураями, то им же самим хуже будет. А может… – Сэймэй задумался о чем-то.

– Цуна! – спохватился Райко.

– Скачите к моему дому, – согласился Сэймэй. – Скачите во весь опор, здесь уже ничего не исправить. Господин Хираи, когда прибудет моя повозка – отошлите ее домой.

– А как же… – не выдержал Садамицу.

– Я буду там быстрее вас, – и Сэймэй с несказанной прытью разбежался, вскочил, почти не помогая себе руками, на ограду управы и, промчавшись по ней до конца, перепрыгнул оттуда на ограду соседнего здания.

– Видали? – ахнул Кинтоки.

– Видали, – сказал Садамицу. – Прошлой ночью.

– На коней! – рявкнул Райко, и Кинтоки подставил ему руки.

Топот даже не отдавался в ушах, остался за спиной. «Я буду там быстрее вас»… неужели Сэймэй тоже демон? Но он не боится солнца и о богине говорил едва ли не с ненавистью…

Потом, он непременно получит все ответы – но потом! Сначала – Цуна и рука демона!

На подъезде к усадьбе Сэймэя Райко понял, что они не то опоздали, не то опередили врага – а не то шум стоял бы на весь переулок. Но вот Сэймэя они не опередили, это точно. Колдун стоял, ожидая их, в воротах.

– Ваш юный воин жив, – сказал он первым делом, едва Райко спешился. – А рука исчезла.

* * *

Цуне было стыдно. Он в циновки бы зарылся, если бы мог – хотя Райко не осуждал его. Он сам готов был грызть свой пупок с досады – но что теперь поделаешь…

– Так это была женщина? – переспросил он.

Цуна молча кивнул.

– Красивая?

– Очень, – выдохнул юноша. – Такая вся… белая… как будто даже прозрачная. Как луна. Как небесная дева из сказки. Знаете, про Кагуя-принцессу?

– А воины Сэтцу весьма начитанны, – улыбнулся Сэймэй. – Впредь буду оспаривать всякого, кто скажет, что на востоке живут лишь неотесанные грубияны.

Цуна со стыда в собственный рукав чуть не залез. Не объяснять же, что повесть о принцессе Кагуя и резчике бамбука[45]45
  Принцесса Кагуя – героиня «Повести о старике Такэтори», небесная дева, удочеренная старым резчиком бамбука.


[Закрыть] он выучил, когда матушка господина Райко ее своим младшим детям читать изволила. Теперь засмеют – воин читает женские письмена![46]46
  Слоговая азбука хирагана, которую называли также «онна-дэ», «женское письмо».


[Закрыть] Господин Райко – дело другое, он человек знатный, ему пристало знать китайскую книжную премудрость, а тем, кто ею овладел, и женскими знаками читать не зазорно. А простому самураю, сыну самурая… Вон уже скалятся, что твои собаки. И кто? Садамицу – который, между прочим, сам бабские каракули читает – да-да, Цуна видел!

– Я читать не умею вовсе, – пробормотал он.

– Не того стыдишься, – одернул Райко. – Значит, была она хороша собой. Или сильно набелена?

– Нет, нет! – горячо возразил юный самурай. – Кажется, белил не было вовсе, и брови свои, не нарисованные… И двигалась так ладно…

– Простолюдинка, значит, – Райко качнул головой. – Может, танцовщица?

– Нет, шаровары красные, – опять возразил юноша. – Как у жрицы.

– Жрица, значит, – Райко пристально посмотрел в глаза Сэймэю.

– Жрица, – откликнулся тот, не отводя глаз. – Стало быть, они нашли себе новую жрицу… Или…

– Кто «они»? Что «или»? Что вы знаете и недоговариваете?

– Господин Минамото, я отвечу на все ваши вопросы – но не кажется ли вам, что юный господин Ватанабэ утомлен визитом ночной красавицы и нуждается в отдыхе? Как и все ваши люди, между прочим.

– Ты что её – того? – Кинтоки изобразил тремя пальцами.

Цуна стал красней запретного императорского цвета.

– Нет, – вздохнул Сэймэй. – Иначе мы бы нашли господина Ватанабэ…

– Тоже холодным, – завершил Садамицу.

– Или не нашли бы вовсе. Так тоже бывает, если человек им очень понравится.

– Съедают, – ахнул Кинтоки.

– Уводят с собой. Дают попить своей крови. Если человек от этого не умирает, то потом его можно встретить на улице ночью. Так что господин Ватанабэ не только очень смел, но и очень умен.

Все, все опять перевернулось и ухнуло в серый туман. Райко потер глаза – в них как песку насыпали. В управе потрава и разор, руку украли, пленника убили… сразу после явления высоких гостей. Хорошо еще, что Цуна не пострадал. Если бы и с ним что случилось, Райко не был уверен, что устоял бы на ногах.

Так в управу опять ехать или домой все же? – подумал он.

– Лучше бы домой, – сказал из-за плеча Сэймэй. – Вам стоит поспать.

Зря он напомнил о себе.

– Откуда вы знаете всё это? Все то, что рассказали нам?

– Я же колдун, – улыбнулся Сэймэй.

– Вы мне все расскажете.

– Непременно. Но только завтра. Вы ведь сейчас заснете там, где сядете. Поезжайте домой, господин Минамото. Я тоже устал, как ни странно. Я, в отличие от наших ночных друзей, могу устать.

…Когда Райко и его свита ушли, Скрипучка принесла Сэймэю воду для умывания и ночное платье, а Стрекоза, Короед и Медведка собрались, как обычно, у дверей для доклада.

– Что господин Хагивара? – спросил Сэймэй.

– Боится, – довольно сказал Медведка.

По части переодевания чертенком и пугания людей по ночам он не знал себе равных.

– Присылал человека, – добавил Стрекоза. – Хотит, чтобы ваша милость изволили сходить и на евонный дом посмотреть. Вот, деньги передал.

Скрипучка приняла у Стрекозы сверток, раскрыла – там было четыре связки медных монет. Жадничает господин Хагивара…

– Не пойду, – сказал Сэймэй. – Короед, где короб?