Текст книги "Дело земли"

Автор книги: Ольга Чигиринская

Соавторы: Екатерина Кинн,Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Мальчишка сбегал за коробом, где лежала всяческая чепуха – старые негодные вещи на слом, разбитые куклы, обувь без пары… Сэймэй ждал, пока мальчик перевернет короб и начнет снова вбрасывать в него вещи – одну за другой.

– Погоди, – велел он, когда в руках Короеда оказался изломанный гребень. – Дай сюда.

Приняв у Короеда вещь сквозь натянутый на кисть рукав, Сэймэй повертел гребень перед глазами, потом удовлетворенно кивнул и бросил его Медведке.

– Утром подкрадешься потише и подбросишь это под помост дома господина Хагивара.

Медведка сунул безделицу за пазуху, а Короед принялся собирать барахло обратно в короб.

– Тушечницу и бумагу, – велел Сэймэй Скрипучке.

Девушка принесла бумагу, проворно развела тушь. Ей было уже двадцать семь, и была она вполне миловидна – но вот ростом так и не вышла: четыре сяку едва-едва.

«Господин Хагивара! – написал Сэймэй „женскими знаками“. – Пусть новый год принесет вам удачу. Зимние холода еще крепки, но слива уже выпустила бутоны. Пути земли и Неба для вас будут благоприятны, если вы от выхода из дома в 19-й день месяца воздержаться соизволите, и не будете никаких дел в 22-й предпринимать. Люди, зла вам желающие, под ваш дом сломанный гребень подбросили. Оттого и торговля ваша стала…»

Во всей столице не было, пожалуй, ни одного разносчика снеди, танцора саругаку, уличного мальчишки, вора, нищего, слуги или стражника, кто не продавал бы хоть раз Сэймэю те или иные сведения. Мелкое жульничество кормило его – ради таких дел, как сегодня. Или как двадцать лет назад, когда обойденный должностью воин вступил в преступный союз с обиженной наложницей…

– Стрекоза, пойди завтра до рассвета к хромому Акуто. Скажи, что я даю сорок моммэ за сведения о том, кто вышел из дома господина Минамото-но Такаакира на улице Оо-Мия, и куда пошел. И за сведения о том, кто приходил в этот дом. За такие же сведения о доме господина Левого Министра даю шестьдесят моммэ.

– А что господин Канэиэ? – спросил Стрекоза.

– А на дом господина Канэиэ, главного подозреваемого по делу о демонах-кровопийцах, господин начальник городской стражи завтра повесит колчан.[47]47
  Знак запрета покидать дом и кого-либо приглашать.


[Закрыть]

Свиток 3

Цуна Ватанабэ получает награду мужчины; Минамото-но Райко вступает в переписку с таинственной дамой

Господин тюнагон, услышав, что его берут под стражу, с лица побелел – а кончик носа сделался у него красным. Выглядело бы это смешно, когда бы Райко не знал, какой гнев может за этим скрываться.

– Выслушайте меня наедине как можно быстрее и как можно внимательнее, – сказал он, склонившись.

Господин Канэиэ махнул слугам рукой – все пропали.

– Положение вашей милости очень тяжело, – продолжал Райко, стараясь говорить настолько тихо, насколько это возможно, не переходя в шепот. – Против вас злоумышляет кто-то из Великого Совета – то есть, почти наверняка кто-то из ваших родичей. Одновременно в вашем доме находится его сообщник. Мы не можем позволить негодяю уйти. Вместе с тем, полезно будет, ежели ненавистник ваш решит, что вы от его заговора сильно пострадали, и что именно вас мы полагаем виновным. Считая, что козни его увенчались успехом и ожидая, что вас сошлют, он не предпримет против вас новых злоумышлений. Мы же тем временем докажем вашу невиновность. А покамест никто, даже если захочет, не сможет обвинить вас в новых преступлениях, буде они произойдут. Вы и все ваши домочадцы под стражей и хода в город не имеете.

Господин Канэиэ выслушал – и гнев его прошел. Краска вернулась на щеки, стянутые в щель губы разжались и обрели вновь приятную форму.

– Я понял вас, господин Минамото. Видимо, в прошлых рождениях мне было суждено нести этот позор, и ничего уже поделать нельзя. На вас я не гневаюсь, а что до моих братьев… Никому из них я не желаю зла, но знаю, что есть в этом мире закон превыше человеческого. Исполняйте свой долг без сомнений.

Райко поднялся, сотворил положенные поклоны и собрался было идти, как вдруг господин Канэиэ окликнул его:

– Стойте! Прошу вас, снизойдите к просьбе узника. Пусть среди людей, назначенных в охрану мне, будет тот забавный великан. Он мне понравился вчера.

И что отвечать ему? Что Кинтоки нужен для дела? Он и вправду нужен. Но и здесь может пригодиться, потому что замечает много больше, чем можно бы решить, глядя на него, а те, кто судит по виду, порой говорят при Кинтоки такое, чего бы и при кошке не сказали…

– Не смею перечить, – ответил Райко и, вторично раскланявшись, покинул дом.

Он не упомянул – и незачем было упоминать – том, что наверняка, узнав о том, что на дом господина Канэиэ повешен колчан, преступник всполошится и попробует – не сам, но через доверенных лиц, – отдать приказ о снятии охраны. И вот тут нужно будет очень внимательно следить за тем, кто выскочит из дома первым и куда побежит. И еще за тем, через кого придет приказ.

Райко сел в седло и позволил Цуне вести коня в поводу – как надлежит знатному человеку ездить по улицам столицы, раз уж он избрал такой малопочтенный способ передвижения. Словно бы и не этот знатный человек вчера носился в седле как демон и скакал на своем вороном через изгороди. Вряд ли ему эту поездку скоро забудут, но и ладно. Пусть привыкают.

Во дворе он заметил даже не одну, а две повозки, поставленные оглоблями на подставки – верный признак того, что гости не на минутку заглянули, а намерены засидеться. Откуда-то доносился струнный звон – человек играл на бива. По этим звукам Райко понял, что в гости изволил зайти сам господин Хиромаса, а повозку Сэймэя он просто узнал.

Появление гостей его почему-то не обрадовало. Вчера он сам потребовал у Сэймэя отчета, а сегодня ему очень не хотелось этот отчет слушать…

– Господин Минамото! – раздался громкий, резкий голос Сэймэя из глубины сада, где был павильон для гостей, называемый Померанцевым. – Мы вас ждем уже давно!

Райко передал коня слугам и пошел к мостику через искусственный пруд – по кратчайшей дороге к павильону.

– А вы как будто нам и не рады, – упрекнул его господин Хиромаса, сидящий вместе с Сэймэем на открытой веранде. Между ними стоял кувшин в оплетке и коробочка с самой скромной закуской: сушеными иваси. У каждого в руках имелись чарки, третья была надета на горлышко кувшина – видимо, дожидалась Райко.

– Я только что огорчил господина тюнагона Канэиэ, а это не способствует хорошему настроению.

– Неужели он изволил разгневаться?

– Нет, но зато изволил отобрать у меня Кинтоки, а он из моих подчиненных – самый сильный.

– Господин Минамото, – Сэймэй поднял брови, и Райко в который раз вспомнил, что мать гадателя по слухам была лисой-оборотнем. Слухам хотелось верить. – А вы не задумывались над тем, что будет дальше? После того, как мы обнаружим негодяя над негодяями? Неужто вы полагаете, что ваш силач сможет вот так же просто скрутить члена Великого Совета, как он скрутил на днях того несчастного?

– А почему нет? – улыбнулся в ответ Райко. – Разве у членов Великого Совета нет врагов? Кем бы ни был наш негодяй, разве далеко придется искать тех, кто будет хлопать в ладоши, увидев, что ему скрутила руки городская стража? Я давеча горевал, что среди кугэ нет единства, но теперь я думаю, что мне нужно радоваться.

– Уверяю вас, господин Минамото, – качнул головой другой господин Минамото – едва дойдет до того, что самурай наложит руку на знатного человека, как единство появится немедленно. Словно по волшебству: вот его нет, а вот оно раз – и появилось.

– Мне казалось, что я достаточно ничтожен, чтобы на меня смотрели как на орудие… однако что же предлагаете вы?

– Да ничего мы не предлагаем, – Сэймэй отмахнулся веером.

Райко вынул из-за пояса свой. Обмахиваться им никакого смысла не было – утренний воздух первого месяца слегка пощипывал морозцем. Но ему хотелось, чтобы Господин Осени видел: по меньшей мере одному его совету вняли.

Слуга принес подушки, Райко сел. Сэймэй поднес ему наполненную чашку на веере. Едва Райко протянул руку, Сэймэй убрал веер так резко, что Райко показалось на миг: чашка зависла прямо в воздухе и из воздуха он взял ее.

– Я здесь, потому что вы пожелали узнать мою историю, – сказал гадатель. – До сих пор ее слышал только один человек, и он перед вами. Я хочу, чтобы эта история не покидала этой веранды.

– Вы можете быть в этом уверены, – так и знал.

– Как вам известно, Абэ – северный клан, – начал Сэймэй. – Мои предки издавна служили правителям Муцу. Приводя северных варваров к подчинению государевой воле, они действовали разнообразными способами, то военными, то мирными, смотря по обстоятельствам. Одни племена покорялись Сыну Неба и вступали с нами в союз, другие сопротивлялись. Дочери вождей союзных племен нередко становились женами воинов государя. Так было и с моим отцом: он взял в жены девицу по имени Стрелолист[48]48
  На самом деле имя матери Сэймэя – Кудзуноха – означает «лист стрелолиста», но в виду явной тавтологичности пришлось русский вариант слегка изменить


[Закрыть] из союзного племени Белых Лис. Так что, как видите, я и в самом деле наполовину происхожу от лисы. Не все, что говорят столичные сплетники – ложь. Но их не всегда следует понимать буквально.

«Да уж, – подумал Райко. – И то, что он, пеший, нас, конных, обогнал, тоже столичные сплетники придумали».

– Они полюбили друг друга и жили счастливо, – продолжал Сэймэй. – Потом отец поссорился с соседом и на всякий случай услал жену и старших детей к ее родителям. Однако Белые Лисы тоже не жили спокойной жизнью. Пока Абэ-но Ясуна на равнинах пытался не дать сжечь свой замок, в горах на Белых Лис напали Выдры. К северу от Выдр жило племя Земляных Пауков. Оно пришло с юго-востока, изгнанное оттуда вождем людей Ямато, Хико Хоходэми, которого теперь зовут императором Дзимму. Племя это держало в страхе и Выдр, и Лис, и Медведей, ибо владело очень черным и очень злым колдовством. Много раз племена пытались покончить с Земляными Пауками – но каждый раз крови из этого выходило много, а толку мало, поэтому теперь их предпочитали вовсе не трогать. Иногда Пауки что-то требовали, угрожая своим колдовством – и их требования выполняли. В тот год они потребовали у Выдр беременную женщину – для каких-то своих колдовских обрядов. Выдры подумали и решили – зачем отдавать свою, если можно взять чужую. Стрелолист жила в домике на отшибе. У нас тоже заведено строить для беременных особые домики, но у эмиси[49]49
  Эмиси – название родственных народов, оттесненных японцами на север и юг архипелага.


[Закрыть] этот обычай соблюдается еще строже: их беременные живут в стороне от всего селения до самых родов и пока не закончится женское очищение. Похитить Стрелолист было просто.

Белая Лиса по имени Стрелолист представилась Райко похожей на белолицую красавицу с китайского свитка, со шпильками-подвесками в высоко убранных волосах. Хотя вряд ли у северных дикарей девушки убирают волосы по-китайски, но иной чужеземный образ Райко на ум не шел.

– Над ней совершили ритуал, – Сэймэй не пил, только разглядывал что-то в чашке, – который должен был ознаменовать рождение Кагуцути, бога огня. Обычно и женщина, и ребенок умирали – как считало племя, от того, что принимали в себя богиню. Они несли весть от племени в ее царство, под землю. Но в тот раз они выжили. Я выжил. И я помню всё.

Райко казалось, что во всем мире остались только они трое, а больше в доме, да и во всей столице никого нет. Он не хотел знать, что же помнит сын Белой Лисы – и понимал, что узнать это необходимо.

– Такие случаи, – голос Сэймэя был ровным и прохладным, как вино в чашке, – для них являются особым знамением. Знамением того, что жрицу богини, может быть, пришла пора сменить. Выжившую женщину жрица начинает обучать своему искусству. Когда обучение завершается, жрицы сходятся в смертельной схватке. Победительница считается воплощением богини. Её ребенка ждет судьба слуги. Я мог бы стать одним из тех, – Сэймэй указал сложенным веером на север, где была управа. – Но не стал. Отец, покончив с врагами, вернулся за женой и узнал, что она похищена. Для людей Белой Лисы это значило, что она мертва. Они знали, что женщина, даже оставшись в живых после ритуала, уже никогда не сможет вернуться в мир людей. Но отец не поверил. Он взял юношей Белой Лисы, которые согласились к нему присоединиться, и вместе с ними и со своими воинами напал на Земляных Пауков и сжег их селение. Разрушил храм, убил жрицу, похитил Стрелолист и ее сына. А когда взошло солнце – увидел, что оно сжигает его любимую жену. Он не терял надежды – прятал женщину в подвале от солнечного света, зазывал к ней целителей и колдунов… Она мучилась неимоверно и просила мужа о смерти. Несколько раз, чтобы уменьшить ее мучения, пришлось позволить ей напиться крови пленников, захваченных в столкновении с соседом и в деревне Земляных Пауков. По счастью, ребенок неплохо переносил солнечный свет и довольствовался молоком. Он плакал почти все время, потому что чувствовал сквозь землю и стены мучения матери – но на груди у кормилицы, женщины очень простой и доброй, успокаивался, растворяясь в ее простых чувствах.

Пошли слухи, что жена господина Ясуна превратилась в демона. Отец, чтобы спасти жену и ребенка, повез их на юг, по буддийским храмам. Много дхарани было пропето над дамой Стрелолист, много сутр прочитано – и все впустую, пока им не встретился монах, взявший себе имя Гэннин, «Начало человечности». Этот монах знал, что делать – но предупредил: если после обряда изгнания демона женщина выздоровеет, а сам монах впадет в долгое беспамятство – надлежит приложить к его коже серебряную вещь. Если она оставит след ожога – то пусть его обезглавят, как можно скорее, и голову захоронят отдельно от тела.

– Вы поэтому стараетесь не касаться ничего руками? – спросил Райко невпопад.

– Ни руками, ни, по возможности, чем-либо еще, – улыбнулся Сэймэй.

– А монах… он погиб?

– Да. Гэннин погиб, женщина исцелилась. Но, узнав о цене своего спасения, она постриглась в монахини. По совету еще одного мудрого монаха меня оставили в обители.

Не решаясь посмотреть в лицо Сэймэю, Райко перевел взгляд на господина Хиромасу. Лицо Господина Осени было спокойно, но во взгляде карих глаз, устремленных на Сэймэя, было сострадание и еще что-то, сродни тому непонятному чувству, которое испытывал сам Райко.

– Это был хороший совет, – как бы возражая кому-то, сказал Сэймэй. – Меня научили держать в узде ту силу, что поначалу управляла мной. Не допускать до себя чужую боль, чужие мысли и чувства – пока я сам этого не пожелаю… Медитации помогли овладеть собой. А потом монах дал матери другой разумный совет – отдать меня в ученики к Камо-но Тадаюки, мастеру Пути Тени и Света. Недостаточно ведь просто чувствовать и знать… вернее, человеку недостаточно. Ему нужно еще и понимать. Путь, конечно, говорит об устройстве людей больше, чем об устройстве мира, но и это лучше чем ничего.

Сэймэй умолк, и по его испытующему взгляду Райко понял, что он ждет вопросов.

– Итак, вы не пьете крови и не боитесь солнечного света… Но вы и не стареете, и двигаетесь с недостижимой для человека скоростью… Чем еще вы отличаетесь от полудемонов и людей?

– Я старею, но очень медленно, – возразил Сэймэй. – Со стороны это не так хорошо видно, но я чувствую, что все-таки уже не тот, каким был в юности.

Господин Хиромаса почему-то улыбнулся.

– Если говорить о даре – то он необычен даже для полудемонов. Они могут ощущать или видеть, что человек сейчас переживает, лжет он или нет – но не прозревать будущее. У моей матушки прорицательского дара нет и не было. Однако демоны способны чувствовать друг друга на довольно большом расстоянии, если связаны узами своеобразного родительства. Тот из них, кто рождает младшего для ночной жизни, имеет над ним власть, огромную власть. Приказ старшего младшему – это не просто приказ: младший совершенно неспособен ослушаться. Вот почему наш пленник не мог ничего сказать, когда мы спрашивали его о хозяине. И не сказал бы ни под какой пыткой.

– Тогда зачем им вырезают языки? – удивился Райко.

– Это часть ритуала, а не мера безопасности. Они чтят Идзанами под видом огромной паучихи. Вы знаете, что паучиха делает с самцами после совокупления?

Райко передернуло.

– Каждый раз пожирать одного из стражей было бы, конечно, недопустимой расточительностью, – продолжал Сэймэй по-прежнему невозмутимо. – Поэтому жрица ограничивается языком.

– Вы говорили, что не только…

– Ну уж это само собой. Но это тоже часть ритуала. Ритуалы всегда логичны – ведь их сочиняют люди. Эта логика не всегда очевидна с первого взгляда, но в ней обычно можно разобраться. Чтобы получить доступ в святилище, в царство паучихи-женщины, стражи должны перестать быть мужчинами.

– О, боги… – Райко сглотнул. – Но ведь вы были младенцем. Как вы…

– Кое-что объяснила мать. Кое-что я сам понял, когда вырос. А помню я всё.

Только тут до Райко дошло: действительно всё. Возможно – с того мига, как темный, влажный мир младенца сначала наполнился кошмаром, а потом – содрогнулся и стиснул его, стремясь то ли задушить, то ли вытолкнуть наружу, в неизвестность, страшную, как смерть… И человек, сидящий перед ним не сошел с ума… и даже – помня все, чувствуя все, видя насквозь – особым отвращением к людям не проникся.

– Их мне в основном жаль, – сказал Сэймэй, допивая своё сакэ. – Да, ещё я не пьянею. Убить меня несколько проще, чем их – но сложнее, чем, например, вас. Ну что, кажется, я сказал вам всё, что мог.

– Не всё, – напомнил господин Хиромаса, пощипывая струны бива. – Мы тут поговорили…

– Ах, да, – кивнул Сэймэй. – Господин Минамото, а ведь целью этого преступления может быть вовсе не господин Канэиэ. Вполне возможно, что ночные охотники метят в вас.

– В меня? – Райко поставил чашку, чтобы не расплескать от смеха. – Да кто я такой?

– Вы – старший сын и наследник господина Тада-Мандзю,[50]50
  Минамото-но Мицунака, отец Райко.


[Закрыть] человека, в чьих руках сосредоточена самая большая военная сила к востоку от Столицы и до самого моря, – без тени улыбки сказал господин Хиромаса.

– Но что значит в нашем мире военная сила?

– А вы подумайте, господин Минамото. Подумайте, что она значит.

Райко смотрел на собеседников, будто они только что предложили ему выйти из дома не через дверь, а через стену. Но… но ведь из дома очень просто выйти через стену, если стена – бумажная. Для этого даже не нужно обладать силой демона или Кинтоки. Просто этого никто не делает. Люди как бы… не думают в эту сторону. И то, что по существу своему – не более чем разорительная (чини каждый раз перегородки), но вполне осуществимая выходка, становится не просто невозможным… а несуществующим, невидимым… невидимым, пока кто-то не въедет на лошади по ступенькам и не скажет: «Отныне здесь – силой оружия – хозяин я».

– Тайра Масакадо… – пробормотал он.

Сэймэй и Хиромаса переглянулись, явно чем-то довольные.

Придворная молодежь не помнила о мятеже Масакадо, главным образом потому, что помнить о нем не желала. Все это происходило где-то на окраинах, между грубыми, злыми людьми лука и стрел – а значит, было неинтересно и не стоило большего, чем две-три строчки в монастырской хронике. Конечно, в семействе Хэй сохранились и записи более подробные, и участники тех событий были еще живы – но кто из знатных людей интересуется делами домов лука и стрел?

Конечно же, Райко знал о мятеже Масакадо гораздо больше, чем его ровесники из дворца – он ведь тоже был ростком воинского рода, его дед Цунэмото участвовал в подавлении мятежа. Но…

– Но Масакадо был разбит, – вскинул голову Райко. – Разве его судьба – не урок всем, кто попытается силой посягнуть на Хризантемовый трон?

– Урок, еще какой урок, – улыбнулся Сэймэй. – Тайра Садамори полгода уговаривал господина Великого Министра дать ему высочайшее повеление для подавления этого мятежа, а тем временем Масакадо объявил себя императором и устроил двор в Сасима. И если подумать еще немного – то поневоле задаешься вопросом: а что было бы, не убей Масакадо своего дядю? Если бы Садамори не пришлось мстить за отца, как знать – пошел бы он просить высочайший указ о разгроме Масакадо или нет?

– И получил бы он этот указ или нет, если бы Масакадо не прислал в столицу поджигателей? – господин Хиромаса поиграл плектром. – А кстати… Одним из них был некто Сютэндодзи…

– Сютэндодзи? – Райко чуть не подскочил. – Монах-Пропойца?

Вот откуда имя… Но не о нем сейчас речь.

– Но… когда кугэ соревнуются в интригах по дворцовым законам, это может кончиться смертью или несколькими смертями, даже сотнями смертей, если дело пойдет плохо. А когда люди войны встречаются в поле, на сотнях все только начинается.

– В этом вы, безусловно, разбираетесь лучше нас, – согласился Сэймэй. – Но честное слово, меня удивляет не то, что Масакадо захватил восемь провинций – а то, что никто не попробовал, кроме него.

– Мысль, пришедшая в голову одному человеку, однажды придет в голову и другому, – поддержал господин Хиромаса и плектром извлек из бива короткий, нервный проигрыш. – Вы – сын Минамото-но Мицунака, который и без государева указа может поднять в один день тысячу всадников, а в неделю – три тысячи. Сколько нужно, чтобы захватить столицу?

Райко прикинул – и по этим прикидкам выходило самое большее пятьсот. Это если не пытаться удержать – пограбить и уйти.

– Но… Сыну Неба есть кого позвать на помощь. И проигрыш тут обернется уже не ссылкой…

– Сын Неба измучен злыми духами, – сказал господин Хиромаса. – А Сэймэя к нему не пускают. Если мятежник заручится поддержкой одного из принцев – Сын Неба не будет даже бороться. Он желает оставить трон – и оставит, не в этом году, так в следующем.

– Однако зачем мятежнику резать девушек на улицах?

– Ну, например, затем, чтобы некий господин Минамото-но Ёримицу в попытках найти виновного восстановил против себя детей господина Кудзё, а отцу его не осталось ничего другого, кроме как спасать сына.

– Отец… никогда не поднимет оружия против Сына Неба. Что бы ни произошло со мной.

– Против Сына Неба – конечно нет. А против злокозненных Фудзивара? Чтобы спасти Государя от их коварства и сделать его тем, чем он должен быть: подлинным правителем, а не игрушкой на троне?

Райко покачал головой.

– Это слишком простая ловушка. И года не пройдет, как кто-то поднимет войска против злокозненных Минамото.

– Хорошо, что вы это понимаете. Но понимает ли ваш отец?

Сэймэй попал прямо в цель: не раз и не два Райко слышал от отца гневное ворчание в сторону изнеженных и подлых Фудзивара: глицинии, дескать, хороши на вид, но горе тому дереву, которое они оплетают – задушат без пощады, и даже не со зла, а оттого, что такова их суть… Но дальше разговоров в кругу семьи у отца не шло, вот в чем дело. Как и все, он опасался гнева всесильной фамилии, и по своей воле против нее не пошел бы никогда. Но это по своей… А если бы нашелся единомышленник? А если бы его позвали? Из столицы? Именем Сына Неба?

– И Сын Неба, – вслух сказал Райко, – вовсе не обязательно должен был бы об этом знать.

– Если отречение состоится в этом году, – сказал Хиромаса, заглушая струны рукавом, – и трон достанется принцу Морихира… То принц Тамэхира будет сильно обижен, ибо по праву старшинства он должен быть первым. Однако принц Тамэхира женат на дочери Левого Министра, господина Минамото-но Такаакира. Если он займет престол – с господством Фудзивара будет покончено: на их место придут Минамото.

– Вы думаете на господина Левого Министра?

Хиромаса отложил плектр и начал отгибать пальцы.

– Господин Левый Министр был в свое время обойден престолом. Господин Левый Министр приказывает и военному, и полицейскому министрам – а значит, и вам, и вашему отцу. И именно он может отдать такой приказ, о котором не будет знать Сын Неба. Господин Левый Министр вчера первым появился в управе…

– И был, – добавил Сэймэй, – сильно напуган…

– Я и сам был сильно напуган, – возразил Райко.

Тут ему пришлось умолкнуть, потому что беседа перестала носить частный характер: на другом берегу пруда распорядитель дома, Сато, отчаянно размахивал руками, чтобы привлечь внимание господина.

– В чем дело? – крикнул ему Райко. Сато поклонился и, полусогнутый, прокричал:

– К вам посланец от господина Левого Министра!

* * *

Господин Минамото-но Такаакира был действительно напуган. Райко за три дня знакомства с Сэймэем, кажется, уже научился различать людские страхи по запаху. Господин Такаакира пытался громыхать, но у него это получалось намного хуже, чем у господина Канэиэ – ибо тот был не только напуган, но и сильно разгневан: у него, у самого тюнагона Канэиэ, прислужниц убивают почем зря – а никто и пальцем не шевелит! Господин же Такаакира больше боялся, нежели гневался. Оттого вместо громыхания получалось у него кудахтанье:

– Это возмутительно! Это совершенно недопустимо – то, что вы сделали! Повесить колчан на дом самого господина тюнагона Фудзивара! Опозорить его перед всем городом! Опозорить меня! Вы знаете, что сегодня господин Великий Министр первым делом адресовали свое возмущение мне, сочтя, что это я отдал приказ о домашнем аресте его меньшого брата?

– Позвольте, но откуда господин Великий Министр мог узнать об этом, если из дома господина Канэиэ никто не выходил, а сам он своих людей к брату не посылал?

– Что за неуместные вопросы, молодой человек! – господин Минамото сдвинул брови посуровей, но на Райко это почему-то не произвело никакого впечатления. Даже странно: еще неделю назад ведь под землю бы ушел со стыда, если бы такая высокая особа изволила вызвать для разноса.

– Я у вас, у вас спрашиваю – как вы посмели?! А вы мне вопросов задавать не должны, господин Ёримицу!

– На господина тюнагона пало тяжелое подозрение в причастности к этим убийствам, – сказал Райко. – Сей воин должен защищать закон, кто бы ни преступил его.

– Что за чушь! Его домочадцы пострадали…

– Именно. Пострадали домочадцы господина тюнагона – и никто, кроме самого господина тюнагона и его слуг, не мог снабдить преступников сведениями о том, куда едут девушки. Далее: отравленная пища, присланная в управу, была сложена в короб с печатью господина тюнагона и прислана служанкой его дома. Далее: господин тюнагон прибыл на допрос преступника и выманил нас с господином Сэймэем из управы, под предлогом трапезы. Кроме него, никто не мог знать, что нас в управе не будет. Вернее, о том могли знать вы с господином Правым Министром – если бы вы и ваши сопровождающие не покинули управу раньше.

– Ах, вот как, – господин Левый министр выпятил подбородок. – А я уж было испугался, не числите ли вы и меня в подозреваемых! Немедля прекратите эту глупость! Уберите колчан, уберите стражу – таков мой приказ, и возражений я не потерплю!

– Слушаюсь, – поклонился Райко. Он думал было поупираться, но раз возражений не потерпят… – Сию же минуту я уберу стражу от дома господина тюнагона и принесу ему свои извинения.

– И чтобы вы больше не смели делать таких вещей без моего прямого приказа, – господин Левый министр даже веером по колену себя хлопнул раздраженно.

– Слушаюсь, – снова сказал Райко и двинулся было задом вперед к выходу, как господин Левый министр окликнул его:

– Погодите!

Райко застыл.

– Не держите на меня зла, право, – сказал господин министр удивительно смягчившимся голосом. – Вы достойный и старательный молодой человек, но на сей раз хватили через край. Делайте свое дело и слушайтесь старших, господин Ёримицу. Кстати, ваш почтенный батюшка не присылал ли вам на днях письма?

– Нет, – вот теперь Райко по-настоящему удивился. – Сей воин отослал отцу поздравления с Новым годом, и не ждал курьера обратно так скоро…

– А, ну тогда и беспокоиться не о чем, – улыбнулся Левый министр и раскрыл веер. – Ступайте, делайте свое дело.

Вот так так… Мало того, что Левый Министр из кожи выпрыгивает, чтобы оставить господина тюнагона под подозрением, так он еще и о батюшке справляется…

И что-то все-таки было здесь не то. Легко и просто укладывался господин Минамото в картинку, нарисованную Сэймэем. Так, словно его для этой картинки нарочно подобрали, вырезали аккуратно и пристроили. Не походил он на человека, который долго готовил мятеж – и тут из-за посторонних убийств под ним разверзлась земля. А походил он на человека…

«…которому кто-то предложил выйти через стену?» – спросил в голове голос Сэймэя.

…И не слишком-то его это предложение обрадовало…

Ну что ж, я Минамото-но-Райко, старательная деревенщина-пестрое одеяло, оскорбленный в лучших чувствах и ущемленный в исполнении долга, сейчас сниму колчан с дома господина тюнагона и поеду заливать горе, даже не завернув в управу.

А что за домом и без того следят в нужное количество глаз, этого никому знать не надо.

Подъехав к дому, он уже знал, что Тидори с подружками там. «Девы веселья» приходят без доклада, таков обычай. Через забор усадьбы слышался смех, а бива господина Хиромасы теперь вторили флейта и барабанчик.

Райко передал коня слугам и отправился все туда же, в Померанцевый павильон.

– А, вот и наш гостеприимный хозяин! – воскликнул господин Хиромаса, прекратив играть.

Тидори тут же отняла флейту от губ и, улыбаясь, поклонилась своему покровителю, прочие девицы последовали ее примеру.

– Вы решили остаться и посмотреть, как развлекаются простые воины? – спросил Райко.

– Отчего нет? Дворцовые развлечения порой, вы не поверите, приедаются. Тем более эти пташки обещали показать сегодня что-то особенное.

Райко глазами сосчитал девиц. Семеро, молодец Тидори – привела всю «птичью стаю».[51]51
  Все девушки из «команды» Тидори носят имя той или иной птицы.


[Закрыть] Значит, можно будет предложить господину Хиромаса девицу, а то и двух. Он не знал, известен ли девицам господин Хиромаса и желает ли он раскрыть свое имя, поэтому решил пока на словах избегать и имени, и чина.

– А где ваш друг? – спросил он.

– Ушел, когда появились девицы. Не любит шума.

Райко вдруг сообразил, что Сэймэй из-за своего то ли дара, то ли проклятия, наверное, не может сойтись с женщиной. А и хорошо – только Райко и дела, что пить и веселиться с человеком, который всех вокруг изнутри понимает…

– Тогда, Тидори, проводи гостя в восточные палаты, – Померанцевый павильон был хорош, чтобы тихо веселиться вдвоем-втроем, а для вечера с девицами и танцами он подходил мало, – а я, с вашего позволения, переоденусь.

На Райко было придворное платье, на господине Минамото – изящные одежды цвета серебристой сосны, из-под которых выглядывали края серебристо-серого и пурпурного платьев: как потомок императора, он имел право на запретные цвета. Шапка у него была такая высокая, что у Райко в доме и не нашлось бы подходящей коробки, а мягкие туфли отделаны куньим мехом – словом, столичный франт во всей красе. Вон как девицы, кроме Тидори, хвостами завертели-то…

И тоже хорошо, зачем ему больше одной… а господин Хиромаса в этом всем как рыба в речке. Или даже как выдра.

Поначалу в присутствии такого важного господина четверка воинов держалась скромно. Особенно смущался Цуна, который на таких празднествах всегда исполнял обязанности пажа, подливая всем – а тут был с шутками и прибаутками усажен на почетное место, по левую руку от господина Хиромасы. Однако «птичья стая» знала, как разогреть даже самых чванных гостей – а господин Минамото и чваниться-то не любил. На танец он смотрел с веселым любопытством, где надо – прихлопывал в ладоши и подпевал: