Текст книги "Дело земли"
Автор книги: Ольга Чигиринская
Соавторы: Екатерина Кинн,Анна Оуэн
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– А что, малый, – прохрипел разбойник. – Слыхал ли ты о таком: господин повелевает отрубить голову отцу?
– Отец – тот, кто имя дал, – рыкнул в ответ Кинтоки. – Ты никому не отец!
– Врешь, парень, – закаркал-засмеялся пленник. – По глазам вижу, что все ты понял. Лет этак двадцать назад, вскоре после мятежа Масакадо твоя матушка бежала из столицы со своим хахалем, верно? Дерьмо дерьмом, а не мужик. Перед смертью выл, пощады просил… Сам девку нам предложил, сечешь?
– Я не секу. Я наотмашь бью, – Кинтоки размахнулся и врезал бандиту палкой по груди.
Бамбук треснул.
– Осторожней, – спокойно сказала преподобная Сэйсё. – Ребра поломаешь, он говорить не сможет. Где богиня, червь?
– Нет ее здесь, – оскалился Пропойца. – Обещалась быть скоро, да не пришла.
– Врешь. И знаешь больше, чем хочешь показать. Мальчик, ты только с ним поосторожнее. Он хочет, чтобы ты его убил. Не оказывай ему услуги.
– Чего вру? Ну, поищите ее, поищите здесь, может, найдете? Хрен бы вы меня взяли, будь она сегодня тут. Она только с виду хрупкая, как куколка бумажная, а мне так чуть голову не оторвала…
– Что, на ее прелести пасть разинул? – спросил Садамицу.
– Ты бы тоже разинул, сынок. Там есть на что разинуть.
– Как давно ты собираешь здесь людей? – Райко, опираясь на посох, старался не шататься. – Кто с тобой в сговоре, кроме Великого Министра?
– Имел я Министра! Я служил только ей. Она обещала мне бессмертие. Обманула, сука…
– Она не обманула, просто не успела. Тебе повезло. Ты думаешь иначе, но тебе повезло.
– Обманула. Могла раньше…
– Как давно ты ее знаешь?
– Лет шесть.
– Где встретились?
– На севере. Нас в Дэва загнали… Мы в деревушке одной поживиться хотели, а там… Словом, не повезло. Меня она одного в живых оставила. Ей нужен был кто-то, кто знает юго-запад… Пообещала, что за верную службу примет к себе совсем. Сделает они при жизни, здесь.
– Эта пещера?
– Вроде как ее храм. Она привела меня сюда. Сказала – здесь я начну свое служение. Не собирался я ей служить. Очень мне надо – без яиц остаться и без языка. Пусть бы сделала меня демоном, а там бы мы посмотрели, кто кого…
О да, мы бы посмотрели, – Райко молча усмехнулся. Теперь ему было почти жаль Пропойцу. Глупый ты глупый кабан, гордишься своим огромным телом, клыками – и не подозреваешь, что на тебя с самого начала был готов вертел…
– Зачем тебе девушки?
– А тебе зачем? – Пропойца хрюкнул.
Райко ударил его по лицу – вышло слабо.
– Ты убивал их жестоко и кроваво. Зачем?
– Так надо. Чтобы стать они – надо пить кровь и жрать человечью плоть.
– Это богиня тебе сказала?
– Нет, сам догадался. За ними подсматривал.
Врет, – чтобы понять это, Райко не нужна была Сэйсё. Этот не стал бы чертить волшебных знаков. Он убивал бы девушек как попало.
– Дочь старшего конюшего из дома тюнагона жива?
– Жива.
– Она здесь?
– Нет. Богиня увела ее с собой.
– Врет, – бросила Сэйсё.
– Откуда ты взялась на мою голову, такая умная сука? – огрызнулся Пропойца.
– Благодари свою богиню, – засмеялась преподобная Сэйсё. – Она передала мне часть своей силы.
– Бабы, – Пропойца сплюнул. – Все зло от баб.
И тут в двери застучали:
– Господин! Господин! Что у вас там случилось! Откройте!
– Ломайте дверь! – заревел Пропойца. – Убейте их!
– Будете ломать, – перекрыл его Райко, – ваш вожак умрет первым.
– А ты кто такой? – озадаченно спросили с той стороны. – Кто это тут лает?
Райко уже успел изрядно надоесть этот вопрос. Он собрал остатки сил в один вдох и, радуясь, что наконец-то можно не позорить себя ложью и переодеваниями, гаркнул:
– С тобой, свинья и собака, разговаривает Минамото-но Райко, старший сын Минамото-но Мицунаки, правителя Сэтцу, потомок Шестого принца Садацуми в третьем колене!
За дверью раздался невнятный гул голосов, потом стук, топот и звуки свалки в небольшом пространстве.
– Здесь есть другой выход? – спросил Райко.
– Есть. Только я вам не покажу – все равно ведь убьете.
– Только небыстро убьем, – точно так же, спокойно и буднично, Сэйсё в дороге говорила о том, чтобы поймать рыбу в ручье или развести костер. Поэтому Пропойца еще ухмыльнулся разок, а потом вдруг понял и посерел лицом. Видно, выбор между гневом богини и монахини показался ему делом неподъемным, потому что он беззвучно зашлепал губами, не в силах ничего сказать.
Сэйсё подняла свой посох.
– А я знаю, где выход. Кинтоки, сдвинь-ка вон тот камень.
– Женщины! – напомнил Райко.
Где они – можно было и не спрашивать у Пропойцы: один из боковых отводов пещеры уже оглашали испуганные рыдания.
– Садамицу, выводи их всех, – скомандовал Райко. – Пусть те, что покрепче, несут Цуну.
Урабэ уже содрал откуда-то занавесь и перетащил на нее верного юношу. Из-под повязки у того еще сочилась вязкая темная кровь, но он порывался встать. Урабэ пришлось даже прикрикнуть, чтоб не дергался.
Девицы, которых Садамицу повытаскивал из-за грубой деревянной решетки, рыдали, кто-то даже заверещал заполошно, а между тем разбойники, видать, сочли силы, решили, что с шестью-то пришельцами как-то управятся, и стали бить в дверь чем-то тяжелым. Завалить дверь было совершенно нечем – вся мебель в пещере сводилась к дзабутонам и легким ящикам для одежды. Значит, нужно будет отбиваться, отступая – без надежды на спасение. Или…
– Тащите его сюда, – показал Райко.
Трое самураев поставили Пропойцу на колени против входа. Райко занес над ним меч. Садамицу, Урабэ и Кинтоки, взяв у бандитов луки и собрав стрелы, встали рядом со своим господином, готовые прикрывать его. Госпожа Сэйсё подгоняла женщин – кого криком, а кого и посохом. Проход, оставленный для Пропойцы, было достаточно широк – но и женщин в пещере оказалось не меньше трех десятков, а те, что несли Цуну, шли первыми и задерживали всех.
Когда последняя забилась в щель, госпожа Сэйсё прикрикнула:
– Вперед, куклы вы этакие! Вперед, и не останавливаться, пока не отойдете от выхода на расстояние полета стрелы!
После чего уперлась в камень плечом, а в стену пещеры – ногой, подналегла – и опять задвинула проход.
– Зря вы не ушли, – сказал Райко. – Они, едва до леса дойдут, потеряют себя от страха…
Не успел он договорить, как засов треснул и одна створка упала внутрь пещеры.
Трое самураев выпустили по стреле каждый – и трое разбойников, державших бревно-таран, упали. Двое других повалились под весом орудия, перегородив путь остальным.
– Эй, вы! Смотрите! – крикнул Райко, и одним ударом снес голову Пропойце.
Кровавая струя ударила вперед, когда огромное тело повалилось на пол. Райко поднял голову Пропойцы за рыжие сальные лохмы и, с трудом удерживая на вытянутой руке, сделал шаг к воротам.
– Пропойца мертв! Кто вы теперь? Что вы теперь? Вы остались без головы, как и эта туша. Так бегите же скорей, пока сюда не пришли императорские войска! Бегите и прячьтесь – потому что они вот-вот будут здесь! Неужто вы думали, что я, Минамото-но Райко, позволю кровопийцам бесчинствовать вблизи от столицы? Преступления вашего вожака переполнили меру моего терпения, но вы без него – солома на ветру. Хотите – бегите, не хотите – сгорите, как горит солома!
Они отступили. Как и следовало ожидать, в таком узком проходе задние напирали, мешая передним пробиться, а передние пятились в ужасе перед увиденным.
Райко и его четверка, стоя на границе света от факелов, отбрасывали жуткие тени, и казалось – за их спинами встали стеной полчища демонов. Голова Пропойцы в отблесках огня, с выкаченными глазами и отваленной челюстью, предстала видением адских мук, освещенных заревом Великого Пожирающего Пламени. Человек воинского сословия мог бы опомниться. Настоящий монах знал бы, что все это – лишь призраки, порожденные его собственными страстями. Разбойники не были ни тем, ни другим. Они побежали.
И очень вовремя – Райко потерял сознание.
Когда он пришел в себя, вокруг стояла тьма – хоть глаз выколи; но по свежему воздуху и шуму ветвей Райко понял, что уже не в пещере. Как-то они выбрались. Кто-то его вынес…
Он приподнялся – и голова немедленно закружилась. Обшарив пространство возле себя, Райко обнаружил ровный, хоть и не очень чистый пол, соломенный плащ, который сейчас служил ему постелью, собственные хакама в изголовье, одеяло, пропахшее дымом и телом смерда… Но не обнаружил ни меча, ни лука, ни кинжала.
– Господин? – прошептал рядом Цуна. – Вы очнулись?
– Да. Где мы и что с нами было?
– Мы в заброшенной деревне возле Оэяма. Разбойники перебиты и рассеяны.
– Кем?
– Господином Тайра-но Корэнака.
– Значит, войска все-таки послали… – Райко с облегчением откинулся на изголовье.
– По правде говоря, господин, их послали за нами. У капитана Корэнака приказ арестовать вас за сговор с Пропойцей и мятеж против Государя.
– Так мы что, под арестом?
– Вроде того.
– Вроде?
– Нас не стали связывать, только оружие забрали. Даже слова с нас не взяли, что не сбежим. Хотя – куда мы без вас?
– Как твоя рана? Не воспалилась?
– Не знаю. Госпожа Сэйсё промыла чем-то, говорит, что повезло. Голова только болит. Господин Корэнака будет в столице свидетельствовать о вашей невиновности.
Райко закрыл глаза. Болела раненая нога, дергала и ныла, не давала задремать, и мысли бегали по кругу, нерадостные и унылые.
Господин Корэнака – честный человек, доложит то, что своими глазами видел, и от себя прибавлять не станет. А значит, замять дело не удастся. Это хорошо. Потому что Пропойца – Пропойцей, а ниточка к богине оборвалась, и где теперь искать кончик?
– Только он говорит, – продолжал Цуна, – что так нельзя все же. Нехорошо. Он понимает, что у разбойников всюду уши – а так их удалось застать врасплох и все женщины остались целы. Но что бы вышло, если бы он не подоспел вовремя или если бы он в эти глупости поверил?
Нехорошо, – Райко усмехнулся. А как? А что делать, если никто не хочет знать и никто не хочет слушать?
То, что за ним отправили погоню – это наверняка происки заговорщиков. Однако в том, кого отправили, чувствуется рука господ Минамото и Абэ. Тайра-но Корэнака не из тех, кому можно отдать прямой приказ убить арестованного, а намека он не заметит – или предпочтет не заметить.
– Дочь старшего конюшего жива? – спросил он.
– Так точно, – Цуна поклонился и выскользнул в дверь. Вернулся меньше чем через минуту, ведя за руку девицу, одетую как простолюдинка – в синее и коричневое – с повязанной платком головой. В свободной руке девица несла светильник – простую плошку с точащим фитильком. Зря, подумал Райко. Я бы потом, при свете дня с ней переговорил.
Девица села на колени у ложа. Райко прокашлялся, не зная, как начать.
– Вам… известно, кто я? – спросил он.
– Да, господин. Вы начальник городской стражи, господин Минамото-но Ёримицу. Я слышала, как вы провозглашали свое имя…
Голос ее звучал глухо, словно рот был обмотан несколькими слоями ткани.
– Уже не начальник, – смутился Райко. – А ваше драгоценное имя можно ли узнать?
– Сатико, – так же безжизненно ответила девушка.
– Вам… известно, что делал ваш отец после того, как вас похитили из Столицы?
– Нет, – девица покачала головой. – Но мне остригли волосы и говорили, что отошлют ему. Еще сказали, что если он не будет послушным, ему пошлют уже мои ногти вместе с пальцами… Боюсь, что мой бедный отец погубил себя. И не только себя, верно?
Райко решил пока не отвечать на этот вопрос.
– Я… понимаю, как вам может быть тяжело это вспоминать… Но скажите – когда и при каких обстоятельствах вас похитили?
Девица вздохнула. Чувствовалось, что она не плачет лишь потому, что все слезы уже выплаканы.
– После того, как мой ребенок родился мертвым, господин тюнагон перестал приходить ко мне и не отвечал на письма. Я плакала целыми днями и думала – зачем жить? Тем временем отец решил отослать меня за город, чтобы я немного развеялась. Меня посадили в повозку, вывезли за стены. Мы ехали и ехали – за занавесками уже начало темнеть. Я окликнула возницу – где мы? – а в повозку пролез какой-то чужой мужлан и сказал, что спешить мне уже некуда… Я очень испугалась, а он кинулся на меня, и… Затем он меня связал, подъехали верхом его дружки. Меня посадили на седло, натянув на голову верхнее платье – и привезли в пещеру горы Оэ. Случилось это в Безбожный месяц,[77]77
Каннадзуки – соответствует октябрю-началу ноября. По поверьям, именно в этом месяце боги-ками покидают свои места и собираются на «съезд» в провинции Идзуми.
[Закрыть] в последние дни. Сколько времени прошло – я не знаю.
Райко сглотнул.
– Сейчас уже весна, – сказал он. – Вот-вот закончатся новогодние празднества. Разве вы не чувствуете запаха пробуждающейся земли?
– Я ничего не чувствую, благородный господин Минамото.
– Простите, госпожа Сатико. Не смею вас больше тревожить. Хочу сказать только одно: ваш отец хотел бы вас видеть. Убедиться, что вы живы. А поскольку он взят под стражу и не может покинуть Столицу – боюсь, вам придется сопровождать меня в мою усадьбу.
– Что будет с ним?
– Он помогал убийцам. Но помогал не по доброй воле, а из страха за вашу жизнь.
– Вы его казните, – это был не вопрос.
– Да, – сказал Райко. – Но я поклялся ему доставить вас живой, если вы живы. И я сдержу клятву.
– Зачем я не умерла, – девица хотела было натянуть на голову верхнее платье, но Райко удержал ее за руку.
– Вы не умерли, потому что такова была ваша карма, – сказал он. – Нет смысла винить себя теперь. Молитесь об очищении души вашего отца, чтобы он мог возродиться в лучшем мире. Мужайтесь. Страдания избавляют нас от привязанности к тленному. Не вы виновны в том, что тюнагон охладел к вам, а отец оскорбился. Не вы сделали Пропойцу разбойником и убийцей, не вы подбили его и многих других искать бессмертия через кровь. Беда была вам определена в прошлых жизнях, но в жизни нынешней преступлений вы не совершили, вам не за что корить себя. Вы… Вот что, вы лучше поговорите об этом с Сэйсё.
– С вашим евнухом?
– Э-э… Сэйсё – женщина.
Рот Сатико приоткрылся. Райко был рад, что сумел пробиться через заскорузлую боль и вызвал хотя бы удивление.
– Такая сила… – прошептала Сатико.
– И быстрота, и ловкость, и ум, и сострадание. Поговорите с ней, она гораздо лучше вам поможет, нежели я.
Он притворился, что слабеет и теряет сознание – и Цуна увел девицу. В заброшенном доме снова стало темно. И снова в дверном проеме сгустилась чернота – а потом входящему передали в руку светильник. Райко увидел высокого человека в полном доспехе о-ёрои.
– Я – Тайра-но Корэнака, капитан Правой внешней стражи дворца, потомок принца Такамунэо в четвертом колене, – предпочел заново представиться вошедший. – Необычайно рад, что вы живы и высказываю сожаление по поводу обстоятельств, при которых нам довелось увидеться во второй раз.
– Я Минамото-но Райко… – да, крепко ж его ударили, чуть не сказал «начальник городской стражи».
Господин Корэнака, однако, принял замешательство не то гостя, не то пленника, за медлительность, естественную при кровопотере.
– Оставьте, – сказал он. – Как же мне не знать, за кем меня посылали?
Господин Корэнака присел возле постели, поставил каганец на пол и снял шлем. Райко не смог сдержать смеха.
– Если из повиновения выходит род Минамото, посылают Тайра. Если из повиновения выходят Тайра, посылают Минамото… Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, кто именно отдал вам приказ?
– Не будет. Приказ изволил подписать канцлер Санэёри.
Райко понимал теперь, почему Сэймэй остался в Столице… Кто-то должен был позаботиться о том, чтобы Минамото-но Ёримицу и его вассалам было куда возвращаться.
И чтобы их было кому выслушать.
– Ах, как бы мне хотелось, – мечтательно сказал капитан Тайра, – успеть раньше вас, застать этого Пропойцу в живых и обезглавить самолично! Как отец молодой девушки, я не мог успокоиться, пока этот негодяй был жив!
Райко снова улыбнулся. Прекрасной души человек, этот господин Корэнака! Когда он во главе своих людей ворвался в пещеру, где обескровленный Райко лежал рядом с обезглавленным Пропойцей – ему ни на миг не пришло в голову присвоить подвиг себе и доставить в Столицу две головы заговорщиков вместо одной! Братья Фудзивара умеют хорошо придумывать интриги – но плохо знают своих людей.
– Погодите, – Райко вдруг пришла в голову мысль. – А кто передал приказ непосредственно вам?
– Мой начальник, господин Татибана Сигэнобу, – немного удивленно ответил капитан.
Татибана Сигэнобу – человек Левого Министра… Нет, что-то не ладится. Если за приказом об аресте Райко стоят братья Фудзивара – то как они допустили, чтобы приказ пошел через канцелярию Левого Министра?
Да никак, понял Райко. Приказ исходил не от них. Левый Министр, скорее всего, написал его сам, и передал канцлеру на подпись, скрывая авторство – а тот и подписал, довольный, что удастся разделаться и с опасным союзником-свидетелем, и со слишком назойливым начальником стражи… А господин Татибана Сигэнобу не посмотрел, кому отдает распоряжение. Или наоборот, очень хорошо посмотрел и правильно выбрал. Насквозь честного человека и отца юной девицы.
– Благодарю вас, – снова сказал он.
– Нет, это я вас благодарю, – капитан поклонился Райко. – И если вы окажете мне честь, приняв мою дружбу, я буду благодарен еще больше.
– Это будет честью не для вас, а для меня, – Райко почувствовал слабость, словно его заворачивали в мокрые златотканые одежды, такие тяжелые, что не вздохнуть. – Простите, я… устал.
– Да, конечно, – господин Корэнака поднял шлем и встал. – Прислать сюда вашу храбрую четверку и брата Сэйсё, чтобы он полечил вашу рану?
Значит, Сэйсё для капитана Корэнаки – все еще «брат»… Ну ладно.
– Если вас не затруднит…
– Не затруднит. Я бесконечно вам обязан.
Ушел наконец.
Снова в дверь просунулся юный Ватанабэ. За ним вошли и остальные – Кинтоки, Суэтакэ и Садамицу. Появление «брата Сэйсё» сопровождалось постукиванием черпачка о котелок и запахом мясного навара.
Райко вспомнил пещеру и вареную девичью ногу в лапах Пропойцы… Лучше прикинуться бесчувственным, чтобы не заставили есть.
– Не спешите терять сознание, господин Райко. Вам необходимо выпить не меньше го[78]78
примерно 180 мл.
[Закрыть] мясного навара, раньше я от вас не отстану.
– Меня тошнит от запаха вареного мяса.
– Потерпите. Вам нужно восстановить силы.
– Разве мертвая плоть – не та же грязь?
– Не ханжите мне тут, – Сэйсё села там, где только что сидел Корэнака, достала из котелка черпачок и начала дуть на содержимое. Потом поднесла черпачок Райко и сказала: – В свой час и ваша плоть грязью станет, а теперь – еще рано. Красавчик, подержи-ка своему господину голову.
Садамицу пододвинулся вперед и приподнял голову господина. Навар, полившийся в рот, грел – но не обжигал. Райко ощутил прилив сил, но когда Сэйсё окунула было черпачок в котел второй раз, мотнул головой: не надо. Он боялся, что его сейчас стошнит.
– Нечего, нечего. Все уляжется. Всему место найдется.
Райко видел их всех, как сквозь кисею. Они были ранены тоже – но все легче, чем он. Разве что Цуна, бедный мальчик… У Суэтакэ пропиталась кровью повязка на левом плече, Садамицу как-то странно кривился на правый бок, и даже несокрушимый, казалось бы, Кинтоки изодрал все верхнее платье на перевязку дюжины глубоких порезов.
Райко сделал еще два глотка – и понял, что прилив сил был обманчивым: на самом деле ему смертельно хотелось спать. Уже не потерять сознание – а спать обычным сном, несущим выздоровление.
– Ну, спите, – Сэйсё убрала черпачок в котел и поставила котел перед Кинтоки. – Давайте, молодцы. Вам это тоже необходимо.
– Спасибо, не хочу, – насупился Кинтоки.
– Не блажи, – строго сказала женщина. – Кем ты себя мнишь, дуралей?
– Вы сами знаете, – Кинтоки опустил голову.
– Как с вами, недоверками, трудно, – вздохнула монахиня. – Случайное соединение элементов, которое мы зовем телом, вы принимаете за подлинную сущность. Смотреть на свои руки, на свои ноги и думать «я» – глупо; но много глупее при этом думать «он». Вы были связаны в прежних рождениях и в этом – но что с того? Ты все правильно сказал: отец – тот, кто дал тебе имя. А тот несчастный – всего лишь узник своей кармы.
– Вы это говорите, чтобы утешить меня, – пробормотал Кинтоки.
– Иди ты к… богине, – фыркнул Садамицу. – Если ты так переживаешь из-за того, кем был твой отец по крови, то мне лучше вовсе пойти и утопиться.
– Чего это? – изумился Кинтоки.
– Мой отец был Тайра Масакадо, – сказал Садамицу. – Почтенная Сэйсё, можно немного отвара?
– Нет, погоди… – сказал Урабэ. – Ведь было приказано казнить всех потомков Масакадо мужского пола. Как же ты…?
– Я еще не родился, когда был отдан этот приказ, – пояснил Садамицу между глотками. – Вассалу господина Садамори глянулась наложница Масакадо. Он взял ее беременной, надеясь, что родится девочка – а родился я. Мой названый отец любил мою мать и не стал казнить меня. Он велел объявить, что я девочка, и до семи лет я носил женское платье и жил на женской половине… А потом у наложницы родилась настоящая дочь. Ее записали мальчиком, а через несколько лет, чтобы окончательно запутать дело, меня под ее мужским именем отдали в сыновья к вассалу господина Тада-Мандзю, самураю Усуи. Так что мне по записям – тринадцать лет, а ты, Кинтоки, в хорошей компании.
А что сказать мне? – подумал Райко, – сыну господина Тада-Мандзю?
– Почтенная Сэйсё права, – проговорил он уже почти непослушным языком. – Мы есть то, что мы делаем. С тем, что есть, и с тем, что принесли из прошлых рождений. Ешь, Кинтоки. Ты мой вассал, тебе нужно восстановить силы.
Кинтоки больше не отказывался – выхлебал два черпачка и передал Цуне. Затем лекарственное питье перешло к Урабэ, и тот спокойно пригубил. И то: уложив с десяток человек, трудно сильней испортить себе карму отваром из… а кстати, из кого?
– Не морочьте себе этим голову, – посоветовала Сэйсё. – Есть можно всё, кроме отражения луны в воде. Если вам так уж неймётся, то я скажу: это была змея. Они и на вкус хороши, и больным полезны. Мясо легкое, но плотное, а силы в нем много.
– Змею, наверное, даже святым можно, – задумчиво сказал Цуна.
Райко закрыл глаза – и его унесло тут же.
На следующий день его несли на носилках, а поскольку с отрядом Тайра-но Корэнаки были раненые и девицы, освобожденные из пещеры Пропойцы, двигалась колонна крайне медленно, и, хоть выступили они затемно – только на закате подошли к деревне, где Райко и его люди оставили коней.
Райко уложили в доме старосты и даже отыскали ширму, чтобы отгородить его постель. Четверо самураев пребывали при господине неотлучно, хотя оружия ни ему, ни им так и не вернули.
– Тут я вас, пожалуй, покину, – сказала преподобная Сэйсё, заглянув к Райко попрощаться. – Некоторые из этих несчастных хотят уйти со мной в обитель. Господин Корэнака не возражает.
– Среди них есть дочь старшего конюшего тюнагона Канэиэ?
– Она проследует с вами. Но мы обе были бы крайне благодарны, если бы после свидания с отцом вы и ее отправили ко мне.
Райко кивнул – и Сэйсё исчезла почти тут же, не дав и попрощаться с собой толком.
На другой день бывший начальник городской стражи настоял на том, чтобы въехать в Столицу верхом и в полном доспехе. Пусть его ждет арест, разжалование, ссылка и даже казнь – но он не покажется перед людьми беспомощным и жалким.
День выдался теплым, солнечным. Райко ехал во главе процессии, рядом с господином Корэнакой. Тот не тревожил его расспросами. Он был человек простой, сделанное дело почитал ясным, а заслуги Райко – неоспоримыми. А Райко думал о том, что какой-нибудь доброжелатель, фальшивый – или даже настоящий – мог уже давно отправить гонца к его отцу. И что толку избавлять столицу от разбойника, если она из-за этого сгорит?
Ехать оказалось не так трудно, как думалось поначалу – конь был прекрасно обучен и хорошо слушался узды, почти не требуя управлять ногами. Если пройти весь путь до столицы без особой спешки, но при этом и не мешкая, с двумя-тремя остановками на отдых для женщин и раненых, то как раз к вечеру и успеем. Может быть, подумал Райко, опередим отца – даже если гонец уже послан…
Однако в первой же деревне под столицей вышла непредвиденная заминка: отряд обступили так, что копьеносцам пришлось расталкивать толпу, люди наперебой кланялись и чуть ли не одежды подстилали под копыта коней. Загадка поведения поселян разрешилась быстро: господин Корэнака сразу же после победы над Пропойцей послал нарочного в столицу самым скорым порядком, а тот, останавливаясь для того, чтобы напиться и напоить лошадей, не смог не обронить двух-трех слов.
Пропойца, оказывается, был долгие годы сущим адским наказанием для поселян. И когда они узнали новость от казенного человека, то сперва даже не поверили. Но при виде процессии последние сомнения рассеялись, и радости не было предела. Оно и понятно – в столицу Пропойца только наведывался, да тихо, тайно, в одиночку. А вот окрестные деревни его и его молодцов видали много чаще – и защищаться им было нечем.
Райко и его четверку чествовали как спасителей. Слухи об их столичных подвигах уже успели добраться и сюда. Нашлись и родичи одной из спасенных девушек – однако Райко ожидал от них несколько иного поведения. На девушку смотрели как на выходца с того света. Хотя в определенной степени так оно и было – прежде из пещеры Оэ никто не возвращался.
Надо будет потом проверить, как она, – подумал он.
То же самое повторилось и при въезде в столицу – поклоны, приветствия, чествование, как будто и не было тайного отъезда, почти бегства… Перед воротами Расёмон снова пришлось остановиться: толпу-то копьеносцы могли бы растолкать, но не станешь ведь расталкивать процессию дворцовых чиновников во главе с помощником Левого Министра господином Татибана Сигэнобу?
Райко уже устал удивляться, и сил всех оставалось только на то, чтобы произносить положенные слова. Ему бы радоваться, что все так обернулось, но на сердце было черно.
– Господин Минамото, – зашептал в самое ухо капитан Тайра, – Необходимо спешиться и преклонить колено.
Беспокойство капитана было вполне понятно: он сомневался в том, что Райко сможет хотя бы спешиться. Райко, однако же, смог. И даже колено преклонил. И даже большую часть речи господина помощника Левого Министра выслушал.
А потом просто лишился чувств.
* * *
Очнувшись, Райко долго лежал, глаз не открывая и никак не показывая, что в себя пришел. Ему ничего не хотелось сейчас – лежать бы так, в сумраке внутренних покоев родного дома, узнаваемого даже по запаху. Дать отдых телу и разуму…
Да не вышло. Господин Минамото-но-Мицунака голос понижать не привык.
– Это что такое, болван? Это придворное платье, по-твоему? Этот куцый хвост – шлейф? Да знаешь ли ты, смерд, что государь изволил мне пожаловать четвертый придворный ранг, а сыну – пятый?
Надо же, подумал Райко.
– Не извольте гневаться, сиятельный господин, – послышался голос портного, – но длина шлейфа как раз соответствует четвертому придворному рангу. Извольте сами убе…
Хлоп! Вздумавшего возражать простолюдина прервали ударом веера. Веер – штука легкая, но тяжела рука у господина губернатора Сэтцу…
– Слушать ничего не желаю, а желаю видеть здесь платье, подобающее чиновнику четвертого ранга!
– Но сиятельный господин…
– Немедленно.
Райко попытался встать – но по телу тошнотворная слабость разлилась. Тогда он просто позвал:
– Отец!
Шум раздвигаемых фусума, звук шагов – легких; невысок и легок в кости господин Тада-Мандзю. Райко приподнялся на локте, чтобы приветствовать отца не совсем уж лежа.
– Ну что ты, не вставай, – господин Мицунака сделал жест веером, услужливая девица тут же проскочила у него под рукой, села в изголовье Райко и начала обтирать ему лицо и шею влажной тканью. Сам господин Мицунака устроился справа.
– Набирайся сил, поправляйся. Послезавтра мы должны явиться во дворец – а эти мерзавцы еще платье не сделали.
– Они сделают, отец. Мне люди, разбирающиеся в тонкостях церемониала, обещали проверить и проследить.
И вот это – чистая правда. Обещали.
Отец смотрел на сына, сын – на отца. Снизу вверх, как не смотрел уже четыре года – в шестнадцать он отца перерос. В усах и аккуратной бородке господина Мицунаки прибавилось седых волосков, или Райко лишь показалось так?
– У тебя родился еще один брат, – сказал господин Мицунака. – Я не хотел сообщать письмом.
– Поздравляю, батюшка, – улыбнулся Райко.
– Если боги будут немилостивы ко мне – ты должен будешь стать ему отцом.
– О чем это вы говорите, батюшка? Вы проживете еще долгие годы.
– Иногда все выходит не так, как думается.
Грудь Райко стиснуло беспокойство.
– Я не понимаю вас.
– А что тут понимать? Ты сегодня герой, тебя славит на улицах чернь и воспевают во дворцах приглашенные девки – а что было бы, если б тебя там убили? Твоя голова торчала бы на пике рядом с головой этого дьявола Пропойцы. Как говорится, победитель – опора трона, проигравший – вор вне закона.
– Я полагал, что оно может так обернуться, отец. Но я думал, что раз в столице нахожусь я, это ко мне могут оказаться немилостивыми боги.
Отец посмотрел на него как на дурака. Действительно, дурак. Род мятежника весь подлежал наказанию – и хорошо, если их ждало просто разжалование и ссылка.
Дурак-то дурак… только стены вокруг – бумажные.
– Отец, не изволите ли вы… состоять в переписке с господином Левым Министром?
– А кто, по-твоему, устроил мне должность Правого конюшего? – усы господина Мицунаки приподнялись в улыбке. – Ах, надавать бы тебе по шее за то, как ты испортил ему жизнь. Радуйся, что ранен, а то непременно я бы тебе накостылял.
– Пятым рангом я обязан ему же?
– Нет, – покачал головой господин Мицунака. – Пятый ранг и должность лейтенанта Ближней охраны тебе присвоены по ходатайству императрицы-матери. Чем это ты ей так услужил?
– Не знаю, отец… – Райко полагал, что это благодеяние излилось на него из другого источника. – А ошибиться не хотел бы. В любом случае, наверняка скоро придет в гости человек, который может это объяснить. Ну, или письмо принесет хотя бы…
– А зачем тебя зовут во дворец – ты также не знаешь? – господин Мицунака достал из рукава ароматную бумагу цвета мурасаки.[79]79
Лиловый
[Закрыть]
Райко вчитался – знаки поплыли у него перед глазами. Это было приглашение на аудиенцию у государя, написанное женской рукой.
– И кстати, – на свет появился еще один листок, на сей раз белый. – Кто это тебе пишет любовные письма?
Райко с великим почтением сложил лиловый лист и вернул отцу – а белый развернул с трепещущим сердцем.
Райко улыбнулся и попросил прислужницу подать письменный прибор. Нечасто бывало, чтобы ответные строчки пришли к нему сразу – но сегодня они словно родились на кончике кисти сами собой:
Травой «смятенье сердца»
Ткань рукавов моих
Окрасить я готов…[81]81
«Синобугуса», «смятенье сердца» – трава, которую традиционно использовали при окраске тканей. Ответ Райко построен на игре слов: «иро», «цвет» означает одновременно и «любовь, влечение». Иероглиф, которым записывается это слово, первоначально изображал любовное соитие. «Окрасить одежду» (или рукава) – традиционная поэтическая метафора признания в любви.
[Закрыть]
– Ну, раз ты взялся сочинять любовные вирши, – хмыкнул господин Тада-Мандзю, – то о здоровье твоем я не беспокоюсь. А кто она, кстати?
