Текст книги "Война - дело молодых (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

  – Ещё что?

  – Если я попрошу... ты сделаешь?

  – Ты говори, говори... – В его голосе всё ещё звучала усмешка.

  пилите, Шура, пилите

  Она прямо взглянула ему в лицо:

  – Я хочу – человека. Не зверя.

  с Богом, ура! кипящее море под нами

  – Я хочу, чтобы ты совершил хадж (паломничество в Мекку).

  – Че-го? – Ахмад наконец растерялся. – ...Что, прямо сейчас?

  уж послала, так послала

  – Можно завтра, – она закрыла глаза, снова пытаясь уйти от его взгляда. – Когда ты вернёшься... тогда я соглашусь. Чтобы всё было... по-человечески.

  – Поклянись! – потребовал он хрипло.

  – Честное слово. – Сердце глухо бухало.

  клянусь своей треуголкой

  нет, своей бородой

  нет, его бородой

  Она затаила дыхание.

  – Посмотри на меня, – попросил он вдруг очень тихо.

  Она отчаянно замотала головой и поняла, что он опять усмехается.

  – Гур ду вай. До встречи.

  Дверь хлопнула, и тогда, наконец, она осела прямо на пол.

  до свиданья, мой любимый город

  я почти попала

  бисмиллахIи ррохьмани ррохьийм

  * * *

  "На пороге райских кущей гурия стоит, как страж.

  – Отвечай, сюда идущий, ты, мне кажется, не наш.

  Правда ль, ты Аллаха воин и пророка верный друг?

  Правда ль, рая ты достоин по достоинству заслуг?

  Если ты герой по праву, смело раны мне открой.

  И твою признаю славу и впущу тебя, герой.

  Если ты Аллаха воин и пророка верный друг.

  Значит, рая ты достоин по достоинству заслуг.

  – Распахни врата пошире, не глумись над пришлецом.

  Человеком был я в мире, это значит – был борцом.

  Ведь я был Аллаха воин и пророка верный друг.

  Что ж, я рая не достоин по достоинству заслуг?

  Посмотри на эти раны, взором светлым в них прочтёшь

  Не любовных снов обманы, не вседневной жизни ложь.

  Ведь я был Аллаха воин и пророка верный друг.

  Что ж, я рая не достоин по достоинству заслуг?"

  (Билал АЛКАНОВ)

  * * *

  – И что, он так просто взял и ушёл? – Бек переглянулся с Гелани.

  – Да, так вот сразу и пошёл! Лесом! – огрызнулась она. – Вы мне что, не верите?

  – Талгатовна, да ты врёшь, как дышишь!

  – Ну спасибо, сан ваш!

  – Ну, сочиняешь... – Бек присел перед ней, испытующе заглядывая в лицо.

  – Лиска, правду скажи, – вмешался Гелани. – Не бойся.

  ехал кактус на окне

  вёл собачку на ремне

  а старушка в это время мыла Ваню на коне

  Она взяла со стола чашку, повертела её в руках и шваркнула в стену. Постояла над грудой осколков, присела, начала их собирать.

  – Оборзели вы совсем, вежарий... Ой! – Она сунула в рот порезанный палец. – Чтоб вам...

  – Сама виновата, – буркнул Бек угрюмо. – Нет, Лиска, честно? Ничего не было? Он тебя не тронул? Или ты его выгораживаешь?

  – Ничего не было! Святой истинный крест! – заорала она, вскакивая. – Разрази меня Господь! Чтоб меня приподняло и грохнуло! Нох Пайхамарор! Пророком Ноем клянусь!

  не влезай – убьёт

  Бек поймал её за руку, и она затихла, шмыгая носом.

  – Так когда он сказал, вернётся за ответом? – спросил Бек наконец.

  – Через год, – отозвалась она шёпотом.

  И почувствовала, что они опять переглянулись над её головой, – здоровые стали, черти, однако...

  Снаружи прогудела машина. Она посмотрела в окно – массивные ворота открывались.

  добро пожаловать или посторонним вэ

  – Ох, хорошо, что он вчера не приехал! – пробормотал Бек.

  – ИншаАллах! – откликнулась она, поспешно хватая веник.

  – Следы заметаем? – весело спросил Тимурханов с порога. – Салам! Что плохого?

  – Добрый вы человек, Беслан Алиевич, – с чувством сказала она. – Буьйса дика, здравствуйте, всё просто замечательно!

  – Что-то слабо верится... – Тот, не спеша, оглядел всех троих.

  – Чуткий вы наш... – Она снова начала закипать, и Бек почти незаметно ткнул её локтем. Почти.

  Беслан поднял брови:

  – А ведь проверю...

  – Да всё прекрасно! – она еле сдерживалась, чтобы не заскрипеть зубами. – Святой истинный крест! Чтоб мне пусто было!

  Мальчишки опять переглянулись и одновременно продекламировали:

  – Нох Пайхамарор!

  И грохнули.

  Тимурханов внимательно посмотрел на неё.

  – Это у них переходный возраст, передача «Играй, гормон!» называется! – Она от души шлёпнула обоих веником по тощим задам. – Идите отсюда! Не видите, подметаю!

  – А мы думали, ты полетать решила... – еле выговорил Бек, тихо корчась.

  яду мне, яду

  в чай подсыплю засранцам

  Не выдержав, она бросила веник и тоже расхохоталась.

  весело лететь ласточке над золотым проводом

  восемь тысяч вольт под каждым крылом

  * * *

  12.08.02

  Поскольку имя «Ахмад» периодически всплывает в моих письмах, ты теперь меня и треплешь, как Тузик – грелку? Совесть имей!

  Не заставляй меня вспоминать (как он заставляет), что я – отнюдь не существо без пола и возраста, коим обязана здесь являться или хотя бы казаться. Ах, пардон, уточняю: существо без пола, но в возрасте – крайне преклонном, практически Мафусаиловом.

  Да-да, ты сейчас с упорством, достойным лучшего применения, начнёшь допытываться: а что, собственно, скрывается под этой маской черепахи Тортиллы?

  Отнюдь не Мальвина, моя дорогая!

  Ай, ладно, тебе не могу морочить голову – я ему дала слово, и слово это сдержу. Если через год он будет жив и обо мне ещё вспомнит. А он вспомнит, знаю. Не знаю только, почему.

  Нет, опять кривлю душой, – знаю. Потому что со мной уже было так. Кто-то с небес ткнул в нас пальцем: ты и ты – выйти из строя! И теперь уже ничего не попишешь, ничего не изменишь... придётся выходить...

  Что, испугалась? Ха-ха... Ты бы знала, как я боюсь.

  * * *

  Она по привычке посчитала про себя до десяти.

  И обратно.

  Бесполезно. И считать бесполезно, и спорить.

  И почему они вчера не покинули героическую столицу нашей Родины, куда их, иначе не скажешь, Бес завёз? Потому что Бек, видите ли, еще не был на Горбушке!

  Ну, а сегодня, когда они направились было на пресловутую Горбушку, уже на выходе из гостиницы их поймала охрана Тимурханова – этих ребят она не знала, а то бы удалось улизнуть... а потом подоспел САМ, которому позвонили из «Мемориала» с оглушительной новостью...

  Видите ли, её внесли в списки на встречу правозащитников с президентом Эр-Фэ! Еще месяц назад внесли!

  Только почему-то никто не удосужился предупредить её об этом раньше... чтобы можно было вовремя смыться...

  Она снова взглянула на часы. До исторического события – четыре часа.

  мне осталась одна забава – пальцы в рот да весёлый свист

  – Это бессмысленно, – процедила она в очередной раз. – Я не хочу! Не хо-чу!

  – Талгатовна, – терпеливо отозвался Бек, – не гони волну. Это же Кремль! Тебя же по телевизору покажут!

  Тимурханов не то что не отозвался – даже не соизволил оглянуться.

  врач сказал – в морг, значит – в морг

  чего надрываться-то?

  – Меня уже показывали по телевизору! Два раза! – Не надрываться было свыше её сил.

  – Конечно, конечно... В программе «Криминальная Россия». – Тимурханов всё-таки обернулся. С обычной своей улыбочкой.

  расслабься, дорогая, и получай удовольствие

  – Талгатовна, ладно, завязывай дуться! Лопнешь... Приехали уже. – Бек без всяких церемоний потащил её за локоть наружу.

  Она еле удержалась, чтобы не хлопнуть с размаху дверцей дорогущей машины. Из другой такой же элегантной машины – «сааб»? «порше»? «феррари»? «хрен-знает»? – вышел человек, подъехавший к гостинице вместе с Тимурхановым... кажется, Руслан, фамилию она не разобрала, было не до этого... но и машину, и костюм – «Хьюго Босс»? «Ив Сен-Лоран»? «Фиг-Поймёшь»?.. – он явно не из гуманитарки достал.

  еще один нохча московского разлива... индеец с тротуара, ёлки

  Он тоже улыбался, как и Тимурханов. И Бек. И охранник.

  Она подняла глаза – вывеска Дома моды нагло сияла над головой, ярче мутного столичного солнца, название начиналось, насколько она могла разобрать французское слово, как-то на «Жак».

  Ширак, не иначе

  Малхаз с водительского сиденья улыбался хотя бы сочувственно.

  – Талгатовна, осталось три часа пятьдесят минут! Шевели копытцами! Щас мы тебя прилично оденем... – Бек прямо-таки ловил кайф от происходящего.

  Она уцепилась за дверцу Малхаза, как утопающий за соломинку.

  – Не пойду! Слышите?!

  русский бунт, бессмысленный и беспощадный

  Наконец-то они хотя бы перестали ухмыляться и возмутились. Закусив губу, она молча просунула руку в приоткрытую дверцу, надавила на сигнал, машина взвыла, обрывая их возмущение. Зато её возмущение трансформировалось в ледяное бешенство.

  – Прилично оденем?! А примерка? Заткнись, Бек! Вы... вы меня сюда вытащили... а у меня, между прочим, колготки драные! Потому что юбка длинная! Я сказала – заткнись! И футболка под свитером! А лифчика у меня вообще нет! Потому что я его не ношу! И... и здесь нужен ещё макияж! И маникюр! И причёска! Вы хоть понимаете, как всякие... фифы на меня тут будут смотреть?!

  эх, яблочко, да куды котишься?

  Глаза у всех без исключения её спутников стали одинаковыми – круглыми.

  Как ни странно, первым из всех опомнился Руслан.

  – Здесь всё есть, – тихо сказал он. – Всё, вами перечисленное. – И протянул ей руку, приглашая подняться по ступеням.

  Двери на фотоэлементах раздвинулись сами.

  фильм «Красотка», серия третья, заключительная

  Мимо ухоженных и выхоленных дам... мимо сверкающих стеклянных витрин с дюжинами красиво упакованных баночек и бутылочек... мимо отголосков чьей-то болтовни и взрывов весёлого смеха...

  Она быстро опустила руки, по привычке скрещённые на груди, чувствуя себя не то зверьком в зоопарке, не то клоуном в цирке:

  – Минуточку внимания, дамы... и господа!

  До невозможности стильный и субтильный стилист, – а по-человечески, парикмахер, – весь в цепочках и косичках, скорее всего, был геем, но к категории дам всё равно не относился.

  – Я только что из Грозного... и хочу сразу предупредить, что весь свой запас терпения я уже израсходовала на...

  баранов

  – ...джентльменов, которые дожидаются в холле. Джентльмены возжелали, чтобы я достойно выглядела на... телеэкранах. Я этого не желаю, но... с ними трудно спорить. Итак...

  Речь явно удавалась. Правда, глаза у вышколенного персонала Дома моды «Жак-как-там-его» тоже несколько округлились.

  – Мне хочется... пардон, не хочется, но придётся.... выглядеть строго, но элегантно. Нет, только не брюки. Платье или костюм. Длина? До колена, не выше. Цвет... любой неяркий, на ваш выбор. Мишуры вообще не надо, я не ёлка... Бельё. Размер... единица. Колготки... двойка, тёмные и без лайкры. Да, и стрижка. И макияж, и маникюр. И через два с половиной часа мне надо быть внизу. Да, и сумочку в тон. И туфли тоже... Сумма? Чем больше – тем лучше!

  не потерррплю!

  разорррю!

  да здравствует великая русская литература вообще, и Салтыков-Щедрин Эм-Е в частности!

  Осталось только пережить эти два с половиной часа.

  Ладно, и не такое переживали...

  Очутившись в просторной кабинке со стенками, отделанными черной кожей и серебром, она наконец облегчённо закрыла глаза. Её влажных волос нежно касалась щётка, кожу на лице, намазанную чем-то зелёным, слегка пощипывало, а кто и что делал с её руками, ей и видеть не хотелось.

  – Простите... – Вот чего до смерти хотелось парикмахеру, так это поговорить. – Вам необходимо сменить шампунь, ваши волосы несколько... м-м-м-м.... пересушены. Каким шампунем вы пользуетесь?

  – Последние восемь месяцев – каким придётся, – ответила она кротко. – А до этого три месяца – хозяйственным мылом.

  Парикмахер поперхнулся и смолк. Она снова прикрыла глаза.

  ..."Красотка" однозначно

  шляпы только не хватает

  Она тихо прыснула, разглядывая себя в огромном, до потолка, зеркале. К платью бутылочно-зелёного цвета без рукавов прилагался короткий терракотовый пиджачок и длинная серебряная цепочка с жемчужинами... и оно было... Оно БЫЛО. И она в нём именно что БЫЛА.

  А на голове полыхал костёр из почти красных и совсем золотых прядей.

  И глаза полыхали.

  лучшее в мире привидение с мотором... дикое, но симпатишное

  Она порывисто обернулась к парикмахеру и поцеловала его в круглую щёку.

  Холёные фифы-модистки почему-то захлопали в ладоши, и она вдруг увидела, что они – совсем ещё девчонки.

  – Вы.... Вы правда из Грозного? – неловко спросил парикмахер, вертя в руках фен. Только сейчас она разглядела у него на лацкане бейджик – «Жан». Женя, наверное...

  – Правда...

  Она медленно спускалась по лестнице, не чуя ног, позади охранник нёс пакет с её старыми вещами.

  так, походочка от бедра

  первый пошёл, второй пошёл

  парашютики не забываем, не забываем

  А джентльмены на полукруглом красном диване в холле даже не соизволили встать, хотя каждый из них, – и Бек тоже! – проводил её оценивающим взглядом. И, только остановившись у стеклянной двери, она вдруг сообразила, что они её просто-напросто не узнали...

  Первым почему-то поднялся Руслан.

  – Надеюсь, я вас разорила, Беслан Алиевич! – надменно бросила она через плечо, прошествовав в предупредительно распахнутую охранником дверь.

  долго ли мука сия, протопоп, будет?

  Марковна, до самыя до смерти!

  добро, Петрович, ино ещё побредём...

  И опять, в который уже раз за сегодняшний безумный день она смотрела на себя в зеркало.

  свет мой, зеркальце, скажи

  Амина притихла за спиной, выплеснув восторги.

  До исторической встречи оставалось... пятьдесят три минуты.

  Она еще раз проглядела документы, которые собиралась положить в стильную до отвращения сумочку.

  «В январе похищено людей – 64, из них освобождены или выкуплены – 20, из них найдены убитыми (почти всегда со следами пыток) – 12, исчезли бесследно – 32. В марте... похищено – 20... исчезли – 10... в июне... найдены убитыми – 33... исчезли 27...»

  да всю правду доложи

  Нетерпеливо залился трелью гостиничный телефон.

  – Лиска, ждут ведь... – нерешительно сказала Амина за спиной.

  – Есть у тебя смывка для макияжа? И юбка тёмная?

  Теперь надрывался и мобильник.

  Она затянула чёрный платок потуже. По крайней мере, теперь можно стало хотя бы узнать себя в зеркале...

  И ожидавшие её внизу поднялись разом.

  Молча.

  скоро рассвет

  выхода нет

  ключ поверни и полетели

  нужно писать в чью-то тетрадь

  кровью, как в метрополитене

  выхода нет

  * * *

  "Мы, одурманенные ужасом террора, смахивающего на провокацию, и пропагандой телеканалов, вдруг ставших так подозрительно дружными... Мы, готовые благословить любую жестокость, любое насилие... Мы, со смешанным чувством стыда и неприязни отворачивающиеся от всего, что напоминает нам о боли и грязи войны...

  Неужели это правда, неужели я действительно вижу всё это? Неужели и впрямь мы столь дружно копаем себе выгребную яму взаимной ненависти и наследуемой через поколения кровной мести? Неужели даже детям, их детям мы отказываем в сочувствии, не желая посмотреть в лицо той беде, в которую они попали не по своей вине? Неужели даже ради собственных детей мы не можем побороть свой животный страх?"

  (Владислав НОВИКОВ)

  * * *

  Возвращаясь, она постаралась пошире растянуть улыбку под их настороженными взглядами.

  – А чего это ты одна оттуда вышла? Где все? – осторожно осведомился Бек, открывая перед ней дверцу машины.

  Она покачала головой:

  – Подожди. Давайте постоим, воздухом подышим... Не каждый же день в Кремле...

  Они быстро переглянулись.

  – Да всё в порядке, – поспешно сказала она. – Я просто... ну... раньше ушла.

  – Та-ак... – протянул Тимурханов.

  не убивай меня, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь

  – Всё в порядке, Беслан Алиевич, честно! Мне... нехорошо стало, почти сразу... и я...

  Она потёрла лоб. Ладони опять вспотели, как там, за огромным, как аэродром, столом, под прицелом любезных улыбок и телекамер.

  – Вышла я, в общем, оттуда. В сортире просидела. – Она глубоко вздохнула. – Ждала, пока замочат.

  – Смешно... – оценил Беслан, не сводя с неё внимательных глаз.

  так оставим мирские дела, и все уедем в Тибет

  ходить из Непала в Сикким загадочной горной тропой

  – Фарс это всё, понимаете? – сказала она дрогнувшим голосом. – Не обессудьте. И простите.

  – За что? – Тимурханов вытащил сигареты. Явно не в первый раз.

  – За платье, – пробормотала она чуть слышно.

  – Бес, а ведь обижает... – неожиданно улыбнулся Руслан.

  – Да не то слово! – Тимурханов развёл руками. – И заметь – постоянно, сколько её знаю!

  Она заморгала.

  Бек фыркнул.

  – А давайте найдём этому замечательному платью замечательное применение! – весело продолжал Руслан. – Сейчас вы его снова наденете, и мы все поедем развеяться... м-м... в ночной клуб, к примеру! Есть очень приличные.

  – Там у них ночные клабы, до утра, едрёна вошь... Группа «Любэ»! – быстро уточнила она, наступая Беку на ногу. – Нет, баркал, я лучше в гостиницу.

  – А ресторан? Китайский, например? – не отставал Руслан.

  орешек твёрд, но всё же

  мы не привыкли отступать

  нам расколоть его поможет

  киножурнал «Хочу всё знать»

  Она прикусила губу, удерживая цитату и смех.

  – В ресторане у меня полчаса уйдёт на то, чтоб понять, что лежит в тарелке, и ещё полчаса – чтоб понять, чем это нужно есть... Нет, спасибо, я...

  – Лучше в гостиницу?.. – закончил Руслан со вздохом. – Простите, а как же вы обычно отдыхаете?

  как вы расслабляетесь?

  а я не напрягаюсь!

  – Пузом на ковре с книжкой в руках, – хмыкнул Бек, явно разочарованный в лучших чувствах. – Бертрис Смолл какая-нибудь. «Тайны гаре...» Талгатовна, блин, ну больно же!

  – Тайны чего-чего? – Беслан даже сигарету отбросил.

  – Ничего! – буркнула она свирепо. – Исчезнувших цивилизаций! Атлантида там, инки, то, сё...

  Бек поперхнулся и закашлялся.

  – Понятно. Ну, книжные магазины сейчас, к сожалению, уже закрылись... – Руслан тоже покусывал губы. – А в казино вы были когда-нибудь?

  – Н-нет...

  – А хотелось бы?

  Она нерешительно оглянулась на Тимурханова.

  У Бека загорелись глаза.

  – Я вообще-то везучая... – пробормотала она. – И азартная. Я вообще, наверное, играть люблю... Я однажды даже выиграла! Много! Давно, правда...

  – Серьёзно? – заинтересовался Руслан.

  – Ну да. В «Спринт». Двадцать пять рублей... Вы что?..

  Казалось, все кремлёвские пернатые взвились в небо от их хохота.

  Вспыхнув, она мельком заметила, как, наклонившись к Тимурханову, Руслан что-то быстро и тихо спросил. Так же быстро взглянув на неё, Тимурханов покачал головой.

  – Садись! – оборвав смех, Бек шагнул к ней и почти затолкал в машину.

  – Чего ты? – Она растерялась.

  Лицо у него вдруг стало таким же, как при их первой встрече – будто выхваченный нож.

  ты пошто боярыню обидел, смерд?!

  – Сан ваш... – она протянула руку, не решаясь коснуться его руки. – Что ты? Не хочешь – не поедем...

  – Лиска... Это будет его казино, – сузив глаза, он кивком указал на Руслана, всё еще тихо беседующего с Тимурхановым. – Ты, правда... выиграй, сколько сможешь. Ты же можешь!

  Она ошарашенно поглядела на него:

  – Что он сказал? Про меня? Что?

  – Неважно.

  – Бек!

  – Спросил Беса, его ли ты баба, – процедил тот, снова полоснув Руслана взглядом. – Яьсса хIума (пустое место).

  кто-то любит пиво, кто-то сны

  а кто-то давно уже на облаках

  каждый хочет что-то найти:

  мужчины – в юбках, женщины – в деньгах

  * * *

  «Как бы ни было больно, мы должны знать: все, что происходит, происходит по воле Аллаха, а значит, мы не должны гневить его своими причитаниями. Все эти неврозы и депрессии, психологическая реабилитация и прочая пурга – не наш удел. Мы, смеясь, должны встречать испытания, которые выпадают на нашу долю. Этот мир – всего лишь сон, который глупые кафиры принимают за истинную жизнь. Этот мир – всего лишь проверка нашей стойкости и силы духа...»

  (ЛАМРО)

  * * *

  – Красное-чёрное? Всё на красное!

  а ты катись, колесо

  Она снова скрестила руки на груди, потёрла ладонями локти, безотрывно глядя на рулетку, больше не замечая обращённых к себе любопытных лиц.

  Чёт – нечёт? Всё на чёт!

  Гора фишек перед нею стремительно росла.

  всё те же знакомые люди

  всё те же портреты на фоне

  а мне хочется новых прелюдий

  хочется новых симфоний

  Зеро – двойной зеро? Всё на двойной зеро!

  Шагнув прочь, она подошла к столу охраны. Молча скинула с шеи серебро, с ног – туфли, терракотовый пиджачок – с плеч... кто-то сзади тихо присвистнул. Вернулась к рулетке.

  Красное – чёрное? Всё на чёрное!

  хочется выпить по двести

  с любым случайным прохожим

  а в сводках последних известий

  всё те же знакомые рожи

  Краем глаза она подметила, как Руслан что-то быстро сказал охранникам, искоса глянув на её босые ступни, помимо воли блаженно зарывшиеся в лохматый ворс ковра. А потом всё ушло. Снова осталось только колесо.

  а ты катись, колесо, катись отсюда

  Чёт – нечёт? Всё на нечёт!

  ты катись, колесо, катись отсюда

  и всё

  Колесо опять завертелось в кольце лампочек, чёрный и красный цвет слились.

  Мир покачнулся и накренился.

  катись отсюда

  и всё!

  – Бек!

  Горячая ладонь сжала её похолодевшие пальцы:

  – Лиска, что?

  – Всё. Пошли отсюда. Развеялись, на фиг...

  Бек кивнул на поблескивающую груду фишек.

  Она затрясла головой:

  – Нет-нет!

  Голова опять закружилась, она уцепилась за Бека. Руслан попытался подхватить её под другой локоть, она отпрянула.

  – Валлахи, да что с тобой? – Тимурханов силой повернул её к себе. – Вот, выпей. Ну же!

  Ледяная сладость в высоком бокале маскировала убойную крепость. Но, как ни странно, стремительный бег колеса в мозгу замедлился... замедлился... прервался...

  Красное – чёрное?..

  Пачки денег на красном подносе вместо горы фишек.

  Она отодвинула поднос.

  – Я этих денег не возьму. Простите, Руслан.

  – Я их тоже не возьму, – отрезал тот.

  – Тогда в Дом ребёнка отдайте. В Антивоенный комитет отнесите. В «Новую газету», – она поспешно схватила пиджак, обулась, чуть поморщившись – отекли всё-таки ноги. – Буьса дика хила (доброй ночи)...

  – Да какой доброй ночи? – пробормотал Бек. – Доброе утро уже!

  Действительно, небо на востоке светлело, каблуки скользили по влажным мраморным ступеням. Отстранив Бека, Тимурханов крепко взял её под руку.

  – Инда взопрели озимые, – вдруг продекламировала она. Коктейль, однако, был ого-го. – Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку...

  – Что-что? – Тимурханов нахмурился.

  – Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился... ой, мама дорогая... пардон, это Ильф и Петров, «Золотой телёнок»... ну не смейтесь, сами же дали мне это пойло и ещё смеётесь...

  наконец-то попёр классический репертуар

  а то взялась, видите ли, Маргариту из себя корчить

  птица Говорун аттличается умом и сообразительностью

  аттличается умом

  аттличается сообразительностью

  * * *

  "Была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности, – не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это – чечены...

  Я бы сказал, что изо всех спецпереселенцев единственные чечены проявили себя зеками по духу. После того как их однажды предательски сдернули с места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли – низкие, темные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай. И такое же было все их ссыльное хозяйство – на один этот день, этот месяц, этот год, безо всякого скопа, запаса, дальнего умысла... Проходили годы – и так же ничего у них не было, как и вначале. Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться начальству – но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны..."

  (Александр СОЛЖЕНИЦЫН)

  * * *

  – Талгатовна, эй! Не спи, замёрзнешь! Вид ярко окрашенных уток, десять букв! Вторая "а", последняя "а".

  – Ярко окрашенных? Мандаринка, что ли?

  – Точно! А вот... отрасль языкознания, изучающая географические названия... Третья "п", длинное, как не знаю что...

  – Проверь: топонимика...

  – Ага! А вот... денежная единица Камеруна... раз, два... семь букв!

  – Да отвали же ты, Бек! Голова болит... Я тебе что, «Поле чудес», что ли?

  – Точно, шла б ты к Якубовичу, Талгатовна, миллионершей станешь! А голова болит – так пить меньше надо было вчера... Да, а Камерун – это где?

  – В Африке Камерун! Последний раз говорю – дай посидеть спокойно! Я из-за тебя полчаса одну и ту же страницу читаю!

  – Ох, ну надо же, одну страницу она полчаса читает! «Виконт раскрыл объятия, и графиня прильнула к его какой-то там груди»? А, вспомнил: «К его могучей груди»! Он что, качок, что ли, был, виконт этот? Как Шварц?

  – Бек, да ты офигел! Как тебе не стыдно мои книжки хватать?!

  – А тебе не стыдно такую фигню читать? Алелай, ненасытные губы и пушистые усы!.. Или пушистые губы и ненасытные усы? Блин, забыл...

  – Ну всё, держись, сам напросился...

  – ... Валлахи, что тут у вас?

  – Простите, Беслан Алиевич! Мы нечаянно...

  – Ну-ну... Я иной раз думаю – надо бы у тебя паспорт отобрать, как у несовершеннолетней... Что, домой-то когда поедем?

  – А что... уже можно?

  – Хоть завтра. Вообще Руслан мне звонил, про тебя спрашивал...

  – Ой, а сегодня можно уехать, а?

  – Не понравился, что ли? Ладно, ладно, не дуйтесь, шучу... Только учтите, в Грозный сразу не повезу.

  туда ехали – за ними гнались

  обратно едут – за ними гонятся

  какая интересная у людей жизнь

  * * *

  16.09.02

  Ну вот, мы и вернулись, наконец, домой. Представляешь, мне уже даже не странно говорить: «домой»...

  До Грозного, правда, мы ещё не доехали, задержались у родных Беса. Не знаю уж, какого они мнения о том, что он меня повсюду за собой таскает... пускай не одну, конечно, а с пацанами. Что касается меня, то я сейчас отношусь к нему просто как... м-м-м... ну, как к дядюшке, например. Мой дядя самых честных... хм... грабил... ой! Правил, конечно же, правил... Редактор он был, наверное, дядя этот...

  Ладно. Теперь серьёзно. Христом-Богом молю – перестань ты меня в каждом письме пытать, как Торквемада! Я не хочу об этом говорить. Нет, не так. Я боюсь, я страшно боюсь даже думать про свои, как ты их называешь, «паранормальные способности»! Пара... ага. Гнедых. Запряжённых зарёю.

  Я и с пацанами ничего не обсуждаю, хотя они единственные, кто здесь об этом знает. Они меня и прикрывают, само собой. Большой секрет для маленькой такой компании...

  Я не знаю, откуда ЭТО взялось, и кем на самом деле дано. Это существует как бы отдельно от меня. То есть вот она, старая добрая я, верчусь, как всегда, делаю всё, что всегда... и вдруг приходит кто-то и просит меня... и тогда я иду за ним... и...

  И.

  Прости, не могу я про это рассказывать. Встретимся, тогда...

  В конце концов, смогу же я когда-нибудь к тебе выбраться...

  А пока что попытаюсь хотя бы отправить это письмо.

  * * *

  Проклятущий Интернет всё время рвался – под издевательский щебет модема.

  Шел третий час ночи, пора уже было бросать бессмысленное занятие, а ведь так хотелось поработать... Но выделенной линии, к сожалению, в сельском доме Тимурханова не было.

  ты не в Чикаго, моя дорогая

  Чья-то рука сзади безжалостно сгребла в горсть её волосы, не позволяя повернуть голову.

  Тихий голос бесстрастно сказал прямо ей в ухо:

  – Будешь орать – убью всех, кто прибежит.

  – Я н-не буду, – с трудом выговорила она.

  – Выключай тут всё. Свет погаси. Пошли.

  – Куда?

  Она охнула от резкой боли, пронзившей голову.

  что это было, Майк? это же «Беда», сэр!

  Господи, только бы никто не проснулся и не вышел!

  Никто не проснулся и не вышел.

  На ней был только вельветовый халат и враз промокшие тапочки, и, несколько раз поскользнувшись на волглой осенней траве, она ободрала коленки и ладонь. Человек за её спиной всякий раз останавливался и терпеливо ждал, пока она поднимется. Она так и не смогла толком разглядеть его – только высокий темный силуэт без лица.

  почему он один?

  Село осталось далеко позади.

  – Вы думаете, что за меня дадут выкуп? – спросила она, собравшись с духом. Но ответа не получила и продолжила: – Навряд ли. А если вы хотите меня на кого-нибудь обменять...

  – Заткнись.

  Мороз пробрал её спину между лопаток от этого спокойного голоса, а не от утренней сырости.

  Начало светать.

  Он наконец остановился.

  – Скажите наконец, что вы хотите? – сказала она устало. – Всё-таки выкуп? Почему вы считаете, что за меня будут платить? Я здесь никто...

  В глазах вспыхнули все звезды сразу, правая скула онемела, как от местного наркоза. Она машинально потрогала щёку.

  – Я сказал – заткнись. – Голос был по-прежнему бесстрастным. – Будешь говорить, когда спрошу.

  – Тогда спрашивайте!

  Ещё один удар, и она уперлась спиной в скрюченную иву. Во рту появился металлический привкус.

  – Никто тебя не учит, видно, – в голосе появилась тень сожаления.

  Он вскинул руку, – она попробовала попятиться, – и стащил с головы лыжную шапочку, заменявшую ему маску.

  звери задрожали, в обморок упали

  Это лицо она только что видела на одном из «тех», «сепаратистских», сайтов.

  волки от испуга скушали друг друга

  Она окончательно перестала что-либо соображать. В голове закрутилась идиотская фраза из сентиментальных романов: «Пусть всё это окажется сном».

  параллельно пути чёрный спутник летит

  он нас утешит, спасёт, он нам покой принесёт

  Она беспомощно оглядела мокрые ивовые кусты вокруг, камни под ногами, и вдруг ясно поняла, что на этой неласковой чужой земле, здесь и сейчас, ей и придётся умереть.

  – Ты действительно лечишь?

  Она непонимающе поглядела на него.

  – Мне сказали, что ты... лечишь, – повторил он, чуть замявшись, теперь с тенью... раздражения? неловкости?

  я лечу?

  лечу

  улечу

  – Ты что, оглохла? – он повысил голос, и она передёрнулась.

  Нахлынула слепящая ярость, и вдруг стало жарко.

  – Нет! Я не оглохла! И лечить вас не буду! Застрелите меня, и закончим с этим!

  – Что, не боишься умереть? – Голос его опять стал бесстрастным. – Но умирать-то можно по-разному.

  – Знаю! Я уже год здесь! И я не боюсь, понимаете? Я... – Она осеклась.

  Что-то вокруг неё, внутри неё ждало. Ждало, затаившись. Потайная пружина дрогнула, начиная раскручиваться.

  В небе глухо рокотнуло, и заколотилось сердце.

  – Простите. – Она подняла голову, прямо глядя ему в глаза. – Я забыла, что я должна. Я сделаю то, что должна...

  хоть чучелом, хоть тушкой

  – ...а вы делайте то, что вы должны.

  Мир вокруг ждал... ждал её.

  – Разожгите костер, – сказала она тихо.

  Он ещё постоял, потом кивнул, сдвинув автомат на спину. Она отвернулась, сняла обувь. Босые ступни сперва загорелись от холода и влаги, потом враз онемели, почти не чувствуя ни мелких острых камешков, ни сучьев.

  Что-то надвигалось.

  Маленький костёр задымил, разгораясь.

  Голова стала лёгкой, как воздушный шарик, сердце колотилось всё быстрее, что-то подступало всё ближе и ближе.