Текст книги "Война - дело молодых (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

  – Ну, ты вообще, Лиска...

  – Я... п-просто мультики люблю... – Она решительно шагнула на дорогу. – Сейчас начнётся следующий сеанс... П-по вашим заявкам... Называется – Бобик в гостях у Барбоса...

  Зара зажала себе рот ладонью. Огромные глаза её были полны смеха и ужаса.

  мне нравятся птички и рыбки

  весёлая трель ручейка

  и я не могу без улыбки

  глядеть на полёт мотылька

  – Де дика хуълда шун (добрый день)! – обратилась она к старшему из шагнувших им навстречу охранников. – Мне нужно поговорить с вашим... хозяином.

  – Диканц яхийл (день добрый), – после паузы отозвался тот стандартным ответом, переглянувшись с остальными. – Хьо нохчи юй (ты чеченка)?

  – Со нохчи яц, гIазкхи ю... (я не чеченка, я русская) – машинально пробормотала она скороговорку, которой вечность назад учил её Бек.

  Нет, не так.

  но ты должна сказать – со нохчи юй, поняла?

  Прищурившись, старший пристально оглядел их с Зарой с головы до ног, задержавшись взглядом на ярких рюкзачках.

  я с детства дружу с Белоснежкой

  все знают мою доброту

  спеши ко мне, путник, не мешкай

  я чую твой дух за версту

  Она спокойно посмотрела ему в глаза:

  – Там не взрывчатка... Там мои дети. А у вас – мой муж. И мне нужен ваш хозяин.

  Бесстрастно оглядев их ещё раз, парень достал телефон.

  * * *

  – А он у тебя, как это... крепкий орешек, да? Но мы бы его всё равно разломали... не хотелось пока просто... успеем ещё...

  – Ну что ж, попробуй рискнуть... здоровьем...

  – А ты меня, никак, пугаешь, женщина? Больно храбрая, да?

  – Да что ты, куда уж мне, тебя, да напугать... Хасан аль-Басри сказал: «Займись лечением своего сердца, ибо Аллаху нужно от рабов лишь то, чтобы сердца их были праведными»...

  – Как это Бес тебя сюда отпустил? Или... он что, не знает, что ты у меня?

  – А никто не знает.

  – Да ты что, дура совсем, мне такое говорить?!

  – А мне без него всё равно, что со мной будет...

  – А дети?

  – Ты ведь с детьми никогда не воевал, нет?

  – У меня своих четверо... А ты ничего... где твой тебя только нашёл?

  – Это я его нашла...

  – Мы про вас обоих много чего знаем.

  – Скотланд-Ярд заботится о семействе Баскервилей...

  – Че-го? Что ты там бормочешь?

  – Отпусти его. Делан дуьхьа, ради Бога...

  – А на коленях попросишь?.. Стой! Ты чего?!

  – Ты сказал...

  – Бешеная!.. Ладно, забирай его, я позвоню сейчас, распоряжусь... В конце концов, ты мне, может, и пригодишься... когда-нибудь... если люди правду про тебя говорят... Ну, что ты смотришь? «Чтобы сердца их были праведными», ишь ты... надо же... вы-ыучила... ДIаяла кхузара (уходи отсюда). Быстрей, пока не передумал!

  * * *

  "Если говорить "а", надо говорить "б". Если говорить, что против нас воюет весь чеченский народ, а это так и есть, то нельзя говорить, что в Чечне бессудно пропадают невинные люди. Как это ни страшно говорить, невинных людей там нет. Там чеченец либо враг русского народа, либо предатель собственного. Двенадцатилетние дети стреляют в солдат. Девушки ходят и смотрят, где позиция, и это тоже правда. И на самом деле, если когда-нибудь в России случится иноземная агрессия, то дай Бог нам вести себя так же храбро, как чеченцы. Просто в данном случае проблема в том, что они – наши враги".

  (Юлия ЛАТЫНИНА)

  * * *

  Снова перейдя дорогу, они с Зарой так и остались стоять возле огромного пня. Она опёрлась на него, боясь упасть – ноги всё ещё тряслись.

  Иса недовольно хныкнул в своём кульке, и она тревожно склонилась над ним.

  – Лиска... – чуть слышно выдохнула Зара.

  Перед воротами стоял Ахмад.

  Дорогу они перелетели.

  глупый мотылёк догорал на свечке

  жаркий уголёк, дымные колечки

  звёздочка упала в лужу у крыльца

  отряд не заметил потери бойца

  – Тихо, тихо... – проговорил Ахмад, почти не разжимая губ. – Пойдёмте отсюда...

  Хромал он опять так же сильно, как когда-то.

  Она опять задрожала, обеими руками сжав его локоть.

  – Сан безам... что? Что?!

  Он глянул искоса, чуть улыбнулся:

  – Нормально всё. Не бойся... Это ты меня... выпросила? Как?

  – Да вот... – пробормотала она. – Есть у нас методы против Кости Сапрыкина...

  мёртвый не воскрес, хворый не загнулся

  зрячий не ослеп, спящий не проснулся

  весело стучали храбрые сердца

  отряд не заметил потери бойца

  Ахмад помотал головой:

  – Вы как сюда?.. Автобусом? Так что, выходит, Бес не знает?

  – Уже, наверно, знает... – упавшим голосом отозвалась она, глядя на разворачивавшийся в конце улицы, слишком хорошо знакомый, джип.

  Бек распахнул дверцу и выпрыгнул из него, едва машина подъехала поближе.

  – Да ты что, совсем, да?! – заорал он во весь голос. – Да ты, да ты... Ага! На вот! – он сунул её в руки заходившийся трелями мобильник.

  – Ну? – только и спросил усталый голос в трубке.

  вот, дали тысячу эскудо

  за то, чтобы я вас убил

  – Это я, всё в порядке, Беслан Алиевич, его отпустили, не волнуйтесь, – поспешно сказала она, проглотив острый комок в горле.

  – И как... все целы?

  – Нормально с нами всё, я же говорю, не беспокойтесь...

  – А я не про вас спрашиваю... – почти ласково откликнулся Тимурханов. – Я про... этих спрашиваю. Целы?

  – Не смешно, Беслан Алиевич, – пробурчала она.

  – А-а, не смешно? А мне смешно было, когда я узнал, куда тебя понесло?! Дай своему трубку!

  Она передала телефон Ахмаду и молча уставилась на проплывавшие над верхушкой вяза облака, лишь бы не видеть свирепого лица Бека.

  – Сейчас к Бесу поедем, – Ахмад вернул Беку мобильник, похлопав его по плечу: – Ты что, разве ещё не привык к ней, парень?

  Бек только пошевелил губами, с размаху плюхаясь на переднее сиденье рядом с Малхазом. Тот, косясь в зеркало на подходивших всё ближе охранников в камуфляже, нажал на газ.

  А она, не видя уже никого и ничего, сгребла детей в охапку и, прислонившись к Ахмаду, крепко зажмурилась.

  не было родней, не было красивей

  не было больней, не было счастливей

  не было начала, не было конца

  отряд не заметил потери бойца

  * * *

  «Чеченцы, как лошади: когда собираются в табун – дерутся копытами, а врозь ржут, скучают друг по другу. Цементирует общество только образование. Только просвещение делает народ мудрым. А мудрый народ выбирает себе мудрых вождей и подчиняется им. Иначе в обществе начинается анархия. Мы были анархистами и остались ими».

  (Абузар АЙДАМИРОВ)

  * * *

  – Зай, ты тут посидишь? – Она, наконец, поднялась с широкого дивана, на котором уложила малышей: те всё никак не хотели успокоиться, даже насытившись. – Или Аминка пусть пока присмотрит? Ждут же ведь...

  Зара тряхнула головой, покрепче завязывая свой чёрный платок:

  – С тобой пойду.

  Амина посмотрела им вслед с нескрываемой жалостью и шмыгнула носом.

  Перед массивной дверью в кабинет Тимурханова она чуть помедлила. Дёрнула Зару за рукав:

  – Может, лучше сбежим? Пошью костюм с отливом – и в Ялту...

  Распахнулась дверь, на которую они навалились, корчась от смеха, и Бек едва успел подхватить их обеими руками:

  – Валлахи, они ещё и гогочут!

  – Мы рыдаем... – пробормотала она, кусая губы.

  смущены и полны раскаяния?

  я не верю их хитрым рожам!

  особенно вот этому, с физиономией гасконца!

  – Алиса Талгатовна, – холодно проговорил Тимурханов, – вы сами, наконец, в себя придёте или вам помочь?

  – Простите... я просто никак поверить не могу, что всё обошлось... я...

  – Как они вообще их только туда впустили! – хмыкнул Бек, видимо, продолжая начатый разговор. – Запросто ведь могли решить, что шахидки. Не первый же случай...

  – Вот шахидки из меня никогда не выйдет... – Она потёрла глаза ладонями. – Дядюшка Покус, а можно, я кину в него грязью? Что ты, Бамбино, ведь у него могут оказаться дети, которые тоже любят цирк...

  – Лично ты просто обожаешь цирк! – рявкнул Беслан. – И я этим твоим цирком уже сыт по горло! Когда ты будешь думать головой, прежде чем что-то делать?!

  – Не кричите на неё! – вспыхнула Зара, шагнув вперёд. – Вы бы что, штурмом этот подвал брали? Или сами пошли бы туда за него просить? Вы бы начали обычную тягомотину... А его бы там забили!

  – Зара, – негромко сказал Ахмад, – йист ма хила (помолчи)!

  Полыхнув глазищами, та замолчала.

  – Всё верно говоришь, йоI. И штурмом бы брать не стал, и просить бы не пошёл, – с неожиданной лёгкой улыбкой согласился Тимурханов. – Но прикрыть – прикрыл бы.

  отставить разговоры

  вперёд и вверх, а там

  ведь это наши горы

  они помогут нам

  – Кстати, а кто всё-таки вас накануне... навещал?

  Ахмад спокойно встретил острый взгляд Тимурханова:

  – А как ты думаешь, Бес?

  – Они нас в покое не оставят... ни те, ни эти... – почти беззвучно повторила она недавние слова Зары. – Тот сказал... даже мальчишки берутся за оружие... а ты не святой... А этот... он сказал... что я ему могу понадобиться... Когда-нибудь...

  Бек длинно присвистнул, быстро глянув на Ахмада. Тот закрыл глаза, прижав ладонь к правому боку, лицо его на секунду исказилось.

  – Что? – вскочила она.

  Тот махнул рукой:

  – Ничего. Врач уже был тут... пока ты с детьми возилась... Со волчохь дерриге а дика ду (со мной всё хорошо).

  Тимурханов глубоко вздохнул и, поднявшись, прошёлся по кабинету:

  – Вам надо срочно уезжать. Надеюсь, теперь это, наконец, всем ясно?

  За её спиной тихонько охнула Зара.

  – Я могу вас устроить где угодно – в Пятигорске... в Москве... Чего молчите? – Беслан встал перед ними.

  – Мне всё равно, – наконец ответил Ахмад, глядя в пол.

  – Я бы тогда лучше к маме... – прошептала она и откашлялась.

  – Точно, – уныло согласился Бек, усаживаясь прямо на палас и по обычной своей привычке ероша ладонями волосы на затылке.

  Она судорожно зашарила по карманам, ища носовой платок.

  – Далеко очень, – серьёзно сказал Тимурханов. – Ну, как решите...

  * * *

  – Откуда у вас номер моего телефона?

  – Мне дали его... по своим каналам... Так вы согласны на интервью? Расскажите о том, что произошло с вашим мужем... о себе. Такая судьба, как ваша...

  – В моей судьбе нет ничего выдающегося. С моим мужем ничего не произошло. Я не хочу с вами встречаться.

  – Почему вы не хотите говорить об этом? Вы боитесь? Не доверяете мне? Вы могли бы послужить примером...

  – Ага. Призывом гордым к свободе, к свету... Отстаньте от меня, а? Я не люблю ваших... писаний. На месте вашего редактора я бы вас давно выгнала.

  – Вот это уже интересно... Почему же, позвольте узнать?

  – Вы видите только то, что хотите видеть, а не то, что есть на самом деле, во-первых. Ваши статьи подставляют людей, во-вторых. Ох, да попросту – после вас ни во что уже не верится. Даже в то, что было на самом деле.

  – Как знаете. Мне просто хотелось вас предупредить...

  – О чём?

  – Я расскажу, если вы согласитесь на интервью.

  – Нет.

  – Что ж, как хотите, дело ваше...

  * * *

  28.11.04

  Я как будто несусь на машине с отказавшими тормозами, родная моя. И сделать уже ничего нельзя, остаётся только ждать, чем всё закончится. Можно только зажмуриться или, наоборот, широко раскрыть глаза.

  Я созвонилась со своими. И Бек созвонился. И Бес. Не знаю, чего все они так суетятся. Жильё у нас там есть. Работы мой муж не боится...

  Бек, конечно же, с нами. Мы взяли билеты сперва до Москвы. Едем через две недели. В общем, всё дика ду...

  Но почему же всё время так заходится сердце?

  Почему мне так страшно и больно, Господи Боже ты мой?..

  * * *

  вот и всё, что было. Не было и нету

  все слои раскисли. Все слова истлели

  всё как у людей

  Зара исчезла за три дня до их отъезда. Просто поехала в соседнее село купить какой-то подарок малышам и не вернулась. Соседка, что была с нею, плакала и клялась, что только на минутку забежала в ларёк у дороги, а Зара оставалась ждать её возле автобусной остановки.

  в стоптанных ботинках годы и окурки

  в стираных карманах паспорта и пальцы

  всё как у людей

  Неделя прошла в тщетных поисках.

  Тимурханов поставил на ноги всех, кого мог.

  А ещё через неделю по телевизору торжественно объявили о новой, сорвавшейся на сей раз, атаке международного терроризма – о шахидке с пластитом на поясе, которая пыталась взорвать районный ОВД. По счастью, бдительные милиционеры предотвратили теракт.

  Изрешетив её пулями.

  И лицо Зары на миг заглянуло с экрана в каждый российский дом.

  Только лицо её и осталось нетронутым.

  * * *

  "Я хотел бы сделать официальное заявление в связи с участившимися похищениями молодых девушек, после поросячьего спектакля под названием «референдум». В частности, только за один месяц под разными предлогами было похищено больше десяти девушек.

  В связи с этим бригада шахидов «Риядус-Салихьийна» объявляет о начале новой операции «Бумеранг». Мы просим всех жителей Чеченской Республики Ичкерия, у которых пропали или в дальнейшем будут пропадать дети или родственники женского пола независимо от возраста, или они будут задерживаться российскими спецслужбами или их прихвостнями национал-подонками, – давать нам об этом полную информацию, а также указывать из какого российского региона, конкретно города, района ближайшая комендатура или подразделение войсковой части, из которой были те лица, которые задержали или похитили ту или иную девушку.

  Мы со своей стороны обязуемся именно в этом городе, именно в этом районе, откуда была та или иная войсковая часть, или милицейское, или иное подразделение спецслужб провести акцию возмездия с использованием наших шахидов. Проводя, таким образом, адресные акции возмездия мы вернем войну непосредственно туда, откуда она пришла к нам".

  (Шамиль БАСАЕВ)

  * * *

  Посреди отупляющей круговерти казённых приёмных, людей в милицейской форме и в камуфляже, посреди этой карусели, нестерпимо воняющей формалином и кровью, враз осунувшийся Бек вдруг дал ей мобильник, и голос, который она почти не узнала, забился в трубке:

  – Это не я! Бешеная, это не мои! Аллахом клянусь!

  – Кто? Кто?!

  Отбой.

  резвые колеса, новые декреты

  прочные постройки, братские могилы

  всё как у людей

  Наконец то, что осталось от Зары, всё-таки позволили похоронить. Пока мужчины были на кладбище, она сидела возле постели матери, прижимая к груди детей, – тяжесть их стала привычной, и руки уже не чувствовали её.

  Нана вдруг открыла глубоко запавшие глаза и чуть слышно выговорила:

  – ЙоI, теперь он уйдёт...

  вот и всё, что было. Не было и нету

  правильно и ясно. Здорово и вечно

  всё как у людей

  * * *

  "Я как загнанный зверь, вжавшись в землю, в окоп вмёрз той ночью,

  Под разрывами бомб, обезумев, вздымалась земля.

  Я в полмига живу, на войне жизнь мгновенья короче.

  Я в полвздоха дышу, давит горло мне смерти петля.

  «Ураган», «Град» и «Смерч» пашут город мой огненным плугом.

  Огнедышащий вихрь вырывает с корнями дома.

  Под руинами их, в этом омуте адова круга

  Тонут вопли детей, и глотает их вечная тьма.

  А бульвары мостят смертным ливнем крылатые «Скады»,

  И усеян асфальт весь останками женщин, детей.

  Вижу мальчик грудной с изумлением странным во взгляде.

  Плача навзрыд, трясёт руку матери мёртвой своей,

  Так ведётся давно нашей кровью омытой державой -

  За величье своё, вынося за ударом удар,

  Наших лучших сынов, дочерей с их немеркнущей славой

  В этой вечной войне мы кладём на Свободы алтарь.

  Что же столько веков здесь душа твоя, русич, искала,

  У вас столько земли, что тебе всю её не объять.

  Я-то сердцем прирос к этим голым ущельям и скалам.

  Ну а ты-то зачем вновь приходишь сюда умирать?"

  (Хасмагомед ХАДЖИМУРАТОВ)

  * * *

  Он не разговаривал с нею, избегал даже встречаться глазами, и место его рядом с ней в постели пустовало уже которую ночь, с начала их хождения по мукам, но сейчас она точно знала, почему.

  Дом спал.

  Она оделась тщательно и тепло, одела детей. И, подхватив их на руки, по тропинке в летнюю кухню уже не бежала – брела медленно, едва переставляя онемевшие ноги, как больная старуха.

  Стоящие там мужчины – двое в масках, двое – те, что были здесь в прошлый раз, – опустили перед нею глаза.

  Но она глядела только на Ахмада. Рядом с которым лежал на затоптанном полу вещмешок.

  – Что, так и ушёл бы? – наконец вымолвила она, не узнавая собственного голоса.

  Тот покачал головой.

  – Попрощался бы всё же? – она захлебнулась горьким смешком.

  – Сан са... – Он протянул к ней руку, но не коснулся. – У меня нет выбора.

  – Твоя мама... она не переживёт!

  – У меня нет выбора, – повторил он, наконец глядя ей в глаза, прямо и тяжело.

  Она перевела взгляд на мужчин у двери:

  – А вы, вы все! Вы же рады, что так случилось?.. Правда? Боьха хIуманаш (гады)! Ненавижу!

  Один из них шагнул вперёд, знакомым жестом срывая чёрную шапочку с прорезями для глаз и рта, прикрывавшую его лицо:

  – Ты же знаешь – я никогда не пожелаю вам зла...

  Она зажмурилась.

  ...Маленький костёр. Дымок, тянущийся в серое предрассветное небо. Холод росы и жар углей, опаляющий босые ступни. Рокот в небе – ближе, ближе, ближе...

  «Я забыла, что я должна...»

  «Я сделаю то, что должна...»

  «Когда скажу... дадите мне руку...»

  – Так ты добра ему желаешь?! – Она вскинула голову, вся дрожа, как в ознобе. – Убивать, пока не убьют? Этого ты от него хочешь? Кого он должен будет убивать?

  Тот тихо проговорил, не сводя с неё усталого взгляда:

  – «Воистину, Аллах купил у верующих их души и имущество, в обмен на Рай. Они сражаются на пути Аллаха, убивая и погибая... Кто выполняет свои обещания лучше Аллаха? Возрадуйтесь же сделке, которую вы заключили. Это и есть великое преуспеяние»...

  Она стиснула зубы до хруста.

  – Сан са... – Рука Ахмада легла ей на плечо знакомой тёплой тяжестью. – Я останусь человеком. Клянусь тебе.

  – Ты станешь смертью. – Она закрыла глаза, уткнулась лбом в круглые головки сопящих у груди детей. – Уходи. Уходи! – Соль на губах – кровь или слёзы?

  – Iодика йойла, сан зезаг, сан безам... – Его объятье было таким, что она задохнулась. – Со юхавог Iур ву хьо йолче (я к тебе вернусь)...

  – Вернёшься?! – Она вырвалась. – Только попробуй... попробуй не вернуться! Я и тебе, и всем гуриям в раю тогда глаза повыдираю!

  Он тихо засмеялся, ещё раз на миг до боли прижав её к себе.

  Дверь скрипнула.

  Она почти упала возле стола, раскачиваясь из стороны в сторону, изо всех сил стискивая обеими руками заревевших малышей.

  столетней бессонницей в горле гудят провода

  болит голова, это просто болит голова

  а вот и цена, и весна, и кровать, и стена

  а вот чудеса, небеса, голоса и глаза

  истлевшая осень золой на осколках зубов

  конечную степень усталости меряет ночь

  болит голова, это просто болит голова

  стоять и смотреть, это просто простить и молчать

  крестом и нулём разрешились пустые места

  в безвременном доме за разумом грохнула дверь

  рассыпалось слово на иглы и тонкую жесть

  а злая метель обязала плясать на костре

  * * *

  – Я заказал билет твоей матери, Лиска. В понедельник она будет в Москве. Малхаз её встретит и привезёт сюда.

  – Не уеду, не надейтесь.

  – Лиска...

  – Зря старались.

  – Ч-чёрт! Лиска, тебе лучше...

  – Я сама знаю, что мне лучше.

  – У тебя дети!

  – Да что вы говорите? Неужто? А я и не знала...

  проканает и так – узел в пыль на войну

  на лету подхватил – унесу под крыльцо

  не отдам никому – закопаю в углу

  положу сверху камешек за пазуху

  – Бес... Бехк ма биллахь... прости... но я теперь всё буду решать сама. Не сердись.

  – Это ты прости. Не уберёг.

  – Нет... Ты не виноват. Хьан бехк бац... Никто не виноват.

  – Что я могу сделать для тебя?

  – Ничего. Ничего нельзя уже сделать... Ох, Бес...

  – Поплачь, сан диканиг...

  – Я не могу...

  – Поплачь...

  побежали глаза по стволам, по рядам

  покатилось лицо по камням, по следам

  безразмерной дырой укрывая траву

  насовсем позабыть – разузнать да уснуть

  насовсем позабыть

  * * *

  05.02.05

  Ты за меня волнуешься. Не надо... Ты не видела меня слишком давно. Ты, наверное, сейчас и не узнала бы меня. Почти шучу.

  Моя жизнь просто началась снова, в очередной раз. Теперь здесь живёт другая я, прошу любить и жаловать. Или ненавидеть и жаловаться. Мне уже всё равно.

  В сущности, не происходит ничего особенного. Мы с пацанами опять делаем газету. Это уже стало каким-то общим местом, верно? Формально ею рулят Бес и Оздоев, фактически они сразу же махнули на нас рукой. И правильно – целее будут...

  Маленькие растут. Зайка научилась ползать раньше братца, представь себе? Шустра девка, ох, и шустра... Я как-нибудь пришлю тебе их фотки, которые Бек недавно нащёлкал.

  А Бек всё-таки женился на Мадинке... вот ещё парочка – гусь да гагарочка... Купили они полуразрушенный дом неподалёку от нас, отстроились. Возится Мадинка пока с моими, но, чую, скоро я стану тёткой...

  Моя мама, которая приехала было нас забирать, устроилась здесь на работу в школу. Русский язык и литература, само собой. Её встретили чуть ли не лезгинкой и фанфарами – таких специалистов здесь нет и не предвидится. Не только вся школа, но и весь республиканский наробраз уже выстроены ею в колонну по четыре.

  А по ночам ко мне приходят люди.

  Лечу.

  На-небо-за-звездой-высоко-тихий-полёт-так-легко...

  Не хочу и думать о том, откуда они узнают обо мне.

  В конце концов, ты же знаешь, что случается как раз то, чего больше всего боишься, и меня-таки настигнут когда-нибудь лавры какой-нибудь Ванги. Или Кашпировского. И я буду заряжать воду и крем для лица. И глядеть в хрустальный шар. И бить в бубен. И пророчески завывать.

  "Без устали безумная девица кричала: «Вижу Трою разрушенной...» Или, что ещё лучше: «Чума на оба ваших дома!»

  Опять почти шучу.

  Пока у меня всё просто. Я просто живу. Но, что бы я ни делала, где бы ни была, о чём бы ни думала, я всегда жду.

  Жду, и жду, и жду.

  «До срока... А сроку было сорок сороков...»

  Но я дождусь.

  * * *

  Она плотно прикрыла за собой соседскую калитку, бережно прижав к груди банку с козьим молоком. Тётя Тома, да и другие соседки часто зазывали её к себе, чтобы накидать полные руки какой-нибудь снеди, а если она вдруг пыталась отнекиваться, страшно обижались.

  Пересечь проулок и нырнуть в собственную калитку она не успела. Впереди и позади неё выросли незнакомцы. Чужая рука впечатала её в забор, и она застыла, немо глядя, как, будто в замедленной съёмке, грохается наземь банка, расплёскивается молоко, белыми длинными струями впитываясь в сухую пыль...

  я не помню паденья, я помню только

  глухой удар о холодные камни

  неужели я мог залететь так высоко

  и сорваться жестоко, как падший ангел

  прямо вниз

  – Ты, помощница шайтана! – сквозь зубы процедил тот, кто стоял к ней ближе всех. – Тот, кто пришёл к колдуну или предсказателю и поверил в то, что тот сказал, стал неверным тому, с чем пришёл посланник Аллаха...

  лишь бы никто не вышел из дома

  лишь бы

  – Я не предсказываю и не колдую. Я просто лечу. – Она прямо посмотрела в запавшие глаза человека, стоящего перед ней. – Откуда ты знаешь, чьей волей?

  – Волей шайтана! – сорванным голосом крикнул другой.

  прямо вниз

  туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь

  прямо вниз

  туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь

  прямо вниз

  Она облизнула враз пересохшие губы и с тоской глянула на молочную лужу, где в осколках плясало солнце:

  – Если вы пришли меня убивать... тогда побыстрей... а то кто-нибудь придёт...

  Третий, до сих пор молчавший, шагнул вперёд, выпростав руку из-под полы чёрной короткой куртки.

  Пистолет.

  Вот и всё.

  – Чего уставилась, отвернись!

  Она покачала головой, глядя в его сухое безжалостное лицо с лихорадочно блестящими глазами, со свежим бугристым шрамом над левой бровью.

  – Бог пусть вас простит, и я прощаю, – вдруг вырвалось у неё полузабытое, давнишнее.

  я пытался быть справедливым и добрым

  и мне не казалось ни страшным, ни странным,

  что внизу на земле собираются толпы

  пришедших смотреть, как падает ангел

  Щелчок.

  Осечка.

  Он торопливо дослал патрон в патронник.

  Щелчок.

  Осечка.

  и в открытые рты наметает ветром

  то ли белый снег, то ли сладкую манну

  то ли просто перья, летящие следом

  за сорвавшимся вниз, словно падший ангел

  Щелчок.

  Осечка.

  – Собар де! – вдруг сипло выговорил тот, кто толкнул её к забору.

  Рука с пистолетом опустилась.

  Не сводя с неё глаз, все трое медленно отступили, а потом враз исчезли, словно растворившись в проулке.

  – ЙоI! – Она очнулась, услышав только, как всплеснула руками тётя Тома. – Уронила банку? Хотела же проводить! Иди, иди сюда, ещё налью! Ты что молчишь? Обидел кто?

  – Спасибо, тёть Том, – она откашлялась. – Никто не обидел. Спасибо.

  прямо вниз

  туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь

  прямо вниз

  туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь

  прямо вниз

  * * *

  «Будущее чеченского народа зависит, на сегодняшний день, от того, когда закончится война, и когда чеченцы получат гарантии безопасности, что в будущем никто и ни под каким предлогом не навяжет нам очередную войну. Об этом и думает, в первую очередь, чеченский народ».

  (Анзор МАСХАДОВ)

  * * *

  Когда они с Беком выходили уже на залитый солнцем пятачок двора...

  Когда она облегчённо выдохнула, потому что давили даже сами стены ИВС, – изолятора временного содержания, – пропитанные запахом хлорки, испражнений, баланды, смертного пота, боли, ненависти...

  ...человек, слетевший откуда-то – с крыши ли, с забора ли, под грохот автоматной очереди рухнул прямо ей под ноги.

  И она не успела даже вдохнуть после выдоха, опускаясь рядом с ним на обжигающе горячий асфальт, только слыша отчаянный, навзрыд, крик Бека:

  – Бешеная, не-ет!

  не догонишь – не поймаешь, не догнал – не воровали

  без труда не выбьешь зубы, не продашь, не нае#ёшь

  эту песню не задушишь, не убьёшь

  эту песню не задушишь, не убьёшь

  Едва слышно долетали откуда-то издалека и этот крик, и поднявшийся гам, и выстрелы, и тенями стали заметавшиеся люди в форме и без формы. Был только этот чужой человек, заросший и грязный, в кровавом тряпье, мучительно выгнувшийся дугой на асфальте, чьи жёсткие руки она намертво стиснула в своих.

  Загрохотали уже не выстрелы – гром.

  А потом – всё ушло.

  лейся, песня, на пpостоpы, залетай в печные тpyбы

  рожки-ножки чёpным дымом по кpасавице-земле

  гоpи-гоpи ясно, чтобы не погасло

  гоpи-гоpи ясно, чтобы не погасло

  А потом – в темноте – голос Бека. Скрежеща зубами, он сыпал такой отборной бранью, что в глазах у неё враз просветлело.

  – Как тебе не стыдно! – пробормотала она, едва шевеля губами.

  Косынка, намокнув, липла ко лбу и волосам, сырая кофточка липла к груди.

  дождь?

  Потёртая спинка автомобильного сиденья, бледное лицо Бека.

  – Ты бы при своей маме тоже так ругался? – пробормотала она, как когда-то.

  Глаза его ещё больше расширились, на миг став совсем детскими, и, зажмурившись, он отвернулся.

  – Прикончишь ведь пацана когда-нибудь, Бешеная... – прогудел облегчённо бас Малхаза.

  Откуда он здесь?

  – ДIалелла кхузара! – прохрипел Бек Малхазу, не оборачиваясь. – Гони!

  зорко смотрит вдаль терпеливый

  широко шагает прочь безымянный

  весело молчит виноватый

  облачко порхает высоко-высоко

  Она ощупью нашла его руку:

  – Сан ваша...

  – Вот скажу Бесу, он тебя точно на цепь посадит, раз уж твоего нет! – Бек шмыгнул носом, всё ещё отворачиваясь. – Твой только спасибо за это потом скажет! А Бес тебя в Москву отправит! Я тебя больше никуда с собой не возьму! У тебя дети, ты вообще спятила! Кидаешься ко всем! Вот не очухаешься когда-нибудь, будешь тогда знать! Я... я твоей маме всё расскажу! Я...

  – Не надо маме! – Она рывком села, перед глазами завертелись алые и золотые круги. – Ой...

  – Ляг! – заорал Бек. – Дура!

  – Дура, дура, я знаю, я знаю... – Она торопливо гладила его руку.

  – Ты ж без сознания у них там была! Я Малхаза вызвонил!

  – Где у них?

  – Где-где! Эти нас оттуда забрали... от ментов...

  – Кто?

  – Кто-кто... Султановы кIентий, кто... И того забрали, что ты вытащила... Так что допрыгался он. А может, они его ещё и отпустят... Или к себе возьмут...

  – Он... он как?

  – Живой... – Бек с силой потёр лицо ладонью. – Переломался весь, и пуля в позвоночнике... была.

  – Была?

  Бек сморщился и махнул рукой:

  – А ты будто не понимаешь, да? И эти – запомнили они всё, Бешеная... Султану расскажут... так что жди. Искать будет.

  – Пускай ищет, – она стащила косынку, запустила пальцы в спутавшуюся сырую копну волос. – Тоже мне новость. А то он раньше не знал...

  – Да чего там кто раньше знал?! – рявкнул вдруг Малхаз так, что она подскочила. – Ты ж покойника воскресила! Валлахи, ты что, сама не понимаешь, что ты можешь?!

  – Бери детей, Лиска, давай уедем, – безнадёжно сказал Бек. – Ну что смотришь? А-а...

  солнышко смеётся гpомким кpасным смехом

  гоpи-гоpи ясно, чтобы не погасло

  гоpи-гоpи ясно, чтобы не погасло

  гоpи-гоpи ясно, чтобы не погасло

  * * *

  «Для того, чтобы для народов России чеченцы перестали быть „источником опасности“, необходимо сформировать новый объективный образ чеченского народа. Без ненужной лести, но и без клеветы. Уверен, если россияне лучше узнают, о чём действительно думают и мечтают чеченцы, они резко изменят своё мнение, сложившееся за последние годы. Мы категорически против использования в СМИ таких терминов, как „чеченские террористы“ или „исламский терроризм“. К террористам чеченский народ имеет не больше отношения, чем другие народы мира. Ислам не проповедует убивать людей и не нужно увязывать его с международным терроризмом. Ислам – самая миролюбивая религия в мире. Чеченский народ хочет мирно жить и работать. Наша земля будет рада принять представителя любой национальности».

  (Рамзан КАДЫРОВ)

  * * *

  Актовый зал свежеотремонтированной Султаном школы, где шла его пресс-конференция, конечно же, охранялся его собственными кIентий, и охранники эти, – накачанные, в камуфляже и лихо заломленных беретах, – с прищуром оглядывали импортных корреспонденточек. Сам Герой России, премьер республики и прочая, и прочая мало чем отличался от своих молодцов – разве что превосходил их крутизной, силой, наглостью прищура.

  и бездна всматривается в тебя

  Она молча просидела всю прессуху, надёжно прикрытая широким плечом Оздоева, задавшего Герою России всего два в меру едких вопросца, – под настроение. Зато импортные и отечественные журналистки и журналистики старались вовсю, ослепляя Героя России фотовспышками.

  Фотографировали они, впрочем, всё, что видели: и наряженных отнюдь не в гуманитарку детишек с букетами цветов, и залитые солнцем классы, и коридоры, украшенные лозунгами: «Слава лучшему сыну нашего народа!», «Мы гордимся тобой, Герой России, достойный продолжатель дела своего отца!»...