Текст книги "Война - дело молодых (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
значит, всё, как всегда
всё по местам!
* * *
04.05.04
Ну что ж, дорогая моя, на переднем у нас передышка... спят в окопах друзья, тишина на крутом берегу...
В том смысле, что Бес, похоже, надолго решил взять тайм-аут от политики. А я... я всё-таки взялась вести на его канале миленькую образовательную программу для детей, что здесь совсем не лишнее: «Льва показываю я, посмотрите, нате – он теперь не царь зверья, просто председатель...» Актуально, ага?
А вообще пора, пора мне уже хорошенько вспомнить детские стишки – скоро пригодятся... Вижу, как ты настораживаешь ушки – всё верно, моя дорогая. Даже моя мама пока не знает о том, что я скоро стану мамой. Ну, не так, чтобы уж очень скоро – по моим подсчётам, осенью.
Честно? Боюсь.
Но домой не поеду всё равно. Будь, что будет, Аллах велик...
* * *
– Беслан Алиевич... – Она слышала свой голос будто со стороны. – Я немножко опаздываю... но сейчас приеду. Вы, пожалуйста, кого можете... а лучше всех... пошлите на улицу меня встречать, минут через пять. Наверное...
– Бешеная, что!..
Она мгновенно отключила мобильник и, беззаботно подойдя к уазику, стоящему возле райотдела, улыбнулась высунувшемуся покурить водителю.
На встречу с делегацией ПАСЕ, которую привез Тимурханов, придётся ехать с ветерком.
Водитель из-за приоткрытой дверцы оценивающе оглядел её причёску, и наряд, и боевую раскраску, и кокетливую сумочку, и супернавороченный мобильник в руке.
– Могу я вас попросить? – она снова солнечно улыбнулась парню в камуфляже. – У меня в телефоне фотокамера. Сфотографируйте меня, пожалуйста!
Тот завороженно уставился на телефон и невольно протянул руку. Крепко обхватив его запястье, она изо всех сил дёрнула парня к себе, и тот кубарем скатился на землю.
да здравствует Малхаз!
и его дзю-до!
а также дзю-после
Через мгновение она уже была на месте водителя.
усталость забыта, колышется чад
Она раскрыла сумку, повернувшись к оцепеневшему рядом милиционеру из местных, – в сумке была всего лишь косметичка, но тот, совсем молоденький пацан, не сводя с неё глаз, судорожно переглотнул:
– Сан йиша...
– Ваш эра дац ас хьоьх (ты мне не брат)!
Парень сполз с сиденья, и, не дожидаясь, когда он захлопнет за собой дверцу, она вывернула ключ зажигания.
и нет нам покоя, гори, но живи
прикройте меня, все святые и грешники
Нога втопила педаль газа до упора, и тут же взвыл магнитофон, видимо, настроенный на сие нехитрое действие.
– Если нам скажут – ваш поезд ушёл, мы скажем просто, что подождём другой! А чтоб на перроне скучать не пришлось, мы накроем стол и выпьем за любовь! Ха-ра-шо! Всё будет ха-ра-шо!
Машина прыгнула вперёд.
Сзади грохнули первые выстрелы. Очухались, молодцы.
– Всё будет ха-ра-шо, я это зна-аю! Ха-ра-шо! Всё будет ха-ра-шо! Ой, чувствую я, девки, загуля-яю, ой, загуля-яю! Труба!
Из маленького зарешеченного окошка за её спиной заорали, перекрикивая Сердючку:
– Бешеная! В раю, ИншаАллах, гурией ко мне пойдёшь?!
– На пол ляг, баран! – заорала она в ответ. – Мой тебе покажет гурий! Все семьдесят две штуки!
Ваха, двадцатипятилетний сосед, исчез неделю назад – увели, как всегда, ночью. Родные, как всегда, обили все пороги. И вот только что, получив допуск к делегации ПАСЕ, она встретилась с ним взглядом, когда его, избитого почти до неузнаваемости, заталкивали в уазик. В его взгляде было прощание.
– Если наутро болит твоя голова, мы скажем прямо – ты не умеешь пить! Но как некрасиво лечиться одному – лучше с коллективом выпить по чуть-чуть! И будет ха-ра-шо!
– Ты там один?! – проорала она опять.
Ваха снова просунулся в окошко, вцепившись в решётку – блестели зубы на черном от синяков лице:
– Трое нас тут, сан дог (сердце моё)! Всем – Джаннат (Рай), шахиды, ИншаАллах!
– Мне – Джаннат, а вы – покататься вышли! Рады на чужом горбу в рай въехать! Шахиды! ИншаАллах! – Сердючку перекричать было сложно, но можно.
Так же, как и их ржание.
Пули щёлкали по машине, но она будто смотрела кино в зрительном зале с системой «Долби диджитал».
прикройте меня, грешники и святые
Ваху отбросило от окошка, но через минуту он появился вновь.
– Куда катим?!
– К Бесу! Или к гуриям!
Встречные машины шарахались к обочине.
уходим, уходим, идём прямо к Богу
эх, дороги, пыль да туман
а сердце колотит в большой ба-ра-бан
Впереди был пост.
– Ха-ра-шо! Всё будет ха-ра-шо! Но чувствую, я, девки, загуля-яю, ой, загуля-яю! До субботы точно!
Она нажала на сигнал, и уазик завыл дуэтом с Сердючкой. Выстрелов не было слышно.
Только посыпалось лобовое стекло.
Потом боковое.
Она не пригибалась, только зажмурилась на миг.
– Чувствую, я, девки, загуля-яю, ой, загуля-яю! Давай!
Бес, честь ему и слава, вывел наружу из здания всех лордов и леди, а также бледи... в виде корреспондентов обоих полов.
гигант мысли и отец русской демократии
Тормозим аккуратно.
Теперь мотор заглушить...
Всё.
Тишина.
Приехали.
вот и славно, трам-пам-пам
Тимурханов первым распахнул дверцу, от которой осталось одно название. И оцепенел, побелев.
– Я в порядке, Беслан Алиевич... – Она краем глаза глянула в боковое зеркало, как ни странно, целое: по лицу струйками бежала кровь, крошечные осколки стекла поблёскивали в ранках. – Без паранджи теперь никуда и не выйдешь... – Голос был совершенно чужим, всё вокруг завертелось. – Я вот... Ваху нашла... вы только моему не говорите... а то Ваха меня тут в гурии приглашал... я... я больше не буду... честно...
Тишина.
Темнота.
* * *
«У чеченцев о русских мифов нет. Чеченцы, вообще говоря, не относятся к русским враждебно. Только совершенно загнанные в угол, обездоленные люди могут иногда выкрикнуть: „Ненавижу вас, русских“. Но и это – только в минуту отчаяния. На самом деле, чеченцы могут быть очень хорошими соседями, и если они селятся в России, они заинтересованы в том, чтобы дружить со своими соседями. Да и русские, по большому счету, не могут быть в этом не заинтересованы».
(Сергей АРУТЮНОВ)
* * *
Порезы, залитые йодом, нестерпимо жгло, и она зажмурилась, упорно повторяя:
– Ничего бы не было! Я же знала!
Тимурханов и Гелани так же упорно молчали, и её начало трясти.
– Ну скажите же что-нибудь!
– Муж пусть с тобой говорит... – наконец отозвался Тимурханов. – Хотя я б на его месте не разговаривал – на цепь тебя, и к кровати!
за хвост и об забор
– Ты что, просто позвонить и предупредить не могла?! – срывающимся голосом спросил Гелани.
– Не могла! Они бы их увезли уже, и тогда всё! – Горло у неё сжалось.
В коридоре прозвучали торопливые шаги, которые она узнала бы где угодно.
Ахмад рванул на себя дверь и застыл.
От его взгляда она вскочила. И метнулась к нему, прячась в его объятиях.
– Ничего бы со мной не случилось! Честное слово! Я знала! А он... Ваха... он же у тёти Томы один остался... последний! У неё же всех убили, всех! Так как же я могла-а... И я теперь такая стра-ашная... Ты на меня теперь никогда даже не посмо-отришь...
– Валлахи... – пробормотал Тимурханов.
Ахмад прижал ладонью её голову к своему плечу, и она затихла.
Снова хлопнула дверь.
– Бешеная, ты как это?!.. Уазик во дворе!.. – Бек задыхался. – Я как его увидел, так чуть не обос... ч-чёрт!
– Один ты, что ли?! – мрачно проворчал Тимурханов. – Я от её штучек уже весь седой в сорок лет!
сердце порвато – его не сошьёшь
девкам не верь – говорила мне мама
– Она там ревёт у тебя или смеётся? – подозрительно поинтересовался Бек.
– Где Ваха? – тихо спросил Ахмад, поглаживая её обмотанную платком голову.
– Домой сейчас вместе поедете, – ответил Тимурханов, помолчав. – А тех двоих я к себе возьму... после больницы. Одного я раньше знал. Ох, и шум поднялся...
– А те чего говорят? – выпалил Бек.
– А что они могут сказать? – пожал плечами Беслан. – К НВФ все трое не принадлежат, их уже собирались освобождать, а побились они так у неё в машине. Ногти вырванные, наверно, тоже... – он запнулся. – Ладно. Всё обошлось, альхамдулиллах... Домой? Или ты пресс-конференцию желаешь собрать, звезда?..
Она в ужасе замотала головой.
– На пресс-конференции к звёздам надо приходить подготовленными! – радостно проорал Бек с точной интонацией Киркорова.
– Ну, как хочешь! – хмыкнул Тимурханов. – Хотя ты и так обойдёшь все обложки...
девушке из высшего общества
трудно избежать одиночества
– Ого! «Таймс»? «Вашингтон Пост»? – возликовал Бек. – Или что там ещё у буржуёв?
– «Бурда морда»... – пробормотала она, закрыв глаза, когда Ахмад приподнял ей подбородок. – А волосы остричь пришлось, там стекла набилось...
– Вау! – Бек вскинул большой палец. – Ты теперь будешь как Тринити? Класс!
тук-тук, Нео
– Помолчи хоть немного, а? – устало вздохнул Тимурханов.
– Между прочим, – перебил Гелани, – журналюги торчат внизу, а Ваха им там тако-ое гонит...
– Гос-споди... – простонала она.
– Ага, чего-то про гурий молотит! – подтвердил Бек.
– Это он, наверно, головой ударился! – торопливо сказала она. – В машине!
вычислить путь звезды и развести сады
и укротить тайфун – всё может магия
есть у меня диплом, только вот дело в том
что всемогущий маг – лишь на бумаге я
* * *
"В Чечне всегда ходило СЛОВО. У него всегда был хозяин, и тот знал ему цену: оно стоило столько, сколько он, или он – столько, сколько его слово. «У мужа должно быть слово. Сказанное должно остаться сказанным», – говорили в горах. Люди держались не высотой гор, не крепостью каменных башен, а твердостью слова, верностью ему.
Поймали кровники врага, и взметнулись кинжалы мести. Тот попросил перед смертью воды, и ему дали. Он держал чашу и не пил. «Почему не пьешь?» – спросил старший из кровников. «Боюсь, что не дадите допить», – ответил стоявший на пороге смерти. «Тебя не убьют, пока не выпьешь эту воду». Тогда тот выплеснул содержимое чаши на землю... и давший не нарушил слова".
(Султан ЯШУРКАЕВ)
* * *
успокой меня глазами, успокой меня душой
и босыми встань ногами на сердечную мозоль
ой, доставь мне наслажденье, исцарапай спину мне
мне явись как исцеленье, светом будь в моем окне
светом будь в моем окне
Ахмад бережно перебирал пальцами её волосы.
– Плохо, да? – спросила она подавленно.
– Хорошо... – отозвался он немедля.
– Нет, я про волосы! Я... – Она обиженно осеклась – он вздрагивал от сдерживаемого смеха. – Всё, больше ни слова не ска... м-м... да дай же ска...
обними меня глазами, обними меня душой
как пред строгими богами, я перед тобой одной
обними меня покрепче да прижми к своей груди
мне так будет много легче позабыть и перейти
позабыть и перейти
– Ну дай же сказать! Ты меня простил?
Он перевернулся на спину, снова взъерошив ей волосы:
– Иногда жалею, что курить бросил... Мне тебя прощать не за что. Ты всегда делаешь то, что надо делать, сан безам (моя любовь).
Она затаила дыхание:
– Что?
– И я не боюсь тебя потерять, – продолжал он, не слыша. – Потому что за тобой пойду. Я не хочу только потерять... – он накрыл ладонью её чуть округлившийся живот.
поцелуй меня глазами, поцелуй меня душой
оборвать все нити сразу легче, нежли по одной
стебель жизни очень тонок, не губи его, шаля
где-то там не спит ребенок, так похожий на меня
так похожий на меня
– Прости, прости, прости... – она уткнулась лбом в его плечо. – Хьай десар (пожалуйста)...
– Ты делаешь то, что должна делать, – повторил он глухо. – Не плачь. Спи, моя... гурия.
Она резко вскинула голову, и он опять тихо рассмеялся.
успокой меня глазами, успокой меня душой
и босыми встань ногами на сердечную мозоль
для меня ты ангел божий, без тебя такая муть
мне скажи – ты мой хороший, и ещё чего-нибудь
и ещё чего-нибудь
* * *
«Мы не являемся сепаратистами. Сепаратист – это тот, кто пытается отделиться от чего-либо или кого-либо. Мы ни от кого не отделялись, потому что не являлись чьей-то законной частью. Мы восстановили свою государственную независимость в 1991 году, которая была утрачена в результате многовековой русско-кавказской войны. Любому специалисту по Кавказу или человеку интересующемуся историей Кавказа это известно. Поэтому термин „сепаратист“ к нам не имеет никого отношения».
(Шамиль БАСАЕВ)
* * *
И всё же такой свадьбы, которая гремела сейчас во дворе у Вахи, ей бы для себя не хотелось. Хотя бы потому, что самого Вахи, согласно обычаю, на свадьбе не было.
Солнце припекало, а на кухне у тёти Томы вообще дышать было нечем. Двоюродные и троюродные сестры, племянницы и снохи тараторили все разом.
Она наконец присела, с наслаждением вытянув гудящие ноги, и тётя Тома сунула ей в руки стакан с ледяным морсом.
Выстрел со двора ударил плетью.
После полумрака кухни в глазах замелькали радужные круги, и она не сразу разглядела шестерых в камуфляже. И не сразу узнала того, кто стоял впереди всех. Да и того, на кого он указывал.
– Сдайся сам, тогда здесь крови не будет, – хрипло сказал человек в камуфляже, который когда-то, – так давно, – был ею. И знал про неё всё. Саид.
Тот, на кого он указывал, так же хрипло рассмеялся. Автомат, враз появившийся в его руке, привычно смотрел Саиду в живот. И про этого она знала всё, потому что тоже была им. Муса.
Она шагнула вперёд, мимо мёртво молчащих мужчин, мимо женщин, судорожно прижимавших к себе детей, минуту назад вперегонки носившихся по большому двору.
и тут один из нас сказал – а пойдёмте к Элис!
а что это за девочка, и где она живёт?
а вдруг она не курит, а вдруг она не пьёт?
ну, а мы с такой компанией возьмём да и припрёмся к Элис!
– У меня нет белого платка, чтобы вам бросить, – выговорила она тихо, глядя в глаза Мусе и видя – узнал. – Вот полотенце – могу.
Элис? кто такая Элис?
красиво одевается, красиво говорит
и знает в совершенстве суахили и иврит
– Свадьба же тут, – повернулась она к Саиду. – Свадьба!
– Отойди, Бешеная! – выдохнул тот. – Прошу, отойди!
ну а то, что будет дальше, это просто труба...
– Ты же мой брат! – выкрикнула она сквозь хлынувшие слёзы. – И ты! – Она протянула ладонь к автомату Мусы.
Ахмад уже стоял у неё за спиной, крепко обхватив за плечи.
– А это мой муж! И это свадьба моего соседа! И... и не смейте её портить!
ну, а мы с такими рожами возьмём, да и припрёмся к Элис!
Элис? а кто такая Элис?
...– За ним всё равно придут, – обернулся Саид уже от ворот. – Так что убирайся, пока не поздно... бра-ат... – Его губы растянулись в невесёлой усмешке. – Пока мы всех вас, шайтанов, не перебьём, война не кончится!
– Война кончится, когда ты с ним за такой вот стол сядешь! – крикнула она.
– С ним? – осклабился Муса. – Он же мунафик (вероотступник), у русаков на посылках!
– А я тогда кто? – Она безуспешно пыталась вырваться из стальной хватки Ахмада. – Я кто?!
кто такая Элис?
красиво одевается, красиво говорит
и лечит паранойю, ОРЗ и простатит...
Ошалело поглядев на неё, Муса вдруг безнадёжно махнул рукой.
Совершенно так же, как Саид у ворот.
и все, кто с ней был, говорят, что она просто прелесть
Грянул хохот.
За воротами загудел мотор.
Ахмад осторожно разжал ладони, которыми она прикрыла лицо.
– Ты как, Бешеная? – испуганно спросил взявшийся невесть откуда Ваха.
– Ты что тут делаешь? – спохватилась она. – Тебе же нельзя... уходи давай! ой, нет, подожди! Я же тебе подарок... вот...
Ваха покрутил в руках диск, потыкал кнопки на панели новенького, свежеподаренного музыкального центра.
И согнулся пополам от хохота.
– ...Если нам скажут – ваш поезд ушёл, мы скажем просто, что подождём другой! А чтоб на перроне скучать не пришлось, мы накроем стол и выпьем за любовь! Ха-ра-шо! Всё будет ха-ра-шо! Всё будет ха-ра-шо, я это знаю...
горе моё, горе, дождик поутру
радуга над полем, знамя на ветру
холода, тревоги, праздники войны
потерпи немного – отдохнём и мы
* * *
10.07.04
Почему я так редко пишу? Хороший вопрос, сан малх, солнце моё...
«Пуля метит в ментик, попадает в клёны...» – помнишь эту Риткину песню?
С каждым днём тут я всё больше и больше от вас отдаляюсь... – вот в чём ужас-то... Я не только тебе всё реже и реже пишу и звоню – своим тоже.
Помню, когда Сашка, наш с Гелани, с Артуром и Беком брат, уезжал отсюда домой, он так не хотел этого, плакал. Это мы его уговорили. Клялся писать. Написал три письма – я их храню. Дальше – всё. Он перелистнул эту страницу своей жизни. И нас.
Я не могу вас перелистнуть, но пишу и звоню вам – как будто в другой мир.
Я не могу описывать вам все то, что здесь происходит, что я думаю и чувствую – это будет невыносимо для вас.
И уехать отсюда, – на чём настаивает Бес, – я тоже не могу.
* * *
Она еле-еле отыскала настойчиво верещавший мобильник – в кармане кухонного фартука. Мужской голос в трубке был ей знаком, но она поняла, кто это, лишь когда он нетерпеливо сказал:
– Оздоев! Бешеная, не перебивай, не могу говорить, меня вот-вот возьмут. Надо получить газету. Свежий номер...
и снова здравствуйте, родные грабли
– ...в типографии, в Хасавюрте...
можно свернуть, обрыв обогнуть
но мы выбираем трудный путь
опасный, как военная тропа
– ...там данные от «Мемориала», сводки, интервью... нас пасут... плотно. Очень плотно. Больше мне просить некого – это ж всё-таки твоя газета... хоть и с плавничками, – в трубке прозвучал хрипловатый смешок.
– Тимыч! – взмолилась она, не зная, что сказать.
– Давай, Бешеная!
Отбой.
в хоккей играют настоящие мужчины
трус не играет в хоккей
И Бес опять уехал.
И до Хасавюрта ещё надо добраться.
Она набрала номер Бека, и, ещё до того, как пошли гудки – отбой.
Другой номер.
– Ты домой когда?
Что-то такое, наверное, Ахмад услышал в её голосе:
– Еду.
мужчина, я просю гарсона
и чтоб извозчик был с фасоном
а если будут беспокоить – то стреляй!
Ахмад в последний раз проверил бумажник – документы, деньги. Глянул на неё исподлобья – она стояла, прислонившись к кухонной двери, вертела в руках фартук, кусая губы.
– Не возьму! – отрезал он. – С ума сошла?
Она привычно коснулась ладонью живота, сказала тихо:
– Мне надо ехать. Я чувствую. Ты говорил... ты же говорил тогда... я всегда делаю то, что надо делать.
Глубоко вздохнув, Ахмад тоже привалился к двери, закрыв глаза:
– Запомнила всё-таки...
На улице просигналила машина. Малхаз.
– Сан диканиг (мой хороший)... – пробормотала она отчаянно. – Я же твой талисман...
Он потряс головой:
– А твой талисман где, Бешеная?!
– Ты. Ты, ты... – Она положила руки ему на плечи.
фунта два хворобы, да пучочек травы
да за дальним леском четвертинка луны
ну-ка, вдаль побежать, ну-ка, песни попеть
погоди помирать
– Тётя Тома, за домом пригляди, ага? – крикнула она через забор развешивающей бельё соседке. – Мы к вечеру вернёмся! Или утром...
– Валлахи... – простонал Малхаз еле слышно, поднимая глаза к небу.
занавески долой, да в окно головой
это батюшка мой воротился домой
– Всё получится! – сказала она бодро, захлопывая за собой дверцу. – Будут останавливать – едем в роддом.
– В дурдом! – процедил Малхаз сквозь зубы. – Далась тебе эта газ-зета! – Последнее слово прозвучало ругательством. – А ты, парень... – Не закончив фразы, он покрутил головой и нажал на газ.
Переглянувшись, они промолчали. Ощупью она нашла ладонь Ахмада, крепко сжала, прикрыла глаза.
всё не век горевать, всё не век чашу пить
будет время встречать, будет время любить
а пока подождать, а пока потерпеть
погоди помирать
* * *
«Сколько же будет длиться конфликт в Чечне? Бесконечно, если считать эту землю ничейной, а тем более чужой. С того момента, как все „федералы“ будут относиться к Чечне как к своей, война быстро завершится, а со временем и мир воцарится».
(Геннадий ТРОШЕВ)
* * *
В Хасавюрте оказалось гораздо меньше типографий, чем она предполагала. Всего две.
Пожилой ингуш сверкнул зубами из-под седеющих усов, загрузив в машину десять пачек газет, завернутых в яркие предвыборные плакаты с бодрыми лицами кандидатов:
– А за риск? Редактора-то взяли, я знаю...
Ахмад молча сунул ему тысячную купюру.
перепуганная детка
закричала в темноте.
перепрятана конфетка
оказалась в рукаве
В машине она торопливо подраспустила бечевку на одной из пачек, достала газету, пачкая пальцы свежей типографской краской.
Ахмад быстро обернулся с переднего сиденья:
– Убери.
Малхаз негромко ругнулся.
Дорога была перекрыта тремя вставшими поперёк неё машинами.
по садам, по огородам
уходил в далёкий край
ты поплачь, моя голуба
да смотри, не забывай
Видя, как люди в камуфляже выволакивают пассажиров из шедшей впереди них голубой «нивы», она ещё успела удивиться, что не видит здесь обычного при такой картине БТРа. И перестала дышать, когда ударила короткая автоматная очередь.
Жесткая рука Ахмада почти швырнула её вниз, под сиденье, и она уткнулась лицом в знакомо пахнущие краской пачки.
было да гнильём поросло
времечко само по себе
верная в болоте вода
постная, как грех на заре
Передняя дверь распахнулась.
– Выходите! Корки показывай! Менты есть?
Ахмад сам вытащил её за локоть, заслоняя собой. Малхаз протянул документы троим в камуфляже, с зелёными повязками на головах.
– Мунафики? – прищурился старший из них, поводя стволом «калаша». Мельком глянул на развёрнутые паспорта: – Баба – русская? Чья?
понеслась по кочкам метла
поплыли туманы над рекой
утонуло мыло в грязи
обломался весь банный день
Закрыв её всем телом, Ахмад молчал. Вцепившись ему в запястье, она глядела, не отрываясь, из-за его спины в тёмные глаза боевика, показавшиеся смутно знакомыми. Тот медленно опустил руку с документами:
– Лиска?
Она шагнула вперёд, всё ещё не узнавая, не веря. Пробормотала пришедшее вдруг на ум из полузабытой книжки, прочитанной давным-давно:
– Тельико Луннгревинк Леторт. Сокращённо Пенсток. Друзья называют меня Дуду...
Глаза в густой тени ресниц распахнулись, заветренные губы дрогнули в усмешке:
– Не меняешься. Муж твой?
Она кивнула. Горло сжималось.
– В машине что?
– Газеты.
– Не меняешься...
– Ты кто? – резко спросил Ахмад.
Она протянула правую руку ладонью вверх.
Белёсая нитка старого шрама ещё виднелась – Бек глубоко резанул тогда, кровь долго не унималась, пятная алым пыльную серую землю.
значит, будем в игры играть
раз-два – выше ноги от земли
кто успел – тому помирать
кто остался – тот и дурачок
Боевик сунул документы обратно Малхазу, перехватил автомат другой рукой и тоже раскрыл правую ладонь:
– Салам, сан йиша... Что, не позовёшь теперь с собой?
– Артур... – прошептала она, облизнув губы.
– Хамзат! – крикнули ему сзади, и тот медленно-медленно стал поворачиваться. Снова хлестнули выстрелы, взвизгнули тормоза...
самый правильный закон завязал
изначальную главу в узелок
и до треска потянул за концы
прорубай-не прорубай – не понять
светопреставление
Она пыталась вырваться, когда Ахмад с Малхазом заталкивали её под машину, потом уткнулась лбом в сухую каменистую землю и зажала уши. Но выстрелы грохотали, разрывая мозг.
Наступившая вдруг тишина ударила сильнее выстрелов.
Кровь так быстро буреет в пыли...
А глаза его всё ещё оставались живыми. Родными.
Артур разжал окровавленные пальцы, стиснувшие рану под грудью:
– Бешеная, не надо... Я не хочу... Увозите её. Уезжайте...
Она забилась в железных руках Малхаза, видя, как гаснут эти глаза.
– Я могу... я же могу... – захлёбываясь, бормотала она. – Пожалуйста... Он не умрёт... Пустите меня...
– Наш брат уже в Раю, ИншаАллах, – сипло проговорил человек в камуфляже, опускаясь на колени и проводя ладонью по лицу Артура. – Смерть – это дверь, и все люди входят в неё, сказал Пророк, алайхи-соляти вассалам...
– Мой брат! – яростно крикнула она. – Он мой! Как я его оставлю?
– Уезжайте, – повторил тот слова Артура, подхватывая его автомат. – Мы заберём его. Если прорвёмся. Дала гIазот къобал Дойла...
а глумливое пророчество
настоящим заверяется
всё проверено, всё сходится
даже сказочка х..ёвая
сослужила службу – слушали
– Газета... – прохрипела она, когда позади остался последний блокпост на въезде в город, – Малхаз совал в окно деньги, не считая, и машину даже не досматривали, – и подняла растрепанную голову с пыльного сиденья. – В редакцию везти нельзя. Позвони Беку... Я... я ему расскажу про... про...
Она зажмурилась.
и качали головами в такт
и пускали светлый дым в потолок
только сказочка х..ёвая
и конец у ней неправильный
Змей-Горыныч всех убил и съел
обманули дурачка
обманули дурачка
* * *
«В девятнадцатом веке русские цари завоевывали Чечню без угрызений совести и жалких попыток обмана и самооправдания. Они делали то, что в это время было нормальным. Сейчас представления о норме и преступлении изменились. Задача усложнилась. Чечню недостаточно завоевать. Надо сделать так, чтобы оставшиеся в ней чеченцы сами проголосовали за это завоевание, и все поверили бы, что это – добровольное голосование. А это уже просто невозможно. Ни честно, ни нечестно. Никак».
(Дмитрий ФУРМАН)
* * *
– Не спишь?
– ...Нет.
– Уезжай к своим.
– Нет.
– К моим.
– Нет. Я без тебя никуда не поеду, разве ты не понимаешь?
– Я бы потом приехал.
– Нет. Мы не можем расставаться. Что-то случится... я знаю...
– Не говори так! Ну послушай... сан дог, ты не можешь знать...
– Я знаю.
– Ты просто не в себе... после этого...
– Тогда я всё время не в себе. Молчи... пожалуйста.
– Почему ты не плачешь, сан безам? Лучше б ты плакала...
– Зачем? Всё равно смерти нет... Только смена миров...
* * *
20.08.04
Всё-таки они все вместе меня уговорили, Лен. Он отправляет меня к своим родным, в село. Это не так далеко, – да тут, строго говоря, всё рядом, не Сибирь, чай... – и он клялся, что приедет, как только сможет. Бес поручил ему какие-то свои дела, я уж и не знаю, какие. Бес – единственное наше прикрытие, не знаю, как долго его имя будет срабатывать здесь.
Ладно.
Есть и хорошая новость, как ни странно.
Помнишь девчушку, которую мы с Беком нашли в Москве, Мадину? Бек всё шутил, что когда-нибудь он на ней женится. Представь, она вернулась в Грозный, Бек её увидел, и... пропал козак для всего козацкого рыцарства...
Так-то вот. Жизнь продолжается... и столько чудес в ней совершается... и каждый из нас за счастье сражается...
* * *
Сидя на краю дивана, Бек вертел в руках мобильник и лишь изредка подымал взгляд на Мадину. И зря – когда из глубоких её глаз исчезли загнанность и безысходность, она расцвела и засияла.
И тараторила, не закрывая рта, рассказывая про училище культуры в Краснодаре, которое она только что закончила, получив диплом библиотекаря, и про грядущую работу в школе, и про то, что она уже договорилась с дядей, чтобы младшая сестренка переехала к ней жить...
Бек совсем понурился на диване.
– Лиска, – наконец проговорил он, – тут Бес собирается приехать, между прочим...
чтой-то мало свету
не пройти ль нам в кабинеты?
Она поймала себя на том, что улыбается – наверное, в первый раз за последние дни.
– Чего ты смеёшься? – Бек обиженно нахохлился.
Она переглянулась с Мадиной, и обе прыснули.
– Да ну вас! – буркнул Бек, махнув рукой, и поднялся. Глянул мельком в окно. – Валлахи, Лиска!
– Что? – она тоже вскочила.
– Вот и он...
Под окнами нетерпеливо засигналили два «джипа».
Сова, открывай! Медведь пришёл!
-... Так что, – спросил наконец Тимурханов, тоже внимательно послушав про училище в Краснодаре и школу, – что вам на свадьбу-то дарить?
Мадина и Бек вытаращили глазищи. Потом, ахнув, Мадина схватилась за пунцовые щёки и вылетела в другую комнату – как вихрь прошумел.
Тимурханов захохотал и налил себе ещё чаю.
– Беслан Алиевич! – сказала она укоризненно, сама с трудом удерживаясь от смеха.
– А что? – глянул тот невинно. – Я ничего не забыл, всё помню. Или ты, дик кIант, забыл?
Бек прикусил губу.
– Да я-то помню... – выдавил он наконец. – Она, небось, не захочет...
– Она? Не захочет? – Беслан поднял брови. – Алиса Талгатовна, разберитесь-ка! А мы пока продолжим разговор насчёт подарка...
– На Таити их отправьте! – выпустила она парфянскую стрелу, выходя, и услышала, как зашипел бедный Бек, и снова рассмеялся Тимурханов.
я не разбойник, и не апостол
и для меня, поверьте, тоже всё непросто
О свадьбе решили поговорить попозже. Прячущие глаза Мадина и Бек лишь изредка косились друг на друга, Беслан наслаждался, подшучивая над обоими, а ей хотелось только одного – чтобы все побыстрее ушли. Прорвавшийся смех привёл за собой подступавшие к горлу рыдания, и она боялась, что не выдержит – сорвётся при всех.
Внимательно посмотрев на неё, Тимурханов поднялся:
– Твой муж где?
– Сказал, в три придёт, – едва шевеля губами, проговорила она.
Тот глянул на часы:
– Тогда мы поедем, с твоего разрешения. Куда вас подвезти, ребята?..
Она прислонилась к стене, слыша шум моторов, и, зажмурившись, как тогда, в машине, ударилась затылком об стену, чтобы одна боль хоть немного заглушила другую. В ушах зазвенело, и сквозь этот звон она еле услышала голос Бека:
– Лиска!
Он схватил её за плечи и притянул к себе.
– Ты... зачем... – выговорила она.
– Ш-ш... ты плачь, плачь... – мягко сказал Бек, и она в голос завыла в его крепких объятиях, не сдерживаясь больше.
мой недуг пройдет в пути
суховей засушит раны
если не смогу дойти
значит, растворюсь в тумане
золотая лань в кольце
три негромких отголоска
я иду, в моей душе
тихо скрипнуло окошко
Очнувшись немного, она потерлась лицом о рубашку Бека, и без того мокрую насквозь.
– Я тебе... испортила... рубаху... – Собственный шёпот был ей еле слышен. – Ты прости, сорвалась...
– Плевать, – сдавленно пробормотал Бек. – Я тебе брат или где?
– В Караганде... – Она стояла, по-прежнему зажмурившись. – Сан ваш, что же делать-то? Когда же кончится всё это? Как нам жить? Я боюсь, я так боюсь, Бек!
по туманным берегам
к неизвестному итогу
от неструганой скамьи
к некрестовому походу
– Почему ты не хочешь уехать отсюда, Лиска?.
– Без него я не поеду.
– Уезжайте вместе!
– Куда? – Она горько хмыкнула. – На Таити, что ли? Ты-то не едешь... Он не поедет. Не поеду и я. Наш ребёнок должен здесь родиться... Ты чего?
Бек вздрогнул. Чувствуя, как поворачивается внутри плод, она улыбнулась.
