Текст книги "За золотом Нестора Махна"
Автор книги: Олександр Скрипник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Подписи на этих удостоверениях подсудимые признают. Это, конечно, важный материал для экспертов.
Г. Кузьменко признает также, что вела записи в маленькой записной книжечке, которая вместе с вышеуказанными удостоверениями передается экспертам.
Таким образом, экспертам переданы образцы почерка всех подсудимых. Кроме того подс. Кузьменко пишет несколько строк под диктовку и передает написанное экспертам.
Объявляется перерыв. Эксперты в отдельной комнате производят экспертизу.
На вечернем заседании выступают эксперты-графологи, производившие экспертизу почерков подсудимых.
Среди мертвой тишины в зале эксперты (их двое) заявляют, что фотографии с писем, произведенные комиссаром Пенткевичем, произведены «любительски», и материалом для экспертизы служить не могут.
Большинство писем, в том числе текст существенного для обвинения письма «к ответственным представителям советских Украины и России», писала жена Махно – Г. Кузьменко. Шифр был написан рукой Хмары. Собственноручность подписи Махно на письмах экспертиза установить не может и определенно устанавливает разницу между подписями Махно на письмах и образцом почерка Махно, предоставленным в распоряжение экспертам.
Таким образом, экспертиза пришла к тому заключению, что письма писались или Г. Кузьменко, или Хмарой, но подписи на них, приписываемые Махно, вызывают сомнение в том, что они сделаны его рукой.
После экспертизы допрашивается дополнительно еще несколько свидетелей, из которых львовский украинский журналист Карашкевич характеризует Махно как идейного человека. Свид. утверждает, что население в Вост. Галиции Махно совершенно не знало.
Председатель задает вопрос Махно, правда ли, что он собственноручно застрелил Григорьева и что в октябре 1920 г., когда занял Гуляй-Поле, Махно вошел в союз с большевиками.
Махно. Я никого не убил. Достаточно мне было приказать, что-бы приказ был немедленно исполнен. Григорьев погиб, т. к. в Елисаветграде убил 2000 евреев, среди которых погиб «цвет еврейской анархической молодежи».
В ответ на вторую часть вопроса Махно пытается осветить сущность анархизма, но председатель не разрешает. Тогда Махно говорит о своей борьбе с белой и красной Россией и объясняет со стратегической точки зрения необходимость своего временного союза с Красной армией.
Заседание закрывается в 11 час. вечера.
5 ДЕНЬ
В субботу начались прения сторон.
Речь прокурора. Характеризуя личность Махно, прокурор отмечает переменчивость: то он идет против большевиков, то с ними. В конце концов, разбитый, он уходит с Украины, ищет убежища за границей, сначала в Румынии, затем в концлагере в Польше.
И вот этот кумир украинского мужика, вождь Революционной Армии, который даже о себе говорит в 3-ем лице, стал обыкновенным серым обитателем концентрационного лагеря. «Лев в клетке», который ищет свободы. Считаясь с тем, что у Махно есть некоторое политическое «обличье» и он мог сыграть роль в сношениях Польши и советских республик, польское правительство должно было внимательно следить за Махно.
Что же делает в лагере Махно? Он, анархист, пытается завязать сношения с генеральным штабом армии par excellence буржуазной – армии польской.
Далее прокурор переходит к подробному исследованию и обсуждению переписки Махно с советскими властями. Прокурор подчеркивает то обстоятельство, что в одном из писем есть слова: «Мы готовы подчиниться советскому правительству, тем более, что никогда не шли против него». Прокурор говорит о дальнейших переговорах Махно с советскими властями о планах поднятия восстания в Вост. Галиции, о бригаде советской кавалерии для поддержания этого восстания и т. д.
Убеждение в виновности усиливается, как говорит далее прок., также от сходства шифровых ключей и наличности четырех пятитысячных банкнот, номера которых сходятся с номерами банкнот, полученных от большевиков, найденных у подсудимых во время обыска.
Показание свидетелей и экспертиза графологов, которые определенно заявили, что письма были написаны или Кузьменко, или Хмарой, подтверждают виновность. Некоторые сомнения относительно подписей самого Махно на документах не ослабляют их, ибо, конечно «Махно был душой» всей этой переписки.
Мог ли заговор Махно быть реализован и мог ли как таковой повредить польской государственности? Прежде чем ответить на этот вопрос, прокурор обсуждает показания кап. Стрелецкого (офицер разведки ген. штаба показывал при закрытых дверях), который заявил, что «легендарный» Махно, как повстанческий деятель на Украине, является крупной величиной и что партизанские банды, которые проскакивали в Вост. Галицию, всегда состояли из украинцев, родом из Сов. Украины. Вост. Галиция не поддерживает этих банд, т. е., по мнению кап. Стрелецкого, Вост. Галиция не является удобной почвой для восстаний.
Против этого мнения кап. С. возражает прокурор и заявляет, что реализация заговора Махно была вполне возможной.
Ст. 102 Уголовн. Уложения говорит об «отделении» какой-либо части государства. Это «отделение» могло быть реализовано атаманом Махно если не в целом, то в какой-либо незначительной части территории.
ПРИГОВОР СУДА
Вчера в 10 ч. 20 м. вечера объявлен приговор суда по делу Махно.
Украинские граждане – Махно, Хмара, Домашенко и Кузьменко, обвиняемые по ст. ст. 51 и 102 Уголовного Уложения, признаны по суду оправданными.
РЕЧЬ ЗАЩИТНИКА
– В этом деле суд, – начал защитник, – имеет дело, так сказать, с «экзотическими» гостями, пришедшими с территории того «восточного сфинкса», которого выдающиеся западные политики понять не могут.
О Махно говорят разное. Одни говорили о нем как о герое, другие как о бандите. Но установить, является ли он только «проходимцем русской революции» или действительно идейным человеком, для дела чрезвычайно важно.
Независимо от «самого движения махновщины», в 1919–20 гг. Махно был анархистом. Прокурор считал важным не то, был ли он анархистом или нет, а то, каким был анархистом – восточным или западным.
Но в этом вопросе главное – моральная ценность человека. И если Махно был настоящим анархистом, то о махновщине, о его людях, конечно, это сказать трудно.
Теперь нужно выяснить отношение Махно к большевикам. Махно уверяет, что благодаря ему Буденный опоздал на 2 недели, и этим была спасена Варшава.
Защитник переходит к показаниям свид. кап. Стшелецкого, б. шефа польской разведки по тылах большевистской армии в 1920 г. Свидетель заявил, что в то время для верховного командования возникал вопрос: с кем завязать соглашение – с Петлюрой или с Махно, настолько последний был крупной величиной. И польский ген. Штаб еще в 1922 г. понимал, что единственным человеком, после поражения Петлюры, годным для поднятия восстания на Украине, был Махно.
А ведь мы же сами допустили молчаливое соглашение с большевиками, чтобы они покончили с Врангелем (движение в зале). Буржуазная Польша с коммунистической Совдепией! Так должен был поступить польский генер. штаб, говорит кап. С. Не приходится удивляться и тому, что Махно, со своей анархистской концепцией, заключал соглашение с большевиками. Он боролся со всеми, но не с Польшей. В 1920 г. Махно отказался идти на польский фронт, не желая принять участие в борьбе двух народов.
И, наверное, если бы мы отдали Махно большевикам, то «суд народной совести» немедленно бы его расстрелял.
И поверьте, что те 8 лет тюрьмы, какие ему угрожают, пустяки по сравнению с тем, что ему угрожало бы на территории Москвы. В то время, как мы арестовывали Махно, в это время в Москве происходил большевистский суд над махновцами.
Переходя к переговорам с сов. миссией, защит. говорит:
– Инициатором всех «этих переговоров» является, конечно, сов. миссия. Миссия требовала большей и большей определенности, а Махно «хитрил». Сов. миссия хочет иметь документы, хочет иметь выход из положения.
Я анализирую обвинения прокурора и утверждаю: предположим, что Махно сносился с большевиками, но он не хотел дать такого материала, какой большевики могли у себя опубликовать и какой мог быть направлен против самих махновцев.
И целью Махно было только уйти из лагеря, а не произвести «восстание в Восточ. Галиции».
Самое соглашение же между Махно и сов. миссией не доведено до конца, а потому мы не можем говорить о конкретном заговоре.
Прокурор спрашивал, как мог анархист вести сношения с буржуазным пол. ген. штабом? А как мы могли вести сношения с большевиками, а не с «буржуазным» Деникиным? Делалось это потому, что этого требовали политические обстоятельства.
Мы должны сказать, что, осудив Махно, мы теряем «козырь» в войне с советской Россией, которой мы не хотим, но которая может быть…
Сов. миссия своей интригой старается выбить у нас из рук такой же козырь, какой когда-то выбила в лице Савинкова, который шел против большевиков.
Я прошу высокий трибунал оправдать Махно!
В 6 час. заседание возобновляется. Защитник Стржалковский подробно говорит о необоснованной «кровавой легенде» Махно. Махно был жесток, но тогда на Украине все были жестоки… Что касается его отношений к большевикам, то левые партии не так давно политически отделились от большевиков. Не приходится поэтому особенно удивляться тому, что и Махно иногда мог идти с большевиками, а не с реакционным Деникиным. Но с большевиками Махно долго идти тоже не мог, ибо он сторонник «вольных местных советов», и ему был не по душе «большевистский левиафан», с его исключительным централизмом.
Защ. Рудзинский указывает, что свидетельские показания нельзя считать достаточными, многих важных свидетелей не было.
Мы должны ответить на вопрос: кто такой Махно и что такое махновщина. Мы знаем о нем, как о кровавом атамане, главным образом из уст бежавшей с Украины «зажиточной польской буржуазии». Но другое о нем говорил капит. ген. штаба Стшелецкий, знающий революционное движение на Украине, поляк-рабочий, известный поляк-социалист Ягодзинский, сотоварищ Махно по сибирской каторге.
Основной линией деятельности Махно является его непримиримое отношение к большевикам. И только обстоятельства заставляли его временно заключать соглашение с его врагами – большевиками.
В отношении Польши он был или нейтрален, или доброжелателен. И он не нападал на тылы польской армии.
В ПОСЛЕДНЕМ СЛОВЕ СВОЕМ
Махно сказал: – Переходя границу, я рассчитывал на гостеприимство славянского народа. Я жду справедливого решения.
Хмара: – После того, что пришлось перетерпеть в Стржалково и в польских тюрьмах, мне нечего сказать.
Кузьменко и Домашенко отказались от последнего слова.
В 9 час. суд удаляется на совещание.
В 10 ч. 20 мин. возвращается суд. Председатель читает приговор. Украинские граждане Махно, Хмара, Домашенко и Кузьменко, обвиняемые по ст. 51 и 102 «код. карного» варшавским окружным судом, оправданы.
* * *
После оглашения приговора публика окружает подсудимых. Некоторые пожимают руки оправданным и их защитникам.
(Газета "За свободу!" 27.11–3.12.1923 р. – Державний архів Львівської області)
Документ 5
Лист Н. Махна з м. Торуня (Польща) В. Данилову в Румунію (грудень 1923 р.)
Дорогие Василий, Лева и другие.
Поздравляю вас, а через вас всех остальных находящихся в Румынии наших друзей-повстанцев и командиров с Новым годом. Всем желаю Вам наилучших благ в вашей жизни.
Затем считаю приятным сказать вам, что по суду я оправдай. Сейчас получил права жительства в Республике, конечно, в указанном городе Торуне, откуда я и пишу эту записку. Живу в нем я с Г. А. и дочуркой. Домашенко живет в городе Быдгоще, а Хмара в Паркане. Остальные наши хлопцы находятся на работах в г. Варшаве и пределах его.
По выходе из пансиона я как будто начинаю поправляться. Город Торун окружен еловыми и сосновыми лесами. Я поселился как раз возле леса с целью подышать свежим воздухом. Воздух здесь ужасно хороший.
Если бы материально был месяца на 3–4 обеспечен, можно было бы подлечиться, но что сделаешь, коль мы так бедны, именно мы, в которых всякая сволочь всегда и всюду бросала камни, как на грабителей, награбивших кучи золота. Но мы действительно оказались честнее честнейших в области грабежа. Сейчас я пока что думаю о средствах. Как только раздобуду, тогда подумаю о визе – на время приехать к вам. Пока будьте здоровы, живите мирно.
Ваш Батько.
Если вздумаете присылать деньги, то только в иностранной валюте. Сейчас они мне до безумия нужны. Если есть лишние, присылайте сейчас.
(ГДА СБУ, УСБУ в Одеській області, справа № 289-т, арк. 29)
Документ 6
З пояснень І. Лепетченка в ГПУ (1924 р.) про перебування в Польщі
Летом 1923 года освобожденные из польской тюрьмы махновцы находились в бараках г. Варшавы. Среди освобожденных были я, Сергиенко, Харламов, Зайцев и еще 7 человек. Махно в то время сидел в мокотувской тюрьме. Однажды, примерно в мае-июне месяце 1923 г., к нам в барак пришел неизвестный человек, который вызвал Сергиенко и о чем-то с ним беседовал. В тот же день или на следующий Сергиенко сказал мне о том, что меня хотят увидеть два неизвестных человека. Я пошел вместе с Сергиенко, и на углу следующего барака мы встретились и познакомились с мужчиной, назвавшимся Никой, и женщиной. Свое имя она назвала, но я его забыл.
Ника и женщина в первую очередь предупредили нас о том, чтобы мы ничего не рассказывали Зайцеву, т. к. по сведениям, полученным Никой от Махно, Зайцеву доверять не следует ввиду того, что он не участвовал в махновском движении, а присоединился к махновцем лишь за границей. Зайцев был в петлюровской банде Черного Хмары.
После этого Ника стал говорить о том, что надо отбить Махно, когда его будут вести на допрос, что им получены письма от Аршинова и Волина, из которых можно убедиться в том, что ему, Нике, поручено организовать отбитие Махно. В первые дни Ника этих писем не показывал, но когда мы (я, Сергиенко, Зайцев, Харламов и Бурыма) решили выяснить, кто такой Ника, я и Сергиенко попросили Нику показать нам письма Аршинова и Волина. Письма были нам даны и прочитаны. Аршинов и Волин действительно писали о том, что Нике можно довериться в вопросе об отбитии Махно. После их прочтения мы все же ему полностью не доверяли и попросили показать нам какую-нибудь доверенность от Махно. Он принес письмо от Махно, в котором последний просил нас помочь Нике. Но по почерку этого письма мы не были уверены в том, что оно было написано Махно. Тогда мы написали Махно шифрованное письмо, которое он сумел бы разобрать, посколько он сам научил нас этому шифру. Письмо мы передали Нике.
Три недели мы никакого ответа от Махно не получали. Ника сказал нам, что ответа нет, потому что на посту нет тех жандармов, которые могли бы письмо передать. По прошествии этих трех недель приходит Ника и говорит о том, что на следующий день нужно отбивать Махно. Я спросил его, как обстоит дело с посланным нами Махно шифрованным письмом, на что Ника ответил, что Махно письмо получил, но не разобрал его. Во время этой беседы подошел и Сергиенко. Мы сказали Нике, чтобы он принес на следующий день револьверы и деньги, хотя мы решили не отбивать Махно, пока он не ответит нам письмом. Мы предполагали, что вся эта затея с отбитием Махно может исходить от дефензивы.
На следующий день Ника принес 5 револьверов и 125 патронов к ним и, кажется, 250 000 марок. Хотя, припоминаю, что оружие и деньги принес не Ника, а эта женщина, которую я видел первый раз с Никой. Я получил у нее деньги и револьверы, но в условленное время и место для отбития Махно мы не вышли. Револьверы я сейчас же спрятал в песке около бараков, а деньги принес хлопцам и разделил по 50 000 марок каждому. Я вспомнил еще один момент: накануне получения нами револьверов Зайцев составил от нашего имени письмо, в котором он указывал, что дело с отбитием Махно придумано дефензивой, но ей не удастся нас спровоцировать. Это письмо никто не подписывал, и я передал его женщине тогда, когда я уже получил от нее револьверы и деньги.
Через неделю мы решили выяснить, кем передано нам оружие, т. к. мы предполагали, что, возможно, это оружие передано нам Сов. консульством или дефензивой. В дефензиву мы не решились пойти, чтобы узнать об этом, а решили с Зайцевым зайти в консульство и узнать у консула, кем это оружие было нам передано. С этим намерением я и Зайцев зашли в консульство, поговорили с консулом, и он сказал нам, что консульство это оружие нам не посылало, но чтобы мы не отдавали его в дефензиву. После этого мы решили оружие сохранить и никому его не передавать.
Спустя несколько дней в бараки приехал Ника вместе с одним товарищем Махно, который сидел с ним когда-то в Москве и которого звали Петр (Ягодзинский – Прим. авт.). Приехав в барак, Ника и Петр вызвали Сергиенко и начали его стыдить за то, что мы взяли оружие, деньги и ничего не сделали. Через день Ника снова приходит к нам и приносит письма от Махно, Хмары и Домашенко, и тогда мы убедились, что ему можно доверять. После прочтения этих писем я возвратил Нике полученное мною оружие.
Приблизительно через месяц состоялся суд над Махно. Со мною снова связался Ника с тем, чтобы я один участвовал в организующемся другой группой отбитии Махно на тот случай, если его приговорят к нескольким годам тюрьмы. Ника меня предупредил, чтобы я никому из наших ребят не говорил о предстоящем отбитии Махно и об этом же писал сам Махно в письме. Ника меня познакомил с несколькими хлопцами, из коих было три еврея и один немец. Мне было передано Никой от Махно письмо, в котором он просил меня не отставать от этих хлопцев. Передавал письмо жандарм, который препровождал Махно из тюрьмы в суд. План отбития был разработан, но не был осуществлен, потому что Махно оправдали. После этого я, Зайцев, Бурыма и Волжан уехали из Варшавы в Волковиск на лесную работу, т. к. к тому времени у нас не было никаких средств.
Спустя месяц-полтора я получил письмо от Махно, из которого я узнал, что он уже освобожден и живет в Торуне. Тогда же он писал, что на днях будет в Варшаве и просил меня, чтобы я приехал в Варшаву после получения от него телеграммы. Когда Зайцев узнал, что Махно будет в Варшаве, он пожелал также выехать со мною. Получив телеграмму от Махно, я и Зайцев поехали в Варшаву. Когда я рассказал Махно о происшедшем во время моих контактов с Никой, Махно смеялся над всем, что произошло, и предложил мне и Зайцеву выехать с ним в Торун.
Мы поехали в Торун и там прожили полгода. Я занимался сапожничеством, а Зайцев мне помогал. Махно пожелал выехать в Данциг. Он дал мне свои документы и попросил поехать в Варшаву для получения в министерстве разрешения на выезд. Министерством было отдано при мне распоряжение по телефону в Торун, чтобы беспрепятственно разрешили выезд Махно в Данциг. Для получения разрешения на мою поездку из Торуна в Варшаву и обратно ходатайствовал сам Махно. Перед поездкой в Варшаву Махно поручил мне зайти к Нике и получить для него револьвер с патронами. Я получил у Ники револьвер системы «браунинг» и к нему 17 или 18 патронов. После моего приезда в Торун Махно взял у меня несколько патронов, а «браунинг» и несколько патронов оставил мне. У него был револьвер системы «маузер».
Перед отъездом в Данциг Махно сказал мне, что если я хочу поехать в Россию, то чтоб я забрал спрятанные мною при махновщине деньги и приехал обратно за границу. Махно мне также говорил, что если меня ЧК арестует, чтобы я не говорил о том, что он тоже хочет ехать в Россию, а чтобы я сказал об этом лишь тогда, когда меня полностью освободят и когда можно будет вполне довериться тем, кто меня освободит.
Махно уехал в Данциг, а я уехал в Варшаву вместе с Зайцевым и Харламовым. Последний пробыл в Торуне всего несколько дней, приехав за несколько дней до нашего отъезда. В Варшаве я, Харламов и Зайцев пошли в консульство просить, чтобы нам разрешили выезд в Россию. Консул ответил, что мы можем заполнять анкеты, но выехать сможем не раньше, чем через шесть месяцев, т. е. лишь после получения из Москвы разрешения на въезд. Тогда, не удовлетворившись ответом в консульстве, я один пошел к Черняку с тем, чтобы они (польские анархисты – Прим. авт.) посодействовали мне переправиться в Россию. Ввиду того, что в этот день Ники не было, Черняк предложил мне придти на следующий день. Когда я пришел на следующий день, Ника был у Черняка и попросил его переправить меня, Зайцева и Харламова в Россию. Ника знал о том, что я должен поехать в Россию за золотом, т. к. ему говорил Махно при мне в Варшаве, что когда-нибудь я должен поехать за золотом.
В тот же день, кроме Ники и Черняка, пришел и Померанец, с которым меня познакомили. Ника согласился с необходимостью моей переправы в Россию. Тут же Черняк и Померанец сказали, что они переправят нас поодиночке в Россию, и если у них будут деньги, то они и сами переправятся. Деньги же обещал достать Померанец, т. к. у нас было очень мало денег. Зайцев, Харламов и я прятались в это время на кладбище в Варшаве, т. к. мы не хотели зарегистрировать наш приезд в Варшаву, дабы иметь возможность подделать в документе разрешение на выезд в Ковель (зачеркнуть разрешение, выданное нам в Торуне на выезд в Варшаву, и написать вместо Варшавы Ковель)…
И. С. Лепетченко
(ГДА СБУ, УСБУ в Запорізькій області, справа № с-3, т. 3, арк. 27–28)
