Текст книги "Приключения леди Винтер после того как ей удалось избежать смертной казни - Назло Александру Дюма!"

Автор книги: Олег Рыбаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Там конверт. В нем доверенность на машину и права на песни. Это твое. Делай, что посчитаешь нужным, я тебе верю.

Веришь… А зачем мне все это без тебя, Сереж? Зачем что-то без тебя, вообще?

Самое сложное, Саш. Яша передал тебе, посмотри, если еще не смотрела. Я хотел, чтоб колечко было обручальным. Сейчас ты не станешь на меня ворчать что рано и я тороплюсь, правда? Мне все кажется, что не успеваю и если ты это читаешь, значит, не успел.

Я открыла крышку – кольцо, очень изящное, тонкое, из белого металла с россыпью зелено-синих камней и такой же кулон.

Посмотрела? Я помню, что ты не любишь золото – это платина. А александрит мне просто показался символичным, но, оказывается, его нельзя носить без пары, ты знала?

Не знала, Сереж. Я и про твои планы-то только догадывалась.

Хорошая моя, живи. За себя и за того парня – живи за обоих. Ты замечательная, ты должна жить, понимаешь? Да, будет больно, очень больно. Прости меня за это. Но боль не вечная, она потом притупится, я тебе обещаю.

Сашка, прости, но я должен это написать. Обещай мне, если тебе встретить человек, которого ты сможешь полюбить, то ты попытаешься жить обычной жизнью. Попытаешься быть счастливой. Ты сможешь, я знаю, ты это заслужила. Не надо меня канонизировать, хорошо? Просто живи, у тебя на это еще много времени.

Слезы я уже не вытирала, они просто катились по лицу, некрасиво капая с подбородка.

Знаешь, Санечка, я совсем не верю в загробный мир, но, если там что-то есть и мы встретимся, я уверен, я тебя узнаю.

Ты лучшее, что было в моей жизни. Люблю.

Я рыдала в голос, закрыв лицо руками и судорожно всхлипывая. Никакой алкоголь не смог бы справится с тем, что на меня сейчас навалилось. Я рыдала с каким-то садистским удовольствием, за весь тот месяц упрямой борьбы и поисков выхода. За каждую бессонную ночь. Больно. Почему так невыносимо больно и совсем не становится легче?

За что? За что нам вот это все? За то, что просто хотели быть счастливыми?

Полностью разбитой я доползла до дивана, завернулись в его толстовку и свернулась калачиком. Как банально, но толстовка до сих пор им пахнет. От этого должно быть больнее, но сейчас наоборот, чуточку легче и если закрыть глаза, то кажется, что он рядом.

* * *

Я проснулась очень рано, как будто кто-то толкнул. Или как будто кто-то на меня смотрел?

Квартира пустая, на телефоне ничего, так что звук сообщения тоже разбудить меня не мог. Чертовщина какая-то.

Я села, удивительно, но голова не раскалывалась и из всех симптомов похмелья только дикий сушняк.

Чертовщина. А ведь это не первый такой случай. Как-то много у меня этой чертовщины в последнее время. Какие-то мелочи, несерьёзные, но есть ведь. Ладно, я об этом обязательно подумаю потом.

Пока шумел закипая чайник, я смотрела в окно и думала, что надо съездить в Луговое, забрать оттуда теплые вещи. Осень наступила очень быстро и была холодной, в плаще я жутко мерзла, но никак не могла найти времени съездить домой. Сейчас у меня есть и время, и желание побыть одной и пережить все вчерашнее до конца. Да, наверное, так будет правильно. А еще надо подумать о том, чтобы снять квартиру в городе, с собакой это будет не просто, но и жить у Лешки уже неприлично, а уж вешать на него выгул Зеты, как вчера, вовсе свинство. Зато с Майбахом у Лешки случилась внезапная любовь и, видимо, кот останется у него.

Луговое встретило меня тишиной и запустением. Смотреть на любимый дом таким у меня не было сил.

Я прошла в тех помещение, включила отопление и вымерзший дом стал потихоньку наполняться теплом. Как будто оживать. Нет, никакую квартиру я не стану снимать, я вернусь к себе, домой. У меня есть дом, а я совсем об этом забыла. Если Дима действительно где-то рядом и попытается меня убить, что вряд ли, я его просто пристрелю как бешеную собаку. Я ради этого даже спать с пистолетом под подушкой буду.

Завтра нужно пригласить клининг и дворника – весь двор в листьях, дорожек не видно.

Зачем-то прошлась по дому, заглянула в каждую комнату. В своей задержалась у стола – на нем в простой деревянной рамке стояла фотография. Я сама ее туда поставила, тогда это казалось милым – то и дело натыкаться на нее взглядом и улыбаться.

Черногория. Если бы я знала, что случится через месяц… а там, в этой фотографии, мне хорошо. Я счастлива. Я хорошо помню и этот ветер с моря, и улыбчивого фотографа с пирса, и Сережины глаза. Как он на меня тогда смотрел…

А еще я помню, какой замечательный там был сад с мягкой травой, на которой так прекрасно пился местный вранацВранац – популярное сухое красное вино, которое содержит 12 % алкоголя. Это вино имеет приятный лёгкий фруктовый вкус и насыщенный рубиновый цвет с лиловым оттенком. «Вранац» известен также под названиями «црмничка лоза» и «црмнички вранац» – по названию района Црмнице в окрестностях Скадарского озера… И на которой было так упоительно целоваться.

Я грустно улыбнулась и перевернула рамку, чтобы она лежала стеклом вниз. Больно. Всегда будет больно, я знаю. Но это был кусочек такого светлого и незамутненного счастья, которым, наверное, мало кто может похвастаться.

Дом прогрелся, я спустилась вниз, чтобы помыть руки, и уехать в город. Надо собрать вещи там, сказать Лешка, что он снова свободный холостяк и волен водить девиц домой. Они с Андреем, конечно, мое решение не одобрят, но когда они что-то одобряли?

В ванной я неловко задела широким рукавом свитера органайзер для всяких дисков и палочек.

Красивая стеклянная банка упала на пол и разлетелась дождем осколков. Я присела над ними, начала собирать и, конечно же, порезалась.

Кровь капала на кафель, а я завороженно смотрела. Я такое уже видела – тогда каждая капля упавшей крови прибежала избавление от всего того, с чем приходилось жить. Каждая капля приближала меня в мягкой уютной темноте, в которой нет ни боли, ни страха, вообще больше ничего. Может быть…

И тут я вспомнила – кухня, больные глаза Сергея «Ванна в Луговом и у тебя все руки в крови, а я ничего не могу сделать».

Я вздрогнула, отбросила осколок и посмотрела на дверь.

Конечно, там никого не было, глупости это… Или нет? Вдруг правда есть какая-то грань этого мира?

– Я тебя не брошу, – зачем-то сказала, – Слышишь? Я все сделаю, чтобы ты очнулся. Сереж, если что-то есть и ты слышишь… Я ужасно по тебе соскучилась, возвращайся, а?

* * *

Следующим пунктом на сегодня была студия. Раз уж у меня теперь есть права, то разумно обсудить это с Олегом. Тем более, что половина студии принадлежит ему.

Теплого приема я не ждала. Олег мне симпатизировал, но не более. Авторитета в его глазах у меня пока не было, так что предстояло его заработать, чтоб меня слышали.

– Привет, – студия тоже выглядела как-то иначе, но тут хотя бы была какая-то видимость жизни.

– Привет, – Олег поднялся с диванчика, на котором сидел до моего прихода, – чай будешь?

– Давай сразу к делу, хорошо? – я положила пальто на спинку кресла, – со мной вчера связался нотариус Сергея, передал мне вот это.

Олег взял протянутую папку, куда я переложила бумаги из конверта. Открыл, пробежал глазами несколько страниц и помрачнел. Ну да, чего-то такого я ждала.

– Что будешь делать?

– Сергей говорил, что его партия для нового альбома записана.

– Да, там вокал остался. Ты к чему это?

– Хочу у тебя спросить, насколько реально дописать и свести альбом без Сергея.

– Сложно, но можно. Только…

– Зачем, да?

– Да. Хотя, у тебя теперь права, можешь с материалом что угодно делать.

– Вот именно, что могу. И я собираюсь доделать альбом.

– Почему? – Олег никак не мог понять очевидной вещи. Неужели правда так плохо обо мне думает?

– Потому что я не дура. Альбом – это деньги, а, насколько я знаю, Сергей был категорически против совмещения, поэтому группа это единственный доход.

– Нет, я просто хочу понять, зачем ты в это лезешь?

– Потому что непонятно на сколько все затянется, уже прошел месяц, ничего конкретного ни один врач пообещать не может, сезон начался, вы не выступаете. Я боюсь, что музыканты просто разбегутся.

Вокалист смотрел на меня и молчал. Ждет, что я еще что-то скажу?

– Не веришь? – я вздохнула, села в кресло и закурила. Помолчала, взвешивая слава и продолжила, – Оттис дело всей жизни. Сереже и так будет тяжело возвращаться, неизвестно, что с реабилитацией и какие последствия, – слова дались мне нелегко, – а если он очнется и того, что он строил нет, я не знаю, что будет. Поэтому я должна это сохранить, если мне он доверил права. Понимаешь, я просто хочу, чтоб ему было куда вернуться.

Олег посмотрел на меня как-то странно, тоже выдержал паузу:

– Мощно. А сумеешь?

– Если поможешь.

– Ну давай попробуем. Может ты и права… Но я удивлен.

– Что я не сбежала и не кинулась все распродавать?

– Саш, я не хочу тебя обидеть, но сколько среди нашего брата таких, кто женился на молоденькой, а она все наследство по ветру? У вас разница дай боже – Серега влюбился по уши, писал, как проклятый – почти половина альбома чуть ли не за полтора месяца сделана, но, положа руку на сердце, насчет тебя я сильно сомневался.

– Спасибо, что честно. А почему, расскажешь?

– Серега почти легенда, талантливый, с именем, при деньгах, мало кто не поведется. Я не знаю, что у вас там было, он не рассказал, но пока он за тобой бегал это все на набивание цены было больше похоже.

– Люблю прямолинейных людей, – я затушила сигарету, которая почти истлела, – но я тебя понимаю. Сразу обговорим, я в альбом с правками не лезу, мне важно его закончить и, желательно, что бы он получился максимально похожим на то, как это видел Сергей. Все. Но присутствовать, по возможности, на студии, я буду. Считай, что это блажь правообладателя.

– А если серьезно, то зачем тебе присутствовать?

– А есть смысл серьезно? Поверишь?

– Саш, – Олег поднял руки, – я уже понял, что ошибся. Честно сказать, очень этому рад.

– Хочу посмотреть на то, что он делал. Мне это очень важно, вот и все. Никакого подвоха и умысла.

– Понял, – Олег посерьезнел, – Когда начнем?

– Чем быстрее, тем лучше.

– Ребят обзвоню сегодня, потом тебе скажу, как договорились.

– Спасибо.

* * *

Вранац – популярное сухое красное вино, которое содержит 12 % алкоголя. Это вино имеет приятный лёгкий фруктовый вкус и насыщенный рубиновый цвет с лиловым оттенком. «Вранац» известен также под названиями «црмничка лоза» и «црмнички вранац» – по названию района Црмнице в окрестностях Скадарского озера.

Глава семнадцатая

Александра.

– А в целом все хорошо, Сереж. Мама твоя звонит, часто. Ей правда поговорить не с кем. У меня уже столько компромата на тебя есть, ты не представляешь, – я грустно улыбнулась и чуть крепче сжала его ладонь, – Сереж… ты приснись мне, а? Ты же ни разу мне не снился.

За моей спиной скрипнула дверь палаты.

– Прости, я не хотела помешать, – Лиза теребит рукав халата.

– Ты не помешала, Лиз. Да и мне пора уже.

Девушка вышла вместе со мной и спросила:

– Ты как?

– Нормально. Лиз, я что хотела… Приезжайте в гости с Андрюшкой в пятницу?

– А повод? – Лиза смущенно улыбнулась. Все-таки она еще стесняется меня. Зря, мне Андрюшкина девушка нравится.

– Да нет повода, – я вздохнула и созналась, – я в среду вечером к Сережиным родителям поеду, вернусь только в четверг вечером. Сильно сомневаюсь, что мне будет хорошо после этой поездки, а с вами отвлечься можно. Да и вообще давно у меня гостей не было.

– Я поняла, скажу Андрюше. Саш, а зачем ты едешь? Случилось что-то?

– Татьяна Викторовна позвонила – у Сережиной сестры годовщина, а Татьяну Викторовну на кладбище отвезти некому. Ну я и предложила, мне же больше всех надо.

– А муж ее?

– Он не любит в годовщину смерти на кладбище бывать, так что без вариантов.

– Понятно. У вас с ним отношения не наладились? – Лиза знала почти все и, кажется, действительно переживала.

– Чтобы наладилось – надо общаться.

– Печально. Хорошо, Саш, мы приедем.

– Спасибо. Тогда до пятницы.

* * *

Ехать я правда не горела желанием. Дело не в Сережином отце или в восьми часах за рулем. Проблема в упаднических настроениях Татьяны Викторовны, которая начала отчаиваться и все меньше верить, что Сергей очнется.

Пока я добиралась до Жуковска, все крутила в голове, как бы мне вселить в Сережину маму хоть немножко надежды. Ничего хорошего не придумывалось, потому что это у меня есть только упрямство и не убиваемая вера в то, все наладится, а вот аргументов нет никаких.

Навигатор подсказал, где нужно свернуть. Уютный деревянный домик в глубине сада, высокое крылечко, несмотря на стеклопакеты, ставни. Что-то такое я себе и представляла.

Калитка была открыта, но во дворе на меня кинулась мелкая лохматая собачушка.

– Дуся, фу! Фу, кому говорят! Саша, не бойтесь, она только брешет, – с крылечка мне на встречу спускалась Татьяна Викторовна, – сейчас ворота открою, загоните машину. Хорошо доехали?

– Да, нормально. Вы скажите как, я сама открою.

– Да это не сложно, Саша, – она завозилась с задвижкой, – я же не бабка еще. Загоняйте.

Когда Шкода вползла во двор собачушка зашлась в новой истерике.

– Иди сюда, – я захлопнула за собой дверь машины и присела, – Иди, я не обижу.

Мохнатый зверь недоверчиво подошел поближе.

– Это едят, – доверительно сообщила я, протягивая раскрытую ладонь, на которой лежала собачья вкусняшка, – возьми, моя такое любит.

– У вас есть собака?

– Да, немка. Умнейшее создание и охранница.

Дуся наконец отважилась и забрала лакомство с ладони.

– Все, теперь мир? – спросила я ее.

– Продажная душа, – засмеялась Татьяна Викторовна, – пойдемте, Саша. Вам умыться с дороги надо и отдохнуть.

– Георгий Борисович не очень рад, что я приехала, да? – спросила я, зайдя в дом.

– Не обращайте внимания, Саша. Ему тяжело сейчас.

– Всем тяжело, – пробормотала я, разуваясь.

Комната, в которой мне предстояло ночевать, оказалась светлой и уютной.

– Это, можно сказать, Сережина комната. Он часто приезжал, если концертов нет, а нам зачем столько комнат? Вот и выделили.

Гора подушек на кровати застеленной веселым пледом, шкаф с книгами, полка с фотографиями и медалями.

Я обернулась на Татьяну Викторовну.

– Сережины, – пояснила она, – горный туризм в школе, потом бросил – гитара стала интереснее.

– Интересно, он мне про школьные годы как-то и не рассказывал почти. Про студенчество больше.

– Там, наверное, есть чем бравировать. В школе он тихий мальчик был. Хулиганил, конечно, как все мальчишки, но в пределах разумного.

– Татьяна Викторовна, а фотографии есть где Сережа маленький?

– Есть. Чай попьем и покажу.

* * *

С Георгием Борисовичем я столкнулась вечером на кухне. В его планы общение со мной явно не входило, я это поняла по раздраженному выражению лица.

– Не волнуйтесь, я утром уеду.

– Кто вам сказал, что я волнуюсь? Таня хочет с вами общаться – ради бога.

Наверное, в другое время я бы промолчала. Опустила глаза и извинилась, но что-то поменялось.

– Я знаю, что что бы я сейчас не сказала и не сделал, это не подействует. Я в ваших глазах легкомысленная дурочка, которая чуть не свела вашего сына в могилу. Справедливо, не могу с этим спорить. И я каждый день себя за это виню. И весь этот месяц я борюсь, чтобы хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки.

– Рано или поздно вам это надоест.

– Вы фаталист или пессимист? – спросила я, пытаясь не раздражаться, – Откуда такая уверенность?

– Вы кого-нибудь хоронили? – вдруг спросил он.

– Да. Отца.

– Родители должны умирать раньше детей, это нормально.

– Я понимаю, что вы пытаетесь меня задеть, обесценить мои слова, видимо, такая у вас защита. Обижаться не стану. Откровенно говоря, у меня вообще нет цели с вами подружиться, Георгий Борисыч.

– А зачем же вы тогда приехали? – он так подчеркивал это «вы», будто оно было оскорблением.

Я устало вздохнула – ну почему им всем нужно объяснять, а?

– Мне искренне жаль Татьяну Викторовну – ей сейчас плохо, а вы ее почти не поддерживаете. А ещё из-за Сергея.

– Боитесь, что он вас бросит, если не станете нам помогать? Если вообще очнется, конечно.

– Из уважения.

– О, как.

– Думайте, что хотите, – бессмысленный спор меня утомлял, – Но я его люблю. И не брошу.

– Любого?

– Любого. Я понимаю, что Сергей может очнутся другим человеком. Но он все равно мне нужен. А вот вы похоронили живого сына, как вам жить с этим?

Продолжать смысла не было, и я вышла из кухни. Действительно, как живет человек, который похоронил живого ребенка? Неужели совсем не надеется? Или это такая защитная реакция, а? Я вот собралась и цепляюсь за Сережин мир, пытаясь его сохранить, а Георгий Борисович просто надежду потерял уже? Нет, все равно я этого не пойму, это где-то за гранью.

* * *

Пасмурное осеннее утро. Туманно, сыро и холодно. Я вышла пораньше, чтобы дойти до цветочного. Видела тут на углу, надеюсь, он открыт.

Еще с порога мой взгляд упал на темно-бордовые крупные георгины. Я уже собиралась попросить собрать мне из них букет, как вдруг меня словно толкнул кто-то и я увидела снежно-белые орхидеи.

– Свежие, стоять долго будут, – пообещала цветочница. Или правильно – флорист?

– Давайте их. Двенадцать.

Девушка перестала улыбаться, кивнула и стала собирать цветы.

Вернувшись, я убрала букет на заднее сидение – час без воды должен пролежать.

– Саша, может, хоть позавтракаете? – спустилась с крыльца Татьяна Викторовна. Я попросила ее собраться, когда ушла за цветами.

– Спасибо, не хочется. Давайте съездим, пока пробок нет, – по привычке сказала я.

– Какие у нас пробки, Саша, – Сережина мама улыбнулась, но в машину села.

Не то, чтоб я хотела побыстрее всё закончить и уехать, просто лишний раз пересекаться с Георгием Борисычем мне не очень хотелось. В конце концов, мне действительно не обязательно с ним дружить.

– Раньше со мной Сережа ездил, – вздохнула Татьяна Викторовна, – когда мы выехали на дорогу ведущую загород, – Гера кладбища не любит и ездит один, без нас, а Сережа Насти и памятник поставил и катается со мной каждый год…

– Он почти про Настю не рассказывал.

– Больно ему. У них хорошие отношения были, они дружили, поддерживали друг дружку. Семь лет большая разница – Настюша в первый класс пошла, Сережка школу заканчивал почти, что вот у них общего, да? А он ее с продленки забирал, уроки делал – мы ведь работали оба. Потом она к нему на концерты бегала, подружек таскала с собой. Сережка шутил, что половину зала Настя приводит.

– Теперь я понимаю, почему он с детьми так легко общий язык находит.

– Серёжка семейный очень. По нему не скажешь, но мне кажется, что последние несколько лет ему очень хочется, что называется, остепенится. Я рада, что он вас встретил, Саша. Вы с ним… нет, не похожи, просто смотрите в одном направлении.

– Мне бы очень хотелось, чтоб так было.

– Честно сказать, Саша, мне тоже. Как-то мы с вами за этот месяц сроднились. Вот здесь налево и как раз ворота будут.

Припарковавшись у высоких кладбищенских ворот, я достала с заднего сидения букет.

– Сережа сказал? – спросила Татьяна Викторовна, увидев букет.

– Нет, я случайно купила. А что-то не так?

– Орхидеи Настюшины любимые. Она их выращивала.

– Угадала значит.

Ага, угадала. Скорее, подсказал кто-то. Снова чертовщина.

Кладбище было небольшим и аккуратным. Мы шли по асфальтовой дорожке – она тут была одна и, видимо, считалась главной.

– Место у Насти хорошее, – тихо сказала Татьяна Викторовна, открывая калитку кованной оградки, – и от входа недалеко и спокойно.

Я зашла следом и замерла. С мрамора на меня смотрела девушка.

– Сережины глаза, – вырвалось у меня.

– Да, они очень похожи. И взгляд этот внимательный одинаковый. Это в Геру, от меня детям мало что досталось.

– Фотография такая… живая. До мурашек.

– Сережа выбирал. Мы в годовщину еще не смирились, это он все – памятник, фотографию, яблоню посадил. Любимая сестра. Он так переживал, что не успел Настю к себе забрать.

– Да, я знаю, он говорил. Но тут никто не виноват, так получилось.

– Да, судьба.

Я подошла к могиле и аккуратно положила букет на надгробие. Орхидеи, ничем не скрепленные, рассыпались по мрамору.

«Я тебя, конечно, не знала, но Сергею было бы приятно знать, что в этот день к тебе кто-то приехал».

Я выпрямилась.

– Татьяна Викторовна, вам если нужно одной побыть, я пойму.

– Ох, Саша… если вас это не обидит…

– Не обидит. Я к папе одна поэтому и езжу, что мне поговорить с ним нужно. Я у машины буду.

По кладбищу гулять я, конечно, не стала, вернулась к машине, достала сигареты и, прислонившись к крылу, с наслаждением закурила. Интересно, обычно тяжело в таких местах, мысли противные всякие лезут, а тут спокойствие такое.

Татьяна Викторовна появилась через полчаса.

– Спасибо вам, Саша. Мне теперь спокойнее стало.

– Не за что. Если нужно, вы звоните, мне действительно не трудно помочь.

– Сереже с вами повезло, – она грустно улыбнулась.

– Мне иногда кажется, что он рядом, – призналась я. Давно хотела с кем-то поделится этим ощущением чужого присутствуя, – Помогает мне в чем-то.

– У всех так, Сашенька. Все мы не хотим, чтоб близкие уходили. Мне тоже кажется, что Настя где-то рядом. Теперь вот и Сережа.

– Сережа жив, не надо так, Татьяна Викторовна.

– Да, конечно, – поспешно согласилась женщина, но мне хватило, чтобы что-то понять.

Они, оказывается, уже смирились, что сын почти мертв. Отчаялись. Почему я никак не могу ли тогда? Почему бьюсь и ищу выход, а? Я ведь не могу сказать, что люблю Сережу больше, правда? Просто я упрямее и… злее? Да, наверное, злее, из этой злости и обиды так удобно черпать силу, как оказалось.

* * *

Он всё-таки мне приснился. Я вернулась от Сережиных родителей, и в ту же ночь он мне приснился.

Снова коридор. Я буду сюда каждый раз попадать? Опять поиск нужной двери, но в этот раз я угадала со второй попытки. Толкнула рассохшуюся дверь на перекошенных петлях и оказалась в летних сумерках на веранде Лугового.

– Сережа… – я не верила. Даже подойти к нему и коснуться боялась – вдруг он рассыплется и исчезнет?

– Привет, – он поднялся со ступенек, – иди ко мне, моя хорошая?

Я понимаю, что сплю, что все это не настоящее, но почему тогда он такой реальный, а? Почему я сейчас его обняла, уткнулась в грудь и у меня нет ощущения, что это не на самом деле? Странный сон.

– Санечка…

– Почему ты раньше мне не снился? – тут я похолодела и отстранилась, – ты… Ты ведь жив, да?

– Жив. Саш, не надо пугаться, пожалуйста. Я не знаю почему. Наверное, в этот раз ты очень сильно этого захотела.

Я подняла руку и погладила его по лицу. Почему все такое настоящее…

– Я так по тебе скучаю.

– Я тоже, моя хорошая. Безумно просто. Это все скоро кончится.

– Обещаешь?

– Конечно. Ты чуть-чуть подожди еще.

– Я жду. Только без тебя очень плохо.

Я никак не могу разжать пальцы, которым вцепилась в его руку, не могу отвести глаз от лица. Мне надо запомнить все, до мельчайших подробностей, каждый жест, каждую полуулыбку, чтобы потом вспоминать. Набраться впрок его тепла и нежности, хотя это и невозможно.

Он первым сдался – обнял, прижал к себе, так, что я слышу, как колотится его сердце. Я догадываюсь, что Сергей молчит по той же причине, что и я – боится, что голос сорвется и выдаст.

– Спасибо тебе, – Сергей отстранился.

Я вопросительно посмотрела на него.

– За альбом, за родителей, за Настю.

– Ты все видишь, да?

– Почти, это как сны. Кусочки, обрывки – я в них проваливаюсь и вижу, но сделать ничего не могу. Сашка, это все так неправильно, что я здесь, а ты там одна.

– Это же ненадолго, – я улыбнулась максимально спокойно, – я дождусь. Ты просил.

– Когда?

– Ты мне приснился, – я не удержалась и провела кончиками пальцев по его щеке, – перед тем как все случилось. Просил тебя дождаться.

– Я очень за тебя тогда боялся. Наверное, это как-то всё связано.

– Наверное, – я снова его обняла, – может это и не сон вовсе, поэтому все такое настоящее.

– Знаешь, мне вот интересно, тут все такое настоящее? – он очень хитро улыбнулся.

– Ты о чем?

– Иногда до тебя очень тяжело доходит, – вздохнул Топольский, склонился и поцеловал.

Все тут настоящее. И сердце замирает как в первый раз, хотя губы такие знакомые и теплые. И дыхание сбивается и земля из-под ног.

И если бы не болезненное понимание, что все это сон и он закончится…

– Ты дождись, – Сергей уперся своим лбом в мой и смотрит мне в глаза, – я очнусь и все будет хорошо. Замуж за меня теперь придется идти.

– А я против?

– Раньше была.

– Раньше было по-другому.

– Не о том мы говорим. Хорошая моя…

Я не помню, чтобы в жизни мы так отчаянно обнимались. Как будто от этого что-то изменится или сон не закончится.

– Я тебя люблю.

– И я. Санечка…

Дальше я не услышала.

Просыпаться не хотелось совсем, может быть, если я сейчас укроюсь одеялом с головой и усну мне приснится продолжение? Почему нет, если вдруг это правда не совсем сон? Может быть, если сильно захотеть, получится? Почему-то у меня совсем нет чувства грусти, отчаяния и желания завыть, хотя оно должно быть, я головой это понимаю. Очень странный сон. Или все-таки не сон?

Будильник над ухом снова противно запищал. Черт его возьми!

Нет, нужно вставать, потому что сегодня у меня встреча с Белозеровым. Его мне сосватал дядя Игорь и я, если честно, не понимала, почему. Военный хирург мне может чем-то помочь? Но съездить стоило, потому что это хоть маленький, но шанс. А помимо Белозерова еще куча мелких, но обязательных дел, которые просто нельзя больше откладывать.

В гараже меня ждал сюрприз – Шкода не завелась. Такси вызвать я не успевала и поколебавшись, взяла ключи от Ауди. Кроссовер Топольского отогнали в Луговое почти сразу, потому что гаража у него нет, а бросать машину во дворе мне показалось неправильным. И я старалась не замечать еще одну машину в своем гараже – даже брезентом накрыла, чтоб не натыкаться взглядом лишний раз.

Габариты не мои и шины еще лысые – я-то переобулась уже. Но выбора нет, завтра вызову мастера, наверное. Слава богу, благодаря Лехе, автомехаников с руками из плеч у меня на любой вкус.

Я сняла с машины брезент, открыла водительскую дверь и постаралась дышать медленно и спокойно. Только вот запах салона, забытые на панели темные очки, плед на заднем сидении. Все это как привет из прошлой счастливой жизни – очень короткой и очень счастливой.

Еще немного постояв, я подвинула водительское кресло под себя, села и завела мотор. Несмотря на простой, кроссовер завелся сразу, сыто и низко зарычал.

* * *

Тимофей Ильич Белозеров выглядел совсем не так, как я представляла. Крепкий, высокий, ни единого седого волоска.

– Александра Алексевна, не совсем понимаю, почему Игорь так хотел, чтоб я вас консультировал. Сразу оговорюсь, что это немного не мой профиль – я военный врач, хирург.

– Я знаю, Тимофей Ильич, но я сейчас в таком положении, что хватаюсь за соломинку. Если вы хоть что-то сможете сказать – уже хорошо. Нет, я продолжу искать дальше.

– Рад что мы друг друга понимаем. Бумаги принесли?

Пока он листал увесистую папку анализов, заключений и исследований, я украдкой разглядывала кабинет. Вот кабинет был классический – стеллажи с медицинскими справочниками, тонны профессиональной литературы, массивный стол с таким же добротным тяжёлым креслом. На столе фотографии, одну из них видно с того места, где я сижу – три улыбающиеся детские мордашки – двое постарше – мальчик и девочка, двойняшки и мальчишка помладше, щекастый и потешный.

– Это внуки, – Белозеров проследил мой взгляд и улыбнулся, – я многовнучатый дед.

– По аналогии с многодетным отцом?

– Именно так. Александра Алексеевна, может, всё-таки, чаю?

– Нет, спасибо.

– Воля ваша. Ну что вам сказать, – мужчина поправил очки и достал из папки снимок МРТ, – я не могу сказать, что все безнадежно. Да, время не на вашей стороне, но, на мой взгляд, шансы есть. Увы, что-то более весомое сказать не могу, повторюсь – не мой профиль. Но могу вас свести с коллегой, который как раз-таки интересуется темой мозга в коме и ее последствиями.

– Это было бы просто замечательно.

– Погодите радоваться, коллега давно живёт не в России.

– Я оплачу билет, любую гостиницу и консультацию. Финансы пока позволяют.

– Это большой плюс, – Тимофей Ильич кивнул, – болеть у нас, к сожалению, очень дорого. Сейчас напишу вам контакты. Понимаете, я бы позвонил при вас, но часовые пояса, Александра Алексеевна, увы.

– Вы и так много сделали, Тимофей Ильич. У меня теперь есть какая-то надежда, а то все советуют только ждать.

Белозеров внимательно посмотрел на меня поверх очков.

– А вы, значит, не хотите ждать, Александра Алексевна?

– Не хочу. Не привыкла.

– Понимаю. Вот, – он протянул мне прямоугольник плотной бумаги с номером телефона и именем, – только помните, что у нас разница почти в пять часов.

– Спасибо вам.

Я вышла из подъезда и медленно выдохнула. Впервые за месяц я услышала что-то кроме совета подождать.

Морось понемногу превратилась в жесткие мелкие крупинки снега. Черт, вот как назло, когда у меня шины лысые… ладно, до дома постараюсь добраться максимально аккуратно, в конце концов, у Андрея есть ключи и если они с Лизой приедут раньше меня, то под дверью сидеть не будут.

Когда я почти доползла до Лугового, дорога обледенела совсем. На повороте я не вписалась – отвлеклась на фары едущего по встречке Камаза и потеряла управление.

Меня несло по обледенелой дороге прямо на бампер грузовика. Лысые шины и непривычные габариты сыграли со мной злую шутку, я потерялась и упустила момент, когда могла как-то вывернуть. Скорость у меня была приличная и когда водительскую сторону впечатает в махину грузовика, от меня мало что останется.

Как глупо умереть сейчас, когда появилась надежда…

Тут я увидела то, чего не было еще минуту назад – человека на дороге, между мной и истерично гудящим грузовиком. Увидела и будто очнулась – каким-то чудом вывернула руль и съехала на обочину. Руки дрожали, а сердце колотилось так, будто сейчас выпрыгнет.

А откуда там взялся человек и куда он делся? На подгибающихся ногах я выбралась из машины и дошла до другой стороны дороги. На свежем снегу не было ни следа. Ну конечно….

В кармане завибрировал телефон, заставив меня вздрогнуть.

– Сашка, ты где? – спросил Андрей, – А то мы приехали, тебя нет.

– Я на дороге. Только что чуть не впечаталась в Камаз, – голос был чужой.

– Ты целая?

– Да, руль вывернула, успела. Но домой не доеду.

– Километр какой? Я приеду сейчас.

– Семнадцатый, тут у указателя – знаешь, где грунтовка от шоссе идет?

– Понял. Жди.

Я вернулась к машине, но садиться в нее не стала, достала из сумки сигареты и закурила, глубоко вдыхая дым вперемешку с холодным воздухом. Интересно, но больше меня волновало не то, что я только что чуть не погибла, а откуда все-таки взялся человек? Я точно знаю, что мне не почудилось. Очередная чертовщина? Почему ее так много, последнее время?