Текст книги "Волчья песнь (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Отряд расположился вдоль дороги – в обочине и на ветвях деревьев (излюбленное место их засад!), заранее выверив секторы обстрела. Едва это было сделано, как появилась как раз головная машина. На передке трепался флажок Джаггана, на курсовой плазмомёт облокотился здоровенный джаго. Ещё несколько развернулись в разные стороны за другими плазмомётами. Передок машины украшали две высушенные головы, в изуродованных чертах лица которых отчётливо узнавались земляне.

– Таааак... – прошептал рядом с Сашкой Горька.

– Не волнуйся, это последняя поездка в их тупой жизни, – бросил Сашка.

По засаде прокатилось сдержанное шипение-рычание, иначе не скажешь. Головы увидели все. Дождавшись, пока напряжение физически завибрирует в воздухе, Сашка крикнул:

– Убить! – и выпустил ракету в переднюю машину.

Она разорвалась точно в груди плазмомётчика, разметав в стороны кровавые брызги. Граната из "тунора" Димки влетела в кабину первого автопоезда, и тот, свернув на обочину, завалился в сторону – должно быть, водитель перед смертью навалился на рычаг.

Задняя машина взорвалась – Бранка влепила зажигательную пулю в бак с горючим. Дик и Люська из двух пулемётов расстреливали платформу с солдатами; кто-то, пытавшийся на ней добраться до тяжёлого пулемёта, был убит Ниной точно в лоб. Водитель пробовал дать задний ход, чтобы просто сбежать с поля нежданного боя, но ещё одна ракета Сашки взорвалась у него в крестце, пробив перед этим борт и сиденье. Ещё один из джаго махнул через борт и побежал в лес. Сашка, различив в прицел офицерские наплечники, хотел рвануться за ним, но Горька крикнул:

– Я! – и бросился прямо через дорогу.

С грохотом взорвалась одна из сцепок с горючитм...

...Джаго, бежавший от Горьки, был вооружён автоматом и, судя по всему, находился в отличной форме – но сейчас его противником был лёгкий на ногу, быстрый и ловкий юноша-лесовик с холодной ненавистью в сердце. Они быстро бежали вглубь леса, петляя и пытаясь подстеречь один другого за деревьями и стреляя на малейшее движение. Джаго шумел, шумел слишком сильно. Горька передвигался почти бесшумно, но экономил патроны. Кроме того, у джаго не выдержали нервы – он буквально фонтанировал руганью. А Горька помалкивал.

Они задержались перед какой-то прогалиной. Джаго боялся её перебегать, имея на хвосте врага – и залёг где-то в кустах.

Горька поправил свою головную повязку. И вдруг озорная улыбка раздвинула его губы. Поглядывая на прогалину, юноша закрепил карабин в развилке корней. Расшнуровав свои штаны, из шнуровки и сучка соорудил автоспуск и пополз в сторону, сжимая в руке ремень и время от времени постреливая. Наконец, выпустив ремень, Горька достал "гюрзу" и перебежал за спину джаго. Он теперь находился в каких-то шести метрах и слышал, как тот булькающе, сипло дышит – джаго менял магазин автомата. Вот он чуть приподнялся, высматривая врага – и Горька три раза подряд выстрелил ему в спину.

С сиплым воем джаго рухнул вперёд мордой, но... перекатился через плечо и дал очередь – на долю секунды позже того, как Горька, обалдевший от такого поворота событий, но не растерявшийся, распластался на земле.

Тяжёлый бронежилет! Как он мог забыть, что офицеры у этих уродов не ленятся таскать на себе почти что танковую броню! Обругав себя, Горька отполз на несколько шагов и, вскочив, выстрелил джаго прямо в морду.

И попал в автомат, который тот как раз вскинул для стрельбы! Тонкий визг рикошета – кажется, автомату джаго конец. Отбросив оружие, тот схватился за пистолет на поясе... и тут "гюрза" дала осечку.

– Да! – вырвалось у Горьки. Бросив пистолет, он прыгнул в сторону, навскидку выстрелив из обреза, мгновенно выхваченного левой. Рёв боли возвестил о попадании, но тут же резкая боль обожгла левую ногу юноши ниже колена.

В запале Горька упал не сразу – отскочил и полетел наземь, скорчившись от боли, только через несколько шагов. Быстро перезарядил обрез, прислушался, держа оружие наготове. Убил? Нет? Мысли разбегались, он даже не мог вспомнить, чем были заряжены стволы – картечью или пулями...

Сильнейший удар вышиб обрез из его руки, вывернутую кисть обожгло болью. Джаго, приподняв Горьку, швырнул его спиной в дерево, росшее метрах в шести. Юноша ударился затылком и не упал лишь потому, что машинально ухватился левой за ствол, но сознание помутилось, он не очень понимал, что видит.

Покачиваясь, джаго стоял в этих шести метрах. Его морда были искажена болью и злобой, длинноствольный пистолет твёрдо сидел в левой руке, а кисть правой была разворочена пулей – пули там были, будь всё проклято!

– Попался, тварь, – прохрипел джаго. Его чёрные губы кривились, он покосился на лежащий недалеко обрез, обтянутый по рукоятке скальпом – скальпом джаго же. – Жаль, что у меня времени нет, а пуля – это совсем не больно...

– Ты и без меня подохнешь, – старательно подбирая слова, ответил Горька. Нога страшно болела, наверное, пробило кость. Словно раскалённый прут всадили и качают из стороны в сторону...

– Как там у вас? – пистолет поднялся выше, его дуло стало невероятно огромным. – Последнее желание?

– Чтобы вы все сдохли! – огрызнулся Горька.

Пальцы его нащупали рукоять кинжала.

22.

Весёлые переклики возбуждённо звенели над дорогой. Среди сгоревших целых машин, среди валяющихся трупов, среди разбросанного оружия – шла азартная охота на тех, кто пытался спрятаться или притвориться мёртвым. Отрубленные и оскальпированные головы сваливали в кучу на обочине, тут же развешивали на ветках кровавые клочья скальпов.

Двоих схваченных джаго, скрутив их проволокой, бросили рядом с горящими бензовозами медленно поджариваться. Третьему Нина прострелила колени и теперь неспешно шла за ним, ползущим по дороге в безумной надежде спастись, аккуратно и методично избивая его срубленной в кустах палкой – в явном намерении неспешно забить джаго до смерти.

Хохоча и пиная ещё одного, Мирко и Бранка гнали его к Сашке – джаго был совсем молодой, по его щекам текли мутные слёзы ужаса, он шатался и почти падал, кажется, почти обезумев от страха перед своими палачами – хотя они были на голову ниже его и выглядели по сравнению с пленным хрупкими.

– Выше, выше прыгай! – хохотал Мирко, подкалывая джаго ножом. – А ну?! Иначе я сейчас тебя...

– Оп! – подхватывала Бранка. – Ещё раз – и ты покроешь мировой рекорд по прыжкам среди обезьян!

– Такие, как ты, тварь, отрезали голову Ларке! – кричал Мирко. – Она вернулась к умирающему другу, а твои соплеменники насиловали её, и потом отрезали её голову! Смилостивились, потому что она никак не умирала! Прыгай выше, тварь, если не хочешь сдохнуть прямо сейчас!

– Трус! – делала выпад Бранка. – Моя мама сама закололась, чтобы к вам не попасть, а моего братишку вы сунули лицом в выхлопную трубу – ему было тогда шесть лет! Я всё помню, я всё видела, я это не забуду! Танцуй, мразь!

Издавая от страха какие-то неопределённые звуки, джаго что-то бормотал, протягивал трясущиеся лапы – он не понимал, что ему кричат по-русски эти два дьяволёнка, но видел, что спасения не будет. И тем не менее – пытался его вымолить, растеряв все слова даже на родном языке. В этот момент Сашка, к которому подогнали джаго, стремительным взмахом меча подсёк ему сухожилия под коленями – джаго упал, попытался встать, но опять завалился...

– Убей его, Саш!

– Вспори ему живот!

– Отруби ему голову!

Двумя ужарами ножа Сашка распорол пасть орущего джаго до ушей. Потом ударом ноги превратил её в оскаленную обломками зубов кровавую яму. Дик уже тащил тонкий кол, на ходу затачивая его ударами тесака. Несколько минут – и воющее, дёргающееся тело поднялось над дорогой. Сашка и Димка закрепили кол на обочине.

– Нинка! – заорал Димка. Его красивое лицо перекосилось, глаза были безумными. – Твой выродок ещё живой?! Тащи его сюда!

Но тащить было уже некого – девчонка забила джаго насмерть.

– Открывайте поезде! – скомандовал Сашка. Замки вылетели, крики изумления и восторга понеслись над дорогой. Тут было полно боеприпасов – причём значительная часть из них вполне подходила землянам.

– Да тут же клад прсото! – выразил наконец словами своё восхищение Дика.

– Только вот как мы перетаскаем этот клад за двадцать километров в нашу пещеру? – покачал головой Олмер. – Даже с промежуточной базой – долго... а тут уже скоро будут гости.

– Эй! – встревожилась Галя. – А где Горька?! Горька где?!

Тут забеспокоились уже все сразу. Они вспомнили теперь, что их товарищ в одиночку бросился в погоню за врагом. Но предпринять чего-либо никто не успел – из-за горящих машин с другой стороны дороги раздался жизнерадостный возглас:

– Эгей, люди! Вы тут ещё живы?!

– Горь! – взвизгнула Галька, бросаясь на голос дробной рысью. – О! Ребята, он ранен!

Горька в самом деле был бледен и ковылял, опираясь на карабин – но на его лице буквально цвела улыбка.

– Я? Ерунда, моему противнику не повезло больше! – и он подкинул в воздух отрубленную голову. Она с гулким стуком ударилась оземь и покатилась в сторону.

– Уйооооо!!! – взревела в восторге компания. Между выкаченных глаз головы был виден отчётливый след от попадания кинжала.

– Ну вот встретить бы мне человека, ковавшего мой "Глиммер"! – Горька покачал головой. – Я бы ему земной поклон отбил. Ещё пара секунд – и во мне было бы дырок больше, чем звёзд на небе.

– Белкин, – Сашка показал ему кулак – медленно поднеся прямо к носу (Горька с серьёзным видом его понюхал), – если ты ещё раз вот так сорвёшься в погоню или ещё куда один – я тебя убью. Сам, чтобы не дожидаться, пока тебя прикончат враги.

– Извини, – покаянно сказал Горька. – Впрочем, я уже наказан. Люсь, я ранен в ногу. Посмотри... Так, вы, я вижу, тут повеселились? А в чём проблема?

– В массе груза, – вздохнул Сашка, садясь рядом с вытянувшим ногу другом. Люська закатала штанину, Галя, морщась, положила ладони на плечи юноши.

– Ерунда, – улыбнулся Горька. – Сейчас тут будут волки. Галь, – он откинул голову, снизу вверх глядя на свою девушку, – объясни им, что требуется. Мы быстро утащим груз километров на пять в лес, а оттуда спокойно перетаскаем на базу.

* * *

Пожалуй, никогда ещё за все восемь лет отряд не был так богат и не имел такого замечательного убежища. Волки не проявили особого любопытства ни к боеприпасам, ни к консервам, концентратам и сухарям. Посмеиваясь, Галя сказала, что звери недоумевают, как могут люди есть всю эту гадость, если в лесу – столько живого мяса?! Перетаскав всё к пещере, стая попрощалась с друзьями воющим лаем и вслед за вожаком потрусила в чащу.

Но партизаны не разделяли мнения четвероногих друзей. Очень давно они не ели консервированных фруктов, не пили сока... Мясных консервов и вообще мясного брать никто не стал – боялись (1.), да и качество у всего уступало земному, но лучше такое, чем никакое – здесь все были согласны.

1.Во время войны неоднократно фиксировались случаи изготовления консервов из человеческого мяса. Заказчиками выступали джаго, изготовителями – фирмы калмов.

– М-м-м-м... – у Элмера не было даже слов, сидя со скрещёнными ногами, он пальцем подчищал банку мёда.

– Если обожрёмся – будет плохо. Заканчиваем это, – Сашка с сожалением завинтил банку каких-то фруктов в сиропе – вроде небольших яблок. – Дик! Я что сказал?! Лопнешь!

– Угу, – Дик со вздохом кивнул. – Хорошо, но теперь бы ещё чего-нибудь сладенького... – перевернувшись на бок, он провёл ладонью по ступне сидящей рядом Машки, они оба поднялись и в обнимку вышли из пещеры.

– Не сметь хрустеть кустами и мять траву! – крикнул вслед Сашка. – Ну что, Горь?

– Не знаю, – искренне сказал Горька. – Не могу толком сосчитать. Всего очень много. Думаю, надолго хватит... Можно больше за продуктами и боеприпасами не гоняться... но не стоит так тратить консервы! – он пронзительно посмотрел на Машку, которая спрятала за спину банку консервированного сока и придала своему лицу выражение "средневековая девушка из деревни Большие Пупыри впервые на улицах стольного града Владимира".– И надо недельку хотя бы посидеть тихо, совсем тихо. Больно уж близко эта дорога от нашей нынешней базы.

– Ещё прятаться опять! – возмутился Димка.

– Не прятаться, – Горька покачал головой, – но мне не хотелось бы вот так, обожравшись грушами в сиропе, или что там у вас, проснуться в луже пирогеля, который закачают во вход.

Но Димку сейчас, похоже, не слишком занимали проблемы какой-то там безопасности. Подхватив под руку Люську, он тоже выскочил из пещеры. Их смех и ойканье донеслись с противоположного склона – они вломились в малинник.

– What the... (1.) Ты что, сдурел?! – раздался окрик Дика. – Я тут с девушкой!

1.Что за... (англ.)

– А я что, с бревном, что ли?! – ответил Димка не менее свирепо. – Развалился под ногами...

Оставшиеся в пещере глухо фыркали и стонали от сдерживаемого смеха. Мирко лежал на животе, поставив подбородок на ладони; Бранка, лёжа рядом на боку, играла его медно-рыжей гривой. Горька и Галя сидели, обнявшись и переплетясь пальцами. Нина спала. Олмер осматривал снаряжение. Сашка устроился на спине, подложив под голову рюкзак.

– Галь. – спросил он задумчиво, – а вот как ты говоришь с волками? Я имею в виду – ты слова слышишь, или...

– Нет, что ты... Я как будто смотрю кино – то, что они видели или хотят сказать. А им мысленно отвечаю словами.

– Ясно, – подвёл итог Горька. – Мой браслет нас с волками подружил. Перстень Галюшки позволяет "говорить" с ними.

– А мой меч? – ревниво спросил Сашка, поглаживая звериноголовую рукоять.

– Может быть, он приносит военную удачу? – неуверенно предположил Горька.

– Много удачи он принёс своим прежним владельцам... – возразил Сашка. – Да и вообще... если бы можно было создать вещь, приносящую военную удачу – её бы штамповали серийно и выдавали командирам до взводного звена. Нет, тут что-то другое... Может, просто хорошее оружие?

– Всё может быть... – Горька неудачно переместил ногу, поморщился. – Да ладно, хватит тебе голову мучить... Ты бы спел, Олмер?

– Своё? – оживился немец.

– Да чьё хочешь пой.

Олмер задумался, тряхнул головой и сообщил:

– Тогда слушайте... Это очень старые стихи. А в книжке не было автора, сказано только, что они с одной пластинки – ещё до Безвременья... В общем – вот...

Вчера был день без лишней грязи и без фальши,

Был день открытий, достижений и побед,

Настала ночь, и мы не знаем, что же дальше,

И все почти забыли, что такое свет.

Народ героев превратился в свору нищих,

Закрыла свет всепоглощающая тень...

Нам говорили – будет день, и будет пища.

Я вижу пищу, но не вижу, где же день!

Вчера закончилось, и алая звезда

Давно снята с вершины ёлки новогодней;

Мы верим в Завтра, забывая иногда,

О том, что Завтра не наступит без Сегодня.

Мы ищем проблески и признаки рассвета,

Поскольку верим, что не вечна темнота,

И что последняя минута ночи – эта,

Хотя пока выходит, что, увы, не та;

Давно устал жить в темноте любой и каждый,

Но мы не станет думать, что всё было зря,

Мы помним старые заветы, и однажды

Перевернём застывший лист календаря.

Вчера закончилось, и алая звезда

Давно снята с вершины ёлки новогодней;

Мы верим в Завтра, забывая иногда,

О том, что Завтра не наступит без Сегодня. (1.)

1.Стихи Бориса «Сказочника» Лаврова.

23.

Прошло ещё несколько дней. Жизнь отряда шла ни шатко, ни валко – за последние пять суток никто ничего не предпринимал, только неутомимый бродяга Горька совершал новые и новые походы по окрестностям, утверждая, что нога нуждается в разработке и физзарядке.

– Оторвать бы тебе ходилки по самое немогу! – сказал как-то в сердцах Сашка, но Горька лишь расхохотался в ответ. – И как ты его терпишь, Галь?! Его же утопить – самое разумное!

Но Галя твёрдо знала, что ей достался лучший на свете парень...

...Горька видел, что у волков уже появились щенки. Одно логово располагалось километрах в десяти к северу от постоянного лагеря – его разбили на ветках огромнейшего дуба довольно далеко от базы. Волчица не подпускала даже близко к щенкам ни Горьку, ни папашу-волка, но охотно принимала добычу – пара мужского пола часто сидела бок о бок над логовом, наблюдая за тем, как играют шесть толстолапых, большеголовых и неуклюжих серых зверьков. Волк против компании человека не возражал. Изредка он вздыхал совсем как человек, смотрел на Горьку так, словно спрашивал: "Вот видишь, что она делает?! Своих детей посмотреть не даёт!" Горька утешал его, поглаживая по холке, груди и трепля уши. Иногда они вместе охотились, иногда Горька плавал, а волк посиживал на берегу и сторожил.

Этим утром Горька явился к логову, издалека посвистывая песенку, которая нравилась волкам – простенькую "Песенку про дождь", которую помнил с самого детского детства. Он знал, что в целом это не требуется – волки издалека узнавали его по запаху – но почему бы не доставить друзьям удовольствие?

Он добрался до холма, в противоположном склоне которого была выкопана нора. "Папаша", кажется, был в отлучке – наверное, на охоте, по крайней мере, на холме никто не сидел. Мягко ступая по траве и улыбаясь, Горька взбежал на холм и, плюхнувшись на живот, выглянул над краем.

Волчица лежала в стороне от норы. Её стройное тело было рассечено почти надвое, череп размозжён. Между оскаленных зубов чернела густая кровь.

Волк застыл у входа в нору. Он тоже был окровавлен, шкура с ушами с головы содрана, на боку – открытая рана с торчащими рёбрами.

Горька даже не понял, как спустился вниз. Волк ещё дышал. Он зарычал и попытался поднять голову, но узнал Горьку, рычание сменилось тихим стоном и поскуливанием. Волк лизнул руку юноши, скосил глаза и заскулил снова, словно хотел выговорить по-человечески: "Больно, как мне больно!"

Горька видел, что раны зверя смертельны. Кроме того, он видел, что нет волчат. И ему не нужна была Галя, чтобы понять, что же тут случилось. Кое-где трава была вытоптана и залита кровью – это была не только волчья кровь. Картина стала ясно: на логово напали джаго. Четверо пришли сюда перед рассветом и даже не дали волкам позвать на помощь. Драка была короткой. Волчат унесли; скальп с волка содрали, чтобы поглумиться и потом похвастаться трофеем.

Волк снова заскулил и попытался встать, но лишь захрипел от боли и ткнулся мордой в кровь. Тоскливо посмотрел на юношу закатывающимися глазами – ужасен был их взгляд с покрытого засохшей кровью черепа! – слабо взвизгнул и вытянулся омертвело.

Горька встал на ноги. В ушах гудела кровь, с лязгом поднимались и опускались стальные чёрные шторы над прошлым, и Горька видел то логово и мёртвого волка – то пепелище своего дома и разлагающийся уже труп отца с пустым карабином в руках.

Юноша поднял лицо к небу и завыл...

* * *

– Ты уверен, что это они?

Горька никак не успел отреагировать, вопрос в первую очередь возмутил Нину:

– И что с того, если не они?! – прошипела она. – Какая тут разница?!

– Мелочь бешеная, – сказал Димка и получил прикладом по хребту.

– Нет, это точно они, – Горька мелко вздрагивал от ненависти и напряжения. – Смотрите, как волнуются волки.

Четверо волков в самом деле были явно неспокойны. Они не сидели на месте, а ходили туда-сюда за кустами, то и дело молча обнажая клыки и бросая на пост пристальные взгляды.

Лёгкие модули образовывали русскую букву П. За оградой из колючей проволоки стоял открытый автомобиль и бегали два тситсу. Какой-то джаго перегружал из-под высокого навеса непонятные тюки.

– Надо убрать его и тситсу, – сказал Сашка. Галя повернулась к волкам; они зарысили вниз и пропали в траве.

Тситсу забеспокоились почти сразу. Длинноногие, остромордые, они подвывали и взвизгивали, надсаживаясь, в голосах их звучали ярость и страх – но джаго не обращал на них внимания.

Он и погиб первым. Один из волков обошёл кордон, по какой-то перекладине вошёл на крышу и прыгнул сверху, тут же вцепившись в горло и повиснув на джаго – так, что тот крутнулся и грохнулся наземь всей тушей. Тситсу пережили джаго на полминуты – волки расправились с ними беспощадно и быстро.

– Пошли, – Сашка легко поднялся на ноги. Бесшумно и быстро они сбежали к посту и просто вошли во двор. Во всех помещениях было тихо, только из центрального доносился отчётливый шум гулянки.

– Гранату в окно – и с концами, – внёс конструктивное предложение Дик. Но Горька прищурился:

– Стоп-стоп. Я хочу с ними поговорить. И попрошу не мешать душевной беседе.

– Их там по звуку – минимум четверо, – беспокойно предупредил Сашка. Горька поднял и опустил плечи в почти комичном жесте:

– Если что – я позову.

Бесшумно взбежав на крыльцо, он толкнул дверь в сторону и вошёл...

...Внутри было почти темно – какой-то небольшой "предбанник" – но темнота юноше ничуть не мешала. Он безошибочно отыскал ещё одну дверь, толкнул её и оказался в обычной, скудно обставленной комнате. На откидном диване сидели двое джаго – в раздрызганной форме, сильно пьяные. Ещё двое устроились за простеньким, тоже откидным, но буквально заваленным едой и выпивкой столом. Один тискал самку. Грин про себя удивился – самок джаго редко кому удавалось увидеть, их держали фактически в полурабстве, не давая ни малейшей воли – может быть, ещё и поэтому сами джаго сексуально были отвратительно неразборчивы даже с точки зрения своих же союзников, для землян же – просто омерзительны. На шелест двери повернулись все замедленно – они как раз смеялись своим обычным квакающим смехом над тем, как один из сидевших на диване плеснул кипяток из чашки прямо в мордочку одному из лежавших на полу со связанными лапами щенков. Бедный зверёныш зашёлся плачущим жалобным визгом.

Вся компания тупо уставилась на возникшего на пороге худощавого юношу-землянина с обветренным лицом и перехваченной повязкой копной светлых волос. Впечатление было такие, что к джаго явился разгневанный дух леса, чтобы требовать ответа за насилие над своими детьми. Горька заметил, что морды джаго и вправду отразили испуг – конечно, они не думали о духах леса, но землянин?! Наконец один из сидевших за столом рыкнул на мьюрике:

– Ты кто такой?!

– Не важно, – отозвался на том же языке Горька. И по-русски продолжал – не заботясь, поймут или нет: – Я из тех, кого вы в порошок стереть грозились. А стёрли в порох.

Диспозиция была никудышней. Горька хотел использовать дробовик, но трое за столом сидели далековато от тех, на диване, да и щенки... И ещё, кажется, один из сидевших на диване был вообще трезвый. Он вдруг рявкнул:

– Заходи, гостям рады! – и схватился за автомат рядом.

С лопающимся звуком вылетело стекло, и джаго с изумлением на морде повалился на пол – ему снесло полчерепа. Горька немедленно выстрелил картечью в тех, за столом, разметав еду. Последний, выхватив из-за голенища сапога кривой нож, бросился на Горьку, но ворвавшийся в дверь Дик срезал его из "парабеллума". Сказал:

– А говорил – сам справишься... Смотри!

Один из волчат, судорожными рывками добравшись до ближайшего убитого, с рычанием начал рвать рукав его куртки.

– Боец! – засмеялся Горька. Во дворе раздавался голос Сашки – он командовал, приказывая обыскать все помещения.

Застонала самка – картечь угодила ей в плечо и руку. Дик обогнул стол, бросив по пути себе в рот какую-то конфету, прицелился ей в голову. Самка что-то забормотала, торопясь и вращая глазами, но Дик выстрелил, присел, стал освобождать волчат. Словно в ответ, очередь прогремела во дворе, кто-то закричал, снова грохнули выстрелы...

– Вон оттуда выскочила!

– Проверь, кто там ещё, скорей! Бранка, с ним!

– Да ну! – изумился Сашка, входя. – У них тут стол накрыт! А кто половину еды расстрелял?

– Моя вина, – вздохнул Горька. Вошедшая следом Галя подняла щенка с обожжённым носом, стала его гладить. Следом сунулась одна из волчиц – чутко поводя носом. Волчата завизжали, стали перебираться ближе к ней, кутёнок на руках у девушки задёргался, стараясь убраться от знакомого, но всё-таки чужого запаха к запаху, похожему на запах матери – Галя спустила его на пол:

– Беги, малыш.

Снаружи послышалась ругань, Мирко пинками вогнал внутрь ещё одну самку и солдата-джаго – без штанов.

– Развлекались, когда мы их застали, – сообщил он. – Там пункт связи был, мы его раскурочили... Так что с ними делать?

– Подарим волкам, – спокойно сказал Сашка. – Отпусти. Пусть бегут.

И сплюнул...

...Мальчишка, сидевший на ветках дуба совсем недалеко от джагганского поста, был совершенно неподвижен и даже не дышал – лишь зелёные внимательные глаза скользили по тропе вслед за бесшумно уходящими землянами. Глаза, расширившиеся от ненависти – что эта ненависть запредельна, лучше всего подтверждали белые пальцы на рукояти небольшого курносого бластера. Но выстрелить вслед мальчишка не решился. Нет, он не боялся, но знал, что лишь он сможет рассказать точно о том, что враг здесь и что у него – всё то, что ищет группа Императорских Рук.

Мальчик подождал, пока последний из землян скроется за кустами на дальнем конце прогалины. Потом – приподнялся, встал на ветке и издал низкий мурлыкающий звук, тихий и в то же время мощный. Подождал, глядя вверх – и улыбнулся, различив приближающийся еле слышный свист крыльев.

25.

Лесными Псами они назвались после одной сумасшедшей охоты, когда перебили кучу зверья – просто потому, что никак не могли остановиться.

Потом они ещё долго вспоминали ту охоту – да и было, что!..

...Волки подняли людей ночью. В мыслях у них был полный сумбур – ясно становилось лишь одно: неподалёку, вдоль оврага, идут олени – большое стадо солнцерогих оленей отправлялось на водопой.

Они тогда ночевали в ветвях огромного дуба, уютно устроившись в семи метрах над землёй, и сейчас ссыпались оттуда, а внизу прыгали и в нетерпении скулили волки. Стояла великолепная звёздная ночь, в прохладном воздухе было разлито что-то пьянящее и острое, как хорошее вино.

– Горька, Дик, Галька, Маш, Нин, – распоряжался Сашка, пробуя меч, – отрежьте им путь отхода! Остальные – за мной!

И они понеслись через лес – сумасшедшая гонка рядом с волками, через полосы тьмы и света, сквозь кусты и мимо деревьев, по траве и осыпям, через ручьи и полянки...

Казалось, что бежишь один, а рядом – лишь волки. Друзья мелькали в отдалении, как летучие тени, и ликующее, немного горьковатое, чувство одинокого бега переполняло каждого. Огнестрельного оружия никто не взял – только холодное, в большем они не нуждались, как не нуждается волк в каком-то оружии кроме своих клыков...

...Несколько мальчишек-мьюри из ближнего поселения ловили рыбу и заночевали на приречном лугу – ели прихваченную из дома скудную, ещё более вкусную на свежем воздухе, еду, хвастались пойманным (рыбу все собирались отнести домой, по карточкам уже давно ничего нельзя было толком получить...) и пугали друг друга жуткими историями. И вдруг сказки обернулись жуткой реальностью. Заунывный звериный вой донёсся, казалось, сразу с нескольких сторон. Но самое страшное – ему откликнулись дикие, и всё-таки человеческие голоса:

– Аоу! Аоу! А-у-аааа!

Прямо через огонь костра – в огненном искристом ореоле – пролетело жуткое существо. Длинные волосы, подсвеченные огнём, казалось, полыхают изнутри. Существо смеялось; красивое лицо было диким, огонь бушевал в глазах. В правой руке кроваво блеснул длинный кинжал; клешёные брюки щёлкнули в прыжке вокруг ног, как сдвоенный выстрел. Перемахнув через костёр, существо подняло голову:

– Аоу! Аоу! А-у-аааа, о-хо-таааа!!!

Оно словно бы и не заметило сжавшихся в комки у огня мальчишек – сорвалось с места и исчезло в темноте...

...Волки впереди подняли весёлый трескучий полулай-полувой, означавший, что дичь загнана. Они прижали оленей к пруду – не меньше десятка самцов, склонив свои грозные короны-солнца рогов, защищали остальных. Волки не нападали, лишь сдерживали добычу до тех пор, пока не появились люди.

Все на какое-то время застыли, сжимая в руках ножи и глядя на оленей. Потом Сашка коротко пролаял:

– Аоу!

Люди и волки бросились на добычу...

...Скользнув под занесёнными копытами, Дик распластался вдоль бока животного и, схватившись левой рукой за основание рога, правой всадил нож в пульсирующую под атласной шкурой артерию – фонтаном брызнула кровь, олень начал заваливаться.

– Берегись! – Олмер повис на рогах оленя, бросившегося на Дика со спины. Используя рога, как упор, мальчишка перескочил на спину животного, обезумевшего от запаха крови и страха. – Йо-х-хуууу!!! – он хохотал.

Восторгом был переполнен воздух. Убивая, они беспричинно смеялись, сверкали белозубые улыбки на окровавленных, азартных лицах; наносили удары, изворачивались, падали, скользя, вскакивали и били снова, увёртывались от ударов, прыгали... Сашка свалил вожака – прыгнув ему навстречу, перехватил за шерсть под горлом, толкнул от себя рогатую голову и на всю длин всадил меч в грудь, в сердце.

– Аоу!

Вскочив на ещё содрогающееся тело зверя, он поднял к небу руку с мечом:

– Убивайте!

Так в пепел всё!

Над пеплом – знамя наше!

Пусть вражьи черепа идёт на чаши!

Прольём на них дыхание вина

И – всё до дна!

Да здравствует война! – и взмахивал окровавленным клинком.

Несколько животных, пытаясь спастись, прыгнули в овраг – волки и люди прыгали следом, не боясь переломать кости, убивали прямо в овраге, не давая сделать и шага к спасению. Красуясь своей ловкостью и подражая Олмеру, и парни, и девушки прыгали на спины оленям, сходившим с ума от тяжести и запаха человека, недосягаемого для рогов и копыт, держались там, направляя бег жёсткими поворотами головы за рога – и потом приканчивали животное рассчитанным ударом. Мирко, схватив за рога напавшего на него большого самца, на какое-то время застыл – на руках и шее рельефами выступили мускулы и жилы, олень хрипел яростно, силясь опрокинуть человека или вывернуться, копыта рыли землю... напрасно!

– А-ах! – коротко вскрикнул Мирко, под восторженные вопли и весёлый лай опрокидывая свою жертву и приканчивая её ударом ножа. Грудь юноши ходила ходуном, он гордо смотрел по сторонам – и подошедшая Бранка поцеловала его окровавленное лицо.

Смертью этого оленя фактически завершилась бойня. Словно опомнившись, все занялись разделкой; волки драли несколько туш, стремясь наесться самим и запасти для детёнышей и подруг побольше (1.). Но к разделке ни у кого особо не лежала душа – запах крови всё ещё будоражил воображение...

1.Волк отнюдь не всегда таскает добычу в зубах. Часто он заглатывает её, не жуя, а потом в нужный момент отрыгивает для детёнышей или даже волчицы.

Первым бросил разделку Димка. Он даже нож не вытер – метнул его в землю у ног, глаза юноши блуждали, он то и дело хмурился, словно что-то вспоминал и никак не мог вспомнить.

– Люсь... – негромко сказал он, поднимаясь на колено. Девушка к нему обернулась – словно ждала только этого и – с нетерпением.