Текст книги "Волчья песнь (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Верещагин Олег Николаевич
Волчья песнь

И над степью зловеще

Ворон пусть не кружит!

Мы ведь целую вечность

Собираемся жить...

«Погоня».

Первая Галактическая Война

Наспех созданный Альянс Четырёх Рас (сторки, джаго, нэйкельцы, дайрисы), воспользовавшись сразу несколькими поводами, начинает войну с Землёй в конце пятого года с момента выхода Земли в дальний космос, принудив к войне против неё так же множество рас, в той или иной степени подконтрольных членам Альянса. Тем не менее, земляне, тоже активно готовившиеся к неизбежной войне, наносят врагам целый ряд ошеломительных, сокрушительных поражений. На их сторону переходит множество представителей многих рас, связывающих с Землёй надежды на освобождение своих народов от жестокого гнёта рас Альянса. Но постепенно победное наступление землян захлёбывается – они оказались просто не в состоянии оценить размеры вражеских владений и ресурсы врага. Бесконечно растянутые и всё более и более растягивающиеся фронты и нехватка бойцов заставляют землян в 8-11 г.г. П.Г.В. перейти к обороне и надеяться на старательно подготавливаемые во вражеских тылах восстания покорённых рас. Длительная и изнурительная для обеих сторон позиционная война прерывается в 15-17 г.г. П.Г.В. массированным наступлением сил Альянса. С тяжелейшими боями земляне отступают всё дальше и дальше и в начале третьего десятилетия войны оказываются заперты всего в нескольких планетных системах. Однако в ответ на предложения Альянса о сдаче Земля объявляет ему тотальную войну и, за кратчайшие сроки сформировав новые, буквально всенародные, армии, на 22 году войны наносит врагу «удар отчаянья». Высота и изощрённость военного планирования, мужество бойцов и усталость врага, тоже всё поставившего на одну карту, позволяют Земле в одной грандиозной операции в системе планеты Сельговия фактически лишить Альянс подготовленной армии и почти лишить – военного и транспортного флота. На сторону Земли уже официально переходят сразу несколько сильнейших подчинённых рас Альянса (скиутты, шэни, нэрионы, гаргайлианцы). Земные флоты готовятся к атаке почти всех «материнских планет» врага. Ошеломлённый, начавший рассыпаться от обострённых поражением старых внутренних противоречий, охваченный восстаниями подчинённых рас, Альянс просит мира и на 25 году войны капитулирует перед Землёй и распадается, лишившись не только уже столь близкой победы, но и значительной части своих территорий.

***

BD+20 1426 (мьюри – Таронга, джаго – Бадхаг, земляне – Ближняя): расстояние до Солнца – 45 парсек... Спектральный класс G0V, радиус – 1.1, масса – 1. Тепловое излучение ок. 50 тыс. Кельвин... Один спутник (мьюри – Маретау, джаго – Вайхар, земляне – Одиночка), планета пригодна для жизни...

ОДИНОЧКА : орбитальный радиус – 0.9, величина – 1, период обращения – 323 дня... естественный спутник – Неразлучный, величина – 2, расстояние – 2...

Масса планеты – 1, плотность 1, сила тяготения – 1... Радиус – 7254 км., длина экватора – 42 371 км... Общая площадь поверхности – 520 002 435, 11 кв.км. ...

Водой занято 74% поверхности... Среднее атмосферное давление 1, содержание кислорода – 23%...

Наклон оси 65╨ 12'. Период обращения – 22 часа...

Одиночка полностью геоморфна ботанически... Два больших материка в западном и восточном полушарии планеты (51 и 44% площади суши соответственно)... характерная особенность планеты – гигантские реки, текущие с севера на юг материков...

История: планета была открыта примерно пять веков назад беженцами с одной из колоний Йенно Мьюри, однако, уже через недолгое время захвачена джаго, которые рассматривал этот мир, как наиболее удобный форпост на пути к своей материнской планете. Метрополия на помощь колонистам-мьюри не пришла, поскольку, видимо, даже не подозревала об их существовании.

В 10 г. П.Г.В. планета была практически без боя захвачена земным десантом. С того же года началось характерное для политики того времени поспешное заселение её земными колонистами, число которых к 15 г. П.Г.В. достигло 12 млн. чл., в основном – подданных Русской Империи и русских по национальности (потомков мьюри насчитывалось до 150 млн., количество постоянно проживавших на планете джаго было незначительным). В конце того же года земное население колонии (и немалое количество мьюри) пришлось поспешно эвакуировать из-за начавшейся полосы неудач в боях, завершившейся массированным наступлением сил Альянса. Эвакуация прошла с большими потерями из-за постоянных атак джаго и высадки их десантов.

Однако в 23 г. П.Г.В. ОВС Земли вновь практически без боя взяли планету. С той поры Одиночка является вассальной планетой Русской Империи.

Серия «Планеты и Луны исследованной Вселенной.»

Том 86. «Одиночка»

1.

В сочетании с окружающей обстановкой те, кто лежал над дорогой, создавали почти совершенный пейзаж для картины кого-нибудь из романтиков – зелёный лес и эльфы в нём.

Ну, густой зелёный лес, что правда, то правда, простирался на сотни и сотни километров – эти места на Левобережье были заброшены ещё во время большой войны, в те времена, когда колонисты-мьюри пытались сопротивляться вторжению джаго. Для пришедших позже людей это была даже не история, а скорей легенда земли, в которую они пришли.

Впрочем, и самим людям сейчас угрожала прямая опасность стать легендой – и не только здесь, но и вообще. В масштабах Галактики...

...Никому из лежавших над дорогой не было на вид более шестнадцати лет. Их одежда носили следы очень долгой бродячей жизни "на свежем воздухе" – такой жизни, когда этот "свежий воздух" начинает временами превращаться в серьёзную проблему и даже угрозу для жизни. Лица и руки – незагорелые из-за постоянного пребывания в лесу, но обветренные, со следами зимних обморожений (хотя стоял по земному календарю конец апреля, правда – здешнего, двадцатисемидневного), волосы – выгоревшие. Всё та же одежда могла бы натолкнуть стороннего наблюдателя на мысль, что перед ним – дикари, но отлично вычищенное и ухоженное огнестрельное оружие указывало обратное. Это были люди, земляне. Только внешне преображённые долгой и трудной жизнью в лесах...

Возле самого гребня холма, держа у глаз мощный бинокль, лежал рослый, стройный парень, которого внешне без натяжки можно было назвать взрослым. Длинные, откинутые назад и схваченные ремешком в "хвост" рыжеватые волосы падали на спину, обтянутую меховой курткой-безрукавкой, потёртые до полной белизны и многократно залатанные джинсы были забраны в невероятно побитые и поцарапанные туристские ботинки.

Рядом с ним, покусывая веточку, лежал на боку, подперев голову рукой, светловолосый юноша – волосы перетянуты повязкой из замши, куртка – простейшая прямоугольная накидка с отверстием для головы, штаны-клёши со шнуровкой и короткие мягкие сапоги-мокасины, явные самоделки.

Четверо других парней и пятеро девушек, лежавших вокруг, были одеты не менее странно – и мало на ком оставались хоть какие-то части одежды некустарного производства. Почти всё было грубовато, но надёжно и умело сделано из кожи с одной-единственной целью: прикрыть и защитить тело. Одежда девушек была, правда, изящней и даже украшена – примерно так, как украшается обрядовая и праздничная одежда. От кое-чего могло и в дрожь бросить.

Чехол для обреза охотничьего ружья у красивого рыжего парня был сделан из чёрной блестящей кожи, принадлежность которой при ближайшем рассмотрении становилась совершенно ясной: это была кожа джаго. У другого парня – даже скорей мальчика на этот раз – в швы шнурованных штанов у пояса были вделаны два лохматых чёрных скальпа. Тоненькая девушка, сидевшая в развилке дерева со снайперской винтовкой, перекинула через плечо ремень этой винтовки – сделанный явно из обработанных кишок, и наверняка не животных. Держатель для гранат на поясе юноши с ручным пулемётом были ничем иным, как высушенной лапой джаго со скрюченными пальцами.

Если бы кто-то дал себе труд приглядеться к лицам юношей и девушек, то он обнаружил бы кроме самой обычной чисто земной красоты – выражение некоторой звероватости, нередко появляющееся у людей от долгой жизни бок о бок с опасностью, от которой нельзя уйти и с которой сживаешься. Почти так же можно было заметить плавную грацию в каждом движении – все они неосознанно двигались так, чтобы не производить шума и не тратить лишней энергии...

...В начале боёв за планету и эвакуации группа пионеров – в основном старших – находилась на лесозаготовках. Вернувшись, они обнаружили смерть.

Несколько пионеров ушли искать своих. Об их судьбе оставшиеся ничего не знали. Большинство, движимые местью и гневом, начали открытую войну против врага. Борьба была неравной и заранее решённой – нанеся врагу большие потери, все они погибли в первую же неделю боёв.

Но пять человек ушли дальше в лес, чтобы начать другую войну – войну партизанскую.

Те времена хорошо помнил разве что Сашка Унтеров – это его старший брат Толька командовал той группой. И из тех ребят давно никого не осталось.

Лежавшие над дорогой были их воспитанниками – мальчишками и девчонками, которых ещё совсем малышами юные партизаны подобрали тут и там среди разрушенных поселений, подбитых кораблей и просто на дорогах. Старшие погибли и оставили младшим эту войну – звериную войну, которая шла уже восьмой год, которую не вёл, наверное, больше никто в Галактике.

Они позабыли (а некоторые – и не помнили!) всё то, что составляло жизнь человека космической эры. Они научились есть сырое мясо и спать на снегу. Они научились добывать огонь при помощи ножа и куска кремня. Они научились часами сидеть в засадах – распластавшись на ветке дерева, лёжа в комарином болоте, жарясь на камнях под светом Одиночки или промокая под холодным осенним дождём. они научились голодать неделями и не пить по нескольку суток. Они научились метко и быстро стрелять и бить ножом. Они научились различать следы, как буквы в книге – следы на снегу, на земле, просто на траве и даже в воздухе. Они научились бесшумно двигаться по морозному снегу и жухлой листве.

Они научились...

Они научились...

Они научились...

Кто научился – жил.

Кто не смогу или не успел научиться – умер.

Когда-то их – младших – было двадцать. Зимой семь лет назад – ещё когда были живы многие старшие ребята – погибли от голода и холода мальчик и две девочки. Потом попал в плен и был казнён после долгих пыток ещё один мальчишка – тогда они уже воевали сами, а из старших не было уже никого, это было четыре года назад... Ещё двое парней и трое девчонок были убиты в схватках и стычках в разное время за последние три года. Но последние восемь месяцев никто не погибал. Хотя их по-прежнему искали, гнали и травили безо всякой пощады – потому что не понимали, боялись и ненавидели – а они отбивались и огрызались, как загнанные волки. И никому не приходило в голову "залечь на дно" и оставить джаго в покое, чтобы и самим его обрести.

Во всём этом была одна опасность. Кое-кому – особенно младшим, англосаксу Дику, германцу Олмеру и Машке – казалось, что такая жизнь идёт везде и была всегда, что она никогда не кончится и нет ничего, кроме лесов вокруг. Цивилизация к ним приходила в виде боевых машин врага, а войне Земли – где-то там, далеко-далеко – не было и не могло быть никаких вестей. Все они родились когда-то в благоустроенных домах, где были компьютеры, машины, тепло и свет, но иногда даже старшие ловили себя на мысли, что даже во сне не видят прежней жизни, лиц родных, не может восстановить прежнюю жизнь, как невозможно собрать правильно мозаику, половина кусочков которой потеряна навсегда... Мир был войной, жизнь – погоней и бегством, где весь смысл в убийстве врага, добыче пищи и дружбе.

Может быть, именно поэтому Сашка так тщательно сохранял пионерскую иерархию (которая по большому счёту ничего никому из них не говорила тоже) и вёл долгие, подробные разговоры о прежней жизни (которую и сам уже не очень помнил!) Забывать было нельзя, потому что необходимо было оставаться людьми, хотя бы на донышке души, хотя бы краешком мозга...

2.

– Полевая кухня, – Горька Белкин ещё раз прожевал травинку из одного угла рта в другой. – Пахнет довольно вкусно.

– Особенно если учесть, что мы третьи сутки не жравши, – подала голос со своего "насеста" Бранка Сомова.

Сашка опустил бинокль. Его лицо отражало явственную внутреннюю борьбу. Заметив это, Горька подлил масла в огонь:

– Даже если бы это была машина с рейками, всё равно игра стоит свеч. Там трое ублюдков.

– Да, и один из них – офицер спецназа, – сказал Сашка задумчиво. – Что может делать офицер спецназа у полевой кухни?

– Добирается в часть, – предположил Горька. Остальных такие вопросы не волновали. Кто-то сдержанно зарычал, лицо у всех стали окончательно зверскими. Зимой, в лютые холода, именно спецназ джаго заставил их покинуть надёжное убежище на болоте в двухстах километрах к юго-востоку отсюда и уходить по лесам в тридцатиградусный мороз. И именно с того бегства многие из них ещё не залечили толком ожоги обморожений.

– Я сниму его первым выстрелом, – вызвалась Бранка. – Тут всего-то метров двести.

– Подождите... – Сашка укусил сгиб пальца. – Так. Дим, Дик, Маш. Обойдите-ка дорогу и кусты на той стороне. Полевая кухня на пустынной дороге – или верх кретинизма, или засада.

Трое исчезли в кустах совершенно бесшумно.

– Да они всегда как дураки поступают, – проворчал Мирко, – никакой засады тут нет.

– Нет так нет, – Горька сплюнул травинку, – а Сашка прав.

Минут пять прошли в полной тишине. Лёгкий вездеход с прицепом полевой кухни по-прежнему стоял на просёлке. Водитель сидел на передке, оставив попытки починить машину – похожий на угрюмую грузную обезьяну из древних времён Земли. Повар скрылся в прицепе. Спецназовец в чёрной форме встал на обочине, осматривая лес. Под левой лапой у него покачивался штурмовой карабин с выдвинутым прикладом, морды видно толком не было, но ребята ощущали отчётливо, как пристально и внимательно он смотрит.

Ничего не увидит, кроме зелени – полого поднимающийся луг и лес на холмах. Да и вряд ли он чего-то опасается на самом деле – тут давным-давно безопасно, то есть – безопасно вообще, абсолютно. Оглядывался джаго лишь по привычке...

...Ку-ку, ку-ку, ку-ку... ку-ку... ку-ку, ку-ку... ку-ку... ку-ку, ку-ку, ку-ку...

3-1-2-1-3. Собственно, вьюрку-кукушке (1.), чей голос и образ жизни очень похожи на кукушку земную, не прикажешь куковать или заткнуться – обычно они кукуют подолгу без перерыва, но однажды Сашка слышал, как вьюрок ясно и отчётливо просигналил старой доброй азбукой Морзе: "Готов к приёму сообщения," – так что ни у кого не вызовет особого подозрения такой странный ритм. Любой решит, что это естественно.

1.Я снова и отдельно выражаю самую глубокую благодарность Павлу Волкову и его замечательному сайту http://sivatherium.narod.ru, данные которого позволяют мне населять мои инопланетные миры самыми разными живыми существами.

Если заранее не знает, что это сигнал.

– Хорошо, – Сашка кивнул Бранке. Та плавно и быстро вскинула винтовку к плечу, провела щекой по прикладу и на секунду застыла...

...Резкий гром винтовочного выстрела чёрной молнией расколол апрельскую благодать. Бранка резко опустила винтовку.

Спецназовец дёрнулся назад, одновременно выкидывая руки вперёд и опрокидываясь вбок. Водитель вскочил на капоте, перегнувшись в кабину за оружием, но с противоположной стороны коротко ударил пулемёт, и водитель грузно перевалился на сиденье.

Там оставался ещё третий, повар. Всё напряжённо ждали – сейчас он или выскочит на дорогу и начнёт отстреливаться... или будет отбиваться изнутри? Но было тихо. Совершенно тихо.

– Ждёт, мразь, – прошептал Олмер, поводя стволом автомата. – Сань, давай я подползу...

– Тихо, – прошипел Сашка. – Мирко, доберись туда и кончай его.

– Осторожней, Мирко, – сказала Бранка тихо. Мирко кивнул, сверкнул улыбкой и, пригнувшись, побежал в сторону через кусты; широкие книзу клёши тихонько шуршали по траве.

Опять стало тихо. Все продолжали ждать. Через минуту на дороге появился Мирко – он бежал со стороны вездехода. С другой стороны дороги появились Димка и Машка. Они шли, пригнувшись, далеко друг от друга. Дик, конечно, их прикрывал из кустов.

– Подкарауливает же, гад! – почти взвизгнул Олмер. – Шарахнуть по нему...

– Спокойно, малыш, – Сашка усмехнулся, – не забывай, что мы эту историю затеяли ради кухни, так зачем её-то калечить?

– Если там не человечина, – буркнул Олмер и тяжело вздохнул: – Пострелять не получится, да?..

...Распластываясь по стенке кухонного прицепа, Мирко добрался до двери. Он видел, что Димка остановился возле обочины, подняв к плечу свой "Тунор" (1.). Машка продолжала идти вперёд, держа УАК (2.) наизготовку.

1."Тунор" MkIII – 40-мм пятизарядное полуавтоматическое оружие поддержки (9 наименований типов боеприпасов) разработки Англо-Саксонской Империи. По времени действия уже сильно устарело. 2.Универсальный автомат Калашникова – 7,62-мм автомат с 45-зарядными магазинами, интегрированный с подствольным МПГ, трёхзарядным подствольным гранатомётом-помпой кал. 30 мм. В начальный период войны являлся стандартным оружием в армии Русской Империи, но по времени действия уже сильно устарел.

Дверь кухонного прицепа открылась. Мирко упал на колено, прицеливаясь.

– Не стреляйте! – раздался дрожащий вопль. – Я не солдат, я повар! Не стреляйте, я сдаюсь!

В голосе слышались характерные для перепуганного джаго визгливые, плачущие нотки. На верхнюю ступеньку откидной лестницы вышел, сутулясь, и вытягивая вперёд лапы, повар – он был на полторы головы выше самого рослого из нападавших. Нижняя челюсть джаго прыгала, по чёрным складчатым щекам текли мутные слёзы. Он покачнулся, но, почти упав, не осмелился опустить руки.

– Не стреляйте, – жалобно повторил повар. – Я никогда ни в кого не стрелял, я сдаюсь...

Голос его осекся. Он внезапно понял тёмным перепуганным разумом, что перед ним стоит существо, для которого уже давно нет понятия "сдаюсь". В юного человека, одетого в узкую крутку без рукавов и широкие кожаные клёши со шнуровкой, не было ни сожаления, ни сострадания, ни любопытства – ненависть и голод. Ноздри землянина раздувались, верхняя губа приподнялась – как у зверя.

– Что там, Мир? – спросила выпрыгнувшая из-за прицепа Машка. Повар повернулся к ней, рассчитывая, может быть, что у девушки легче найти сочувствие – но на его беду движение это вышло слишком резким. А любое резкое движение могло быть лишь попыткой нападения. Коротко рыкнув, Мирко нажал на спуск – длинная очередь в упор опрокинула тушу джаго внутрь прицепа. Машка изящно, почти балетно, скакнула внутрь, и изнутри раздался её звонкий голос:

– Мирко, хлеб! – что-то весело загремело. – И каша!

– С мясом? – настороженно спросил Мирко. К мясу, употребляемому джаго, следовало относиться осторожно. Очень осторожно.

– С рыбой!

– Ух! – Мирко махнул рукой: – Сюда все!

Он вскочил внутрь, поскользнулся в луже крови, падая, оттолкнулся рукой от окровавленного пола, так и не упал окончательно. Положив автомат рядом с плитой, разломил протянутую буханку серого хлеба и начал есть, откусывая поочерёдно огромные куски из правой и левой руки...

...Весёлый шум и выкрики неслись от прицепа. Слушая их, Сашка улыбался. Он полулежал в кювете недалеко от убитого спецназовца и внимательно осматривал дорогу в обе стороны.

Мягкие шаги заставили его повернуться всем телом. Подошедший Горька в одной руке держал дикий сэндвич – хлеб, сырая мороженая рыбина и консервированные овощи – а другой протягивал Сашке картонную тарелку, полную зеленоватой каши, жареной рыбы, тех же овощей, с огромным ломтем хлеба сверху.

– На, поешь. Я посмотрю, – Горька присел, продолжая есть, но держа теперь в правой руке свой автомат. Приняв тарелку, Сашка с благодарностью посмотрел на профиль своего лучшего друга – жуя, Горька посматривал по сторонам.

– Не сердись на ребят, – сказал между тем Белкин, проглатывая кусок, – все очень голодные.

– Ерунда, – Сашка нагнулся над едой. – Думаю, это всяко вкусней, чем жевать травинки?

– Значительно, – засмеялся Горька. Отряхнув руки, он достал обрез помпового ружья из-за спины, озабоченно покачал головой. Кожа, покрывавшая рукоять на месте лихо отпиленного приклада, вытерлась. – Нужна новая обшивочка...

– Сдери скальп, – Сашка кивнул на труп рядом.

– Пожалуй, придётся... – вздохнул Горька, доставая нож – хороший охотничий клинок, но с самодельной рукоятью.

Сашка кинул камешек в стену прицепа. Высунулся Дик, за ним маячила Машка, через плечо парня кормившая его кусочками солёного огурца.

– Хватит жрать, стошнит! – крикнул Сашка. – Набивайте в рюкзаки хлеб, сухари, консервы, которые не подозрительные, берите с собой, что руки не тянет – и уходим, а то накроют нас тут сейчас...

– А прицеп? – уточнил Дик.

– Сжечь к чертям собачьим вместе с машиной!

Дик кивнул и исчез. Сашка подобрал последние кусочки каши, вытер тарелку хлебом, задумчиво съел и его. Его ребята начали выпрыгивать наружу – парни несли за плечами старые, ещё пионерские, рюкзаки, в руках почти все что-то держали и все что-то дожёвывали. Дик, выбравшийся последним, снял со своего жуткого держателя для гранат одну, выдернул кольцо и легонько перебросил гранату в двери прицепа. Раздался глухой взрыв, окна вылетели, крышу вспучило.

– При желании всегда можно хлопнуть дверью и в чистом поле, а? – подмигнул Сашке Горька.

Он на ходу вытирал окровавленную правую руку о штаны, держа в левой скальп.

3.

У подножия увенчанного короной из валунов холма горел небольшой костёр. Ночь обступала огонь со всех сторон и могла показаться стенами дома – по крайней мере, об этом приятно было думать.

Мирко сидел возле сложенных рюкзаков, прислонившись к ним спиной. Голова Бранки лежала у него на коленях, и юноша неспешно перебирал пальцами волосы своей подруги – словно играл с волной.

Димка устроился на животе, болтая в воздухе ногами и устроив подбородок на ладонях. Люська, сидя возле него со скрещенными ногами, чинила разошедшийся по шву сапог парня.

Дик, сосредоточенно хмуря брови, перебирал свой пулемёт, раскладывая деталь за деталью на своей куртке. Машка, лёжа на спине с заложенными за голову руками, смотрела в огонь.

Олмер, стоя на коленях возле огня, шевелил в огне толстой веткой. Лицо мальчика было задумчивым и... потусторонним каким-то. Таким оно было у германца всякий раз, когда он непонятным для других образом складывал обычные слова в стихи – "не хуже, чем у Сажина". (1.)

1.Культовый поэт и певец Русской Империи, военный и политический деятель времён её становления.

Нина, как и Дик, чистила оружие – с особой любовью полируя исчёрканный метками приклад. Это девушку интересовала лишь стрельба – и всё, с нею связанное...

Горька, сидевший поодаль, растягивал обработанный скальп на палочках, негромко насвистывая простенькую мелодию, казавшуюся тут пришелицей из иного мира. Галя шила ему новый ремень для куртки.

– Ну вот, – удовлетворённо вздохнув, Горька отодвинул от себя распорки и приобнял Галю. Она потёрлась щекой о плечо друга, но Горька уже закрутил головой: – Эй, а где Сашка?

– Где-то наверху, – откликнулся Димка, – я видел, как он ушёл туда, когда мы уже костёр разжигали.

– Я сейчас, – шепнул Горька девушке, поднимаясь на ноги. – Посмотрю, что там с ним.

Неслышно ступая, юноша поднялся на холм.

– Сань? – негромко окликнул он.

– Я тут, – ответил Сашка. Он сидел за большим, почти строго пирамидальным, валуном, в тени – и сейчас он поднял руку, показывая, что действительно здесь.

Горька присел рядом, подогнув под себя ногу. Посмотрел и скоса.

– Чего ты ушёл? Тут холодновато, – он повёл плечами. На самом деле холода он не ощущал.

– Так... – нехотя ответил Сашка, качнув своим "хвостом". Горька различал, что лицо у него грустное. – Ничего страшного, просто хочется побыть одному...

– Эй, эй. Мысли об одиночестве до добра не доводят, – Горька подтолкнул Сашку в плечо. – Ты многовато на себя взвалил, тебе не кажется?

– Может быть, – по-прежнему неохотно, словно давил из себя слова, сказал Сашка. – В любом случае мне надо отдохнуть.

Они какое-то время молчал, глядя в густо усыпанное крупными звёздами открытое небо. Они редко видели эти звёзды – лес, лес, лес... Он и сейчас шумел вокруг – апрельский лес, какую-то неделю назад одевшийся первой листвой. Лес этот они любили, но они были русскими, они были землянами, а значит – не могли жить без неба, не могли жить без звёзд...

– Ты всё ещё думаешь об Ане? – неожиданно спросил Горька. Сашка глянул изумлённо, потом потёр лоб:

– Да... я... – и замолчал снова.

Аней звали девушку Сашки. В прошлом июле она погибла в перестрелке на монорельсовых путях. В отряде все помнили, как двое суток Сашка нёс её мёртвое тело, не слушая тех, кто говорил ему – она мертва... Сашка ничего не ответил больше, но всё и так было ясно. Горька понял это, но они с Унтеровым-младшим (и уже давно – единственным...) были друзьями, и он не мог оставить Сашку в таком состоянии:

– Послушай... У Димки была Мэсси и Люська была девчонкой Ромки. Ромка и Мэсси погибли, и Димка с Люськой вместе. У Олмера нет девчонки, у Нинки – парня...

– Горь, я не могу понять, какого пня ты сравниваешь? – Сашка печально улыбнулся. Димка и Мэсси, Люська и Ромка... они же познакомились уже здесь. А мы с Анюткой... я её помню, сколько помню себя. Нинка – ты же знаешь... она подвинутая на убийстве после гибели своих. А Олмер... – Сашка улыбнулся уже хорошо. – Ну, он ещё совсем мальчишка, подрастёт – отобьёт у тебя Галинку.

Горька усмехнулся:

– Не отобьёт, бесполезно!

– Ну не отобьёт, так не отобьёт... Горь, Галинка у меня тут, – Сашка прикоснулся к груди. – Если она и выпадет отсюда, то это произойдёт не усилием моей воли и не твоими разговорами. Так что не надо об этом говорить.

– Сань, – Горька вздохнул, – а что если нам вернуться? Тут всего три тысячи километров. За полгода дойдём, а там... там всё уже улеглось. Обоснуемся в лесу и будем просто жить...

– Я почти и забыл, как это – просто жить. Да и помнил ли?..

– Ты не ответил, – требовательно сказал Горька. И Сашка ответил – но ответил вопросом:

– Ты хочешь вернуться?

Они смотрели друг другу в глаза несколько секунд. Потом Горька засмеялся невесело:

– Ты же знаешь ответ, зачем спрашиваешь?

– А ты зачем спрашиваешь? Скажи, ты, вот ты – когда-нибудь не думаешь о мести? Вот чтобы у тебя совершенно этого не было в мыслях?

– Никогда, – тихо сказал Горька. – Столько лет прошло, а я до сих пор иногда... даже не во сне, наяву – закрываю глаза и вижу... – он вздрогнул. Сашка быстро положил ему руку на плечо – Горька вздохнул, как всхлипнул.

– Вот так, – резюмировал Сашка. – Вопрос снят с повестки дня. Мы тут не по приказу, а... ну, по велению души, если предположить, что она у нас ещё осталась.

– Столько лет... – тоскливо сказал Горька. – А если мы проиграли войну? Если мы последние люди в Галактике, которые сопротивляются? Если...

– Это ничего не меняет, – твёрдо подчеркнул Сашка. Они снова посмотрели друг на друга – и рассмеялись вместе.

– Поменялись ролями, – сказал Сашка. – Ты всегда так – приходишь и оттягиваешь на себя тоску.

– Тебя, по-моему, ещё что-то беспокоит, – проницательно заметил Горька.

– Так... – Сашка подался вперёд, обхватил руками колени. – Хотелось бы мне точно знать – где мы сейчас и где основные гарнизоны обезьян. Мы ведь два месяца по чащам отсиживались после той погони, небось, всё поменялось... Жаль рацию кокнули.

– Новую достанем, получше, – махнул рукой Горька. – А что до остального... может, Люську попросишь?

– Да ну... – покачал головой Сашка. – Она после каждого раза пластом лежит сутки... Может, лучше давай прикинем на твоих палочках?

– Балушки, – махнул рукой Горька.

– Если б не твои балушки – нас бы прошлой осенью – как лягву на кочке даванули бы.

– Совпадение, – возразил Горька. Сашка подтолкнул его:

– Ну давай, давай, я ж вижу – тебе самому до смерти хочется!

– Ничего-то от тебя не скроешь, – проворочал Горька, усаживаясь со скрещенными ногами и запуская руку в карман, подшитый к изношенному ремню.

Оттуда он достал горсть небольших – пару сантиметров на сантиметр каждая – палочек из орешника с тщательно вырезанными ножом и окрашенными бурым рунами. Таким гаданием Горька Белкин начал увлекаться ещё до того, как началась их эпопея – ещё малышом, ему рассказал об этом и показал кое-что англосакс-офицер из гарнизона. С началом же партизанщины руны стали давать странный эффект.

Потряхивая в ладонях палочки и глядя вверх, на звёзды, Горька тихо заговорил нараспев:

– Вопрошаю я первый раз, о могучие -

Что будет?

И второй раз вопрошаю -

Что будет?

И третий мой вопрос тот же -

Что будет... завтра? Ну, командир, рискуй, – словно предлагая напиться, Горька протянул ковшик ладоней Сашке. – И не кричи потом, будто что-то не так.

Не раздумывая и не глядя, Сашка выбрал три палочки – на короткий срок. Разложил их уже на своей ладони.

– Что там? – спросил Горька, осторожно ссыпая остальные руны в мешочек. Голос его был спокоен – свои гадания он рассматривал то ли как забаву, то ли как предупреждение, которое вовсе не обязательно сбудется – и даже верней всего не сбудется, если принять его во внимание. И всё-таки глаза парня поблёскивали любопытством.

На ладони Сашки лежали -

Горька увидел кривую улыбку на губах друга.

– Нид-Хагел-Кен. Нужда-Град-Рана.

– Может, нам легче сразу всем повеситься? – не без юмора предложил Горька. – Такой-то расклад на завтра...

– Придётся всё-таки к Люське идти, – Сашка сжал палочки в кулаке, потом – ссыпал в подставленную Горькой ладонь. – А то у меня на завтра другие планы. Пошли.

– Подожди, – Горька удержал Сашку за рукав. – Олмер поёт.

Они перевернулись на животы и, лёжа по обе стороны камня-пирамиды, умолкли.

Стоя у огня, Олмер улыбался. Он никогда серьёзно не относился к своему умению, хотя ему не раз говорили, что такому – впору публиковаться (1.). Но его "поделки", как он их называл, принимались у походных костров "на ура" и часто ложились на слух и язык, становясь песнями отряда. Может, они и не были особенно изысканными, но как нельзя лучше подходили к жизни затерянных в лесах ребят – частью того, что помогало оставаться людьми в отношениях хотя бы между собой...

1.Олмер Глёкнер (10 г. Первой Галактической Войны – 88 г. Галактической Эры) – германский поэт и певец. Автор более чем двух тысяч поэм, стихотворений и набросков балладного, лирического и философского плана.

И вот Олмер запел. Без сопровождения, конечно – но голосом ещё не сломавшимся, очень чистым и звонким, как голос серебра: – Немного сожаленья сейчас не повредит,