Текст книги "Волчья песнь (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Стрелок вдруг заволновался. Вжимаясь в борт, Горька увидел, как завертелась голова в маске, пилот приподнялся – и ...

...Горька, метнувшись вперёд, толкнул от себя ствол плазмомёта. Джаго, ошалело пытаясь удержать повернувшееся на вертлюге оружие, едва не вывалился наружу.

Прямо на нож юноши – тому даже не пришлось бить, стрелок сам наделся боком до самой рукояти. Второй на шум вскочил, неловко поворачиваясь... дважды треснули выстрелы Нины, и джаго завалился на щиток плазмомёта спиной и словно стёк куда-то вниз...

Горька прыгнул вперёд и покатился по ребристому полу. Инстинктивное движение спасло ему жизнь – лучевые выстрелы зафыркали из пилотской кабины, ядовито шипело броневое покрытие. Горька вслепую ударил ногой вверх – крик боли, лязг оружия, полетевшего на пол... Юноша вскочил, пригибаясь. На него прыгнул не джаго – сторк, державший в руке шведским хватом кинжал. И не массовку, а жуткое синеватое лезвие – клинок сантиметров тридцать длиной, с крестовидной рукоятью, к концу становившийся шире и тяжелей. Несторкадское оружие...

Горька встретил врага ударом ноги в живот, заставившим сторка задохнуться и присесть. Слышно было, как снаружи бегут к винтокрылу... но внутри была лишь темнота, полная запахами страха и ненависти. Горька пригнулся – кинжал чиркнул по стене. Бледное бесстрастное лицо с плотно сжатыми губами – совсем юное – плавало перед ним мутным призраком кошмара. Распрямляясь, Горька всадил нож под рёбра врага – и почувствовал, как стальное лезвие с противным хрустом сломалось. Но своё дело сделало. Сторк попытался ударить ещё раз – и упал назад, раскидывая руки.

– Горь! – заорал, появляясь в дверях, Димка. С другой стороны впрыгнула Галька. – Ты живой?!

– Назло вам, – ответил юноша. Он поднял выпавший из ладони заколотого сторка кинжал – и присвистнул.

– Что там у тебя? – друзья подошли ближе. Горька протолкался к выходу и в свете Неразлучного ясно различил, что это не просто несторкадское – это земное оружие. Рукоять венчала англосаксонская корона, а по обеим плоскостям клинка шли золотисто-алые буквы гравировки -

(1.)

1.Искра (англ.)

Возле гарды поблёскивало славное клеймо – скрещенные буквой «дабл ю» шпаги мастеров Уилкинсонов. Это был не простой кинжал, а чьё-то оружие «с душой». Как он попал к сторку (который тоже кто знает, что тут вообще делает...)? Где погиб его прежний хозяин и какой была его смерть? Нож Горьки сломался... и он, поразмыслив, осторожно заткнул новое оружие за пояс.

– Выгружаем боеприпасы, – сказал он. – Тут есть то, что нам нужно.

17.

Утро в этот день было раннее, но какое-то неохотное – вставала Одиночка в туманной дымке; было тепло, даже слишком тепло для этого месяца, только вот в воздухе растекалась сырость. В лесу капало с листьев, остатки крепости «вспотели».

Все разбирали захваченные боеприпасы. К счастью, для вооружения местных мьюри джаго использовали трофейное земное оружие – как раз то, что было нужно партизанам. Сашка сидел на камне в гордой позе вождя и следил, чтобы никто не совал патроны за голенища сапог и гранаты под куртку – а Горьку утащил куда-то Олмер. Он сперва отходил по своим делам, а вернулся с обалделыми глазами и увёл Горьку за собой.

– Балда ты, – горячо спорила над аптечкой Нина, – никакой это не наркотик!

– Это ты балда, я точно знаю, что это наркотики! – отвечал Дик.

Сашка как раз раздумывал, вмешаться, или нет, когда вернулся Горька. Лицо у него было откровенно встревоженное.

– Пст, – шикнул он Сашке и показал глазами на лес. Сашка без слов поднялся и зашагал за товарищем; лишь за крайними деревьями спросил:

– Что такое? У тебя лицо – как будто бы бриллиант с кулак нашёл.

– Скорей огромную кучу дерьма, – весьма озабоченно сказал Горька. – Пошли скорей, тебе надо посмотреть.

– Если окажется, что... – начал Сашка, но от опушки небольшой поляны уже шагал Олмер – бледный, на ходу тиская автомат.

– Куда ты пропал?! – напустился он на Горьку. – Сказал, что сейчас...

– Я ж тебе пообещал, что не тронут! – покачал головой Горька. Олмер фыркнул:

– Ну да, ты обещал, а они про это знают? Может, ты подрядился им свежее мясо доставлять?

Сашка уже хотел прямо рявкнуть, спрашивая, что к чему, но тут они все трое вышли на поляну. Сашка схватился за обрез, но Горька вцепился ему в запястье:

– Нет.

На поляне кольцом сидели не меньше двадцати волков – огромных серых существ, при виде незнакомого человека отчётливо подобравшихся. Но Горька, бесстрашно подойдя к самому большому, начал трепать его за загривок, как домашнего пса, приговаривая:

– Тихо, тихо... это друг. Мой друг, твой друг... Саш, не бойся, – он поднял голову, – они предупредили нас о ночной атаке. По-моему, это из-за моего браслета.

– Л-ладно... об этом потом поговорим... – Сашка старался всё-таки не делать резких движений. – Ты зачем меня сюда притащил?

– Смотри, – Горька указал в сторону... и Сашка почти забыл о волках.

В высокой сочной траве ничком лежало тело человека... сторка. В изорванном пятнистом комбинезоне на широких лямках, мягких высоких ботинках, на правом рукаве видна была большая эмблема в виде пикирующего крылатого кота. Всё – и трава кругом, и форма – было залито кровью, в стороне лежала кисть руки, сжимавшая небольшой бластер.

Сашка перевернул тело и процедил ругательство. Это был почти мальчишка – мертвенно-бледный даже для сторка, с перерванным чёрной раной горлом. Раны от волчьих клыков были и на ногах, и на животе.

– Вот так, – припечатал Горька. Сашка кивнул медленно, не вставая. Конечно же – точно такой же мальчишка погиб в винтокрыле почти две недели назад. – А теперь смотри ещё и сюда.

Волки подались в стороны, и Сашка увидел распростёртое на траве крылатое существо, похожее на огромного гладкошёрстного крылатого кота золотисто-серого цвета. Кот был весь в крови из глубоких ран, правое крыло (он лежал на левом боку) с удивительно красивыми перьями – коричневатыми с золотой и голубоватой окантовкой – широко распростёрто. Подальше лопаток широкими ремнями на спине мёртвого зверя крепилось удобное высокое седло, с которого тоже свисали ремни.

– Это что?! – ошалело спросил Сашка. – То есть, кто?! Я таких не знаю... на планете вообще нет крылатых млеко...

– Ку-ку, – Горька постучал по своей голове и щёлкнул языком. – Это накьятт. Крылатый кот со Сторкада, ты что, не помнишь?! На нём сюда прилетел этот... – кивок в сторону убитого сторка. – Олмер, помоги раненым, наконец!

– Каким?! – вытаращился мальчишка.

– О небо... волкам!

– Я?! – Олмер ненаигранно сглотнул.

– Нет, твой духовный двойник. Не бойся, они тебя не тронут!

– Я это уже слышал, – недоверчиво сказал Олмер. Неуверенно посвистел, сказал немного дрожащим голосом: – Кутя... Рекс, Джек... как там тебя... gehe hierher, behaart... (1.) Ты мне голову не откусишь?

1.иди сюда, мохнатый... (немецк.)

Старшие понаблюдали, как Олмер занялся лапой одного из волков. Потом Горька задумчиво сказал, кивнув на трупы сторка и накьятт:

– Итак. Это не вертушки с хвостиками, это не джаго и не местные забитые ополченцы. Куда мы ни пойдём – везде оказываются сторки, а сегодня ещё и с довеском. И я так понимаю, что этот выследил нас и вызвал винтокрыл. Неужели они так на нас ополчились из-за какого-то чиновного Абизьяна?

– Нет, из-за полевой кухни, – засмеялся Сашка. – А волки, всё-таки, слушай...

– Волки прикончили этих двоих, – снова кивок. – Саш, они и правда наши друзья.

– Наши? – прямо спросил Сашка. – Или твоего браслета?

– Посмотри, – вместо ответа понизил голос Горька. Сашка обернулся.

Стоя на колене, Олмер бинтовал лапу волку. Другой, с сильно разодранной мордой, лежал на траве, глядя на руки мальчика, третий – большой, немного рыжеватый – положил головищу на плечо Олмера и тоже внимательно наблюдал за его действиями. Ловко управляясь с бинтом, Олмер потирался щекой о волчью морду и насвистывал. Почувствовав взгляды друзей, он обернулся – и на лице германца появилась счастливая улыбка, глаза светились радостью:

– Им нравится, когда я свищу! – весело сказал он. – Ар-р... – и в шутку он попытался укусить волка на нос. Тот своими жуткими зубами схватил нежную человеческую кожу сбоку на горле – одним поворотом головы он мог бы вырвать мальчишке мышцу, артерию и гортань, но не сжимал зубов, а Олмер явно уже совсем не боялся. Волк с повреждённой лапой нетерпеливо заскулил, напоминая о себе. – Uh, entschuldige, d'lieb'Freund! (1.)

1. Ой, извини, дружище! (немецк.)

– Зови сюда остальных, – тихо скомандовал Сашка. Горька кивнул и исчез...

...Волки (1.) кругом выстроились вокруг тела павшего в бою с крылатым зверем друга. Возвратившиеся наконец-то двуногие друзья стояли поодаль в молчании. От них пахло крепким сочувствием.

1.Именно из волков этого «племени» – потомков привезённых на Одиночку земных волков – в 180 г. Галактической Эры были выведены разумные параволки.

– Не нравится мне это, – тихо сказал Дик. – Если за нас вздумали взяться сторки, то чего доброго, до высадки наших мы не доживём.

Какое-то время все молчали. За восемь почти что лет скитаний и боёв со сторками они не сталкивались ни разу. Но о том, насколько опасны сторки – все помнили твёрдо. И какие против них шансы у одиннадцати человек?

Но они были земляне. И не собирались ни сдаваться, ни даже отказываться от борьбы. Гибель? Пусть, но в бою; к ней каждый из них был готов ежесекундно. Борьба? Отлично, без борьбы они не представляли себе жизни. И никто никогда не посмеет сказать о них: "Трусы!"

А сегодня они нашли друзей и союзников. Неожиданных и странных, но – тем интересней.

– Мы будем драться! – просто сказал Сашка, и все кивнули, соглашаясь с командиром – в одно движение.

И словно в ответ на его слова, разнёсся над лесом волчий вой. Стая плакала о погибшем, поднимая к небу морды.

А потом к её скорбной песне присоединились другие – почти неотличимые, но всё-таки человеческие! – голоса...

18.

– Зерна упали в землю, зерна просят дождя.

Им нужен дождь.

Разрежь мою грудь, посмотри мне внутрь,

Ты увидишь, там все горит огнем.

Через день будет больно,

через час будет больно,

Через миг будет уже не встать.

Если к дверям не подходят ключи, вышиби двери плечом.

Мама, мы все тяжело больны...

Мама, я знаю, мы все сошли с ума...

Сталь между пальцев, сжатый кулак.

Удар выше кисти, терзающий плоть,

Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд.

Разрушенный мир, разбитые лбы, разломанный надвое хлеб.

И вот кто-то плачет,

а кто-то молчит,

А кто-то так рад, кто-то так рад...

Мама, мы все тяжело больны...

Мама, я знаю, мы все сошли с ума...

Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать:

Руки прочь, прочь от меня!

Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть.

Что будет стоить тысячи слов,

Когда важна

будет крепость руки?

И вот ты стоишь на берегу и думаешь: "Плыть или не плыть?"

Мама, мы все тяжело больны...

Мама, я знаю, мы все сошли с ума! (1.)

1.Стихи Виктора Цоя.

– Олмер, если бы тебя не было – тебя надо было бы выдумать, – Дик покрутил головой. – Отличные стихи!

– Стихи-то как раз и не мои,– возразил Олмер, потягиваясь, словно кот. – Старинные какие-то, я в книжке год назад прочитал и запомнил... Эй, а вы замечаете, что с каждым днём ночи всё теплей?

– Май же, – пожала плечами Машка. – Восьмой, между прочим, май, который мы вот так встречаем...

– И завтра снова снимемся и снова пойдём куда-то, – задумчиво добавил Мирко – он полулежал у огня, головой к голове Бранки. – Сколько ж мы уже прошли?!

– Не меньше двенадцати тысяч километров накрутили, – откликнулся Горька. – Это почти точно.

– Я бы сейчас не прочь оказаться у того озера, – Дик не назвал, у какого, но все отчётливо вспомнили горные хребты юга и зелёные дубравы в ущельях между ними, озёра в глубине дубрав... а на берегу одного из озёр, на скале из чёрного базальта – грубо выбитые на скале белёсоватые строчки -

Вечная, нетронутая тишина... Бой на перевале, горящее хранилище горючего...

Но ни воспоминания, ни горестные мысли надолго не заняли мысли ребят. Они были молоды, живы, сильны, они приобрели странных и сильных друзей, запаслись боеприпасами и в очередной раз поколотили врага. Что ещё нужно?!

– Кто со мной купаться?! – Дик вскочил и ветром унёсся в темноту. За ним с воплями и угрозами понеслись Нина, Машка, Олмер, Бранка; следом – Мирко, не так уж хотевший купаться, но не пожелавший оставлять Бранку одну. У большого костра остались старшие и спящий рядом с Люськой Димка.

– Река из берегов выйдет! – крикнул вслед убегавшим Горька, подбрасывая в костёр дров. Сказал Сашке, который сидел напротив, скрестив ноги: – Пожалуй, прошлая ночь была удачной. Даже если учесть, что охота на нас вроде бы продолжается.

– Я вот что не понимаю... – задумчиво сказала Сашка. – Уж больно всё это... сказочно, что ли? Волки – чуть ли не говорящие... крепость Рейнджеров... какие-то полуволшебные вещи... Там же, – он указал вверх пальцем, – космос. Там война на пол-Галактики. А мы...

Горька негромко рассмеялся:

– Ты знаешь, что нашему человечеству – каких-то пятьдесят тысяч лет? (1.) А нашей цивилизации – и вовсе пара веков? Или считаешь, что, если мы вышли к звёздам, то мы самые умные и развитые?

1.Горька ошибается, и сильно, преуменьшая возраст человечества в тридцать раз. Но в это время такая точка зрения всё ещё считается вполне научной.

– Да, – искренне ответил Сашка.

– Хм... – Горька привычно сунул в уголок рта травинку. – Мы наверняка самые упорные и нахальные. А что до остального... – он помолчал и продолжил: – Был в XIX веке такой американский поэт и учёный-оккультист – Джастин Джеффри.

– Кто такой "оккультист"? – поинтересовалась Галя. Вместо Горьки ответила Люська, легонько поправляя волосы, упавшие во сне на лицо Димки:

– Так раньше, кажется, называли людей, которые занимались чем-то по тогдашним понятиям сверхъестественным.

– Да, – кивнул Горька. – Ну так вот. однажды его нашли в собственном доме – он лежал на столе с перекошенным лицом, сжимая в левой руке бумажный листок с наспех нацарапанными строками... – и Грин прочёл задумчиво:

– Твари Старых Времён лишь забыты,

Но они никуда не ушли!

И Врата до сих пор открыты,

Чтобы тени ада вошли... (1.) Когда наши предки появились на Земле, там уже существовало немало всякого – и ужасного, и прекрасного – что нам сейчас и вообразить трудно. А сколько всего люди привезли с собой?

1.Это история из рассказа Роберта Говарда «Дом, окружённый дубами». Говард при жизни утверждал, что история – реальна.

– И откуда у тебя такие сведения? – спросил Сашка, тайком улыбнувшись горячности друга.

– Отсюда, – Горька хлопнул по своему рюкзаку. Там были полдесятка печатных книжек, которые Горька упорно таскал с собой во всех неприятностях. Книги эти читали, в общем-то, все (а кое-кто по ним и учился читать!), и Сашка понял, что Горька имеет в виду первый том «Истории человечества». Он читывал эту книгу и сам – и сейчас безапелляционно подвёл черту:

– Человек всё равно царь Вселенной, не есть, так будет.

– Будем надеяться, что нам и в самом деле повезёт, – серьёзно отозвался Горька.

– Конечно, повезёт, – Галя коснулась его плеча; Горька накрыл пальцы девушки ладонью и ласково улыбнулся ей.

– Братцы, – задумчиво предложил Сашка, – а почему бы и нам не сбегать поплескаться? – он вскочил: – Будите Димку, бежим!

19.

Речушка текла в довольно крутых песчаных берегах недалеко от временного лагеря. Ещё днём Горька, осмотрев ров, объявил, что когда-то тут тоже текла вода – видимо, из этой самой речки. Впрочем, этот вопрос никого не заинтересовал.

По всей реке слышался плеск и крики – народ явно играл в морской бой с использованием подводных лодок и штурмовой авиации. Как раз когда "опоздавшие" мчались вниз по откосу, с воплями расшвыривая одежду и обувь, взобравшийся на откос Дик нырнул "ласточкой".

– А он выздоровел! – крикнул Сашка, врезаясь в воду. Она была холодной, хорошо, если градусов пятнадцать, но привередничать было не в духе партизан. Им приходилось (правда, когда прижало!) плавать в только-только вскрывшейся реке, буквально расталкивая лёд носом.

Прибытие новой партии внесло в схватку ещё большее оживление – плеска стало больше вдвое, воплей – втрое, неразберихи – в десять раз. Все ныряли, хватали друг друга за ноги под водой, притапливали сверху, боролись... но в конце концов холод выгнал-таки из воды всех, и они, попрыгав по берегу и постучав зубами, помчались обратно к костру – греться – на бегу собирая разбросанное.

– Уаххх! – Олмер, схватив целую охапку хвороста, швырнул её в пламя, отчего то со свистом рванулось вверх, закручиваясь тугими смерчами. – Вот так – намного лучше, а?

Ему никто не ответил – все удовлетворённо пыхтели, весело посматривая друг на друга. Прогнав первый холод – стали потихоньку разбредаться за вещами, которые не успели поднять...

...Галя, накинув куртку, быстро распрямилась. Но человек, шагнувший из кустов, поднял ладонь:

– Это я.

Это был Горька. Он держал в руке фляжку, глаза поблёскивали. Юноша улыбался:

– Хочешь берёзового сока? Последний в этом году, – Горька подал девушку фляжку, сам прислонился плечом к дереву, продолжая улыбаться. Галя отпила сладковатого, холодного сока. – Пей всё. Это я для тебя собрал... сегодня ведь восьмое мая... – он вздохнул.

– Праздник памяти предков! – вспомнила Галя и грустно продолжала: – Нам не очень подходит этот праздник... (1.) – она отпила снова. – Я почти не помню, как это было до войны... а ты помнишь? – в голосе её прозвучала почти мольба.

1. 8 мая – один из двух праздников, посвящённых памяти предков. В этот день вспоминают тех, кто мирным трудом закладывал основы могущества нации и страны.

Грин не стал отвечать. Вместо этого он достал откуда-то золотой перстень – волкоподобное животное гналось за собственным хвостом, держа зубами рубин.

– Это тоже тебе. Возьми.

– Ой, как красиво! – девушка только что в ладоши не захлопала. Взяв перстень, Галя надела его на правый указательный палец и отстранила ладонь, любуясь изящной вещью: – Мне идёт?

– Конечно, – Горька в самом деле залюбовался тем, как сидит перстень на руке его подружки, всё больше и больше понимая: тут ему самое место. – Хотя, сказать по чести, на тебе и бусы из рябины смотрятся, как драгоценности короны... мне бы просто смотреть на тебя – и ничего не надо больше...

– Не надо? – девушка лукаво улыбнулась. – Ты в этом так уверен? Обычно ты взглядами не ограничиваешься...

– Единственное, за что я на самом деле благодарен этой войне – так это за тебя, – Грин пропустил левую руку под крутку на спине девушки, правой откинул с её лба и волосы и несколько раз поцеловал в нос и губы. Галя еле слышно довольно заурчала. Обычно так начиналась великолепная ночь, заканчивавшаяся полный удовлетворением, сонной усталостью и распухшими губами.

– А что бы ты сказал, если бы у нас появился ребёнок? – вдруг спросила девушка. Грин немного отстранился:

– Ребёнок?! Это здорово, но... Галь... вынашивать его на ногах, рожать здесь, носить с собой... у тебя действительно будет ребёнок?

– Нет. Пока нет, потому что ты прав, – вздохнула девушка. – А потом? После войны? Ведь она скоро кончится... мы будем жить по-человечески... как тогда?

– И тогда я против ребёнка, – твёрдо сказал Горька, запуская пальцы глубоко в волосы изумлённо и обиженно открывшей рот Гали. – Меньше, чем на троих, я не согласен. А какие сказки ты им будешь рассказывать? Ты не будешь против, если они узнают, как развлекалась в юности их мама?

Галя тихо засмеялась:

– Однажды добрая фея спустилась на поляночку, где спали шесть оборванных мальчиков и пять обтрёпанных девочек. Пожалела их фея, разбудила и спросила, какое у них самое заветное желание. И поднялся прекрасный принц Саша Унтеров – и сказал: "Патронов бы..."...

...Стараясь не хрустнуть веткой, Сашка отошёл подальше от места, где слышались вздохи и стоны, где плавно и медленно сплетались два обнажённых тела. Нет, он не позавидовал – ему просто сразу стало грустно, померкли ночные краски и мир сделался похожим на пустынный дом с грязными окнами.

Возле костра спала Машка – в обнимку с винтовкой – и сидел, от нечего делать подсушивая остатние сухари, Олмер. Остальные, очевидно. Всё-таки вспомнили, что сегодня праздник, грустно подумал Сашка. Спать лечь, что ли? Он присел у огня и начал стаскивать сапоги.

– Слушай, как называется человек, который может, но не хочет? – осведомился он у Олмера. Юный германец отозвался без раздумий:

– Сволочь.

– А который хочет, но не может?

– Импотент? – предположил Олмер. Сашка покачал головой:

– Неверный ответ. Не импотент, а одинокий человек... Кинь сухарь.

– Держи. Сам учил – для хорошего человека дерьма не жалко.

– Ох, наглым ты стал... – Сашка захрустел. – Посуди сам, каково мне! Хотя – где тебе понять...

– Ну уж как-нибудь... – Олмер смотрел на командира с искренним сочувствием. – Ну... хочешь – спою? Может, станет легче – может, станет тяжелей, но настроение точно изменится, обещаю! А то смотреть на тебя такого жутко.

– Спой, – согласился Сашка. – Только постарайся, чтобы я не уснул, – он и в самом деле зевнул.

Но уснуть не удалось. С первых же строк Сашка село прямей, вытянув одну ногу и обхватив руками колено второй. И так, сидя, слушал до конца...

– Вот и война – беспокойно сердце,

В небе война – вот чего ты жаждал.

Ну так прямее держись в седле -

Ведь ты всё решил для себя однажды.

Светлы знамёна на серых башнях,

Твёрды сердца – но благие боги! -

Так дня не прошло, чтоб один из наших

Кровью не красил эти дороги...

Войско идёт, оставляя павших,

Память оставь, а раны залечим.

Так сложим баллады о вас, бесстрашных,

Да отомстим, если так вам легче.

Да не взыскуйте же жизни долгой,

Да не надейтесь на победу!

Так, рана за рану, око за око, шаг за шагом

Идём по следу, идём по следу...

Ты же взглядом холодным и тёмным

Смотришь на нового героя -

Так будет день, и вода сомкнётся

И над тобою, и над тобою...

Ты, как и он, песок обнимешь,

И захлебнёшься предсмертной вестью -

Вот хорошо бы, не очень скоро,

Да хорошо бы, ещё чтоб с честью...

Ну, да всё это не очень страшно -

Дайте дорогу, долой сомненья!

Хрипом предсмертным зовёт герольд твой

На поединок с тенью,

с тенью...

Время пришло, вот он, мой зов -

Медленный гул колоколов... (1.)

1.В нашей реальности – это песенный текст группы «Анарион».

20.

Кончалась вторая неделя мая, который вступил в свои права окончательно и бесповоротно. Вернулись последние перелётные птицы, стойкая зелень покрыла деревья, а на земле простёрся сплошной ковёр травы. Всё дольше и дольше оставалась в небе Ближняя, всё теплей становились ночи и всё сильней пригревало днями. Как выразился однажды Горька: «Воевать стало лучше, воевать стало веселей!»

Всё это время отряд перемещался и, кажется, не ведя активных боевых действий, сумел полностью "обрубить хвосты". Настало время заняться делами – заложить солидную базу с запасами продуктов, боеприпасов, лекарств – и приступить к операциям. Благо, тут это было просто – коммуникации, растянутые по лесам, были фактически беззащитны, а в деятельности джаго ощущалась буквально осязаемо та суета, которая характерна для этих существ при сильном испуге. Видимо, умерший пилот не обманул юных партизан – и дела Чужих шли плохо.

Место для базы отыскал неугомонный Горька, и произошло это, кстати говоря, совершенно случайно. Он охотился за солнцерогим оленем – волки гнали животное, а юноша пересекал ему путь. В отчаянной надежде спастись олень совершил прыжок через неширокий, густо заросший дикой малиной, переплетённой плющом, овраг. Волки прыгнули следом; Горька в азарте прыгнул тоже и только в полёте сообразил, что не долетит до края. Извернувшись в воздухе, Горька закрыл лицом руками и грохнулся в кусты.

Ударившись о что-то твёрдое головой, он потерял сознание...

...Привело его в себя встревоженное поскуливание волков. Открыв глаза, Горька обнаружил, что лежит на песке, над ним качаются ветви, а в пробитой его телом дыре – видны обеспокоенные серые морды.

Оказалось, что в склоне оврага скрывалась за густейшим зелёным пологом просторная и сухая пещера, в глубине которой, таинственно и еле слышно позванивая, тёк ручей. Сюда Горька и влетел

Жить в пещере постоянно никто не собирался. Но для склада, укрытия, госпиталя – лучшего места было просто не найти.

– Если ты провалишься в пекло, то непременно найдёшь там золотую жилу, – завистливо сказал Мирко ухмыляющемуся Горьке. Он-то предлагал свой вариант – наверху под речным берегом – но это, конечно, проигрывало по сравнению с замечательной "пещерой Белкина". Мирко только и мог теперь удовлетворять поруганное чувство самолюбия тем, что произносил это название как "пищера белки... на", над чем Горька первым и хохотал.

Разговор этот – о пекле и жиле – вели, устроившись на ночь над речным берегом, за свесившимися к воде ивами. Костерок был небольшой, секретный, но жаркий, просто чтобы пожарить мясо и испечь в золе набранные клубни стрелолиста. Все уже соскучились по хлебу, какому-никакому, а уж чёрного никто и не вспоминал.

Такие часы Сашка, если честно, очень любил. Куда больше, чем переходы, нападения, перестрелки, которые обожал даже склонный к философии Горька. Сашка же, если сказать по правде, по натуре, по природе – вовсе не был воинственным, и наслаждение тишиной и вечером у костра, когда не надо никуда спешить и ни о чём не приходиться беспокоиться, сейчас полностью им владело. Иногда он думал, что уже давно привязан к друзьям сильней, чем ко всей своей потерянной семье... мысль о ней вызывала тупую горестную боль, привычную и отдалённую. "Хорошо бы, чтобы все остались живы, – подумал он о сидящих рядом. Хотя и понимал отчётливо: вряд ли им так повезёт. – А может, ничего не делать, просто затаиться и переждать?!" Но нет. Никто не согласится пережидать. А значит, надо будет сидеть и с ужасом гадать: кто следующий?!

Горька. Самый верный, самый лучший, самый надёжный друг Горька, насвистывая что-то под нос, стоит на коленях возле огня и поворачивает палочки с нанизанными кусками мяса. И Галя – как всегда, в хлопотах, чинит прорехи на его куртке; следы падения в малинник.

Мирко лежит в стороне от огня на боку, а Бранка, тоненькая, большеглазая, счастливо улыбаясь, использует его, как спинку мягкого дивана; их пальцы переплетены.

Красавец Димка вдевает новые шнурки в свои брюки. Шнурки сплела ему Люська; сейчас она смотрит и улыбается, а Димка, почувствовав на себе её взгляд, поднимает глаза – и улыбается тоже.

Дик и Машка сидят спина к спине и любуются звёздным небом. Руки – ладонь в ладонь, оба безотчётно счастливы, просто потому, что жить на свете очень хорошо.

Олмер лежит на спине, нога на ногу. Играет ножом, заставляя его вертеться над пальцами и между ними – и лицо у мальчишки беспечное.

Нелюдимая Нинка, как обычно, чистит и перебирает свою снайперку – так, словно в этом весь смысл жизни.

Они все – у огня. Им всем – хорошо. Всё это – одна большая и дружная семья, где один за всех и все за одного, радости и беды – на всех поровну...

Кто же?! Кто?!

Если бы Сашка мог – он бы по капле отдал свою кровь за каждого из сидящих у костра. За их жизнь. И дело даже не в том, что он командир, а командир обязан заботиться о своих людях. И не в том, что он старше... а в чём тогда? Сашка не знает. У него нет для этого названия, он не может определить это чувство.

Горька повернулся встревоженно, и тёплое чувство мягкой волной вымыло из души Сашки все беды, опасения и сомнения:

– Всё хорошо?

– Всё отлично, Горь, – улыбнулся Сашка. – Ну-ка, кинь на палочках, что там и как?..

...То ли настроение Сашки повлияло, то ли вмешался Его Величество Случай – но Горька извлёк из мешочка -

«Гифу», «эск» и «ур». «Дар», «вдохновение» и «свобода». Близость чего-то светлого.

– Ого, – пошутил Дик, – как видно, кто-то там. – он поднял палец вверх, – на покой не ушёл, благоволит к своим заблудшим детям.

– Может, за нас играют Рейнджеры? – задумчиво предположил Сашка, поглаживая рукоять меча. – Им, должно быть, приятно видеть, как мы тут управляемся.

– Кстати, а где наши серые друзья? – огляделся Мирко. – Почему не разделили с нами трапезу, так сказать?

– Потому что предпочитают сырое мясо, – предположила Бранка. – Мы, конечно, можем есть и его, но всё-таки жареное вкуснее! Горь, а ты не можешь их позвать?

– Могу, – юноша ещё раз перевернул мясо. – Жаль, что с ними нельзя поговорить по-настоящему.

– Если бы они ещё и говорили, я бы вообще с ума сошёл, – заметил Мирко. – И так уже чудес выше крыши!

– Что есть вся наша жизнь, как не чудо? – философски спросил Горька.

Довольно долго они сидели молча.

– Лес шумит, – тихонько сказал Олмер. – Слышите?

В самом деле, лес негромко и величаво гудел. Ночной ветер шагал по верхушкам деревьев, прыгая с ветки на ветку и раскачиваясь на них. Олмер поднялся на ноги и стал плавно взмахивать руками, делая вид, что дирижирует этим невиданным оркестром. У мальчишки это получалось здорово – словно к нему и правда прислушивались и ветер, и лес, выполняли его указания, как команды опытного дирижёра – длинноволосого босого мальчика в коричневых клёшах и распахнутой куртке.

– Волки бегут! – вскрикнул Дик, поднимаясь на ноги. – Вон они!

В самом деле, по отмели, разбрызгивая сверкающую в свете Неразлучного воду, мчались вожак и два самых крупных самца стаи. Не прошло и полуминуты, как они уже подбежали к костру и заметались вокруг, рыча и подвывая.

– Эй, что за новости? – спросила Машка, отталкивая прыгающего волка. – Ну-ка, дружище, убери от меня свои лапы!

– Они что-то хотят сказать, – озабоченно пояснил Горька, – но что? Вот правда – дорого бы я дал, чтобы понять их!

– Но всё же понятно! – удивилась Галя. – Ясно, как светлый день: по дороге идёт колонна, через час будет параллельно нам...

– Что? – удивился Сашка, а Горька изумлённо повернулся к своей девушке:

– Откуда ты знаешь?!

Лицо Гали сделалось изумлённым и немного испуганным.

– Я... – начала она нерешительно. – Знаете... они мне... они мне... ой, сказали!

21.

Колонна была, как и следовало ожидать, огромной и бестолково охраняемой. Открытая машина с несколькими плазмомётами, четыре огромных автопоезда, самодвижущаяся платформа с солдатами, шесть двойных сцепок с баками горючего и ещё одна открытая машина – тоже с плазмомётами. При виде подобного хотелось плюнуть, всё бросить и уйти в лес навсегда – совестно было нападать на такое дерьмо. Но, судя по маркировкам, три автопоезда везли боеприпасы, а один – продукты. И там и там могли оказаться подходящие партизанами запасы. Следовательно, участь колонны была решена.