Текст книги "Волчья песнь (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

И в этом повинит нас вряд ли кто-то,

Но всё-таки приятно, когда солдат глядит

С небес на результат своей работы.

Возможно, где-то в сводках нас всех упомянут,

Хоть слава на века нам вряд ли светит:

Мы пали смертью храбрых тому уж пять минут

Назад – а может, несколько столетий.

Пройдут года – и станут вершить пристрастный суд

Над нами наши правнуки и внуки,

И тихую глубинку навеки занесут

В анналы исторической науки;

Но верим в то, что ружья поднимут из пыли,

Что вновь возьмут солдатские котомки:

Мы пали смертью храбрых, чтоб храбро жить смогли

На нас во всём похожие потомки.

Пусть верят, что мы сами шагнули чёрту в пасть,

Не назовут наш выбор стадным чувством,

Ведь редкая удача – такою смертью пасть,

Практически граничащей с искусством!

Закончились сраженья, и розданы долги,

А вам пускай напомнит наше знамя:

Мы пали смертью храбрых, как тысячи других

До нас, и после нас и вместе с нами,

Мы пали смертью храбрых, как тысячи других

До нас, и после нас и вместе с нами. (1.)

1.На самом деле это стихи Б.Лаврова.

– Проклятый мальчишка, – хрипловато сказал Сашка. Горька не смотрел на друга – но ему показалось, что Унтеров плачет.

Внизу, у костра, все хлопали...

4.

Костёр почти прогорел. Возле него, накрывшись шкурами, спали почти все. Температура – апрель! – упала до четырёх градусов, холодновато, даже слишком... Димка дежурил на холме.

Сашка, Горька и Люська стояли чуть в стороне, под деревьями – совершенно неподвижно – и разговаривали шёпотом. Сашка скрестил руки на груди и завёл ногу за ногу. Горька опирался ладонью о дерево. Девушка скрестила руки на груди и слушала.

– Нам необходимо посмотреть, какая нам грозит опасность, – пояснял Сашка немного нервно. – Горька тут прикинул – выходит очень плохо, некуда хуже...

– Хуже некуда бывает только смерть – поскольку она единственно непоправимая вещь, – невозмутимо объявила Люська. – Ладно, что вы петляете-то? Сейчас попробуем. Соберите ножи... и сушняк.

– Работать с тобой – одно удовольствие, – раскланялся Сашка.

– Вам бы только хихикать, – махнула рукой Люська...

...В таких случаях девчонка была весьма и весьма требовательна. В движениях, взгляде и словах появлялась властная сила, и ей подчинялись, потому что она одна это умела и знала...

– Ну ты откалываешь номера! – Горька потёр челюсть. – Где я тебе достану ясеневые листья?!

– Ну. – передразнила его Люська, – это уже твоё дело! Я своё сделаю – а ты своё делай!

– Надо сказать Димке, чтобы он тебя выпорол... – проворчал Горька, перекидывая за спину карабин.

– Не ворчи, – Сашка раскладывал треугольником костры. – Шагай, солдат!

– Вот что б тебе насушить этих листьев, – посоветовал Горька, – да и таскать в рюкзаке, – и он ухнул в заросли совершенно бесшумно.

– Леший, – пустил ему вслед Сашка. – Убивать станут – на помощь не зови.

К тому времени, когда Горька вернулся, Сашка уже сложил три пирамидки из сушняка и начинил их растопкой. Люська сидела на поваленном дереве, перебирая ножи.

– Вот, нашёл, – Горька бросил на землю ветки дуба, терновника и ясеня – по три штуки. – Попробуйте только ляпнуть, что меня только за смертью посылать!

Девушка пружинисто поднялась. Распустив сыромятную шнуровку узкой, отороченной мехом по вороту и подолу куртки-безрукавки. Люська сбросила её. Парни присела тихонько на ствол дерева – сейчас им оставалось только молчать.

Стянув с себя старые штаны из прочного вельвета – сапоги остались в лагере – девушка бросила их на куртку. Следом полетело и самодельное бельё. Она потянулась сильным, стройным телом, сцепив над головой руки. Казалось, она довольна тем, что освободилась от одежды. Танцующей походкой прошла к кострам и нагнулась; встала на колени и протянула руки к валежнику.

Алое свечение потекло с плеч Люськи по рукам, ладоням, пальцам, растроилось, молниями ударило в валежник – и занялось пламя.

– Россыпь тропы узнал,

ветром в пыли потерян.

В спину сопит весна –

в терем её, в терем!..

Диким огнём сгорит,

всё пропадёт – ночью.

Самые пальцы твои

ветер сквозь сны волочит.

Она бросила в костры по ветке каждого дерева – пламя затрепетало, взметнулось и словно бы потянулось – костёр к костру. Это был не ветер. Ветер не дует со всех сторон сразу...

В свете костров мелькнул первый нож. И вскоре десять лезвий образовали круг около костров – круг из мерцающих алых искр. Со звонким криком девушка прянула между кострами и снова вскинула руки – будто одетая в пламя...

– Видел: туман густой –

встал за рекой – затишь.

Бредил во сне – бедой,

сны по весне – настежь.

Пламя взметнулось, скрывая её целиком. На поляне бушевал яростный единый костёр. Послышался неясный звук – словно бы трубил рог – а потом призрачный мужской голос ответил гулу огня:

– Плеском пустой зари –

шелестом – звали крылья.

Мёртвые сны свои –

пылью ссыпал, пылью.

В огне возникла неясная фигура – словно выдвинулась из алых зыбких глубин. Как обычно, парни не могли для себя уяснить, что – или всё-таки кто?! – это. Часть мозга твердила, что это иллюзия, видение. Но другая шептала о временах, когда Вселенной правили иные силы – не те, что теперь, когда всё было иным – от расположения звёзд до законов мира.

И снова – голос Люськи – из костра:

– Россыпь с ладони сдул,

наземь упал – дивен:

слушал – далёкий гул,

слышал – в траве – ливень... (1.)

1.Стихи Дмитрия Фангорна.

Стало очень тихо. Потом опять послышался девичий голос:

– Боевые машины... готовятся к взлёту... сто сорок километров к юго-востоку отсюда. Садятся спецназовцы... по восемь... и... и... и... я не могу различить его! Тёмное облако клубится... холод... холод, смерть! Нет, я не могу, иначе он поймает... поймает меня! Всадники... большой отряд идёт с востока... уже близко. Заслоны на лесных дорогах... о, как их много!!! – голос девушки стал пронзительным, почти исчез, уйдя куда-то в ультразвук. – Нас обкладывают, как зверей... как волков... свободна только дорога на запад, к болотам... на запад...

Сашка и Горька озабоченно переглянулись. Сашка сделал глазами молчаливое: "Дааааа..." Горька пожал плечами. Болота раскинулись на юг и север на многие десятки километров – и до них было километров сорок. Там можно было с одинаковым успехом уйти от любой погони – и пропасть без вести и следа. Все это знали, так как на трофейных картах болота обозначались, как трудно – или вовсе непроходимые. И всё-таки очевидно придётся рискнуть... Сашка нарисовал на земле круг и провёл пальцем по его краю, сделав левой рукой винтообразное движение. Горька кивнул и отставил большой палец. Он понял план друга – дойти до края борота и "выкрутиться" из окружения по самой кромке.

Оставалось непонятным лишь, чему ребята обязаны подобным вниманием со стороны врага. До сих пор все операции против них ограничивались местными действиями – их было всё-таки слишком мало, чтобы начинать против них большую операцию. А заставы на всех дорогах, боевые машины, да ещё в таком количестве?! Так же до сих пор их выручали везение и умение... но помогут ли они сейчас?!

Ответ на невысказанный вопрос пришёл тут же – убийственный, как пуля в упор:

– Они говорят... на дороге погиб Кагын-Хуг, командующий войсками Джаггана на планете...

Сашка и Горька уставились друг на друга в немом изумлении.

5.

Если у вашего противника есть всё – от грубого численного превосходства до сканеров и электронных «ушей» и «носов», то вам может помочь одержать победу и просто выжить только одно.

Вы должны стать зверем по повадкам и привычкам.

Тогда у вас будет шанс. Иначе рассчитывать не на что.

Говорят, что самый жестокий хозяин – это бывший раб. Верно это и для иных случаев. Например, самый неуловимый и умный зверь – тот, кто был цивилизованным человеком и всё потерял...

...За первые сутки прошли всего десять километров. Да и шли-то какие-то два часа всего, а остальное время сидели в тростнике на берегу речушки, отгоняли мокрецов дыханием и кормили зелёных тонких пиявок – угловатые джагганские винтокрылы грузно и непрестанно барражировали над рекой, ночью светили прожекторами, переправа была просто невозможной. Только что не подвывали от ярости, видя в проёмах дверей за строенными тяжёлыми пулемётами эту нелюдь в ненавистной чёрной форме – на расстоянии не то что выстрела, броска ножа!!! Река помогала, прятала от острых "глаз" маши н, слепила сканеры... Чувствовали все себя зверями – загнанными зверями, и, что интересно, чувство было привычным и спокойным, опасность обостряла существование. Хотелось зло смеяться – эти, наверху, были слепы и беспомощны в сравнении с десятком щенков-землян, у которых только и были, что воля к жизни, да жажда борьбы и мести...

Винтокрылы убрались перед рассветом, дав наконец-то возможность перебрать ся через реку. Никто даже не даже себе труда ни отдохнуть, ни обсушиться – сразу побежали через лес, чавкая раскисшей обувью, прыгая между корнями, петляя вокруг деревьев, скользя через кустарник. Следы оставались неизбежно, а шедшие следом всадники, надо думать, уже близко...

Сашка, бежавший, как и положено вожаку, в хвосте, нагнал Горьку.

– Как думаешь, что делал командующий на дороге в обществе повара и водителя? – спросил он, словно загадку загадал.

Горька на бегу пожал плечами:

– Может, он идиот? Но верней всего, просто решил втихую поинспектировать части.

– А ты ободрал с него скальп и натянул на свою пушку.

– Между прочим, по твоему наущению!

– Ладно, гордись этим. Найдётся не так уж много парней, у которых ружьё обтянуто, эм, генеральским скальпом.

– Ни одного, – уточнил Горька. – Но вот как нам теперь свои собственные скальпы сберечь?

– Под деревья! – крикнул Димка. Все порскнули к стволам; низко-низко, цепляя брюхом кроны, летел головастый самолёт-разведчик "сорб". Пролетел чуть вперёд, потом вдруг заложил вираж, развернулся, закружил... Все затаили дыхание. Сашка кусал губы, потом – вскинул ракетное ружьё:

– Допросился!

"Секач" (1.) выстрелил несколько раз подряд. Алые молнии ракет ударили в корпус; раздался звук – словно лопнул огромный стеклянный стакан.

1."Секач"ИЖ-2 – восьмизарядное 20-миллиметровое полуавтоматическое оружие, разработанное в Русской Империи ещё до Первой Галактической Войны. Стреляет ракетами – зажигательными, осколочными, бронебойными. По времени действия уже сильно устарело.

– Головы! – отчаянно завопила Бранка. И было отчего – сверху дождём посыпались куски пластика и металла, снося ветви и врезаясь в землю.

– Ты, собственно, за кого воюешь? – осведомился Мирко, задумчиво разглядывая кусок винта, вошедший в землю у его ног. – А ты мы без тебя не помрём...

– Ну, я не думал... – немного смущённо откликнулся Сашка. – И да, мы ж теперь можем спокойно идти дальше! Скорей!

– Не идти, а бежать – и ещё скорей, чем ты сказал, и подальше, – уточнил Горька.

Взрыв самолёта не остался незамеченным. Счастье ещё, что, видимо, его экипаж ничего не успел передать, но сам факт взрыва наводил на вполне логичный вывод даже самого тупого из джаго – как сигнал: "Мы тут!" Прошедшие буквально над беглецами винтокрылы стали высаживать десант...

...Остановились в полночь. Все выглядели ещё достаточно свежими – для того, чтобы поесть перед сном, благословляя собственную предусмотрительность: додумались вытрясти сухари и консервы!

Неутомимый Гоька почти сразу подошёл к Сашке.

– Вяло они нас гонят. С десантом промахнулись...

– Тебе что, хотелось бы поинтенсивней? – удивился Сашка. Горька вежливо улыбнулся – как бы говоря: "Ценю юмор, но иди ты...":

– Я не об этом. Смотри. Если уж они все дороги перекрыли, то что им стоит забросать всё вокруг рейдовыми группами, посадить засады... Зачем нас вообще куда-то гнать?

– Хотят к болоту прижать и уморить голодом. Без боя, – предположил Сашка, заряжавший магазин "секача" – ракет оставалось не так много... Из лесной чащи тянуло сырью, вместе с темнотой пришёл холод, заставивший ныть морозные ожоги. Горька покачал головой:

– Они ж не могут не понимать, что мы – птицы стреляные, можем и вывернуться... Наверняка же все материалы по нашей деятельности за последние годы подняли. Нет. тут ещё что-то! И я не понимаю – что, а это – плохо.

– Может быть, – согласился Сашка, вытягивая ноги. – В башку им не заглянешь. Ясно одно – м ы их уже накололи, и правда из-под носа вывернулись.

Голос его прозвучал тускло. Он длинно вздохнул. Горька, покосившись на друга, покачал головой – лицо Сашки было лицом усталого мальчишки.

– Встряхнись, – он потрогал Сашку за плечо. – Ребята и девчонки в тебя верят, знают, что ты найдёшь выход. Ты ж наш командир!

– Меня это очень поддерживает, – Сашка встряхнулся на самом деле – потряс головой, мотая своим "хвостом". – Надо бы запретить жрать консервы и сухари, мало ли... Пожалуй, схожу, поохочусь, – он достал нож.

– Огонь же разводить нельзя. Отдохни, – Горька лёг, положив голову на корень дуба.

– Что, первый раз сырое мясо есть, что ли? – хмыкнул Сашка, поднимаясь. – Если что без меня случится – уводи всех строго на запад и бегом. Я догоню.

– Почти с тобой?

– Отдыхай... Нет, я один, правда не надо, – Сашка благодарно улыбнулся.

– Ну как хочешь, – Горька устроился удобней. – Но скорей, хорошо?

– Я правда недолго. Туда и обратно, – прихватив рюкзак, Сашка бесшумно исчез. Он устал не меньше остальных, это было ясно. Но Горька знал, что Сашка считает себя, командира, обязанным заботиться об остальных везде и всегда.

– Куда он? – сонно пробормотала Галька, удобней устраиваясь на руке юноши. Горька провёл ладонью по её волосам, нагнулся, поцеловал:

– У него дела с одной местной русалкой. Под кустиком. Кстати, ты как насчёт этого?

Но Галька уже спала. Горька вздохнул, закрыл глаза и мгновенно погрузился в глубокий чуткий сон.

И во сне он не переставал слушать.

* * *

Ручеёк тёк в трёх метрах от лица Сашки, лежавшего на толстой ветке, перекинувшейся над водой, как мостик. Левую руку он подложил под подбородок, в правой держал нож. Он ждал литорального оленя – в таких местах эти животные должны были встречаться часто.

Охотиться с ножом он начал учиться ещё до того, как всё это – это – началось. Его учил старый охотник-траппер, англосакс, часто забредавший в посёлок с мехами. Где сейчас старик, какая судьба постигла его? Может, он и вовсе ничего не знает об оккупации, бродит себе и бродит по лесам? Странный был человек. Казался нелюдимым, грубоватым, ворчливым – а иногда на память читал стихи или разрешал какой-нибудь спор, выказывая знания хорошо если просто лицейского уровня. Знал несколько языков, в том числе – и мёртвые... Как он там любил повторять – из английского старинного поэта: «И мы в пучину канем – или доплывём до Островов Блаженных!» Может, и мы ещё доплывём до Островов Блаженных, подумал Сашка, улыбнувшись.

Еле слышно захрустели кусты. Юноша напрягся. Он различил удлинённую голову, небольшие уши, прямые маленькие рога, белый, словно светящийся в темноте, кончик морды... да, самец литорального оленя. Наверняка вожак стада. Остальные при нападении на него убегут, но больше одного и не надо. Послышалось осторожное шлёпанье – олень наступил в воду, нагнулся... пьёт.

И Сашка, оттолкнувшись ногой, молнией бросился вниз.

Он упал на спину оленя, словно охотящийся хищник, своим весом свалив животное с ног. Сверкнул в зеленоватом свете Неразлучного и опустился нож. Стон животного оборвался хлюпаньем крови – охотник убил оленя одним точным ударом. По кустам шарахнулись тени – убегало стадо, которое вожак спас, как и должен был.

Стоя на колене, Сашка бросил нож в землю и подставил под клокочущую струйку ладони. Горячая кровь наполнила импровизированный ковшик, как вода... вот только у воды не бывает такого пьянящего, тёмного запаха, в воде не блестит так загадочно ночной небесный свет!

Он пил кровь на охоте всю жизнь, сколько себя помнил, ещё когда был обычным и совсем небольшим мальчиком и жил в обычном доме, где за окном вился местный плющ, а на столе матово поблёскивал экран их с братом компьютера, где висели на стенах портреты путешественников и военных... Тогда это казалось экзотикой, хоть он и слабо понимал в те годы это слово. Сейчас? Сейчас это – его жизнь?

Нет, это не должно всё-таки стать жизнью. К жизни ещё предстояло вернуться. А это -= это война.

Он выпил кровь, ополоснул ладони в ручье, занялся разделкой туши, не заботясь о внутренностях, костях и ошмётках мяса. К утру ничего этого не останется, даже окровавленную траву сожрут. В лесу все жрут всех, говорил тот старый охотник-англосакс. Только человека никто не в силах сожрать...

Сочащиеся кровью куски парного мяса Сашка бросал в рюкзак, они мокро и плотно шлёпали. Он так увлёкся, что почти что прослушал шаги по берегу ручья – но всё-таки расслышал их вовремя и даже различил фигуры с оружием раньше, чем те засекли его.

"Конец," – мелькнула заполошная мысль. Но почти тут же пришло невероятное облегчение – он услышал голоса, принадлежавшие юношам на год-два старше его. Говорили на местном диалекте мьюрика, который Сашка неплохо знал.

– Давай отсюда наберём, вода хорошая.

– Давай сперва сами хоть попьём, – один из них скинул с плеч предмет, оказавшийся канистрой.

Они опустились на колени шагах в десяти от Сашки, совершенно неподвижно сидевшего на берегу. Мьюри – мобилизованные джаго местные жители. Молодые, не слишком обученные, годные лишь в заслон. Они напились и, перебрасываясь полупонятными шуточками, стали наполнять канистры. Сашка поражался, как можно быть настолько слепыми! Не то что он – распоследний мальчишка, хоть изредка бывавший в лесу, давно заметил бы человека на берегу. Но мьюри не любят леса – они стараются селиться по берегам океана, морей, на крайний случай – больших рек и – там, где теплей.

Убить из? Сашку останавливала не жалость, хотя он не считал мьюри теми врагами, которых стоило истреблять при первой возможности. Он переместил пальцы на рукояти ножа. Если они из засады пришли за водой – а по их разговору понятно, что так и есть – то их исчезновение вызовет переполох. Очень быстро. Но... собственно, почему он так опасается переполоха? И почему бы не разделаться не только с этими двумя, но и со всей засадой? Хватит уже просто бежать... Сашка мысленно засмеялся. Пусть попробуют догнать или перехватить!

Всё было решено. В воздухе резко пропел свою песню брошенный нож. Солдат, как раз начавший взваливать на плечи свою канистру, вдруг всхлипнул и повалился в ручей, клокоча проткнутым горлом. По воде поплыли чёрные масляные пятна...

Второй, кажется, ничего и не понял сперва.

– Анару, ты что? – окликнул он. – Анару! – и нагнулся к трупу. – Ан...

Когда он, холодея от ужаса, повернулся от трупа в сторону леса, перехватывая непослушными пальцами автомат, перед ним стояла Смерть. В глазах существа, мгновенно и бесшумно возникшего неизвестно откуда, висели луны.

Жестокий удар ноги опрокинул солдата на спину. Чудовище из ночи навалилось сверху, коленями придавив руки. Из горла упавшего вырвалось наконец сипение, но в крик оно не переросло – сильные, цепкие пальцы обняли горло, сминая мускулы, передавливая артерии, ломая гортань. Мьюри забился, глупо отказываясь поверить в свою смерть, рот его открылся, оттуда вылез язык. Всё начало уноситься куда-то, мир обваливался с шумом и грохотом...

...Ещё какое-то время фиксируя пальцы на шее врага, Сашка чутко прислушивался. Нет, совсем тихо. Да и не успел крикнуть, так – зашипел... Выдернув свой нож из первого убитого, юноша пошёл обратно через ручей – к останкам оленя и рюкзаку с мясом.

6.

Следов, как всегда, было выше крыши. Больше чем достаточно для тех, кто охотно проснулся поохотиться. Они шли по следу, держа наготове ножи.

Засада врагов была... слышна, видна? Нет, "нюхна", если можно так сказать – нюхна издалека. Пахло сигаретами, точней – курительными палочками мьюри, земляне называли их сигаретами, потому что так было привычней, да по сути это и было одно и то же. Самый страшный враг любой засады...

На часах стояли двое – за плазмомётом на лёгкой треноге, редкая штука у здешних призывников-мьюри. Ещё четверо спали в древесном выворотне – огромный дуб, умерший от старости, повалила какая-то буря – в обнимку с оружием, трофейным земным. Такая засада была бы эффективной против тех же призывников. Не больше.

– Куда они пропали? Уже сколько за водой ушли, – без особого, впрочем, беспокойства сказал один из плазмомётчиков.

– Дрочат друг другу, – с зевком, превратившим его слова в неудобопонятное завывание, ответил второй. – Придут – прибью.

– Лишь бы воду принесли. Пить хочется... – часовой насторожился. – Погоди, кто это?

– Да они и идут, – пояснил его напарник. – Точно, вон, канистры тащат... Эй, а вы побыстрей шагать никак не можете? Ползут, ползут...

Нож Мирко перерезал ему горло почти нежно – оно раскрылось, как спелый арбуз, обнажив выплёскивающие кровь срезы артерий. Димка нанёс своему удар под челюсть снизу – длинное лезвие прошло в мозг.

Сашка, Горька, Дик и Олмер подошли к выворотню и на секунду замерли. Потом почти синхронно нагнулись – каждый к "своему". Короткая возня продолжалась не больше ещё одной секунды.

– Может, попробуем пойти в прорыв? – Дик махнул дальше в лес. Сашка покачал головой:

– Кольцо наверняка не одинарное. Поиграли и хватит – уходим. Отдыхать придётся на ходу.

– Захотим отдохнуть – перейдём с шага на бег, – со смешком поддержал его Димка...

...Девчонки ждали парней уже на ногах. Разобрав по куску ещё тёплого мяса, отряд скорым, быстрым шагом двинулся дальше – не отдохнув и двух часов.

* * *

Ловушка, казалось, не успела захлопнуться. Вырезанная засада и то, что всё-таки найденное место стоянки оказалось пустым, привели командование операции в бешенство...

...Первых врагов при солнечном свете увидели утром третьего дня, когда до болота оставалось не больше пяти километров. Но эти пять километров были километрами совершенно ровного поля. Такое же ровное поле расстилалось и километра на три перед цепочкой холмов, поросших лесом – они делили равнину на две части.

Отряд бежал через поле изо всех сил, стремясь добраться до кустарника у подножья холмов. Сашка на несколько секунд приостановился, поднял бинокль, пошарил по холмам. Там было пусто, но у южной и северной их оконечности были видны палатки, сидящие винтокрылы и – движение.

Ловушка всё-таки захлопнулась. Но надежда оставалась – надежда на то, что можно будет пройти эти восемь километров через поле, холмы и снова поле, а там выбраться краем болота.

За пятьдесят часов почти непрерывного движения бегом и быстрым шагом все осунулись, хотя и казалось, что это более просто невозможно. Дик бежал босиком – он отдал свои сапоги Машке, у которой подошвы обуви превратились в окончательные лохмотья. Обувь, впрочем, дышала на ладан у всех– дыры, рвань, лохмотья, обмотки из кусков одежды и вообще пёс знает что. Лишь ботинки Сашки держались с буквально эпической доблестью. Он бы их отдал кому из девчонок, но его размер был велик даже старшим – Люське и Гале...

Сейчас отряд в самом деле напоминал волчью стаю, загоняемую охотниками. Но в отличие от волчьей стаи особой мрачности среди бегущих не наблюдалось.

– Ползёт человек по пустыне, – на ходу хохмил Дик, – пить хочется, просто ужас, солнце жарит, от песка палит, как из печки. Вдруг видит – в песке лежит термос. Он на колени рухнул, открывает термос дрожащими руками, а та лежит пакетик концентрата и написано: "Просто добавьте воды."

– Как же он на колени рухнул, если ты говоришь, что он полз? – спросил Мирко. Но это Дик ничего ответить не смог, а точней – не успел.

– Всадники! – завопил Олмер.

Все даже остановились, хотя этого и не стоило делать. До подножия холмов оставалось ещё метров восемьсот, а на опушку леса позади галопом вылетел отряд джаго на кабаллокамелюсах. Всадники развернулись в цепь и рванули через поле, посвёркивая бликами обнажённых ятаганных клинков.

У Сашки только что волосы дыбом не встали. Он знал, что от атаки всадников на ровном месте лёгкой пехоте не спастись даже при самом скорострельном оружии и изобилии боеприпасов. Но теряться или пугаться он позволить себе не мог.

– Бегом к холмам! Когда подскачут ближе – девчонки бегут дальше, мы задерживаем! Потом прикроете нас сверху, девчонки!

И они наддали – не оглядываясь используя все НЗ организма, вторые, пятые и сто вторые дыхания, позабыв об усталости. Напряжение росло, явственно било в спину, и наконец Сашка, не выдержав, упал, в падении разворачиваясь, на колено, выхватил из кобуры тяжёлый "маузер" (1.), не примыкая приклада.

1.Не следует удивляться. Автоматический пистолет «маузер» образца 1896 года широко производился в обеих Империях Человечества с середины Реконкисты, как оружие для путешественников, инженеров и т.д. Официально он нигде не состоял на вооружении или снабжении, но охотно раскупался из-за «знаковости» оружия и его грозного вида, как, впрочем, и из-за отличных баллистических и убойных характеристик. В середине же Первой Галактической Войны для оружия этого калибра стали выпускаться патроны с термитными пулями.

Инстинкт не подвёл. С долгим, протяжным уханьем джаго скакали уже в каких-то трёх сотнях метров, а до холмов оставалось вдвое больше... Во всадниках не было гордого изящества конных, кавалеристов – джаго грузно подскакивали в сёдлах, их животные неслись, покачиваясь и подпрыгивая – но очень быстро, очень.

Однако Сашка позволил им проскакать ещё метров сто, утверждая длинный ствол "маузера" на руке – и лишь потом выстрелил.

Он почти услышал (хотя, конечно, это было лишь фантазией) хуканье джаго, выбитого из седла – бронзовая вспышка на миг заслонила падающего, его зверь шарахнулся в сторону с икающим длинным криком. И тут же – так же короткими – ударил ККС (1.) Горьки, зачастили, перебивая друг друга, УАКи Мирко и Олмера, залился длинно пулемёт Дика и, бумкая, стал равномерно выплёвывать осколочные "тунор" Димки.

1.ККС – карабин Калашникова самозарядный. 20-зарядный «калашников» под экспансивный патрон 7,62 х 39, с удлинённым стволом и полуортопедическим прикладом-рукоятью.

Всадники смешались. Они знали, что бегущему от верхового пешему почти невозможно остановиться. Конечно, они и представить себе не могли, что какие-то мальчишки смогут это сделать – просто потому, что тут, в далёком тылу, плоховато знали землян. Джаго закружились, перекидывая в руки автоматические винтовки, начали стрелять с сёдел. Они ещё раз попытались пойти в атаку.

– Кажется, не успокоятся, пока лоб себе не расшибут о нашу стенку! – крикнул Горька, перезаряжая карабин. – Обычно они не такие упорные!

– Это-то и странно! – отозвался Сашка, "снимая" с седла ещё одного. – Вот ведь...

– Я сильно огорчусь, если в меня попадут, – заметил Дик, когда на него упал срезанный пулей цветок. – Это будет просто трагедия.

– Не для меня, – ввернул Олмер. – Мы с Машкой тебя сожжём, как положено, и над твоим прахом она принесёт обет верности... мне.

– Щ-щенок, – беззлобно фыркнул англосакс.

...Горька выстрелил ещё несколько раз и закричал. Закричал от острого чувства тошноты, от желания очнуться, от мысли, что всё это дурной сон и лишь надо сделать усилие, ещё одно усилие – чтобы проснуться и увидеть всё совсем иным, потому что, например, не может быть Сашкой вот этот юный дикарь рядом – дикарь с обветренным лицом и собранными в "хвост" рыжими волосами до лопаток, одетый в меховую безрукавку, стреляющий в живых существ из длинного чёрного "маузера"... вернётся всё, вернётся Сашка и вернётся его Анютка, будет день без стрельбы и будет мама...

...не будет мамы. И Горислава Белкина не будет, потому что он – убит, и Сашка убит, и все убиты, война убила всех, всех, всех – и живых и мёртвых...

... – Ты что?! Горька, ты что?! Та ранен?! Горька!

– Нет, всё в порядке, – Горька вытер кровь с прокушенной губы. – Саш...

– Да что, что?! – лицо друга было встревоженным, ярость боя стекала с него, как вода.

– Ты правда жив? Скажи, ты правда живой?!

Облегчение на лице – и сердитость:

– Да, такое можешь ляпнуть только ты... Пока живой, но, если мы не начнём стрелять опять, то оба станем мёртвыми. Удовлетворён?!

– Девчонки стреляют! – заорал Мирко. – Назад, скорей! Они нас прикрывают!

– Всё, бежим! – продолжая стрелять, Сашка вскочил. Всадники не могли их преследовать – но стрелять могли...

7.

Сашка на бегу слушал, как пущенные «в дурь» пули срезают ветки кустов. Не добежав шага до конца гряды, он прыгнул, перекатился, распластался за деревьями. Горька уже был здесь – лежал на спине, криво улыбаясь и держа карабин стволом вверх.

Перебежал Дик. Левая рука у него висела плетью, по пальцам сбегала шустрыми ручейками кровь.

– Зацепили, – выдохнул он, с трудом подавляя дрожь. Машка, подобравшись к нему, стала бинтовать плечо; лицо девушки сделалось страдальческим, словно пуля попала в неё. Дик закрыл глаза и со свистом дышал. Оружие джаго имело крупный калибр, любая рана была серьёзной.

Сашка осторожно выглянул из-за корней дерева. Горька высунулся за другом – с противоположной стороны. Зачем-то сдерживая дыхание, юноши смотрели на равнину. Там гарцевали – в каком-то полукилометре – десятка три верховых. То один, то другой поднимал к плечу винтовку с решётчатым кожухом ствола, выпускал очередь в направлении землян. Именно "в направлении", потому что при первом же выстреле кабаллокамелюсы начинали "козлить". Кони земных кавалеристов – тех, которые ещё пользовались конями, гусар и казаков – стояли смирно, даже когда у них над ухом била артиллерия. С них можно было прицельно стрелять... Но густые частые очереди всё равно были опасны, они не давали подняться.

– Сейчас я кого-нибудь ссажу... – Сашка потянулся опять за "маузером", собираясь примкнуть кобуру-приклад, но Горька покачал головой:

– Стой. Всё равно же не попадёшь – далеко. И они только и хотят, чтобы мы опять в бой ввязались.

– Какой в этом смысл? – непонимающе посмотрел Сашка. Но тут же его лицо стало встревоженным: – Стоп, ты хочешь сказать, что они нас просто держат до винтокрылов?

– Именно, – Горька продолжал следить за гарцующими джаго.

– Убираться отсюда надо. – подала голос Бранка. – Если не можем драться, то бежать-то можем!

– Куда? – криво усмехнулся Горька. – Назад?

– Почему назад, дальше, через долину...

– Сомова, не будь дурой, – прямо сказал Горька. – Оглянись. Если посмотришь внимательно, то увидишь пять кэмэ открытого луга, голого, как зад этих самых джаго, – Горька покачал головой. – Как только они поймут, что мы отсюда сбежали – а поймут они это быстро! – то доскачут сюда, расположатся тут и завалят нас на этом самом лугу из плазмомётов. Вон, на вьюках вижу два.