Текст книги "Последний день войны"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Олег Верещагин
Последний день войны

– Не отчаивайся. Мальчишкам всегда почему-то казалось, что ничего такого… героического им уже не достанется.

– А потом?

– Что потом?

– Ну… им всегда доставалось?

– Доставалось. Всегда. И ещё как!..

С. Павлов. Лунная радуга.

Светлой памяти:

– Желько Ражнятовича по прозвищу "Оркан";

– Симо Дрляка;

– Эрнесто "Че" Гевары;

– Петра Машерова;

– Генерала Де Вета;

– Ивана Турчанинова;

– Лорда Джорджа Ноэля Гордона Байрона;

И сотен других, считавших, что чужого горя не бывает, а свобода и вера стоят того, чтобы за них драться —

С благодарностью и восхищением посвящает автор эту книгу.

Рассказывает Вадим Гриднев

Он всё время: где, чего —

Так сразу – шасть туда!

Он по-своему несчастный был, дурак…

Владимир Высоцкий.

– Вад, ты со своим Олегом прямо как педик носишься! – и, выдав это, Лидка завопила на всю улицу, пародируя Бориса Моисеева: – Голубая луна – голубая-а-а!!!

Разозлилась она по-настоящему. Ещё и потому, что я на её выпад не обратил внимания и молча проводил до дому, хотя она всю дорогу фыркала на меня злостью, как чайник "тефаль" кипятком. Дверь лифта Лидка захлопнула прямо у меня под носом – и я понял, что больше её не увижу. В смысле – в своём обществе. Не страшно.

Большинство девчонок – потрясающие дуры. Это не их вина. Самомнение, ядовитость, глупость и предательский характер (в отношении как парней, так и собственных подруг!) в них воспитали именно мы – мужчины. Это следствие западного цивилизационного подхода к женщине, как объекту поклонения и существу высшему. На Востоке, где женщину сравнивают по стоимости с мешком орехов (это в Коране записано!) у них таких закидонов не бывает.

Большинство наших девчонок – дуры. Повторяю это ещё раз. И ничто их глупейшество не раздражает до такой степени, как друзья – друзья мужа, жениха, парня. Потому что они являются нарушением права едино-личной собственности на влюблённое существо мужского пола. Друзья с точки зрения слабого пола – это в лучшем случае бездельники, которые отвлекают мужчину от поклонения кумиру. В худшем – собутыльники, извращенцы, преступники и социопаты. В этом случае девчонки судят по себе, потому что сами они дружить не умеют. Первый объект для выливания помоев за глаза у каждого существа женского пола – лучшая подруга. Объект для зависти – она же. Объект для демонстрации превосходства в чём угодно – тоже она. Исключений почти нет. Чтобы перевоспитать среднюю женщину – нужен талант, равный макаренковскому. У моего отца, например, получилось. Но он – исключение.

Так я думал, шагая домой вдоль Цны. Мысли были не раздражённые, а привычные и насмешливые. Девчонок за последние два года я поменял десяток, не меньше – они сбегали, не выдерживая моих запросов. Олег мне завидовал – у него девчонки не было, в их обществе он страшно стеснялся.

А я бы их всех поменял на него одного.

Ну вот. И вы, кажется, понимающе улыбаетесь? Ну и чёрт с вами, если вас тоже всё время на "луну" сворачивает. Что у кого болит…

Олег был моим лучшим другом. Нет, не так. Он был моим единственным другом, если честно. И мне почти не под силу представить, что когда-то было по-другому, и я не знал, что Олег вообще существует на свете.

А ведь было. И не так уж давно.

Несколько дней назад Олег уехал с родителями жить за город, на Эльдорадо – большой и обалденно красивый остров недалеко от Тамбова, где они получили в наследство какой-то дом. И ещё что-то, я не вникал, когда Олег рассказывал мне об этом. И провожать его я не пошёл, потому что было тошно.

Трудно дружить, если между вами – двадцать пять километров. Мы учились в разных школах, а встречались или специально после уроков, или в секции верховой езды при стадионе – собственно, там мы и познакомились ещё когда Олег был неуклюжим толстоватым пацаном, излишне тихим и боявшимся всего на свете. Но больше всего – насмешек.

Я считаю, что Олег – герой. Без шуток. На моих глазах он сам себя сделал. Self made man, как говорят англичане. Переломил. Переборол. И робость, и неуклюжесть, и насмешников. То, что мне, например, "дано от бога", как говорит наш тренер по самбо – ловкость, силу, уверенность – он выработал в себе сам. А начиналось всё с того, что я заступился за новичка, когда обычные шуточки с чисткой стойл и проходов между ними зашли слишком далеко, но наши ребята никак не могли остановиться – уж слишком потешным выглядел "жиртрест".

А дальше пошло само собой. Я болел за него на фехтовании. Он за меня – на самбо. В седле мы были соперниками и, хотя все признают, что у меня с лошадьми связь почти на генетическом уровне, Олег практически не уступал мне. Мы менялись кассетами, DVD, книжками, ходили друг к другу в гости как к себе домой, вместе были в походах на каникулах. Вместе гуляли с девчонками и жалели, что учимся не в одной школе.

И ещё. Когда год назад между гаражей за стадионом меня уже начали убивать – вшестером, обрезками арматуры – чтобы "не мешал людям делать бизнес" – Олег и на секунду не задумался. Словно по компасу, нашёл меня – хоть и не сказал я ему, куда иду! – и нас стало двое против шестерых. А это уже не так страшно. Потом мы смывали кровь с лиц – свою – и с рук – чужую – последним, почерневшим снегом, залежавшимся в простенке, в тени. И кто-то из тех козлов жалко хныкал, кто-то лежал молча – то ли потеряв сознание, то ли боясь, что будут добивать… а Олег ругался. Безостановочно ругался на меня, а я глуповато кивал и улыбался в ответ на его ругань.

Потому что знал: он всегда будет рядом. Даже если вдруг не окажется – возникнет, словно из ничего, из ниоткуда. Потому что с друзьями только так и бывает.

Этим летом мы собирались ехать в лагерь. Вместе.

Олег поехать не смог – много дел оказалось с переездом. А следом за ним не поехал и я. Внезапно вдруг совсем расхотелось, пусть вроде бы ничего не мешало мне ехать без него. Я разругался с ребятами, с руководителем и большую часть времени проводил дома, фактически ни с кем не общаясь…

Где-то в глубине души я понимал, что наша дружба закончилась. Нас закрутят, завертят десятки отдельных дел, отдельных забот – и через пару лет хорошо если мы будем просто заглядывать после секции в наше кафе. А скорее всего – просто станем разбегаться по своим делам сразу за воротами с лошадиной головой, махнув друг другу рукой.

И оба будем притворяться, что мы ещё дружим. И вымучивать слова для разговора, состоящего почти целиком из неловких пауз.

Это взрослым для дружбы не помеха и тысячи километров. Потому что у них есть десятки более важных, чем дружба, дел…

…Я обнаружил вдруг, что иду по берегу Цны, время от времени кидая в зеленоватую спокойную воду одинаковые ровные гальки, набранные в горсть. Прошёл мимо дома. Я высыпал оставшиеся камешки у берега, пихнул локтем сумку на боку и подумал, что домой не хочется. Отец сегодня до утра в агентстве, а мама – что мама? Она не понимает и десятой доли из того, что интересно для меня. Отличная жена для моего отца, преуспевающего частного детектива. Отличная хозяйка дома – в меру богатого, благоустроенного её руками. Заботливая мать для меня.

Я её не любил. И знал это, и уже давно не пугался, как испугался первый раз, когда понял это пару лет назад. До сих пор помню свой испуг…

Я к ней привык, но не любил. Повторяю. Так бывает, что бы вы не думали.

Повернувшись, я пошёл в сторону дома. Спешить было некуда.

* * *

– Вадик, обедать будешь?

– Нет, мам.

Я прошёл в свою комнату, не глядя, ткнул пальцем в кнопку центра. ДДТ – старый концерт, вот что оказалось на диске, который я поленился вытащить вчера вечером.

Побледневшие

листья

окна

Зарастают

Прозрачной водой.

У воды

Нет ни смерти,

ни дна…

Около окна – наискось, чтобы свет по вечерам падал правильно – стоял на подрамнике большой лист пластика, на которых я предпочитал рисовать. Картина, когда-то подаренная мной Олегу, тоже была нарисована на таком. С этого листа через плечо улыбалась мне одна девчонка из нашего класса. Она стояла на фоне стены – голая, как позировала мне в этой комнате. Получилось здорово. Как живая. Мать видела эту картину и восхищалась тем, как хорошо рисует её мальчик, какой он настоящий художник, как позируют ему раздетые натурщицы…

Нет, правда, здорово нарисовано.

Не сводя с картины глаз, я нашарил на углу стола открытую коробку с красками. Не глядя, свинтил с тюбика, который попался в руку, колпачок. И, выбросив руку вперёд, словно в ней был пистолет, выстрелил в рисунок.

Жжёная кость. Очень удачно.

Подойдя, я размазал краску тряпкой для кистей – так, что лист пластика превратился в нечто непонятное. А, вот. Можно назвать: "Осьминог спасается от опасности." Чем плохо?

Выкинув вперёд кулак, я пробил лист насквозь.

– Вадик, что там у тебя?

– Ничего, мама, – ровным голосом отозвался я. И зажмурил глаза – перед ними встала подаренная Олегу картина. Она висела у него в спальне. И на новом месте он её повесит тоже.

Наверное.

Кулак я себе расцарапал – в нескольких местах бисерными строчками выступила кровь.

И не плачь.

Если можешь —

прости.

Жизнь не сахар,

А смерть нам —

не чай.

Мне свою дорогу нести.

До свидания, друг.

Прощай.

На секунду мне захотелось разбить центр. Желание было таким сильным, что я почти представил себе, как его остатки валяются около столика. А потом, когда я справился с собой, неожиданно накатила дурнотная усталость. Всё вокруг заколебалось, стало зыбким и неправильным. Я дотянулся до самодельного пульта, лежащего там же, на столике, щёлкнул кнопкой, зная, что сейчас над моей дверью зажглась снаружи надпись: "НЕ БЕСПОКОИТЬ!" Подтащился к своей кровати и свалился ничком, успев подумать с ясным изумлением, что, похоже, заболел.

Дальше ничего не помню…

…Не нужно было мне смотреть на часы, чтобы понять – ночь. В комнате царила темнота, только разорванная тенью дерева полоска света от уличного фонаря лежала наискось от стола до подоконника – и ломано взбиралась на пластик с чёрной дырой в центре.

В доме было тихо. Дурнота прошла, я был голоден и кроме того понял, что полностью выспался. От того, что спал в одежде, чувствовал себя помятым и грязным.

Ну что же, нет худа без добра. Я любил не спать по ночам, когда была такая возможность. Ночью никто не мешает думать, читать, слушать музыку. Мечтать, наконец. Это здорово получалось вдвоём с Олегом, особенно летом на даче у него или у меня.

Я потёр лоб и решил, что начать ночь надо с того, чтобы спуститься на кухню и поесть. Потом… может быть, позвонить Олегу? Такая простая мысль мне в голову не приходила. Попросить извинения за то, что не пришёл проводить и толком даже не попрощался. И договориться о встрече. Вряд ли он пригласит меня к себе сейчас – там полно хлопот, на новом-то месте… но, пока лето, можно увидеться и просто так, где-нибудь.

Точно. Надо позвонить. А то я что-то уже несколько дней умираю раньше времени.

Я бросил взгляд на часы. Первый час! Я проспал полсуток! Нет, точно на меня напал какой-то вирус… Но звонить Олегу, пожалуй, опрометчиво, он скорее всего спит.

Ладно, позвоню утром. А сейчас – на кухню, подумал я, чувствуя, что моё настроение сейчас – лучшее за всю последнюю неделю, не меньше. Может, Лидка – энергетическая вампирша, парализовавшая мою волю и мыслительные способности?

Все девчонки в каком-то смысле – вампирши.

Я не успел развить эту мысль – телефон на стене у двери зазвенел. Это оказалось до такой степени неожиданным, что я вскинулся, не понимая в первую секунду, что произошло. Потом, всё ещё недоумевая, но уже поспешно, подошёл к телефону. Мог позвонить отец – предполагая, что я не сплю, а вот мать можно и разбудить. Правда, непонятно, что ему нужно, ну так…

– Да? – спросил я в трубку.

– Вадим, ты?! – резануло ухо незнакомым хриплым воплем. Чей-то идиотский прикол – может даже, из лагеря звонят, чтобы в очередной раз живописать мне, чего я лишился. Я разозлился, но ответил спокойно:

– Да, кто это? – чтобы сразу дать понять, что не настроен стебаться. Но уже в следующую секунду едва сдержал радостное восклицание – голос Олега (теперь хорошо узнаваемый!) почему-то зашептал:

– Вадим, это я, я, Олег…

Что-то там было ещё. На заднем плане. За фоном голоса моего друга, угадавшего мои мысли. Словно кто-то стучит в дверь… Они там что – ремонтом занялись, в первом-то часу ночи, мимолётом подумал я, ответив:

– Олег? Ты с Эльдорадо звонишь, что ли?

Я хотел сказать, что сперва не узнал его и спросить, с чего у него такой бешеный голос был – но Олег снова заорал:

– Да! – и дальше последовало такое, что я окаменел, пытаясь разобраться, а уж не продолжение ли это непонятного то ли сна, то ли обморока?! – Вадим, я тут один! Двое ломятся в дом, слышишь?! Звони в ментовку! Скорее!

Столько ужаса было в его голоса, что я поверил мгновенно. И так же мгновенно спало оцепенение:

– Сейчас! – крикнул я. Олег дышал в трубку – и там, за этим дыханием, я услышал звон и хруст посыпавшегося стекла. – Олег! – завопил я. – Убегай из дома! Или запрись, я звоню!

Продержись, слышишь?!

Снова звон, треск – только где-то подальше, глуше. Дыхание Олега. И его очень спокойный голос:

– Поздно. Они уже в доме.

Он повесил трубку.

Секунду – не больше! – я стоял, сжимая в руке нагревшийся пластик. Ещё секунда ушла, чтобы вспомнить и набрать 02. Ответили сразу, и я, постаравшись справиться с собой, быстро заговорил:

– На Эльдорадо, в дачном посёлке, ломятся в дом. Там…

– На первый раз прощаю, – прервал меня голос дежурного. – Потом засечём твой телефон, пацан – и тогда держись.

Трубку повесили и здесь. Онемев от злости и растерянности, я стоял с ней в руке, думая, что делать. Точнее, пытаясь думать – мысли были отрывистые, похожие на вскрики. Позвонить ещё раз, а когда засекут и приедут – всё объяснить? Время! Да и станут ли слушать?.. Думай, думай…

Олег говорил – он один?! Значит, родители в городе?! Я набрал номер его старой квартиры. Никто не подошёл – и я поймал себя на том, что приплясываю от волнения на месте, как маленький ребёнок. Нет, никто не подходит. Господи, да куда же звонить?!

Отец! Конечно! Скорее…

– Сыскное агентство "Бульдог" слушает, – раздался в трубке голос Кольки, отцовского секретаря.

– Коль! – крикнул я. – Отец там?! Только быстро!

– Вад? – удивился он. – Что не спишь, в загуле?.. Нет, шефа нет, сказал – через пару часов будет. А что…

Застонав от ярости и досады, я швырнул трубку на рычаг. Куда ещё?!

Нет, стоп. Так я только теряю время. Надо действовать самому.

Помню, что я действовал так, словно спасение попавших в беду друзей было моим постоянным занятием. Метнулся к столу, на ходу накинув куртку – на всякий случай – выгреб из верхнего ящика деньги – рублей сто, около того, ссыпал их в нагрудный карман. В другом кармане у меня среди разной мелочи всегда лежал армейский складник "оборотень" – настоящее оружие, не подделка, у которой лезвие сразу разбалтывается и стопор рукояти слетает. Но… нужно что-то серьёзное. Быстро. Думать, Вадим, думать…

У отца – два пистолета. Тяжёлую итальянскую "берету", дорогущую и точную, как хронометр, он всегда носит с собой. Второй пистолет – наш, русский ИЖ70-400 – отец держит в сейфе своего кабинета, и кода я не знаю. Но есть ещё один пистолет – газобалонник "Аникс" А111, с ним отец тренируется, и лежит этот пистолет в ящике его стола!

Всё это я додумывал уже на бегу. Никогда и ничего я не брал у отца без разрешения, но… но сейчас форс-мажор. Он поймёт.

Пистолет лежал на бумагах. Это всё-таки было не совсем настоящее оружие. Его заряжали не патронами, а барабанчиком-клипом с пятнадцатью стальными дробинами, и выталкивал их из ствола сжатый газ вставленного в рукоять баллончика. Убить из такой штуки человека нельзя. Но – во-первых – легко напугать, "Аникс" – копия "смит-вессона". Во-вторых, скорость у дробинки – 150 м/с, если попасть в человека несколько раз подряд, то получается глубокая и сильно кровоточащая, очень болезненная рана. Так мне отец объяснил, когда учил стрелять из этого пистолета. А если подгадать в висок или в глаз – можно всё-таки уложить наповал, это он тоже говорил.

Я сунул пистолет в карман джинсов, ощутив, какой он увесистый. Эта увесистость прочистила мне мозги, я начал соображать. Решимости не убавилось, но сейчас я трезво оценивал происходящее.

Транспорт на Эльдорадо уже не ходит – поздно. Надежда только на попутку… хотя – может, мне повезёт и я наткнусь на милицейский патруль. Если высказать им всё в лицо – поверят, обязаны поверить. Если не повезёт – попытаюсь добраться один, а на развилке выскочу у поста ГИБДД, это верняк, а там – пять километров. Продержится Олег, или нет? Скорее всего, он убежит из дома, не станет же он стрелять по людям, даже если у него окажется под рукой одно из ружей…

"А ты станешь? – трезво спросил я себя, осторожно закрывая за собой дверь. – Зачем тогда ты взял пистолет?"

Нет, я не знал, смогу ли стрелять в людей. Да и глупо затевать перестрелку, имея газобалонник, с как минимум двумя грабителями, у которых может быть настоящее оружие…

…На улице было тепло – теплей, чем в квартире или на лестнице. Я наискось перебежал пустой, тихий и какой-то загадочный двор, чтобы проскочить в дыру забора и сразу оказаться на трассе. Удачно, что я живу так близко от неё… Сразу за дырой в кустах я налетел на бомжа, истошно завопившего спросонья, споткнулся, удержался на ногах и, перемахнув кусты, выскочил на обочину. Навстречу мне промелькнула машина. В остальном трасса была пу… нет, стоп! Из переулка за нашим домом выкатила легковушка – чёрная "ауди", насколько я мог различить ночью. Я бешено замахал рукой – машина остановилась, подбежав к ней, я дёрнул дверцу и сунулся в салон:

– Подбросьте на Эльдорадо, – выдохнул я в лицо мужика лет за сорок, изумлённо захлопавшего глазами. – Вы ведь в ту сторону?

– Я воще-то на Рассказово… – неуверенно ответил он. – А ты чё, один?

– Один, быстрее! – умоляюще выпалил я.

– Крюк… – колебался он, потом решился: – Ладно, полста. Идёт?

– Согласен! – облегчённо мотнул я головой, прыгая на сиденье рядом. – Только быстрей, ради бога…

– Не доись, успеем, – пробормотал он, но с места набрал приличную скорость. – Часом не от Ментов драпаешь, пацан?

– Нет, – ответил я, вглядываясь в шоссе в поисках этих самых ментов – о, как они мне были нужны!!!

– А куда тогда заполночь?

– К другу на вечернику, – выдохнул я и добавил: – Быстрей, быстрей же!

– Вот заладил, – ухмыльнулся мужик, но прибавил скорость. – Тебе там куда?

– В дачный посёлок, – коротко ответил я.

Мужик кивнул и больше ничего не спрашивал, только знай выжимал газ. Скоро впереди я увидел огни поста ГИБДД и повернулся к водителю:

– Остановите здесь, пожалуйста.

Он как-то странно посмотрел на меня, кивнул… и проскочил мимо! Решив, что он не понял, я повторил:

– Мне нужно около поста выйти.

– Перетопчешься, – процедил он и вдруг, резко притормозив, повернулся ко мне: – Бабки гони и сваливай.

– Что? – у меня мгновенно пересохло во рту.

– Гони бабки и вали отсюда, – повторил он, сжимая кулак. – И спасибо скажи, что не прибил, придурок. Ну?

Он смотрел на меня с явной злой угрозой. Сказать, что я испугался – значит… соврать. Я мгновенно осатанел от злости и страха, что могу опоздать. Глядя водителю прямо в глаза (в его взгляде мелькнула растерянность, и я его понимаю – четырнадцатилетний мальчишка не попытался броситься опрометью из машины, не отдал покорно деньги, не начал беспомощно бормотать или звать на помощь!), я сказал раздельно, чуть дрожащим голосом:

– Ах ты мурло протокольное, – и, прежде чем он успел хоть как-то отреагировать, достал из кармана джинсов пистолет и направил его от живота в бок водителю.

Он опустил глаза – инстинктивно – и позеленел так, что стало видно даже в еле освещенной кабине. Очевидно, испугался до такой степени, что ему и в голову не пришло попытаться обезоружить меня или хотя бы предположить, что пистолет – не боевой. Его глаза быстро зашарили по мне, уставились в лицо…

– Не стреляй, – умоляюще пробормотал он таким голосом, что казалось – в обморок сейчас упадёт. – Деньги в бардачке, забирай… ключи вот…

– Пошёл на… – я сказал ему – куда, – со своими ключами и деньгами! Мне нужно в посёлок на Эльдорадо. Вези. Вздумаешь ещё шутить – получишь пулю в бок, понял?

Конечно, я говорил так, как говорят в кино. Но это подействовало. Он закивал, словно собачка на лобовом стекле его "ауди" и дал по газам, весь прижавшись к прижавшись к рулю и скорчившись, словно это могло его спасти от пули. Я привалился к спинке сиденья, продолжая держать пистолет у живота. Мне стало смешно и противно от трусости здорового мужика.

Хотя, нацель мне в бок пистолет – кто знает, как бы я сам себя повел? Неизвестно… одно знаю точно – не так! Я подумал вдруг, что могу его сейчас ограбить, раздеть, отобрать машину, заставить танцевать голым брейк на дороге – он все сделает, потому что хочет жить.

Но разве не все хотят жить? И все-таки есть люди, которых не заставишь что-то сделать против их воли… Такой – мой отец. И еще много таких. И что интересно – легче всех ломаются в опасности как раз те, кто при случае рад покуражиться над слабым. Это не сказки, это правда так, и не важно, о чем речь – сшибать рубли с мальков в школе, ограбить пассажира-подростка на дороге ночью, отрезать голову пленному. В масштабе – разница, а ведут себя похоже, чуть прижмет.

Если те, кто влез к Олегу в дом, такие же – посмотрим.

Может, правильней было бы вернуться на пост? Но мужик мог заорать, что у меня "пушка" – и пошло бы… Придется одному.

Тот, кто никогда не был ночью вне города, не поверит, насколько темной может быть даже лунная ночь в лесу. Мы пролетали мимо сплошной стены черноты – слева и справа, я не успевал различать отдельных деревьев или кустов. Потом впереди и левее замаячили редкие огоньки на разных уровнях – и я неожиданно и словно бы ни к селу ни к городу вспомнил, как Фродо с товарищами, переправляясь через реку на пароме, видят ночные огни Брендинорья…

– Приехали, – тихо сказал мужик, – это… поселок. Тебе куда?

– Дача Марычевых, – без особой надежды ответил я. – Знаешь?

– Генерала Марычева? – уточнил он, и я мысленно поднял брови: ого, я и не знал, что дед Олега – генерал! – Знаю. Это… подвезти?

– Не надо, – я открыл дверцу, оглянулся – и мужик заерзал: боялся, что я решу его прикончить. Вместо этого я бросил на сиденье ощупью найденную в кармане купюру – это и оказался полтинник. – Держи, шакал. И пошёл отсюда, ну?!

Надо сказать, он не заставил себя дважды просить – только гравий зашуршал из-под колес, да замигали между деревьями задние огни. А я остался стоять на ночной дороге, прислушиваясь и приглядываясь. Ночь была теплая, тихая. Огоньки светили умиротворяюще – на какой-то момент мне даже по казалось, что все, сказанное Олегом по телефону – чушня. Но я помотал головой и стал прикидывать, как найти Олегову дачу. Может, зря я этому козлу не разрешил меня подвезти по ближе? Нет, от такого не знаешь, чего и ждать… неподалеку от меня посверкивали металлом новые ворота из алюминиевых трубок – как их только народ на цветмет не оприходовал? Так, это, значит, въезд на главную" улицу". Лучше бы выйти к Олеговой даче с тыла, только вот как я туда пробраться?..

…Девчонка была босиком – шла, качая туфлями в руке, поэтому я ее не услышал.

Девчонка была выпивши – и меня не увидела тоже, пока не ткнулась носом в мою спину.

Я от неожиданности подскочил, тут же обернувшись и выставив перед собой пистолет – просто чудом не выстрелил.

– Здррсьть, – вякнула девчонка, увидела оружие, наведенное ей в район солнечного сплетения (открытого, кстати, ярким, как оранжевый сигнал светофора, топиком!) и добавила: – У мня ниччо нет. А ессс-ты надругаться хочешь – пшли, – она ухватила меня за рукав и целеустремленно, хотя и несколько зигзагообразно двинулась к ближайшим кустам: – Счас надр… надр… гаешься. Тока без из… извращений, я девушка п-рядочная…

– Погоди, – я попытался ее остановить, но она перла, как тягач, что-то бормоча, и я рявкнул: – Да стой же ты, ненормальная!

Она остановилась, как вкопанная. Слегка отстранившись, посмотрела мне в лицо и разочарованно сказала:

– Так ты этот… ггггггей?

– С чего ты взяла? – не смог не поинтересоваться я.

– А с того, что нормальный парень, – она покачала у меня перед носом пальцем с облезшим (или обкусанным?) лаком, – так бы не говорил. Он бы сказал: "Стой, твою…" – и она выдала тираду, которую, по ее мнению, должен был выложить нормальный парень. Потом неожиданно начала хлюпать и сообщила, что у нее вообще день невезучий – деньги, на магнитофон она проиграла, ее парень гуляет с другой, а ее назвал "малолеткой" и сказал, чтобы села зубрить на осень, а еще…

– Погоди! – рыкнул я на нее, вдруг сообразив, что она младше меня, а все остальное – сантиметровый слой неплохо наложенной косметики. – Слушай внимательно – покажи мне дачу Марычева. Только тихо.

Она еще несколько секунд размышляла, до водя меня до кипения, а потом ответила решительно:

– Не. Не покажу. Ты грабитель, а там такой клевый дед живет… – она задумалась и честно поправилась: – Жил. Псссти, а т закричу. Ой, мама, что это?!

Я уж было думал, что она начала кричать, но сказано это было тихо и скорее уж с изумлением, а не со злостью, страхом или просто громко, Да и смотрела она мимо меня, куда-то на дачи… Я невольно проследил ее взгляд и в первые мгновения не увидел ничего примечательного. Дачи стояли темные, в двух или трех горели огоньки…

А в одной – с такой штукой наверху, которая называется "мансарда", скрытой высоченными деревьями – огонек в этой самой мансарде ДВИГАЛСЯ. Словно кто-то ходил с фонариком.

– Это там, – пискнула девчонка, кажется протрезвевшая у меня под мышкой.

– Это дача Марычева? – опросил я, чувствуя, как напряглись все мышцы, а волоски на теле поднялись, словно наэлектризованные. – Слушай, юная правонарушительница. Мчись со всех ног к участковому, к сторожу – к любым властям. Все расскажешь. Я на даче.

– Не ходи, – неожиданно снова воспылав ко мне любовью, вцепилась она в рукав куртки. – Ой, не ходи, не ходи, неходинеходинеходинеходииииии…

Она заныла, как комар, но я вырвался и, перемахнув забор, побежал мимо дач, тонувших в темной зелени – не сводя глаз с перемещающегося огонька в мансарде. Конечно, разумней всего было не входить туда, а дождаться взрослых с настоящим оружием. Наверное, я бы так и сделал. Но меня беспокоил Олег. Если он успел уйти – тогда ладно. А если бандиты его захватили?

Точно я этого не знал. А ждать – не мог. Это было бы не по-мужски.

Оставалось надеяться, что загулявшее недоразумение добудет мне хоть кого-нибудь в помощь. А я… что же, стрелять буду первым и в глаза.

Помоги, господи.

Калитка на участок была открыта. Отсюда, с близкого расстояния, дом оказался почти не виден, только мансарда торчала, но и там огонька уже не было. Бесшумно и быстро ступая, я крался по аллее, стараясь держаться в тени кустов и не сводя глаз с двери, которую уже видел.

Луна отражалась на стеклах. На ВЫБИТЫХ стеклах. Часть застекления зловеще чернела, проломами. Подойдя ближе, я увидел, что выбито и окно вдобавок – около угла.

Потом я споткнулся о труп.

Я сразу понял, что это труп – и взмок, застыл, не в силах опустить голову, потому что это мог быть только Олег. Я стоял, замерев, ощущая носком кроссовки тяжелую, неживую, мягкую податливость и заставлял себя по миллиметру опускать голову…

…Стыдно, но мне стало легче, потому что это был не Олег, а какой-то незнакомый мужчина – настоящий гигант. Вокруг него сохло целое озеро крови, куртка и рубашка были распороты – и закинуты на голову, а брюки распороты тоже и сорваны до колен. Так показывали убитых чеченских бандитов – ну, после того, как их обыщут спецназовцы. И я понял, что убитого обыскивали.

А еще – что в доме никакие не грабители.

Может быть, именно эта мысль спасла мне жизнь, потому что, я невольно отшатнулся от трупа и вскинул голову, глянув в сторону крыльца.

Дверь открылась – неспешно, по-хозяйски ее открыли. И я услышал голоса.

Мамочки, что это были за голоса! Так говорил робот Вертер в старом фильме "Гостья из будущего"– без интонаций, совершенно правильно и бесстрастно. Оба голоса звучали одинаково – обалдев, я даже не сразу понял, что разговаривают двое…

– Старик был хитрой сволочью. Этот музей нам ни к чему. Результат нулевой. А главное – ЭнТэ пропал.

– Старик тут не при чем. Глупой славянской свинье мы должны быть благодарны – мы вели его от самых ворот Виард Хоран. Теперь ЭфТэ тоже больше не существует. Жаль, что старый механик успел принять яд.

– Никто не мог предположить, что он носит с собой яд. Да это и не важно. Меня больше беспокоит сбежавший мальчишка. ЭнТэ у него.

– Он все равно, что мертв. О нем даже докладывать не нужно. В наших местах ЭнТэ ему бесполезен. А ЭфТэ для возвращения он не найдет – последняя была в Виард Хоране. И скорее всего мальчишка попал прямо в руки к нашим.

– Это было бы великолепно… Но ты не учитываешь возможности того, что он случайно нажал кнопку одной из работающих ЭфТэ – это ведь лишь говорят, что в Виард Хоран не была последняя. А мы-то знаем, что еще две или три не найдены…

– Даже если ему сказочно повезло – он скоро проклянет свое везение… – раздался совершенно человеческий смех, причем я мог бы поклясться, что по смеху говоривший моложе, чем по голосу. – Он погибнет за считанные дни.

– Ты забываешь, что здесь, на Земле, тоже есть ЭфТэ.

– Они все не действуют. Жаль, что не удалось найти бумаги по "Господней Стреле". Неужели старый кретин их уничтожил? Хорошо, пойдем, мы и так задержались сверх расчетного времени. Сейчас откроют канал.

Я слушал это, перестав дышать. Разговор был непонятным и диким. От непонятности чувство опасности стиралось, оставляя какую-то игру – этого ощущения не мог нарушить даже труп под ногами. Я взял на прицел дверной проем… но потом – передумал и тихо-тихо отступил в кусты, придерживая ветви руками, чтобы не раскачивались. Закрыл глаза – не от страха, а потому – что в лунную ночь глаза легко выдают любую засаду.

Судя по всему, Олег от них сбежал. Только их это не беспокоило – а меня беспокоило очень, уж больно странно они говорили о его побеге… Я как раз думал об этом, когда они прошли мимо меня – бесшумно, я ощутил запах какой-то мужской парфюмерии и – легко! – сгоревшего бездымного пороха. Боевого пороха…

Где же эти чертовы власти?! Хоть сторож с двустволкой! Стиснув зубы, я вскинул пистолет и мягко шагнул из кустов, собираясь стрелять без разговоров.

И застыл – застыл, откинув челюсть и расставив ноги в стрелковой стойке. Потому что людей я не увидел – а были две темные фигуры не фоне слепящего, но холодного диска алого пламени. В него медленно входили эти двое. И оттуда – из пламени – вполне живой мужской голос что-то взволнованно говорил на незнакомом языке.