Текст книги "Последний день войны"

Автор книги: Олег Верещагин

Ротбирт разразился потоком слов, потом скривился и кивнул. Вздохнул.

Вадим просто сходил к реке за водой – туда, где пробивался над берегом ледяной ручеёк. Забрал у Ротибирта "оборотень" – новый знакомец очаровался ножом и играл со складником с начала привала. И сказал:

– Надо лечить… лечить…

…Охххх. Знай Вадим, как это – он бы сто раз подумал. Казалось, что самому легче терпеть, чем такое делать. Да и не знал Вадим, зачем вообще взялся за это "лечение". Может быть, потому что временами ему казалось – в этом мире людей-то всего: он да этот пацан? И Вадим в душе боялся снова остаться один.

А что можно было сделать? Вскрыть все гнойники прокалённым ножом и лить в рану холодную чистую воду… По рукам Вадима текли гной и кровь, он временами готов был хлопнуться в обморок. А Ротбирт лежал, откинувшись на свою скатку, и напевал:

– Йаста ратэст – Ардхас радйати, Рати балам… – и так снова и снова, ровным, даже весёлым голосом.

Но лицо из загорелого стало цвета прокисшей простокваши и покрылось крупным горохом пота. Когда Вадим закончил бинтовать кровоточащую свежей, чистой кровью рану, Ротбирт жадно напился и тут же уснул – как камешек в воду булькнул.

Вадим укрыл его плащом из скатки (багряным, с золотым выцветшим орнаментом в виде ломаных свастик и каких-то стеблей и цветов, тяжёлым), сходил помыться, сам напился и понял, что его шатает. Да так, что еле дотащился обратно до их нехитрого лагеря. Улёгся опять головой на куртку, сунул руки в карманы джинсов. Сумасшедшее небо закрутилось перед лицом, потом вспыхнуло, расплылось, посыпалось ровными кусочками паззла с лицом Олега – Вадим пытался подхватить падающие кусочки, собрать паззл обратно, но кусочки сыпались с сухим шорохом между пальцев, превращались в пыль с запахом степи, она сеялась вокруг, мешая дышать… а табун мчался и мчался мимо – рыжие гривы, закинутые головы, закаченные глаза… Всплыли картины боёв на широких пыльных равнинах, а потом в небо взошла какая-то странная, нездешняя и неземная тоже луна.

Сплю, понял Вадим. И продолжал собирать кусочки паззла. Подожди, Олег… я сейчас – подожди…

Интерлюдия: Сон Звездолёта

 
Сон звездолёта помнит
Свет золотой планеты,
Два раскалённых солнца
Над вековым песком…
Скоро ты станешь, мальчик,
Рыцарем из легенды,
Скоро в Великой Силе
Произойдёт раскол!
 
 
Тысячами осколков
Брызнут миры сквозь пальцы,
Сжавшие твоё сердце,
Как рукоять меча…
Ветры родной планеты
Шепчут тебе: «Останься!»
Но – «Торопись в дорогу!» —
Звёзды тебе кричат…
 
 
Сон о погибшем детстве
Рушится – с тихим звоном…
Магия предсказанья
Прячется между строк
В книге, в которой бьётся
Всяк со своим драконом…
Прав ли был твой учитель,
В руку вложив клинок?
Так пусть пожинаю пламя
Те, кто по искре сеял!
Кто был врагом, кто братом —
Не разберёшь пока…
Зверь этот роет лапой
Душу твою, как землю,
Прячет лицо под маской
Сын твоего полка…
 
 
Мальчишка-джедай…
На своей стороне
Ты снова остался один…
И сон звездолёта по этой войне
Несёт тебя на Татуин…[1]1
  Стихи А. Земскова


[Закрыть]
 

* * *

Вадим проснулся сразу. Открыл глаза и увидел Ротбирта – тот всё ещё беспробудно спал, кажется, даже не пошевелился с вечера.

Степью неподалёку опять шёл табун. Вадим вздохнул и сказал небу, в котором подрагивали дневные звёзды:

– Доброе утро…

Это было – мальчишка сейчас сообразил – четвёртое уже утро, которое он встречал здесь.

Вадим хотел сразу встать, но внезапно передумал. Он сел на корточки, потом осторожно-осторожно приподнялся – так, чтобы только нос торчал над травой – и этим носом покрутил на триста шестьдесят градусов.

Ничего не было. Ни злобных инопланетян, ни даже тех длинноногих медведей. Только табун грохотал себе метров за пятьсот от места ночлега, да высоко в небе парили длиннокрылые птицы, отсюда даже не разберёшь – кто, но точно не стервятники.

Он позволил себе встать и потянулся. А потом испугался – а что если Ротбирт умер ночью?! Вадим метнулся к мальчишке – но тот как раз откинул плащ и сел, серьёзно и совсем не сонно глядя на землянина. Улыбнулся широко, показал на плечо. И, поймав руку Вадима, крепок пожал её – не ладонь, а непривычно – почти под локтем.

– З-пасибоу, – сказал он. – Вадомайр… корошо.

– Ага, понял, – обрадовано-ворчливо ответил Вадим. – Давай глянем плечо, – он помог себе жестами.

Рана была припухшая, но это оказалась здоровая припухлость, ничего не сочилось, и Вадим с удовольствием забинтовал плечо наблюдавшего за этой процедурой Ротбирта снова. Показал большой палец:

– Во… Поедим?

Больше его волновало, что делать и куда идти дальше. И очень хотелось расспросить Ротбирта, что и как тут ВООБЩЕ. А пока оставалось только хвостиком следовать за местным парнем, что Вадим и сделал сразу после завтрака.

Шли вроде бы на юг. Ротбирт Вадима удивлял – вчера у него копались в плече, а сегодня, похоже, жар прошёл, и шагает себе, улыбается. У самого Вадима при виде этого настроение тоже поднялось, он по мере сил расспрашивал Ротбирта, как называется тот или иной предмет. Многие названия были похожи на русские. Ротбирт быстро сообразил, что землянин хочет учиться языку и охотно взял на себя роль учителя, по нескольку раз повторяя каждое слово. Память у Вадима была хорошей, слова он укладывал, как в стенку кирпичи кладёт хороший каменщик – один к одному и напрочно. Язык ему нравился – красивый и звонкий, как гонг, но в то же время певучий. И английскому, и французскому в школе Вадим учился легко и охотно; почему не выучить ещё один? Ротбирт тоже подхватывал то одно, то другое русское словечко. Вадим тут же научил его материться, покатываясь со смеху при виде того, как анлас – так назывался народ Ротбирта – повторяет ругательства и дал себе слово, что, когда побольше нахватается из его языка, обязательно объяснит смысл и извинится.

Кроме всего прочего, язык Ротбирта оказался лёгким, без сложных для русского звуков, как в немецком, английском или французском. Разве что произношение слов было немного гортанным. После полудня, когда остановились на привал всё в той же степи, Ротбирт научил Вадима какой-то песенке и по нескольким уже знакомым словами и тому, как покатывался спутник, Вадим без обиды понял, что тот, сам этого не зная, отомстил за мат. Кстати, Ротбирт тут же посерьёзнел и, взяв Вадима за запястье, что-то растолковывал – Вадим понял: женщины… не петь… очень… обида… только мужчины…

– Я понял, – ответил Вадим на языке Ротбирта. – Обидная женщинам песня.

И сам удивился – он легко сложил эту фразу!

– Куда мы теперь пойдём? – спросил он, тщательно подобрав слова.

* * *

Быстро вечерело. Алое здешнее солнце падало за лесистые холмы, вставшие на горизонте. Деревья уронили длинные тени, и в лесу почти стемнело – лишь впереди, в просветах, ещё жил день.

Чёрной тенью на фоне этих просветов мелькнул тяжело перелетающий с дерева на дерево здоровенный глухарь весом не меньше десяти килограммов. Взмыл немного вверх, прицеливаясь на ветку – и вдруг тяжело рухнул в подлесок. Длинная стрела с раздвоенным наконечником ударила его под левое крыло.

Еле слышно зашуршала палая листва под чьими-то быстрыми и осторожными шагами. Между деревьев в свете угасающего дня появились двое мальчишек.

Это были Ротбирт и Вадим. Анлас держал в руке свой тяжёлый страшный лук, Вадим – пистолет и нож.

Нагнувшись к глухарю, Ротбирт с усилием выдернул стрелу, осмотрел, обтёр и, не глядя, вбросил в тул. Потом с довольной усмешкой перебросил глухаря Вадиму – тот поймал тяжёлую тушку и ответил такой же довольной ухмылкой.

Мальчишки зашагали прочь – с таким видом, словно охотились в своей личной усадьбе.

* * *

Пока не стемнело окончательно, они успели отмахать два километра, отделявшие перелесок от холмов. Уверенно побежкой, плечо в плечо, поднялись на один из них – и так же синхронно замерли – плечо в плечо. Ротбирт еле слышно выдохнул в изумлении – и Вадим его понимал, если честно.

Через узкую долину текла река. И она, и рощи по её берегам уже погружались в в темноту, но ещё можно было различить и оценить и красоту этого места – стадо оленей на водопое…

Мальчишки стояли – Ротбирт опираясь на лук, Вадим – руки в бока – пока не стемнело совсем. Только тогда они начали неспешно спускаться вниз…

…Этой ночью, лёжа у догоревшего костра и прислушиваясь к ночным звукам, мальчишки говорили. Ротбирт рассказывал свою прошлую жизнь. Раньше как-то не получалось, хотя слов у него на языке и у Вадима в уме уже хватало, чтобы рассказ стал внятным…

…Его первые воспоминания были связаны со льдом, снегом и низким, негреющим солнцем. После гибели вождя переселения с Анласа – кэйвинга Аларди Бурра, Аларди Ревущего, народ анласов вёл его брат, Эшефард. Шли уже не первый год – пробиваясь через торосы, пересекая ледяные поля, форсируя прозрачные до хрустальности реки, на дне которых лежало золото. Некоторые племена-зинды шли ближе к берегам Ан-Марья, и за серыми волнами, лизавшими чёрные песчаные берега, иногда виднелись берега покинутой родины. Опытные корабелы были среди анласов, но лес не рос на этой земле. И не жил никто, кроме снежных чудищ, белых волков, куропаток, да оленей. Выросло поколение, не видевшее деревьев, не знавшее лета!

Но были они упорным и отважным народом. Страшно медленно, но верно людская река – сто двадцать пять тысяч мужчин-воинов, более восьмисот тысяч стариков, женщин и детей, более двух миллионов голов скота – после семнадцати лет скитаний по льдам вышли в дельту могучего Туснана и хлынула на юг, в безлюдные леса левобережья, где и остановилась в изнеможении и изумлении при виде открывшихся просторов и того, как похожи они на леса Анласа – какими они были до того, как странные и страшные зимние дожди убили деревья. Дальше идти пока что никто не мог, да и не особо хотел – кое-какие зинды начали отделяться. Так возникли Дэлана, Нортасур, Бёрн и Гатар – анласские княжества. Правда, лихие молодцы под началом непоседливых младших сыновей старых кэйвингов уже сколачивали дружины, поднимали новые гордые баннорты и подбивали людей идти и дальше на юг, в земли невиданных народов – но пока что никто не забирался дальше огромного лесного озера-моря, названного пришельцами Сентер. Лишь охотничьи экспедиции по суше выбирались в обширные степи, да новенькие корабли-скиды добрались до каких-то островов в океане… На восток – там, где вдоль издавна гор жили их родичи, а дальше селились славяне – никто не забирался, о тех местах рассказывали недоброе – что там влыдчествуют колдуны со звёзд, и одолеть их простому человеку невозможно…

…Отца Ротбирт не помнил. Ратэст одного из кэйвингов, он погиб в начале похода – касатка проломила припай, на котором отец мальчика и ещё один ратэст из младших ловили рыбу. Мальчишку отважный воин вытолкнул на цельный лёд, а сам попал в пасть морской зверюге… Спасённый назвал мать Ротбирта своей сестрой и заботился о ней и о малыше, пока и сам не погиб в схватке с волчьей стаей.

Слабые и беззащитные у анласов одиноки не бывают. Кэйвинг Радда, которому служил отец Ротбирта, заботился о семье погибшего ратэста. Вырос Ротбирт с детьми других воинов.

Мальчик впервые попробовал хлеб в четырнадцать лет. Он до сих пор помнил это восхитительное, ни с чем не сравнимое ощущение, этот изумительный вкус…

…Мать он потерял при переходе через горы во время обвала – даже откопать её тело, чтобы предат ьогню, не представлялось возможным. Тот же обвал погубил и Радду, а с ним – и будущее ратэста Ротбирта. Его сын Хэста был на два года старше Ротбирта…

… – Что же дальше? – не выдержал Вадим. Приподнявшись на локте, он смотрел над рдеющими углями костра туда, где лежал замолчавший Ротбирт. Послышался вздох, потом – невесёлый смешок и распевный голос:

– Странное что-то

С кэйвинга дочкой

Вдруг приключилось.

Сватов не слали

К юной девице,

Дома порога

Нога жениха

Не перешагнула.

Воины крепко

Её сберегали,

Верностью честно

Они клялись —

Никто покой

Её не нарушил.

Никто не может

Вождю ответить,

Как это случилось,

От кого дочь

Понесла вдруг?!.

…Своей кормилице

На меч старинный

Над изголовьем висящий,

Чтоб сны покойны

У девы были,

Кивая тихо,

Открылась только,

Шепча украдкой:

"Меч этот —

Отец ребёнка!

Клянусь богами!

Меч этот в юношу

Оборотился,

С ним ночь провела я…"

Уже проходит

Девятый месяц.

Вот сын родился…

…Двенадцать лет минуло.

Без отца подрастает парнишка.

Но злое слово

Никто не смеет

Мальчику бросить.

Ему – двенадцать,

А ростом, статью —

Пятнадцатилетнему

Он не уступит.

Кулак – что молот.

Он крепко телом,

Он гибок в кости,

Как меч хороший,

Богами кованый.

Глаза парнишки —

Стальные цветом.

И, если взглядом

Недобрым глянет —

Он словно острым

Клинком ударит.

А волосы парня

Золотом сверкают,

Словно оковка

На рукояти.

Мать сына

Зовёт

Арнсакси.

"Клинок из стали," —

То имя значит!

За двести ярдов

Из лука большого —

Из эдлхантанга —

Стрелою парень

Быку глаз пронзает.

Щит пробивает

За двадцать ярдов

Брошенным дротом.

За сорок ярдов

Ударом акса

Перерубает копья он древко.

Мечом кольчугу

Двойного плетенья

Как мешковину,

Он рассекает.

Веслом гребёт он

Один часами,

Воинам взрослым

Не уступая.

В бурлящее море,

В волны холодные

С прибрежных утёсов

Без страха прыгнет

И проплывает

Шесть перестрелов.

Часами может

Бежать в доспехе,

Со всем оружьем,

По лесу, скалам,

Через речушки, холмы, овраги.

Не уступает парень дорогу

Ни волку, ни рыси,

Ни злому медведю,

Ни человеку!

В пиру – как взрослый,

В любви – как мужчина,

В бою – как воин.

Лучшим он равен!

Дед втихомолку

Внуком гордится.

Шепчутся женщины:

"Отец ублюдка —

Дьяус Однорукий,

Астовидату

Победитель,

Образ меча

Хитро принявший!"…

…Как-то под вечер

С товарищем лучшим

Во дворе дома

Арнакси боролся.

С сыном верного воина дедова

(Тэри мальчишку звали).

Чтоб поддразнить,

Чтоб раззадорить

Друга на схватку,

Тэри смеялся:

Мол, ты не знаешь,

Кто был отец твой!

Не жеребец ли

Из деда конюшен?

Мол, мастью соловой

Ему ты подходишь…

Вспыхнул Арнсакси!

Гнев разум застил!

Не рассчитав сил,

Сплеча ударил —

Словно не в шутку,

Словно не друга,

А в бою жарком

Врага побеждая!

Череп пробил он

Этим ударом.

Лучшего друга

В запале, по гневу,

Слепо убил он!!!

Видя, что сделал,

Пьяный от горя,

Кляня свою силу,

Коня оседлал он

И прочь помчался,

Чтоб никогда больше

Не возвращаться

К дому родному!

Чтоб беды больше

В слепом угаре

Не натворить бы… Конечно, не обо мне эта история, и сходство лишь в том, что и мне пришлось покинуть родной зинд…

…Хэста проявлял столь дикую и явную радость от смерти отца, что и дружина, и хангмот просто недоумевали. Первым же поднял свой голос открыто именно Ротбирт, навек сохранивший в душе благодарность к кэйвингу. В лицо он, мальчишка, не заслуживший ещё права носить отцовский меч, сказал молодому кэйвингу:

– Не гоже тебе, щенок, ничем не проославивший своё имя, занимать место, которого ты не достоин!

Воины просто онемели. Они клялись в верности Хэсте, но были справедливы слова Ротбирта… И пока ратэсты решали, выбирая между долгом и совестью, гнев Хэсты решил и разом и его судьбу, и судьбу Ротбирта.

Вскочив, кэйвинг метнул в Ротбирта нож. Но тот прошёл хорошую школу. Он пригнулся и метнул свой нож в ответ раньше, чем сам успел понять, что делает.

Хэста рухнул на стол с ножом в горле.

А дружина осталась. И двое млаших братьев Хэсты, близняшек, ровесников Ротбирта – Синкэ и Стэкэ – остались. И они-то носили мечи по закону…

Короче, Ротбирт бежал – благо, ничто его не держало, да и гнаться за ним особо не гнались. Отстали в лесах и Синкэ со Стэкэ, потеряв от стрел Ротбирта половину пёсьей своры… да вот напоследок пометили мальчишку, и умер бы он в степи, если бы не Вадомайр-Вадим.

А будущее своё он себе представлял не очень чётко… или даже вообще никак не представлял и не особо о нём беспокоился. Да и тоски не испытывал. Вот и сейчас, лёжа у костра и уже засыпая, он едва ли смог бы ответить – зачем, ради чего, он шёл всё дальше и дальше на юг, что гнало его? Давно отстала погоня, и вообще… Анласы не знали такой умной категории, как "тоска по неизведанному". Просто ощущал кто-то из них вдруг сосущую пустоту в груди – и, стремясь заполнить её, поднимал паруса, седлал коня, подбивал крепкие дорожные сапоги, запрягал фургон… И шёл за призраком мечты, пока не погибал – или пока остывшая кровь не велела остепениться и "осесть на землю". Ротбирт понимал, что, не случись всей той заполошной истории – ушёл бы он и так, не усидел бы за щедрым столом…

…Эрд – или Мир по-славянски – и правда был иной планетой. Где она располагалась в Галактике – Ротбирт не знал. Но, как понял Вадим, про Землю тут слышали и земляне тут бывали – отсюда и десяток невероятно исковерканных русских слов, которые знал юный анлас. Толком объяснить происхождение их Ротбирт тоже не мог.

Но почему-то теперь Вадим был уверен: Олега он найдёт.

* * *

Вадим проснулся сразу.

Над рекой плавал белёсо-голубой туман. Его шапка поглотила берега, и зыбкое марекво сонно ворочалось вокруг склонившихся к воде ив. Солнце ешё не встало, и роса на траве, казалось, подёрнута пыльцой. Ярко светили дневные звёзды, подмигивал голубой глаз Чаккира. Костёр давно прогорел, остатки глухаря подёрнул жир.

Ротбирт спал. Его лук был аккуратно убран в чехол – об этом оружии новый (или уже старый – шесть дней вместе!) знакомый Вадима заботился едва ли не больше, чем обо всём остальном. Но, едва Вадим собирался его будить, как Ротбирт сел сам и – как не спал! – сказал чисто и тихо:

– Конь ржёт.

Вадим прислушался. И уже совсем собирался сказать, что ничего не слышит, как и до его слуха донеслось ржание – далеко или искажённое местностью.

– Дикие? – предположил он. Ротбирт обувался:

– В лесу? Степь позади осталась… – он побледнел так, что высыпали веснушки и бросил сапог, который так и не успел натянуть. – Не то за мной… ложись, Вадомайр, ложись!

Вадим, которому передалось волнение Ротбирта, немедленно плюхнулся на живот.

– Если заметили… – шептал анлас. – Если заметили… вон они!

Но в голосе его испуг сменился удивлением. Ротбирт приподнялся на локтях, и Вадим тоже повернулся в ту сторону, куда смотрел анлас.

По рассказам Ротбирта он ожидал увидеть таких же, как его знакомец, людей на рослых конях… но удивление Ротбирта стало ему ясно. Всадники ничуть не походили на анласов. Недаром Ротбирт даже рот приоткрыл, наблюдая за этими людьми в полном и явном изумлении.

Отряд в два десятка верховых стоял шагах в ста у реки, не больше – они подъехали за деревьями, отрезавшими и исказившими звук. Нет, совершенно точно это были не анласы. У анласов не могло быть таких коней – приземистых, большеголовых, мохноногих, с длинными гривами, да ещё и разномастных! Лица же самих людей Вадиму напомнили монголов, а Ротбирта явно позабавили – он засмеялся тихонько, кажется, решив, что от этих людей не стоит и прятаться. У них были широкие, скуластые лица, почти без подбородка, с узкими глазами-щёлками и маленьким расплюснутым носом, цветом похожие на глиняный горшок. Омерзительно чёрные волосы двумя косицами падали на грудь. Кроме того создавалось впечатление, что даже самые высокие из этих людей ниже Ротбирта. Мальчишка даже подумал, что это гномы, но сообразил, что конь никогда не даст сесть на себя гному. Нет, это были люди, пусть какие-то уродливые и странные.

И они были вооружены.

Четверо выделялись из общей массы. Их лошади были защищены толстой кожаной бронёй и чешуйчатыми масками. Сами воины тоже были в доспехах. Яйцевидные шлемы, украшенные алыми перьями, оставляли открытыми лишь глаза и скулы, а ниже смыкались с плавно изогнутыми латными воротниками брони, сделанной в виде чешуйчатой длиннополой одежды с широким длинным рукавом. Руки закрывали пластинчатые перчатки, ноги, видневшиеся из-под брони – пластинчатые же поножи и круглые наколенники. У каждого на левой руке был довольно большой щит в виде овала со срезанным верхним краем и изображением какого-то многорукого существа, похожего на ледового кракена и человека одновременно. В правой руке с упором на носок – странное оружие, похожее на нож-саксу, закреплённую на копейном древке. За седлом – до смешного маленький лук, два колчана со стрелами, свёрнутая верёвка. Но поясе – кривые нож и сабля.

Все остальные всадники за исключением этих четверых производили скорей жалкое впечатление. Меховые шапки-треухи, доспехи из дублёной кожи, кое-где усиленные бляхами, плетёные щиты, обтянутые кожей – всё это было грязным, засаленным – Ротбирт скривил губы. Вадим тоже подёргал носом – он учуял неприятный запах – смесь конского и человеческого пота, горелого сала, немытого тела и ещё чего-то неуловимого, почти звериного. Но и у этих всадников были луки, верёвки, ножи, сабли и хвостатые копья.

И только теперь до обоих мальчишек разом дошло, что все они смотрят сюда, в их сторону.

По землям анласов – на старой родине и здесь – чужак-одиночка мог странствовать без опаски. Защита, кров и пища ждали его в каждом доме. Ротбирт не видел причин, почему бы тут дело обстояло по-другому. Прежде чем Вадим, который по-прежнему разглядывал всадников с подозрением, успел что-то сказать, Ротбирт поднялся и вскинул руку:

– Милость богов с вами! – звонко крикнул он. – Меня зовут Ротбирт сын Норма, анлас из анла-тэзар! – и протянул руку ладонью вверх.

Всадники стояли неподвижно. Только теперь мальчишка буквально ощутил исходившую от них враждебность.

– Чёрт, да молчи ты! – прорезался наконец Вадим, тоже вскакивая. Но, прежде чем Ротбирт успел как-то оформить своё опасение и понял, почему кричит Вадомайр, один из панцырных всадников вдруг тоже вскинул руку – словно бы в ответ…

– Ирра! – разнёсся над рекой крик. – Хуг! Хуг! Хуг!

Вопли и гиканье рухнули обвалом. Рассыпаясь в лаву, всадники, шпоря коней и вопя, ринулись на мальчишек. Без разгона – конским прыжком с места.

Теперь и Ротбирт понял то, что интуитивно, как бы не на генетической памяти, сообразил Вадим – приятной встречей не пахнет. Мальчишки развернулись и, на ходу похватав вещи, со всех ног помчались к холмам. Это была единственная надежда – успеть добежать до холмов и скрыться среди них.

Желание спастись подхлёстывало обоих, и мальчишки неслись изо всех своих немалых сил. Ротбирт бежал босиком – сапоги он не подобрал. Вопли, визг и гиканье накатывались сзади, но не так уж и быстро.

Потом что-то прошелестело между мальчишек и упало в траву впереди… стрела! Ротбирт от изумления даже сбился. Оглянувшись, запнулся и полетел кувырком, но успел заметить, что эти люди стреляют на скаку, с седла!!!

Долго удивляться было некогда. Вадим затормозил, пробежав ещё пяток шагов, не больше. Полез за пистолетом… но вместо этого достал петарду и зажигалку, быстро поджёг фитиль и швырнул зашипевший цилиндрик навстречу скачущим всадникам, а сам бросился поднимать Ротбирта.

Петарда пропала, можно сказать, даром. Нет, бахнула она, что надо, и всадники рванули в стороны, не сдерживая лошадей. Но – вот чёрт! – Ротбирт и сам перепугался грохота. Пока Вадим тормошил его – всадники справились со своими животинами и снова приближались…

Ротбирт вскочил, сдёргивая с лука чехол. Сунул в руку Вадиму меч – не глядя; прислонил к ноге тул, привычным движением согнул лук через бедро, дёрнул из тула стрелу. Вадим быстро посмотрел на анласа, на всадников. Чёрт, да что ж происходит-то… Ещё новости… Ротбирт тем временем выцелил мчащегося впереди всадника, раскручивавшего над головой верёвку – и одним движением выпустил стрелу.

Всадник покатился с седла. Стрела прошила его навылет вместе с кожаным доспехом – улетев дальше! От восхищения Вадим даже позабыл прихлынувший было страх. Вопли усилились. Один из бронированных развернул коня и понёсся на мальчишек, склоняя своё копьё-не копьё. До него оставалось шагов сорок, когда Ротбирт, пробормотав: "Милостью Вайу!" – выпустил вторую стрелу.

С такого расстояния стрела ударила со страшной силой, угодив точно между пластинами доспеха – они разошлись, и воин грохнулся в траву. Оперение стрелы покачивалось над грудью.

Вопли стихли разом. Всадников словно ветром снесло на приличное расстояние. Ротбирт мог бы достать их и там, но не торопился стрелять, ждал…

– Знаешь, кто такие? – спросил он у Вадима.

– Откуда? – огрызнулся тот.

– Ты их опасался, я видел…

– Ну… в моей земле мой народ долго воевал с похожими, – честно ответил Вадим.

– А что ты в них кинул? – спросил Ротбирт. Но ответа добиваться не стал. Кто-то из всадников растянул было круто изогнутый маленький лук, но другой – панцырный – остановил его, положив руку на локоть. А потом – понёсся вперёд, вопя, шпоря коня и закрывшись щитом вплоть до бровей.

Ротбирт повозил левой ногой, пальцами нашёл упор. И снова плавно растянул тетиву лука – до уха, потом – до плеча, рискуя сломать скрипнувшее веретено. На шее мальчишки вздулись жилы, на руке, плече и спине – бугры и жгуты мускулов.

"Тваннг!" – резко сказала тетива. Стрела, сорвавшись с тетивы, ударила по верхнему краю щита. Будь она пущена чуточку под иным углом – ушла бы в сторону, ссёкшись о пластину латного ворота. Но Ротбирт – а точнее, его тело – рассчитал всё точно. Всадник откинулся в седле и упал на круп. Самое странное – он почему-то не опустил руки со щитом, она так и осталась у груди.

Стрела мальчишки пробила верхний край щита, пробила и металл ворота. Всадник был убит наповал.

Наступила абсолютная тишина. Кажется, всадники были в полном, что называется, обалдении, отметил Вадим. Они отъехали ещё чуть дальше и шагом курсировали туда-сюда, разглядывая мальчишек – и особенно Ротбирта, который стоял с третьей стрелой на тетиве.

Вадим чувствовал, как в висках пульсирует кровь. Сделал – почти неосознанно – осторожный шажок назад. Ещё один. Если они начнут стрелять вместе, то они с Ротбиртом станут похожи на ежей… Интересно, далеко ли бьют их луки? Ротбирт тоже начал пятиться – явно подавляя желание просто повернуться и бежать. Увидев, что боится не один, Вадим слегка приободрился, как это ни странно. А вот всадники – всадники волновались. Один из панцырных соскочил наземь и, протянув вперёд безоружные руки, пошёл к мальчишкам, что-то говоря. Голос был немного резким и визгливым, но общий тон – вроде бы дружелюбным. Воин в самом деле оказался маленького роста, кроме того, Ротбирту понравилось, что он бесстрашно идёт на стрелу, способную пробить его насквозь вместе с доспехом. А вот Вадим не опускал меча (на свой пистолет он не надеялся, держал его в руке по привычке).

Воин остановился шагах в пяти. Воняло от него мерзко, кроме того – никак не удавалось поймать взгляд его узких глаз. Это было неприятно – у русских (и у анласов, хоть Вадим этого не знал) принято смотреть друг другу в глаза. Врагу – тем более.

– Зачем вы на нас напали? – сердито спросил Ротбирт. – Клянусь копьём Астовидату, мы не желаем вам зла и не посягаем на наши земли; нас тут всего двое…

В глазах воина мелькнули при звуках голоса мальчика страх и омерзение – как видно, гортанный низкий голос анласа был ему не менее неприятен, чем его собственный голос – Ротбирту. Но тут же его глаза скользнули по рослым фигурам мальчишек, решительным лицам, широким плечам, мускулистым рукам – и губы раздвинула усмешка.

Прежде чем Ротбирт или Вадим сообразили, что к чему, воин бросился вперёд и чуть в сторону. Сильный удар латного кулака вышиб у анласа лук. Воин торжествующе завопил, пытаясь схватить Ротбирта и одновременно прикрываясь им от рванувшегося на помощь Вадима; его товарищи с воплями погнали коней вперёд.

Но Ротбирт был опасен и безоружный. Негодование и злость волной поднялись в мальчишке. Выкрикнув проклятье, он обрушил кулак на подбородок врага – пониже широкого наносника.

Такой удар не свалил бы с ног и ровесника-соплеменника Ротбирта. Но эти смуглолицые оказались слабы в кости и на ногах. Что-то хрустнуло, и воин рухнул на спину, как подкошенный.

Ловко брошенная верёвка опутала тело Ротбирта повыше локтей, притянув руки к туловищу. Вадим тут же перерубил туго натянувшуюся верёвку ударом с потягом. Мелькнуло ощеренное вислоусое лицо приближающегося всадника… и тут же на нём появилась полная растерянность. Он осадил коня и смотрел куда-то мимо мальчишек. Так растерянно, что и они невольно оглянулись. И застыли, поражённые ничуть не менее нападающих.

На гребне холма, до которого так и не добежали мальчишки, отчётливыми силуэтами рисовались шестеро. Огромные рыжие кони, низко опущенные стремена, длинные пики и крылатые шлемы ясно говорили Ротбирту, что это его соотечественники; Вадим был просто удивлён и не знал, чего ждать от этих новых людей. А те и сами, кажется, не очень понимали, что происходит у реки.

Ротбирт даже не подумал – как опасался этого десять минут назад, когда всё начиналось – что это могут быть мстители за кэйвинга. Это были свои – и лучше было погибнуть от их рук, чем попасть в плен к неизвестным, тошнотворно выглядящим людям. Ротбирт не думал – он просто закричал во всю силу лёгких:

– На помощь, братья!

Крик словно решил какие-то сомнения анласов. Мальчишки услышали мощный рык:

– Вайу-Вайу!!!

Пики разом опустились. На скаку перебрасывая из-за спин щиты, всадники устремились вниз с холма, завывая, словно волчья стая на охоте.

На каждого из них приходилось по трое смуглых. Навстречу градом полетели стрелы – враги пускали их с сёдел с такой скоростью, что только изумляться оставалось. Один из анласов на полном скаку тяжело вылетел из седла, конь под вторым рухнул, сбросив покатившегося по траве седока, забился… Однако луки у смуглолицых оказались слабыми – они не пробивали щитов и кольчуг даже с близкого расстояния.

Стремясь хоть чем-то помочь своим, Ротбирт схватил лук. В горячке он промазал первой стрелой, следующей целил в латника, но того заслонил один из простых воинов – и стрела пробила ему шею. Третий раз выстрелить Ротбирт не успел – тетива с гулким звуком лопнула, лук, со страшной силой распрямившись, едва не вышиб хозяину зубы. Тот взвыл, поминая разом всю нечисть. В следующую секунду ему стало ещё хуже – двое воинов гнали коней на него, с визгом и улюлюканьем размахивая саблями. Ротбирт схватился за саксу… и Вадим оттолкнул его в сторону:

– За спину! – услышал анлас напряжённый звонкий голос славянина. Ротбирт не знал, умеет ли Вадомайр владеть мечом… но не отбирать же было своё оружие перед лицом врага?!

– Берегись верёвок! – крикнул он, прикрыв спину Вадима. Тот мотнул головой, на секунду подумав только: "Что я делать-то собираюсь?!" В самом деле – что он собирался делать с мечом против двоих всадников?! Но у Ротбирта вообще был только нож, хоть и длинный…

Брошенный кем-то топор раскроил через лошади одного из атакующих. Мальчишки успели заметить, что всадники обеих сторон столкнулись. Длинные пики анласов вышибли из сёдел разом четверых врагов – и теперь и те и другие вертелись бешеной каруселью, скрещивая мечи и сабли.