Текст книги "Роковая любовь"
Автор книги: Олег Кудрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)
Глава 8
Пока Антон разговаривал с отцом, Тамара измеряла приемную шажками. То по диагонали пройдет, то под стеночкой, то спиралью от стенки до центра комнаты и наоборот, то кружок навернет…
Она очень боялась за сына. И дело не в должности. И не в этой ублюдочной зарплате, что выделил Антону Астахов. Она никому об этом не рассказывала, но… В общем, дед Тамары был алкоголиком. Мама рассказывала, жизнь у него не сложилась: как с работы выгнали, так за полтора года и спился, сгорел.
Как бы Антон не пошел той же дорожкой!
Ну что ж этот Астахов его там столько мучит?
И тут в приемную зашел Максим с пакетом. Тамара и думать забыла, куда и зачем он ездил, потому встретила не очень приветливо:
– А ты что здесь делаешь?
– Вот, удалось вернуть. Все в целости и сохранности, даже деньги.
Тамара опешила. Отлично! Теперь-то ее мальчик точно спасен. Теперь еще нужно вытурить отсюда Максима. Он сейчас совсем лишний. Но и не похвалить нельзя:
– Максим, какой же ты молодец! И документы? Ну, давай сюда.
– А Николай Андреевич?
– Он занят. Давай мне. А с Николаем Андреевичем потом поговоришь.
Максим достал из кармана визитку.
– Хорошо. Только вот – это срочно. Цыганский барон Зарецкий из слободы очень хотел встретиться с Астаховым. Просил передать ему телефон, чтобы позвонил часов в пять вечера.
Тамара испугалась:
– А он не просил еще что-то передать?
Максим пожал плечам:
– Просил. Сказал, если эта встреча не состоится, то будет большая беда…
Тамара перепугалась еще больше.
Но Максим этого не заметил. Вообще-то, как по-хорошему, все это надо было бы передать Николаю Андреичу лично.
Но тратить столько сил, чтобы прорваться через оборону Тамары Александровны, Максим сейчас не мог. После разговора с Кармелитой все, кроме нее, ему было безразлично. Поэтому он пошел к выходу, забыв даже попрощаться.
Но шефиня его притормозила:
– Максим…
– Да, Тамара Александровна.
– Скажи, этот… барон… он ничего не спрашивал? Ну… о нашей семье, например?
– Да нет… просто просил передать, и все.
– Ясно. Ну ладно, иди. Я все передам. Сделаю все так, как надо. Не волнуйся.
– Хорошо. Спасибо большое. До свидания.
Тамара чуть успокоилась. Достала цыганскую визитку, красивую, яркую, тисненную золотом. Порвала ее на мелкие кусочки. Это только помогло внутренне собраться для следующего словесного боя.
Ничего страшного, все будет хорошо. Аутотренинг. Чистый аутотренинг. А теперь вперед – в кабинет, на выручку Антону.
И она решительно открыла дверь…
– Мужики! – сказала с напускной, шутливой строгостью. – Женщина не помешает серьезному мужскому разговору?
– Да нет, – сказал Астахов. – Мы, в общем-то, уже и договорили…
– Антоша!
– Да, мама…
– А почему ты не отдал отцу документы, которые нашел сегодня утром? – Тамара помахала барсеткой и бросила ее на стол.
– Да так… – Антон растерялся, но очень быстро сообразил, что к чему, и дальше заговорил с прелестной веселой наглостью, которая так ему шла: – Для чистоты эксперимента. Получше хотел узнать все, что отец обо мне думает.
А вот Николай Андреич действительно был ошарашен.
– Какие документы?
Антон же не дал никому опомниться и виртуозно повел свою партию дальше:
– Ну что ж, папа. Как ты справедливо сказал, я уволен в связи с несоответствием. И ухожу. Хоть в дворники, хоть в грузчики. Куда пошлешь, отец родной! Прям сейчас и начну работать. А это тебе так, на долгую память, – достал из барсетки бумаги, полученные от мэрского чиновника, отдал отцу и направился к выходу.
Тамара смотрела на сына с восторгом:
– Я в тебе, Антоша, никогда не сомневалась!
– Так это у нас папочка вечно сомневающийся. Но его можно понять – в бизнесе без сомнений нельзя.
Астахов, не слушая всю эту трескотню, быстро просмотрел документы и остановил Антона уже у самой двери:
– Постой!
* * *
По улице Максим шел совершенно бессмысленно. И найти смысл ну никак не получалось. Почему, почему он должен бесцельно ходить здесь, а не быть там, рядом с Кармелитой? Вопрос этот так или иначе повторялся, уходил, видоизменялся, но ответа на него было.
А ноги сами собой привели Макса к котельной Палыча. Вот так – ноги, получается, мудрее его дурной головы.
Палыч – старинный его приятель. Максим познакомился с ним сразу, как только переехал в Управск. Раньше Пал Палыч (фамилию свою он, кажется, и сам уж забыл) жил в деревеньке. А потом захотел жизни городской – и махнул в Управск, откуда уж и до областного центра рукой подать, километра два с половиной.
Работу тут нашел самую интеллигентскую – котельная при гостинице. По слухам, при советской власти уголек в ней бросал один диссидентствующий писатель, а потом еще рок-музыкант. Позже оба стали знаменитыми. Их портреты, качественные, красивые, вырезанные из ярких журналов, Палыч обрамил и повесил на видном месте. А о самих великих предшественниках перечитал все, что нашел в газетах, после чего проводил для знакомых увлекательные бесплатные экскурсии по всей котельной.
Впрочем, Максиму после третьего раза экскурсии надоели, и он приходил к Палычу по более приземленным делам: воспользоваться наличием горячей воды (когда в гостинице на этаже очередная авария происходила) и теплотой Палычевой души.
– О! Максимка! – воскликнул Палыч, увидев своего юного друга. – Стираться пришел? Или мыться-бриться?
– Нет, Палыч, не пришел я. Ноги сами привели.
– Ясно. Смурняк одолел. Готов помочь – полечить тоску по-русски. А?..
– Нет, спасибо, не надо. Боюсь спиться. Я вчера и так наресторанился.
– Ну, тады чай. Тем более, что кипяточку у нас завались в любое время суток.
Палыч налил крепкого душистого чаю и продолжил беседу:
– Слушай, Максимка, а тебе не надоела такая жизнь? Чужие углы, ни дома, ни уюта. Ладно, я – старый бобыль. Но ты ж молодой парень!
– Вот, Палыч, затем и пришел. Как тебе объяснить. Раньше я хотел всему миру, и себе самому в первую очередь, доказать, чего стою. С родных мест уехал. Всего с нуля добиться хотел. Карьеру строил. По кирпичику, по лесенке, от самого низа. Ты знаешь, я кем начинал?
– Не. Мы как-то все больше о жизни говорили…
– Простым рабочим на автосервисе. А сейчас я уже менеджер. Если так дальше пойдет, то стану скоро заместителем Астахова.
– А оно тебе надо, а?
– Надо, Палыч, очень надо. Я хочу стать руководителем огромной фирмы. Чтоб были миллионы подчиненных…
– Рокфеллер! Абрамович! Знаешь, у меня тут книжки остались. И я там прочел у Франциска Ассизского: «Многие строят большие здания, нарушая наше правило святой бедности». Мудро… А еще говорят: хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
– Так я оттого и рассказываю, что в планах моих трещина появилась. Я ж как думал? Для меня сейчас самое главное – карьера, а любовь эта ваша не нужна. Потом. Успеется.
– Ага. Стало быть, не успелось. То есть, наоборот, – успелось?
Максим молча кивнул головой.
– Да, стоит перед глазами одна.
– Кто?
– Цыганка.
– У-у-у. Это серьезно. Тут Франциск Ассизский не поможет. И чаем не обойдешься.
– Да нет, не надо. Понимаешь, случайная встреча. Наваждение какое-то. Ничего с собой поделать не могу. Не выкинуть ее из головы – и все.
– Пропал ты, парень.
– Знаешь, Палыч… какая она красивая. Она просто удивительная… Она как огонь.
– Огонь! Смотри, не сгори заживо!
– Что ты имеешь в виду?
– Любовь к цыганке приносит несчастье.
– Ты-то откуда знаешь?
– Опытный человек, много чего в жизни повидал. И цыган тоже. Знаю, что говорю. Народ маленький, бережет себя, чтоб не раствориться. Оттого замуж выходят только за своих. А мы для них гаджо, чужие. И уж никак не для свадьбы.
– Гаджо… Вот что это слово значит. А то я от них слышал – и не понимал… И что ж ты, Палыч, хочешь сказать, что за всю историю человечества русский парень ни разу не полюбил цыганку? Не бывало такого?
– Почему не бывало? Бывало. Графья Толстые очень это дело уважали. Я тут книжку про Льва Николаича читал. Его детки, те, что законные, цыганок исключительно в жены брали. И другая аристократия тоже. Только это все раньше было. А теперь…
– Что – теперь? Что же мне делать?
– Что делать? Как грится, идти навстречу своей судьбе. И расскажу я тебе по этому поводу одну короткую байку. Точнее, быль…
* * *
Тон, которым Астахов сказал вот это «постой», Тамаре не понравился:
– Ну что ты ребенка дергаешь. Не видишь, как он за день набегался? Пусть пойдет отдохнет…
– Томочка, оставь-ка нас наедине с сыном. Нам адвокаты не требуются. А будут нужны юристы, Форса позову…
– Коля, а…
– Наедине, я сказал.
Ну вот, опять «я сказал». Дальше разговаривать бессмысленно. Тамара вышла из кабинета.
Астахов продолжил:
– А теперь рассказывай, где ж ты нашел барсетку?
– Где, где? У цыган. Они-то ее у меня и украли.
– Погоди… Ты же целый день был дома.
– Не целый день, а последние пару часов.
– А почему же ты сразу мне не отдал? Ты же знаешь, что я без этих документов как без рук!
– А без меня?
Вот это Антон хорошо сказал. Точно. Обиженно, но не слишком: так, чтобы Астахов сам свою вину почувствовал – мало внимания сыну уделяет. И это подействовало. Папаша сразу сбавил обороты. Дальше говорил уже по-деловому, как с партнером:
– Сынок, скажи… Как тебе показалось, кто-то из цыган или еще кто-нибудь документы эти читал?
– Думаю, что нет. Это ж цыгане. Они и читать-то не умеют. Вернули за денежки, и все. Так что можешь считать, я и финансово наказан. Оштрафован на крупную сумму.
– Расскажи поподробней, как все было?
– Ну как, как… Я им бабки, они мне – барсетку. Все.
– Ну и славно! Значит, обошлось. Иди.
– А как насчет моего увольнения?
– Считай, принят обратно с испытательным сроком. Только запомни все, что я тебе наговорил. И плохое, и хорошее.
Астахов протянул руку, сын пожал ее, крепко, по-мужски. Николай Андреич чуть не прослезился (что с ним бывало совсем редко). Нахлынула теплая, хорошая отцовская волна. Как ни крути, а это ж сынок его, кровинушка. Права Тамара – его воспитывать надо, а не ругать и гнобить бесконечно. Астахов улыбнулся заговорщицки:
– Антон, ты там это… дверь проверь, прикрой понадежнее. Вот… Хорошо… А теперь садись. Выпьешь? – достал бутылочку своего любимого виски.
Антон напрягся:
– Ты решил меня проверить?
– Да брось ты! – Вот что бывает, когда с сыном по-людски не общаешься, – никакого взаимного доверия.
– Ну, тогда выпью, – сказал Антон и деловито дунул в стакан, как Шурик в знаменитой кинокомедии.
Астахов разлил благородно искрящийся коричневый напиток. Ни капли мимо!
Чокнулись, выпили, по-русски – большим глотком.
На выдохе отец не удержался, сказал:
– И все же, какие мы с тобой разные, Антон…
– Да ладно, не такие уж разные – одним делом занимаемся, бизнес семейный.
– Да, вот только подход к нему у нас разный. Для меня бизнес – способ самореализации, а потом уже – зарабатывания денег. Для тебя – наоборот.
– Нет, отец, не наоборот. У меня заветная мечта другая: не зарабатывать деньги, а чтобы они сами в карман текли…
Астахов помрачнел.
– Шутка, – запоздало успокоил его Антон.
Астахов помрачнел еще больше. Да в том-то и дело, что не шутка…
– Смешно… А я вот все думаю, что же я упустил? Когда ты стал другим? Когда мы с тобой разошлись?
Антон привычно заскучал – опять эти старые, с детства еще осточертевшие, разговоры. Надо как-то выводить отца из этого состояния.
– Да брось ты, батя. Никуда мы не разошлись. Мы – вместе. А что хлопот со мной… Так и ты ведь ангелом не был. Так? В общем, не грусти. Все у нас хорошо… – Сделал паузу, после чего еще более прочувствованно сказал: – Спасибо тебе, отец, за терпение…
И вышел в приемную. Вроде неплохо получилось – Астахов снова размяк.
А в приемной Антона уже заждалась мать.
– Ну? Ну как, сыночек?
– Что «ну»? Мама, ты превзошла саму себя. Как тебе это удалось?
– Отец поверил?
– Да куда он денется? Я… как только документы увидел, меня… такое вдохновение посетило! Не нервничаешь? Все будет в порядке. Отец, как обычно, проглотил и даже не поперхнулся. Ну? Рассказывай, где ты их достала?
– Максим принес. Он за ними к цыганскому барону ездил.
– Вот! Друган. А ты говорила…
– Так, мне пора. Нужно срочно уехать. А ты обещай мне – больше никаких глупостей.
– Обещаю, мам. Только умность.
– Ну, пока.
После страшного напряжения нужно расслабиться. Тамара поехала к Игорю. Но по дороге нахлынули воспоминания, самые болезненные.
Какой ужас – цыгане здесь! И самое страшное – эта старая цыганка с их общей тайной.
Едва войдя в кабинет Игоря, выпалила ему:
– Цыганский барон назначил встречу Астахову!
– Зачем?
– Не знаю. Игорь, а если эта цыганка что-то ему рассказала?
– Ты у меня спрашиваешь? Мне-то откуда знать?
– Это конец, это безумие… Боже мой! Мне даже страшно подумать!
– А ты не думай. Ты иди ко мне!
Тамара прижалась к Игорю, заплакала.
– Ты только ничего не бойся, я с тобой!
– Да? – спросила, по-детски обиженно морща носик.
– Конечно, разве за все эти годы ты не поняла, не почувствовала?
– Игорь, скажи, а ты способен ради меня убить человека?..
Глава 9
Земфире очень понравилась, можно даже сказать – полюбилась, эта городская девочка, баронская дочка Кармелита. Добрая, простая, открытая. Да вот только…
Люциту свою она еще больше любила. И надо ж такому случиться – судьба сбила, собрала двух этих девочек и Миро в один треугольник. Тут уж никакого благолепия – кому-то будет плохо. И пока что хуже всех ее Люците. А Кармелита, как назло, в таборе задержалась. Ведет себя бесстыдно – с Миро по всему лагерю вдвоем шляется. А ведь еще не венчанные!
Надо пойти к Рубине, сказать об этом, а то позор на весь табор.
Зашла в палатку к Рубине. Сразу, на пороге, обо что-то споткнулась. Что-то опрокинула. Загремело.
– Тс-с-с. Тихо! – вскинулась Рубина, показала в угол, на спящую под одеялом Кармелиту, шепотом сказала: – Ребенка разбудишь!
И продолжила свое вязание.
Земфира так же шепотом ответила:
– Чего это вы?! На закате солнца спать – к больной голове…
– Напрыгалась… Пусть отдыхает.
– Я как раз насчет «напрыгалась» и пришла…
– Что такое?
– В таборе законы строгие, сама знаешь. А Кармелита ведет себя слишком вольно.
Рубина, честно говоря, и сама об этом думала. Да только что уж тут поделаешь – рассыпается потихоньку их древний цыганский уклад. Это раньше так строго было – до свадьбы с женихом и не пройдешься вдвоем. Оттого и замуж отцы так рано выдавали, что боялись за дочкой не уследить – не уберечь. А теперь… Что ж ей, девочку в сундук на замок запереть да ключ выкинуть?
Все это в голове в секунду промелькнуло. А вслух коротко сказала:
– Она же в городе выросла. Не все знает.
– Ну так вот, давай вместе и поучим твою внучку.
– Что, сейчас прямо?
– А когда ж еще?
– Жалко будить…
– Взрослая девушка, невеста… А что творит?! С женихом под ручку ходит. С мальчишками где-то скачет…
– Твоя правда. Только не торопи ее. Пройдет день, другой. В таборе побудет, привыкнет – и сама все живо поймет. Она у нас девочка сообразительная.
– Смотри. Если сразу не приструним – потом хлопот не оберемся!
Рубина отложила вязанье, начала нервничать. На самом-то деле она хорошо понимала, чего это вдруг Земфира так о чести цыганской заботиться начала – Миро всему виной. Пусть лучше за своей Люцитой в оба глядит. Та вообще сама на шею вешается. А то, вишь ли, Кармелита им как кость поперек горла встала…
Земфира же не стала ждать ответа, подошла к кровати, сначала осторожно коснулась одеяла, потом решительно его сдернула. А под ним никакой Кармелиты не оказалось, только подушечки да вещи разные. И так все ловко уложено…
– Сообразительная, говоришь? Это точно. Очень сообразительная! Посмотри, какие фокусы выкидывает!
Как же хорошо и свободно чувствовала Кармелита себя в таборе. Как будто никогда и не жила она в городе, в большом отцовом доме. Разве что странные старые обычаи немного утомляли. Так это ведь тоже смотря как их воспринимать. Можно как закон. А можно как игру. Как игру, конечно, лучше, интересней. И назойливые разговоры о свадьбе прекратились. Может, потому в отношениях с Миро что-то появилось, точнее – восстановилось. Детская радость от соприкосновения с чужой душой. Восторг от того, что в общении душа эта тянется навстречу тебе, раскрывается, как цветок полевой. И нет в ней ничего злого, темного, чужого, тебе не доступного…
Со стороны это, наверно, смешно было, когда взрослые цыган с цыганкой через костры прыгают да в прятки среди деревьев играют. А если смешно, то почему же не посмеяться? Мелочь таборная и смеялась. Но в игры свои принимала. А Миро с Кармелитой только того и надо.
Правда, один раз они все ж допрыгались. Через костер. Юбка загорелась. Потушили, благо ручеек оказался рядом, и ушли от всех подальше, в глубь леска.
– Ну что, не сильно обгорела? – спросил, посмеиваясь, Миро.
– Нет, не сильно.
– Эх, совсем тебя наши старушки заругают. Они ж и так на нас косо смотрят.
– Да. Странно это. Понимаешь, Миро, хоть отец у меня и строгий, только я все равно к воле привыкла. К настоящей. А здесь, в таборе, люди какие-то другие – совсем не свободные, что ли.
– Ты ошибаешься… Таборные цыгане – самые свободные люди в мире.
– Да ну… Это только в стихах и фильмах. Для гаджо. А на самом деле… Почему у нас, у цыган, столько запретов? Там не ходи, здесь не топчи…
– Но мы-то с тобой везде ходим…
– Да, везде… Только прячемся все время, с детьми вместе.
Замолчал Миро. Не знал, что ответить. Как-то не задумывался раньше об этом.
– Как девушка с юношей могут поговорить о любви, если им даже наедине нельзя остаться? – спросила Кармелита. – Если им даже поцеловаться негде?
– О любви можно и без слов сказать…
– Как это – без слов?
Миро углядел среди травы красивый цветок, сорвал, вдел Кармелите в волосы. Руки при этом задрожали от невысказанной нежности.
– Вот так – без слов.
– И что же это значит, если словами?
– Люблю… – Руки сомкнулись, обняв девушку.
– Нет. Не торопись, Миро, – Кармелита выскользнула из его объятий.
Она и сама не поняла, что с ней произошло. Но почему-то в этот момент, совсем не ко времени, ей почудилось, что рядом с ней не Миро, а тот смешной парень. Как же его – Максим.
– Ладно, Миро. Пойду я в табор. А то мокрая вся. Да и юбку подгоревшую поменять надо.
…Бабка ругаться не стала. Но постель подложную как есть оставила. Пусть Кармелита видит, что все ее секреты детские наружу выплыли.
– Посмотри, вся одежда мокрая… – встретила сварливо. – Да еще и подгорела. В чем гадать завтра пойдешь?
– Ничего страшного! Сейчас переоденусь. – Кармелита бросилась к сундуку за вещами.
– Ты хоть помнишь, как я гадать тебя учила?
– Помню… – сказала внучка не очень-то уверенно.
– Ладно. Слушай. Гадание – это искусство. Прежде всего посмотри не на ладонь, а прямо в глаза. Если не прячет взгляд – открытый, смелый человек. Если в сторону смотрит – боится чего-то или скрывает… Когда рука влажная – нерешительный человек или болен…
– Да-да, бабушка, помню я это. Ты про любовь… Про любовь что говорить нужно?
– Это правильно. Про любовь чаще всего и спрашивают. Про любовь… Когда человек любит и любим – он светится весь и радуется жизни. Говори таким, что они уже встретили своего короля или даму.
– А если не светится?
– Скажи, что любовь ищет его. Ищет, ищет, рядом ходит, в глаза ему заглядывает, а человек ее не видит…
Кармелита засмеялась – как все просто…
А Рубина легковесность эту ее учуяла.
– Да ты не смейся раньше времени. Знаешь, у тебя не сразу все получится. Но ты виду не показывай. Главное – не теряйся, старайся соображать побыстрее. Но не одной головой работай, а к сердцу тоже прислушивайся.
Кармелита быстро переоделась, собрала вещи на утро. В голове идейка мелькнула. Надо Светке позвонить. Где мобильный? Она тут, в лагере, про нее совсем забыла.
Дождалась, когда бабушка выйдет из палатки, набрала знакомый номер:
– Алло, Света? У тебя деньги есть? Да… Свет, приходи завтра утром на набережную? И деньги с собой возьми. Да. Давай. Интересно будет. Обещаю. Что тебе делать – сама поймешь. Потом посмеемся. Все. Пока…
* * *
Когда Тамара заговорила об убийстве, Игорь не шелохнулся, не дернулся. Не мальчик, в российском бизнесе всякое бывает. Но сам он, лично, грех на душу никогда не брал.
А Тамара повторила, глядя остекленевшими глазами куда-то в сторону:
– Я хочу, чтобы ты убил эту цыганку…
– Ты же понимаешь, что это совсем отдельная профессия. А я не киллер…
– Так посади ее!
– …и не прокурор.
– Ну, я не знаю. Подставь под тюрьму… Я не знаю как, только избавь меня от нее! Будь мужчиной!
– Хорошо. Хорошо, рассказывай… Какая тайна кроется за всем этим? Почему ты ее боишься?
– Не твое дело!
– Отлично! Значит, пришить ее – мое дело. А знать зачем – не мое…
– Игорь! Пока не твое. Но если она заговорит, всем не поздоровится!
А может, и права Тамара. Лишнее знание – лишние беды. Она баба умная, зря не скажет. Если говорит, что все хреново, значит, так и есть.
– Ну хорошо. Я попробую. Но… Я даже не видел эту цыганку! Ты ж знаешь, они все на одно лицо. Поедем с тобой в табор, ты мне ее покажешь…
– Нет, в табор я не поеду!
– Но как я тогда ее узнаю?
Тамара задумалась:
– Послушай… Цыгане ведь не в первый раз к нам приезжают. Так?
– Так.
– И где их чаще всего можно застать?
– Ну, на базарчике – фигней всякой приторговывают.
– Ерунда. Базарчиков много – все не обегаешь. Сейчас сезон: курортников на набережной – море. Цыганки, как приедут, всегда там отираются. Гадают, безделушками торгуют… Завтра с утра на работе покрутимся. Если что-то срочное, сделаем. А потом – на набережную. Как пить дать, они там будут. Я покажу тебе эту ведьму. Где твои бинокли цейссовские? В шкафу? Поищи.
Но Игорь полез не в свой шкаф, а в ее платье. И искал там совсем не бинокли…
* * *
Назначенный срок заканчивался, а звонка все не было. Баро нервничал. Хорошо хоть Форса в гости пригласил. Есть с кем посоветоваться. Уж он-то этого Астахова хорошо знает.
Форс постучал ногтем по часам:
– Половина шестого. Я же говорил, Астахов не позвонит…
– Но есть же какие-то правила, понятия, обещания… Я ж его по-человечески просил позвонить.
– Баро, он уклоняется от встречи с вами. Неужели непонятно? Это его обычная тактика. Затаится, линии защиты наладит. К атаке подготовится – а потом вперед, напролом!
Зарецкий замолчал, задумался. Да что ж за люди такие! Должно же быть что-то святое в этом мире. Как вообще этот Астахов мог додуматься до того, чтоб развернуть строительство на кладбище…
Голос Форса вывел его из задумчивости.
– …вот я и говорю: действовать надо, а не переговоры с ним вести!
– Худой мир всегда лучше доброй ссоры.
– У него – свои интересы. У вас – свои… И отстоять их мирно не удастся! Я думаю, вы должны опередить Астахова. Нужно найти способ ему на хвост наступить. Баро… Мне трудно об этом говорить… Вы же знаете, у меня с ним общий бизнес. И если вы его прижмете, то ведь и я могу пострадать. Только… дружба – она ведь дороже.
– Спасибо, Форс, – сказал Зарецкий очень серьезно. – Я никогда не забуду того, что ты сейчас сказал. Спасибо. Только решать я все равно сам буду.
Форс пожал плечами – мол, дело ваше, а я сделал все, что мог…
Странные отношения складывались у Форса с Зарецким. Баро к нему на «ты», а он с ним – на «вы». И на «ты» ни в какую переходить не хотел. А еще, сколько раз барон звал в долю – всегда отказывался, предпочитал оставаться младшим (не по возрасту, по деньгам и влиянию) партнером Астахова.
Почему Форс так делал, он, наверно, и сам объяснить не мог. Только засела у него в мозгах одна китайская поговорка, услышанная давным-давно в телепрограмме «Международная панорама», разоблачающей пекинских гегемонистов: «Пока тигры дерутся, царствует обезьяна». И вот сейчас, похоже, поговорка эта начинала сбываться.
Баро громко, недовольно хмыкнул, решительно встал с кресла и набрал номер телефона, давно заготовленный для него Форсом.
– Алло. Господин Астахов? Вас беспокоит Зарецкий.
– Слушаю вас, господин Зарецкий.
Что значит хорошая аппаратура! Качество звука было таким, что даже Форс слышал каждое слово Астахова.
– Когда я передавал вам вашу барсетку, я просил, чтобы вы мне позвонили в пять часов.
Астахов замешкался.
– Простите… но мне об этом ничего не говорили.
– Тогда повторяю. Нам нужно встретиться.
– По поводу барсетки?
– Да.
Николай Андреич замешкался еще больше.
– Я вам очень благодарен за документы. И готов увеличить вознаграждение…
Баро разозлился – да что он мелет, этот Астахов!
– Какое вознаграждение? За кого вы меня принимаете?
– Извините, я не хотел вас обидеть.
– Так мы можем с вами встретиться?
– Да, конечно.
– Жду вас завтра вечером в ресторане «Волга»! Баро положил трубку на рычаг, не слабо так, с чувством.
Форс грустно улыбнулся:
– Ну так что, Баро? Правильно я его описал или как?
– Похоже, что так. Спасибо тебе. Хоть знаю, с кем имею дело.
* * *
Естественно, одним чаем дело не обошлось. Какой чай, когда разговор о любви зашел. Палыч достал из маленького холодильничка, пристроенного в углу уютно обжитой котельной, открытую чекушку. Разлил. Аппетитно разложил на столе нехитрую закусь: грибочки соленые по-деревенски, проложенные травами лесными, папоротником. И капустку. А вот колбаска – заводская. Точнее, цеховая, зубчановская. Спасибо цыганам, они производство наладили. И, конечно же, черный хлебушек. Для ядрености – с чесноком и луком. А чего беречь благовоние – интимных свиданий сегодня явно не ожидается.
Выпили по первой, крякнули, закусили.
После этого даже огонь в печке загудел более душевно.
– Так вот тебе, Максимка, байка. Она же – быль, о любви цыганской. С приятелем одним моим знакомым случилось. Жил-был русский парень. Высокий, светловолосый, голубоглазый – в общем, вот такой, как ты.
– Тогда еще и умный.
– Да, правильно, умный. Не без этого. Армию отслужил, домой вернулся. Приснилась ему однажды цыганка молодая. Пришла во сне и говорит: «Я – твоя Судьба». Проснулся он утром. Что за наваждение такое! Никак девушка из головы не выходит. Нарисовал ее по памяти. А уж после этого совсем свихнулся. Ни на кого больше смотреть не мог. Каждый день на портрет этот глядел, встречи ждал. И, стало быть, дождался. Ну чего, по второй?
– По второй! – решительно ответил Максим и вспомнил Антона: «Теперь никогда его за это дело осуждать не буду!»
Палыч разлил. Опять выпили, опять крякнули.
– Как-то однажды рядом с их деревней табор цыганский прикочевал, ну остановился то есть. А в таборе том оказалась девушка ну точь-в-точь как на портрете. Слова он ей не сказал. И она ему тоже. Просто глаза их встретились, и земля из-под ног уплыла. Так полюбили друг друга… После этого виделись друг с другом на базаре. Он к ней как бы гадать ходил. Она ему как бы гадала. А сама возьмет за руку и держит. И все…
Максима вдруг осенило:
– Слышь, Палыч, ты так душевно рассказываешь. Это, случайно, не о тебе?
Палыч притворно рассердился:
– Цыц! Не вмешиваться в творческую лабораторию сказителя!.. Франциска, небось, ассизяне не перебивали. В общем, так они за ручку держались. Каждый день, практически. И даже встретиться наедине не могли. Уж больно у этих цыган порядки строгие. Дочек своих стерегут, хуже, чем лошадей. А тут пришло время уходить табору из места этого. Бросился парень к цыганам. Так, мол, и так. Жить, мол, без нее не могу. Но у семьи цыганки этой, видно, свои планы были. Родители строгие – просто ужас! В общем, замуж за него ее не отдали. И решил тогда парень Судьбу свою из табора выкрасть… Ну, по третьей!
Третья прошла совсем быстро и незаметно.
– Выкрал. За ним погнались, догнали. Очень сильно били. Парень отбивался, как мог, и случайно, отмахиваясь, убил брата своей любимой. Тут милиция объявилась… После этого жизнь вся его поломана оказалась. А любовь не состоялась… Сгинул тот табор, исчез.
Помолчали, как приличествует случаю.
Максим, проявляя юношеский оптимизм, заговорил первый:
– Нет, Палыч, это случай нетипичный.
А Палыч ответил, тоже с оптимизмом, только старческим:
– Конечно, нетипичный. Парень ведь жив остался…
