Текст книги "Роковая любовь"
Автор книги: Олег Кудрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Глава 34
«Я – трус, – размышлял Антон над рюмкой коньяка. – Мама старается, выстраивает философские парадоксы, говорит, что – герой. А на самом деле я всего лишь трус!»
И так он погрузился в свои мысли, что не заметил, как мама вошла в гостиную:
– Антон! Опять! Ну зачем ты опять пьешь?
– Хреново мне, мамочка. Очень хреново…
– Тебе жалко Максима?
– Жалко – не жалко… Что за разговор, я просто предал его. Это же из-за меня отец его уволил!
– Надеюсь, Астахов об этом не знает?
– Об этом – не об этом… Отец знает только то, что я ему сказал. А Макс промолчал. Потому что совестливый. Посмотрел на меня, как на полное ничтожество, и промолчал.
– Вот это ты правильно подметил, сынок. Он на тебя всегда смотрел сверху вниз, как на полное ничтожество. А ты, по дружбе, всегда терпел то, что он задвигает тебя на второй план…
– Мама, меня никто не задвигает! Никто! Это тебе приснилось.
– Не приснилось, сынок. Я же вижу! Вижу! Всегда так было. А сейчас отец освободился от него. Понимаешь? Освободился.
– Ты думаешь?
– Конечно. Ты все сделал правильно. Мудро! Убрал с дороги Максима, теперь отец увидит, кто из вас действительно лучший. Поэтому не надо расстраиваться. Но и пить! Антон, пить не надо!
Тамара выхватила бутылку у него из рук. И вся ее педагогическая деятельность тут же пошла насмарку. Антон, уже почти согласившийся с тем, что он «все сделал правильно», опять захандрил:
– А знаешь, что я сделаю сейчас? Я пойду к отцу и признаюсь ему во всем. А там пусть он решает, кто что сделал правильно, а кто неправильно.
Ну, достал! Тамара вспыхнула:
– Знаешь что, Антон!
Антону показалось, что мать сейчас выругается. И при этом, возможно, выйдет за рамки приличий.
– …Делай что хочешь. Иди куда хочешь. Хоть к отцу! Ты, в конце концов, уже взрослый!
И это было самое мудрое, что могла сказать Тамара.
Антон же молча встал и вышел. Но не к отцу, а к себе в комнату. Там у него была припрятана бутылочка виски. Ма-а-аленькая, но очень симпатичная.
Астахову тоже было чем заниматься.
Он знакомился с новой горничной.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте! Присаживайтесь. Меня зовут Николай Андреич!
– А я – Олеся.
– Значит, вы – невеста Игоря?
– Да.
– Вам приходилось раньше работать горничной?
– Да, я работала в гостинице, но там очень мало платили.
– А в частном доме?
– Нет… Но я буду очень стараться. Поверьте, я справлюсь, если у вас будут какие-то претензии, я готова сразу же получить расчет.
– Хорошо, так и договоримся. Ну что ж… Можете, как говорится, приступить к своим обязанностям.
– Спасибо.
– У вас есть где жить?
– Да. Небольшая квартирка. Я сюда недавно переехала…
– Отлично. Можете ее пока сдать внаем. А жить предлагаю здесь, в нашем доме. Предоставим вам отдельную комнату. Если ваши отношения с Игорем закончатся свадьбой и браком, к жилищному вопросу вернемся дополнительно.
– Спасибо.
– Да, и еще… Раз уж мы об этом заговорили… Я хотел бы поговорить с вашим женихом, Игорем.
– А он в приемной.
– Позовите его.
Игоря Астахов встретил широкой и вполне искренней улыбкой.
– Познакомился я с твоей. Ну, что скажу, – одобряю. И блузка эта, бывшая Тамарина, ей идет. И в общем… хорошая она. Вы давно знакомы?
– В принципе, да. Но пожениться решили недавно. Вдвоем как-то прожить легче, тем более сейчас.
– То есть уже можно поздравить…
– Нет-нет, торопиться не надо. Мы еще должны присмотреться, притереться друг к другу.
– Ну что ж, я рад за тебя. Мне кажется, достойный выбор.
– Еще раз спасибо, Николай Андреевич.
Когда Игорь ушел, Астахов вспомнил об Олесе, задумался о своем первом впечатлении о ней (а оно, как известно, самое правильное). Действительно, очень хорошая девочка… Застенчивая. Правда, чего-то боится. Не страшно, у каждого есть свои грехи. Стыдливая, легко краснеет.
И, наконец, самое тонкое наблюдение, достойное Шерлока Холмса. Художественный вкус хороший – из всех картин, что есть в кабинете, больше всего засматривалась на самую дорогую – гордость его коллекции.
* * *
Максим отлежался в котельной, отлично выспался. Мудрое спокойствие Палыча, а также И-Ц-зин, несколько рюмок водки, приятное гудение огня в котле – все это вместе утихомирило душевный разлад. И мысль об отъезде уже не казалась такой страшной. Болезненной, но не страшной. Оказывается, высокая трагедия – не только Шекспир, но и Макс Орлов. И это, как ни странно, успокаивало.
«Я уеду, – почти спокойно думал Максим. – Только бы не расплакаться на выезде. Ничего, как-нибудь сдержусь. Как будет тяжело без Кармелиты… Даже фотографии ее нет… Вспомнил. Вспомнил! От кого-то я слышал, что Света сейчас рисует ее портрет. Срочно надо бежать к Светке. Выпросить портрет, выкупить… В крайнем случае – украсть». И улыбнулся, представив заголовки в управской прессе: «Наклонная дорожка Максима Орлова…».
Звонок в дверь. Максим стоял, как с креста снятый.
– Боже мой, Максим… Что с тобой случилось? – спросила Светка.
– Прости, Свет, что без звонка. Мне поговорить с тобой нужно.
– Ну, говори… Кофе будешь?
– Нет, спасибо, я на секунду. Скажи, пожалуйста, а ты портрет Кармелиты закончила?
– Почти… – Света кивнула в сторону картины, стоявшей на мольберте. – А, собственно, что? Ты для этого пришел?
Максим не ответил на вопрос, а сразу сказал:
– Подари мне его.
– Что? Максик, да ты с ума сошел! Во-первых, он не закончен, а во-вторых… да…
– Я понял, я понял, Свет… Давай, ты скажи, сколько он стоит. Я куплю. Серьезно. Мне плевать. Пусть он даже не закончен. Портрет нужен мне, понимаешь? Скажи, сколько он стоит.
– Макс! Ты сумасшедший! Портрет не закончен…
– Понятно, дураку полработы не показывают.
Света засмеялась:
– Ну, примерно так. Не нужно денег. Если тебе так приспичило – я отдам его. Но когда закончу. Хорошо?
– Плохо… Я уезжаю сегодня. Очень хотелось бы взять его с собой. Понимаешь?
– Нет. Не понимаю. Ты же вернешься. Я его доделаю, и ты заберешь. Насколько ты едешь?
– Навсегда.
– А-а-а… Ну… Так… Нет, ты знаешь, давай я все-таки сварю себе кофе…
Света ушла на кухню. А Максим сел напротив мольберта и посмотрел на портрет долгим, грустным взглядом. И даже погладил его. Здоровой рукой.
Света вернулась с кофе. И для себя, и для Максима.
– Так, а теперь давай еще раз. Только спокойно и по порядку. Ты уезжаешь навсегда?
– Да.
– А Кармелита знает об этом?
– Нет.
– Очень красиво. Почему это вдруг ты решил уехать, все бросить, ничего ей не сказав? А?
– Потому что я русский, а она цыганка. И она не пойдет против своих традиций. А то ты не знаешь…
– Нет, Максим, я ничего не знаю. Давай сейчас позвоним Кармелите и все узнаем.
– Света! Кармелите звонить не надо. Оставь телефон! Послушай меня. Мне очень тяжело далось это решение. И я не хочу, чтобы Кармелита узнала об этом, пока я в городе. Понимаешь?
– Боже мой… Что же вы с собой творите-то?..
– Так что насчет портрета?
– Забирай.
– Спасибо.
– Макс?
– Да.
– Куда ты собираешься ехать?
– Не знаю, Свет. Россия большая. А я маленький. Найдется мне где-нибудь местечко.
* * *
Ну вот и все. Баро попросил ее оставить этот дом. Не в первый раз. Рубина собралась очень быстро. Решила уйти тихонько, ни с кем не прощаясь. Слава ж богу, не на тот свет уходит – еще увидится со всеми. Да по дороге Груша встретилась.
– Рубиночка, значит, все-таки в табор уходишь?
– Да, загостилась я у вас, – постаралась улыбнуться Рубина. Но улыбка получилась грустной.
– Плохо нам без тебя будет. Привыкли мы к тебе, – на глазах у Груши появились слезы.
– Что ты, доченька… Перестань. А то вообще в гости ко мне приезжай. Табор не так далеко. Да и я буду заходить, Баро не запретил мне встречаться с внучкой.
– Обидно получилось. Это он все из-за того, что Кармелита ушла из дому без разрешения. А ты ее выгораживала.
Рубина напряглась:
– Почему ты так решила?
– Я подслушала, случайно. Услышала твой разговор с Баро.
Рубина недовольно покачала головой. Неприятно, что тот баронский выговор слышали посторонние.
– Забудь. И никому не говори об этом разговоре. А мне действительно лучше быть в таборе.
– Кармелита знает, почему ты уходишь?
– Нет, она на конюшню убежала к своей Звездочке. Потом, наверно, верхом покатается. А как вернется – узнает. Скажи ей так… В общем… пусть думает, что это мое решение. Ну ладно, давай прощаться. Долгие проводы – лишние слезы.
Не стала Рубина пользоваться машиной Зарецкого (хоть он и предлагал). Гордость не позволила. И попутки тормозить не стала. Захотелось пройтись. Чай не такая старая, не развалина – дойдет.
По дороге о жизни уже прожитой, да еще не выжитой, думала. Прошлые годы вспоминала. И любовь свою сильную, и грехи свои тяжкие.
Пару раз всплакнула.
Когда шла через лес, чуть не заблудилась. Но бросила деду Лесовику несколько конфеток, которыми ее внучка угостила, – тот и вывел ее на тропинку к табору.
А в таборе настроение у всех было приподнятое. Цыганам для счастья много не нужно. Дай надежду на что-то хорошее – и достаточно.
Сначала все очень расстроились из-за дождя. Получается, уже второе выступление сорвалось. Но потом Миро рассказал о заброшенном театре, который ему Кармелита показала. И все туда съездили, посмотрели. И в одиночку, и группами. По-хозяйски осматривали. Проверяли акустику – пробовали петь. Ремонт, конечно, дороговато обойдется, но ведь так хочется…
Что тут скажешь! Нет такого бродячего актера, который бы не мечтал выступать в театре. В настоящем, чтоб со сценой, с занавесом, с оркестровой ложей. Бейбут так загорелся этой идеей, что не мог спокойно ни есть, ни спать, ни жить. Свозил в театр Зарецкого. Место тому понравилось. И идея театральная пришлась по вкусу. Правда, с довеском – он предпочитал говорить не «театр», а «развлекательный центр». Но закончил разговор многообещающе: «Бейбут, мысль хорошая. Я сяду и хорошенько все просчитаю. А потом посмотрим, в какую сторону все это вырулит».
В общем, к приходу Рубины табор уже гулял, отмечая хорошую новость.
Только Люцита грустила. Из-за Миро. И Миро грустил. Из-за Кармелиты.
* * *
Как только Максим ушел, Света бросилась к телефону и набрала номер Кармелиты. Совесть ее при этом была чиста. Да, Максим, конечно, просил не звонить. Но ведь она-то ничего не обещала.
«Кармелиточка, миленькая, возьми трубку… Возьми!..»
Но Кармелита все молчала.
И вот наконец-то отозвалась. Разгоряченная, энергичная…
– Алло, Светка, привет! Я со Звездочкой на прогулке была. Телефон дома забыла. Ты давно звонишь?
– Да. Слушай, ты знаешь, что Максим решил уехать? Навсегда?
Кармелита погрустнела:
– Да, знаю, мне об этом его друг сказал. Я оттого и отправилась на природу, уж очень мне плохо было…
– Нет, подруга, нет, он еще не уехал! Он в городе. Максим только что был у меня.
– Как – у тебя?
– Да, если ты не хочешь его потерять, беги сейчас же к нему! Ты ему очень нужна. Он тебя любит! Только ты его можешь остановить. Пожалуйста, беги к нему.
– Я ничего не понимаю! Почему же он сам ничего не сказал? И зачем он к тебе ходил?
– Брось тормозить. Максим выпрашивал у меня твой портрет!
– А где он сейчас?!
– Портрет? – не без гордости переспросила Света. – У Максима!
– Да нет, Максим где?!
– Я думаю, еще в гостинице!
Кармелита бросила трубку.
Так, нужно срочно бежать к Максиму!
* * *
Бутылочка виски была сувенирной, а значит, очень маленькой. Закончилась быстро, после нее стало только хуже. Антон понял, что есть только один человек, который сейчас может помочь ему, даст выговориться, выслушает.
Света!
Какой там у нее номер?
Вот, гудки. Хорошо… Голос мягкий, нежный, заботливый:
– Привет, Антон…
– Света. Светланочка… Только ты можешь помочь. Мне нужно поговорить…
Света рассмеялась. Но не обидно – по-доброму:
– Ладно, ладно, жду. У меня сегодня день такой. Скорая помощь Светланы Форс принимает на дому…
– Ага, – продолжил Антон. – Форма доставки – самоприезд!
– Света, – бодро начал Антон, расположившись в мастерской. – Я – подлец! Мне ужасно стыдно!
– Антон, ну просто какое-то дежа вю. Ты мне уже говорил это. Что ты опять натворил? Это ты, наверно, из-за Максима? Думаешь, он уезжает из-за тебя?
– Как? Он уезжает?!
– Да. Максим уезжает. Навсегда. Ты разве не знал? Вы же друзья…
– Какой я ему друг? Это все из-за меня.
– Антон, не замыкай все на себя. В мире есть еще и другие люди. Максим уезжает из-за Кармелиты.
– Да ладно, из-за Кармелиты… Из-за меня. Его мой отец уволил!
– Ах вот оно что!.. То-то Максим говорил, что он безработный. Но я думала, что он сам уволился, потому что решил уехать. А что произошло?
– Я смалодушничал. Предал его.
– Ну, попробуй поговорить с ним. Извинись. Скажи, что не нужно вот так вот – все рвать, бросать, уезжать. Все как-то образуется.
– Это бесполезно. Макс сейчас очень зол на моего отца и на меня.
– А почему на тебя?
– Да потому… – Антон хотел сказать всю правду, но так и не смог. – Да потому что я тоже Астахов! А может, и правильно, что он уезжает. Что ему тут бросать? Работы нет, живет в гостинице. Вольная птичка.
– У него здесь Кармелита!
– О чем ты говоришь? У нее такой папаша! Зверь! Макса порезали? Порезали. Хорошо, что жив остался! И наверняка из-за этой девчонки.
– Ты правда так думаешь?
– Конечно. А после истории с кладбищем ему вообще здесь не жить, цыгане ему этого точно не простят.
– Но ты ведь тоже замешан в этой истории…
– Меня они побоятся тронуть, а вот Максу лучше уехать.
– Я знаю немного Зарецкого. Он, конечно, горячий, вспыльчивый, но мне не кажется, что он способен на такое. Хотя… Может, ты действительно прав, что Максу лучше уехать. Вот только Кармелиту жалко.
– Да что нам других жалеть, Светочка… Можно подумать, у меня все здорово. Или у тебя… Мне кажется, у нас с тобой было одинаковое детство. Нам обоим не хватало родительского тепла.
– Да, наши отцы очень похожи…
– Точно! Недаром они партнеры. Твой наверняка тебе твердил: ты должна делать так, думать этак, ты обязана быть самой лучшей…
– Да! Что, и у тебя было то же самое?! Знаешь, я часто плакала, когда мои подружки могли гулять, а я с утра до ночи сидела с репетиторами…
– Обидно. Я тебя понимаю.
Света мечтательно закрыла глаза.
– А мне всегда так хотелось, чтоб меня баловали, чтоб на руках носили…
Антон подвинулся к ней поближе:
– Да. А вместо этого… Вместо родительской нежности – железная дисциплина. И так хотелось теплоты…
Антон обнял Свету, поцеловал. Она ответила на поцелуй.
Потом вдруг отстранилась, так же, как это было в прошлый раз:
– Уходи, Антон. Я не верю тебе. Иногда мне кажется, что ты хороший. Только одинокий и потерявший себя. А потом… Потом я чувствую в тебе какую-то неправду. Как будто ты сам перед собой играешь: красуешься, плачешь, жалеешь себя…
– Нет же, Света. Нет! Я не хочу притворяться, хочу быть самим собой, дарить любовь… Что я не так делаю?!
– Не знаю. Но мне кажется, что все эти разговоры об одиночестве… Все только для того, чтобы затащить меня в постель. Может, я и смогу поверить тебе… Когда-то… Позже. А пока… уходи, пожалуйста.
Глава 35
И в таборе Рубине не сиделось. Не откликалось сердце на всеобщую радость. Думала о том и о сем. Вспомнила самый тяжелый момент в своей жизни. Да так на нем и остановилась. Сердце сжало, как железной рукой, и больше эта боль не отпускала. Достала денежку и пошла на остановку, ждать маршрутку. В Управск ехать надо, разыскать ту самую женщину…
Найти Тамару в Управске оказалось проще простого. Все знали, где она работала раньше и кем стала сейчас.
И вскоре Рубина уже нажимала кнопку звонка астаховского дома. По ту сторону двери кто-то захлопотал. «Интересно, – подумалось ей, – как изменилась та женщина? Раньше была симпатичная, но какая-то… злая».
Дверь открылась, и Рубина увидела… Олесю.
– Ты зачем сюда пришла? – шепотом спросила Олеся.
– Олеся? Вот я рада. Рада тебя видеть. Ты что же, теперь здесь работаешь?
– Да.
– Как же хорошо! Только-только там сидела…
– Тс-с-с, тихо, – Олеся тревожно вгляделась в глубь дома. – Рубиночка, не нужно об этом.
– Да-да, понимаю…
– Зачем ты пришла сюда?
– С хозяйкой твоей поговорить. Ее зовут Тамара?
– Да. О чем поговорить – обо мне? Ты хочешь ей рассказать, кто я такая, откуда?
Рубина внимательно всмотрелась в Олесю. Не к добру эта пугливая суетливость. Ох, как нечисто, неспокойно на сердце у ее сокамерной подружки:
– Ты что же, боишься, что хозяйка узнает, что ты была в заключении?
Олеся прижимает руку Рубины к себе. И сказала, снова шепотом:
– Я только устроилась на работу, и если хозяева узнают, где я была…
– Не бойся, дочка, я умею хранить тайны, особенно чужие. И вот что… Тамара совсем не должна знать, что мы с тобой знакомы. Ты все поняла?
– Да.
– Ну так дома твоя хозяйка?
– Дома. Я сейчас позову ее. Подожди в гостиной, Рубина.
– Ты только успокойся. Не бойся. Ничего я ей не скажу.
Олеся вошла в гостиную и доложила Тамаре, что к ней пришла цыганка.
Тамара подскочила на кресле. В голову ударил адреналин. Цыганка здесь! Неужели это ОНА? Жива. И здорова настолько, что сама пришла к ней. Хорошо хоть Астахов уехал в офис.
– Кто ты такая и что тебе здесь нужно? – жестко спросила Тамара, едва Рубина вошла в гостиную. – Зачем ты меня преследуешь?!
Рубина подошла поближе, внимательно всмотрелась в глаза собеседницы и спокойно, медленно проговорила:
– Выходит, я правильно подумала. Это ты хотела меня отравить.
– Оставь меня в покое!
– О чем говоришь, Тамара? Я не искала с тобой встречи. Сколько лет мы с тобой не виделись?
– Восемнадцать.
– Восемнадцать лет назад я тебе пообещала никогда не искать с тобой встречи, ты сама нашла меня… в тюрьме. Ты боишься.
– Да, я боюсь. Зачем ты пришла?! Ты хочешь разрушить мою жизнь.
– Тамара, я хочу, чтобы все осталось, как прежде. Никто не должен знать о том, что мыс тобой сделали. Никто…
– Я тебе не верю. Ты пришла меня шантажировать. Ты в этом деле была сбоку-припеку. А я совершила должностное преступление!
– Да, ты тогда пошла мне навстречу. И теперь мы навсегда повязаны с тобой одной ниточкой.
– Зачем ты вернулась? Зачем?
– Тамара, открытие этой тайны для меня тоже очень болезненно. Мне и сейчас стыдно за то, что мы с тобой натворили!
– Не надо меня пугать!
– Успокойся, женщина! Я не пугаю, я хочу с тобой договориться: пока табор в городе, мы с тобой друг друга не увидим. Я тебе прощаю попытку отравления, я все понимаю. Шантажировать тебя не собираюсь. Всё, и больше не приближайся ко мне!
– А девочка? Она жива? Где она?
– Тебе этого лучше не знать!
* * *
Рыч устал бегать за этой девчонкой. Он взрослый мужик, профессионал. А тут сплошные детские игры, прятки, переодевания. Он нанимался работать охранником, а не нянькой. Надо положить этому конец. Но как?..
И Рыч придумал, как…
Надо дать ей возможность набедокурить, а потом поймать на горячем. Поэтому когда Кармелита в очередной раз начала свои детские хитрости, Рыч не стал ей мешать. Дал спокойно покинуть дом. А потом устроил настоящую профессиональную слежку. Впрочем, особого профессионализма тут и не требовалось. Кармелита бежала, как на пожар. За всю дорогу ни разу не оглянулась.
И вот она прибежала к гостинице. Рыч улыбнулся. Именно этого он и ждал. Попалась рыбка на крючок. Так, вошла в гостиницу. Рыч занял уже хорошо знакомое место для наблюдения за номером Максима. Вот он, собирается куда-то. Вот она вошла к нему…
Все! Порядок, нужно срочно звонить Баро.
– Алло. Баро?
– Да, я…
– Кармелита у Максима.
Баро заскрипел зубами.
– Где это?
– В гостинице.
– Все. Жди меня. Я еду!
Когда Кармелита вошла к нему, Максим уже совсем собрался. Не много же он добра нажил в Управске! Один чемодан, картина и боль в сердце.
– Ты хотел сбежать?! – с ходу спросила Кармелита.
Максим промолчал. В последнее время он очень часто именно так отвечал на все вопросы.
– Ты хотел уехать, не предупредив меня. Почему?
– Я думал… так будет лучше, – наконец-то ответил Максим.
– А как же я? Ты обо мне подумал? Я хочу быть с тобой, – в глазах у нее стояли слезы.
– Я тоже хочу быть с тобой. Веришь? Я хочу быть с тобой!
– И поэтому убегаешь, – расплакалась Кармелита.
– А как же все ваши традиции, все твои родные, и, тем более, твой отец?! У нас нет будущего. Понимаешь? Нету!
– Как нет будущего?! Вот настоящее, вот – мы с тобой. Будущего не будет в одном случае, если ты сейчас уйдешь. Мой отец очень любит меня, и если он увидит, что я счастлива только с тобой, то он в конце концов примет тебя.
– Ты действительно хочешь, чтобы я остался?
– Да. Я… Я сохраню тебя. Ты только не отступайся. Верь в себя. Понимаешь? Верь в себя и в меня.
Кармелита сняла с себя подарок Рубины, подошла к Максиму и повесила цыганский оберег ему на шею:
– Этот талисман дала мне моя бабушка. Он охранял меня. А теперь будет хранить тебя. И с тобой не произойдет ничего плохого. Веришь мне?
– Верю…
– У нас все будет хорошо, я цыганка, я знаю…
Максим и Кармелита посмотрели друг на друга, как никогда еще не смотрели. Потом обнялись – не жадно, не страстно. А очень нежно и бережно, как будто боялись сломать что-то очень тонкое и хрупкое.
И поцеловались.
В этот момент в номер вошли Баро и Рыч.
– Кармелита!!! – окликнул Баро.
* * *
Как-то само собой сложилось, что следующую встречу Форс назначил Олесе там же, где и в прошлый раз, – в ресторане «Волга». Почему именно здесь? Честно говоря, он сам не понял. Начал анализировать.
Устал от работы, от интриг, от всех этих бизнесовых склок? Да, наверно. Хочется совместить приятное с полезным – и дела обсудить, и, не торопясь, с симпатичной девушкой посидеть. Пожалуй, самое поразительное, что к Олесе, как к женщине, Форс при этом никаких чувств не испытывал. Ему было достаточно того, что люди оценивающе посматривали на их пару. «Так… Импозантный солидный мужчина… И девушка с ним… Да! На уровне… Соответствует…»
Потом мысли переключились на Астахова. Он совсем от рук отбился. Перестал слушать советы юриста и своего лучшего друга – Форса. Решил написать какое-то письмо Зарецкому. Наверно, каяться будет. А может, и нет. В общем, надо выяснить, что у него на уме. Для этого, в общем-то, и вызвана девушка.
Пока Форс размышлял, пришла Олеся. Он мимоходом посмотрел на часы:
– Пунктуальная. Просто настоящая разведчица. Радистка Кэт, Мата Хари. Возьми себе чего-нибудь.
– Спасибо. У меня мало времени.
– А заказать…
– Нет-нет, спасибо. Я правда очень тороплюсь.
– Тогда – сразу к делу… Я помог тебе, теперь твоя очередь.
Олеся напряглась:
– Хорошо, я вас слушаю.
– Олеся, я сегодня разговаривал с Астаховым. Миротворец, блин! Он принял в корне неверное, ошибочное решение. Я очень старался исправить его, но, увы, не удалось… Мне нужно письмо, которое сегодня должен написать Астахов. Так я буду хотя бы знать суть его предложений и буду знать, как нам защищаться дальше.
– Какое письмо?
– Адресовано Зарецкому. Принеси его мне.
– Да, но… Как же я это сделаю?!
– Ты работаешь в доме. Придумай что-нибудь!
– А если я не смогу?
– Сможешь! Идеальным вариантом было бы, если бы письмо вообще не попало к Зарецкому.
– Вы хотите, чтобы я украла?! Но меня же сразу уволят! А то и под суд отдадут…
– Я понимаю. Поэтому и говорю: красть не надо… Красть вообще некрасиво. Об этом и в святых книгах сказано: «Не укради!». А вот заповеди «Не ксерокопируй!» в Библии нет. А посему копия этого письма должна быть у меня в любом случае! Обязательно!
– Скажите, а можно… так… чтобы ни у кого ничего не брать?! Я хочу помочь! Но… не могу!
– Девочка моя, мы о чем с тобой договорились, когда я тебя из тюрьмы выпи кивал?! Да, я понимаю – нелегко заниматься непривычным делом в первый раз. А потом, может быть, как-нибудь и привыкнешь…
Форс задумался. К чему это словоблудие – зачем он красуется перед своим невольнонаемным работником. Правду-матку надо резать:
– И все же лучше, если бы у меня оказался оригинал. Это зачлось бы как… как… двойной срок. Извини за напоминание.
* * *
Обстановка была почти романтическая – Сашка пил пиво в кафешке, в нескольких сантиметрах от Маргошиной груди. Сашкина любимая все переживала неожиданный финал цыганского представления:
– Да, жаль, ливень хлынул. Концерт ваш раньше времени закончился.
– И очень даже хорошо, что раньше времени.
– Это почему? У тебя такой костюм забавный, медвежонок мой любимый. А если бы ты еще и запел… Я так ждала, когда петь начнешь.
Сашка понурил голову:
– Марго, признаюсь тебе, я не пою.
– Вот те на! Цыган, и не поет!
– Вот по лошадям я первый! А петь – не пою, слуха нет…
– Слух у всех есть! – строго сказала Марго. – Ну-ка напой что-нибудь!
– Что, прямо здесь, что ли?
– А чего в долгий ящик откладывать?! Вдруг у тебя талант!
– Ну, неудобно как-то. Здесь же люди.
– Люди, говоришь…
Марго задумчиво посмотрела на Сашку. Потом обвела взглядом кафешку. Негусто. В одном углу – два человека и в другом – три. Любовь к Сашке и его, Сашкина, уверенность в себе стоят того!
Марго решительно встала и громко сказала:
– Так, кафе закрыто, – и, пока никто ничего не успел сказать: – Санитарный час! Ближайшее культурное заведение – в тридцати метрах.
Посетители попытались возмутиться. Но эти хилые попытки были легко отбиты нежным напором Марго.
– Завтра приходите! Все будет замечательно. Прошу вас, завтра… Так, благодарю. Завтра ждем вас снова. Всего хорошего.
Марго заперла дверь кафе, подошла к растерянному Сашке, села за столик.
– Вперед. Давай, расслабься и спой чего-нибудь!
– Марго, я же тебе сказал, у меня слуха нет!
– Это не тебе решать! Давай пой! А я оценю.
– Ладно, но я тебя предупредил…
– Что у вас там есть? «Очи черные» – это русская песня или цыганская?
– Это русский цыганский романс.
– Ну, давай. В знак русско-цыганской дружбы!..
– Очи черны-я-а-а… – затянул Сашка неуверенно.
– А громче можешь?
– Очи страстныя-а-а…
– А еще громче можешь? Давай!
– Очи жгучия-а-а… И прекрасныя-а-а…
Сашка неуверенно замолчал.
– Посмотри, какой голос! Видишь?
– Теперь вижу.
– Тебе ж любой артист позавидует!
– Тебе понравилось?
– Конечно, отлично! Только теперь давай чуть по-другому. От души. И в унисон.
– В уни… что?
– В унисон, вместе то есть! Смотри, следи за моей рукой! Вступаем. И…
И они запели, сначала неуверенно и робко. А потом Сашка все уверенней вторил красивому мощному голосу Маргоши. И обнявшись, они затянули с такой страстью и искренностью, что сами чуть не прослезились:
Очи черные, очи страстные,
Очи жгучие и прекрасные.
Как люблю я вас, как боюсь я вас,
Знать, увидел вас я в недобрый час!..
* * *
Увидев отца, Кармелита испугалась по-настоящему.
– Папа, – совсем по-детски сказала она. – Я сейчас все объясню!
– Выйди! – коротко бросил Баро.
– Папа, я…
Максим не дал ей договорить, встал впереди, ограждая ее.
– Господин Зарецкий…
– А ты помолчи! Я с тобой потом поговорю. Кармелита, выйди!
– Папа, я выйду, но обещай, что ты ничего с ним не сделаешь!
– Я просто с ним поговорю. По-мужски!
– Знаю я ваши мужские разговоры! У него еще рана не зажила! Ну пожалуйста… Папа?!
– Хорошо. Я обещаю! Я раненых не добиваю. Рыч, уведи ее в машину. И ждите меня.
Кармелита вышла из комнаты (как можно быстрее, чтобы не идти рядом с Рычем). Напоследок с тревогой посмотрела на Максима.
Баро медленно подошел к Максиму, как будто собирался начать драку.
Макс стоял на месте, сложив руки на груди. Оба яростно смотрели глаза в глаза.
– Я предупреждал тебя, – сказал наконец Баро, – чтобы ты близко к моей дочери не подходил. Мне лучше знать, что ей нужно для счастья!
– А если вы его разрушаете?!
– Это ты его разрушаешь! Она невеста! Чужая невеста! А ты ее позоришь!
– Неправда! Я хочу ее сделать счастливой!
– Я гляжу, ты собрался уезжать. Ну так уезжай. И мне будет легче, и в городе будете спокойней.
– О чем вы говорите?
– О погроме, который ты устроил на кладбище!
– Я вам, господин Зарецкий, уже сказал, что не имею к этому никакого отношения!
– Я тебе не верю. Уезжай отсюда, по-хорошему прошу.
– Вы мне угрожаете, господин Зарецкий?!
– Я не угрожаю, я – предупреждаю… И больше предупреждать не буду. Надеюсь, ты меня понял.
– А если я не уеду?!
– Тогда я найду какой-нибудь другой способ избавиться от тебя.
Макс нервно рассмеялся:
– Да, я не сомневаюсь. Уж кто-кто, а я хорошо знаю ваши способы!
– Ты на что намекаешь?
– Ну, один-то раз вы меня уже пытались убить, господин Зарецкий.
– Что?!.. Я к этому не имею никакого отношения. И оправдываться перед тобой не собираюсь!
– Естественно, кто бы сомневался.
В самый разгар ссоры Баро вдруг поймал себя на мысли, что ему даже нравится дерзость Максима. Если бы он сейчас сжался, усох, увял – струсил, одним словом, Баро сказал бы себе: «И вот из-за этого я ругаюсь с любимой дочерью?» А так он, по крайней мере, видел достойного противника.
– Не хочешь слушать доброго совета – дело твое. Смотри, чтоб потом не пришлось об этом пожалеть!
– Разберемся. У меня своя голова на плечах есть!
– Ты бы о Кармелите подумал! Максим! Ты же ей жизнь ломаешь!
– Неправда. Я хочу, чтобы она была счастлива! И мы будем вместе! Вот увидите, будем!
– Много ты на себя берешь, смотри, не надорвись! Чтобы ты к моей дочери на пушечный выстрел не подходил! Надеюсь, на этот раз ты меня хорошо расслышал.
– Надеюсь, и вы, господин Зарецкий, хоть что-то расслышали из того, что я сказал.
Баро решил, что все сказано. Собрался уходить. Но он не мог позволить, чтобы последнее слово было не за ним:
– Смотри у меня, болтун!
Когда Баро вышел, Максим без сил плюхнулся на кровать. Почувствовал слабость, как будто вся кровь, что в нем еще оставалась, вытекла. Невероятно сильно, просто как-то болезненно захотелось увидеть Кармелиту. Распаковал, хищно раздирая бумагу, картину, ее портрет. В номер без стука вошел Палыч. Запыхавшись, бросился к Максу:
– Ты чего на кровати? Жив?!
– Жив, Палыч. И умирать не собираюсь.
– Это-то я понимаю. Главное, чтоб тебе не помогли в этом деле. Что это за цыган из твоего номера только что вышел? Уж больно грозен! Кто таков?
– А это отец Кармелиты… – Максим ненароком кивнул в сторону портрета.
– Хм-м. Ясненько, – хмыкнул Палыч. – Ну, я гляжу, отец ваше общение не очень-то одобрил?
– А ты, Палыч, сам как думаешь?
– Я свое уже отдумал…
– А я нет. Не знаю, что мне делать… С Баро мы еще большими врагами стали. В том, что Кармелиту люблю, я еще больше убедился. Наверно, все же уезжать нужно. Но Зарецкий мне угрожал. Так что даже не только из-за Кармелиты, а просто назло ему, чтобы показать, что не струсил, хочется остаться.
– Остаться? А как жить-то будешь? Работу-то потерял!
– Ну, Палыч. Руки-ноги есть, работа найдется. Пойду в истопники к тебе! Ты же знаешь, я никакой работы не боюсь. Заместитель Палыча Максим Орлов, а?
Но Палыч его уже не слушал. Старик пристально смотрел на талисман, болтающийся на груди Максима.
– Э-э, парень, брось трепаться. Ты лучше скажи, что это за штуковина?
