Текст книги "Роковая любовь"
Автор книги: Олег Кудрин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Глава 28
Услышав, что пришел Астахов, Тамара подошла к туалетному столику. Начала прихорашиваться перед зеркалом. Астахов вошел в комнату. Женушка бросилась навстречу мужу с самой лучезарной улыбкой:
– Милый! Наконец-то.
Тамара обняла и расцеловала мужа:
– Ну, как съездил? Что-то случилось?
Астахов стоял холоден как лед.
– Случилось, – и показал блузку. – Это что?
– Блузка. Ты что, сам не видишь?
– Как эта блузка оказалась в конторе автосервиса?
Тамара громко фыркнула:
– Оставила. А в чем дело? Я не понимаю. Что ты так разошелся из-за какой-то блузки? Коля, ты что, ревнуешь меня? Это даже приятно…
– Тамара, я не шут гороховый. И не позволю, чтобы надо мной смеялись.
– Боже мой! Ну что тут такого? Ну, оставила я эту треклятую блузку! Кстати, она очень недорого стоила… Ты что, думаешь, что я тебе изменяю с этим?
– Только не надо мне рассказывать, что у него есть невеста. Это я уже слышал.
– Естественно, слышал. Ведь у него действительно есть невеста…
– И как ее зовут?
Тамара уже даже открыла рот, чтобы что-то сказать, да так и не сказала. А про себя подумала: «Ай-яй-яй, как нехорошо не знать, как зовут невесту Игоря!»
– А… О… Слушай, забыла. Не помню… Он ее называл… Как-то так странно… Имя вроде бы и понятное, но немного необычное. Слушай, если нужно, я могу у него спросить…
– Неужели ты не понимаешь, что я не верю ни одному твоему слову!
«Все! – поняла Тамара. – Вот теперь точно пора плакать. И даже не заплакать, а зареветь!»
И заревела, причем весьма натурально.
– Почему? Почему? Я ничего не хотела сделать плохого. Блузки-заколки. Обычные бабские дела… Что за мелочные подозрения?
И, как всегда, она попала в точку. Именно в эту секунду Астахов оказался не готов к ее плачу. И к тому же, внутренне ему самому уже очень хотелось покончить с этой пренеприятной историей, поверив в более-менее убедительную версию:
– Так, так, так, давай без слез…
– Хорошо, и ты… сам вот подумай… – сказала Тамара, всхлипывая. – Если без блузки… что ж я, по-твоему, домой без одежды приехала? Как ты это представляешь? Через весь город – и без одежды?
– Честно говоря… Я об этом не подумал… – улыбнулся Астахов.
– Когда ты уезжал, – сказала Тамара, понемногу успокаиваясь, – ты обещал, что мы все начнем с начала… И вот такое у нас начало. А почему ты у Игоря не спросил, что делала моя блузка в его конторе? А то все на меня. Почему?
– Я спрашивал… – потупился Астахов.
– И что?
– Он сказал… то же самое… А что это за девушка у него?
– Хорошая, серьезная. Хозяйственная…
– Да? Слушай. Есть мысль. А давай возьмем горничной к нам в дом. Ты знаешь, как я не люблю брать чужих, со стороны. Еще нарвешься на какую-нибудь воровку. А тут… все же невеста Игоря. Давай, – мы же давно собирались.
– Тебе что, не нравится, как я веду хозяйство?
– Нравится. Но ты же всегда жаловалась, как тебе тяжело заниматься домашней работой. Несмотря на всю импортную технику.
– Да, но…
– Все решено. Скажи Игорю, что может присылать ее хоть завтра.
– Заодно и я на нее посмотрю.
Астахов вышел из комнаты, довольный своим редким умением принимать смелые и точные решения.
* * *
Кармелита наконец-то проснулась. Рубина нежно погладила ее по волосам. Внучка улыбнулась.
– Бабушка, бедненькая, ты что, все время надо мной сидела?
– Нет, внученька, я не только сидела. Я еще и прикорнуть успела. И за лекарством сходила. То есть не сама, а Грушу попросила принести.
Кармелита привстала в постели:
– Ну, давай твое лекарство.
– Вот! – Рубина достала из потайного места бутылку вина, ловко открыла, налила в стакан, полюбовалась его цветом на свет. – Груша бегала, тайком покупала, чтобы Баро не узнал, чем и от чего мы тебя лечим. Кармелита, доча, выпей.
– Что это?
– Кагор. Самый лучший!
– Не хочу вино, – по-детски закапризничала Кармелита. – Я сейчас опять засну.
– Ты сколько крови сдала? – с притворной строгостью спросила Рубина.
Кармелита тут же молча принялась за лекарство.
– То-то, доча. Пей, пей, пей, пей, пей. Это восстановит твои силы. А потом все мне расскажешь.
Кармелита допила и недовольно поморщилась, то ли от вина, то ли от «все мне расскажешь».
И тут послышались шаги Баро. Рубина быстренько спрятала бутылку и стакан.
Зарецкий тихонько (как ему казалось) подошел к двери, аккуратно приотворил ее и спросил шепотом:
– Проснулась?
– Да! – громко ответила Кармелита.
– Как себя чувствуешь?
– Все в порядке.
Баро подошел к кровати, поцеловал Кармелиту:
– Ну, и слава Богу. А еще, дочка, даже неудобно говорить, но Бейбут спрашивал, – ты в номере с Миро еще сможешь участвовать?
– Конечно. Скажи, что я буду выступать.
– Сильная ты, дочка. Вся в меня. Ну, выздоравливай, – и, поцеловав дочь в висок, Баро вышел из спальни.
Кармелита опять прикорнула. Ненадолго – минут на сорок. А как проснулась, лекарь Рубина опять налила вина.
– Ну бабушка, ну пожалуйста, не надо. Опять вино!
– Пей, тебе сейчас это необходимо. Это полезно.
Опять послышались шаги. Почти как у Баро, но только чуть потише, поспокойней.
Да что же такое! Просто проходной двор, а не лекарня.
Одновременно со стуком приоткрылась дверь, показалась голова Миро:
– Можно?
– А, Миро, заходи, – обрадовалась Кармелита. – Извини меня, пожалуйста. Я тебе номер сорвала…
– Это что! Это пустяки. Я тут чуть сердце себе не сорвал. На какое-то мгновение мне показалось, что я задел тебя ножом. Это длилось долю секунды, но я за это время чуть с ума не сошел. Нуда ладно. Пустяки это… Главное, что ты жива-здорова. Ведь тебе уже лучше?
– Конечно. Бабушка меня, знаешь, как лечит! Не знаю, что бы я без нее делала.
– Еще бы, наша Рубина – ого-го…
– Миро, ей вредно сейчас долго разговаривать. Ты бы лучше в табор ехал, ей отдохнуть нужно.
– Хорошо. Выздоравливай, Кармелита. Мы все за тебя переживаем.
Засыпая, Кармелита подумала, что по самочувствию она сейчас догнала Максима. Кстати, интересно, как он там, в больнице? Вроде Светка собиралась к нему зайти.
А Света у Максима уже побывала, все выпытала, полагающиеся апельсины-бананы оставила.
На боевом посту у одра больного ее сменил Палыч. Теперь, когда все опасения остались уже позади, старик был более строг со своим неразумным юным другом:
– Эх, Максимка, Максимка. Не послушал ты меня. Все вы, молодые, такие, всё знаете… Скажи спасибо, что еще так все закончилось.
– Спасибо, Палыч. Только такое ощущение, что ты не любил никогда.
– Любил. Потому и не хочу, чтобы ты совершал такие же ошибки, как я. Головой надо думать, а не по зову сердца бежать.
– Можно подумать, ты когда был влюблен, думал головой? Расскажи про свои ошибки, а то все намеками.
– Чего уж там. Такой же дурной был. Жил каждым днем… от встречи до встречи…
– Она красивая была, цыганка твоя?
– Не то слово – красивая. Прекрасная. Огонь. Но у них своя жизнь… свои законы…
– И мне Кармелита тоже все время говорит про традиции.
– Ничего у тебя с ней не получится. Ты выкинь ее из головы.
– Легко сказать. Ты же свою цыганку до сих пор помнишь?
– Прошлое не забыть. Но мы и не вместе…
– А мы будем вместе.
– Какой же ты настырный!
– Какой есть. Скажи, а вы почему расстались?
– С родней ее не сошелся. Особенно с братом.
– И у меня такая же история. Отец ее не хочет, чтобы мы были вместе.
– Ясное дело. Ты же для него чужак… Чужаком и останешься. Гаджо!
– Гаджо… – привычно подтвердил Максим.
* * *
Жизнь в астаховском офисе оживилась неимоверно. Как же! Барин приехал – сейчас во всем разберется.
Перед всеми важными разговорами Тамара успела затащить Форса в свой кабинет.
– Леонид Вячеславович, присаживайтесь. А у меня к вам дело.
– Надеюсь, ха-ха, не уголовное, – выдал традиционную юридическую шутку Форс, и уже совершенно серьезным тоном продолжил: – Так чем могу служить?
– Предложение, может быть, не совсем обычное… Леонид Вячеславович, вы в городе знаете все и обо всех. Скажите, а нет ли у вас на примете девушки, которая сгодилась бы нам в горничные?
– Тамара Александровна, нужно небольшое уточнение, – напрягся Форс. – Вам необходима просто горничная или она должна соответствовать каким-то особенным требованиям?
– А вы очень проницательны, Форс. Конечно, мне нужна девушка работящая, но главное – послушная и понимающая, способная поддержать одну, скажем так, легенду.
– Кажется, я понял. Вы знаете, у меня есть на примете одна девушка. Она в Управск недавно переехала. Ее тут почти не знают. Очень симпатичная.
– А вот как раз насчет симпатичной – это совершенно необязательно…
– Как скажете. Будем смотреть.
История с девушкой показалась Форсу перспективной. Может закрутиться неплохая интрижка. Нужно будет поработать в этом направлении.
А сейчас – в бой. Впереди – отчетный разговор с Астаховым. Рассказывая о том, что было в отсутствие Николая Андреича, Форс чувствовал себя, как адвокат на суде присяжных. Что-то раздувал, приукрашивал. Например, менеджерскую неопытность Максима, коварство и агрессивность Зарецкого. А что-то, напротив, сглаживал. Скажем, историю с бульдозерным наездом на кладбище. Итог оказался неожиданным. Астахов взорвался:
– Это кощунство – бульдозером по могилам!
– Прошу прощения, Николай Андреевич, но вы же сами хотели застроить кладбище?
– Но я же ведь не знал, что эта земля – кладбище. И к тому же – не заброшенное.
– Николай Андреевич, это лирика. В бизнесе все средства хороши. К тому же, что уж особенного случилось? В экономике нет прошлого. Есть только настоящее и будущее. Сейчас нужно забыть о моральной стороне дела и планировать дальнейшие действия…
– Я боюсь, Леонид, что у нас с тобой разные взгляды на ведение бизнеса.
– Должен ли я понимать это так, что вы больше не нуждаетесь в моих услугах?
– Там будет видно. А пока попрошу тебя в мои отношения с Зарецким не вмешиваться.
– Как знаете, Николай Андреевич. Хороший юрист в наше время работу не ищет. Она его сама находит. К тому же, у меня есть доля в вашем бизнесе. Так что я не прощаюсь.
* * *
А Тамара, довольная тем, как продуктивно поговорила с Форсом, с ходу принялась обрабатывать сына:
– Антоша, пока папа с Форсом разговаривает, зайди ко мне, – плотно притворила дверь и продолжила: – Сынок, а почему ты так нервничаешь?
– Как это «почему»? Ты можешь себе представить, что будет, если Форс расскажет отцу, что это была моя идея – громить кладбище бульдозером?
– Не думаю, сынок… это не в его интересах.
– Почему?
– Видишь ли… Не всегда виноват тот, кто что-то натворил. В бизнесе не меньше, а то и больше виноват тот, кто недосмотрел.
Антон задумался. Действительно, в маминых словах что-то есть…
– Даже если Форс скажет, что это была твоя идея, ты должен сказать отцу, что хотел ему помочь. Разве не так?
– Правильно, так оно и было… Я думал, что снесу это заброшенное кладбище, и никаких проблем…
– Вот только говорить это отцу нужно в самом крайнем случае. Атак, вообще-то, отец оставил вместо себя Максима.
– Но Максим-то здесь ни при чем…
– При чем! Также, как и Форс! Ответственность за все, что произошло, пока не было отца, лежит на них. А тебе, уезжая, Астахов велел кофе разносить. По поводу кофе у кого-то к кому-то какие-то претензии есть? Нету!
– Но Макс даже не был в курсе того, что я взял этот чертов бульдозер.
– Тем хуже для него. Значит, он плохо работает, если не знает, что происходит на вверенном ему производстве… А если знал, почему не остановил? Антоша, я же не говорю, что ты совсем ни в чем не виноват! Нет! Только не надо брать чужую, понимаешь, чужую, ответственность на себя.
– Да, мама, конечно, – сказал Антон, подтверждая свою малую вину, а еще больше – ее требование не брать на себя вину чужую – большую.
И тут секретарша позвала Антона к отцу.
Астахов был подчеркнуто спокоен и хладнокровен:
– Проходи, сынок, садись. Я слушаю тебя.
– Ты это о чем?
– Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь, о чем. Я хочу знать всю правду про кладбище. Чья это была идея – послать на кладбище бульдозер?
Вот елки-палки, мама так хорошо все рассказывала. А отец спросил обо всем так грубо, так прямо!.. Чья идея? Как же ответить?
– Форса… – подсказал отец, – идея?
Антон задумался – можно, конечно, сказать, что и Форса. Ведь Антон в разговоре с ним намекал на свой сюрприз. И деньги дал тоже Леонид Вячеславович. Только с Форсом лучше не связываться. Он со своим юридическим иезуитством так все вывернет…
Антон отрицательно покачал головой.
– Значит, твоя или Максима. Я хочу знать, чья?
Антон промолчал. Пауза затянулась.
– Твоя или Максима?
Глава 29
Сразу от Максима Света поехала к Кармелите. А про себя подумала: «Сегодня я мать Тереза, только по больным разъезжаю». Подружка кровать уже покинула, расхаживала по комнате:
– Привет! Ну что, была у Максима? Ну как, ему уже лучше?
– Все хорошо, идет на поправку. Слушай, он знает, что это ты спасла ему жизнь.
– Зачем ты ему сказала?
– Ты чего?! Я молчала. Он сам догадался. Точнее, почувствовал. Красиво так сказал: «Я, – говорит, – просто чувствовал, что она все время где-то рядом».
– Что, правда?!
– Угу. А потом сказал, что хочет тебя видеть.
– Я не пойду.
– Ну здрасьте, приехали. Знаешь, как он здорово сказал! Я его спрашиваю: «Зачем?» А он говорит: «Да так. Просто хотел поблагодарить за то, что она мне всего-навсего жизнь спасла».
– Ладно, – сказала Кармелита. – Не знаю, о чем вы там говорили, но ехать надо.
Собрались быстро, осталось только убедить Рубину, что внучка абсолютно здорова.
Вдруг Кармелита остановилась. Села кровать. Взгляд застыл.
– Да что с тобой? – возмутилась подружка.
– Знаешь, Свет, я совсем запуталась. Миро и Максим. Максим и отец. Они ненавидят друг друга… А я… Что мне делать? Они мне все так дороги. Почему я такая несчастная?
– Дурочка… – улыбнулась Света. – Ты не несчастная, а самая счастливая на свете. Знаешь, вот если бы меня так любили! И я так полюбила…
– То что?
– Я бы, как в романсе, пошла «хоть на край земли, хоть за край!». Что папа? Папа есть, и никуда он не денется. Позлится, позлится, да успокоится. И что Миро, если ты любишь Максима?
– Ты думаешь?
– Уверена. Поехали!
– Поехали.
Однако у выхода из дома дорогу им преградила Рубина:
– А вы что же это? Куда-то собрались? Может, рано еще тебе ездить? А, Кармелита?
– Бабушка… – сказала внучка таинственным шепотом. – Мне очень нужно, правда.
– А как ты себя чувствуешь, дочечка?
– Хорошо, бабушка. Благодаря твоему лекарству как заново на свет родилась.
– А что же я скажу твоему отцу, если спросит?
– Я не знаю… Ну, скажи, что в табор поехала, или… Пожалуйста, придумай что-нибудь, только чтобы он лишний раз не волновался. Ну, придумай.
– Что, правда очень надо?
Кармелита кивнула головой и посмотрела на нее с мольбой.
– Ну, раз надо, так надо. Иди.
– Спасибо! – крикнули Кармелита и Света хором.
А Рубина еще долго вспоминала недавние Кармелитины слова: «Как заново на свет родилась».
Эх, внученька, знала бы ты, как ты на свет рождалась!..
* * *
Когда Рубина ушла из камеры, оставив Олесе три пирожка, та подумала: «Какая славная старушка!» С этой мыслью девушка и уснула на жестких нарах.
А проснулась совсем с другой. В камере раздавался какой-то громкий и жалкий писк. Как будто кто ребеночка обижает, маленького-маленького. Олеся глянула на пол и увидела – о, ужас – мыши! Хотела по-бабьи заорать, но что-то остановило. Пригляделась – господи, да они же дохнут, мышата эти бедные…
И весь страх сразу прошел. Олеся спустила ноги на пол. Все же – с опаской. А вдруг мыши хитрят. Только прикидываются слабенькими да больными. Сейчас как поднимутся, как прыгнут!
Но нет, нет… мышата лежали, пищали все слабее и лапками уже почти не дергали. Девушка подошла к ним, и увидев, что мышатам совсем уж плохо, коснулась шерстки на светло-сером крохотном животике. Мышонок как будто ожил на мгновение, повернул головку, посмотрел на нее своими черными бусинками и… умер.
Олесе, всегда панически боявшейся мышей, стало до слез жалко эти три сереньких комочка. «Наверно, санэпидстанция травит их сегодня в тюрьме», – подумалось ей. Странно, и отчего она их раньше так боялась? Чистенькая красивая шерстка, глазки уморительно трогательные. Лапочки маленькие, аккуратные, как у ребенка. Зачем же их травить, несчастных? Олеся взяла старую газету, завернула мышек туда и положила в углу камеры. Вымыла руки с мылом.
Захотелось как-то отвлечься от неприятных темных мыслей. Пирожки, что Рубина оставила, – вот лучшее лекарство! Они были в пакетик завернуты. Где же она его оставила? А, вот, у изголовья. Олеся развернула пакет…
И вот теперь действительно испугалась! Пакет прогрызен. От пирожков остались только крошки. Что же получается? Мыши съели ее пирожки и отравились насмерть. А если бы она сама…
Олеся забилась в угол кровати. Хотелось вжаться в нее, слиться то ли с ней, то ли со стенкой. Как же она здесь беззащитна…
Надзирательнице она обо всем рассказала. Та сначала не верила, но увидев дохлых мышей, сильно удивилась и пообещала, что предупредит всех на входе, чтоб с «передатчиками» построже были. Без паспорта – ни-ни, никаких посылок.
А потом Олеся задумалась. Что же получается: Рубина хотела ее отравить? Неужели? Так ведь и цыганка ела из этого пакетика. Хотя, она могла съесть помеченные пирожки, а отравленные оставить. Но не слишком ли хитро получается? Тогда выходит, что отравить хотели Рубину. В таком случае она должна была сильно отравиться, поскольку съела сразу несколько пирожков.
В общем, ничего не понятно, только страшно очень.
Олеся совсем потеряла сон и аппетит.
Поэтому, когда дверь открыла надзирательница и хмуро сказала: «Платонова, к тебе посетитель», она даже не знала, радоваться или огорчаться. Но тут вошел Леонид Форс, и она очень огорчилась.
– Здравствуйте, Олеся Викторовна, – сказал Форс.
Олеся, как бы защищаясь, отошла к окну, подальше от юриста:
– Здравствуйте… Только я не понимаю, что вам от меня нужно?
Форс присел на свободную койку.
– Вы знаете, недавно я разбирал свои дела и наткнулся на документы, связанные с банкротством фирмы, где вы работали бухгалтером…
– Показания по этому делу я уже давала.
– Читал, читал. С превеликим удовольствием. «Ничего не знаю, ничего не понимаю, какие деньги?! Не брала я никаких денег!» Очень убедительно. Дорогая гражданка Платонова, так себя не защищают. Это я вам как адвокат говорю. И по старой дружбе хочу предложить свои услуги.
Олеся горько улыбнулась:
– Я все знаю, Леонид Вячеславович. И цену вашей дружбы. И вашу роль в том, что я здесь оказалась…
– А вы гораздо умнее, чем можно подумать после чтения ваших показаний. Ну что ж… Раз между нами не осталось никаких недоговоренностей, давайте начистоту. Моя вина в том, что вы здесь оказались, минимальна. Вы, к своему несчастью, попали под колеса машины, которая не знает пощады и жалости. И имя этой машины – большой бизнес.
– Но я же не машина, я человек…
– Да, дорогая Олеся, я понимаю. И я тоже не всесилен. Я все лишь человек, а не… не бульдозер…
«Тьфу, черт, – сплюнул Форс. – Привязался ко мне этот бульдозер. Чистый Фрейд. А еще юрист. Надо получше следить за своей речью».
– …это я в том смысле, что не могу все смести со своего пути. Но! Ситуация сложилась так, что сейчас я не только хочу, но и могу вам помочь.
Олеся расплакалась самым бесстыдным образом:
– Форсик, милый вы мой, пожалуйста, вызволите меня отсюда. Как подумаю, что вся жизнь пройдет в четырех стенах… и не день, не два, а годы, понимаете, ГОДЫ!!! Так страшно становится…
– Понимаю.
– Ничего вы не понимаете! Это невозможно понять. Ведь я же выйду отсюда старухой, понимаете? Всю жизнь провести вот в такой камере…
– Олеся, успокойтесь. Поверьте, я вас понимаю, как никто. Я ведь для того и пришел, чтобы помочь вам… Возьмите платок, утрите слезы.
– Я вам так благодарна…
– Ну, пока еще не за что. А вот потом, когда вы все-таки выйдете отсюда, могу ли я рассчитывать на вашу ответную услугу?
– Услугу? – Олеся насторожилась. – Какую?
– Да не бойтесь вы. Я не собираюсь предлагать вам ничего грязного, боже упаси. Просто я бы хотел рассчитывать на небольшую помощь с вашей стороны. Вы согласны?
Олеся недолго колебалась и выдохнула:
– Да.
– Вот и чудненько. Платочек можете оставить себе. У меня еще есть.
* * *
Антон молчал, как разведчик на допросе, а отец все наседал:
– Я тебя последний раз спрашиваю: чья это была идея – пригнать на кладбище бульдозер?
– Папа, мы… все вместе решили…
– Это не ответ. Мы – значит никто. А в каждом деле ответственность всегда персональна. Я хочу знать – кто именно отдал такое распоряжение? Ты?
– Нет, не я. Это… Это… Мне трудно говорить, но это… Максим…
– Максим? Странно. Такой метод решения не в его стиле.
– И тем не менее это именно так. Именно поэтому он сейчас и находится в больнице.
– Его что, ранили?
– Да. Цыгане решили отомстить ему за этот бульдозер. Они каким-то образом выяснили, что приказ о разрушении кладбища отдал именно Максим. Вот и пырнули его.
– Странно… Это на него не похоже. Неужели Максим не понимал, чем все это может закончиться. И в первую очередь для него самого?
– Папа, а может, он просто не такой дальновидный, как тебе кажется?
– А может, сынок, просто ты мне чего-то не договариваешь, как обычно?
– Ну почему ты мне не веришь? Я тебе рассказал все, что знал.
– Ладно, ладно. Не заводись. Верю я тебе. Я тебе всегда стараюсь верить… А ты был у него в больнице?
– Еще нет.
– Почему? Сходи, узнай, как он там.
– Обязательно. Ну, я пошел.
«Я второй раз предал Максима, – подумал Антон, выходя из кабинета. – Похоже, это понемногу входит у меня в привычку…»
* * *
Земфира сварила Баро кофе. Всю душу в него вложила. Получился – ароматный, душистый. Вдыхать запах уже вкусно, не то что пить. И Зарецкий это оценил. Вдыхая аромат, по-кошачьи глаза закрыл от удовольствия.
– От твоего кофе трудно отказаться. Так бы вечно его и пил.
– Вечно не получится. Рубина, слава богу, поправилась. И я со спокойной душой могу вернуться домой, в табор. Там мой дом…
– Земфира, ты принесла в мой дом тепло, уют. Останься еще немного.
«Все мужчины таковы, – подумалось Земфире. – Еще недавно говорил: что люди подумают? А теперь сам же просит задержаться…»
– Ты хочешь… чтобы я осталась?
– Да, поживи еще немного. Помоги мне, а то у меня теперь уже две больных…
– Хорошо… Правда, мне сегодня все равно нужно съездить в табор.
– Конечно. Только завтра возвращайся, пожалуйста.
Приехала Земфира в табор, и плохо ей там стало. Хуже и беспокойней, чем в доме у Зарецкого с двумя больными – травленой Рубиной да припадочной Кармелитой.
Миро и Люцита ходят оба потерянные, друг на друга волками смотрят. Только Люцита – влюбленной волчицей, а Миро – просто волком. Степан – глупый парнишка – бегает за Люцитой, все пытается на глаза ей попасться. А она сквозь него смотрит.
Совсем худо в таборе…
* * *
На этот раз Тамара решила встретиться с Игорем на нейтральной территории – в офисе на стройке, куда оба якобы заглянули по неотложному делу. Поплакались, пожалели друг друга.
– Да, видела бы ты его лицо, когда он заметил твою блузку! – пожаловался Игорь.
– Представляю. Он мне дома целый допрос устроил. А машина! Я ж ее всегда у самых дверей оставляю. А тут единственный раз пришлось в сторонке парковаться. И так здорово получилось.
– А уж как с невестой ты здорово придумала.
– Ты, наверное, перепугался.
– Скажешь тоже – «перепугался»… Растерялся немного. Но твоя помощь была очень кстати. Мифическая суженая спасла положение.
– Почему же мифическая? Теперь она у тебя есть. Форс недавно звонил – подобрал нам подходящую девушку.
– Ты что, это серьезно? Насчет невесты? И зачем ты посвятила в наши дела Форса? Знаешь, какой он скользкий?
– Игорь, ты же не ребенок. Думаешь, Астахов забудет эту историю с женитьбой? Нет. Нам, милый, теперь придется поиграть в эту игру. Между прочим, Астахов решил взять твою невесту в горничные.
– Абсурд! Полный! Какая невеста? Какая горничная? Зачем Форс? В крайнем случае, я бы сам кого-нибудь нашел.
– А затем, милый, что заниматься таким серьезным делом, как подбор невесты, я тебе не позволю. Я слишком тебя люблю. У Форса всегда под рукой куча людей, обязанных ему свободой. Вот пусть найдет нам на полгода такую чистенькую куколку, марионетку… А через полгода дадим ей под зад коленом!
Игорь успокоился, расслабился. И даже слишком:
– Она хоть ничего? А то я на ком попало жениться не собираюсь!
Тамара ехидно улыбнулась:
– Нет, ну кобель! Чистый кобель! Я ему что-то про любовь тут толкую. А он: «Она хоть хорошенькая?»
– Да ладно. Брось ты. Шучу я, шучу. Иди сюда – обниму. В любом случае своя невеста всегда хуже чужой жены!
* * *
Вот и добрался Антон до больницы. И палату Максимову нашел. Осталось только дверь толкнуть. Но почему-то не хотелось. Стыдно. И ведь, что обидно, когда с мамой говоришь, вроде все хорошо и правильно получается. А как наедине с собой останешься… Или, еще хуже, рядом с Максимом себя представишь, так все совсем иначе смотрится.
И тут в конце коридора показалась парочка. Кто там? Ага, понятно. Подружки…
Кармелита и Света подошли к двери.
– А ты что здесь делаешь? – зло спросила цыганка.
– Странный вопрос. Пришел проведать друга.
– Ты ему не друг.
– Почему это?
– Потому что друзья в беде не бросают.
– Ладно, Кармелита. Кто старое помянет – тому глаз вон.
– А кто забудет – тому оба!
– Эй, эй! Ребята, – не выдержала, вступила в разговор Света. – Ну что вы затеяли? Здесь не место для ссоры. Хватит. Кармелита, знаешь что, давай-ка ты пойдешь к Максиму, а мы с этим вот молодым человеком прогуляемся и поговорим. Я ему кое-что объясню. Хорошо?
– Я никуда не пойду! – заупрямился Антон.
– Пойдем! – с нажимом сказала Света.
Получилось это у нее совсем как у Тамары. Наверно, оттого Антон и послушался.
Пошли в скверик, какие всегда бывают возле больницы. По дороге купили мороженого.
– Какая же она все-таки злющая, это твоя Кармелита, – сказал Антон, причмокивая пломбиром. – Но красивая…
– А она тебе все-таки нравится? – подозрительно заметила Света. – Скажи честно. Ты общаешься со мной только из-за Кармелиты?
– Чего? Что за ерунда! С чего ты взяла?
– Ответ уклончивый. Значит, да.
– При чем здесь Кармелита?
– А при том, что все парни, которые со мной общаются, гуляют в парке, кормят птичек, пьют чай, едят мороженое, все они при этом говорят о ней.
– Ты преувеличиваешь…
– Скажи, что в ней такого особенного?
– Ну, есть в ней что-то этакое – цыганское. Но ты лучше. Блондиночка! Художница! Активистка!
– Да ладно тебе. Я заурядная блондинка и дрянной художник. Я плохо рисую, и знаю это.
– Чего? Кто сказал тебе эту глупость?
– Антон, я все про себя знаю. Еще с самого детства я знала, что не хватаю звезд с неба.
Света сама удивилась, чего это вдруг она так разоткровенничалась. Видно, почувствовала что-то близкое в этом непростом парне.
– Но знаешь, я всегда стремилась стать лучше. Зачем? Наверное, для того, чтобы понравиться отцу.
– А что, он тебя не любит? – спросил Антон, вспомнив о себе и об Астахове.
– Нет, он меня очень любит, особенно после того, как мы потеряли маму. Раньше он часто приходил в мою комнату и очень расстраивался, если я что-то делала недостаточно хорошо. Потом стал заходить все реже. Потом вообще перестал. Так и живем – в одном доме, а почти чужие. Он целыми днями где-то на работе, а я – в мастерской.
– Света. Уполномочен тебе заявить: все, что ты мне сейчас наговорила про себя, – полный бред. Во-первых, ты очень хороший художник, у тебя действительно талант в живописи, и это видно невооруженным глазом. Кому-кому, а мне можешь поверить! Знаешь какая у отца коллекция! Как он в живописи разбирается! А я в этом – весь в него!
– Ладно тебе. Хватит болтать.
– Нет, я требую слова. А во-вторых… Во-вторых, мне с тобой просто очень интересно общаться. Ты замечательный собеседник, ты умна, образованна. И кроме всего прочего, ты очень красивая девушка. Гораздо симпатичнее своей Кармелиты.
– Ты правда так думаешь?
– Конечно…
