Текст книги "Властелин Галактики. Книга 2"

Автор книги: Олег Ерохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

По ходу их движения справа от дороги показалась заасфальтированная площадка, где стояли четыре машины-контейнеровоза. Там же горел костер, у которого сидели несколько человек, видимо, водители отдыхали ради безопасности вместе.

Джонни и Тоберс направились к костру.

У огня сидели кружком пять мужчин. Джонни учуял запах мясных консервов. Подойдя к костру, он встал так, чтобы его было видно. Тоберс держалась на шаг позади него.

– Ребята, я старатель, отстал от своих, – проговорил Джонни, отвечая на испытующие взгляды. – Можно погреться у вашего огонька?

– Еще бы тебе не отстать. – Круглолицый Бородач одобрительно щелкнул языком. – И я бы на твоем месте обязательно отстал, приятель… Да вы садитесь, тепла не жалко. Есть хотите? Том, принесли ложки.

Сухощавый Том поднялся и шагнул в темноту.

Девушка вскрикнула. Джонни немедленно вскочил на ноги – и все же он опоздал среагировать должным образом. Том выстрелил, игла вошла Голду в шею, и сонная пелена накрыла его сознание.

Последним чувством Джонни была досада на свою непредусмотрительность.

ДВА ПРЕОБРАЖЕННЫХ

Где-то далеко возник высокий вибрирующий звук, возник и немедленно стал усиливаться, как будто его источник приближался к Джонни. Когда звон в ушах сделался невыносим, Джонни открыл глаза.

Звук сразу исчез. Перед глазами Голда долго все было как в тумане, потом туман стал разреживаться, показался грязный потолок.

Он сел, с облегчением замечая, как начало проходить онемение в правой ноге. Сидеть ему приходилось на полу, а до этого он лежал на полу, потому что в комнате не было ни стула, ни койки.

Э, да это не та ли самая тюремная камера, из которой он так неудачно сбежал?

Джонни поднялся, подошел к окну. В самом деле, то была та самая комната: оконная решетка носила следы ремонта, из окна же он увидел знакомую картину, маленький внутренний двор.

Он вспомнил, как мастерски его с Шейлой Тоберс взяли. Полицейские не стали устраивать облаву с перестрелкой, не стали, растянувшись цепочкой, прочесывать местность, они просто устроили беглецам ловушку. Вероятно, таких ловушек (а возможно, и не только таких) в окрестностях тюрьмы было сделано несколько. Со спутника их могли засечь, когда они находились у ручья, и потом ловушки расставили по ходу их движения, либо ловушки были расположены по окружности, центром которой являлась тюрьма.

Интересно, хитрый старичок психолог опять будет уговаривать его прикинуться сумасшедшим, чтобы на нем повисли все четыре убийства, или совершенный им побег сочтут настолько весомым доказательством виновности, что его уже не станут ни о чем просить?

Странно, однако, что его не убили на месте. “Оказал сопротивление при задержании”, и все… И завершенное дело о четырех убийствах можно сдавать в архив. Верно, настоящему убийце очень уж хочется покуражиться над ним перед его казнью, и убийца обладает достаточным влиянием на полицию, чтобы обеспечить ему безопасность вплоть до самой казни. А могло быть и проще, возможно, он остался жив благодаря относительной автономии полицейских подразделений, а совсем не связи убийцы с полицией. В его смерти было заинтересовано следствие, но задержание сбежавших узников проводилось не следователем лично, а специальной командой, которой следователь никак не мог в лоб приказать убить беглецов.

Ужин Джонни не принесли, что он посчитал дурным знаком: скотину перестают кормить перед забоем. В некоторых тюрьмах имеют обыкновение расстреливать ночью. Уж не его ли эта ночь?..

Он вздрогнул. Ему почудилось, что кто-то позвал его со стороны внутреннего двора. Галлюцинации начинаются, этого еще не хватало… Когда Джонни во второй раз услышал свое имя, он не мог не подойти к окну.

Сквозь прутья решетки он увидел гравилет с открытым верхом, зависший на уровне подоконника, и человека в нем. В руке человек сжимал лучемет, и целился он прямо в окно. Целился прямо в него…

– Отойди в сторону, Джон, я разрежу решетку, – сказал человек спокойно, и тут только Джонни узнал его: это был дантиец Ом.

– Ом! Так ты…

– Жив, как видишь. Ты же предупредил меня, с какой стати меня убили бы? Той ночью на меня покушались, было дело, стрельнули из игломета. Панцирь из унихрома не всяким лучом пробьешь, а не то что иглой… Это мы так договорились с полицейскими, представить меня убитым.

– Но почему они…

– Это не они. Не в государственной ты тюрьме, не понял еще? Они выдают себя за полицей shy;ских, но они не полицейские.

– Кто же они?

– Мегалийцы. Есть в системе Альтаира такая планета, Мегал… Мы заболтались. Отойди от окна!

Ом плазменным лучом рассек стальные прутья решетки, и Джонни перебрался в гравилет. Ом сразу же кинул машину вверх, только в ушах засвистело.

– Ты как будто похищаешь меня? Разве полиция не могла освободить меня иначе? – прокричал Джонни в ухо Ома.

– Нет, иначе было невозможно. Земля в округе – собственность Эспара, одного из властителей Мегала… Полицейским, только чтобы ступить на его землю, нужно иметь на руках разрешение Имперской Канцелярии. Переговоры с Землей начались, но….. Чиновники потребовали абсолютные доказательства, что Эспар держит тебя в плену; стереопленку, запись разговоров… Это тянулось бы… Они раскрыли купол!

Гравилет, набрав высоту, вдруг натолкнулся на какое-то препятствие, только одно мгновение бывшее невидимым. В следующее мгновение синеватое свечение разлилось куполообразно над владением мегалийца Эспара. Это свечение показывало контуры силового поля, излучаемого заработавшими в разных концах здания генераторами. По защитному куполу пробегали искры, наиболее часто – в месте соприкосновения гравилета с защитным, куполом. Эти искры, а также синеватая окраска купола указывали, что энергия защитного поля расходовалась на противодействие сторонней силе.

– Один из людей Эспара у меня на содержании, – прокричал Ом, стараясь голосом пробиться сквозь треск разрядов и гудение генераторов силового поля. – Он отключил защитный купол, он не должен был включать его, пока… Его разоблачили, или он с самого начала вел хитрую игру… Ничего, держись, у меня есть кое-что про запас!

Гравилет рванулся вперед, корпусом тараня защитное поле, из двигательного отсека повалил дым. По-видимому, там кроме гравитационного был размещен и химический двигатель.

Купол в месте соприкосновения с гравилетом ярко вспыхнул. Вспыхнул и прорвался в этом месте.

Гравилет пулей вылетел из купола.

Эспар, горбун с гладко выбритой головой (бритые головы были в моде у мужчин Мегала), зло смотрел перед собой.

Перед ним стоял старик в черном, тот самый, который в общении с Джонни выдавал себя за тюремного психолога. Старик говорил твердым го shy;лосом, без капли вкрадчивости, с которой он разговаривал с Джонни:

– Господин, не надо предаваться отчаянию. Ваша жена, воплощение чистоты, и не думала подчиниться порочному чувству, это был всего-навсего маленький каприз, игра, развлечение. На будущее вам не следует держать ее взаперти, пусть она привыкнет к свежему воздуху, тогда он не сможет опьянить ее. Итак, вы должны ее простить, а с землянином следует продолжить. Сейчас в вашем присутствии напряжение поля трилистника достигает двухсот двадцати единиц, совсем немного осталось до трехсот.

– А тебе не кажется, Момнон, что трабометр покажет триста, как только я убью их обоих?

– Убийство беззащитных – признак слабости, а трилистник не любит слабых, это вы знаете.

– Это-то я знаю, но я не уверен, что убийство – признак слабости. Сколько раз по моему слову убивали, Момнон? И напряжение поля трилистника всегда повышалось.

– Да, но эти, которых убивали, не в четырех стенах находились, у них была возможность сохранить себе жизнь, только они не сумели ею воспользоваться. Кроме того, до этого по вашему слову убивали не ради самого убийства: тот, ради кого убивали, всегда оставался жив.

– И сейчас я убью их не ради убийства, а ради себя. Убью, потому что таково мое желание. И уж я – то останусь жив!

– Как вам будет угодно, господин. – Момнон опустил глаза, чтобы владетельный Эспар не сумел прочитать в них презрение.

– Можешь идти, Момнон, – проговорил горбун, лучше сказать, приказал. Обычных слов типа “мой верный друг” или “мой старый соратник” он на этот раз не произнес.

С раздражением на сердце вышел Момнон из роскошного кабинета главы клана андроудов. Он направился к себе. Стоявшие в коридорах охранники вытягивались и отдавали ему честь, шедшие навстречу мегалийцы сторонились и терпеливо ожидали, когда он пройдет, – он не замечал ни тех, ни других. Он в тысячный раз слал проклятия негодяю, подсказавшему Эспару, что тот-де сможет избавиться от своего горба, если проглотит Семечко, и в тысячный раз клял старинный обычай, по которому власть в клане передавалась исключительно наследственным путем. По сути этот обычай обрекал то один клан мегалийцев, то другой на годы подчинения недалекому, ленивому или развратному владыке, а ведь иной раз эти “замечательные” качества совмещались в одном лице.

Коварство этого совета, поданного Эспару, заключалось в его кажущейся несомненной ценности. Эспар мечтал быть Первовластным Господи shy;ном Мегала, а не просто одним из полутора сотен глав мегалийских кланов. Его отец был Первовластным, как же ему не сделаться Первовластным? Первовластный Господин Мегала избирался главами кланов.

“Если бы не горб…” – сетовал Эспар. Косметическая операция являлась слишком низменным способом избавления от физического дефекта, способом, не заслуживающим уважения, тогда как нахождение семечка трилистника и получение от него физического совершенства считалось знаком блистательной избранности. Кроме того, была еще Виолана. Жена Эспара, взятая им из бедного рода, слыла красавицей, и временами он в ее присутствии ощущал свою ущербность с удвоенной силой. Семечко трилистника, очевидно, и в отношениях с женой могло бы неплохо помочь Эспару.

Одну важную деталь уяснил Эспар с самого начала, скорее, на нее ему указал тот же самый советчик: Эспар должен был непременно найти семечко. Найти, а не купить. Если бы он купил семечко, опустошив казну, вослед его красоте простые мегалийцы стали бы плеваться, и ни о каком избрании его Первовластным тогда бы не могло идти и речи.

Момнон, воспитатель Эспара и старейшина одного из богатейших мегалийских родов, должен был что-то придумать, как-то отвлечь Эспара от тягостных мыслей, посоветовать начать войну с каким-нибудь из кланов в конце концов, но Момнон промедлил – и Эспар поставил его перед своей волей. Эспар с твердостью глупца возжелал завладеть семечком, и Момнону ничего не оставалось, кроме как честно исполнить свой долг подданного.

Момнон горько поморщился. Сколько раз бывало, что даже он со всем его огромным жизненным опытом начинал верить в эту глупую затею Эспара, стать Преображенным! Пожалуй, было бы лучше, если бы им виделись одни непреодолимые препятствия, так нет же, маленькие успехи порядком задурили им головы.

Ученые, нанятые Эспаром, дорогие умы, открыли существование вокруг каждого из растений трилистника особого поля. Если какой-то объект приближался к трилистнику, одушевленный или неодушевленный, трилистник реагировал на это изменением напряженности своего поля. Было вычислено, что в момент, когда трилистник порождал семечко, его поле достигало напряженности в триста единиц. Напряженность поля измерялась специальным прибором, названным по имени планеты трилистника трабометром. Было также доказано, что все растения трилистника на один и тот же объект всякий раз реагировала одинаково, другими словами, совокупность растений трилистника на Трабаторе вела себя как единый организм, единое дерево с веточками-растениями. О последнем, впрочем, догадывались многие, имевшие дело с трилистником, и старатели, и ученые. Из этого свойства трилистника вытекало, что не имело смысла рыскать по всей планете в поисках семечка, мудрее было заставить какое-то избранное растение породить семечко.

На присутствие разумных существ трилистник реагировал изменением напряженности поля от фоновой в одну-две единицы до тридцати-сорока еди shy;ниц. Напряженность поля возрастала вдвое-втрое, если старатель непосредственно обращался к трилистнику с просьбой, или требованием, или мольбой явить Семечко. Трилистник, конечно, вряд ли понимал слова старателя, но состояние души старателя он каким-то образом ощущал.

Таким образом, задача старателя сводилась к тому, чтобы повысить напряженность поля трилистника до трехсот единиц. Было выяснено, что чем сильнее было желание старателя получить Семечко, чем тверже была воля старателя добиться своего, тем большую напряженность поля трилистника показывал трабометр в его присутствии. Но как закалить свою волю, а главное, как продемонстрировать ее непреклонность трилистнику? Одни сутками медитировали, другие годами ползали на брюхе в поисках семечка, третьи, презрев страх, забирались на высокие вершины и, бывало, удача встречала их там.

Владетельному Эспару, разумеется, не пристало лазить по горам или ползать часами на брюхе в поисках семечка. Мудрые головы разработали для него особую программу.

Есть простая истина: проявить силу возможно в строительстве, но возможно и в разрушении. Если Эспару было неуместно утвердить силу своей воли в настойчивом поиске Семечка, он мог утвердить силу своей воли в сокрушении настойчивости других старателей.

Несколько старателей, на приближение которых трилистник реагировал особенно значительным скачком напряженности своего поля, стали жертвами Эспара. По его приказу одних запугивали до потери чувств, других доводили до сумасшествия, целомудренных оскверняли развратом, развратных заставляли возненавидеть самих себя. И как будто начало получаться: напряженность поля трилистника в присутствии Эспара стала уверенно расти.

Так было вплоть до последнего случая, с землянином Голдом. Голда мегалийцы Эспара приметили, как только тот вышел из космопорта: на его появление трилистник, росший вдоль пешеходной дорожки, отреагировал скачком напряженности своего поля до двухсот единиц. Он был очень близок к семечку, землянин Джон Голд, и поэтому он вполне годился стать кирпичиком в фундаменте триумфа владетельного Эспара.

Голда попытались запугать, смутить, запутать обычными способами. Видя, как вокруг него убивают знакомых ему людей, он должен был потерять ощущение цели, запаниковать, и, как следствие, отказаться от своей затеи найти семечко. Этот отказ Голда трилистник, конечно, расценил бы как победу Эспара, устроившего этот отказ. Однако что-то не сработало. Голд не только не сбежал с Трабатора – его даже не удалось заставить поверить в его виновность в убийствах, по которым он проходил как обвиняемый, и, более того, его даже не удалось заставить сделать вид, что он совершил эти убийства в умопомрачении.

Волю Голда непременно следовало сокрушить: Эспар уже вошел во взаимодействие с Голдом, и чуткий трилистник воспринял бы иное как поражение Эспара. Момнон невесело усмехнулся. С какой тщательностью они разрабатывали операцию, как надеялись на успех! Теперь-то ясно, что они зря задействовали Виолану, но кто знал тогда, что так обернется? Они как будто рассуждали верно: Виолана духовно связана с Эспаром, значит, ее участие в операции предпочтительнее участия какой-то другой девушки. Так-то от нее ничего сверхъестественного не требовалось: притворившись узницей и устроив Голду побег из тюрьмы, она должна была влюбить его в себя (только без близости, конечно) и затем выдать его преследователям, хохоча ему в лицо. Виолана начала бойко, а потом.;. Вместо того, чтобы влюбить Голда в себя, она сама втрескалась в него по уши. Она даже попыталась взаправду спасти его, вырвать из рук Эспара. Вместо того, чтобы провести его в намеченное место, где ожидала засада, и разыграть там сцену предательства, она вывела его на трассу и чуть не посадила на проезжавшую мимо машину. Трудно сказать, чем бы все это закончилось, если бы Момнон не позаботился о кое-каких мерах предосторожности. Более сотни верных мегалийцев, разбитых на группы, были наряжены водителями, простыми селянами, старателями.

Ему удалось помешать Голду удрать, да что с того? Возвращение Голда в тюремную камеру, судя по тому, как на него реагировал трилистник, ничуть не надломило его душу. Таким образом, поставленная цель не была достигнута, вышло даже хуже: вместо того, чтобы помочь Эспару, Виолана навредила ему, своим дерзким поведением, разозлив его и пошатнув его уверенность в себе.

Неосознанно желая вернуть себе эту уверенность, Эспар видел тому единственный способ, он рвался убить и Виолану, и Голда. Его несдержанность, его глупость мешали ему понять, что это убийство не восстановило бы его позиции, но обернулось бы крахом его надежды однажды увидеть семечко. Разве трилистник когда-нибудь явил бы семечко не только проигравшему, но и капитулировавшему?

Сколько сил и средств ушло на эту затею с семечком! Почему он, Момнон, не удержал, не образумил Эспара в самом начале?! Или, хотя бы, он мог сам от этого уклониться. Он присягал Эспару? И что с того, он мог уклониться, он мог найти предлог…

Или еще не все потеряно, или это семечко – не глупость, но цель верная, хотя и далекая?

Уж точно, все будет потеряно, если Эспар убьет Виолану. Тогда семечка ему не видать.

Ему, Момнону, тогда семечка не видать.

Момнон проходил через зал, в центре которого стояла мраморная чаша на высокой ножке, наполненная землею. Над чашей пышной зеленой шапкой поднимался трилистник, У этой чаши Эспар имел обыкновение ежедневно трабометром проверять, каких успехов он достиг на пути к Семечку.

Проступок Виоланы, натянутый разговор с Эспаром, вид чаши с трилистником – все это способствовало тому, что мысли, доселе скрываемые Момноном от самого себя, вдруг предстали перед ним во всей своей наготе.

Эспар был истинным наказанием клану андроудов за его долгое процветание. Туповатый и злобный, Эспар был бы хорошим воином, а не главой клана. Главой клана по уму должен был бы быть Момнон… На Эспаре заканчивался род Эспархов, так что, умри Эспар, главенство в клане станут оспаривать несколько родов. Если бы только Момнон стал Преображенным, тогда бы…

А почему бы ему в самом деле не стать преображенным? Он был главным конструктором ситуаций, калечивших волю старателей. Если трилистник реагировал на Эспара напряженностью поля в двести двадцать единиц, то на него Мом-нона, трилистнику надо было бы реагировать куда сильнее,

И может… Момнон остановился. Возможно, Семечко дастся ему прямо сейчас?

Поблизости никого не было и Момнон подошел к чаше. Трилистник бодрее реагировал, если к нему обращались. Момнон коснулся пальцами зеленого листа. Из полусжатых губ его вырвалось нетерпеливое:

– Дай… Да-ай!

В единый миг он ощутил, что нередко описывали те, кто сумел добыть Семечко: трилистник потянулся к нему всем своим существом, невидимыми листьями коснулся его руки, затрепетал почти готовый породить цветочную почку… Или это ему только показалось?

Во всяком случае, цветок не появился. Вместо этого Момнона потрясло другое.

– Браво! У тебя прекрасный результат, Момнон!

Момнон быстро оглянулся.

В зал входил Эспар. Два телохранителя сопровождали его, держа ладони ни рукоятях иглометов.

Момнон посмотрел на мраморную чашу, на трилистник… Тут только он заметил среди трехлопастных листьев датчик трабометра.

Устройство, преобразовывавшее результат измерения напряженности поля трилистника в высвечиваемую на экране цифру, Эспар держал в своей руке.

– Двести восемьдесят, очень неплохо, – сообщил Эспар. Голос его перешел в свистящий ше shy;пот. – Ты хочешь стать Преображенным, Момнон? Ты хочешь стать Преображенным вместо меня?

– Прибор неисправен, господин, – проговорил Момнон спокойно, хотя у самого туман стоял в глазах.

– Этот трабометр сегодня проверяли, Момнон. Он исправен.

– Значит, он сломался после проверки. Позволь…

– Прибор исправен, Момнон, ты слышишь?

– Как угодно господину. – Момнон быстро просчитывал варианты. Вообще-то просчитывать особо было нечего. Эспар теперь убьет его, непременно убьет. Не прилюдно, конечно, он все-таки был не последним в их клане, но уж убьет наверняка. И, может, на этом убийстве Эспар получит столь необходимое ему приращение напряженности поля.

Но почему бы Момнону не получить необходимое ему, Момнону, приращение напряженности поля?

– Ты начинаешь бояться, Момнон, нехорошо, – проговорил Эспар насмешливо. – Сейчас напряженность всего двести единиц, а тебе ведь хотелось бы триста, а, Момнон?

– Тебя ли мне бояться, Эспар? – Владетельный Эспар вздрогнул, так неожиданно для него прозвучали слова всегда покорного ему Момнона. – Разве не на мне держится твоя власть? – продолжал Момнон тоном еще более наглым. – Что бы ты делал без моих советов, Эспар? И ты еще хочешь получить Семечко? Первовластный Эспарак не зря сомневался, его ты сын или нет. Ты…

Момнон переоценил силу своего влияния в клане, а может, недооценил злобность властителя; не успел он договорить фразу, как плазменный луч, стремительно описав полукруг, коснулся его головы.

Луч пробежал по середине лба Момнона и побежал дальше вниз, четко держась центра. Если бы концентрация плазмы в луче была немного большей, Момнон распался бы на две половинки, а так плазменный резак лишь вскрыл его череп, грудную клетку и брюшную полость. Этого, однако, оказалось достаточно чтобы Момнон скончался на месте.

Быстро взглянув на зеленые листья, не показалось ли где Семечко, горбун убрал лучемет в кобуру и обер shy;нулся к телохранителям:

– Достойного Момнона, моего воспитателя и друга, хватил удар. Мне пришлось воспользоваться лучеметом, чтобы он не мучился, вы поняли? Он будет похоронен с почестями, заслуженными им, а пока отнесите тело в подвал. Да передайте, пусть сообщат на Мегал: я объявляю трехдневный траур по всей Андроудии.

Эспар подал знак, веля телохранителям приступить к исполнению его приказа. Они было взялись нести тело по-простецки, за руки и за ноги. Эспар выбранил их. В зале стоял стол, покрытый богатой скатертью, как бы специально предназначенный для переноса на нем подобных предметов. Тело Момнона было возложено на стол, прямо на скатерть, после чего охранники осторожно взялись за ножки и, отдуваясь, понесли стол вместе с те shy;лом.

Сумрачный Эспар направился в покои своей жены.

Когда Виолану и Голда вернули в его резиденцию, его позор увидели все: челядь, телохранители, прибли shy;женные… Она не скрывала своей порочной страсти. О боги Мегала, каких сил ему стоило сдержаться, не изничтожить ее тут же, а лишь приказать отвести Виолану в ее спальню и сторожить ее там! Как же она могла?.. Как же она посмела?.. А ведь он верил ей, он верил, что она любит его, а если не любит, то, во всяком случае, старается полюбить. Оказалось, все было при shy;творством. Если бы хоть какое-то чувство она испытывала к нему, разве она выставила бы его на посмешище?..

Охранник вытянулся, заметив его. Перед дверью спальни Эспар задержался. Что это, сомнение ли промелькнуло по его лицу, или это был страх? Посуровев, он толкнул дверь.

Эспар вошел в большую комнату с окном во всю стену, со стенами в дивных барельефах, с кроватью в форме распускающегося цветка игнорации.

Она смотрела в окно.

Он подождал.

Вот как, она не хочет замечать его.

– Лана, – позвал горбун. Голос его прозвучал сипло, невнятно, не так, как должен был звучать голос мужа. И Эспар взревел во всю мощь своих легких: – Лана!

Она медленно повернулась к нему.

– Что, пришел меня убить? Убивай!

– Я взял тебя из бедного рода в царственный род Эспарахов, я обогатил твоих родных, я сделал твоего отца старейшиной, а ты? Ты помнишь, в чем ты клялась? Ты обещала быть мне примерной женой в жизни и в смерти. На Эльманской чаше и на мече Орана ты клялась…

– Я никогда не полюблю тебя, Эспар. И великие святыни бессильны связать нас, что проку поминать их?

– Ты святотатствуешь, мерзавка!

Она усмехнулась.

– Какое же ты ничтожество, Эспар.

Лицо горбуна налилось кровью, он медленно провел ладонью по лбу.

Виолана смело продолжала:

– Кем бы ты был без своего происхождения, без слуг и без денег? Подумай сам, Эспар, разве ты сумел бы хоть однажды победить в честном бою, без чужих рук? А ты еще возмущаешься, почему я не люблю тебя? И ты еще мечтаешь о семечке!

Горбун проговорил бесцветным голосом, и было видно, с каким трудом ему давалось кажущееся спокойствие:

– Сегодня трилистник отозвался на мою просьбу напряженностью поля в двести двадцать еди shy;ниц, что ты скажешь на это?

– Что ты великий злодей и ничтожный мегалиец.

– Великий злодей? Я польщен. – Эспар язвительно поклонился. – Что же до мегалийцев, то какое нам дело до них? Именно так, милая моя, ты думала совсем недавно. Разве не ты посоветовала мне умертвить моего дядю и брата, чтобы ни у кого не появилось и тени сомнения в незыблемости моей власти? И это семечко… Кто намекнул мне про его силу? Разве не ты? И разве…

– Ты хочешь сказать, что я не лучше тебя, – проговорила Виолана горько. – Может, и не лучше, но это не мешает мне хотя бы мечтать о луч shy;шем.

– Ты уж, конечно, уверена, что ты лучше меня, ведь у тебя нет такого горба, как у меня. А эти твои мечтания… Представляю, как у тебя все дергалось внутри, пока ты была рядом с ним. А как только оказалось, что он плюет на тебя, ты запустила себе пятерню между ног. Ты…

– Ты глупец, Эспар, – устало сказала Виолана. – Злобный, жесткосердный глупец.

– А ты шлюха. Шлюха!

– Лучше быть шлюхой, чем твоей женой.

Эспар выхватил из кобуры лучемет.

Не дрогнув, Виолана молвила:

– Давай, стреляй, может, на этот раз трабометр покажет тебе двести пятьдесят единиц. Только семечка ты все равно не получишь, хотя бы трабометр и триста единиц показал. Ты разве до сих пор не догадался, Эспар? Твои умники забыли устроить так, чтобы трабометр показывал знак перед цифрой, а он очень важен, этот знак. Семечко появляется при плюсе, а перед твоими сотнями единиц всегда стоял минус… Подумай сам, Эспар, разве те, кому явилось семечко, были осатанелыми стервецами, сбесившимися…

Эспар выстрелил.

Плазменный заряд пробил ее сердце, и она упала, даже не вскрикнув, спиною на широкое ложе.

Рука горбуна задрожала, и оружие вывалилось у него из пальцев. Цепенеющим взором он уставился в холодное лицо Виоланы. И время остановилось для него.

Неприятный голос надоедливым комаром проник к нему в уши. Вывести его из состояния душевной и физической заторможенности голос не смог, но все же был им услышан благодаря своей настойчивости.

Эспар повел глазами.

Рядом стоял офицер охраны. Как он посмел войти в спальню госпожи без разрешения? Эспар сжал кисть, в которой только что держал лучемет. Благо оружие валялось на полу, а не то офицеру пришлось бы немедленно раскаяться в своей смелости.

Офицер охраны шевелил губами, верно, что-то говорил. До Эспара как сквозь сонную пелену донеслись слова:

– Разоблачили предателя… какой-то гравилет… держат лучами… ваши указания, госпо shy;дин…

Эспар махнул рукой. Офицер охраны наморщил лоб, силясь понять смысл жеста своего господина. Эспар махнул рукой нетерпеливее. Наконец до охранника дошло, что ему всего-навсего приказывали удалиться.

Как только офицер вышел из спальни, Эспар медленно двинулся к кровати, не сводя глаз с лица своей мертвой жены.

Едва гравилет с Омом и Голдом на борту пробил защитный купол, как он тут же попал в тиски грави-по shy;ля особой конфигурации, созданного установкой “Ловчая сеть”. Это грави-поле представляло собой переплетение множества грави-лучей, определенность направлений и качеств которых обеспечивала фиксацию ими заданного объекта. Установка “Ловчая сеть” потребляла энергии почти в десять раз больше, чем защитный купол, но Эспар не считался с затратами, когда речь шла о его безопасности.

Начальник службы охраны резиденции владетельного Эспара, мегалиец по имени Ульгон, вопросительно взглянул на офицера охраны Герта.

– Госпожа мертва, – проговорил Герт.

– Этого следовало ожидать. Что делать нам, господин сказал? – Ульгон покосился на экран, где одинокий гравилет силился разорвать путы грави-лучей.

– Господин ничего не сказал. Кажется, он не хочет, чтобы его тревожили сейчас.

Выбранившись, Ульгон сам направился к вождю клана, строго наказав подчиненным ни в коем случае не упустить гравилет с беглецами.

Он увидел Эспара на коленях перед ложем, на котором лежала с обугленной раной в груди Виолана.

– Господин…

– Ш-ш-ш… – Эспар, не оборачиваясь, приложил палец к губам. – Ты разве не видишь? Твоя госпожа спит.

– Господин, – настойчиво повторил Ульгон, правда, голосом куда менее громким, – землянин Голд задержан при попытке бежать со своим со shy;общником. Их гравилет мы опутали силовыми полями. Что прикажешь делать с ними, господин?

– Землянин? Что за землянин? – В глазах Эспара блеснула искра понимания. – А, землянин Голд… Он должен остаться жив.

Больше Ульгону не удалось добиться от своего господина ни слова.

В центр управления системами охраны Ульгон возвращался злой. Действительно, его ситуации нельзя было позавидовать: он знал, как много значил для его господина землянин Голд, но он не знал, каковы были последние намерения его господина относительно землянина Голда. Если вдруг при задержании Голд будет убит, не огневается ли Эспар, когда очнется? Конечно, хорошо было бы предоставить Эспару Голда живым, но Голд и его сообщник наверняка вооружены, поэтому при их задержании очень трудно всадить в них снотворные или парализующие иглы прицельно, то есть не задев органы, при попадании в которые даже безопасная игла становилась убийцей. Кроме того, сообщник мог доставить Голду панцирь, непробиваемый для игл, и тогда все еще больше усложнялось. То есть при задержании Голда и его сообщника несколько мегалийцев могли погибнуть, а ведь, возможно, Голд уже не нужен Эспару, можно было бы просто расстрелять на расстоянии гравилет с беглецами!

Занимая свое место у командного пульта, Ульгон уже знал, что ему делать. Он должен был попытаться взять Голда живым.

В операторскую полетела команда: ввести комплекс “Ловчая сеть” в режим № 2.

Напряжение грави-поля, фиксировавшего машину Ома, стало быстро расти. Непреодолимая сила надавила на гравилет Ома, и машина несмотря на все усилия двигателей начала медленно опускаться вниз. А внизу была крыша главного корпуса резиденции Эспара. На крыше зеленел садик, рассыпались хрустальными брызгами струи фонтана, красовались изящные беседки.

Грави-поле опустило гравилет на крышу, но не прекратило давление на него. Беглецы едва успели выскочить из машины, и корпус гравилета стал оседать, расплющиваясь под действием чудовищной мощи. На то, чтобы окончательно вывести из строя машину беглецов, был затрачен весь остаток энергии аккумуляторов, питавших систему “Ловчая сеть”.