Текст книги "Властелин Галактики. Книга 2"

Автор книги: Олег Ерохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

ШЕЙЛА ТОБЕРС

Слова психолога раскаленными угольями терзали рассудок Джонни. А ведь такое могло быть, во всяком случае, возможно было вообразить то, о чем говорил старый хрыч. В школе косморазведчиков несколько занятий отводилось так называемым космическим психозам. Одиночество, неуправляемость ситуации, невозможность получить помощь со стороны – и у человека могло помутиться сознание, навсегда, надолго или на какое-то время. Иногда случалось, что человек периодами “отключался” и приходил в себя. В течение периода умопомрачения больной обычно напоминал сомнамбулу, но могло быть и иное, он мог оставаться активным и даже способным к элементарным рассуждениям. Неужели что-то подобное произошло и с ним, думал Джонни.

Он закрыл глаза и немедленно увидел Лолу. Он видел ее какое-то мгновение, и тут же ее лицо растворилось в заре, юности дня, и в весне, юности природы, развевающиеся волосы ее стали порывами ветра, а сама она – хороводом берез между бездною неба и зеленым ковром Земли. И хрустальный родник ее голосом прожурчал его имя…

Да разве могла быть она иной, не жизнью мира, а иной, не юностью и весной, а иной? Она не могла быть иной, и пока он говорил себе это, пока он знал это и верил в это, он не мог в злобе или в досаде убивать.

Он не убивал, находясь в сознании, но он-де безумный убивал? А с какой стати ему сходить с ума? Старик уверял его, что он сошел с ума, потому что ему не удалось найти семечко. Но разве семечко было его главной целью, разве ему были нужны деньги, или же разве сила Преображенного трилистником была ему нужна ради самой силы? Не сила, не богатство и не власть были нужны ему, хотя бы эта власть была властью над всей Галактикой. Он хотел встать рядом с Лолой, и взять ее руки в свои, и обнять ее. Если бы ему на роду было написано сойти с ума из-за неисполнения его желания, он сошел бы с ума значительно раньше, еще догприбытия на Трабатор. И прежде, чем затуманить ему разум, безумие должно было сожрать его сердце, но ведь этого не произошло, образ Лолы, хранившийся в его сердце, по-прежнему светился жизнью и чистотой.

В конце концов, любое убийство, любое совершенное в городе злодеяние можно было приписать ему и пояснить, что это, дескать, он сделал в состоянии умопомрачения, поэтому он об этом не помнил. Нет уж, как бы ему ни дурили голову следователь с психологом, а Спича, Ранкена, Маркера, Ома и Шона он не убивал.

К этому времени в заделанном решеткой окне сгустились сумерки. Тускло засветилась лампочка на потолке, и в камеру Джонни вкатили столик с едой.

– Жрать, – буркнул тюремщик.

На несколько дней Джонни оставили в покое. К нему никто не заходил, его никуда не отводили, только дважды в день, утром и вечером, два тюремщика вкатывали к нему столик с едой, овощной похлебкой или жидкой кашей. Пока он утолял голод, один из тюремщиков всегда стоял у двери с ладонью на рукояти игломета, как будто была опасность, что за несколько минут, которые Джонни отводились на еду, он из ложки сделает плазменную гранату.

На пятый день заключения Джонни опять увидел старичка психолога.

– С недоброй я вестью, сынок. – Доктор Браун вздохнул. – Я было уверился, что ты не… что ты здоров. Но факты, факты… Нашлись люди, которые видели, как ты покупал в аптеке барбадур, отраву для Маркера.

– Мне нет дела до ваших свидетелей. Я знаю одно: я Маркера не убивал.

– Но ты не понимаешь…

Внезапно оборвав фразу, старичок развернулся и вышел.

С этого времени к Джонни зачастил следователь. Арсенал у следователя был обычный: напористость, бумажки со свидетельскими показаниями, какие-то фотографии… Его промучили неделю, и снова на несколько дней про него “забыли”.

Психолог заглянул к нему в камеру под ве shy;чер.

Доктор Браун был весел.

– Не горюй, сынок, мне почти удалось убедить наших твердолобых, что ты был не в себе, когда делал это. Завтра тебя осмотрит медицинская комиссия. Тебе только и нужно, что сказать, будто ты иногда слышишь у себя в голове или там в зубе, или в пятке строгий голос. Голос толкает тебя на всякие мерзости. Конечно, тебя подвергнут кое-каким тестам. Так, ничего сложного. Покажешь, какая у тебя плохая память, только глупости не говори. Нужно иметь немалый опыт, чтобы правильно говорить глупости. Про один тест запомни. Тест называется “лабиринт и яблоко”, нужно пройти по лабиринту к яблоку. Ты немного посиди, а потом проведи линию прямиком через лабиринт к яблоку, без виляний по ходам.

– Если я сумасшедший, зачем вы мне все это рассказываете, док? – хмуро спросил Джонни. – Ваши яблоки и так попадут в какую вы хотите корзину, если я сумасшедший.

Психолог не смутился.

– Иногда у психических больных наступает полоса относительного здоровья, ее мы называем ремиссией. Такого больного от здорового трудно отличить. Сейчас такая ремиссия у тебя. Доктора, которые будут тебя освидетельствовать, не очень высокой квалификации… Они могут посчитать тебя здоровым, после этого я не смогу далее сдерживать Бригса, у которого руки чешутся вогнать тебе в мозг электроды, чтобы узнать всю подноготную этих твоих убийств. Или ты решил, что тебе легче будет в лечебнице, если ты станешь слабоумным? Или ты надеешься, что после электродного психоанализа ты, счастливец, не потеряешь разум? Но в таком случае тебя, как убийцу, казнят.

Джонни какое-то время рассматривал трещину на полу, потом вскинул глаза.

– Что-то уж больно вы печетесь обо мне, док.

– Я просто исполняю свой долг. Если человек нездоров, я должен сделать все, чтобы он не был осужден как преступник.

– Я не преступник и не сумасшедший, когда же вы это поймете?

Старичок с обиженным видом удалился.

Психолог и следователь, конечно, действовали заодно, подумал Джонни. Следователь, вероятно, не был уверен, что собранных им доказательств виновности Голда будет достаточно для суда, чтобы посчитать Голда виновным, и поэтому Джонни предложили сделку. Он перестает твердить, что не он убивал, ему же помогут притвориться сумасшедшим. Таким образом, с одной стороны, дело о серии убийств оказывается успешно завершенным, с другой стороны, он, “сумасшедший убийца”, избегает смертной казни.

Он отказался подыграть полицейским, что же теперь они предпримут? Они устроят ему электродный психоанализ? Но почему они тянут? Не потому ли, что уверены в его невиновности? Или потому что электродный психоанализ на Трабаторе запрещен, как он запрещен на Земле, им только пугают неучей вроде него?..

Когда стемнело, Джонни, как обычно, привезли ужин. Один из тюремщиков, красноглазый альбинос, очень уж любил пошутить. В его дежурство на передвижном столике всегда был какой-то непорядок: то ложку облепливали волоски, как будто ею только что терли за ухом линяющей кошки, то в супе плавал трабатийский таракан-рогач, насекомое с мизинец величиной, то в жидком чае барахталась немного меньшая по размеру муха. Так и сейчас: грязная салфетка, в которую, судя по всему, только что сморкались, одним концом утопала в каше.

Джонни отложил салфетку в сторону и взялся за ложку. Его кормили скудно, так что если бы даже посередине тарелки лежала вареная мышь, он бы собрал кашу по краям.

Едва Джонни начал есть, как у двери раздалось странное сопение.

За его едой наблюдал один из охранников, пожилой мужчина с мешками под глазами. Он стоял у двери, прислонившись к стене. Вероятно, это он издал горлом странный звук, похожий на всхлип, больше было некому. Тюремщику немоглось: когда Джонни взглянул на него, он подрагивавшими пальцами расстегивал воротник рубахи.

Вскоре в камеру вошел альбинос. К этому времени Джонни закончил ужин, он ел быстро, потому что знал, дожидаться его не будут. “Как оно сегодня?” – поинтересовался альбинос с усмешкой. Джонни ничего не ответил. Тюремщик покатил столик к двери.

Неожиданно пожилой тюремщик со стоном рухнул на колени, затем повалился на бок. Его лицо посинело.

Джонни барсом кинулся к упавшему тюремщику. Не успел альбинос, наполовину выкативший столик из камеры, и глазом моргнуть, как в руке у Джонни оказался игломет, оружие пожилого тюремщика. Альбинос только потянулся к своему игломету, а Джонни уже нажимал на спусковой крючок.

Альбинос, пораженный парализующей иглой, упал к ногам своего напарника, умиравшего от апоплексического удара.

Из камеры Голд попал в коридор, по обе стороны которого попарно располагались точно такие же двери, как и та, что вела в его камеру, числом в ряду до десятка. Один конец коридора представлял собой глухую стену, в другой стороне коридор кончался стальной дверью, чья поверхность в сильном свете ламп отливала синью.

Справа был пост, три стула и стол. На столе лежала колода карт. Заметив ручку выдвижного ящика, Джонни не мог не заинтересоваться его содержимым.

В ящике лежал лучемет “харди-блэк”, довольно старая модель. Джонни взял его и направился в конец коридора, к стальной двери, на ходу нацеливая лучемет на дверь.

Он остановился в нескольких шагах от двери. Струя плазмы ударила в сталь. Скоро Джонни убедился, что не ошибся. Синеватый отлив дверной поверхности ему сразу не понравился. Поток плазмы бил в одну точку, но сталь даже не покраснела в этом месте. Очевидно, дверь была сделала из новия, особого сплава, используемого при изготовлении обшивки космических кораблей. Плазменный луч ручного лучемета ничего с новием поделать не мог, здесь надо было бы орудовать лазерной пушкой.

Джонни, убедившись в невозможности его средствами расплавить материал двери, вернулся в свою камеру. Через двери, шедшие вдоль коридора, вероятно, можно было бы попасть в другие камеры, но вступить в контакт с их обитателями Джонни и не помыслил: массовость побега скорее была способна помешать успеху, чем содействовать ему.

Прутья решетки, перегораживавшей окно, оказались сделаны из куда более податливого материала, чем новий.

Джонни перерезал снизу и сверху три стальные стержня. Убрав их, он выглянул из окна.

Его камера, оказывается, находилась на первом этаже тюрьмы, это было хорошо. Плохо было то, что окно выходило не в какой-то сад, откуда можно было бы попасть на неконтролируемую тюремщиками территорию, но во внутренний дворик, с четырех сторон огороженный стенами с решетчатыми окнами. Вот почему прутья оконной решетки были из простой стали, а не из новия: тюремное начальство не Опасалось побега заключенных через окна их камер, потому как дальше внутреннего двора-колодца никто из них убежать не смог бы. По разумению тюремного начальства не смог бы, а может, один какой-нибудь смог бы?..

Джонни перебрался в темный квадрат внутреннего двора.

Несколько десятков окон первого этажа смотрело в этот двор. Все они светились, кроме одного. В освещенные окна ему небезопасно было заглядывать, он мог напороться на случайный взгляд тюремщика. Его привлекло темное окно. В его камере горел свет, как, вероятно, и в остальных камерах, поэтому вряд ли он, загляни в темное окно, увидел бы там скромное убранство камеры. Также вряд ли он за этим окном увидит тюремщиков, с чего бы им сидеть в темноте. Или это все же камера, в которой нет узника? Но, возможно, темное окно было окном прачечной или кухни, откуда можно было бы черным ходом выбраться из тюрьмы.

Джонни направился к неосвещенному окну. С полдороги он повернул назад. В ящике стола вместе с лучеметом, который он прихватил с собой, лежал фонарик, должно быть, находившийся там на случай неисправности электропроводки. Он сходил за ним, и уже с фонариком подошел к темному окну.

Он посветил фонариком в окно – и сразу же погасил его. В зигзаге луча электрического света он увидел комнату со стандартным казенным убранством – койка, тумбочка, умывальник. Очевидно, это была камера, чуть-чуть лучше обставленная, чем его. И камера на пустовала: на койке лежала и спала девушка. Короткая стрижка, вздернутый носик, сочные губы… Девица была узницей, не иначе, а не монашкой и не институткой, раз она находилась в тюремной камере.

Джонни не было дела до девушек-узниц. С досадой он отвернулся от темного окна. Что же теперь ему ждать, пока какое-нибудь из освещенных окон погаснет?

За его спиной раздался женский голос:

– Эй, мистер! Мистер!

Он обернулся.

Девушка стояла у окна. Она смотрела прямо на него.

– Извините, я не спала. Вы напугали меня своим лучом. Хотя, спросите вы, чего мне здесь бояться?

– Говорите тише, – буркнул Джонни и вплотную подошел к окну, из которого выглядывала девушка. – Вам что-то нужно от меня?

Она смутилась.

– Ничего, только мне показалось… Вы ведь не из полицейских?

– Вы очень догадливы, я не из полицейских. Прошу вас, ложитесь спать. Я занят одним делом, позвольте мне довести его до конца, мисс.

– Миссис Тоберс. Шейла Тоберс. Если судить по вашей речи, вы недавно прилетели с Земли, мистер…

– Мистер Голд, – Джонни начал тревожиться, разговор затягивался. Кто знает, когда сменялись тюремщики и не проверяют ли ночью посты. Возможно, его бегство будет обнаружено с минуты на минуту.

– А я на Трабаторе давно, – продолжала девушка с ноткой печали в голосе, не замечая нетерпения собеседника. – Мне было шесть лет, когда мы прилетели сюда с отцом. Он был старателем. Потом он умер. Два года назад я вышла замуж за Роя Тоберса, крупного торговца пряностями.

– Поздравляю, – Джонни все явственнее проявлял беспокойство. – Что я должен передать вашему мужу? И, пожалуйста, говорите быстрее. Иначе мне не удастся отсюда выбраться, и ваш муж не получит от вас весточки.

– Что передать Рою? Он умер месяц назад. Его казнили.

Джонни стало неловко.

– Мне очень жаль, миссис Тоберс. – Он почтил память неизвестного ему торговца пряностями короткой паузой. – А теперь я попросил бы вас прилечь на койку и считать до тысячи.

Как бы не услышав его, Шейла Тоберс задумчиво произнесла:

– И меня… меня тоже казнят. Послезавтра. Вы прочитаете об этом в газетах, все-таки не каждый день отправляют в газовую камеру офицера полиции.

Джонни, уже отходивший от окна, вернулся.

– Вы, миссис Тоберс, офицер полиции?

– Да, я окончила Терриганскую полицейскую Академию, работала в центральном полицейском Управлении Трабатора. В отделе контроля за нравственностью.

– Раз вы работали в полиции, то… Вам известно, как устроена эта тюрьма?

– Я была здесь четыре раза, когда работала в полиции. Расположение комнат и коридоров примерно я знаю.

– Вам не хотелось бы отсюда удрать?

– Хотелось бы. Если бы меня на воле ждал Рой. А Рой…

– Миссис Тоберс, простите, что я вас перебиваю. Бели вы не хотите сами убраться отсюда, быть может, вы расскажите мне, как это сделать?

– Пожалуйста. Видите то окно? За ним – коридор, который вас выведет к одному из служебные входов в это здание. Что там вы прячете за спиной? Лучемет? Значит, у вас есть шанс справиться с охраной. Ограждения у тюрьмы нет, надеются на защитный купол, но он не помешает выйти отсюда. Его полярность установлена так, что он препятствует проникновению в тюрьму, а не выходу из нее. Он служит препятствием тем, кто вознамерился бы напасть на тюрьму, а узников, здесь считается, вполне оградят от побегов тюремные стены и тюремщики. Вам бы только попасть в лес, а там будет проще.

– В какой лес? Разве тюрьма находится не в Нью-Канторе?

– До Нью-Кантора отсюда полторы сотни миль. А вокруг – Олохонский лес. Городок Олохон расположен в трех милях отсюда.

– Это маленький город?

– Пятнадцать тысяч жителей.

– Значит, мне не стоит туда соваться. Как мне попасть в Нью-Кантор?

– На Трабаторе есть место, где вы будете в большей безопасности, чем в Нью-Канторе.

– И что это за место?

– Альпадские горы. Их еще называют Новые Альпы. Это к востоку отсюда. Там у старателей своя власть, свои судьи. Полицейские туда стараются не соваться. Конечно, альпадских старателей давным-давно вразумили бы, если бы семечко не находили там чаще, чем в других местах, и если бы это не объясняли тамошними вольными порядками.

– Как мне добраться до этих Альпадских гор?

Шейла Тоберс пустилась в подробные разъяснения. Чем больше Джонни слушал ее, тем больше понимал: один до Альпадских гор он не доберется.

– Вы не могли бы стать моим проводником к горам? – спросил он, оборвав девушку на полуслове.

– Вашим… проводником? Вы предлагаете мне покинуть тюрьму?

– А вам приносит удовольствие, что вы гниете здесь?

– Мне осталось недолго ждать. Послезавтра…

– Вы можете совсем не ждать. Да и почему бы вам не насолить полицейским, раз уж они так поступили с вами?

– То есть… чем насолить?

– Если вы поможете мне сбежать, у очень многих здешних чинов прибавится морщин. А может, кто-то и кресла своего лишится.

С лица Шейлы Тоберс медленно сползла отрешенная полуулыбка.

– Я выведу вас в горы, – просто сказала она.

– Отойдите к стене, я уберу решетку с окна.

Несколько движений плазменным лучом, и от решетки остались одни “пеньки” вверху и внизу оконного проема. Джонни помог девушке вылезти из окна, за что она шепотом поблагодарила его, оказавшись на каменной плите внутреннего двора.

Джонни поинтересовался:

– Офицеры полиции на Трабаторе, полагаю, иглометом умеют пользоваться?

– А вы как думаете?

– Смотрите, у меня есть одна вещица для вас. – Он протянул ей игл омет пожилого полицейского. – Вы знаете, что надо делать, чтобы из этого отверстия вылетела птичка?

– Не насмешничайте. Экзамен по стрельбе из игломета я сдала с первого раза, пересдавать не пришлось.

Джонни все же не удержался от объяснения, как нужно пользоваться иглометом. Затем они подошли к окну, на которое указывала Шейла То-берс.

Заглянув в освещенное окно, Джонни увидел коридор, уходивший вперед и там, впереди, поворачивавший налево. В коридоре никого не было.

Он принялся действовать лучеметом. В это окно было вставлено стекло, снаружи от которого располагалась решетка. Плазменный луч перерезал прутья решетки, после чего оконное стекло радужной массой сползло на подоконник. Подождав, пока стекло немного остынет, Джонни перебрался через подоконник в коридор и помог перебраться Тоберс.

Они пошли по коридору. Справа в коридор выходили двустворчатые двери. Внезапно из одной такой двери вышел полицейский с двумя пластиковыми бутылками и коробкой печенья в руках. Только он повернул голову в сторону беглецов, Шейла Тоберс выстрелила.

Полицейский упал, перед своим падением уронив на пол бутылки и печенье. Некоторое время у него беззвучно шевелился рот, ему, конечно, хотелось крикнуть, предупредить своих товарищей, но парализующий яд, нанесенный на иглу, действовал очень быстро, тем более, что игла попала ему в шею.

Перешагнув через полицейского, Джонни и Шейла Тоберс пошли по коридору дальше. Они подходили к повороту, когда из-за поворота показались двое полицейских. Видимо, поблизости находился пост, и постовые, услышав шум рухнувшего тела, вознамерились посмотреть, что там было такое.

Прежде, чем упасть, полицейские успели несколько раз выстрелить. Одному из них повезло, его подстрелила Тоберс парализующей иглой, другой упал разрезанный от плеча до пояса плазменным лучам. Джонни и Тоберс благодаря чистой случайности остались невредимыми.

Они остались невредимыми, но им приходилось действовать намного быстрее, чем раньше. Они побежали.

У выходной двери охранников не было, полицейские остались лежать в коридоре. Джонни и Тоберс выбежали из тюрьмы.

Вероятно, дверь находилась под прицелом видеокамеры, потому что едва они выбежали из тюрьмы, по всему тюремному зданию зазвучала сирена, замигали лампочки сигнализации.

Прежде, чем кроны деревьев укрыли их, Джонни провел плазменным лучом по тюремным окнам, что усугубило поднявшийся в тюрьме бес shy;порядок. Отовсюду понеслись крики полицейских, голоса команд.

Джонни и Тоберс побежали по лесу, девушка выступала проводником. Они пробежали не меньше мили, прежде чем над ними первый раз пролетел гравилет, ощупывая лес прожекторами. Они затаились под большим деревом, затем побежали дальше.

Полицейский гравилет еще несколько раз проносился над их головами, и тогда они замирали, сливались с темнотой. Спустя некоторое время им пришлось останавливаться по другой причине: Шейла Тоберс устала, она задыхалась, и Джонни вынужден был дать ей отдохнуть.

Рассвет застал их в глухом месте. Толстые лианы змеями переплетали живые и засохшие деревья, трухлявые стволы лежали на земле. Воздух был тяжелый, сырой, с гнильцой. Трилистник, однако, чувствовал себя в тени чащобы так же хорошо, как и на солнцепеке. Здесь его сочные листья были темно-зелеными. Стеною вставал трилистник из преющей листвы, пробивался сквозь кучи валежника, а отдельные растения росли прямо из трухлявых пеньков, расколов их на части.

Шейла Тоберс со слабым стоном опустилась на пенек.

– Все, больше не могу, – выдохнула она и добавила, как бы оправдывая свою слабость: – уже светло, дальше нам все равно нельзя идти, они могут нас заметить. На Трабаторе действует спутниковая система розыска “Аргус”, слышали про такую?

– На Земле такая тоже есть.

– Так что торчать нам здесь до вечера. Ох, как я устала!

За время бегства они несколько раз меняли направление, и Джонни на всякий случай спросил:

– Надеюсь, мы не заблудились?

– Не должны. Если мы всю следующую ночь будем идти, к утру дойдем до Антрана, главного города тридцать седьмого сектора. Вообще-то, это даже не город, а просто большой поселок, увидите сами.

– Если город так невелик, нас легко смогут там выследить. Не лучше ли обходить города? В лесу много ягод, наверное, вы знаете съедобные…

– От голода мы в этом лесу не умрем, это так. Но ведь чем быстрее мы будем двигаться, тем вернее доберемся до Альпадских гор. Если идти до гор пешком, а это триста миль, мы и за месяц к ним не дойдем. Если же мы попадем в Антран… Начальник тридцать седьмого сектора, мэр Антрана, мой хороший друг. Он поможет вам быстро добраться до гор.

– А вы?

– Я останусь у него. Его зовут Пол Джеферс.

– Все-таки странно… Хозяин сектора, как я понимаю, не последний человек в здешней чиновничьей иерархии, – ваш друг, и вы очутились в тюрьме? И вас даже…

– Приговорили к смерти. Это короткая история, если она вас интересует… Полгода назад в “Созвездии мечты”, есть такой ресторан в Нью-Канторе, в ресторанной драке был убит Мак Опрон. Вы не знаете кто такой Опрон? Людвиг Опрон – Великий Наместник Трабатора, убили его сына, Мака Опрона. Мой муж убил. Не знаю, что там у них случилось. И моего мужа приговорили к смерти… Я, как это называется, воспользовалась своим служебным положением и помогла Рою сбежать из тюрьмы незадолго до дня казни. С Трабатора мы вылететь не смогли, один наш друг… один наш бывший друг нас предал. Нас задержали в порту. Роя уже казнили, а меня… Вы знаете.

Джонни насупился. Печальная история. Помолчав, он спросил:

– Миссис Тоберс, а вы уверены, что этот ваш другой друг, Пол Джеферс, кажется, так вы его назвали, вас не предаст?

– Пол не предаст. Он… я знаю точно, он не предаст.

– Придется положиться на вашу проницательность. Не скрою, мне возвращаться в тюрьму совсем не хочется. Меня обвиняют в убийстве четырех человек. Как это карается на Трабаторе?

– Как и на Земле. Трабатор хотя и обладает некоторой автономией, но все же это – земная провинция, здесь действуют законы Земли.

– Значит, следствие упорно тащило меня в газовую камеру. А почему, если нас вернут в тюрьму, наказать нас за побег не сумеют: и без этого побега нам обоим свернули бы шеи. Вот этим и будем утешаться.

– Вы не правы, мистер Голд. Если нас поймают, то приговорят к пяти годам каторжных работ на планете Тихвин, только через пять лет тихвинской грязи и комарья нас умертвят. Если мы выдержим эти пять лет: тихвинские комарики имеют обыкновение откладывать яйца в потные тела каторжников.

Шейла Тоберс, подняв высохшую ветку, принялась что-то чертить на земле, Джонни присел на соседний пенек. Каждый из них задумался о чем-то своем, а может, ни он, ни она ни о чем не думали: он застыл в сосредоточенности силы, она замолчала в состоянии безразличия ко всему и внутренней опустошенности?

Вдруг она спросила:

– И вы в самом деле убили четверых?

– Да. Всех вместе – одним щелчком.

– Вы шутите. А ведь я должна буду рассказать о вас Полу Джеферсу… Он в любом случае поможет вам, но ведь помочь можно по-разному.

– Хорошо, я скажу вам правду: я этих людей не убивал. Они и знакомы-то мне были едва-едва. До Трабатора мы не знались, а на Трабаторе я недавно, только второй месяц пошел. Кому-то, верно, понадобилось засадить меня в тюрьму и убить будто бы законно, вот и засадили. Только ума не приложу, кому это могло понадобиться. Постов я никогда никаких не занимал, наследства от меня никто не ждет…

– Может быть, месть?

– Очень странная месть, вы не находите, убивать людей, с которыми я был едва знаком, засаживать меня в тюрьму вместо того, чтобы где-то подстеречь и удовлетвориться единственным выстрелом?

– В самом деле, все это очень странно… Однако, я думаю, своего убийцу вы все же увидели бы, если бы остались в тюрьме. Раз он разыграл целый спектакль, только чтобы как следует помучить вас перед смертью, значит, он обязательно раскрылся бы в самый последний момент, возможно, у двери газовой камеры раскрылся бы.

– Я все же попытаюсь заставить его раскрыться где-нибудь в другом, более удобном для меня месте.

– Вы надеетесь разыскать его?

– Не оставаться же мне на всю жизнь беглым преступником. Я должен найти его, иначе как я оправдаюсь?

– Вам нужно оправдание?

– Мне нужно будет покинуть Трабатор после того как я найду семечко.

– И как же вы думаете преследовать убийцу, если вас самого будут за пятки хватать полицейские ищейки? Вы что, собираетесь совершать из Альпадских гор разведывательные рейды по окрестностям?

– Я чувствую, убийца не отвяжется от меня. В Альпадских горах мы встретимся.

– Предположим, вы встретились. А что, если этот ваш убийца – не один человек, а целая банда?

– В Альпадских горах я найду семечко. Оно поможет мне.

Шейла Тоберс промолчала, но по ее снисходительной полуулыбке легко можно было понять, о чем она подумала.

Вскоре усталость прошла, уступив место голоду. Повсюду под деревьями росла темно-красная ягода, похожая на ежевику, по заверению Тоберс вполне съедобная, и беглецы наелись ею вволю. Им предстояло идти всю ближайшую ночь, так что для них было бы неплохо за день как следует выспаться – и Джонни соорудил из веток два ложа, одно для себя, другое для своей спутницы. Крупных хищников в этих местах не водилось, сообщила Тоберс, и они улеглись на ветки нимало не заботясь о том, что на них могли устроить облаву и что ради безопасности им следовало бы спать по очереди.

Проснулся Джонни оттого, что кто-то несильно потряс его за плечо. Раскрыв глаза, он увидел ЕЕ. ОНА стояла рядом с ним на коленях и, лукаво улыбаясь, протягивала ему желтый плод величиной с крупное яблоко… О господи, Лола!..

Увы, остатки сна развеялись и девушка приняла свои истинные очертания. Это была Шейла Тоберс. Джонни невольно отшатнулся, так что потом ему пришлось извиняться.

Улыбка исчезла с ее лица. Она сухо сказала:

– Попробуйте, это – максатия. Хорошо утоляет голод.

Джонни взял желтый плод, куснул. Максатия была горько-сладкой на вкус. После нее Джонни захотелось пить. Словно догадавшись, о чем он подумал, Тоберс произнесла:

– Здесь неподалеку ручей. Пойдем, покажу.

Ручей находился недалеко, не там, где они собирали темно-красные ягоды, а в другой стороне, то-то Джонни тогда не заметил его. У самой воды росло большое дерево с желтыми максатиями на верхушке. Джонни подумалось, что неплохо было бы перед дорогой подкрепиться сочными плодами, и полез на дерево. Сбить максатии палкой не стоило и думать, слишком уж они были нежны.

Сорвав полдюжины плодов, он спустился вниз.

Тоберс уже не сидела на стволе упавшего дерева, а лежала, спиною к коре, – запрокинув голову, выгнув дугою грудь, разбросав ноги. Нет, она была одета. Она как бы упивалась этим днем, светом и теплом его, а кому-то могло показаться, что она и была центром этого мира, его светом и теплом.

Голд как был, в одежде, кинулся в ручей.

Выйдя из ручья он сел на нагретый солнцем валун и сидел на нем, пока не высох.

До самого вечера они не сказали друг другу ни слова. Когда сумерки загустели, он обронил:

– Смеркается. Пойдем?

– Пойдем.

Они подкрепились желтыми плодами и двинулись на восход зеленоватой трабатийской луны.

Время было за полночь, когда они вышли из леса. Вдалеке виднелись огни.

– Это Антран, – сказала Шейла Тоберс.

– Вы так уверены, что ваш знакомый поможет нам?

– Он не может не помочь нам: он любит меня. Что вы смотрите? Да, я вышла замуж за Роя Тоберса, но Пол Джеферс от этого не перестал любить меня. А вы, мистер Голд… у вас есть девушка?

– У меня была жена. Она умерла. Но это ничего не значит, мне всегда кажется, что мы только вчера виделись. Когда мы встретимся…

– Вы встретитесь? Как же вы можете встретиться, раз она умерла?

Джонни понял, что сказал лишнее.

– Мы встретимся с ней там, куда попадают люди после смерти, – схитрил он.

– Вы верите в загробную жизнь, мистер Голд? А я думаю, после смерти нас съедят черви, и на этом все кончится.

– Жить незачем, если думать так.

– А может, и вправду незачем жить?

За разговором они прошли половину расстояния до городка. Теперь Тоберс шла медленней, гораздо медленней, чем поначалу. У Джонни самого ноги налились усталостью, каково же приходилось ей, хрупкой девушке?

– Отдохнем? – предложил он.

– Кажется, это не Антран.

Он остановился.

– Я заблудилась, – произнесла Тоберс хрипло. – Мы… у нас… это какой-то другой город, точно другой.

– Возможно, Антран где-то рядом?

– Не знаю.

Подумав, Джонни предложил:

– Давайте сделаем так. Пойдем до того перелеска. Утром я схожу в город, вы подождете меня в перелеске. Я узнаю, где мы находимся, и в какой стороне Антран, у кого-нибудь из местных.

Тоберс как-то вяло согласилась, пусть оно будет так. Они прошли немного, лучше сказать, немного проплелись. Девушка все сбавляла шаг, пока не остановилась.

– Мне кажется, Пол Джеферс может не помочь нам, – обрадовала она.

– Как так?

– Мы с ним не виделись давно, так что… всякое бывает. Знаете, лучше нам попробовать добраться до Альпадских гор на попутной машине. Трасса рядом. Слышите? – Из-за пригорка доносился рев машин.

– И что мы будем объяснять инспекторам на дороге? – угрюмо поинтересовался Джонни.

– Вы забываете, я офицер полиции. Говорить буду я, от вас потребуется только молчать.

Делать нечего, они двинулись к трассе. Как и следовало ожидать, водители не торопились останавливаться. Джонни и Тоберс пошли по обочине, как по каким-то приметам определила Шейла Тоберс, в сторону Альпадских гор. Шли они, поминутно останавливаясь, и Джонни сигналил рукой проезжавшим мимо машинам. Никто и не думал тормозить.