Текст книги "Мёртвый хватает живого (СИ)"

Автор книги: Олег Чувакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Глава тридцать вторая

28 октября, понедельник, половина десятого утра. Подполковник Баранов

Пришлось позвонить в звонок. Открыл ему ефрейтор в бушлате. И в противогазе. Открыл лишь после того, как Баранов через дверь представился.

– Извините, товарищ подполковник, – загудел ефрейтор из-под противогаза. Чёрный противогаз. ВП-2Г. С говорилкой. Ефрейтор поправил брезентовую сумку на боку. – Тут такое творилось!.. Товарищ полковник ждёт вас.

Рядом с ефрейтором стоял дежурный капитан. Тоже в ВП. Отдал Баранову честь. Ни слова не сказал. Чтобы капитан промолчал при виде подполковника? А где же: «Здравия желаю, товарищ подполковник»?… Видно, дела тут так плохи, что лучше помалкивать. (Пусть облвоенком скажет). Не у него ли, Баранова, дела плохи? Почему его, а не райвоенкома, вызвал областной? И на кой ляд – ВэПэ? Что – химическая война?…

Баранов прыжками, как бы летя над ступеньками, поднялся на второй этаж.

– Разрешите, товарищ полковник?

– Давай, заходи, Руслан Евгеньевич. Можешь неофициально…

– Так точно, товарищ полковник.

– Садись.

Облвоенком, как ефрейтор и капитан, тоже был в чёрном ВэПэ с говорилкой.

А Баранову противогаз надеть они не посоветовали. И не выдали.

Но почему – противогазы?

Не связано ли это всё с той голой бабой, выпавшей из окна – и отломившей голову Сашке Фролову?

Но при чём тут голая сумасшедшая баба – и областной военкомат? Не прикажут ли ему оторвать задницу от стула и отправиться в точку? Куда? В Чечню? А почему нет? Там ведь новая буча о независимости. Новый воинствующий президент. Не оттуда ли и ветер дует? Вместе с газом. Ветер химической войны…

Баранову сделалось страшно.

Он вдруг осознал: он не хочет в Чечню. Он хочет тихо дослужить до пенсии – и выйти на пенсию. А дальше? Плевать, что дальше. Тоня? Ну, что Тоня… Тоня всё знает про него. Наши дети всегда всё знают про нас. Знают больше, чем знаем мы сами.

Или Лысов собирается отправить его…

Полковник тебе всё скажет, товарищ Баранов. Для того тебя сюда и позвали. Сиди и слушай. Областной, кстати, не дал тебе разрешения садиться.

– Разрешите сесть, товарищ полковник?

– Ну я же сказал: неофициально… Что ты как мальчишка, Баранов?

– Виноват, товарищ полковник.

– Дочка-то твоя, наверное, общего языка с тобой не находит. С таким дисциплинированным воякой… Шучу. Язык без костей…

«Пошутил бы ты, если б был капитаном, – подумал Баранов, садясь. – Уже бы со стула летел, пузан в противогазе».

– Не бойся, в Чечню не поедешь, – сказал Лысов.

«А с чего ты взял, областная крыса, что я боюсь?»

Он разозлился. На всё, что происходит. На то, что он ни фига не знает. На ту нелепую, дикую сцену у эРВэКа. На Лысова, который будто и не военный, а баба. Не умеет говорить прямо и по делу. Или не хочет.

О да, Баранов боялся.

Смерти?

Нет. Тоски. Жизни без Раи и Тони. Как-то он почти год прожил без них. К чёртовой матери!

Тут он вспомнил слова Тони: «Папа, а тебе не жалко парней, которых вы там отправляете в армию? Или на какие-нибудь военные сборы? Парни любят девушек, и пап с мамами, – а вы обрекаете их на разлуку? Не жалко?» – «Жалко у пчёлки, – ответил он (со смехом, который в эту минуту показался ему дурным), – а с маменькиными сынками у нас разговор короткий».

«Маменькин сынок, – с тоской подумал Баранов. – Хочешь Раиных пирожков, мальчишка…»

За длинным столом, приставленным к столу военкома, Баранов сидел во второй раз. И второй раз ему не нравилось сидеть тут в одиночестве. Если бы совещание, то ничего. На столе у Лысова стоял графин с водой. Почти пустой. Военком налил воду в стакан. Поднёс к противогазу, расплескал воду, облил бумаги с гербами. Выматерился. Но снимать противогаз не стал. Отставил стакан с водой. Надо было ему выписать себе противогаз с поилкой. Пососал бы сейчас из фляги. В кителе, в зелёной рубашке и в противогазе облвоенком походил на антивоенную карикатуру. Из тех, что показывала Баранову Тоня. В Интернете есть целые антивоенные журналы. И не просто против войны, а против военных. Баранов почувствовал, что смог бы найти общий язык с Тоней. Она и он – против Лысова.

Позвал его – и тянет резину.

И сидит в противогазе. И те двое у входа – в противогазе. Точно от него, Баранова, исходит какое-то нездоровое излучение.

«Вот положу рапорт ему на стол! Достану ручку, попрошу у него же лист бумаги – и напишу рапорт. Об увольнении из рядов Вооружённых Сил. Дембель! А, свин в противогазе?»

И Тоня одобрит. Первый антивоенный шаг, скажет ему.

А потом они вместе придут к этому жирному дуриле в противогазе и сделают шаг номер два.

Сфотографируют его – и отправят «Портрет со стаканом воды» в антивоенный журнал. Пусть люди повеселятся.

А третьим шагом…

Он ведь не слушает Лысова.

Но кто бы стал слушать этого борова?

Лысов рассказывал ему о своей вчерашней пьянке. Сколько таких рассказов выслушал Баранов!.. «Водка – стержень российской армии». Это Тоня извлекла из какого-то журнала. Его Тоня могла бы в первые годы Ельцина сделать неплохую карьеру как пацифистка. Или в последние годы Горбачёва. Но теперь в армию идут одни лоботрясы. Раньше призывники «косили», а нынче, наоборот, все психи и больные желают, чтобы их взяли служить. И многие, говорят, рвутся остаться на сверхсрочную. Приспособятся там – и остаются. На гражданке безработица, да и к кадрам требования ужесточились из-за кризиса, и из-за того, что образование нынешнее ни к чёрту не годится, – а тут и работать не надо, покрикивай себе на срочников, и вокруг тебя такие же как ты, друг дружку понимающие и одобряющие.

В общем, нынче пацифизм в моде, да не в той. Числом пацифизм ослабел. Ну, так зато для критики есть простор: не только дедовщина с кумовщиной да землячеством…

И что это он так разошёлся? Откуда в нём этот приступ самокритики? Тоня, Тоня, Тоня. И Рая. Ему хочется повидаться с ними. Просто вернуться с домой, убедиться, что с ними всё в порядке, вернуться сюда, к этому жиртресту в противогазе, и подать ему рапорт. Дослужить, сколько Родина заставит (полгода, год), – и уволиться.

– …Проснулся, – рассказывал облвоенком, – я поздно. Шутка ли: глаза открыть не мог. Думал уж, что и нет у меня глаз. Выбили вчера. Драка была там какая-то, кто-то бил кого-то, а я то ли смотрел, то ли тоже бил… Взял за ресницу, открыл один глаз. Потом второй. Пока второй открывал, первый закрылся. Ну, думаю, одним глазом на часы посмотрю. Посмотрел. Ну всю службу проспал! А мне ещё ехать от губернатора. Ещё марафет наводить.

Ладно, подполковник, – сказал областной, – вижу, тебе это скучно. Согласен. И мне скучно. Всё равно не помню ни хрена.

«А где Рая? – подумал Баранов. – Никого нет. Почему здесь никого нет?»

У него заныло сердце.

«Из-за чего противогазы? Что с Раей? Почему Лысов морочит мне голову? Зачем рассказал мне о пьянке? Об опоздании? При чём тут губернатор и мэр? Надоело. Хочу забрать отсюда мою жену и уехать. Пусть Родине служат другие. Вот эти, с графинами и в противогазах».

– Я знаю, о чём ты хочешь спросить, но выслушай. Иначе не поймёшь. Я бы на твоём месте не поверил. Пока ты добирался сюда через пробки, многое переменилось. Да и раньше… И так переменилось, подполковник, что и… В общем, слушай. Я начну с того, что ты знаешь. Так тебе будет проще воспринимать.

Областной почесал противогаз на щеке.

Проще воспринимать – что? Баранов вдруг вспомнил, что районный говорил ему про областного: любит вызывать к себе, чтобы сообщить печальные вести. О смерти. Хобби у него такое, страсть такая, сказал районный. Это было, когда Баранов, в то время майор, был назначен на должность начальника отделения в Ленинском РВК.

– Инфекция, – сказал Лысов. – Эпидемия. Никто не знает, откуда она пошла, никто не знает, что за вирус. Один омоновец мне сказал: будет зачистка. Другой сказал: тут единичные случаи, это дело врачей и милиции. Третий, их главный, майор, сказал, что ничего не скажет, что тут милицейская тайна. Я одно усвоил: в городе распространяется какая-то новая болезнь. Передаётся вроде как грипп. Хотя на грипп она не похожа. Ты уже знаешь, на что она похожа. То, что ты видел у Ленинского, и есть её проявление.

Баранов кивнул. Голая баба. Откусившая Сашке Фролову голову. А прежде сиганувшая с пятого этажа.

– С вашим эРВэКа уже нет связи, – продолжал областной. – Думаю, там все инфицированы. В ближайшее время предполагается направить туда наряд ОМОН для зачистки, но пока у омоновцев все заняты. И связи с ними уже нет. Твой военком докладывал, что будет вести самооборону. А потом замолчал. Я и на сотовые звонил. И в дежурке не отвечают. Дозвонился только в твой моботдел: там мне начали вешать лапшу на уши о любви… Эта, как её, Тамара Петровна: я, говорит, вас люблю, и всех люблю… Тоже вчера на стакане посидела, наверное. Бабы быстрее мужиков спиваются… А потом и этот телефон перестал отвечать. И с Калининским, и с Центральным эРВэКа нет связи. Мне и послать-то туда некого. У меня никого и нет, кроме водителя и капитана с ефрейтором. И меня самого. И вот тебя. Да и нельзя посылать-то.

Баранов подумал, что областной пытается выставить дело так, будто он, областной, есть спаситель Баранова.

«Вот ты скажи, в чём дело, и я решу, кем тебя считать, толстый дружок».

– У вас вирус пошёл от той бабы, что выпала из окошка, – сказал Лысов. – И ваши там начали заражаться, пока ты добирался до меня. Баба ведь белая была? Ну вот, всё совпадает. Здесь тоже все побелели. Я вот не побелел, потому что опоздал. И мой водила со мной. Эти, у входа, почему не побелели, не знаю. Вовремя, может, натянули противогазы?… Есть сведения, что заражение пошло от воды. Потому её и перекрыли. Но на «Водоканале» отрицают. Говорят, у них плановая профилактика. Какая, говорю, у вас плановая, если вы не предупредили заранее? Граждане обязаны сами узнавать. Ты понял, подполковник? Мы обязаны… Я вот обяжу их детишек в стройбате Родине послужить, в ЗабВО где-нибудь… С кем разговаривают-то?… В общем, я себе спасибо сказал за то, что водочки натрескался и проспал. И мэру с губернатором спасибо сказал. Не они бы, так я бы не натрескался и не проспал.

– Что с моей женой, товарищ полковник?

– Говорю же тебе, давай неофициально… Жена твоя, Раиса Александровна Баранова, начальник ВэВэКа, была, к сожалению, инфицирована.

Областной помолчал.

– Я-то не видел, Руслан Евгеньевич. Я же опоздал. Но омоновцы видели. Один, помоложе, рассказал мне. А я видел уже, когда всё увозили. То есть всех. Ну, и Раису, значит, Александровну, Баранову…

Баранов отодвинулся со стулом, потом снова придвинулся к столу.

– Тут, Руслан Евгеньевич, нельзя было действовать иначе. Вот у вас та голая женщина съела дежурного, а твоя жена съела двух начальников отделений. Сангинов пришёл спасать Филатова – она и Сангинову плечо перекусила. Кость пополам. Зубами. Силищи в челюстях, менты мне сказали, у неё было как у бультерьера. Тут вирус, Руслан Евгеньевич. И ещё было четверо заражённых. Тут началась такая свалка… Но твоя жена была первой. Была вроде нормальной, когда приехала – так сказал мой Лупаев ментам, – а у дверей как давай признаваться ему в любви, он аж оторопел, – и потеряла сознание, а из врачей, кроме неё, никого, и Лупаев у крыльца давай делать ей массаж сердечной мышцы, понимаешь, как вдруг она как давай лопать Лупаева, он едва вырвался, а она за ним, а навстречу ему Петряев, и она тяпнула и Петряева… Это всё на улице было, перед ОВэКа… Дежурный мой не пустил никого. Потом подъехали ещё четверо из моих, все «готовенькие», и устроили перед военкоматом пир горой, без водки… Дежурный вызвал «скорую», «скорая» приехала. И санитаров, и врача тоже съели. Словно еда приехала! И тут – омоновцы. Милиция открыла огонь. Из АКаэС. Лупаева и Петряева тоже убили; сначала-то они вроде ничего были, а потом тоже… обратились. Побелели, понимаешь?… Что было делать? В общем, твоя жена и ещё ряд сотрудников, тоже с белыми лицами… из тех, что ели человеческую плоть… были уничтожены. Мне очень жаль, Руслан Евгеньевич. Но милиция не могла допустить, чтобы белолицые съели кого-нибудь ещё. Например, её, милицию. Я приехал, и омоновцы рассказали мне всё, что могли. Кроме того, что утаили. Общее число жертв инфекции у нас составило двадцать три человека. В городе, подполковник, происходит что-то жуткое. Я отправил кодограмму в округ – вон у меня ефрейтор старший кодировщик, – но ответа пока нет. Как действовать, не знаю. С вашим эРВэКа связи нет. Думаю, там уж нет никого… из красных. Телефоны молчат. И кодоточка не отзывается. Мои соболезнования, Руслан Евгеньевич.

Того, что погибла Рая, Баранов не осознал ещё. Не почувствовал ещё, что её нет. Что её тело прострелили какие-то омоновцы, не думавшие, в кого стреляют. Чьи семьи разбивают. Людоедство? Его жена – такая же, как та баба из окна?

Нет, он не принял ещё смерти Раи. Или не верит в это. Он не видел убитую Раю. Дадут ли ему увидеть?… Что он будет чувствовать, когда увидит?… А потом пойдёт день за днём, и он будет видеть в комнатах её вещи, а её в комнатах не будет. Лучше ему пока об этом не думать. У него есть Тоня. Он должен держаться – и помогать держаться дочери. Вдвоём им будет легче.

Чёртовы милицейские стреляки. Убийцы. Чёртово оружие. «Прощай, оружие!» – вспомнил он Хемингуэя. Даже вот Хемингуэй, столько провоевавший, и любивший охоту, сафари всякие, написал: прощай, оружие…

И чёртов вирус.

Ему, Баранову, прежде чем сложить оружие, надо разобраться. Не то со стреляками засекреченными, не то с теми, кто распространяет в городе вирус.

Хорошо бы, Лысов отдал ему приказ. Он же позвал его… Но Лысов не отдавал ему приказа. Позвал из-за своего жуткого хобби?… Лысов переключал каналы телевизора.

– Почему, Руслан, ничего не передают? Может, позвонить на телецентр? Или мэру? Нет, мэру звонить глупо. Вчера, когда я уже отключился, мэр ещё отдыхал душой и телом. Наверное, не спал всю ночь. Правду говорят: понедельник у Египетского – законный четвёртый выходной.

– А третий какой? – спокойно спросил Баранов.

– Пятница.

А потом говорят, подумал Баранов, что анархизм – беда современной молодёжи. А вот сидит похмельный толстяк в противогазе с подпотевшими стёклами и рассказывает о четырёх выходных мэра.

И статью-то в УКа – о неуважении к власти – придумали, чтобы защитить четыре законных выходных.

Он бы нашёл сейчас общий язык с Тоней. Только бы с ней было всё в порядке. Он сумеет уберечь её от новой заразы.

Хорошо, что у него заряженный «ПМ».

А Лысов пересказывал ему всё с начала:

– ОМОН вызвал дежурный. Он же решил и не пускать никого. В смысле, наших… До прибытия военкома. Так он решил. Молодец капитан. А как иначе?… И до меня парень дозвонился, предупредил, чтоб я взял противогаз. Он и кодировщик – единственные люди, которые были тут ночью и утром. Ты на них, подполковник, не вали!.. Они не стреляли и не участвовали. Они бы твою жену не защитили. И других тоже. Их и нельзя было защитить… Это других от них надо было защищать… Ну, и соответствующие действия были предприняты… Был ещё помдеж, но он вышел на улицу по приказу дежурного – и заразился… Ты не ищи тут виновных в смерти жены. И в милиции не ищи. Не надо, подполковник. Иногда думаешь, что лучше быть пьяным, чем трезвым. Не поедь я вчера… на рыбалку, и не встань поздно, я бы тоже «побелел». Может, болезнь не сразу, а через час или два проявляется. У ОМОНа тайны вот завелись… У меня есть приятель в эФэСБэ, но трубку, зараза, не берёт… Оно и точно: зараза. Ты вот, кажется, здоров – и хорошо. Думай о том, что никого не заразил. И я здоров. Мы не «белые», а «красные». Ты на чём приехал, на «УАЗике»? Лицо шофёра видел? Не белое? Нос тебе откусить не пытался? В селе живёт, в Перевалово? Вода из колодца?… Счастливый деревенщина!.. И откуда эта дрянь к нам пришла? Из Туры? Водоканальщики говорят, что нет. Врут. Зачем перекрыли водозаборы? И почему молчит телевидение? И радио? А если из Туры, от откуда в Туру? От кого?

– Не знаю, – ответил Баранов.

– Вот и я не знаю, подполковник.

– Что делать, товарищ полковник?

– Чернышевского читать, – ответил военком. – Ладно, я тебе мозги компостировать не буду. Что делать – не знаю. Кого положено, я спросил. Или попытался спросить. Но тот, кому положено, не отвечает. И в районы мне передавать нечего. То есть некому. Я вот вызвал тебя, а теперь каюсь, что не вызвал всех, кого можно считать здоровыми. Тут, подполковник, непонятно. Одни вроде бы заражаются, другие – нет. Ты вот умывался водопроводной водой? Ну, вот видишь. Ты не белый, значит, тебя зараза не затронула. Или тебя не берёт? А может, вирус ещё не попал в воду, когда ты умывался? Ты раньше или позднее жены умывался? Ну, всё равно… Тебя, Руслан Евгеньевич, зараза не берёт. И что это за инфекция? Химия? Терроризм? Необъявленная война? Чеченцы? Почему в Тюмени-то, не в Москве? Чёрт, много вопросов, ноль ответов. И все молчат! Ни слова о вирусе. И о воде. Как этой самой воды в рот набрали…

– Товарищ полковник, они всегда молчат.

– А ты прав, подполковник! Нет, они, конечно, чешут языками, и много, и бодро, но, собаки, никогда не скажут главного.

– Никогда не скажут того, чего ждём мы.

– На что это ты намекаешь, подполковник?…

– Я думаю, что настало время вам отдать приказ.

– Приказ?

– Нужно организовать тех, кто ещё…

– Ну, валяй, договаривай.

– Нужно вызвать повестками, по телефонам запасников. Организовать прочёсывание города. Расставить блокпосты. Наладить связь с милицией. Информировать население.

– Ну спасибо тебе, подполковник, за советы. Я понимаю: тебе тяжело, ты потерял жену.

– Вероятно, и дочь. Она тоже умывалась утром.

– Не драматизируй. Думаю, жива твоя дочь. Ты-то жив. Ты ведь тоже умывался? Или ты как старец в пустыне живёшь? Ну, видишь: не все заражаются. А может, жена твоя заразу по дороге подцепила? Вцепился кто, откусил немножко… Или поцеловал – тоже вот после признания в любви… Не смотри на меня зверем лютым, я пытаюсь это самое, понять объективно, а ты волка из себя строишь… Уволить меня хочешь? Да я хоть сейчас, Баранов, садись на моё место и воюй, только в округе нас не поймут… Хорошо. Больше не будем на эту тему. Я объясню тебе: окружное начальство не желает отдавать мне приказов. Секретных кодограмм нет ни из округа, ни из Москвы. Будто ничего не происходит. Я так считаю: пусть этим делом с белыми больными занимается милиция. И врачи. И учёные какие-нибудь. Бактериологи. Вирусологи. Астрономы, чёрт их задери!.. Почему глупый полковник из военкомата должен ломать голову над проблемой инфекции?… Пусть вирусами занимается кто угодно, но не мы с тобой. Для перевода города на военное положение нужно основание. И нужен приказ вышестоящего начальства. У нас нет приказа, хотя есть вроде бы основание. Но мы не уверены, что ситуация с инфицированными имеет место по всему городу. Да, до милиции уже не дозвониться, да, больницы перегружены поступившими в это утро, да, ходят разные слухи. И всё же мы ничего не знаем. Я Бога молю, чтобы в округе меня не приняли за психа. Ты представляешь, как я им буду излагать основание? И что мне ответят на моё заявление? «Заигрались в компьютерные игры», вот что нам с тобой ответят. И добавят: «Этих давно пора отправить служить в Забайкалье, а на их место назначить ребят, действительно заслуживших отдых». А ты говоришь – основание… Но вдруг основание пройдёт само собой? Зуб сгниёт, и нерв перестанет болеть? И нашей с тобой проблемы как не бывало. А была проблема милиции. Прокуратуры. Санэпидстанции. Комитета по защите прав потребителей. Какого-нибудь завода, выпустившего в Туру отходы с радиацией. Еду какую-нибудь просроченную вывалил в реку гипермаркет. Откуда мне знать? Это вне моей компетенции. Что, подполковник, жалко людей? Погибнет тысяча или две? Или десять, двадцать? Но при чём тут военкоматы? Есть милиция, есть ОМОН. Для чрезвычайных ситуаций есть эМЧеэС. И больницы. И эФэСБэ. И я тебе, Руслан, не начальник гарнизона, чтобы патрулировать город и блокпосты расставлять. Ты бы ещё баррикадами приказал улицы перегородить и объявить продолжение развитого социализма. Ладно, не нервничай, Руслан Евгеньевич. Не порть ни мне, ни себе карьеру. Ты временно назначен исполняющим обязанности начальника Ленинского эРВэКа. Вот письменный приказ. Сам на компьютере напечатал. А ты думаешь, я с техникой на «вы»?… Но вот что я тебе скажу: не суй носа в Ленинский хотя бы до завтра. Не то подхватишь заразу. До завтра пусть медики и учёные разбираются… А мне такие люди, как ты, очень дороги. Ты понял меня?

– Так точно, товарищ полковник.

«Твоя жена и ещё ряд сотрудников…»

Он вздрогнул.

«Рапорт об увольнении подождёт».

Он встал.

– Разрешите идти, товарищ полковник?

Ему хотелось убивать. Очищать от заразы город. И Родину. Кто знает, не угрожает ли вирус Родине? Не время для рапортов. Поняла бы его Тоня? Он спросит у неё. Он только что думал так же, как она, – и не значит ли это, что и она могла бы думать, как он?

– Да, и вот ещё что, – сказал Лысов. – Получи там внизу ВэПэ. Возьми штук шесть или десять. Может, с кем из наших соединишься… Не знаю, что будем делать дальше… Комплектами возьми, с зиповскими патронами, я позвоню сейчас дежурному. А в свой эРВэКа не суйся. Понял, подполковник? И последнее. Убивать этих больных надо в голову. Я не видел, как милиция расходовала патроны, но майор мне сказал: убить нельзя, если не попасть в лоб. Бейте в лоб. Или в висок. Тогда им конец. А в сердце, в живот – не умирают. Это вирусные психопаты какие-то. Говорят, они живут и ходят с пулей в сердце. Это не я сказал, это я передаю тебе слова мента. Майор вряд ли врёт: говорит, видел, как один белолицый, с вырванным желудком, натурально ходил и ел, хотя жратва вываливалась ему под ноги. Ну кто поверит, подполковник?… Вот потому-то и не хочется мне тревожить окружных повторной кодограммой. Скажут: ладно, полкан с утреца не соображает, это бывает, но к обеду-то должен протрезвиться.

Езжай домой, Баранов. Не езди по больницам и по моргам. Где твоя жена, всё равно не узнаешь. ОМОН свозит трупы «белых» куда-то в засекреченное место и там сжигает. Стоят в противогазах и жгут. Это я выбил из них. А то майор вообще не хотел говорить. Езжай домой. Приедешь домой – а там и дочь. Как её зовут-то, Надей?… Тоней?… Антонина Руслановна, что ли? Неудобно как-то выговаривать… Мои-то дома, я же в Решетниково живу. Мне тюменская ядовитая вода не страшна. Сын мой загулял вчера – и проспал университет, так и не пошёл на лекции. Хотел отругать его с утра, да плюнул. Хорош бы был воспитатель: сам на службу проспал… А тут позвонил ему, сказал: не вздумай носа высовывать из коттеджа. Сиди там с матерью и двери никому не открывай. Приеду – расскажу, в чём дело. За мать отвечаешь. Он у меня, когда надо, быстро соображает. Мы их ругаем, а они ребята и девчонки что надо… Да, Руслан, никогда не знаешь, что лучше – жить трезвым и здоровым, и принимать с утра холодный душ, или быть пьяным и грязнулей…

«Я-то принял душ, – подумал Баранов. – В шесть тридцать. Холодный».

– Ну что ты стоишь, подполковник, душу выматываешь? Налить тебе полста фронтовых?

– Разрешите идти, товарищ полковник?

– Иди, иди, мой дорогой Руслан Евгеньевич. У тебя сегодня выходной. Противогазы не забудь получить. И не болей. Разрешаю болеть только с похмелья.