Текст книги "Первая красавица двора (СИ)"

Автор книги: Оксана Зиентек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Глава четвертая

Вечером, предав нянькам уснувшего сына, Либуше так и осталась сидеть в кресле, задумчиво глядя на свечу. Что-то тревожило, не давая уснуть. Что-то, что ускользало каждый раз, стоило начать перебирать события дня, словно бусины в ожерелье. Вроде, каждая бусинка на месте, но где-то сбился узор. – Не спишь, милая? – Генрих, видимо, заранее убедился в отсутствии посторонних в спальне супруги. Вошел, не стесняясь, в одной рубашке. – Не спится. – Либуше улыбнулась, но как-то вымучено. Признаваться, что сплетни задевают даже королев, ей не хотелось. Внезапно она осознала, что за последние пару месяцев обсуждала с мужем любые темы, от государственных дел до младенческих колик, но так и не коснулась темы его предполагаемых фавориток. – И что же не дает покоя моей королеве? – Генрих взбил повыше подушку и удобно устроился на постели, всем своим видом намекая, что предпочитает продолжать вечерние разговоры с комфортом.

Вместо ответа Либуше поднялась с кресла и начала выпутываться из домашнего халата. Внезапно решившись, она обернулась к мужу и выпалила. – Я так и не спросила Славу, нравишься ты ей до сих пор или нет. Наверное, боялась услышать ответ. – До сих пор? – Генрих, как всегда, ухватил в разговоре самую суть. И теперь с полуулыбкой наблюдал за смутившейся женой, слегка приподняв бровь. Дескать, ну же, попробуй объяснить.

Либуше, которая уже успела пожалеть об излишней откровенности, нарочито спокойно закончила раздеваться и тоже забралась в постель. Прижалась к мужниному плечу, с удовольствием вдыхая ставший таким привычным запах. – Ты ей почему-то сразу понравился, еще когда мне твой портрет прислали. – Вздохнула, словно признаваясь в чем-то не совсем приличном. – Почему-то? – Генрих не удержался, хмыкнул. Чего греха таить, он прекрасно видел, что Либуше ревнует. И, чего греха таить, поддразнивать ее было приятно.

Что жена ему досталась ревнивая, он понял еще тогда, в самом начале. Может, и прав был Любомир, решив отдать дочку в те края, где вторые, третьи и прочие не бывают женами, только фаворитками. А, может, за годы ожидания княжна уже привыкла к мысли, что будет единственной. – Ну-у-у... – Либуше смутилась еще больше. – Мне-то, как подросла, просто портрет вручили и сказали: «Вот. Этот будет твоим мужем», нравишься ты мне или нет... Все уже несколько лет как решено было. А Славе ты сразу глянулся. Вот, когда сплетни пошли, я и... – Серьезно забеспокоилась? – Генрих понимал, что рискует, но все еще не мог настроиться на серьезный лад. – А, может, надо было меньше думать, нравлюсь ли я, а прямо спросить, нравится ли девица мне? Солги я, ты же все равно бы почуяла. – А она тебе нравится? – Либуше повернулась так, чтобы смотреть мужу прямо в глаза.

Вот сколько не убеждай себя, что все – пустое, ей зачем-то очень надо было это знать. Хоть и видела, что Генрих едва сдерживает смешки, но не спросить, раз уж случай подвернулся, не могла. – Девочка как девочка. – Генрих равнодушно пожал плечами. – Веселая, неглупая. Красивая, да. На свою беду. – Почему это – «на беду»? – Взвилась Либуше. Ее красоту тоже часто хвалили, но чтобы сочувствовать – до этого, вроде, еще никто не додумался. – Красивым – сложнее. – Молодой король говорил так, словно речь шла об очевидном. – Они все время на виду, с них намного больше спрос. И с тех, кто с ними рядом. А вообще, дорогая моя, я иногда забываю, какая же ты у меня еще девчонка. И ты, и твои подружки. – Это почему еще? – Почти обиженно отозвалась Либуше. – Да потому, что напридумывали себе сказок. Ты – про злобного «старого ворона», она – про прекрасного «чужеземного принца». Но красивая или страшная, сказка – она сказка и есть. – Ну, в конце концов, мне повезло. – Либуше легко ткнулась носом туда, где в разрезе мужниной рубахи билась жилка, выдавая неровный ритм сердца. – Мой ворон обернулся прекрасным принцем. – Но для этого ему понадобился поцелуй красавицы. – Подхватил шутку Генрих. Он хитро прищурился, словно разговор навел его на какую-то интересную мысль, и начал вкрадчиво. – Слушай, Либуше, если ты и правда так ревнуешь, не хочешь ли погулять? Пойдем! Я познакомлю тебя со своей постоянной фавориткой... – А если мы сбежим, а малыш проснется? – Вопреки собственным опасениям, Либуше уже совала ноги в пантофли, пытаясь на ходу завернуться в халат. – – Проснется – успокоят. – Ответил Генрих с чисто королевской небрежностью. – В конце концов, зачем-то же мы держим целый штат нянек? Зато, если мы не уйдем, а он – не проснется, ты рискуешь завтра обнаружить, что главная сплетня двора – любовные приключения вовсе даже не твоей подруги. – Что вы имеете в Виду, Ваше Величество? – Светским тоном спросила Либуше, едва сдерживая смех. – Именно то, что вы подумали, Ваше Величество. – Генрих уже не сдерживался, посмеиваясь. – Пойдем, Либуше, оставим графской чете самим разбираться в своих делах.

Некоторое время спустя, уютно устроившись с ногами в кресле мужниного рабочего кабинета, Либуше задумчиво крутила в руках бокал с ликером. – Генрих, скажи, а вот почему люди отца ни разу не заметили за тобой какой-либо сердечной привязанности? – Спросила она то, что давно было интересно. Раз уж получился сегодня у них вечер откровенных разговоров, почему бы не спросить. – Может, потому, что люди моего отца старательно следили, чтобы ничего лишнего чужие глаза не увидели? – Генрих говорил, вроде, шутя, но Либуше показалось, что именно сейчас он совсем не шутит. – Значит, у тебя все-таки был кто-то? – И сама понимала, что пора прекращать разговор, но кто-то словно за язык тянул. – Была... – Генрих улыбнулся мечтательно и слегка грустно. – Самая красивая девушка в округе. Мы с ней тогда славно потанцевали. То ли под майским деревом, то ли вокруг летнего костра... Не помню уже, давно это было. Мне тогда едва шестнадцать исполнилось. – А потом? – Говорила почти шепотом, боясь вспугнуть редкие откровения. – А потом... – дальше Герних заговорил уже совсем обычным, будничным тоном, вставая со своего кресла и собирая на поднос чашки и бокалы. – А потом праздник закончился и все разошлись по домам. Это Рихард наивно думал, что он – достаточно далеко от трона, чтобы позволить себе пуститься во все тяжкие. А я с раннего детства знал, что пару мне будут выбирать строго в соответствии с государственными интересами. Собственно, уже и тогда выбирали, так что иметь оскорбленного оцта или брата во врагах в мои планы просто не входило. – И все?

История о первой любви юного принца, начавшись так романтично, закончилась совершенно обыденно. Либуше, которая, казалось бы, должна была радоваться, почувствовала даже некоторое разочарование. Так, словно красивую сказку оборвали на полуслове. – Ну-у... – Генрих отставил посуду на край большого стола (завтра с утра Уве уберет), освобождая место, и виновато развел руками. – В общем-то, да. Я еще немного пострадал, написал даже несколько сонетов... По крайней мере, честно постарался, чтобы это выглядело именно как сонеты. А потом началась война и стало просто не до того. – И ты даже не знаешь, что с нею потом стало? – Не знаю.

Молодой король протянул руку, поднимая жену с кресла. Время, украденное у важных дел на шалости и, как оказалось, на откровения, уходило. Завтра будет новый день и не может что-нибудь в государстве пойти вкривь и вкось просто потому, что сонный король, зевая, упустит важную деталь. – Месяца через три после нашей встречи девице исполнилось наконец-то пятнадцать, самый брачный возраст, и отец тут же поспешил сбыть ее с рук за заезжего барона. Слишком уж много хлопот приносила ему красота дочери, а барон предложил хороший выкуп за невесту. Жених, говорят, был почти в два раза старше невесты, а мне, как и некоторым маленьким принцессам, все люди старше тридцати тогда казались древними стариками. Я узнал об этом только несколько лет спустя и хотел было проверить, как живется ей в новой семье. Но мой наставник отговорил, доходчиво объяснив, чем подобный интерес может закончиться для мужней жены. В общем, вот теперь точно – все. А о случайных интрижках ты, дорогая, надеюсь спрашивать не будешь. Да и я бы все равно рассказывать не стал, «ибо не подобает рыцарю распространяться о таких вещах».

Последняя фраза была сказана таким напыщенным тоном, что Либуше ни на миг не усомнилась, сейчас ее муж цитирует кого-то из бывших наставников. Скорее всего, по дипломатии или этикету... Вряд ли наставники в воинских науках стали бы заострять внимание на подобных вопросах.

Так переговариваясь, супруги собрались и нырнули в узкую дверцу потайного хода. Выйдя в своей спальне, король Генрих по-рыцарски проводил жену до ее постели. – Спи сладко, моя маленькая ревнивица. – И ты... – Либуше с удовольствием потянулась, поудобнее устраиваясь под летним одеялом. – И да... Генрих! Никакой ты еще не старик, даже не выдумывай. – Как скажешь, моя королева. Как скажешь...

Приглушенный смешок донесся уже из соседней комнаты, а потом дверь, разделяющая королевские покои, закрылась. Либуше совсем не против бы была уснуть сейчас у мужа на плече, но король – это вам не принц. Слишком много посторонних людей было все время вокруг. Уже в полудреме Либуше вдруг поняла, что за мелочь не давала ей покоя. Предслава сменила парфюм! Зачем?

***

В ночь перед дорогой Слава отправилась спать в растрепанных чувствах. Не понимая, какая муха укусила сегодня графа. Скорее всего, его тоже тревожила предстоящая дорога. Иначе.. Ну, не мог же он всьерез разозлиться на нее из-за появления при дворе. Или, все-таки, мог?

Конечно, не сказать, чтобы за два дня совместной жизни у графской четы уже устоялись какие-то общие привычки. Но, в целом, общество супруга по вечерам Слава нашла скорее приятным, чем нет. И выполнение супружеского долга это впечатление не портило. Но сегодня вечером граф лишь холодно раскланялся с женой во время ужина. – Я надеюсь, Зилли, что придворные обязанности не сильно утомили вас? – Вежливо, но как-то безразлично, спросил он. – Завтра нам предстоит сложный день. – Фрейлины Ее Величества славятся своей выносливостью. – Попыталась пошутить Слава, намекая на длинные придворные церемониалы. – Да уж, – неопределенно хмыкнул граф Удо. – Фрейлины Ее величества много чем славятся. И, все же, хорошо отдохните перед дорогой, моя дорогая.

Если сложить сказанное с разговорами предыдущих дней, сказанное вполне можно было воспринимать как предупреждение, что сегодня в спальне гостей можно не ждать. И, тем не менее. Славе показалось, что между вежливыми словами в этой фразе прозвучало нечто большее. Какая-то тень недовольства, что ли. Или обиды. В общем, ближе к ночи Слава уже совсем запуталась в собственных предположениях, что имел в виду граф Удо. Возможно, она предположила правильно. Но, вполне возможно, что он и половины того, что сейчас приписывала ему жена, говорить не собирался. Самое неприятное в ситуации было то, что на невысказанные упреки и оправдываться глупо. Особенно, если не знаешь, в чем твоя вина.

– Принести вам травяного отвару, Ваше Сиятельство? – Горничная по-своему истолковала настроение госпожи. – Хорошо выспаться перед дорогой – первейшее дело, если вы позволите сказать. Отвар снимет тревогу, а об остальном позаботится Его Сиятельство. Я тут послушала, что слуги на кухне говорят, так прямо вся успокоилась. – Ну, что же, порадуемся. – Немного невпопад ответила Слава, имея в виду довольных слуг. – Так нести? – Не надо. Я, пожалуй, усну и так.

Травяные отвары Слава невзлюбила еще со времен дороги из Любице в Люнборг. Взбудораженных дорогой и неизвестностью девиц частенько отпаивали на ночь запаренными травками. Сон после такого питья приходил быстро, а утро, казалось, наступало еще быстрее и приносило странные ощущения. Бывалые воины, охраняющие обоз, посмеивались над зелеными девчонками и шутили насчет похмелья. Может, иной раз отвары и на пользу, но Слава предпочитала обходиться без них.

Вот только сон все никак не шел. Уже укладываясь, вспомнилось вдруг, что за свадебными хлопотами никто не удосужился позаботиться о компаньонке. Вроде как, замужней даме, путешествующей с мужем и караваном прислуги, она и ни к чему. Но теперь всю дорогу Славе предстояло трястись в карете в одиночку, без возможности перекинуться с кем-либо словом. Разве только граф предпочтет мерное покачивание кареты вольному ветру верховой езды. Потом вспомнилось, что за поездкой ко двору все сундуки она проверить не успела, всецело положившись на расторопность личной горничной. Потом – еще что-то... В общем, когда Слава смогла наконец-то уснуть, время было уже далеко заполночь.

А утром, едва рассвело, горничная уже явилась будить хозяйку. – Ваше Сиятельство, вставайте! Доброго утра! – Ой, рань-то какая... – Недовольно проворчала Слава, пытаясь прикрыть глаза широким рукавом рубашки. – Так рань. – Не стала спорить горничная. – Только Его Сиятельство уже давно народ на ноги поднял. И вас велел будить и кофию подать.

Горничная уже поставила на столик поднос с посудой и наливала в крохотную чашечку упомянутый напиток. По всей комнате разнесся густой, терпкий аромат, заставляя Славу слегка поморщиться. – Кофе. – Немного ворчливо поправила она. – Не люблю кофе. – Так королевский же напиток. – Со вздохом развела руками добрая женщина. – Дорогущий – страсть! А что не любите, я сказала Его Сиятельству... – А он что? – А он сказал, подать. А там – воля ваша, говорит. – Именно, дорогая супруга. – Дверь в смежную гардеробную открылась и граф вошел, постучавшись лишь для виду. – Воля ваша.

Почему-то в голосе графа Славе послышалась скрытая ирония. – Кофе, травы, морс... Завтракайте на свой вкус, дорогая супруга. Только, умоляю, выезд не задерживайте. – Как скажете, дорогой мой супруг.

Не удержалась, чтобы не приправить голос капелькой яда. Всего лишь четвертый день замужем, а уже от этих скрытых намеков хотелось затоптать ногами и расколотить какую-нибудь вазу. Из тех, расписных, что в изобилии украшали комнаты первого этажа. Удерживало лишь то, что Славе порой начинало казаться, это не граф, это она сама видит двойной смысл во всем сказанном. Граф Удо в ответ лишь слегка приподнял бровь, показывая, что яд проглочен и учуян. Но опускаться до ответных поделок при слугах не стал. Лишь напомнил, что ждёт госпожу графиню внизу и оставил Славу собираться.

Предслава снова с сомнением посмотрела на чашку кофе. Либуше рассказывала (да это и так не было при дворе никаким секретом), что молодой король Генрих очень уважает этот напиток. Вообще, заядлых любителей кофе среди значимых особ при дворе было трое: Ее Величество Ариана, Его Величество Генрих и Ее Высочество Мелисса. Остальные принцы ценили его за приписываемую способность быстро взбодрить. Прочие же именно что позволяли себе время от времени заморский напиток, либо следуя моде, либо наглядно демонстрируя, что могут себе позволить. У самой Либуше к этому напитку пристрастия были не кулинарного, а, скорее, сентиментального толка. Слава же так и не поняла, ради чего весь сыр-бор.

Но раз граф распорядился подать Славе кофе в постель (причем, судя по запаху, кофе настоящий, не те «упрощенные» варианты, который подавались для менее значимой публики), значит, ценит его за якобы бодрящий эффект. Не желая разочаровывать мужа, Слава еще раз вдохнула знакомый аромат и поморщилась. Отпила глоточек, скорее для виду, и отставила чашку. – Так, подай-ка мне воды. Холодной. – Велела не терпящим возражения тоном. И помоги собраться. Не будем заставлять Его Сиятельство ждать.

Когда графиня, одетая в дорожный костюм, спустилась вниз, горничная поспешила собрать посуду, чтобы отнести на кухню. Самой ей собираться было не нужно, она встала еще до рассвета, спаковав свой нехитрый скарб. Ставя на поднос едва надпитый кофе, женщина принюхалась к аромату и вздохнула: «Ох уж эти господа! И чего им не так... Вот говорила мне матушка, тяжко богачам. Когда всего с избытком, оно и не естся, и не пьется...». Прищурившись от удовольствия она в два глотка допила оставшееся и поспешила на кухню. – Ты чего это такая довольная? – Кухарка, принимая посуду, подозрительно принюхалась. – А чего мне довольной не быть? – Горничная, которая за эти дни еще не успела стать тут своей, пожала плечами. – День нынче добрый, госпожа не обижает, на господина тоже жаловаться грех... – Да завтрак она господский уже успела умять, вот и радуется, дармоедка. – Не сдержалась от колкости одна из горничных, что крутилась тут же в ожидании, пока прислуге можно будет садиться за столы. – Сама – дармоедка. – Фыркнула. – Думаешь, я не знаю, как оно все? Господа из дома – ты метелкой для виду махнешь пару раз, да и сбежишь на площадь, балаганы смотреть. А я при госпоже день и ночь, и в дороге, и в тревоге... – Это кто там собрался балаганы смотреть? Это какие еще балаганы?

Голос экономки заставил всех слуг живо подобраться. – Думаете, хозяин из дома, так я вам спуску дам? А ну, быстро по местам! – А как же завтрак? – Заикнулся кто-то. – Какой завтрак, господа еще не собрались?!

Слуги, пофыркивая и ворча на строгую экономку, разбрелись по местам. Она же, оставшись на кухне, чинно уселась за стол и подмигнула кухарке: «Ну, что там?». – Да, вот, сейчас отправлю в господские комнаты и можно будет. – Кивнула та на подносы с разложеной снедью, которые она передавала лакеям. Отправив последний, кухарка вытерла лоб полотняным платком и села возле экономки, разливая по чашкам драгоценный кофе, который, впрочем, уже успел изрядно подостыть. – Надо же, не соврала камеристка. – Сказала экономка, беря свою порцию. – Похоже, новая госпожа и впрямь не падка на заморское диво. – Так вендка ж. – Кухарка пожала плечами. – Мало ли, к чему они там у себя дома привыкли.

Опомнившись, что ее слова могут быть истолкованы превратно, поспешила добавить. – Оно, может, и к лучшему, что на заморское зелье транжирить не будет. К тому же, говорят, приданое за ней, о-о-о... – Да, приданое Его Сиятельство знатное взял. – Экономка, кивнула задумчиво. Казалось, она уже думала о чем-то своем. То ли о том, куда девать еще больше добра, свалившегося на хозяина после свадьбы, то ли о том, что при новой-то хозяйке кофе особенно не побалуешься. – Ладно, еще по глоточку, а потом пора остальных кормить. – Экономка вздохнула. – А я пока проверю еще раз, все ли к отъезду готово. Сама знаешь, маневры маневрами... – Храни, Творец, наше Сиятельство! – Истово осенила себя храмовым знаком кухарка. ***

Пока слуги делали свою работу, сплетничая в перерыве между делами, господа благополучно позавтракали и собрались. Граф Удо был привычно вежлив и так спокойно-собран, что Славе и самой уже начало казаться, она все себе напридумывала.

Граф проследил, чтобы Слава удобно устроилась в карете и, к ее удивлению, занял место рядом. – Сегодня нам предстоит сделать приличный кусок дороги. Постараемся останавливаться как можно меньше, чтобы заночевать в нашем поместье. – Ваше поместье... Мы поедем в Биркхольц? – Слава обратила внимание, что ни разу за все время знакомства ни отец, ни сын не упоминали при ней названия родового поместья. – Нет. – Удо и сам понял, что ответ прозвучал излишне резко, поэтому пояснил.– Хвала Творцу, поместье у нас не одно. Вы, моя дорогая, сделали отличную партию, скоро сами в этом убедитесь. У нас и без Биркхольца есть, где провести медовый месяц. – Вы не любите это поместье. – Слава не спрашивала, просто констатировала факт. – Вы правы, не люблю.

Удо подумал немного, рассказывать ли дальше и решил, что надо рассказывать. Все равно ведь узнает. Так пусть лучше от него, чем непонятно от кого. – В Биркхольце долгое время проживала моя мать. – Она любила Биркхольц? – Слава допытывалась, пытаясь нащупать хоть какую-то ниточку, за которую можно зацепиться, которая свяжет их с мужем. – После того, как они поссорились с отцом, мать редко бывала в столице, а там рядом жили ее родственники. А до того, предвещая ваши вопросы, она состояла в свите Ее Величества Арианы. И тоже боролась за право называться первой красавицей двора.

Предслава дернулась, словно от пощечины. Ей очень хотелось сказать, что ни за какое право она ни с кем не боролась. Да и вообще, почему она должна отвечать за то, что кто-то так рассудил: «Эта девица – красива, а та – не очень...»? Хотелось возразить, но сил на очередной бессмысленный спор сейчас не было. Да и вообще, чего она, собственно? Какая разница, почему они не едут в этот Творцом забытый Биркхольц? Главное, что едут куда-то. Подальше от двора с его сплетнями и интригами. Возможно, на новом месте они смогут наконец-то увидеть настоящие лица друг друга, а не просто придворные маски.

День выдался не сказать чтобы сложным, скорее скучным. Граф не соврал, обоз действительно спешил, однако для Ее Сиятельства остановки делались регулярно и без напоминания. Во время остановки на обед Слава заметила, что обоз стал короче, примерно, вдвое. – Остальные повозки отстали? – Спросила она графа. В том, что он полностью осведомлен, она ни на минуту не сомневалась. Надо отдать должное графу Удо, несмотря на некоторую ершистость, в дороге он ухитрялся держать в голове все, до мельчайшей детали. – Остальные я отправил прямиком в полк. – Пояснил граф, лениво откидываясь в кресле и лениво прикрывая глаза. Только сейчас Слава отметила, как резко стали выделяться на лице мужа скулы, и подумала, что со свадьбы он, наверное, спал еще меньше, чем она. – Расскажите мне, – попросила Слава, стараясь говорить негромко, чтобы не вспугнуть момент покоя. – О чем? – Обо всем. Ну-у, например, что за поместье, в которое мы едем? И как долго мы там пробудем? И как будет потом? Вы что-то говорили про особняк... – Ах, это... Скажем так, в поместье у меня дела. Обычные хозяйственные дела, которые имеют привычку возникать неожиданно, представьте, даже у полковников и аристократов. Придется сделать небольшой крюк. – А как же маневры? – Полк выдвинется без меня. В конце концов, местность знакомая, а я не просто так держу там толкового капитана. Я же присоединюсь потом, когда домашних заготовок не хватит и надо будет принимать решения на месте. – Вы любите свое дело. – Слава не смогла сдержать улыбки, глядя, как изменилось лицо графа, стоило ему заговорить о службе. – Дело как дела. – Удо снова вернул на лицо выражение светской вежливости. – Служба рыцаря Короне – плата за его привилегии. Так повелось испокон веков.

Предслава кивнула, мол, понимаю. О том, что так были раньше, а сейчас у рыцарей, тем более у вельмож, куда больше возможностей оправдать перед королем свое существование, мужу напоминать не стала. Учитывая, кем служит его отец, молодой граф и сам все прекрасно знал. Знал, но то ли не мог, то ли не хотел иначе. А Удо, позволив себе на миг открыться чуть больше обычного, уже снова придал лицу выражение светской скуки. – Так а как же я? Что будет после поместья? – Спохватилась Слава, поняв, что позволила беседе свернуть с основной темы. – Вы? – Казалось , муж всерьез задумался.

Потом быстро окинул взглядом комнату, которую на постоялом дворе выделили для трапезы четы Их Сиятельств. Предслава уже не раз замечала за Удо подобное: перед тем, как сказать что-то важное или личное, он всегда старался незаметно проверить окрестности на предмет случайных слушателей. Что он искал в комнате, где никого кроме них двоих не было, сложно сказать. Может, просто сработала многолетняя привычка. А, может, пытался рассмотреть стены на предмет подозрительно широких щелей. – Зилли, я буду с вами предельно откровенен, собственно, как и всегда. Будь моя воля, я охотнее оставил бы вас в поместье, а не таскал за собой по всей округе. Но, во-первых, в этом поместье никто из семьи не живет уже давно, и насколько оно подходит для постоянной резиденции, мне сложно сказать. А, во-вторых, вы и сами помните, какие сплетни недавно ходили во дворце. Сейчас их заменили свежие события, но стоит кому-нибудь прознать, что я «запер вас в заброшенном провинциальном поместье», люди с новой силой начнут обсуждать ваши несуществующие грехи.

Предслава понимающе кивнула. Да, в том, что сплетни живут своей, далекой от действительности, жизнью, она имела возможность не только наблюдать, но и убедиться на собственном опыте. Да она в любом случае не стала бы спорить с мужем в этом вопросе: это же как надо намучаться во дворце, чтобы рваться в заброшенное поместье? Нет, сплетни сплетнями, но это – точно не про нее.

Супруги доели молча, после чего граф тактично удалился, оставив Славу приводить себя в порядок перед дорогой, напоследок предупредив не очень затягивать с отъездом. Вторая половина дня прошла почти так же, как и первая. Разве что к вечеру у Слава уже видеть не могла ни стены кареты, ни бесконечные поля и рощи, тянущиеся из окна. Мысль о компаньонке снова мелькнула и была отогнана со словами: «Раньше думать было надо».

Долгий летний день подошел к концу, а карета все ехала и ехала. И только когда короткие северные сумерки сменились почти полной темнотой, радостный гомон за окном сообщил о том, что обоз достиг цели. Пользуясь отсутствием мужа рядом, Слава с наслаждением потянулась, разминая затекшие мышцы. В одиночку в карете, может, и было скучно, зато – вполне вольготно, когда можно творить, что хочешь, не оглядываясь на правила приличия. Вспомнив о правилах, Слава еще раз потянулась и хихикнула, представляя, какие глаза сделал бы ее безупречный муж, позволь себе она – придворная дама Ее Величества – подобную вольность при нем.

А граф уже встречал жену у двери кареты, готовясь сопроводить в дом. Обычный господский дом, каких Слава успела достаточно посмотреть дорогой в Люнборг. Резные двери были широко распахнуты, а на высоких ступенях стояли несколько слуг с фонарями. – Добро пожаловать, Ваши Сиятельства! – Склонился в поклоне представительный мужчина средних лет, видимо, управляющий. – Ваши покои готовы. – Отлично! – Граф, несмотря на военную закалку, тоже выглядел слегка уставшим. – Вели наполнять ванны для меня и Ее Сиятельства, мы с дороги устали изрядно... И, да, здравствуй.

Граф Удо провел Славу в холл дома, куда лакеи уже заносили пару сундуков. – Я думаю, дорогая, мы попробуем обойтись немногим. – Граф кивнул на вещи. – Кто знает, может, удастся разобраться быстрее. – Как скажете, Ваше Сиятельство. – Улыбнулась Слава.

Наблюдать как муж каждый раз старается предусмотреть любую мелочь было даже забавно. И, почему-то, льстило, что ему явно не хватает опыта сопровождения дам. Это было видно и по излишней предусмотрительности, и по несколько преувеличенному списку удобств, которые (по его мнению) были крайне необходимы спутнице. И, в то же время, нельзя было не признать, что именно благодаря графу первая часть путешествия получилась вполне сносной, хотя и утомительной. Предвкушая теплую ванну, Слава вслед за мужем поднялась наверх. – Однако, дом явно нуждается в хозяйской руке. – Удо нарочно покачался с пятки на носок на скрипучей ступеньке. – Зато ни один злодей не пройдет незамеченным. – Попыталась пошутить Слава. – Да, действительно. – Улыбнулся ей в ответ муж. – И как это я сразу не догадался?! Надеюсь, эта лестница работает не только как ловушка для воров? И остальные слуги уже услышали, что хозяйские покои будут нужны прямо сейчас.

Слуги услышали. Из одной из дверей (судя по богатой резьбе, именно она и вела в те самые покои) выскочила женщина, суетливо вытирая руки фартуком. Фартук был праздничным: белоснежным, с вышивкой, и явно не предназначался для такого. Но женщина, не обращая внимания на такие мелочи, бросилась к графу: «Ваше Сиятельство! На два слова...».

Удо склонился, вслушиваясь в сбивчивый шепот, и на его лице явно проступало раздражение. Предслава тоже попыталась вслушаться, но женщина говорила тихо, быстро, да еще и, похоже, на каком-то местном говоре. Поэтому изо всего Слава поняла только отдельные слова. Слишком мало, чтобы суметь сложить их в некое подобие фраз. Граф, между тем, дослушал и коротко кинул: «Разберемся». После чего решительно распахнул дверь.

Покои оказались одной-единственной комнатой. Стоящая посреди комнаты ширма скрывала от постороннего взгляда бадью. Мимо стоящих в пороге господ шустро прошмыгнула еще одна служанка с ведром горячей воды. – Хм-м... – Удо задумчиво потер подбородок, скрипя отросшей за день щетиной. – Все вон!

Прислуга ринулась вон, на ходу кланяясь господам. Вскоре в комнате остались только граф, графиня и наполовину наполненная бадья. – Вот, Зилли... – Граф выглядел несколько смущенным. – Когда я посылал вперед гонца с приказом греть воду для купания, я как-то не подумал о таком казусе. Просто, мне – всегда хватало... – Я думаю, мы как-то переживем эту беду. – Слава постаралась улыбнуться как можно мягче. Ну, понятно, что ему хватало. Зачем одинокому путнику две комнаты и вторая бадья? – Да, действительно. – Удо явно принял какое-то решение. – Располагайтесь, отдыхайте. А я переночую со своими людьми. – Но... Зачем? – Слава очень старалась говорить, как и граф, светским тоном, но чуть подсевший голос выдал неловкость. – Эта кровать кажется мне достаточно широкой для двоих. И... Вы же все равно – мой муж. – Да, действительно. – Снова зачем-то повторил Удо. – Ну, что ж, тогда, дорогая жена, – он особенно выделил последнее слово, – увидимся чуть позже. Не смею вам мешать.

Пришел он действительно намного позже. Слава успела уже помыться и лечь в постель. А ее горничная – принести госпоже теплого молока и позвать слуг, чтобы те вынесли воду. Видимо, эти хождения туда-сюда и послужили для графа сигналом, что можно возвращаться. Дождавшись, пока последние слуги покинут комнату, граф разделся до рубашки, намереваясь лечь в постель.

В неярком свете Слава невольно снова залюбовалась мужем. Надо все-таки признать, хорош, жаловаться на такого – только богов гневить. В этот раз граф пришел в постель в обычной, правда, свежей рубахе, которая скрывала почти что ничего. Заметив, что его разглядывают, улыбнулся уголком рта и приглашающе приподнял бровь, мол, что скажешь?

Сначала Слава хотела сказать, подражая светскому тону мужа: «Располагайтесь, Ваше Сиятельство», но вовремя заметила, что по привычке устроилась посредине постели. Ни справа, ни слева не оставалось достаточно места, чтобы разместить взрослого мужчину. – Вы какую сторону предпочитаете? – Она приглашающе развела руками, выражая готовность уступить любую. – Без разницы. – Граф пожал плечами, фалды рубахи колыхнулись, снова ненароком привлекая внимание.