Текст книги "Ты у меня одна (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 9
– Про что работаем, Доктор? – вкрадчиво спросил Иван, и Алёна, оторвавшись от созерцания толпы веселящихся на свадьбе Радченко гостей, повернулась и дрогнула губами в мягкой улыбке.
– Веду наблюдение, – загадочно произнесла вполголоса, – пытаюсь найти любовниц и любовников.
– Получается?
– Три парочки точно нашла.
– Вот видишь, а боялась, что умрешь со скуки. Даже здесь для тебя нашлось развлечение.
– Ванечка, этот страх был продиктован одиночеством. С тобой, милый, мне нигде не скучно и совсем не страшно.
Иван, очевидно, хотел что-то сказать, но сдержался: за столик вернулся Бардин. Из-за ссоры с Валетом Леночка отказалась сидеть в их компании, что Валентина невероятно расстроило. Он, как видно, очень надеялся, что в этот вечер они все-таки смогут прийти к какому-то взаимопониманию. Особенно его нервировал тот факт, что Леночка никому не отказывала в танце. И правильно. Для личной драмы можно найти другое место, а на свадьбе друзей нужно веселиться, насколько позволяет окружение и атмосфера. А атмосфера позволяла, хоть и пафосно все было, и вычурно, – с парадной лепниной торжественного зала, кованными орнаментами, классической мебелью цвета слоновой кости и множеством зеленых растений. Не говоря уже о собравшемся блестящем обществе.
– Ну? Успешно? Простила Жулька тебя? – спросил у Валета Шаурин. С долей иронии, конечно, но не без дружеского участия. Дружеское участие выражали внимательный взгляд и снисходительная улыбка.
– Нет, – буркнул Валя.
– Нет? – переспросила Алёна. – Было же просветление. На девичнике. Ну было же, да?
– Вот именно – просветление. Что-то ее сильно заклинило. Которую неделю темнота уже. – Валет повел плечами, так словно тесно ему было в пиджаке. Точно не терпелось его сбросить.
– Сочувствую, – улыбнулась Лейба.
– Лучше помоги. Мне теперь нужна помощь профессиональная, квалифицированная, у меня, кажется серьезный кризис в отношениях.
– Валентин, я с клиническими больными не работаю. С патологией, это не ко мне, а об адаптации тебе уже думать поздно, – весело усмехнулась ему в лицо.
Валет, оценив шутку Алены, хохотнул и припал к бокалу с шампанским. А потом выдохнул и расслабился на стуле.
– А я так на тебя надеялся, – вложил в сказанное все сожаление, на которое был способен.
– Вот дружеский совет я тебе могу дать.
– Для дружеских советов я всегда открыт.
– Женись на своей Жульке.
– Чего? – удивленно протянул Валет, невольно глянув на счастливых молодоженов. – Ну ты загнула!
– Да-да, точно тебе говорю. У вас будет все нормально, это ваша модель, вам весело так жить, вот и поддерживайте друг друга. А то, конечно, Жулька твоя в кризисе. Который год ей голову морочишь. Вот она и думает: нужен ты ей или нет. Семейные психологи, знаешь ли, рекомендует не затягивать период ухаживаний. Оптимальный: от шести месяцев до года. А от года до трех лет в браке надо уже детей заводить. А ты все развлекаешься. Вон у Игореши со Светочкой все правильно, теперь будем детишек ждать, – Алёна поджала губы, чтобы не рассмеяться.
– Ага, скажешь тоже, – скривился Бардин. – Мы никак отношения выяснить не можем, куда нам жениться, поубиваем еще друг друга.
– Так может в этом проблема?
– В чем? – повернулся Бардин к Шаурину, словно удивившись, что тот вступил в разговор.
– Может отношения вам надо выяснять чаще и основательнее, – с нажимом на последние слова сказал Ваня.
– Да куда уж чаще.
Алёна еле сдержала смех, прикрывшись неопределенной улыбкой, Ваня же, ничем не выдавая своей иронии, продолжил издеваться над Валетом:
– Мало выясняете. Видимо, Жулька твоя не удовлетворяется.
– Ой, у Жульки у самой манера, чуть что задницей повернулась и гори все синем пламенем, – махнул рукой Валька и бросил взгляд через зал, отыскивая Леночку.
– А ты что? – с искренним интересом невозмутимо продолжил Шаур.
– А я что? Да и ну ее тогда нахрен!
– Не, Валя, так нельзя, – со знанием дела сказал Иван. – Это, знаешь ли, как в той песне: снегопад, снегопад, если женщина просит… Тут ничего не поделаешь. Женщине нельзя отказывать.
Алёна прыснула со смеха. Валет посмотрел на нее с сомнением, потом заметил расплывающуюся на лице Шаурина язвительную усмешку и возмутился:
– Да чё вы гоните!
– Мы тебе даем совет, который ты так жаждал услышать, – поучительно сказала Алёна, запивая шампанским собственный смешок.
– И правда, Валя, сейчас Ленка поймает букет и все – не отвертишься. Будем еще одну свадьбу играть.
– Угу, – мрачно кивнул Валет, глядя, как гости потянулись к открытым стеклянным дверям.
Не без удовольствия Алёна пронаблюдала разговор Валета и Ивана. Безумно нравилась шауринская манера проявлять эмоции. Он не портил точеные черты лица активной мимикой – не кривлялся, не вздергивал брови, словно актер-мим. Все чувства его отражались на губах. В ироничной улыбке, дерзкой ухмылке, в их мягком поджатии, если сомневался, или в легком пренебрежительном напряжении. Тем эффектней это было и ярче. Одним только взглядом мог он выразить свое отношение с ситуации.
– Ну и чё сидим? – спросил Валет. – Пошлите, а то вон уже все будущие невесты в очередь выстроились.
– Да я как-то не особо горю желанием попасть в этот стройный рядок, – вполголоса проговорила Алёна, поднимаясь со стула.
Ресторан, в котором праздновали свадьбу Радченко, занимал отдельно стоящее здание, и был окружен живописным парком, куда, собственно, и двинулись гости. Нарядная толпа разбежалась по зеленому газону. Алёна смотрела на хохочущую Светку и раскрасневшегося от удовольствия Игоря. Они были уже немного усталые, но счастливые. По-настоящему счастливые. Света нашла ее глазами, но Алёна сразу покачала головой.
– А ты чего? – спросил Ваня, заметив ее жест.
– Нет уж, без меня, – засмеялась. – Я последняя в мире, кто желает выйти замуж, потому незачем искушать судьбу. Видишь, как тебе повезло. И я, наверное, единственная, кто не хочет тебе ярмо на шею повесить, Шаурин.
– Это существенно облегчает наши отношения.
– Несомненно, – самодовольно сказала Алёна.
– Пойдем тогда. – Он уверенно взял ее за руку и начал осторожно протискиваться сквозь толпу гостей.
Алёна сделала глубокий вдох, поняла, что Иван снова направляется к родителям. Сегодня она познакомилась с его отцом. И хотя знакомство было коротким, а разговор приятным и необременительным, существо ее до сих пор трепетало, такое мощное Шаурин-старший произвел на нее впечатление. Она, конечно, подозревала, что он внушительная личность, но не думала, что с первой же секунды попадет во власть его пронзительного магнетического взгляда, как в капкан, и застынет оцепенело. Теперь поняла, почему Ванька сказал, что с его отцом лучше знакомиться постепенно. И вообще он ее обманул. То есть, Алёна сама обманулась, когда познакомившись с его матерью, нашла сходство во внешности и привила Ивану какую-то характерную мягкость. Сейчас же, увидев отца, могла точно сказать, что Иван – копия Дениса Алексеевича. Несмотря на то что пообщаться им удалось всего ничего, чтобы сделать такой вывод, Алёне хватило и невербалики.
– Алёна, – приветливо ахнула мама Ивана, – а я тебя там высматриваю.
– Я решила не искушать судьбу, – ответила Алёна, одаривая вежливой улыбкой обоих родителей. Юлия Сергеева смотрела на нее тепло и радостно.
– Действительно. Не стоит вмешиваться в дела небесной канцелярии, – сказал Денис Алексеевич, глядя на девушку все с тем же строгим, но снисходительным любопытством.
– Мы уже уезжаем, – коротко сказал Иван. И хоть для Алёны это стало новостью, она кивнула, подтверждая его слова. Они попрощались и отошли.
– Какая экстравагантная у него дама, – проговорил Денис, провожая взглядом удаляющуюся пару. – И нескромная.
– Нет, – улыбнулась Юлия, – она скромная, но бесстрашная.
– Это, конечно, совсем другое дело.
– Конечно.
…Алёна вышла из ванной, томно вздохнула и прошла через гостиную на кухню. Шаурин уже белел рубашкой за барной стойкой. Сцепив руки на широких плечах, она на миг жарко прижалась к его губам, но едва теплые мужские руки скользнули по ее обнаженной спине, вывернулась и уселась напротив.
Ваня оглядел ее, Алёна взяла свой бокал с шампанским и, поймав шауринский взгляд, понимающе улыбнулась.
– Мурка, ты сегодня напялила самое пошлое, самое безвкусное платье, – с наслаждением сказал Шаурин.
– Почему безвкусное? – довольно переспросила она, ничуть не обидевшись на такой сомнительный комплимент. – Кружева сейчас в тренде.
– Потому что ты и так чистый секс, тебя надо упаковывать в футляр, а не обсыпать лепестками. Мне все время казалось, что ты голая. На тебе вообще есть белье?
Она отпила и улыбнулась влажными губами.
– Сейчас уже нет. Мне никто и никогда не говорил, что я чистый секс.
Иван покачал головой, глядя на нее чуть насмешливым и одновременно потяжелевшим от желания взглядом.
– Они все слепые.
Закатанные рукава белоснежной рубашки обнажали сильные загорелые предплечья; Алёна доверчиво положила ладони на его руки, придвинулась и, нагнетая интимность, заговорила сладко-вкрадчиво:
– Это для тебя, Ванечка. Я знала, что ты оценишь.
– Я оценил. Ты бесподобна в этом пошлом безвкусном платье. Ты в нем само совершенство. Я от тебя без ума, Мурка. От тебя и твоего платья. И от тебя без платья.
Да, он не мог не оценить это платье из плотного кружева на телесной основе, которая создавала тот самый неповторимый и непревзойденный эффект натуральности. Словно под этими цветочными лепестками цвета топленого молока голое тело, так ладно они гармонировали с ее чуть загорелой кожей.
– Я же говорю, что оно для тебя – вот это платье. Это другое, я купила его за день до свадьбы, чуть не убилась пока искала.
– М-мм… Мурка готовилась.
– М-мм… Мурка готовилась, – подтвердила и обольстительно улыбнулась. – У нас с тобой сейчас такая стадия – взрывоопасной страсти и всепоглощающей сексуальности, – отпустила его руки и снова приложилась в шампанскому. – Ловушка для двоих, потому что природа снабдила мужчину сильным сексуальным влечением, а женщину желанием соблазнять и быть желанной. На сексуальность ловятся даже самые умные и прозорливые мужчины.
– Это так ты меня ловила на сексуальность? – мягко рассмеялся Шаурин. – Мурка, да ты с самых первых встреч чуть мозги мне не взломала своей терминологией. Я себе психологический словарь купил, думаю, ну все, если еще раз завернет что-нибудь, труба дело, надо бросать девку.
Алёна, запрокинув голову, громко рассмеялась.
– Что правда? Ты словарь купил?
– Правда. Хорошее снотворное. В кабинете на столе.
– Шаурин, я же пойду проверю.
– Иди проверь.
Алёна грациозно соскользнула со стула и не менее грациозно пошла в его кабинет, меж тем чувствуя обнаженной спиной палящий Ванькин взгляд. Вернулась с сияющей улыбкой на лице и психологическим словарем в руках.
Положила книгу на стол, осторожно забралась на высокий стул.
– Ванечка… – как-то сладострастно произнесла она его имя и замолкла, приложив пальцы к смеющимся губам. – И у тебя там есть закладочки?
– Само собой. Я всегда страдал безумной жаждой знаний. Ну и?..
Алёна проглотила смешок и начала с нарочитой серьезностью:
– Ты же у меня особенный, потому с тобой нельзя действовать линейно – ловить просто на платье. Для начала я попыталась тебя спугнуть, что не получилось, к моему огромному удовольствию, проверяла тебя на стрессоустойчивость.
– И поэтому ты приходила ко мне на чай без лифчика.
– Конечно. И кнут, и пряник. Это момент расслабления. И ослабления. Бдительности.
– Ваши выводы, Доктор.
– Мне с тобой повезло. У тебя железная психика. Ни разу не взорвался.
– Тебе повезло, да. Я не взрываюсь по мелочам и при правильной подаче могу даже глупость принять за ум.
Алёна вздохнула, положила раскрытые ладони на столешницу и придвинулась ближе.
– Ты хоть представляешь, как мне страшно с тобой вот так откровенничать? У тебя такое гибкое сознание, – прошагала пальцами по каменной поверхности барной стойки, – прямо, прямо и за угол. Я же не знаю, что ждет меня там, за углом. Не знаю, Ванечка. Может быть, такси?
– Такси я тебе завтра вызову, – улыбнулся Шаурин.
Алёна делано громко, как будто облегченно выдохнула.
– Какое счастье.
– Пей, Мурка. Когда ты уже напьешься?
– Хочешь меня пьяную и в красивом платье?
– Хочу. Я заслужил, – мягкая ирония пробежала по губам. – Весь вечер исправно ведусь на твои позитивные манипуляции: платье, улыбки, доверчивые разговоры, комплименты.
Алёна расхохоталась:
– Теперь я верю, что ты читал этот словарь. Мне кажется, что ты мне быстрее мозги взломаешь.
– Я могу. Если будешь плохо себя вести, я этим займусь. И знаешь, если бы ты мне не понравилась, твой сексуальный призыв так и остался бы без ответа. Неважно, какое на тебе платье. Или ты вообще без платья. Хоть ты с кнутом, хоть с пряником.
Голова закружилась. Но закружилась приятно, и в теле почувствовалось сладкое томление; Алёна сдержанно улыбнулась и вздохнула:
– Ах, Твою-Мать-Величество, какой ты у меня красивый. Меня аж подташнивает от твоей идеальности. Хорошо, что у тебя невыносимый характер.
– Ты же его как-то выносишь.
– Я ненормальная, забыл? А нормальную ты угробишь, – чуть наклонила голову, глядя на него оценивающе.
– Нет, Мурка, ты для меня само совершенство. Над тобой работать и работать.
Мурка снова рассмеялась. Она сегодня много и открыто смеялась, что не могло не радовать.
– А у тебя раньше были сложности в общении с противоположным полом? – поинтересовалась она, допивая последний глоток.
– Всегда, – кивнул Иван.
– Почему?
Он помолчал, подбирая слова.
– Люди такие предсказуемые, – сказал, скрывая что-то большее за усмешкой. – У тебя?
– Сложности?
– Угу.
– Никогда, – сразу самодовольно выдала она.
– Почему? – тоже спросил он.
– Люди такие предсказуемые, – прикрылась усмешкой и глубже вздохнула. Никогда еще не чувствовала, чтобы грудь вот так разрывало от теплого щемящего чувства. Наверное, все-таки она напилась. Это все шампанское. – И убери этот словарь подальше. Свое снотворное. Спи со мной, Шаурин.
Он чуть оттолкнулся от стола, резко выдохнув, будто терпение кончилось; Алёна сползла со стула и на мгновение замерла, точно ожидая знака какого-то, команды. В ответ Ваня крепко сжал ее запястье и потянул к себе, заставляя обойти барную стойку.
– Все, я уже пьяная и в красивом платье. Ты меня хочешь? – сказала в губы.
Ответа не ждала. Прижимаясь к Ванькиному сильному телу, все прекрасно чувствовала.
О, да, Алёна прекрасно почувствовала его сильнейшее возбуждение, когда очутилась не очень удобно зажатой между Шауриным и столешницей. Но на это плевать. Пусть неудобно или вообще невозможно, но, главное, с ним. Пусть хоть к стене ее прижмет, хоть на кровать уложит. Плевать. Реальность давно отступила, мир ушел из-под ног, они наконец оказались прижатые друг к другу, как приплавленные, поцелуем, балансирующим между высшей интимностью и животной жадностью. Не проходящей, неутолимой жадностью. Без страха сделать что-то не так, но с небрежностью, продиктованной лишь страстью и безумным желанием. Они здесь, в тесном объятии, в кольцах сплетенных рук, в своем мире, в котором его сбившееся дыхание так удивительно рифмовалось с ее требовательными стонами. Здесь, в его квартире, где скромности не место, а каждый поцелуй и каждая ласка, как последние. В этой комнате, для которой лучшим и естественным украшением станет разбросанная по полу одежда, а самой красивой музыкой – сладострастные стоны. Здесь, в терпкой ночи, пахнущей шампанским и ее духами.
Какие у Алёнки дурманящие духи, сладковато-пряные и густые, но не перекрывающие ее собственный запах. Под ними четко улавливался тонкий аромат кожи и всего ее женского существа, слегка порочного, завораживающего и непредсказуемого. И такого вмиг покладистого в его руках.
Так ладно и охотно она отдавалась его ласкам. Послушно уселась на неприветливо-прохладную столешницу, с песочным шуршанием подтянула вверх платье и шире развела бедра. Мягко, почти целомудренно приникла к его губам. Дразнясь, конечно, поначалу, но затем принимая горячий настойчивый язык. Так целовала она его губы, что голова кружилась от нехватки кислорода. У нее – от другого. От опытных Ванькиных рук. От скользящих вверх по бедрам пальцев. Жадных и ищущих. Ищущих, но знающих.
На ней и правда не было белья. Говорила же, предупреждала, и все равно скользнуть под платье, обнаружить ее там голую и влажную было ошеломительно. Кровь тупо ударила в голову, тут же растекаясь по венам горячим потоком; сердце аритмично сорвалось.
Ласково он гладил ее, накаляя ощущения в точке соприкосновения, точно зная, как именно коснуться, чтобы сорвать с приоткрытых губ долгий стон. Нежно скользил по набухшим складкам, связывая ее этим касанием, потому что шевельнуться она не смела и, замерев в чувственном напряжении, беспомощно цеплялась за рубашку на его плечах.
Хрустящая ткань в стиснутых до боли кулаках, влажное дыхание на шее, мучительные поцелуи и его рука у самого сокровенного и чувствительного. В этом есть что-то особенное для мужчины – касаться этой маленькой горячей страсти и самому закипать от ее удовольствия, чувствовать ее зависимость, слабость, честность. Алёна честно откликалась. Честно просила, честно дрожала от удовольствия, волнуя напряженный воздух короткими скулящими стонами. Что-то есть в этом необыкновенное и безумное – держать свою женщину на грани экстаза лишь кончиками пальцев. Удерживать на раскаленной поверхности сумасшедшего блаженства, а потом позволить утонуть. Потом утопить ее в сладких освобождающих судорогах и вдохнуть вскрик, поймать дрожь.
Алёна уткнулась лбом в его плечо, так и не выпуская рубашку из рук. Надо же за что-то держаться. Кроме него – не за что. Ванечка, такой напряженный и дышащий мощным сексуальным возбуждением, – единственная опора в этом урагане чувств и страстей. Не помнила, когда точно стала называть его так ласково. Уже ласково, со смыслом. Наверное, после той поездки к нему домой. Сначала чуть издевательски копировала манерную интонацию сестры, а затем привыкла. Даже не заметила, как он стал ее Ванечкой. Оставаясь все же иногда Шауриным, иногда Иваном Царевичем. Но Ванечкой он был только ее, – на людях никогда его так не называла.
Несколько глубоких вздохов.
Нужное промедление, чтобы прийти в себя и почувствовать силу в расплавленном теле. Не разбитом, а расплавленном, растекшемся.
Необходимая передышка, пока Шаурин стаскивал с себя одежду, не отрывая от нее горящего взгляда. Алёна тоже смотрела на него. Только на него, сидя на барной стойке с задранным на талии платьем, цепляясь слабыми руками за столешницу. Сглотнуть бы, избавиться от сухости во рту.
Дрожащей рукой схватила Ванькин бокал: в нем еще оставалось немного шампанского. Ровно на глоток, чтобы протолкнуть вязкий ком, и вполне достаточно, чтобы голова вновь закружилась. Хотя, конечно, кружилась она не от алкоголя. Отставив бокал подальше, притянула Ваньку к себе, такого потрясающего в своем горячем возбуждении. Красивого такой первобытной обнаженной красотой. Поцеловала его влажными губами, мягко и возбуждающе лаская языком, проникая в глубину рта. Целовала лениво, невозможно мучительно растягивая поцелуй, позволяя вздыхать, но не отвлекаться. Потом соскользнула к шее, прижалась приоткрытыми губами. Жадно целовала, пробовала. Вдыхала его шальной запах. Горячими ладонями спустилась по груди к животу, вниз по дорожке волос. Тронула его тяжелую изнывающую плоть, чувствуя, как Ванька еще больше напрягся.
– Пойдем на диван, – шепнула в ухо.
Но, кажется, Шаурин не собирался двигаться с места, уже притягивая ее к себе плотнее, уже задерживая дыхание перед тем, как погрузиться в ее томное тело.
Тогда Алёна заерзала, обвила ногами его талию, и руками – плечи, прошептала:
– Ты же помнишь… если женщина просит… женщине нельзя отказывать. Только на диван, а то у тебя спальня слишком далеко.
Издав то ли вздох, то ли стон, подхватил ее. Хорошо, если женщина просит…
Там, на диване, Алёна с поражающей проворностью толкнула его на спину и забралась сверху. Шаурин совсем не был против такой инициативы.
– Давай, Мурка, сними уже с себя это платье… – выдохнул он, целуя ее припухшие губы. Но руки, задравшие подол, замерли ослабленно, переместились на ее обнаженную спину, – Алёнка прижалась к нему, мурча что-то ласковое, интимно поцеловала, разом отняв все силы. Потом лениво, как будто устало, припала к крепкой шее, чувствуя языком вкус его кожи и бешеное биение пульса. В этой части комнаты было, потому здесь все на ощупь, на слух, на запах.
Все соскальзывая по нему, Алёна гладила, пробовала, прикусывала. Наконец лизнула горячую влажную плоть, чувствуя, как его большое мощное тело тут же потеряло свою силу под ее ласками. Стало податливым и зависимым от опытных рук и мягких губ, от ее разнузданных ласк и откровенных движений. И сама невероятно возбуждалась от ощущения причастности к его наслаждению и своей над ним властью. Слушала тяжелое дыхание, чувствовала его сладкую дрожь, его вкус, его бессилие и осознавала с некоторым удивлением, что мужчину можно ласкать и для собственного удовольствия, а не ответно благодаря.
Ваня тронул ее лицо и издал приглушенный смешок, точно подтвердив свои мысли, когда пальцами прочитал на ее губах улыбку.
– Все, иди сюда, – приподнялся и резво подтянул ее к себе, развернув спиной.
Прижался губами к шее и чуть прикусил, раздевая. А платье все никак не хотело сниматься, липло к разгоряченному телу.
– У тебя какое-то неправильное шампанское, – хрипло проговорила Алёна, наконец сбросив одежду на пол.
– Почему неправильное?
– Не знаю я. Ты, наверное, что-то туда подсыпал.
– Нет, Мурка, у меня все натуральное. Ты же знаешь, я не люблю добавки.
Шаурин так крепко стиснул ее, что она охнула. И от тесных объятий, и от ощущения его обжигающих ладоней на голом теле, приносивших сумасшедшее наслаждение. Он влажно целовал ее шею, она лишь крепче прижималась к нему в болезненной тяге, измученная сексуальным возбуждением. Чем сильнее и нетерпеливее она стонала, тем более жадно целовал он ее, почти кусал. Гладил неровно вздымающуюся грудь, наслаждаясь ее женственностью, округлостью, ласкал набухшие соски. Алёна прогнулась, чуть наклонилась вперед, чтобы его твердая плоть наконец вошла в ее болезненно напряженное, доведенное до исступления тело. А потом от ощущения наполненности сладко задохнулась и на мгновение замерла. Ваня крепко сжал ее талию руками, и сам желая освобождения, желая излиться в ее упругое стройное тело. Помог ей двигаться. Сначала медленно, потом быстрее. От этих движений обоих залила жаркая и поглощающая волна удовольствия. Больше в их действиях не осталось ничего разумного. Только бешеное, ненасытное желание опустошиться. Они словно растворились друг в друге, сталкиваясь и расходясь в яростном ритме, в непостижимой сладкой муке. Тяжело дышали и двигались. Быстрее, глубже, сильнее. В бессвязном шепоте. В темноте. Двигались в яростном удовольствии, пока влажные и усталые не разбились в судорогах оргазма, сладкого и опустошающего.
