Текст книги "Ты у меня одна (СИ)"

Автор книги: Оксана Сергеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– Ты чего мне голову морочишь? – с ходу огорошил ее непреклонным и даже резким тоном.

Алёна и без того растерянная, растерялась еще больше. Забыла, что хотела сказать ему. Такого его не узнавала. Строгий костюм, словно задавал тон поведению, делая Шаурина жестче. Много жестче и опаснее, что ли.

– Я не морочу, – нервно пожала плечами.

Ваня окинул ее внимательным взглядом и сбавил обороты, спрашивая чуть мягче:

– Что случилось? Что с тобой?

Вот этих вопросов Алёна ужасно боялась и не хотела отвечать. Как рассказать ему о том, что произошло, и не выглядеть при этом идиоткой? Никак. Ситуация идиотская в любом случае.

– С сестрой повздорила.

– Ого… – вполголоса протянул он, – какие у вас нежные отношения.

– Угу, родственников, как Родину, не выбирают.

– Ну-ка, давай, – он вдруг открыл дверцу со стороны пассажира и подтолкнул Алёнку к машине, – поехали.

– Куда? – обернулась, пытаясь сопротивляться.

– Со мной, – надавил ей на затылок и затолкал в салон.

– Куда? – вспыхнула возмущением.

– Тихо, – захлопнул дверцу и посмотрел строго. – Сиди тихо, – приказал, словно был уверен, что пока будет обходить машину, чтобы сесть за руль, она выскочит и убежит. В общем, Алёна мечтала так и поступить, только не решилась. Осталась сидеть на месте, хоть и вдохновения от появления Шаурина совсем не испытывала. Расстроилась еще больше.

Ваня тронул машину, а потом набрал чей-то номер.

– Мама, ты дома?.. Прекрасно. Я сейчас заеду, – убрал телефон в карман пиджака и посмотрел на Алёну: – Учти, у меня семейка не совсем нормальная, но добрая.

– Мы что – к твоим родителям едем? – опешила она.

– Да.

– Ты спятил?

– Нет.

– Я не поеду к твоим родителям, – сказала жестко.

– Ты уже едешь.

– Я никуда с тобой не поеду! Останови машину!

– Не остановлю. Если хочешь, на ходу прыгай.

– Я сейчас тебе устрою скандал. Истерику. Хочешь? – пригрозила запальчиво, а он в ответ послал ей довольную улыбку.

– Хочу. Обожаю истеричек. Это мой любимый женский типаж. Вы такие интересные, у вас столько проблем.

– А ты любишь их решать и решать… – проговорила с неприкрытым сарказмом.

– Зачем же? – ухмыльнулся он. – Я люблю проблем добавлять. Так что давай – исполняй.

– Я не истеричка.

– Разумеется, – снова улыбнулся, не глядя на нее. – Ты же само совершенство. Сейчас возьмешь себя в руки и понравишься моей маме.

– Я не собираюсь нравиться твоей маме!

– Зря.

Алёна сжала кулаки и рыкнула:

– Шаурин, черт тебя подери!

Он довольно засмеялся, чуть откинув голову.

– Где моя подушка? – простонала, закрыв лицо руками.

– Зачем тебе подушка?

– Покричать и успокоиться. Я не кричу на людей, зато кричу в подушку.

– Давай сюда, – похлопал себя по плечу.

Она так и сделала. Решила не стесняться, какое уж тут стеснение. Не раздумывая, уткнулась в его рельефный бицепс и покричала. Потом спокойно откинулась на свое сиденье и безмятежно вздохнула, прикрыв глаза.

– И мне совершенно наплевать, что ты сейчас обо мне думаешь.

– Естественно, по-другому и быть не может, – ответил он с улыбкой.

Алёна по голосу слышала, что улыбался. С закрытыми глазами видела чувственный изгиб его губ. Все его эмоции были на губах. Всегда.

– Скажи мне имя-отчество твоей матери, – проворчала, не открывая глаз.

– Юлия Сергеевна.

– Юлия Сергеевна… – промурлыкала Алёна, открыла сумку и достала зеркальце. – Моя бабушка курит трубку… курит трубку бабушка моя… – глянула на себя, напевая вполголоса.

Пока доехали до семейного особняка Шауриных, Алёна успокоилась. Ну, внешне точно успокоилась. А внутри, как ни крути, испытывала некоторое волнение. И надо сказать, слова Вики про папу-авторитета и маму-акулу все-таки осели в голове. Может быть, Вика и раньше что-то подобное говорила, но Алёна все это благополучно пропускала мимо ушей, стараясь не засорять свой мозг фактами о человеке, с которым сама даже не знакома. А теперь вот задумалась. И на Ваню посмотрела другими глазами.

– Пойдем? – Ваня взял ее за руку, и Алёна, не сопротивляясь, ответно сжала его широкую ладонь.

– Пойдем, – прошептала обреченно, глядя на статное трехэтажное здание из терракотово-красного кирпича с каскадом разновеликих портиков.

Они поднялись по гранитной лестнице и вошли в дом. У входной двери Алёна задержалась – чтобы прислушаться, вдохнуть, почувствовать атмосферу. Ведь и стены говорить умеют. Ваня ее не торопил, будто давая ей возможность привыкнуть к помещению. У лестничного портала она замерла, невольно бросив взгляд наверх.

– Хочешь, я потом покажу тебе дом?

– Хочу, – медленно произнесла она и тут же посмотрела на Ваню, сбрасывая легкое оцепенение. – Хочу, – снова сжала его ладонь, как будто сообщая, что готова следовать за ним.

Они пошли через анфиладу комнат. Взгляд останавливался то на дизайнерской мебели, то на постмодернистской живописи на стенах. Палитра бежево-серых оттенков усиливалась сложными элементами декора. Все было исполнено с стиле сдержанной роскоши. Но роскоши уютной, домашней. На мягкий, обитый светлым текстилем, диван в гостиной так и хотелось присесть и уютно устроиться в уголке, а на стеклянный столик у выхода на террасу просилась чашка фруктового чая.

– Мама, – позвал Иван, когда они с Алёной оказались в кухне.

Она стояла к ним спиной и что-то делала у стола, похоже, разрезала пирог. Услышав голос сына, повернулась с приятной улыбкой, но улыбка та сползла с лица при виде Алёны, сменившись не то разочарованием, не то удивлением.

– Неожиданно… – проговорила она глубоким голосом и отложила нож.

– Мы ненадолго, только поздороваться. Мама, познакомься, это Алёна, – в глазах у Ваньки появилось, уже такое ненавистное Алёнке, смешливое выражение. Кажется, только его одного эта ситуация чрезвычайно забавляла.

– Очень приятно, – справившись с собой, дежурно-вежливо ответила женщина. – Поздороваться так поздороваться. Ты сказал, что заедешь, я чай заварила. Если хотите, то кофе попьем, – посмотрела на Алёну, вынуждая взглядом ответить.

– Чай. С огромным удовольствием, – кивнула та и даже сделала попытку улыбнуться. – Ваня, покажи, пожалуйста, где я могу руки помыть? – тактично попросила.

Ваня улыбнулся. Теперь уже знал, что скрывается за ее бесстрастностью.

– Конечно. Пойдем, – услужливо, до оскомины на зубах, проговорил он и коснулся ее спины, направляя в сторону гостевой ванной на первом этаже. Алёна пошла быстро, словно не твердой мужской рукой направляемая, а гонимая каким-то другим чувством. Только когда вышли из кухни, поняла, что, забыв о приличиях, простояла как истукан и даже не поздоровалась с Ваниной матерью.

Они вернулись во входную зону, и Шаурин открыл одну из темных дверей. Мимо пробегающая Катя, увидев Алёну, удивленно приостановилась.

– Привет, Катюш, – невозмутимо поздоровалась девушка.

– Алёнка, привет, – чуть изумленно протянула Катя, и словно приходя к какому-то пониманию, ткнула пальцем сначала в Ваньку, потом в Алёну, расплылась в нагловатой глубокомысленной ухмылке, хохотнула и побежала дальше.

– А вы знакомы? – спросил Иван.

– Представь себе, – буркнула Алёна и устало посмотрела на себя в зеркало. Поправила волосы, хотя состояние волос ее меньше всего волновало. Сейчас модно носить на голове беспорядок. Так что, после небольшой потасовки с сестрой, ее беспорядок выглядел более чем стильно. Светлые хлопковые шорты и майка цвета морской волны не должны вызвать каких-то нареканий – как раз подходящий для лета наряд. И для того, чтобы заехать просто «поздороваться» тоже. Юлия Сергеевна сама в белоснежных шортах и тонкой джинсовой рубашке. Вот только Ваня своим строгим костюмом явно нарушал баланс. От этого все внутреннее противоречие.

Снова вернулась растерянность, Алёна и не пыталась ее скрыть. Та все равно прорывалась в неловких движениях. Ваня шагнул к ней, показалось, чтобы обнять.

– Не трогай меня, – вскинула руки. – Свою дозу окситоцина я уже получила.

– Дозу чего? – переспросил он и открыл воду.

– Окситоцин – нейрогормон. Гормон объятий. Так его называют. Сердце бьется, сосуды сужаются и в теле приятная истома. Окситоцин и при стрессе тоже выделяется. Так что считай – я с тобой уже на сегодня наобнималась. Ты меня прям с ног до головы облапал.

– То есть, я могу тебе просто нервы потрепать, и ты уже закайфуешь. Как здорово. – В ответ Алёна глубоко вздохнула, пытаясь сдержать накатившее раздражение. – Ладно, не нервничай, – миролюбиво сказал Шаурин и вышел.

– Ваня, – напряженно сказала мать, когда снова увидела сына, – а нельзя было сделать все как-то по-другому? Цивилизованно, что ли. Вот у девушки на лице написано, что ты ее сюда силком приволок. Нужно было предупредить, дать ей время подготовиться. Поужинали бы вместе. Или пообедали. Ты знаешь, что отца сегодня дома нет. Почему нужно было устраивать все вот так?

– Потому что в другой день, если дать ей время подготовиться, у нее обязательно будут свои заморочки. Она сделает все как надо. Будет вести чинные беседы, говорить то, что вы хотите услышать, и выглядеть так, что обязательно вам понравится. А знакомство с отцом, мама, это элемент совершенно другого шоу. Вот к этому она точно еще не готова.

– Ванечка, а ты, вероятно, хочешь, чтобы она нам не понравилась? – посмеялась Катя. – Я ее пару раз видела со Светкой. Прикольная она деваха. Такая… – задумалась, подбирая слово, – с юмором. Точно! С юмором. Тебе, наверное, с ней весело.

– Я прям тащусь.

– Я вижу.

Катька залилась смехом.

Так долго и тщательно Алёна еще никогда не мыла руки. Вернувшись на кухню, Ваню там не застала. Его мама уже расставила на большом обеденном столе чашки и разлила чай.

– Может быть, хочешь с лимоном?

– Не откажусь, – согласилась Алёна, хотя чай с лимоном не любила. Но согласилась, чтобы не начинать разговор с отрицания.

– Катюша… – обратилась Юлия к дочери, и та без лишних слов достала из холодильника лимон и взялась за нож.

Юлия Сергеевна села за стол и взглядом пригласила Алёну. Тут сложно было разобраться, чья больше заслуга в установившемся понимании – то ли Ванина мать имела способность выражать свою волю лишь взглядом, то ли сама Алёна ее на каком-то ином уровне уже почувствовала.

– Только не надо говорить, как ты рада со мной познакомиться, и что мой сын много про меня рассказывал. Это неправда. Очевидно, что обо мне ты знаешь ровно столько, сколько я о тебе, – сказала Юлия, не дав Алёне раскрыть рот.

Девушка сначала смущенно застыла, а потом смело согласилась:

– Да, все так. Тогда можно вы сразу обдадите меня самым презрительным взглядом, а я не буду мило улыбаться и делать вид, что мне безумно хорошо и приятно в этот момент.

После этих слов во взгляде женщины появилось высокомерие, которого раньше не наблюдалось.

– Пфф, какой ужасный стереотип. Почему ты считаешь, что я обязательно должна обдать тебя презрительным взглядом? – с усмешкой покачала головой. – Если Иван считает, что сегодня ты должна быть здесь, значит, ты должна быть здесь. Я никогда не ставлю решения сына под сомнение. У нас в семье каждый сам несет ответственность за свои деяния. Так заведено. Так мои дети воспитаны. Я уж не знаю, какие у вас с Ваней отношения, но могу тебе сказать на будущее: он никогда не совершает случайных и бессмысленных поступков.

Тут Алёна улыбнулась. Улыбнулась искренне, потому что внутри стало вдруг невероятно легко.

– А мы с вашим сыном дружим. Просто дружим, – сказала она с огромным удовольствием, испытывая к Ваньке что-то сродни благодарности за такое определение их отношений. Так правильно и радостно сейчас оказалось и думать, и говорить, что не спит она с ним, не встречается, а просто дружит.

Юлия Сергеевна в ответ улыбнулась, лицо ее как-то просветлело. И что поразительно, совсем не удивилась она услышанному.

– Давай пить чай, – со вздохом, как-то ласково, сказала она и положила Алёне кусок яблочного пирога.

Алёна подвинула к себе изящную чашку и с сомнением посмотрела на свою тарелку. Это, наверное, невероятно вкусно. Хрустящее песочное тесто, яблочная начинка и сахарные белки сверху. Если бы не корица.

– Что такое? – Юлия заметила сомневающийся взгляд девушки.

– Я не очень люблю корицу, – все же взяла ложечку, чтобы попробовать пирог.

– Что значит – не очень люблю корицу? С таким выражением лица, какое сейчас у тебя, ты должна ее просто ненавидеть. Так и скажи: я терпеть не могу корицу. Отодвинь от себя тарелку и не мучайся. Не надо давиться тем, что ты терпеть не можешь, чтобы сделать мне приятно. Ваньке поставь, он это любит. Съест за двоих.

– Да, я терпеть не могу корицу, ненавижу просто, – подтвердила Алёна и передвинула тарелку.

Ничего не скажешь, у Ваньки потрясающе красивая мама. Очень ухоженная. Хотя при ее статусе и положении по-другому просто быть не может. У Шауриной есть все возможности, чтобы выглядеть достойно. Она просто обязана выглядеть так, как сейчас выглядит. А главное, фигура у этой женщины стройная, но плотная, не иссушенная постоянными диетами. Губы у Ваньки от матери – мягкие, чувственные. Вот так же Юлия улыбалась: скрывала за улыбкой все, что можно скрыть, и говорила улыбкой то, что в словах не досказала. И глаза серо-зеленые у Ваньки тоже от нее.

– Ты почему не ешь? – спросил Ваня, усевшись наконец за стол. Он переоделся. Незаметно для себя Алёнка облегченно вздохнула, увидев его в джинсах и бледно-голубой футболке. Таким видеть его привычнее, такой он ей ближе и роднее.

– Я терпеть не могу корицу.

– Конфеты будешь?

– Конфеты буду.

– Алёнка, ты сегодня какая-то невеселая, – сказала Катя, как будто воспользовавшись моментом, пока брат отошел.

– Я сегодня жертва обстоятельств.

– Ванечки, что ли?

– Угу, Ванечки.

– Да, – со вздохом протянула Катюша, – я бы не хотела, чтобы меня к маме жениха приволокли насильно. Я бы такого не простила.

Алёна разомкнула губы, собираясь ответить, что тоже не простит, но вовремя осеклась, чтобы не расписаться в таком громком определении их с Ванькой связи. Да и Катюша смотрела на нее так хитро и умно, явно ожидая реакции.

– Я девушка мстительная, тоже что-нибудь придумаю, – осторожно подбирая слова, ответила Алёна.

– Что, например? Тоже познакомишь меня со своими родителями? – усмехнулся «виновник» сложившихся обстоятельств.

– Нет. Тебе повезло. У меня нет родителей, они давно умерли, – спокойно, даже немного равнодушно, сказала Алёна.

За столом наступила гробовая тишина. Юлия Сергеевна бросила на Ваню уничтожающий взгляд. Ваня, как и следовало ожидать, и бровью не повел.

Домой Шаурин привез Алёнку поздно. Она чувствовала себя усталой, без сил, будто из нее все соки высосали. И все равно отпускать Ваньку не хотелось.

– Хочешь кофе?

– Хочу.

– Пошли. Мне кажется пора поставить в сегодняшнем кофе-чаепитие финальную точку. У меня сегодня прям бон вояж, езжу по гостям и чаи распиваю.

Хотя Ваня у нее в квартире был в первый раз, особого интереса он не проявил, не стал осматриваться, прошел за ней в ванную вымыть руки, потом на кухне послушно уселся за стол.

– Так кофе или чай? – еще раз уточнила Алёна.

– Так кофе.

– Чувствую себя зверски голодной, хочу бутерброд. Будешь со мной?

– Я не ем колбасу.

– Я тебе колбасу не предлагаю. Я ее сама не ем.

– Тогда буду с тобой. Радеешь за здоровый образ жизни и ешь только здоровую пищу?

– В своих мечтах, – завозилась у холодильника. – И кофе у меня растворимый.

– Я жутко в тебе разочарован.

Через пару минут на столе появилась тарелка, на которой лежали бутерброды с майонезом, яйцом и маринованными огурчиками.

– Осторожно, огурцы острые.

– Я люблю острое. Надо же, сколько майонеза. Не боишься за фигуру?

– Нет, лишний вес не моя фобия. Я сначала куплю юбку пошире, а может быть потом встану на беговую дорожку, – ткнула пальцем за спину. Сквозь широкий дверной проем виднелась беговая дорожка, стоящая в дальнем углу гостиной. – Буду бежать и плакать. Плакать и бежать. Ой, Шаурин, – усмехнулась она, глядя, как он с удовольствием ест бутерброды с маринованными огурцами, – кому скажу – не поверят…

– Конечно, не поверят. Можешь даже не стараться распространять обо мне всякие подозрительные слухи. Все факты, выпущенные обо мне в массы, тщательно выверены. Остальное будет несуразным противоречием. Я еще сало с чесноком люблю и водку. Но в это тоже никто не поверит.

– Ванечка, – Алёна положила ладонь на его запястье и доверительно пригнувшись, прошептала, – у меня есть сало с чесноком. Представь…

– Шутишь?

– Ни капли. Это мы с дядюшкой убиваемся, он меня им регулярно подкармливает.

– Что ж ты мне сразу не предложила?

– С ума сошел? Я трясущимися руками тебе бутеры с майонезом делала, хочешь, чтобы я совсем упала в твоих глазах?

– После растворимого кофе и майонеза ты уже и так на самом дне – падать ниже уже просто некуда, – поддержал ее ироничный тон.

– Какое счастье! – засмеялась Алёна, облизнула палец и встала со стула.

– Только потоньше нарежь, – попросил он.

– Как бумагу?

– Как салфетку.

– Ну ты и гурман…

Книга предоставлена группой в контакте “Ольга Горовая и другие авторы журнала САМИЗДАТ”

http://vk.com/olgagorovai

(Ксения Авдашкина)

ГЛАВА 6

Алёна смотрела на стеклянное панно с фотопечатью в виде черно-белых городских перспектив и не могла оторвать от него глаз. Огромное, почти во всю стену, оно завораживало не то темнотой ночи, не то яркими огнями. У Шаурина в квартире вообще вся концепция интерьера построена на черно-белом контрасте с отсылками к ар-деко, – исполнена в узкой цветовой гамме, но удачно обыграна в разности фактур. Тут и серая кожа в обивке мебели, и на стенах белое многослойное текстурное покрытие с перламутром, и блеск металла в предметах декора – все играло. И пол, конечно, пол, черный, глянцевый. По всей квартире сплошное каменное полотно с серыми прожилками. Поначалу Алёна даже поймала себя на мысли, что ступать на этот пол не хочется. Кажется, холодный он, неприятный. Но нет, удивилась невольно, когда босыми ступнями почувствовала тепло.

Повернувшись к противоположной стене, ткнула пальцем в плазму:

– Ты же не смотришь телевизор.

Ванька стоял тут же в гостиной и наблюдал за девушкой, расслабленно облокотившись о радиусную барную стойку. После слов Алёны он бросил взгляд на висящий позади телевизор, словно вспоминая, зачем и правда повесил его на стене.

– Это декор, – ответил с усмешкой.

– То есть иногда ты все-таки делаешь то, что от тебя ждут?

– Иногда делаю. Ну, давай-давай, не останавливайся. У тебя же есть, что сказать.

Алёна поджала губы, храня на лице таинственное выражение.

– Ну ты же не сам проектировал дизайн? Тут явно работали профессионалы.

– Конечно, но я же высказал свои пожелания. Обсуждал детали. Это то, что я хотел получить.

– Напрашиваешься на диагноз? – уперла руки в бока.

– Напрашиваюсь, – оттолкнулся от столешницы. – Ты хотела посмотреть, как я живу. Ты у меня дома – валяй.

Алёна задумчиво оглянулась и серьезно сказала:

– Мне надо все посмотреть поближе и подумать. Чтобы насочинять тебе красиво.

– Смотри. Давай красиво.

– Я буду чай с апельсином. Если это не декор, – взглядом указала на круглую стеклянную вазу с апельсинами, стоящую на барной стойке, и жестом отправила Шаурина на кухню, не желая, чтобы он ходил за ней по пятам. И так не могла сконцентрироваться в его присутствии. И расслабиться тоже не могла.

– Не декор, – улыбнулся. – Чай с апельсином… Будет тебе с апельсином.

Ваня отошел, и Алёна вздохнула немного свободнее. Настолько, насколько это вообще было возможно, находясь в шикарных апартаментах рядом с человеком, который бесконечно ее волновал. Последние дни с ней творилось что-то невероятное. С того момента, как покричала ему в плечо, будто в голове что-то переклинило. Никак не могла избавиться от запаха его сумасшедшего парфюма и ощущения тепла, которое почувствовала, утыкаясь ему в руку. От мыслей о Ваньке не могла избавиться и внутренней к нему тяги.

Осмотревшись в гостиной, Алёна перешла в прихожую и застыла перед широкими стеклянными дверями. На них было нанесено такое же изображение городских видов, как и в гостиной. Наверное, за ними находилась спальня. Но соваться туда без хозяина совсем уж как-то невежливо.

– Итак… – довольно подтолкнул Шаурин Алёнку к разговору, когда она, обследовав его огромную квартиру, вернулась на исходную точку.

– Ты очень агрессивный, – начала она.

– Да?

– Да. Вот эти твои собаки, – обернулась и указала взглядом на две серебристые статуи оскаленных псов, охраняющих объединенную зону кухни и гостиной, – …и другие металлические предметы… Стальной холодный блеск сразу вызывает ассоциации с оружием. Опасность. И таких деталей в твоей квартире много. Статуэтка Будды, или как его там, божок в кабинете, картина в металлической раме в прихожей. Не золото же, не тепло, не роскошь, а сталь – холод. Ты умеешь стрелять?

– Конечно, – кивнул Иван.

– Конечно, – эхом повторила Алёна. – Вот видишь. Конечно. Ты даже не задумался. Сказал «конечно», как будто уметь стрелять, это что-то само собой разумеющееся в нашей жизни. Я вот, например, даже боевого пистолета ни разу не видела.

– А разве я что-то сказал про боевой пистолет? Я, может быть, пневматику имею в виду.

– Да ладно, – хмыкнула она.

– Хорошо, ладно. Я умею стрелять из боевого оружия. Это делает меня агрессивным человеком?

– Это делает тебя способным на агрессию, – выдала с умным видом, и Шаурин улыбнулся. А Алёна, снова напустив на себя сосредоточенный вид, продолжила: – Белые стены и нет острых углов. Объединенные зоны, все так обтекаемо. Ты такой, конечно, душка, – скользя пальцами по черной каменной столешнице, прошлась вдоль барной стойки, которая огибала стену с плазмой и уходила на кухню. – Но этого не заметно, это не ощущается. Черный пол. Черный фактурный… – Перекатилась с пяток на мыски и обратно. – Снова глянец, блеск, он поглощает эту мягкость и белизну стен.

– Может быть уравновешивает?

– Это тебе уравновешивает, а по мне, так он все поглощает. Где спальня?

– Пошли.

В прихожей Ваня указал на те самые широкие стеклянные двери, но не тронул их, позволяя ей самой войти в комнату.

– Приват, полный приват, – промурлыкала Алёнка, раздвигая двери. – М-мм, как у тебя здесь тепло и шоколадно.

– Так спальня же. Чтобы спалось хорошо.

Алёна подавила смешок и шагнула в комнату. В спальню ее потянуло. При том, что комната была решена в темноватых тонах, совсем не чувствовалось в ней мрачности, – больше тепла и уюта. Больше спокойствия. Стены в текстильных фисташково-шоколадных обоях. На полу массивная доска с неярко выраженной текстурой.

– Это крокодил? – коснулась ладонью высокого коричневого изголовья кровати.

– Угу, – Ванька кивнул.

Алёнка рассмеялась:

– Нет, Шаурин, все-таки ты белый и пушистый. Без сомнения! – снова рассмеялась. – У тебя изголовье кровати обито крокодиловой кожей, но ты вообще не агрессивный, ты добрый и понимающий. Разодрал крокодила над кроватью и добреешь с каждым днем все больше, и больше.

– Это декор, – ухмыляясь, сказал Иван.

– Ага, декор. Да у тебя все исполнено в таком стиле, что даже если какая-нибудь девица разбросает по квартире розовые лифчики и расставит рамочки с фотографиями, здесь ничего не изменится. Эти розовые лифчики потеряются на фоне этого брутального интерьера. Такое тут явное мужское доминирование.

Снова окинула спальню беглым взглядом. Наверное, если задернуть шторы, то в комнате станет темно даже днем, очень уютно для сна.

Шаурин обнял Алёну сзади и почувствовал, как она вздрогнула. Так приятно и беззащитно вздрогнула в его руках, но не возмутилась, а так чуть высокомерно глянула через плечо.

– Ты ко мне пристаешь?

– А у тебя по этому поводу остались еще какие-то сомнения?

Так близко ее губы. С ума сходил от этих губ. Да и вообще от нее с ума сходил. Не помнил, когда в последний раз испытывал такое бешеное влечение к девушке. И Алёнка сегодня такая очаровательно-загадочная и, как всегда, невозмутимая. С распущенными волосами, в узких белых джинсах и просторной футболке-тельняшке, оголяющей одно плечо. Только поблескивающие светло-голубые глаза выдавали ее явную заинтересованность в происходящем. И видеть это, ощущать, было безумно приятно, невероятно просто.

Ее округлая грудь дрогнула под его ладонью, – от рваного вздоха. Не смог сдержаться и не тронуть, это выше его сил. Осознание того, что под футболкой на ней нет белья, будоражило, лишало способности трезво мыслить. Едва себя контролировал, чтобы не раздеть ее и не завалить в спальне на кровать.

– Если ты ждешь, что я покраснею и стану возмущенно ахать, то не дождешься.

– Ты посмотри, и правда не краснеешь. И чтоб ты знала: я не пристаю, я с тобой знакомлюсь. Мы же должны узнать, удобно ли нам обниматься. Мне кажется, что нам очень удобно, – говорил на ухо вполголоса, почти шептал.

Ни в каком другому месте его низковатый глубокий голос не производил бы такого ошеломляющего эффекта, как здесь, в его квартире, в полной тишине. Дрожь побежала по спине. А Ваня не отпускал и, наверно, прекрасно чувствовал реакцию ее тела.

– А, может, ты музыку включишь? – понимала, что несет чушь, тем не менее сказала, чтобы хоть как-то разбить эту ошеломляющую интимность.

– Нет, – коснулся губами шеи и замер.

Дышать ей становилось все труднее, грудь вздымалась все чаще, ноги предательски слабели.

– Познакомился? – легко спросила, когда он развернул ее к себе.

Боялась, что начнет целовать в губы, жутко боялась, ужасно. Сама не знала – отчего и почему. Может, себя боялась, своей реакции – что не сумеет себя контролировать. Или потому что безумно хотелось, чтобы наконец поцеловал.

– Да, – слегка самодовольно прозвучало.

– Понравилось?

– Очень. Божественно.

– Я или моя грудь?

– Не могу в своем воображении отделить одно от другого.

Крепко ухватив ее за талию, легко приподнял. Алёна, не задумываясь, обхватила его ногами.

– Какой чудесный рефлекс, видишь, как мы хорошо подходим друг другу. Мне даже не нужно тебе подсказывать, ты сама все знаешь.

– Так как насчет музыки? – сцепила руки на его плечах и чуть отстранилась, чтобы не касаться его грудью, хотя хотелось наоборот – крепко прижаться всем телом.

– Нет. Не хочу, чтобы ты расслаблялась. Мне нравится твое напряжение. И ты такая нормальная ханжа… – мягко улыбнулся и переместил руки, подхватывая ее под ягодицы. – Не носишь мини-юбок и чего еще там… прозрачных блуз… но зато приходишь ко мне без лифчика под футболку и так запросто даешь себя облапать. Да, ты нормальная ханжа.

Про напряжение Ваня прав. Напряжение между ними колоссальное. Даже дышать трудно, невероятных усилий стоило вести себя непринужденно и не дергаться в его руках. Не отвечать на провокации, но и не шарахаться, как невинная школьница.

– Я могу к тебе даже голая заявиться. Мы же просто дружим.

– Ты даже представить себе не можешь, как много я вкладываю в это понятие.

– Да? Что – неужели все так тривиально? Ты меня к себе привел, чтобы просто затащить в постель?

– Какая пошлость. Кошмар просто. Как ты можешь обо мне так думать? Если бы я хотел с тобой просто переспать, я бы сначала повел тебя в шикарный ресторан. Пил бы тебя, гулял, танцевал…

– Развлекал бы меня всякими разговорами…

– Зачем? Я же сказал: пил, гулял, танцевал. Для постели этого хватит.

– А ты вообще собираешься водить меня по ресторанам? По таким шикарным, чтобы я ахнула.

– Вообще, собираюсь. По таким шикарным, чтобы ты ахнула.

– И на Багамы свозишь?

– И на Багамы свожу. Куда угодно. Куда ты только пожелаешь, – улыбнулся и отпустил ее, Алёна глубоко вздохнула. Показалось, что и Ваня сделал шумный вдох.

– Пойдем. Твой чай с апельсином уже остыл.

– Это прекрасно, – еле удержалась, чтобы не рвануть на кухню быстрее него.

А затем, с показным равнодушием забираясь на высокий стул, оценила предложенный Ванькой десерт:

– Убийственно, просто убийственно. Жирные сливки, ягоды… – Вынула из чашки кусочек апельсина, чтобы чай не горчил.

– Еще скажи, что ты на диете.

– Нет. Никогда не могла сидеть на диетах. У меня нет на это выдержки. Я маленький человек со слабой волей.

– Нет, Доктор, ты очень серьезный человек. Настоящий профи. Ну как – прощупала меня? – посмеиваясь, спросил Шаурин.

– Угу… – Зажала чайную ложечку губами.

– Понравилось?

– Очень. Божественно, – с нескрываемой иронией повторила его недавние слова. – Я только еще не спросила, чем ты занимаешься. Я, конечно, имею представление о вашем холдинге. Но вот чем конкретно ты занимаешься? – кажется теперь можно вздохнуть свободно. Сердце еще неровно постукивало, но по другую сторону барной стойки Алёна чувствовала себя защищенной.

– Хочешь узнать масштаб моей фигуры в нашей корпорации?

– Почему нет? Ты же знаешь, чем я занимаюсь.

Он поджал губы, словно раздумывая, как лучше ей ответить.

– После Дениса Алексеевича Шаурина я второй человек. Если обозначать конкретно, то я коммерческий директор, а если масштабно, то занимаюсь я всем. Есть такие люди, которые отвечают за все. Это про меня. Курирую планово-экономический отдел, контролирую оптовый и розничный каналы сбыта алкогольной продукции, а также филиальную сеть в регионах. И еще много-много всяких текущих вопросов.

– Хорошо твой отец устроился. Ты очень мощно его поддерживаешь.

Иван ответил глубоким кивком и спросил неожиданно:

– А что случилось с твоими родителями?

– Они давно погибли, мне года три было, и я довольно плохо их помню. Отца убили, а мать потом повесилась. Меня воспитывал дядя, Викин отец, – ровным тоном произнесла Алёна фразу, будто одно слово.

– Нормальные люди не говорят об этом с таким равнодушием, – вдруг заявил Иван.

– Значит, я ненормальная. И к тому же, я была очень маленькой, когда все случилось, – в тихом голосе прорвалось едва уловимое раздражение.

– Неважно, когда это случилось, это трагедия в любом случае. Мне показалось, или тогда за столом у матери ты пыталась меня этим уесть?

– Тебе показалось, – чуть резче сказала Алёна. – Просто я не могу понять, неужели трехлетний ребенок не достоин, чтобы жить ради него. Как можно бросить на произвол судьбы собственное дитя! – тон ее стал заметно высок, и Алёна выдохнула, чтобы снова обрести равновесие. – Я хочу еще чаю.

Чаю она не хотела, но очень хотела, чтобы Шаурин перестал сверлить ее взглядом, прекратил этот допрос и отвлекся на что-нибудь. Ваня поднялся, наполнил ее чашку и добавил в чай кусочек апельсина. Подал ей чай и снова уселся на место.

– Что? – спросила в ответ на его чуть насмешливый взгляд,

Серо-зеленые глаза еще раз лениво пробежались по ней. Шаурин удобно сложил локти на столе, устроившись так, словно приготовился сказать длинную речь.

– Ты потрясающий собеседник, – начал с многозначительностью в голосе, – с тобой можно говорить, о чем угодно. Бесконечно. Ты ходячая энциклопедия. – Сделал паузу, подождав, пока Алёна отставит свою чашку и сконцентрирует на его словах все внимание. – Но ты как следователь – увязываешь факты в логику. Такая у тебя мыслительная деятельность. При этом ты способна найти консенсусные точки в любой дискуссии. А где ты сама среди всех этих умозаключений и выводов? Тебя нет. Я тебя не вижу, – развел ладонями, демонстрируя непонимание.