Текст книги "Ты у меня одна (СИ)"
Автор книги: Оксана Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 25
Господи, как гадко! Давно Алёна не чувствовала себя так плохо. Ее тошнило. У нее болела голова, и от слабости дрожали колени. Она упала в обморок. Вернее, точно бы упала, не будь рядом Светки. Радченко не растерялась, когда увидела, как Алёна внезапно побелела и качнулась. Мигом выволокла ее из бутика и усадила на ближайший диванчик. Купила воды без газа, дала попить, обтерла ей лицо влажной салфеткой.
Едва только способность говорить и соображать связно вернулась, Алёна позвонила Шаурину. Обещала же. Вот пусть заботится, ухаживает, решает ее проблемы. Он так этого хотел. А сегодня она – одна сплошная проблема, сил хватало только чтобы матом ругаться.
Ваня примчался через полчаса. Увидев его, Светка вскочила, точно школьница при виде учителя.
– Вот памятник, а вот оно – дерево, – хмуро пошутил Шаурин и сел рядом с Аленой. – Как ты? – Тронул ее лоб, будто проверял температуру.
Наверное, она была, температура.
– Ваня, может, в больницу? – обеспокоенно спросила Света. Почему-то у Вани. Лейба послала подруге полный немого укора взгляд, но та на это не среагировала, ждала ответа Шаурина.
– Разберемся, – спокойно сказал он и перевел взгляд на свою драгоценную. Драгоценная, к слову, держалась довольно стойко и делала вид, что все не так плохо. Поддерживала голову рукой, упираясь локтем в подлокотник. Лицо бледное, глаза стеклянные.
– Ваня, отвези меня домой, – уверенно сказала она. – Я и так в больнице частый гость. Позавчера была. Светик, беги, спасибо, что побыла со мной.
– Какие могут быть благодарности, – растерянно проговорила подруга. – Только позвоните мне попозже, а то я теперь места себе не найду.
– Позвоним, – пообещал Шаурин, и Света ушла.
– Отвези меня домой. Ко мне, – снова попросила Алёна и сделала глоток воды.
Шаурин сдержал возмущение. Только вздохнул громко и уставился на монстеру около дивана – опознавательный знак, по которому должен был найти девушек.
Не хотел, чтобы Алёна сегодня уезжала из дома. Последние дни она чувствовала себя плохо, у нее часто кружилась голова. Теперь оказалось, что беспокоился он не зря. Хорошо, что Света согласилась пойти с Алёной по магазинам и была рядом, когда все произошло. И очень хорошо, что это произошло в торговом центре, а не где-нибудь на улице. Или в дороге. Или Алёна могла упасть с лестницы. Как минимум еще одно сотрясение бы заработала. У самого голова кружилась от этих мыслей. Даже вслух не хотел произносить то, что могло бы случиться.
– Хочу к себе.
– Почему к себе?
– Потому что в свой унитаз мне блевать будет удобнее! – рыкнула Алёна и встала с диванчика.
– Доктор, у меня в квартире две ванных комнаты. Для того чтобы поблевать – одна в твоем полном распоряжении. – Алёна послала ему такой красноречивый взгляд, что комментариев не потребовалось. Все понятно без слов. Уперлась, не уступит. – Хорошо, – согласился Иван и поднялся, взяв с дивана ее пакет с покупками. – Или в больницу?
– Нет, – снова уверенно заявила Алёна. – Я и так все сама знаю. И я не беременна. Это стрессовая ситуация последнего месяца дает о себе знать. Ну, еще таблетки, которые мне выписали после аварии, добавили проблем. У меня на таблетки желудок всегда плохо реагировал.
Дома Шаурин молчал. Ходил за ней по пятам и молчал. Алёну это ужасно раздражало. Она чувствовала себя неловко и почему-то не знала, куда себя деть. Думала, что дома ей будет спокойнее, но вышло наоборот. На кухне она поставила чайник, но вскоре выключила тот, не дав ему вскипеть. Поняла, что ничего в себя влить не сможет. Даже воду. Обессиленно опустилась она на стул и подперла голову рукой. Шаурин мерил кухню широкими шагами.
– Ваня, только не надо метаться по квартире, пытаться вызвать мне врача и все такое. Хотел быть рядом, вот теперь будь. Любуйся на меня больную и зеленую, я еще буду полночи бегать блевать.
– Ты порычи, порычи, может, легче будет, – сказал Иван и полез в ящик с лекарствами. Порылся, но в том ящике было все, кроме того, что нужно на данный момент. Даже обнаружились блокнот, пара ручек, какие-то маленькие фотографии. А вот активированного угля не было. Вообще ничего подходящего не было.
– Отличненько. Просто замечательно. А может, тогда народными средствами? Водки с солью?
– Чего? – подняла на него обескураженный взгляд. От одного упоминания водки замутило.
– Проверено. Работает. Меня так один приятель лечил.
– Стесняюсь спросить: не Гера ли?
– Гера все водкой лечит – и стресс, и горло.
– Ага, – пробубнила Алёна, – и открытые раны раскаленным клинком прижигает. Как в средние века. У Гергердта же для всего свои законы. Ой, не смотри, я на этих фотографиях плохо получилась, – запричитала, когда Шаурин вытащил из ящика фото. – Забыла, что на документы фотографироваться собралась и напялила белую рубашку. Все слилось: лицо, рубашка, волосы. Пришлось еще раз фотографироваться.
– Не знаю, что и где там слилось, но на этой фотографии ты выглядишь гораздо лучше, чем сейчас. Потому давай, умывайся и в спальню.
Иван ушел в спальню. Собрался расстелить постель, чтобы уложить Алёну в кровать, но замер на пороге пустой комнаты. Хмыкнув, он вернулся на кухню и спросил, уперев руки в бока:
– Не понял. А что с кроватью?
Алёна так и не поднялась из-за стола, осталась сидеть со страдальческим видом. И на Шаурина не посмотрела.
– Выбросила. Отнеси меня в ванную, а?
– Зачем? – спросил удивленно. – В смысле, зачем выбросила?
– Я так поняла, что она тебя стала очень волновать. Прям не в меру.
– Меня? Отнюдь. Проблема же не в кровати. Проблема в голове, да? – Он легонько постучал ей по виску. – То, что ты выкинула кровать, ничего не решает. Нужно этого человека выкинуть из своей жизни. Понятно? И никогда о нем не вспоминать. Я так хочу, и так будет. Тогда я буду спокоен, – сказал не грубо, но очень настойчиво. – Ты боишься крыс и предпочитаешь с ними не сталкиваться. Я тоже с такими «крысами» предпочитаю не встречаться. Слышишь?
– Слышу. Понятно, – безропотно согласилась Алёна и тяжело вздохнула.
– А кровать ты зря выбросила, что мне теперь на диване спать – как туристу?
– Ну, не спи. Спи у себя дома. Там будешь не как турист, – нахмурившись, проворчала она.
– Это было лишнее. Но ладно, спишем на последствия сотрясения. Я помню про посттравматическое изменение личности. Неврозы, психозы и необоснованная агрессия. Пойдем. – Он подхватил ее на руки. Алёна только обвила его плечи слабыми руками. Совсем она стала невесомая. Пугающе легкая.
Он отнес ее в ванную и поставил перед раковиной, сам направился в гостиную и занялся диваном. Сбросил подушки, нашел в ящиках постель и белье.
Алёна умылась холодной водой, как советовал Ванька. Ее и так поколачивало, а после этого совсем затрясло. Зубы застучали от холода.
– Я сейчас уеду, у меня еще есть дела, – сказал Шаурин, укутывая ее в одеяло.
– Дай мне жвачку. У тебя есть мятная жвачка?
Шаурин пошарил в карманах пиджака. Вытащил пачку орбита, вложил в протянутую ладонь.
– Ой, как хорошо, – Алёна притянула Ваньку к себе и прижалась к его груди.
– Не радуйся, я еще вернусь. Где ключи? Ладно, сам найду.
Иван оставил ее на несколько часов. Приехал поздно вечером. К сожалению, лучше Алёне не стало, она так же мучилась тошнотой, рвотой и невыносимой головной болью. Была бледная и вялая.
Откровенно говоря, возвращение Шаурина Алёну не очень обрадовало. Было бы легче пережить все одной. Не очень удобная у нее болезнь. Лейба ворчала, порыкивала и огрызалась. Ванька терпел, не обращал на эти взбрыки внимание. Заставил ее выпить какие-то таблетки. Она проглотила все, не спросив названия, – пусть успокоится. Ваня все знает. Как пить дать, у кого-то проконсультировался.
– Ваня, бли-и-ин, мне так плохо, – в очередной раз захныкала Алёна, – езжай домой, я отлежусь, потом приеду к тебе. Дай мне самой поболеть.
– Не дам. А как же – и в горе, и в радости? Как ты дальше со мной жить будешь? Съезжать во время болезни? Я переживаю, беспокоюсь, так что имей совесть – болей молча, не возмущайся.
Алёна невесело рассмеялась. Кажется, ей стало лучше. Она заснула. Отключилась, как только перестала болеть голова.
Ваня устало потер лицо и поднялся с дивана. На столике недопитый чай, недопитый морс, сухари с изюмом. Отнес все это на кухню. Сложил Алёнкины вещи аккуратной стопкой на кресле. Они валялись около дивана. Ее бросало то в жар, то в холод. Она то натягивала теплую кофту и куталась в одеяло, то скидывала с себя все, задыхаясь от духоты. Это так страшно – видеть, как родной человек мучается, страдает и ощущать себя бессильным, потому что ничем не можешь помочь.
Он укрыл ее плечи, положил ладонь на лоб. Прохладный. И лицо покрывал естественный румянец. Теперь уж точно придет в себя. Теперь ей нужно просто выспаться.
Когда Алёна проснулась, знала, что проспала недолго, может быть, час. А как будто целую ночь.
Мягкий свет торшера сочился из угла комнаты. Тихо работал телевизор. Шел какой-то старый фильм. Добрая советская комедия. Алёна смотрела на Ваньку. А Ванька смотрел в «голубой экран». Его губы изогнуты в полуулыбке, и сам он – средоточие спокойствия и умиротворения. Вдруг стало стыдно за себя. За свое поведение.
– Вань, ты что-нибудь ел?
Он повернулся к ней, и лицо его сразу изменилось. В глазах снова мелькнула тревога.
– Да.
– Точно?
– Точно.
– Я себя ужасно вела?
– Отвратительно.
– Оштрафуешь?
– Депримирую.
Алёна улыбнулась, выбралась из-под одеяла, переползла на другой конец дивана и уселась к Шаурину под бок. Он обнял ее за плечи, и она, прижавшись к нему, устроилась поудобнее.
– Хочешь что-нибудь?
– Хочу, но не буду, – поморщилась. Только-только желудок успокоился, боялась, что снова все всколыхнется. Лучше подождать до утра, поголодать немного.
– Завтра составлю тебе расписание. Будешь есть по графику, пить по графику, таблетки принимать по графику…
– Секс тоже по графику? – ухмыльнувшись, перебила Алёна.
– Всенепременно. Твое состояние – это не только последствия стрессовой ситуации последнего месяца, как ты говоришь, это потому что все у тебя как попало. Потому что ты такая. Если тебе не напомнить, ты и поесть забудешь. Вообще не понимаю, как так может быть.
– И так далее и тому подобное.
– Именно.
– Видишь, как тебе весело со мной, а то бы умер от тоски.
– Да что ты, какая тут тоска. С тех пор, как ты появилась, у меня в жизни все через ж… Каждый день новая задача.
– Вот что ты врешь! – Алёна возмущенно оттолкнулась от него.
– Ни капли. Сама никакая, болеешь, но дух противоречия в тебе ничем не убить. Он живуч и бодр.
ГЛАВА 26
Они стояли на причале, уютно прижавшись друг к другу. Наслаждались своей близостью и теплым вечером. Расслабляли мозг свежим воздухом и томной грустью, которая, впрочем, образовалась, верно, от вина. Алёна сама предложила поужинать в «Барракуде». Столько всего у них связано с этим местом. И так хотелось прийти сюда еще раз. Чтобы посмотреть на все другими глазами и оставить в сердце новые воспоминания.
– Твои родители два таких самодостаточных и независимых человека, – сказала с улыбкой. Уже не помнила, почему они заговорили про семью Ивана. Как-то перескочили на эту тему.
– Эти два независимых человека совершенно зависимы друг от друга.
Он прижимал ее спиной к своей груди. Она обхватывала его запястья теплыми ладонями, то и дело слегка ёжась от прохладного ветра.
– У нас с тобой так не будет, – тут же предупредила Алёна и повернула голову, чтобы посмотреть Ване в глаза.
– А что в этом плохого?
– У каждого из нас должно быть личное пространство. – Снова отвернулась лицом к воде.
– Хорошо, – спокойно согласился он. – Давай обозначим, что ты под этим имеешь в виду, и что ты будешь с ним делать, со своим пространством?
– Блин, Ваня! – досадно притопнула ножкой.
– Алёна, ты требуешь личное пространство, – все так же, без тени раздражения, говорил он, – так обозначь его. Что тебе нужно для комфорта? Что ты хочешь? Отдельно проводить отпуск? Спать в разных комнатах? Загул по выходным?
– Нет.
– Нельзя быть со мной и не со мной одновременно.
– Просто… – нерешительно начала она. – Когда люди растворяются друг в друге, может случится трагедия. Нужно… нужно сохранять свое «я». Понимаешь?
Ее «понимаешь» прозвучало непозволительно высоко. Отчаянно.
– Ты сейчас про своих родителей говоришь? – Почувствовал, как после этих слов каменно напряглись ее плечи.
– Да, – после паузы выдохнула она. – Вот с отцом так произошло… мать не смогла жить без него, и я осталась сиротой. И я много чего делаю неправильно, просто потому что по-другому не умею.
Не знала, хорошо это или плохо, что Ваня вот так напрямую спросил. Хорошо ли, что он вообще дошел до этой мысли. Но сама Алёна точно не решилась бы обозначить эту проблему. Страшно копаться. Страшно лезть в ту глубину. Боялась там задохнуться. Она только-только перестала чувствовать себя неполноценной. Разве можно с Ваней Шауриным чувствовать себя неполноценной? Рядом с таким-то мужчиной.
– А почему ты решила, что твоя мать покончила жизнь самоубийством, потому что так сильно любила мужа? Именно из-за любви. Возможно она просто была слабым человеком. Или еще не вышла из послеродовой депрессии. Или она просто не захотела брать на себя проблемы, которые достались ей с уходом мужа. И такое бывает. Почему ты думаешь, что похожа на нее? Именно на нее. Может быть, характером ты похожа на отца. Вдруг ты заблуждаешься.
– Я не знаю. Не знаю… – озадаченно выдавила Алёна. Ванины предположения оказались для нее какой-то неожиданность. Она и правда всю жизнь боялась, что похожа на мать, и была уверена: эта «похожесть» будет ей стоить если не жизни, то очень дорого. – Мы ведь жили в другом городе. А дядя с матерью, как я поняла, очень редко общались. Мне даже не у кого спросить, я не знаю, как там у них все было. Помню некоторые моменты. Свои детские эмоции. Эмоциональная память самая сильная… и все.
– Если речь идет о такой сумасшедшей любви, как ты говоришь, то мне она непонятна. Моя мать очень сильно любит отца. И она бы никогда не бросила детей. Никогда бы не бросила его детей.
– Я бы тоже не бросила, – тихо сказала Алёна. – Никогда бы не бросила.
Она и раньше не могла разобраться в этой ситуации. А теперь и вовсе перестала что-либо понимать. Потому что полюбила. Так сильно, что голова кругом. А если так любишь, как можно бросить на произвол судьбы частичку любимого мужчины? Как?
– А ты никогда не обращалась к психологу? Мне просто интересно.
– Нет. Проворонила я то время, когда надо было к психологу идти.
– А что бывает поздно?
– Лично для меня. Мне надо было обращаться к психологу до того, как я сама начала работать.
– Почему?
– Потому что наше общение превратилось бы в театр абсурда.
– Почему? – снова спросил Ваня.
– Как можно искренне отвечать на вопросы, если знаешь, какой ответ от тебя ждут? Если сама знаешь, что хочешь услышать, как можно искренне отвечать? – усмехнулась она. – Я хорошо владею методиками диагностирования отклонений личности, я начну играть и обману любого психолога. Это надо быть очень хорошим спецом, чтобы незаметно взломать мне голову. А на драконовские приемы типа гипноза, я не соглашусь никогда. Пустить кого-то в свое сознание, и в бессознательное тоже… Ни за что.
– А зачем тебе обманывать психолога?
– А вдруг он скажет то, что я сама знаю, то, чего я ужасно боюсь.
Алёна всегда говорила только то, что сама хотела сказать. Признавалась только в том, в чем сама считала нужным признаться. Удивительно: такой откровенный разговор давался ей с легкостью. С нездоровой легкостью. Виноваты шауринские ласковые руки и крепкое вино.
– Шаурин, что это такое? – нахмурилась Лейба и обернулась. Встретилась с его внимательными серо-зелеными глазами. – Никогда бы не подумала, что ты такой любитель поговорить по душам.
– И правильно. Я вообще не любитель. Но должна же быть у каждого в жизни хоть одна душа, с которой хочется поговорить. А ты у меня, Мурочка, одна. С кем мне еще говорить. Про кого думать. О ком заботится. Ты у меня одна. Я тебя люблю. Моя половинка. Моя душа. Моя жизнь.
Алёна развернулась и, уткнувшись в шею, исступленно к нему прижалась. В груди у нее образовался тугой ком.
– Ой, Ванюша, я так боюсь таких громких слов. Так боюсь…
– Потому что за них надо отвечать? Или не доверяешь? Не веришь?
Она громко вздохнула.
– Неправильная пауза, – напомнил он.
– Травма. Психические процессы заторможены, – отшутилась она, но продолжила серьезно: – Доверие, оно знаешь, для меня несколько другое значит. Это не всегда, чтобы говорить все, о чем думаешь. Мне доверие молчаливое важнее. Когда веришь молча и без оглядки, оно важнее. Ничего не спрашивая и не говоря, просто веришь и все.
_____
– Шаурин, дай мне свой бумажник.
– Нет, – невозмутимо ответил он, перебирая документы. – Я же не лезу в твой телефон, и ты в мой бумажник не лезь.
– Это ты мне ответочку зарядил по вопросу личного пространства? Тебе тотальный контроль нужен? И телефон будешь проверять?
– Абсолютно. Нет. Мне важны доверие и верность, но я не параноик. Не собираюсь контролировать твои контакты, телефонные звонки и личную переписку. Уверен, что мы как-нибудь без этого обойдемся.
С поразительным рвением Шаурин продолжал наводить порядок на своем рабочем столе. Что-то откладывал в сторону, что-то выбрасывал в урну. Алёна сверлила его жарким взглядом, уперев руки в бока, – крайняя степень раздражения.
– Ты о доверии говоришь, о верности… Тогда на кой черт тебе презерватив? Я таблетки пью, мы ни разу не предохранялись презервативами, на кой черт он тебе в бумажнике?
– Пусть лежит. На всякий случай.
– На какой случай? – вскричала она. – На какой такой случай?!
– Я разве давал тебе повод во мне сомневаться? – с непрошибаемым спокойствием просил Иван. – Я всегда с тобой, везде с тобой. Не понимаю, чего ты завелась. Глупости какие-то.
Алёна вздохнула. Нервно поправила волосы.
– Если это не ответочка, не игра с твоей стороны, то хоть бы слова другие подбирал, не повторял мои. Ты уже имена для наших детей придумал! И тут на тебе – «всякий случай» у него появился! – Она круто развернулась и ушла в спальню.
Эта ссора разыгралась через пару дней после разговора на причале. Алёна совершенно случайно заметила у Ваньки в кошельке презерватив. В одном из отделов под прозрачной пленкой. Разумеется, и речи не шло о том, чтобы промолчать. В голове сразу возникло множество не очень приятных предположений. Она хотела избавиться от них, но Шаурин почему-то своими ответами только укреплял ее сомнения.
Ваня, конечно, не стал отсиживаться в кабинете, а через некоторое время пришел следом. Алёна была уже в джинсах и возилась с кофтой, пыталась вывернуть ту на лицевую сторону, но путалась в рукавах.
– Не понимаю, чего ты взволновалась. Он лежал у меня в бумажнике еще до того, как мы с тобой отношения начали. Я и думать про него забыл. Лежит и лежит. И не стоит придавать этому большое значение.
Ваня шагнул к ней, но она отшатнулась. Натянула кофту, вытащила из горловины волосы.
– Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? А не заигрался ли ты в своем стремлении направить меня по пути к просветлению?
– Тебя презерватив смущает? Нет презерватива – нет проблем. Раздевайся.
– Меня смущает другое, – резко сказала она. – Может стоит, наконец, позволить мне любить тебя так, как я умею, а не требовать, как тебе того хочется. Почему ты решил, что у тебя есть такое право? Я же от тебя ничего не требую. Не учу тебя, не выворачиваю тебе мозги наизнанку! Знаешь, почему тебе со мной в кайф? Потому что я не нарушаю твоего гребаного личного пространства! Потому что оно у тебя есть! Потому что я принимаю тебя, таким, какой ты есть, а не пытаюсь тебя сломать!
– Точно принимаешь?
– Все проблемы у нас из-за тебя! Все претензии – ко мне у тебя! – Она почти кричала, изредка тыкая в Ванькину грудь указательным пальцем. – Это ты не можешь меня принять! Поэтому все проблемы! Так, может, тебе с собой разобраться? Если тебе так трудно со мной… – раскинула руки. – Нам действительно надо подумать, как быть дальше. Серьезно подумать. И что-то решить.
– Совершенно с тобой согласен. Я так понимаю, ты собираешься подумать в одиночестве. Хорошо. Только я не скажу тебе: иди подумай, придешь, когда будет, что сказать. Два дня у тебя. И за эти два дня, пожалуйста, придумай, что мне сказать. Реши свою задачку.
– Ты, я смотрю, свою решил. – Подавленно прижалась спиной к шкафу. Скрестила руки на груди.
Алёна злилась, но злость та была беспомощная и отчаянная. Она не давала сил, чтобы действовать. Она разрушала. От одной мысли, что Шаурин может ей изменить, не просто земля из-под ног уходила, жизнь из рук валилась.
– Два дня у тебя. А я свою решил. – Притянул Лейбу к себе. Она оцепенело поддалась. У нее не было сил сопротивляться. – Потому что ты моя женщина. И я тебя знаю, как себя. – Тронул ее лицо, приподнял за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза. – Когда ты в плохом настроении, то красишь губы яркой помадой. Любишь писать от руки, если тебе нужно сосредоточиться. И когда сильно волнуешься, то заикаешься. Я знаю твой менструальный цикл. И лифчик ты не любишь носить, потому что он тебя стесняет. И еще много всякой хрени я про тебя знаю.
– Вот тут ты не угадал, – хмуро проговорила она. – Про лифчик. Я его не ношу исключительно из-за тебя. Потому что тебе нравится моя грудь, и у тебя вечно руки не на месте.
– Еще лучше. – Прижал ее крепче. Мягко погладил по волосам. – Я все про тебя знаю. Я даже знаю, что тебе снится.
– Что? – ошарашенно переспросила она. Колени подогнулись, хорошо, что Ванька крепко ее держал, а то бы рухнула тут же, в гардеробной у шкафа
– Я знаю, что тебе снится, – повторил он. – Ты разговариваешь во сне. Ты не знала? Но я об этом никому не скажу. Даже тебе. Что ты еще собралась думать, моя Мурка? О чем? Два дня у тебя.
– А потом что?
– А потом все.
