Текст книги "Доктор Коул"

Автор книги: Ной Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Когда пришли результаты анализов, оказалось, что в кишечнике Люсьена обосновалось несколько видов паразитов. Спустя две недели к нему вернулся аппетит, а диарея прошла. Еще через несколько недель анализы показали, что организм мальчика полностью очистился от паразитов. Вернувшаяся к ребенку энергия уже начала действовать на нервы матери.

Они с Р. Дж. договорились, что следующим летом будут плавать не в реке, а в Большом пруду, и не будут пить воду из него.

Холод пришел из Канады, став поцелуем смерти для всех цветов, кроме стойких хризантем. Убранные поля стали коричневыми под лучами лимонного солнца. Р. Дж. заплатила Уиллу Райли, чтобы он привез ульи к ней и поставил их в ряд на заднем дворе, между домом и лесом. Разобравшись с ульями, Р. Дж. совершенно забыла о них, углубившись в работу. Ей прислали предупреждение из Центра контроля заболеваний, что один из штаммов гриппа будет особенно заразным и опасным в грядущем году. Несколько недель Тоби приглашала пожилых горожан на прививки. Но вакцина мало помогла, когда началась эпидемия. Внезапно дни Р. Дж. стали очень короткими. Телефон звонил не умолкая. Она прописывала антибиотики тем пациентам, у которых были бактериальные инфекции, всем же остальным велела пить аспирин, много жидкости, не промерзать и побольше спать. Тоби тоже подхватила грипп, но Р. Дж. и Пегги смогли остаться в строю.

– Мы слишком разозлены, чтобы болеть, – сказала Пегги.

Лишь второго ноября Р. Дж. нашла время, чтобы собрать вещи Маркусов.

Казалось, что она прощается не только с Сарой, но и с Дэвидом.

Складывая и упаковывая вещи Сары, Р. Дж. пыталась ни о чем не думать. Если бы она могла укладывать вещи с закрытыми глазами, то тут же закрыла бы их. Набив коробку вещами, она отвезла ее на городскую свалку и положила в бак для Армии спасения.

Она очень долго стояла, разглядывая коллекцию сердечных камней Сары, пыталась решить, что с ними делать. Она не могла отдать их или выкинуть. В конце концов она аккуратно сложила их в коробку и отнесла к машине. Ее гостиная превратилась в выставку минералов. Повсюду стояли подносы с сердечными камнями.

Она выкинула содержимое аптечки Дэвида, яростно запихнула в коробку с мусором клерасил Сары и антигистамин Дэвида. Р. Дж. сердилась на Дэвида за то, что ей приходилось заниматься этим. Она нашла у него на столе письма и сложила их в конверт, не читая. В нижнем выдвижном ящике стола Р. Дж. обнаружила рукопись его книги. Она привезла ее домой и положила на полку в шкафу рядом со старыми шарфами, варежками и красной кепкой, которую она хранила со времен учебы в колледже.

День благодарения Р. Дж. провела на работе, но эпидемия гриппа уже пошла на спад. На следующей неделе она смогла выкроить пару дней, чтобы съездить в Бостон ради важного события. Прошло уже несколько месяцев, как ее отцу исполнилось шестьдесят пять лет, и теперь он покидал пост декана медицинского факультета, который занимал много лет. Его коллеги пригласили Р. Дж. на званый ужин в честь профессора Коула, он должен был состояться в заведении «Юнион-клаб». Очень теплый прием, полный любви, уважения и воспоминаний. Р. Дж. была очень горда.

Отец пригласил ее на завтрак в отель «Ритц».

– Ты в порядке? – спросил он ласково.

Они уже успели обсудить смерть Сары.

– Да, вполне.

– Как ты считаешь, что с ним случилось?

Он задал этот вопрос очень осторожно, опасаясь причинить ей боль, но Р. Дж, уже думала об этом и пришла к выводу, что, возможно, больше никогда не увидит его.

– Уверена, что где-то заливает горе выпивкой.

Она сказала отцу, что погасила треть банковского займа, поручителем которого он выступал, и они с удовольствием сменили тему.

Теперь у профессора Коула появилась возможность написать учебник, что он так давно планировал сделать, а также прочесть несколько лекций в качестве приглашенного профессора в университете Майами.

– У меня во Флориде есть хорошие друзья, и я соскучился по теплу и солнцу, – сказал он, показав кисти рук, пораженные артритом, словно узловатые ветви яблони. Он сказал Р. Дж., что хочет отдать ей виолу да гамба, которая принадлежала его деду.

– Что же я буду с ней делать?

– Ты можешь научиться играть на ней. В последнее время я вообще не играю, а путешествовать хочется налегке.

– Ты мне и скальпель Роба Дж. оставишь? – Ей всегда нравилась эта милая старинная вещица.

Он улыбнулся.

– Скальпель много места не занимает. Его я оставлю у себя. Ты получишь его достаточно скоро.

– Надеюсь на это, – сказала она и привстала, чтобы поцеловать его.

Профессор Коул собирался сдать мебель на склад и предложил Р. Дж. взять все, что ей приглянется.

– Ковер из кабинета, – тут же сказала она.

Он был удивлен. Старый невыразительный бельгийский коврик бежевого цвета, весьма потрепанный и блеклый.

– Возьми лучше Хамадан из гостиной. Он намного лучше, чем этот.

Но у нее уже был хороший персидский ковер, поэтому она хотела получить что-то, напоминавшее об отце. Они вдвоем отправились в его квартиру, скатали ковер и обвязали его веревкой. Несмотря на то что они несли сверток вдвоем, им с трудом удалось спустить его на первый этаж и затолкать в багажник машины Р. Дж. Виола да гамба заняла все заднее сиденье.

Р. Дж. радовалась, что ей достались эти вещи, но ее беспокоило то, что она продолжала наследовать вещи людей, которые были ей дороги.

34

Зимние ночи

Однажды субботним утром Кеннет Деттингер приехал в бывший дом Маркусов и застал там Р. Дж. за сортировкой последней порции вещей Дэвида. Он помог ей разобраться с инструментами и кухонной утварью.

– Я хочу оставить отвертки и некоторые пилы.

– Ладно. Вы за них заплатили.

По ее голосу было понятно, как ей плохо. Он бросил на Р. Дж. пытливый взгляд.

– Что будет с оставшимися вещами?

– Передайте их в церковь для раздачи малоимущим.

– Отлично!

Какое-то время они работали молча.

– Вы замужем? – наконец спросил он.

– Нет. Разведена, как и вы.

Он кивнул. Р. Дж. заметила, как по его лицу промелькнула и исчезла тень затаенной боли.

– Да, это большой клуб, не так ли?

Р. Дж. кивнула.

– Да, с членами по всему миру, – согласилась она.

Она проводила много времени с Эвой, разговаривая о былых временах, обсуждая события, случившиеся тогда, когда Эва была маленькой. Р. Дж. всегда смотрела на старушку очень внимательно и замечала, как та начала угасать после смерти племянницы.

Р. Дж. снова и снова расспрашивала ее о детях Кроуфорда, все еще желая разгадать тайну скелета, найденного возле ее дома. Линда Рей Кроуфорд умерла на шестом году жизни, а Тайрон – когда ему было девять лет, то есть у них детей быть не могло. Тогда Р. Дж. сосредоточила внимание на Барбаре Кроуфорд и Гарри Гамильтоне Кроуфорде.

– Юный Гарри был милым мальчиком, но он не был создан для жизни на ферме, – вспоминала Эва. – Постоянно читал книги. Какое-то время учился в колледже в Амхерсте, но потом его выгнали. Там была какая-то история с азартными играми. Он уехал. Думаю, в Калифорнию или Орегон. Куда-то туда. У другой дочери, Барбары, все было проще.

– Барбара была красивой? У нее были мужчины, которые ходили к ней, ухаживали?

– Она была достаточно красива и очень мила. Я не помню, с кем она конкретно гуляла, но она ходила в обычную школу в Спрингфилде и вышла замуж за одного из учителей.

Вопросы Р. Дж. и ее присутствие раздражали Эву.

– У тебя нет детей, верно? И мужа?

– Нет.

– Ну, ты совершаешь ошибку. Я могла бы заполучить хорошего мужика, если бы была свободна.

– Свободна? Эва, вы так говорите, словно были рабыней. Вы всегда были свободны…

– Не совсем. Я не могла вырваться. Брату всегда было нужно, чтобы я оставалась на ферме, – грустно сказала она.

Иногда, когда они разговаривали, Эва начинала волноваться, постукивала пальцами по столу или кровати.

У нее была тяжелая жизнь, и Р. Дж. видела, что ей неприятно об этом вспоминать.

Ее текущее положение создавало множество проблем. Волонтеры от церкви, которые убирали ее квартиру и варили еду, живо откликнулись на просьбу о помощи, но не могли заниматься этим постоянно. Марджори Ласситер могла нанять кого-нибудь, кто прибирал бы раз в неделю, однако Эве нужен был более тщательный уход. Социальный работник сообщила Р. Дж., что начала подыскивать дом престарелых для Эвы. Эва была сварливой и часто повышала голос, потому Р. Дж. предполагала, что в большинстве домов престарелых ей наверняка начали бы колоть успокоительное. Она чувствовала, что могут возникнуть проблемы.

В середине декабря выпал снег. Иногда Р. Дж. надевала спортивный костюм и ходила по лесной тропе на лыжах. Зимний лес напоминал покинутую церковь, но иногда она замечала следы зверей. Она встречала следы рыси и оленей, большие и поменьше, видела место, где окровавленный снег был взрыхлен и покрыт волосками. Ей не нужен был Дэвид, чтобы понять, что койоты здесь поймали кролика, ведь их следы были видны повсюду.

Бобровые заводи замерзли и укрылись снегом. Зимняя река с шумом текла подо льдом, кое-где проламывая его и растекаясь по поверхности. Р. Дж. хотела походить на лыжах вдоль берега реки, но расчищенная тропа там резко заканчивалась, потому ей пришлось повернуть назад.

Зима была прекрасна в лесу и на полях, но она была бы еще прекраснее, если бы у Р. Дж. было с кем разделить эту красоту. Она скучала по Дэвиду. Почему-то ей вдруг захотелось позвонить Тому и рассказать ему все, но она знала, что это плохая идея. Она была одна, и будущее пугало. Заходя далеко в лес, она чувствовала себя как маленькая мушка, затерянная в ледяной пустыне.

Дважды она клала куски мяса в сетку для лука и вешала на дерево для птиц, однако каждый раз его забирали лисы. Она видела их следы и иногда замечала, как они осторожно пробираются по лесу. Наконец она приставила лестницу к молодому вязу на опушке и, забравшись почти на его вершину, повесила там мясо вне досягаемости лис. Р. Дж. ежедневно наполняла кормушки для птиц и наблюдала из окна за синицами, поползнями, дубоносами, большим дятлом, парой кардиналов. Самец-кардинал ее разозлил. Он постоянно посылал к кормушке первой самку, чтобы проверить, нет ли опасности, и она всегда подчинялась.

Когда мы уже научимся?

Ей позвонил Кеннет Деттингер, она была этим очень удивлена. Он приехал в холмы на выходные и пригласил ее на обед.

Она открыла было рот, чтобы отказаться, но задумалась. Мысленно поспорив сама с собой, наконец согласилась, потому что пауза затянулась.

Р. Дж. тщательно подготовилась, выбрала платье, которое уже давно не надевала. Когда он заехал за ней, оказалось, что он одет в твидовый пиджак, шерстяные брюки, легкие туфли и тяжелое пальто, прекрасно подходящее для холмов. Они поехали в кафе на трассе, где выпили вина, пока готовили их заказ. Р. Дж. отвыкла от алкоголя. Вино помогло ей расслабиться, и она обнаружила, что Деттингер интересный человек и хороший собеседник. В предыдущие годы он по нескольку недель работал в Гватемале с детьми, получившими психологическую травму из-за убийства одного или обоих родителей. Он задавал много вопросов о ее работе.

Р. Дж. понравилась еда, разговоры о медицине, книгах и фильмах. Ей было так хорошо, что, когда он привез ее домой, она посчитала уместным пригласить его выпить кофе. Р. Дж. попросила его разжечь камин, пока она будет готовить горячий напиток.

Когда он поцеловал ее, это тоже показалось ей вполне уместным и приятным. Он неплохо целовался.

Вскоре, однако, ее губы словно одеревенели, и он остановился.

– Мне очень жаль, Кен. Думаю, нам не стоит забегать вперед.

Если она и задела его самолюбие, то он этого не показал.

– Ничего страшного.

Она заколебалась, и он улыбнулся.

– В будущем я собираюсь часто бывать в этом городке. – Он поднял чашку с кофе. – Давайте выпьем за лучшие времена. Когда захотите снова встретиться, просто дайте знать.

Он поцеловал ее в щеку и ушел.

Через неделю он приехал из Нью-Йорка на три дня рождественских праздников с еще одним мужчиной и двумя привлекательными молодыми женщинами.

Когда Р. Дж. проезжала мимо них, Кен нажал на клаксон и помахал ей.

Р. Дж. провела Рождество с Эвой. Она приготовила дома небольшую индейку, которую принесла вместе с закусками и шоколадным тортом в квартирку Эвы, однако старушка получила мало удовольствия от еды. Ей сообщили, что через две недели ее заберут в дом престарелых в Нортгемптоне. Р. Дж. поехала туда, чтобы проверить условия содержания. Она сказала Эве, что там хорошо. Старуха слушала ее и молча кивала.

Р. Дж. убирала со стола грязную посуду, как вдруг Эва начала кашлять. Когда Р. Дж. закончила мыть посуду, лицо Эвы уже успело покраснеть. У нее поднялась температура.

У P. Дж. был большой опыт лечения гриппа, потому для нее не составляло труда распознать обычные симптомы. Должно быть, у Эвы был штамм, не учтенный при создании вакцины, которую ей укололи.

Р. Дж. подумала, не заночевать ли в квартире Эвы, или лучше попросить кого-нибудь подежурить ночью.

Но Эве было очень плохо. В конце концов Р. Дж. пришлось вызвать «скорую» и отвезти больную в Гринфилд, где она подписала необходимые бумаги для госпитализации Эвы.

На следующий день она поняла, что поступила правильно. Инфекция парализовала дыхательную систему Эвы. Р. Дж. назначила ей антибиотики, надеясь, что пневмония вызвана бактериями, однако оказалось, что причиной заболевания являются вирусы. Эва быстро угасала.

Р. Дж. стояла в палате.

– Эва, – говорила она. – Эва, я с тобой.

Она ездила из Вудфилда в Гринфилд и обратно, сидела рядом с Эвой, держа ее за руку, и чувствовала, как жизнь вытекает из дряхлого тела.

Р. Дж. распорядилась давать ей кислород, чтобы облегчить дыхание, а потом еще и морфин. Эва умерла за два дня до нового года.

Земля на кладбище в Вудфилде была твердой, как кремень, потому могилу вырыть не удалось. Гроб Эвы оставили в специальном хранилище. С похоронами пришлось подождать до весенней оттепели. В конгрегационалистской церкви прошли поминки, однако людей присутствовало немного, потому что мало кто в городе помнил Эву Гудхью.

Погода была отвратительной. Тоби называла ее «собачьей». У Р. Дж. даже собаки не было, чтобы переживать с ней тяжелые времена. Она видела в низко нависших небесах угрозу хорошему расположению духа, потому разыскала в Нортгемптоне учителя игры на виоле да гамба. Ее звали Ольга Мельникофф. Это была женщина преклонного возраста, двадцать шесть лет проработавшая в Бостонском симфоническом оркестре. Р. Дж. начала брать еженедельные уроки. В тишине ночного холодного дома Р. Дж. сжимала виолу между ног, словно любовника. Первые движения смычка порождали глубокие глухие вибрации, которые пронизывали ее тело насквозь, и очень скоро она полностью отдавалась игре. Миссис Мельникофф начала преподавать ей с азов, не уставая показывать, как необходимо держать смычок, и заставляя снова и снова играть гаммы. Так как Р. Дж. в свое время неплохо играла на пианино и гитаре, вскоре ей удалось разучить небольшие произведения. Это ей очень нравилось. Музицируя в одиночестве, она чувствовала, что ее окружают поколения предков, которые играли на этом инструменте.

Настало время жечь поленья в камине и проводить ночи под одеялом. Р. Дж. знала, что дикие животные, должно быть, страдают. Она хотела оставить в лесу солому для оленей, но Ян Смит отговорил ее.

– Лучше оградить их от нашей доброты. Они чувствуют себя лучше всего, когда их не трогают, – сказал он, и Р. Дж. пыталась не думать о животных и птицах, страдающих от суровой погоды, когда даже стволы деревьев трескались от мороза.

В больнице объявили, что любой доктор, имеющий дома модем, может получить доступ к медицинской карте пациента всего за несколько секунд и дать медсестрам указания по телефону, вместо того чтобы ехать в больницу по скользкой дороге. Бывали ночи, когда Р. Дж. все-таки приходилось ехать в Гринфилд, но она купила нужное оборудование и была рада воспользоваться некоторыми вещами, прихваченными из Бостона.

Пламя, постоянно горевшее в камине, поддерживало в доме комфортную температуру, несмотря на ветры, которые сотрясали домик. Р. Дж. сидела у огня и просматривала журнал за журналом, особо не задумываясь над содержанием того, что читала.

Однажды вечером она взяла с полки рукопись Дэвида. Усевшись у камина, она стала читать.

Несколько часов спустя, поняв, что в комнате стало холодно, она прервалась, чтобы подкинуть дров в камин, сходить в туалет и приготовить свежий кофе. Потом она снова принялась за чтение. Иногда она усмехалась, несколько раз плакала.

Небо за окном серело, когда она закончила читать рукопись. Но Р. Дж. хотелось прочитать историю, написанную Дэвидом, до самого конца. В ней повествовалось о фермерах, которым надо было изменить уклад жизни, поскольку мир изменился. Однако они не знали, как это сделать. Персонажи были очень яркими и запоминающимися, но рукопись не была закончена. Р. Дж. была потрясена, ей хотелось кричать. Она не могла представить, чтобы Дэвид забросил книгу, если был в силах ее закончить. Она понимала, что он либо очень болен, либо мертв.

35

Скрытые значения

Двадцатое января.

Сидя дома и согревая комнату музыкой, Р. Дж. не могла отделаться от ощущения, что сегодня какой-то важный день. День рождения? Какая-то годовщина? И вдруг она вспомнила несколько строк из Китса, которые зубрила на втором курсе для занятий по литературе.

Канун святой Агнессы… Холод злой!

Иззябший заяц прячется, хромая;

Взъерошил перья филин под ветлой,

И овцы сбились в кучу, засыпая.

Р. Дж. понятия не имела, как поживают зимой овцы, но она знала, что создания, которые жили не в сарае, чувствовали себя плохо. Несколько раз Р. Дж. видела, как по заснеженному полю медленно двигались дикие индюшки. Очередной снегопад покрывал землю новым слоем снега, который замерзал, образуя непроницаемую корку льда. Индюшки и олени не могли пробить наст, чтобы добраться до травы, которая была им необходима. Индюшки двигались по полю, словно вдовы, страдающие артритом.

Р. Дж. уже задумывалась над тем, работает ли Дар с животными. Но ей не надо было прикасаться к индюшкам, чтобы понять, что им осталось недолго. В саду они собрались вместе и предприняли несколько слабых попыток взлететь, чтобы добраться до замерзших почек на яблонях.

Она больше не могла на это смотреть. В фермерском магазине в Амхерсте она купила большой мешок лущеных семечек и набросала их в тех местах, где видела индюшек.

Ян Смит был против.

– Природа прекрасно умудрялась обходиться без вмешательства человека миллионы лет. Пока человек не уничтожает животных, они чувствуют себя хорошо. Выживает сильнейший, – сказал он. Он был недоволен даже кормушками для птиц. – Единственное их предназначение – это позволить множеству людей увидеть вблизи любимых певчих птичек. Если бы кормушек не было, птицам пришлось бы пошевелить задницей, чтобы найти пропитание, и это пошло бы им только на пользу.

Ей было все равно. Она с удовольствием наблюдала, как индюшки и прочие птицы едят семечки. Прилетали голуби и фазаны, вороны и сойки, а также какие-то маленькие птички, которых Р. Дж. не узнала. Когда они съедали все угощение или шел снег, прикрывавший корм, Р. Дж. выходила на улицу и подсыпала еще.

Холодный январь сменился ледяным февралем. Чтобы выйти на улицу, люди одевались очень тепло: в вязаные свитера, длинные пальто, меховые куртки. Р. Дж. носила теплое нижнее белье и вязаную шапочку, которую натягивала на уши.

Плохая погода пробудила в людях дух первопроходцев, который издавна манил их в горы. Однажды утром, в метель, Р. Дж. пробиралась по сугробам к офису, запорошенная снегом.

– Ну и денек, – вздохнула она.

– Я знаю! – отозвалась Тоби. – Прекрасно-то как!

Это был месяц, предназначенный для горячих ужинов с друзьями и близкими, поскольку зима в холмах обычно задерживалась надолго. Попивая горячие напитки в доме Тоби и Яна, Р. Дж. беседовала об археологических находках с Люси Готелли, куратором музея в колледже Уильямс. Люси сказала, что у нее в лаборатории могут очень точно определить возраст любого предмета. Р. Дж. рассказала ей о тарелке, фрагменты которой были найдены вместе с костями ребенка неподалеку от ее дома.

– Хотелось бы взглянуть, – сказала Люси. – В девятнадцатом веке в этих местах процветало гончарство. Тогда изготовляли полезную, не покрытую глазурью посуду.

Несколько недель спустя Р. Дж. принесла черепки Люси.

Люси изучила их под лупой.

– Действительно, очень похоже на местное изделие. Конечно, определенно сказать нельзя. У местных было отличие – на каждом донышке рисовали монограмму букв «Т» и «Р». Если на этой тарелке они когда-то были, то, скорее всего, уже стерлись. – Она с интересом взглянула на полустертые буквы и осторожно коснулась их ногтем. – Забавный цвет. Чернила, да?

– Я не знаю. Похоже на кровь, – ответила Р. Дж., и Люси усмехнулась.

– Нет. Я гарантирую, что это не кровь. Давай я возьму ее на работу и посмотрю, что можно сделать.

– Конечно.

Р. Дж. оставила черепки Люси, хотя ей не хотелось расставаться с ними даже ненадолго.

Однажды вечером Р. Дж. услышала, как кто-то скребется в дверь. Распахнув ее, Р. Дж. с облегчением увидела, что это не волк и не медведь, а всего лишь кошка.

– Прости, Агуна. Их тут нет, – сказала ей Р. Дж.

Кошка приходила к ней еще пару раз, тщательно обыскивала дом, а потом уходила, даже не взглянув на Р. Дж.

Люси позвонила лишь через десять дней, извинившись за задержку.

– Я изучила тарелку. Ничего особенного, но у нас в музее постоянно были какие-то проблемы, потому я добралась до нее лишь позавчера.

– И?

– Она действительно изготовлена в Вудфилде. Я обнаружила буквы на донышке. Они почти стерты. Я изучила состав краски, которой написаны буквы на тарелке. Это казеин.

– Все, что я помню о казеине, так это то, что он содержится в молоке, – сказала Р. Дж.

– Верно. Казеин является главным протеином в молоке. Он сгущается, когда молоко прокисает. Большинство местных фермеров раньше сами готовили краску. У них было много снятого молока. Его высушивали и перетирали между камнями. Казеин использовали в качестве связующего вещества, смешивая его с пигментом, молоком, яичным белком и небольшим количеством воды. Пигментом был свинцовый сурик. Буквы написаны красной краской. Очень яркой, кстати. Со временем она порыжела под действием среды.

Люси сказала, что она всего лишь положила фрагменты тарелки под ультрафиолетовую лампу. Пористая глина впитала краску, которая начала флуоресцировать, абсорбируя свет и тут же излучая его.

– Так… Вам удалось разобрать какие-нибудь буквы?

– Да, конечно. Есть карандаш? Я прочту.

Она диктовала медленно, чтобы Р. Дж. успела записать их на бланке для рецепта. Когда Люси закончила, Р. Дж. села и, не мигая и почти не дыша, уставилась на написанное:

Исайя Норман Гудхью

Отправляйся к Господу с миром

12 ноября 1915 года

Значит, семья Гарри Кроуфорда не имела никакого отношения к останкам ребенка. Р. Дж. искала не в том месте.

Она проверила записи городского архива и убедилась, что Исайя Норман Гудхью действительно был тем самым братом Нормом, с которым Эва прожила большую часть жизни. Это открытие принесло Р. Дж. вместо ответов массу новых вопросов и предположений, одно другого невероятнее.

Эве в 1915 году было четырнадцать лет. Она уже могла иметь детей, но в принципе еще сама была ребенком. Она жила одна со старшим братом на отдаленной ферме на дороге Лорел-хилл.

Если у Эвы был ребенок, она забеременела от какого-нибудь незнакомца или от брата?

Ответ, вероятно, таился в надписи на тарелке.

Исайя Норман Гудхью был на тринадцать лет старше Эвы. Он никогда не женился, прожил всю жизнь в изоляции, трудясь на ферме. Он зависел от сестры, которая готовила, прибирала в доме и помогала ему справляться со скотом и угодьями.

И прочими его потребностями?

Если брат и сестра были родителями этого ребенка, то возникает вопрос, не изнасилована ли была Эва? Или все произошло с ее согласия?

Девочка, должно быть, чувствовала ужас и недоумение, когда у нее вырос живот!

Р. Дж. представляла юную Эву – напуганную, несчастную из-за того, что ее ребенка похоронили в чистом поле, потому что это место было низинным лугом, который никто никогда не додумался бы распахать. Брат и сестра похоронили тело вместе? Глиняная тарелка находилась над ребенком. Р. Дж. решила, что Эва хотела тарелкой отметить место захоронения, написав на ней имя младенца и дату похорон.

Большую часть жизни Эва смотрела с холма на этот луг. Что она чувствовала, наблюдая, как коровы Гарри Кроуфорда бродят по нему и гадят на могилу?

О Господи, был ли этот ребенок мертворожденным?

Только Эва могла дать ответ на все эти вопросы, потому Р. Дж. никогда не суждено было узнать правду. Она больше не хотела никому показывать тарелку. Этот кусок глины слишком красноречиво говорил о трагедии, о маленьком горе обычной сельской девушки. Забрав у Люси черепки, она завернула их в коричневую бумагу и положила в нижний ящик комода.

36

На тропе

Мысли о молодой Эве расстраивали Р. Дж. Даже приятная музыка не могла ее отвлечь. Теперь каждый день она с радостью покидала дом, желая контакта с людьми, который давала ей работа, но даже в офисе было тяжело, потому что невозможность Тоби зачать влияла на ее работоспособность и настроение. Тоби была раздражительной и нервной. Хуже того, Р. Дж. видела, что Тоби понимает это.

Р. Дж. знала, что им придется обсудить это, но Тоби уже была для нее кем-то большим, чем сотрудник и пациент. Они стали близкими подругами, поэтому Р. Дж. постоянно откладывала серьезный разговор. Несмотря на дополнительный стресс, она много времени проводила в офисе, с неохотой возвращаясь в тихий пустой дом.

Ее радовало лишь то, что близился конец зимы. Сугробы по обочинам дорог начали уменьшаться. Прогревающаяся земля впитывала влагу, и собиратели кленового сока занялись добычей сладкой жидкости. В декабре Фрэнк Сотби набил тряпками старые лыжные штаны и кеды и соорудил возле входа в магазин подобие нижней части тела человека, добавив лыжу и лыжную палку. Теперь эта конструкция начала проседать вместе с тающим снегом. Р. Дж. сказала Фрэнку, что это явный показатель скорого наступления весны.

Однажды вечером она, уже в который раз, распахнула дверь, услышав знакомое царапанье. В комнату заскочила Агуна и, как обычно, прошлась по дому с инспекцией.

– Ох, Агуна, останься со мной, – взмолилась она, вынужденная просить животное составить ей компанию, но Агуна скоро вернулась к двери и потребовала выпустить ее наружу.

Р. Дж. с радостью выезжала на вечерние вызовы «скорой помощи», хотя по правилам команда санитаров имела право приглашать ее, только если они сами не могли справиться. В последнюю ночь марта разыгралась последняя в сезоне снежная буря. На трассе, ведущей к Мейн-стрит, пьяный водитель не справился с управлением, и его «бьюик» выехал на встречную полосу и врезался в несущуюся на большой скорости «тойоту». Мужчина, сидевший за рулем «тойоты», ударился о руль, раздробив несколько ребер и грудину. Каждый вздох причинял ему сильную боль в груди. Более того, часть грудины не двигалась при дыхании, что в конце концов вызвало разрыв мембраны.

Все, что смогли сделать в полевых условиях санитары, так это примотать к груди пострадавшего плоский пакет с песком, дать ему кислород и отвезти в медицинский центр. Они как раз переносили раненого, когда Р. Дж. подъехала к месту происшествия. На аварию выехало больше санитаров, чем требовалось. Среди них была Тоби. Они стояли вдвоем и наблюдали, как санитары грузят мужчину в карету «скорой помощи». Потом Р. Дж. кивнула Тоби, предложив отойти в сторону от добровольцев, очищавших дорогу от осколков стекла и кусков металла.

Они немного прошлись по шоссе до того места, откуда была хорошо видна авария.

– Я много о тебе думала, – сказала Р. Дж.

Было холодно, и Тоби дрожала в красном костюме санитара. Желтые мигалки «скорой» освещали ее лицо каждые несколько секунд. Тоби обняла себя за плечи и посмотрела на Р. Дж.

– Да?

– Да. Существует одно исследование, и я хочу, чтобы ты на него пошла.

– Что за исследование?

– Экспериментальное. Я думаю, надо хорошенько взглянуть на то, что происходит в полости таза.

– Операция? Забудь. Послушай, Р. Дж., я не хочу этого. Некоторым женщинам… просто не суждено стать матерями.

Р. Дж. горько усмехнулась.

– Что правда, то правда. – Она покачала головой. – Никакой операции не будет. Сейчас нет нужды в операции. Тебе просто сделают три маленьких надреза на животе. Один в пупке, а два других – напротив каждого яичника. Используется очень тонкий оптико-волоконный зонд с чрезвычайно чувствительной линзой, что позволяет видеть все с хорошей детализацией. При необходимости другие особые приборы помогают провести оперативное вмешательство прямо через эти три разреза.

– Меня вырубят?

– Да. Общая анестезия.

– Ты сделаешь… как это называется?

– Лапароскопия. Нет, я этого не делаю. Я пошлю тебя к Дэнни Нойесу. Он очень хороший.

– Ни за что.

Р. Дж. позволила себе потерять терпение.

– Но почему? Ты же так хочешь ребенка!

– Послушай, Р. Дж. Ты всегда так отстаивала право женщины самой распоряжаться собственным телом… Так вот, это мое тело. И я не пойду на операцию, пока моей жизни или здоровью ничто не угрожает. Потому оставь меня в покое, ладно? И спасибо за заботу.

Р. Дж. кивнула.

– Пожалуйста, – грустно ответила она.

В марте она попыталась зайти в лес без лыж и зимних сапог, но не смогла, провалившись в снег почти по пояс. Когда в апреле она снова попробовала сделать это, снег еще лежал, однако она смогла пройти, хоть и с трудом. Зима сделала дикое место еще более диким, на тропе оказалось множество обломанных веток, которые следовало убрать. Р. Дж. казалось, что на нее смотрит джинн, живущий в этом лесу. На островке оставшегося снега она заметила нечто, похожее на следы босого человека с толстыми ступнями и десятью острыми когтями. Большие пальцы были широко расставлены. Р. Дж. знала, что это следы крупного медведя. Она надула щеки и принялась насвистывать так громко, как могла. По какой-то причине она выбрала мелодию «Мой старый дом в Кентукки», которая могла скорее усыпить медведя, чем отпугнуть.

В трех местах тропу перегородили упавшие деревья. Р. Дж. вернулась в амбар, достала шведскую лучковую пилу и попыталась распилить их, но пила мало подходила для этой задачи, и работа шла очень медленно.

Р. Дж. с тоской осознала, что для некоторых вещей ей необходим мужчина.

Несколько дней она раздумывала, кого можно нанять для расчистки тропы и, возможно, ее удлинения до реки. Потом она зашла в любимый фермерский магазин и попыталась разузнать все, что можно, о циркулярных пилах.