Текст книги "Тайна Ольги Чеховой"

Автор книги: Нина Воронель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Миша

– Ты глянь, Ксюха, как они здесь пируют без нас! – заорал Миша и, схватив остаток Адочкиной сосиски, сунул его в рот. Адочка зарыдала, а Дашка вдруг вспомнила, что когда-то была Мишкиной нянькой:

– Ты что? У родной дочери кусок изо рта выхватывать? – и хлопнула его ложкой по лбу.

– Ах так? – обиделся Миша и ринулся вон. – Нам тут не рады! Пойдем отсюда, Ксюха!

Миша с Ксенией ушли, демонстративно хлопнув дверью. Но не прошло и двух минут, как они вернулись – так, по крайней мере, подумали Оленька с Дашкой, потому что кто-то забарабанил в парадную дверь. Было не совсем ясно, зачем Мише стучать, если у него есть ключ, но это можно было объяснить его нетрезвым состоянием. Как бы то ни было, Дашка бросилась отворять – все-таки она не могла забыть, что выняньчила Мишку с колыбели.

– Не открывай ему! – приказала Оленька. – Пусть побродит по морозу, пока не одумается.

Дашка не послушалась и распахнула дверь на лестницу. И тут, перекрывая громкий плач Адочки, в квартиру ворвался зовущий Оленьку знакомый женский голос.

– Да это мама! – ахнула Оленька и ринулась вниз отворять парадную дверь, спрашивая по дороге, что случилось. Оказалось, что Лулу пришла не одна, а, к удивлению Оленьки, с Константином, несмотря на то, что тот все еще не мог простить дочери ее поспешного замужества.

– Что случилось? – несколько раз спросила Оленька, пока родители поднимались по лестнице.

– Мы должны срочно уехать, – объяснил отец. Лулу так запыхалась, что не могла вымолвить ни слова.

– Куда? – еще больше испугалась Оленька. – Вас собираются арестовать?

Она боялась неслучайно – по Москве ходили упорные слухи о непредсказуемых ночных арестах «бывших» людей.

– Это тоже не исключено, однако сейчас дело не в этом, – уклончиво ответил Константин, но Лулу наконец пришла в себя и включилась в разговор:

– Ты слыхала об адмирале Колчаке? Правителе России?

– Что-то смутное. – Последнее время Оленьку больше интересовало, где можно достать молоко, а не кто правит Россией.

– Армии адмирала Колчака сейчас принадлежит вся Россия – от Урала до Владивостока. А это значит, что большая часть его армии передвигается по железной дороге, которую построил твой отец, но это было давно, и дорогу нужно ежедневно чинить и поддерживать в порядке. И оказалось, что эту важную задачу нельзя доверить никому, кроме твоего отца. Папа принял предложение Колчака, и завтра утром мы должны уехать в Сибирь, пока советская власть нас не задержала.

– Почему я узнаю об этом только сейчас? – обиделась Оленька.

– Потому что мы вынуждены были вести переговоры в строжайшей тайне. Как и наш завтрашний отъезд. Мы бы вообще не пришли к тебе, а сообщили все задним числом, но нам разрешили взять с собой Адочку.

– Что? – не поняла Оленька. – Куда взять Адочку?

– С собой в Сибирь.

– Ребенка в Сибирь?

– Это не так страшно – у нас будет специально обустроенный вагон со всеми удобствами, личный повар и ежедневный рацион. А я боюсь, что, если мы оставим ребенка с тобой в этой страшной Москве, вы обе не выживете. А так мы хоть ее спасем.

– Но я не могу с ней расстаться!

Тут в разговор вмешалась Дашка:

– Не только можешь, а должна. Вспомни, как Наталью бросили в общую могилу! Такое каждый день может случиться с тобой и со мной. Отдай Адочку матери, она еще потом тебе спасибо скажет!

– Но как же так – завтра? Дайте мне хоть несколько дней, – начала сдаваться Оленька. – Ее нужно подготовить к разлуке со мной.

– Если мы не уедем завтра на рассвете, нам уже не удастся пересечь линию фронта, очень сложно обеспечить безопасный проезд. Так что собирай Адочку поскорей, и только самое необходимое.

Дашка уже поняла, что надо делать, и стала паковать Адочкины одежки, а Оленьке отказали руки – до нее постепенно доходило, что завтра она не будет знать, где ее дочка.

– А как вы сообщите, что безопасно перешли линию фронта?

– Никак! – заплакала Лулу. – И я долго-долго не буду ничего знать ни о тебе, ни об Аде.

– О какой Аде? – Оленька на секунду забыла, что ее сестру тоже зовут Ада.

– О твоей сестре, – сквозь слезы ответила Лулу. – Кстати, ее Мариночку мы тоже забираем с собой, так что Адочке не будет скучно.

– Нам пора, Лулу, – вмешался Константин – Не меньше часа уйдет, пока мы доберемся до дома, тем более с коляской.

– Ах да, коляска! – спохватилась Лулу, утирая слезы. – Дашка, иди с Костей за коляской, а я попрощаюсь с дочечкой.

Константин попытался было возразить, но глянул на заплаканную жену и молча вышел из квартиры. Как только за ними закрылась дверь, Лулу сунула руку за пазуху, вытащила оттуда скомканный носовой платок и сказала шепотом:

– Возьми скорей! И чтобы никому ни слова, особенно папе!

Оленька развернула платок и уставилась на золотое кольцо с огромным бриллиантом:

– Но ведь это папин подарок на вашу годовщину!

Лулу схватила Оленьку за руку:

– Быстро спрячь! Чтобы папа не видел! А тебе это кольцо пригодится в трудную минуту!

И, услышав шаги на лестнице, обняла дочку и прижалась щекой к ее щеке. Когда Константин вошел в комнату, она отстранилась, взяла сумку с Адочкиными вещами и сказала:

– Что ж, нам пора. Бери ребенка, Костя, и пошли!

– Я с вами! – заторопилась Оленька и принялась снимать с вешалки пальто.

Константин остановил ее:

– Ты никуда не пойдешь! Я не смогу отвести тебя обратно, а одинокой девушке опасно ходить по ночной Москве!

– Но я не боюсь! – попыталась воспротивиться Оленька и опять потянулась за пальто.

– Зато я боюсь! – рявкнул отец и решительно двинулся к двери. От его крика Адочка проснулась и заплакала. Оленька тоже заплакала и попыталась отобрать у Константина девочку с криком:

– Отдайте мне моего ребенка!

– Один раз подумай не только о себе и дай нам спокойно уехать! – с этими словами Константин оттолкнул дочь и начал осторожно спускаться по темной лестнице. Лулу побежала за ним, крикнув на прощание:

– Не обращай внимания! Он просто очень беспокоится, чем закончится наша история с Колчаком!

Хорошо нам, ведь мы уже знаем, чем закончилась авантюра Колчака, а Константин Книппер не знал. И очень беспокоился. Мы также знаем, что ему с женой и двумя внучками удалось перейти линию фронта и провести полтора благополучных года в качестве министра транспорта в правительстве Колчака. В их распоряжении был специально обустроенный комфортабельный вагон, личный повар и ежедневный рацион. Когда армия Колчака была разгромлена, оказалось, что и большевики не могут обойтись без Константина Книп-пера – ведь только он мог обеспечить содержание в порядке Сибирской железной дороги.

Оленька

После отъезда родителей с Адочкой Оленькина жизнь стала рассыпаться со страшной скоростью. Казалось бы, без Адочки им с Дашкой нужно меньше еды, но даже на это малое денег не хватало, да и те обесценивались чуть ли не ежедневно. А главное, исчезли мелкие подачки, которые тайком от отца иногда давала ее мама. Нужно было решать, чем заняться, чтобы заработать хотя бы на горбушку хлеба с маслом для себя и Дашки.

Но нянька не захотела сидеть у нее на шее. А может, и не очень верила в Оленькины способности в борьбе за кусок хлеба. Она просто собрала свои скромные вещички и уехала к сестре в деревню под Костромой.

Без Дашки и Адочки жизнь стала казаться какой-то призрачной. Теперь никто не требовал от Оленьки по утрам, чтобы она встала с постели, и она не вставала. Не вставала день, другой, третий – и никто этого не заметил. За эти дни она поднялась всего несколько раз, чтобы пописать, и при этом выпила немного воды из стакана для чистки зубов. Иногда Оленька слышала, как за дверью бродили Миша и Ксения, они входили, выходили, смеялись, ссорились, хлопали дверцами шкафов, спускали воду в уборной, но ни разу не поинтересовались, жива она или нет. И ей стало обидно. Она через силу откинула одеяло, собираясь встать на ноги, но покачнулась от слабости и грохнулась на пол. Этого тоже никто не заметил, хоть Миша с Ксенией шумели в комнате рядом.

Оленька решила нарушить их интимный мирок, построенный на ее изувеченной семейной жизни. Не причесавшись, она, как была в ночной рубашке, на цыпочках вышла в гостиную в надежде застать Мишу с его подружкой врасплох. И застала – они, похоже, не подозревали, что она все это время была в квартире, и сначала приняли ее за призрак. Поглядев на себя в зеркало, Оленька поняла, что именно так она и выглядела – бледная до голубизны, глаза огромные, волосы ореолом над длинным белым балахоном.

Первым пришел в себя Миша. Он, как всегда, был верен себе, – показывая на Оленьку пальцем, попятился и прошептал драматическим шепотом:

– Глянь, Ксюха, какая красавица была моя первая жена!

Особенно потрясло Оленьку даже не то, что он назвал ее первой женой, а то, что употребил для этого прошедшее время. Тем самым сообщил Ксении, что она была его женой, а теперь уже нет. Что ж, он прав, она вправду ему больше не жена, все кончено, их любви пришел конец. Это значит, ей пора убираться из этого чужого дома, из этого проклятого дома, который уничтожил их любовь – если бы она не согласилась жить у Миши, если бы не проклятие Натальи, все могло бы быть иначе. Но теперь ничего не исправить. И пора отсюда уходить. Она сложила в чемодан все, что способна была унести, и отправилась на Пречистенский бульвар.

Дорога между Патриаршими прудами и Пречистенским бульваром оказалась длинней, чем Оленька предполагала, да и идти с тяжелым чемоданом было не так-то просто. Она даже начала подумывать, не выбросить ли из чемодана кое-какие вещички не первой необходимости, а пока присела на одну из чудом сохранившихся бульварных скамеек. Потихоньку на город спускались сумерки, и нужно было идти дальше, но не было сил двигаться. Откуда-то из боковой аллеи вывернулись два парня в кепках и направились к Оленьке. Сердце ее сжалось от страха – она была наслышана о грабежах и насилиях на московских улицах. Попыталась встать со скамейки, но один из парней преградил ей дорогу.

– Куда вы спешите, барышня? Такой прекрасный вечер, а вы хотите нас покинуть!

– А что, интересно, у вас в чемоданчике? Может, откроем – посмотрим, есть ли там что-то стоящее? – совсем близко подкатился второй.

И чужие руки потянулись к чемодану, а вторая пара рук опустилась ей на плечи. Но тут за спиной Оленьки прозвучал незнакомый мужской голос:

– А ну прочь отсюда, а не то я отрублю ваши грязные лапы!

И перед Оленькой возник высокий офицер с саблей в руке. Парней в кепках как ветром сдуло, и Оленька ожидала, что ее неожиданный спаситель тоже пойдет своей дорогой, но он вложил саблю в ножны, висевшие у него на поясе, и присел рядом с ней на скамейку.

– Как вы осмелились ходить по городу с саблей? Ведь это запрещено!

– Мне не запрещено, я гражданин Австро-Венгрии.

– Как это – гражданин Австро-Венгрии?

– Бывший военнопленный, жду разрешения уехать на родину.

Тут Оленька заметила легкий акцент своего собеседника, да и внешность его сильно отличалась от российских стандартов, его скорей можно было принять за цивилизованного кавказского горца.

– А саблю вам выдали при освобождении из плена?

Австро-венгр захохотал, обнажая красивые белоснежные зубы, тоже какие-то не русские – редко у кого из ее знакомых были такие.

– Вас что, в монастыре воспитывали? Я купил ее на барахолке!

– Там что, можно купить оружие?

– Вам, конечно, нельзя. А мне, пожалуйста, хоть пулемет, были бы деньги!

– А у вас, значит, деньги были только на саблю, но не на пулемет, – заключила Оленька, собираясь уходить.

– Хотите, я провожу вас? – заторопился незнакомец и потянулся к Оленькиному чемодану. – А то ведь к такой красавице опять кто-нибудь обязательно пристанет.

Оленька подумала, а что плохого, если этот красивый австро-венгр ее проводит, – с ним и без тяжелого чемодана у нее гораздо больше шансов добраться без потерь до тети-Олиного дома. Вряд ли он сбежит с ее вещами, если ждет разрешения вернуться на родину.

– Вы кто – австрияк или венгр? – спросила она, явно позволяя иностранному подданному идти рядом с ее чемоданом в руке.

Он, конечно, понял ее правильно и возликовал:

– Конечно, венгр – разве не видно сразу? Австрийцы похожи на летучих мышей! Разрешите представиться! Бывший лейтенант разгромленной австро-венгерской армии Ференц Яроши!

– А где вы жили до войны, лейтенант Ференц Яроши? – попробовала на язык имя лейтенанта Оленька. Имя звучало вполне вкусно, особенно когда ему сопутствовало привлекательное лицо и стройная фигура. – В Вене?

– Что вы! Я граф Яроши и жил в своем поместье под Будапештом.

– А где вы будете жить, когда вам позволят вернуться на родину?

– Увы, я это узнаю, только когда вернусь на родину. Если вернусь.

– А нет опасности, что вам на родине вспорют живот, как это сделали наши крестьяне своим графьям?

– А вы осведомленная девица, госпожа… – И вежливый венгерский граф осекся, ожидая, что его спутница назовет свое имя.

«А почему бы не познакомиться с этим привлекательным венгерским графом? – подумала Оленька. – Все равно мне придется развестись с Мишкой», – и призналась:

– Меня зовут Ольга Книппер-Чехова!

– О-о! Вы родственница великого писателя?

– Это очень сложно, – засмеялась Оленька. – Даже трудно произнести: я племянница его жены и жена его племянника.

– Еще раз, пожалуйста, мне по-русски трудно понять – жена племянника или племянник жены? Кто чей племянник? Чьей жены? Вашей?

Оленьке сжалилась над бедным пленным венгром и постаралась ему разъяснить:

– Моя тетя Оля – жена, нет, вдова великого писателя, а мой муж Миша – его племянник.

Венгр из ее речи понял главное:

– Так у вас есть муж? – разочарованно спросил он. – Как же он отпустил вас в ночь одну, да еще с чемоданом?

– Он – актер, – пробормотала Оленька, – у него каждый вечер спектакль.

– Ваш муж – актер! Племянник жены? Вы хотите сказать, что вы жена гениального Михаила Чехова?

– Ну да, – пролепетала Оленька, – жена…

– Хотите, я стану перед вами на колени? – воскликнул бывший граф и плюхнулся в хорошо подтаявший жидкий снег.

Оленька посмотрела на эту сцену со стороны, и она ей понравилась.

– Встаньте, граф, – подыграла она лейтенанту австровенгерской армии так, будто сама была герцогиней из прошлой жизни. – Мой муж этого не стоит. Завтра я собираюсь подавать на развод.

Граф Яроши растерялся. Отряхивая снег с колен, он спросил:

– А вам не повредит, что я вас провожаю?

– Мне уже ничего не повредит! – продекламировала Оленька и хотела было расплакаться, но передумала, вспомнив, что слезы ее не красят.

Когда Ада открыла им дверь Ольгиной квартиры, она глазам своим не поверила – ее несчастная, обиженная судьбой сестра стояла перед ней сияющая и красивая как никогда, а за ее спиной маячил незнакомый бравый офицер. Какое-то неведомое чутье подсказало Аде, что этот вновь явленный красавец с саблей – офицер и грядущий муж Оленьки. Ее сердце стиснулось привычной досадной завистью – опять, как всегда, Оленька ее обскакала!

Ольга

Ольга никогда не обманывала себя, с младых ногтей понимая, что она далеко не красавица. И не старалась ею казаться. Она была достаточно умна и изобретательна, чтобы всегда выглядеть интересной женщиной. Ей не судилось сразу выскочить замуж по любви, как ее невестке красотке Лулу, а пришлось терпеливо ждать, когда появится ОН, способный оценить ее достоинства, и дождалась – трудно представить себе лучшую партию для нее, чем Антон Чехов. Решившись выйти за него, Ольга отмахнулась от круживших вокруг него легкомысленных актрисок, которых называла антоновками, и не испугалась нависавшей над ним угрозы смертельной болезни. По прошествии времени она даже оценила в глубине души преимущества этой страшной болезни – кто знает, сумела ли бы она с годами удержать стареющего мужа при его нестареющей склонности к антоновкам.

А теперь, даже в условиях полного крушения привычных устоев, она осталась первой дамой лучшего театра России. Жаль только, что даже этот почетный титул не смог оградить ни ее, ни ее племянниц от голодного прозябания. Подумать только, как она расплакалась, когда жених Оленьки, бывший граф Ференц Яроши, принес ей в подарок на день рождения пять куриных яиц.

– Откуда такое богатство? – спросила она, улыбаясь сквозь слезы.

– Из скромного пайка пленного офицера вражеской армии согласно условиям Версальского договора, – объяснил граф.

Расплакалась она потому, что впервые за полгода увидела куриное яйцо. Зато графа Яроши она видела каждый день – он как прилип к Оленьке в первый вечер их знакомства, так и не отлипает. Даже в контору гражданских регистраций сопровождал ее, когда она разводилась с Мишей. Так что теперь она собиралась замуж за Ференца, чтобы уехать с ним за границу.

А пока что сама Ольга готовилась к гастрольной поездке на юг России. Юг выбрал руководитель гастрольной труппы Василий Качалов, а Ольга не возражала: на юге живет хороший зритель, там можно есть яйца, запивая их молоком, а главное – она надеялась найти хоть какой-нибудь след пропавшего без вести Лёвы.

Первым городом для начала гастролей они выбрали Харьков. Ольга обожала Харьков – каштановые аллеи его парков, тихие, затененные деревьями и выстланные узорчатой керамической плиткой улицы, невысокие, элегантные дома. Они напоминали ей провинциальный немецкий городок, в который она когда-то увезла Антона умирать – тогда особенный немецкий уют слегка скрасил для нее трагизм тех дней.

Они приехали в Харьков в конце мая и были приятно поражены резким отличием настроения на весенних харьковских улицах от мрачного уныния московских. Особенно бросались в глаза выражения глаз здешних прохожих – у них был вид сытых людей, в отличие от голодного облика москвичей. Это приятное впечатление подтверждалось обилием уличных лотков, торговавших мороженым и пирожками, мимо которых порхали стайки нарядных дам в весенних туалетах и красивых шляпках. Потрясенные этим изобилием актеры МХАТа сходу так объелись мороженым и пирожками, что отказались от ужина в ресторане, а заперлись в своих гостиничных номерах и заснули блаженным сном сытых.

Благополучные жители университетского города Харькова с восторгом встретили московский театр, и все билеты были быстро распроданы. Особенно полюбился харьковчанам «Вишневый сад». Несмотря на подернутую печалью тональность спектакля, зрители вместе с актерами погружались в навсегда ушедший комфорт прежней жизни. Да-да, приходилось признать, что та, ушедшая, проклятая всеми видами искусства, жизнь была чертовски комфортной, и жаль, чертовски жаль, что она ушла навсегда.

Это чувство переполняла душу Ольги в тот день, когда она в конце второго действия произносила монолог Раневской, и вдруг с улицы раздались громкие выстрелы. Публика испуганно заколыхалась, выстрелы участились, и свет погас. Какая-то нервная дама завизжала. Через пару минут свет зажегся, в зал вошел начальник охраны и объявил:

– Только что передовые части армии генерала Деникина вошли в Харьков и вытеснили большевиков.

После недолгого потрясенного молчания зал разразился бурными аплодисментами. Раздались крики:

– Да здравствует генерал Деникин!

Труппа на сцене присоединилась к восторгу зала.

Эти харьковские гастроли навсегда остались в памяти Ольги радужной круговертью спектаклей, банкетов, парадов и парадных обедов. И конечно, невероятной сытостью, особенно чувствительной после изнурительной московской голодухи. Единственное, что омрачало светлую радость этих дней, – глухая стена в ее попытках найти хоть какой-нибудь след Лёвы. Никто ничего не слышал о прапорщике Льве Книп-пере, будто он никогда не служил в армии генерала Деникина. И хотя вокруг гибли тысячи людей, Ольга почему-то была уверена, что ее Лёва жив и нужно только его найти. И она продолжала искать – писала прошения в генералитет, пользуясь своим актерским именем, бродила среди солдатских палаток, расспрашивая солдат и офицеров. Но все бесполезно, Лёвушка сгинул без следа.

Лёва

А Лев тем временем шел пешком из Бахчисарая в Ялту в надежде пересидеть трудное время в чеховском доме тети Маши. Вот уже несколько месяцев он добирался из Екате-ринодара[4]4
  Ныне город Краснодар.


[Закрыть] до Бахчисарая – осталось совсем немного. Он вдоволь насмотрелся на жестокость как со стороны красных, так и со стороны белых, и не хотел участвовать в кровавой бойне российской гражданской войны. Хотя Лёва понимал, что Ольга в отчаянии ищет его по всей России, у него не было никакой возможности связаться с ней, не выдавая своего местонахождения. А он хотел скрыться и от белых, и от красных, для чего был готов даже зарыться носом в землю. А для этого Белая дача покойного дяди Антона в Ялте представлялась ему самым надежным убежищем.