Текст книги "Тайна Ольги Чеховой"
Автор книги: Нина Воронель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
Третье донесение Оленьки
Вчера фрау Штреземан пригласила меня на ужин к себе домой на виллу Ульштейн в Грюневальде. Я еще ни разу не ужинала в доме министра – ни в кино, ни в жизни, и потому растерялась, не зная, как нужно одеться, а потому попросила помощи у Гарри Кесслера, и оказалось, что он тоже приглашен. Граф помог мне выбрать соответствующее платье, и мы отправились к Штреземанам вместе.
Когда мы ехали по дороге к Потсдамерплац, разносчик продавал «Вечерний Берлин» с подробным описанием несо-стоявшегося покушения на Штреземана. Мы вошли к ним в дом с газетой в руках. Все гости уже прибыли. Кого только там не было! Турецкий премьер-министр, испанский посол с женой, Крупп с супругой, Зекс с женой и я с графом – все говорили только о покушении. Жена Штреземана горько жаловалась на плохую охрану – ей кажется, что наверху жаждут смерти ее мужа. Кто-то из сотрудников министерства сказал, что вся юридическая система этого жаждет.
Оленька
Оленька так понравилась Густаву Штреземану, что он выхлопотал для нее долгожданное немецкое гражданство. Казалось, все было в порядке: семейное хозяйство благоустроено, на спектаклях всегда аншлаг, кино становилось все более доходным делом и даже неуправляемая старшая сестра согласилась наконец переехать из Москвы в Берлин.
Ада с младых ногтей недолюбливала Оленьку, хоть та любила ее и даже дочку назвала в честь сестры. Но это не помогло – все детство и юность Ада провела в вечной обиде, потому что она считалась красивой только тогда, когда Оленьки не было рядом. И даже несмотря на тот факт, что условием – правда, секретным – Оленькиного согласия сотрудничать с Конторой была выдача выездных виз не только Бабе Лулу с девочками, но и старшей сестре, Ада отказалась приехать вместе с ними в Берлин. А осталась в Москве, рискуя тем, что ее визу аннулируют. Окутана тайной личная жизнь Ады Книппер-Ржевской, и прежде всего никому неизвестный Ржевский, отец Марины, – ее даже записали под девичьей фамилией бабушки, некогда прекрасной Елены Рид.
Ржевский сошел со сцены еще до рождения дочери, если вспомнить, что умиравшая с голоду Ада ввалилась в квартиру Ольги на Пречистенском бульваре с новорожденной малюткой на руках. И почему-то она не захотела покинуть СССР вместе с матерью и дочерью. Поскольку никаких карьерных достижений на родине за ней не числилось, причины такого поведения скорей всего были сугубо личные. И все же она через два года приехала в Берлин. А там ее ожидала еще большая обида, чем в детстве и в юности, – в столице Германии Оленька была не только самой красивой, но еще и знаменитой.
Ада рассчитывала, что она найдет работу без труда, так как, в отличие от красавицы сестры, бегло говорила по-немецки. Но в каждом театре, куда она приходила по объявлению, ее первым делом обязательно спрашивали: «Вы сестра знаменитой Ольги Чеховой?» Оставалось только удивляться, откуда они узнавали, ведь у них с Олькой даже фамилии были разные. Ада металась от одного неприступного театра к другому, иногда перехватывая мелкие роли типа «кушать подано», а в основном сидела на шее у Оленьки. На этой весьма стройной лебединой шее уместилось немало других родственников, и Аду очень угнетала постыдная зависимость от знаменитой сестры. Оленька же вела себя вежливо, даже вида не подавая, что ее тяготит еще один голодный рот в ее многолюдном хозяйстве. Это, как казалось Аде, притворное благородство, особенно выводило ее из себя. И она то и дело находила повод для придирок и частых скандалов: то младшая сестра не сразу отреагировала на ее маленький успех в мюзик-холле, то она несправедливо разделила пирожное между Адочкой и Мариной. Жалея сестру, Оленька изо всех сил сдерживалась, чтобы не превратить мелкие конфликты в крупные, но ее терпение начинало иссякать.
Тем более что лето 1927 года неожиданно оказалось для Ольги Чеховой малоурожайным – одновременно кончились два ангажемента в театре, и она заключила всего один контракт на съемки в главной роли в фильме «Мулен Руж», который стал со временем одним из величайших успехов Оленьки – несмотря на то, что в одной сцене она танцевала эротический танец в объятиях зеленого питона на фоне хора статисток, одетых только в набедренные повязки, а может быть, именно благодаря этому. По мере того как ширился скандал вокруг фильма, росла его слава на всех континентах и соответственно росли доходы его создателей.
Но пока съемки не начались, аванс был небольшой и денег на содержание многоголового хозяйства Чеховых-Книп-перов не хватало. Старшая горничная, ссылаясь на увеличение семьи, требовала добавки к жалованью, обе девочки вдруг выросли из своих одежек, и пора было отвозить Полине Карловне очередные деньги за квартиру.
Встреча с Полиной, как это часто случалось, была назначена в кафе «У Феликса». Оленька была верна заповедям тети Ольги Леонардовны: никогда не выходить из дому небрежно одетой и непричесанной. Когда она, нарядная и душистая, сбежала со второго этажа, где помещались ее комнаты, ее перехватила встрепанная Ада.
– Куда ты на ночь глядя?
– К хозяйке агентства, деньги за квартиру отдать.
– А чего вырядилась как на свидание?
– А это и есть свидание – перед Полиной я должна всегда излучать благополучие. Наши отношения построены на доверии.
– Раз ты не на свидание, Оля, возьми меня с собой. Я сойду с ума, если опять просижу весь вечер в пустом доме одна!
– Ты называешь наш дом пустым? Тут в каждом уголке кто-нибудь храпит!
– Для меня он пустой! Возьми меня с собой, Оля!
– Ладно, – сжалилась над ней Оленька. – Быстро одевайся и пошли!
Пока она выводила машину, Ада наспех переоделась, и они двинулись в путь.
– Оль, ты жалуешься, что денег не хватает, а зачем-то содержишь шофера, хотя сама умеешь водить.
– Неужели не понимаешь? Если бы я уехала на машине, скажем, в Бабельсберг, она бы целый день стояла там и в зной, и в снег. А дома была бы постоянная суматоха: как купить мясо и молоко на всех, кто отведет Адочку на балет, Марину на гимнастику, а Бабу к врачу и так далее. А с машиной все это решается просто – шофер отвозит меня и возвращается в дом.
– Слушай, Олька, ты просто гений по ведению хозяйства! Но скажи мне – ты вот так и живешь? Работа – дом, работа – дом, и больше ничего?
Оленька устало усмехнулась:
– Ты имеешь в виду романы?
– Ну да! Как ты можешь жить без любви? Ты ведь молодая красивая женщина, неужели не хочешь любви?
– Мне кажется, ты слишком большую часть жизни тратишь на любовь, и пока она ничего, кроме бед, тебе не принесла. А я исчерпала свой любовный интерес на Мишке Чехове и получила такой урок, что с меня хватит.
– И никого, никого за эти годы?
– Ну, были короткие интрижки, которые не задели ни моего ума, ни моего сердца.
– А у мужчин?
Уже припарковываясь, Оленька засмеялась:
– Асфальт вокруг меня усеян разбитыми сердцами, и мне порой это отравляет жизнь. Но давай больше не будем об этом.
Не переставая улыбаться, сестры вошли в кафе. Как обычно, почти все места были заняты, но для Оленьки, тоже как всегда, нашелся уютный столик, который, похоже, именно для нее и придерживали. Она сразу увидела Полину Карловну, сидевшую недалеко от них в компании фрау Матильды и еще каких-то незнакомых людей. Заметив Оленьку, та помахала ей издали рукой и показала на часы – мол, подождите немного, скоро освобожусь. За их столиком даже издали выделялся импозантный, элегантно одетый мужчина лет сорока, который непрерывно говорил, вызывая веселый смех своих соседей.
– Кто это травит там баланду? – спросил грубый голос где-то совсем рядом.
– Это Файнштейн, хахаль Матильды, – ответил другой голос, более интеллигентный.
Оленька обернулась – за соседним столиком сидели мужчины средних лет с бросавшейся в глаза военной выправкой, скорее всего бывшие белые офицеры.
– Файнштейн, говоришь? Значит, еврей.
– Файнштейн может быть и немцем. Как ты отличаешь еврейскую фамилию от немецкой?
– У меня на евреев особое чутье. А чем этот тип занимается по жизни?
– Он конферансье в каком-то кабаре.
– Тогда он точно еврей – все конферансье евреи!
Этот милый разговор был прерван появлением возле столика Оленьки Полины Карловны в сопровождении пресловутого Файнштейна.
– Знакомьтесь, мой друг Феликс Файнштейн, конферансье в кабаре «Стрекозы». Жаждет познакомиться со знаменитой Ольгой Чеховой.
Ольга царственно протянула руку для поцелуя:
– Значит, это кафе названо в вашу честь?
– Нет, что вы! Кафе названо в честь великого стража Русской революции Феликса Эдмундовича Дзержинского.
«И этот тоже!» – в который раз восхитилась Оленька разветвленностью сети Полины Карловны и тут же решила этот факт использовать:
– Раз так, позвольте познакомить вас с моей сестрой Адой – к сожалению, она только Книппер, а не Чехова, но тоже прекрасная актриса и в совершенстве владеет немецким языком. Вы можете послушать ее хоть сейчас, если фрау Матильда не будет возражать. Ты готова показать, на что ты способна, Ада?
Та не заставила просить себя дважды – она метеором вылетела на маленькую сцену кафе и исполнила искрометный номер с припевом:
Частица черта в нас заключена подчас!..
Посетители кафе дружно захлопали в ладоши, номер им явно понравился. Оленька воспользовалась кратким моментом своего тет-а-тет с Полиной Карловной, чтобы отдать ей конверт с деньгами. Та, умело пролистав, пересчитала деньги, но не стала вынимать приложенный к банкнотам листок с донесением, а только вытянула его за кончик и просмотрела вскользь.
– Опять, я вижу, ты три строчки написала. Что ты обещала, когда мы всю твою семью из большевистских рук выручали? Как мы можем полагаться на тебя, если ты уже полгода поставляешь нам сплошную халтуру?
– У меня трудный период – надо содержать семью, да еще сестра приехала.
– Тоже с нашей помощью, не забудь.
– А главное, – Ольга решила сказать правду, – граф Гарри Кесслер пропал, уже почти год не появляется.
– А при чем тут он?
– Ведь он мне все приглашения в высший свет устраивал. А без него меня никто не приглашает, и не о чем писать…
– Интересное признание!
«Можно подумать, что вы этого не знали!» – хотела сказать Оленька, но не успела, потому что вернулась раскрасневшаяся Ада в сопровождении Файнштейна. Было видно, что они отлично поладили.
– Оля, Феликс Исакович пригласил меня завтра в кабаре «Стрекозы» на просмотр! – дрожащим голосом сообщила Ада.
– Поздравляю! – искренне обрадовалась сестра. – Я же говорила, что у тебя все наладится.
– Вот и отлично, – проворковала Полина Карловна. Оленьку который раз восхитило, как ей удается так гладко соскользнуть с очередного острого момента. – Пойдем, Феликс, к Матильде, а то она совсем заскучала.
После их ухода сестры обнаружили на столе бутылку белого рейнского вина, но не могли вспомнить, заказывали они его или нет.
– Давай выпьем по бокалу, – решила Оленька, – а потом выясним, кто его заказал.
Не успели они пригубить вино, как официант принес им два капучино и фирменные пирожные:
– От фрау Матильды.
Пирожные были восхитительными и кофе тоже, как и хорошее настроение и у Оленьки, и у Ады. Пришло время ехать домой.
По дороге Ада вдруг вспомнила, как в страшный год разрухи они с Оленькой остались вдвоем в просторной квартире на Пречистенском бульваре, – мама и папа уехали в Сибирь к адмиралу Колчаку, прихватив с собой Адочку и Марину, тетя Ольга была где-то далеко, занимаясь своими театральными делами, прислуга разбежалась, ведь платить ей было нечем. Зима стояла суровая, отопление давно не работало, ни угля, ни дров для воздвигнутой в центре гостиной железной печки-буржуйки не было, и две сестрички, растопив печку папиными книгами, лежали в обнимку под всеми найденными в доме одеялами. И был между ними мир. На этом слове по щеке Ады потекла слеза.
А дальше все происходило, как в дешевом боевике. Они подъехали к дому, и Оленька свернула к обочине, чтобы припарковать машину. Ада застыдилась своих слез и пыталась было пошутить, как вдруг из-за поворота на их узкую улицу вывалилась небольшая толпа подвыпивших парней в коричневых рубашках, какие носили национал-социалисты. Увидев идущих к ним навстречу сестер, они пришли в восторг и заорали нестройным хором:
– Девушки! Красавицы! Идите к нам!
Сестры остановились как вкопанные и огляделись – поздним вечером улица была пустынна.
Один из компании вырвался вперед и, облапив Аду, сунул руку ей за пазуху с криком:
– Какие сиськи!
А второй шагнул к ним, на ходу советуя:
– А ты проверь, что там пониже!
И никто не заметил, как Оленька вынула из сумочки маленький револьвер и без раздумий выстрелила первому молодчику в задницу. Тот отпустил Аду, с воем рухнул на землю и задергался, обливаясь кровью. Его напарник протянул руку к Оленьке, но не успел – она так же хладнокровно прострелила ему ладонь и приказала третьему:
– Забирай своих друзей, пока я и тебя не подстрелила!
Под дулом ее револьвера оба пустились наутек, волоча за собой третьего, который выл на всю улицу.
Ада бросилась к Оленьке:
– Скорей идем домой! Ты видела, кто они? Вполне могут вернуться с подмогой!
Оленька спокойно спрятала револьвер в сумочку:
– Не спеши. Они не должны видеть, в какой дом мы входим. Сегодня они не вернутся, зато придут завтра.
– Они могут нас опознать?
– Во-первых, на улице темно, а во-вторых, надо сделать все, чтобы изменить твою и мою внешность.
– И как ты на такое решилась?
– Жизнь меня многому научила. Мне уже приходилось защищаться от негодяев. Вот почему я всегда ношу с собой револьвер.
Утром Оленька проснулась ни свет ни заря. Она аккуратно собрала в сумку все, что было на ней и на Аде вчера, положила туда обе их сумочки и револьвер. Потом разбудила шофера Густава Вебера, пора было ехать в студию, и дала ему точные инструкции, как быть с «Тальбо». Аде велела пораньше ехать в центр и болтаться там по магазинам, пока не придет время отправляться в кабаре «Стрекозы» к Файн-штейну. А после просмотра постараться как возможно дольше не возвращаться домой.
Явившись в студию до того, как там соберутся все артисты, Оленька воспользовалась отсутствием свидетелей и спрятала среди реквизита привезенные с собой вещи, причем не как попало, а платья среди платьев, сумочки среди сумочек, а револьвер на полке в застекленном шкафчике с оружием.
После репетиции за Оленькой заехал Густав Вебер, который на этот раз сидел за рулем красного «опеля», и доложил, что провел операцию смены автомобиля даже с некоторой выгодой. Оленька поблагодарила Густава и сказала, что не спешит домой, а хочет проехаться по Унтер-ден-Линден и сделать кое-какие покупки. Только часа через три красный «опель» остановился возле ее дома рядом с припаркованной там полицейской машиной. Оленька нажала на кнопку звонка собственной квартиры вместо того, чтобы отпереть дверь своим ключом, ведь руки ее были заняты многочисленными сумками. Ей отворила испуганная горничная и шепотом сообщила, что уже три часа ее ожидает в гостиной какой-то настойчивый господин, полицейский инспектор Бергман:
– Я предлагала ему прийти попозже, но он сказал, что дождется вас.
– Раз так, пусть подождет еще немного, мне нужно привести себя в порядок после рабочего дня. А тебя жду в гримерной.
И с этими словами Оленька взбежала наверх в свои комнаты, а их у нее было три – спальня, личная гостиная и гримерная.
Через полчаса она выпорхнула в нижнюю гостиную – блистательная и прекрасная. При ее появлении поджидавший ее полицейский инспектор замер, словно громом пораженный, и с трудом выдавил из себя вопрос:
– Э-э-э-это вы?
Оленька грациозно опустилась в кресло у окна, так что ее лицо оставалось в тени:
– А кого вы ожидали здесь увидеть, господин инспектор?
– Я пришел побеседовать с фрау Ольгой Книппер. Где она?
– Фрау Ольга Книппер это я. Чего вы от меня хотите?
Бергман с трудом обрел дар речи:
– Я хотел бы спросить у Ольги… у вас, что вы делали вчера вечером?
– С каких это пор берлинская полиция интересуется личной жизнью кинозвезд?
– Я… то есть мы нисколько не интересуемся вашей личной жизнью, фрау Ольга… – Тут бедный инспектор окончательно смутился.
Оленька же, очевидно, наслаждалась ситуацией:
– Так зачем же вам знать, что я делала вчера вечером? Или, может быть, с кем я ЭТО делала?
Инспектору бы тут как раз и спросить: «А с КЕМ вы это делали, фрау Ольга Книппер?» – но у него на это не хватило смелости. Как истинный немецкий бюргер, он выше всего ставил иерархию, а по его иерархии Оленька была знаменитой Ольгой Чеховой, и с ней нужно было соблюдать осторожность. Бергман сумел только испуганно пролепетать:
– Что вы, что вы, госпожа Чехова, мы вовсе не лезем в вашу личную жизнь. Но дело в том, что на вашей улице вчера вечером было совершено вооруженное нападение на группу… – тут инспектор замялся, сам понимая нелепость своих слов. Оленька не дала ему договорить:
– Вы хотите сказать, что три часа ждали меня, чтобы выяснить, не совершала ли я вооруженное нападение на группу… на какую именно группу? Солдат? Или матросов? А может, полицейских?
– Простите, госпожа Чехова, я понимаю, что это смешно, но поступила жалоба…
– На меня?
– Нет-нет, конечно, не на вас… но на ваш дом…
– То есть мой дом напал на группу…
– Я же говорю, что это смешно, но у меня есть ордер на обыск!
– На обыск моего дома? И что вы будете искать? Впрочем, ищите на здоровье, а я пока позвоню в пару газет!
– Не надо газет! – побледнел инспектор.
– Почему же не надо? Ведь как здорово это будет выглядеть на первых страницах рядом моим портретом! Какая реклама!
– Госпожа Чехова, наверно, у вас есть алиби, правда? И не нужно будет никакого обыска. Где вы были вчера вечером, госпожа Чехова?
– Вчера вечером? Дайте вспомнить. А-а, конечно! Я была в кафе «У Феликса». Знаете такое? Там собираются русские эмигранты.
– В кафе «У Феликса», говорите? Кто там хозяин?
– Не хозяин, а хозяйка, фрау Матильда, фамилии не знаю.
– Она вас видела?
– Как вы думаете – возможно, чтобы она меня не заметила?
– В таком случае, простите, – Бергман вырвал страничку из блокнота и черкнул несколько слов, – могу я попросить вашу горничную отнести эту записку шоферу моей машины?
После того как горничная ушла с запиской в руке, Оленька пожаловалась, что у нее ни крошки не было во рту с раннего утра:
– Я должна поесть, если вы не хотите, чтобы я умерла с голоду у вас на глазах.
– Ради бога, ешьте, но только не выходя из этой комнаты.
Оленька не удержалась, чтобы не подразнить инспектора:
– А если мне понадобится в туалет?
Но он воспринял ее вопрос серьезно и указал на притаившуюся в уголке стенографистку:
– В таком случае я отправлю с вами сержанта Минну Келлер.
– Чтобы я не спрятала под унитаз важную улику?
Инспектор не попался на эту удочку и не ответил, возможно, потому, что кухарка вкатила в гостиную столик на колесах с аппетитным ужином, сервированным на двоих. Оленька принялась есть с большим удовольствием, а инспектор от ужина отказался. К счастью, Оленька едва успела справиться с первым блюдом, как раздался телефонный звонок. Инспектор дал знак снять трубку:
– Это вас, – Оленька протянула трубку полицейскому. Он внимательно выслушал то, что ему сказали, и, задав несколько вопросов, закончил разговор.
– Поздравляю, и хозяйка кафе, и оба официанта подтвердили, что вы провели там весь вечер. Так что простите за нашествие. – Но все же не удержался и упрекнул: – Сразу бы сказали, что у вас есть алиби, не стал бы я морочить вам голову.
А Оленька справедливо ответила, что не сразу поняла, в чем ее обвиняют, и не догадалась, что нуждается в алиби.
Когда полицейская машина увезла инспектора Бергмана и его сержанта Минну Келлер, раздался робкий звонок в дверь – если можно так сказать, раздался звонок шепотом. Ольга допивала свой вечерний чай – смешно сказать, но она осталась верна московскому обычаю заканчивать день парой стаканов душистого чая с вареньем. Она слышала, как отворилась входная дверь и в гостиную вбежала взволнованная Ада:
– Наконец-то уехали! – и, увидев нетронутый ужин инспектора, спросила:
– Это мне?
Глядя, как Ада жадно поедает первое и второе блюда сразу, Оленька спросила:
– Где ты была так долго?
– Последние два часа я сидела на ступеньках соседнего дома, ожидая, когда полицейские уедут, и дрожала.
– А почему не зашла в дом?
– Боялась испортить твой спектакль. Как тебе удалось от них избавиться?
Наливая себе второй стакан чая Оленька пообещала:
– Как-нибудь в свободную минуту расскажу. А сейчас я должна расслабиться и отдохнуть, у меня завтра утром репетиция танца с питоном.
Но репетицию пришлось прервать из-за неожиданной помехи – Оленьку вызвали в полицию. Ей пришлось перенести танец с питоном на вторую половину дня, что было совсем некстати: у него ко второй половине дня портился характер. Но выхода не было, питона брали напрокат в зоопарке с поденной оплатой, а за этот день уже было заплачено.
На этот раз она отправила красный «опель» обслуживать семью и потому пришлось вызвать такси. Ольга протянула таксисту бумажку с адресом, наспех записанным ею после разговора с дежурным полицейским, сообщившим о вызове. «Господи, что им еще надо? Неужто она плохо сыграла свою роль?» Она так глубоко задумалась, что не заметила, как такси подвезло ее к зданию в Штиглице.
Оленька рассеянно вышла из машины и направилась, как было указано, на третий этаж. Как-то странно, что полицейское управление такого огромного города, как Берлин, ютится на третьем этаже обыкновенного здания и никакой помпы, никаких стражей порядка и охранников закона не видно.
Поднявшись по лестнице, она медленно пошла по пыльному коридору, вычисляя, какая из этих дверей ведет ее к цели. И тут одна из них в дальнем конце открылась, из-за нее выглянула Полина Карловна и поманила Оленьку к себе.
– То есть ни в какую полицию меня не вызывали? – сердито спросила Оленька, войдя в кабинет Полины Карловны. – Зачем этот маскарад?
В приступе раздражения Полина перешла на «ты»:
– А зачем ты устроила стрельбу в центре Берлина? Да еще в кого стреляла, в национал-социалистов! Ты думаешь, мне было легко тебя отмазать?
– Но у меня же алиби!
– Два цента цена твоего алиби! Без моего вмешательства его бы у тебя не было!
– Да с чего вы взяли, что я в кого-то стреляла? Инспектор Бергман мне поверил!
– А я нет! Ты ведь уже когда-то стреляла в члена Союза русского народа! Точно так же – в ступню!
– Это тогда в ступню, а вчера – в ладонь!
– Час от часу не легче! Что тогда, что сейчас! Или нет, тогда было трудней – с полицией иметь дело не так опасно, как с теми.
Тут уже и Оленька перешла на «ты»:
– Пусть так, но почему такая спешка? Ты выдернула меня из репетиции с питоном, который стоит сотни марок в день!
– Я очень сожалею, но беда в том, что один из раненых – сын крупного босса нацистов, и отец впился в дело, как пиявка. Он раскопал, что вас было двое, и официанты из кафе это уже подтвердили, и теперь ищут твою сестру.
Тут Оленька впервые испугалась – она не была уверена в Аде.
– Что же делать?
– Ее необходимо спрятать, она ведь не Ольга Чехова, даже не подданная Германии. Нам удалось выманить ее из дому, пока полиция на нее не наехала, но ведь она когда-нибудь должна туда вернуться.
– А где она сейчас?
– В кабаре у Феликса. Ты помнишь Феликса? Но там ее тоже найдут рано или поздно.
– Что же делать?
– Мы можем тайно переправить ее в Париж, если ты не возражаешь.
– Но ведь у нее нет никаких документов, кроме визы в Германию.
– Вопрос о документах ты можешь оставить нам.
Оленьке стало не по себе:
– Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?
– Не так уж много. Пока. Чтобы ты продолжала писать нам свои донесения, даже если тебе очень не хочется.
– А после «пока»?
– А после «пока» жизнь покажет.
– Не воображай, что твоя Контора делает мне большое одолжение, спасая от полиции! – вдруг рассердилась Оленька. – Вы ведь надеетесь, что я прорвусь в высшие сферы. Да я, собственно, уже почти прорвалась! А если меня запятнают этой историей со стрельбой, из меня уже не получится секретный агент!
– Вот такой ты мне нравишься! – обрадовалась Полина Карловна. – Теперь я верю, что из тебя и вправду получится секретный агент. Да, кстати, рада сообщить тебе, что твой любимый граф Кесслер вернулся в Берлин после тяжелой болезни.
