Текст книги "Тайна Ольги Чеховой"
Автор книги: Нина Воронель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Лёва
Заслуги не помогали. Достижения не помогали. Не помогало ни-че-го. Словно некто, играющий в безумную рулетку и не понимающий, что творит, выдергивал еще вчера уважаемых людей из строя. Друг Лёвы, Павел Арманд, заслуживший звезду Героя Советского Союза в испанской войне, был арестован, и только умелое лавирование Лёвы среди разных кураторов в НКВД помогло ему вытащить Павла из застенков. Придя после освобождения в дом 23 по Гоголевскому бульвару, Павел оглядел благополучную квартиру Ольги Леонардовны и вместо благодарности спросил Лёву:
– А почему, собственно, тебя не сажают? Всех порядочных людей сажают!
Лёва пожал плечами. Он и сам порой удивлялся, почему даже после начала войны с Германией не тронули ни его, ни других членов семьи Книппер, у которых в паспортах было четко написано, что они немцы. Но Лёва был человеком творческим и склонным к логическим объяснениям сомнительных процессов, и ему иногда хотелось обрести хоть немного уверенности в будущем, которую могла обеспечить только верная рука наверху. Но беда в том, что времена верной руки прошли, более того, ее можно было отрубить так же легко, как всякую другую, – на Лёвиной памяти не одна пара рук исчезла бесследно. И все же была какая-то причина, хоть не рука, и не ангел-хранитель, но какая-то зацепка, охранявшая Книпперов.
Достаточно было вспомнить, что произошло в первые дни войны сразу после внезапного нападения Германии на Советский Союз. В те дни Лёва был высоко в горах, тренировал солдат горных подразделений Красной армии. Спустившись с гор, он был потрясен новостью, хотя сам недавно предсказывал скорую войну между Германией и СССР.
И, как он и предвидел, в стране началась кампания по выявлению лиц немецкой национальности. Многих друзей и приятелей его семьи увозили среди ночи из дому и отправляли в телячьих вагонах в самые отдаленные уголки необъятной страны Советов. Но никого из Книпперов это бедствие не коснулось.
Наоборот, Лёву срочно отозвали из горного лагеря и приказали вернуться в Москву.
Столица к тому времени была не похожа на себя. Наступление гитлеровцев шло невиданными темпами – советские территории падали под немецкий сапог со скоростью немецких же мотоциклов. Фашистские войска подходили к Москве с трех сторон, чтобы разом завершить полное ее окружение. Растерявшееся советское руководство приказало готовить столицу к сдаче. Сжигали документы так, что снег почернел от копоти, расстреливали заключенных так, что не успевали хоронить трупы, и заселяли явочные квартиры будущими партизанскими группами. Лёва Книппер с Марией Гариковной составляли ядро одной из таких групп. У них была наиболее ответственная задача: убить Гитлера и всю верхушку нацистской партии в случае проведения ими парада в честь падения Москвы.
Лёва хорошо подготовил себя к предстоящей миссии. В своих мемуарах он написал:
«Мы изучали географию СССР по сводкам с фронтов. Имена оставленных врагу городов и деревень кровавыми ранами зияли на теле нашей родины.
Танковые бригада генерала фон Бока завершила окружение Брянска, уничтожив при этом 1242 танка и взяв в плен 66 тысяч солдат Красной армии, обреченных на страдания и голод в немецком плену. 14 октября 10-я танковая дивизия захватила прославленное поле Бородинского сражения, в тот же день 1-я танковая дивизия захватила город Калинин и перекрыла железнодорожный мост дороги Москва – Ленинград.
Всем сотрудникам иностранных посольств было предписано немедленно выехать в город Куйбышев, расположенный в 00 км от Москвы. Слухи об этом поползли по столице, и среди жителей началась истерическая паника».
В эти дни Лёва навестил своих родственников – дядю Володю Книппера, оперного певца, и его сына-инвалида Вову. Он вошел к ним пружинистой походкой чемпиона по теннису и, натянуто улыбаясь, предложил помощь в эвакуации из Москвы, но дядя Володя не захотел расставаться со своим любимым роялем и своими любимыми книгами, а юный Вова – с отцом. И они остались в столице.
Вова потом вспоминал, что Лёва приходил к ним не один, а с длинноногой красавицей по имени Мария, и это еще больше усилило его восхищение загадочным старшим кузеном, который часто неизвестно откуда появлялся и неизвестно куда исчезал.
Из авантюры с убийством Гитлера ничего не вышло, потому что Москву удалось отстоять. Похоже, в дело вмешались высшие силы, то ли природа, то ли сам Всевышний. Перед самым решающим наступлением немецких армий ударил небывалый мороз, сковавший не только танковые моторы, но и руки, лежавшие на руле или на затворах автоматов. Замерзла смазка в направленных на советскую столицу пушках, и ни один снаряд не сумел прорваться сквозь налипший на их стволах лед. Блицкриг не состоялся, воевавшим державам предстояло принять участие в длительной войне на уничтожение.
К концу октября Сталин поверил, что Япония не намерена нападать на СССР, как его уверял преданный им асс шпионажа Рихард Зорге, а готовится к нападению на Соединенные Штаты Америки, и дал приказ перебросить к Москве боевые дивизии, сосредоточенные на тихоокеанском берегу СССР. Он отменил массовую эвакуацию столицы и объявил, что 7 ноября, в день годовщины Октябрьской революции, пренебрегая опасностью воздушной атаки, состоится традиционный парад на Красной площади. И, несмотря на отчаянные возражения Берии и Молотова, парад состоялся: вожди партии и правительства мужественно стояли на мавзолее под рев вражеских бомбардировщиков и оглушительный лай зенитных орудий.
Немецкое командование назначило дату решительной атаки на Москву на начало декабря. В этот день немецкое воинство было атаковано неожиданно подошедшими сибирскими дивизиями под командованием маршала Жукова, и окружение столицы СССР не состоялось.
Лёва и Мария Гариковна были награждены медалями за защиту Москвы и направлены на подготовку нового оперативного задания, главную роль в котором должна была сыграть Оленька.
В страшные дни подготовки к штурму Москвы Ольгу Леонардовну в составе МХАТа эвакуировали сначала на Кавказ, а потом в Ташкент.
Оленька
Весь сорок первый год Оленька жила в странном мире, зависимом от ее удивительного душевного состояния. В первые часы нападения Германии на СССР она была вне себя от страха – за себя и близких родственников. Ведь она никогда не скрывала своей связи с Россией и то, что в начале звездной карьеры взяла из двух своих официальных фамилий именно Мишкину – Чехова, а не родительскую Книппер. И сделала это из хитрого расчета, очень хорошо сработавшего. Что ж, ей не помешало, что она в Германии считалась русской, но страшно было, что все ее родные в России числились немцами. До нее уже дошли слухи, что всех русских немцев сажают в тюрьмы или высылают в самые отдаленные уголки страны. Она не знала, как и где живут ее родные, и не забывала слова Лёвы о том, что их судьба зависит от нее.
И все же эта война, такая далекая, была ей не так важна, поскольку не подвергала опасности жизнь ее Джепа. Ее гораздо больше пугала другая, воздушная война с Великобританией, в которой каждый день участвовал любимый. А он, как мальчишка, слал ей письма, в которых описывал свои упоительные бои над Ла-Маншем. Оленька не могла понять, чему он радовался, рассказывая, как вражеские истребители пытались протаранить его «мессершмитт», – хотя до сих пор, слава Богу, им это не удавалось, но никто не мог предвидеть, чем это кончится завтра. Сердце Оленьки обливалось кровью при мысли об опасности ежедневных полетов Джепа.
Она рвалась получить разрешение на свидание. Нарастающая напряженность на всех фронтах привела к ужесточению правил передвижения на оккупированных территориях, и Оленьке пришлось приложить немало усилий, чтобы осенью получить пропуск в Нормандию. Она повезла свой последний фильм «Люди в бурю», чтобы показать его отважным летчикам из эскадрильи Джепа. У возлюбленного ее приезд вызвал двойственное чувство – с одной стороны, он гордился, что такая замечательная женщина, мечта миллионов, любит его, с другой – ему было обидно делить ее со своими боевыми товарищами. Она же думала только об одном, об их удивительной необыкновенной любви и тайком плакала, вспоминая услышанную где-то фразу, что средняя продолжительность жизни боевого пилота шесть недель.
Счастливое время пронеслось стремительно, срок пропуска во Францию истек, и Оленьке пришлось вернуться домой. Теперь она в основном жила в Глинеке, подальше от бомбежек, и пристрастилась к садоводству: работа над последним фильмом закончилась, а над новым еще не начиналась, нужно было чем-то себя занять.
В тот день она укутывала кусты роз на зиму, когда раздался телефонный звонок.
– Мам, – возбужденно задышала в трубку Адочка, – может, ты приедешь к нам?
К ним с Мариной, – значит, в квартиру на Кайзердам. Уже целый год девочки жили там вдвоем – Курт помог отделить вторую половину квартиры и довольно выгодно ее сдать. Так что Оленька смогла немного уменьшить количество картин, в которых была занята, не снимаясь параллельно в двух-трех фильмах. Неурочный звонок Адочки испугал ее.
– Что-то случилось? – спросила она дрожащим голосом. Она теперь жила в постоянном ожидании неприятностей.
– Сю-ю-р-приз! – пропела Адочка. – Приезжай, узнаешь! – И положила трубку.
«Значит, ничего страшного», – утешила себя Оленька и начала собираться. Только она вошла в дом, телефон зазвонил снова.
– Ты не очень тяни, – сказала дочка. – Чтобы успеть вернуться домой до бомбежки.
Хорошо, что напомнила, – бомбежки стали такой привычной частью жизни, что иногда можно было о них забыть. Но все же, что случилось? Почему они вызвали ее в город так срочно – ведь Оленька не могла похвастаться чрезмерным вниманием со стороны взбалмошных девчонок, которые только-только начали обустраивать свои судьбы.
Чтобы не беспокоить их лишний раз, она не стала звонить в дверь, а отперла ее своим ключом. Пройдя на цыпочках по коридору, раздвинула портьеру, ведущую в столовую, и увидела нарядно накрытый стол и своих девочек, завершающих парадную сервировку.
– Что за праздник? – поинтересовалась Оленька.
Вместо ответа Марина чиркнула спичкой, и над праздничным столом засверкали бенгальские огни.
– Новая война! Япония напала на Соединенные Штаты! – закричала Адочка.
И обе балованные девчонки пустились в пляс.
– Еще одна война? – недоверчиво спросила Оленька. – Что же тут хорошего?
– Неужели не понимаешь? – удивилась Мариночка. – Теперь Америка объявит войну нам, и эта безумная война закончится.
– Вот именно, – согласилась Адочка. – У нас никакой жизни нет, пока идет эта проклятая война. И пока нами правит этот безумец!
– Тише! Тише! – ужаснулась Оленька. – Здесь даже у стен есть уши!
– Да! А я хочу жить в доме со стенами без ушей!
Оленька наконец догадалась спросить:
– А кто сказал, что американцы после этого вступят в войну против нас?
– Ой, мамка, какая ты неграмотная! США уже объявили войну Японии, так что война с Германией будет объявлена автоматически.
– Опять ты все путаешь, – поправила сестру Марина, – согласно договору с Японией, это Германия должна автоматически объявить войну Соединенным Штатам.
– Какая разница кто кому? – отмахнулась Адочка. – Главное, что война будет объявлена!
Утром 7 декабря самолеты, взлетев с японских авианосцев, нанесли удары по американским аэродромам на острове Оаху и по кораблям, стоявшим на якоре в гавани Пёрл-Харбор. Было потоплено четыре линкора, два эсминца, один минный заградитель. Еще четыре линейных корабля, три легких крейсера и один эсминец получили серьезные повреждения. Потери американской авиации составили 188 уничтоженных самолетов, и 19 самолетов были сильно повреждены. Американцы потеряли 2403 человека убитыми (из них больше 1000 – на борту взорвавшегося линкора «Аризона») и 1178 ранеными. Японцы потеряли 29 самолетов – 1 пикировщиков, торпедоносцев и 9 истребителей.
Если говорить о немедленном эффекте, нападение на Пёрл-Харбор обернулось невероятным успехом для Японии, превзошедшим любые ожидания тех, кто планировал операцию. Нейтрализация тихоокеанского флота США на шесть месяцев позволила Японии с легкостью захватить большую часть Юго-Восточной Азии, включая Гонконг, Бирму, Голландскую Ост-Индию, Малайю, Сингапур и Филиппины. Однако отказ США в перемирии и невозможность получения помощи от союзников в конечном счете привели к поражению Японии. Из всех потопленных американских кораблей не удалось восстановить только четыре. Пытаясь максимально извлечь результат из фактора неожиданности, японцы наносили удар лишь двумя волнами, что в итоге, сохранив большее количество самолетов, существенно уменьшило и американские потери. Умышленно или случайно, но японский флот напал на американскую военную базу в момент отсутствия в ней авианосцев. Как следствие, ставшие основными военно-морскими силами в американском флоте авианосные силы не понесли в ходе операции никаких потерь. Через полгода четыре из шести тяжелых японских авианосцев («Акаги», «Кага», «Хирю», «Сорю»), участвовавших в нападении на Пёрл-Харбор, были уничтожены.
11 декабря Германия и Италия объявили войну Соединенным Штатам. И пошло-покатилось!
Оленька
Перед самым уходом Оленьку окликнула дочь:
– Да, мам, тут тебе письмо, чуть не забыла, – Адочка протянула конверт без марки.
Письмо было от Джепа. Ольга опустилась в кресло и стала вчитываться в каждое слово.
«Я всегда храню в кармане гимнастерки ту фотографию, что ты мне подарила. Часто достаю твое фото и думаю, что оно всегда будет со мной, где бы я ни был, буду ли парить в сотнях метров в небе над Англией, или сгорю в огне вместе с моим истребителем, или упаду с ним на морское дно».
Оленька медленно сложила письмо и попыталась вложить его в конверт, но слезы застилали глаза. Из-за портьеры опять появилась Адочка:
– А тут тебе еще и телеграмма, – и протянула еще один конверт без марки.
Как ни странно, Оленька сразу поняла, что в этом конверте, она выхватила его из руки дочери и направилась к двери, чтобы не распечатывать его на глазах девочек. Быстрым шагом вышла из подъезда и, сама себе удивляясь, добралась до машины, открыла дверцу, села на водительское сиденье и только тогда умерла. Умерла в прямом смысле, покинула мир живых. К жизни ее вернул надсадный вой сирены, возвещавшей воздушную тревогу. Вокруг была тьма-тьмущая, ни огонька – фонари не горели, окна зашторены. Только высоко-высоко в чернильно-черном небе пересекались тонкие лучи прожекторов, пытавшиеся поймать тени английских бомбардировщиков. Совсем рядом раздались громкие взрывы, но ей было все равно – жить дальше смысла не было.
Почувствовав приступ подступающей рвоты, она опустила стекло – выходить из машины не было сил. Ее вырвало, но легче от этого не стало. Грохнуло совсем рядом и тут же полыхнуло, словно бомба разорвалась прямо на пороге их дома. Однако даже в смутном зареве разгоравшегося неподалеку пожара было видно, что стены по-прежнему стоят вертикально, только в некоторых окнах полопались стекла и со звоном падают на асфальт.
«Ну и пусть падают! Если вся жизнь разбита, какая разница, разбиты ли окна или целы?»
Оленьку охватила страшная слабость, она положила голову на руль и отключилась: может, заснула, а может, потеряла сознание. Ей приснилось, что она идет по знакомой улице – конечно, это же их улица Кайзердам! Идти очень трудно, ноги словно налиты свинцом, но она все идет и идет к своему дому. Идет и идет, все медленней, все медленней… И вдруг раздается надсадный вой сирены, возвещающей воздушную тревогу, и тут же рев английских бомбардировщиков в ночном небе, и оглушительный взрыв. Перед глазами Оленьки медленно, как в кино, начинают падать стены ее родного дома на Кайзердам. И тут она вдруг осознала, что этот сон вещий, и постаралась проснуться. Последнее, что она увидела, были носилки, на которых санитары несли чье-то тело, накрытое белой простыней. И услышала голос Дже-па: «Спеши спасти их. Я уже не смогу защитить их от английских бомб».
Не раздумывая, Ольга выскочила из машины и огляделась. Тревога давно закончилась, на улице все было тихо и мирно, если не считать углового дома, обломки стен которого лежали на вспученном асфальте, а рамы с разбитыми стеклами валялись отдельно от балконов с изуродованными перилами. Вокруг были разбросаны обгоревшие обломки мебели. Людей видно не было.
Из подъезда соседнего дома вышел дворник с метлой и растерянно уставился на дымящиеся развалины.
– А где жильцы? – спросила Оленька.
– Кто где. Кого увезли на носилках в больницу, кого в морг, а кого так и не нашли.
Не слушая дальше, Оленька взлетела на порог своего дома, и стала отчаянно барабанить в дверь. Наконец ей отворила испуганная Адочка:
– Мама? Ты не уехала на дачу? Что случилось?
Оленька оттолкнула дочь. Она, как безумная, ворвалась в дом и стала лихорадочно собирать разбросанные по квартире вещи:
– Мы немедленно уезжаем в Глинеке! Буди Марину и начинай паковаться.
– Ты с ума сошла, мама? С чего вдруг мы уедем отсюда?
– Я видела вещий сон – этот дом завтра разбомбят при налете! И тебя унесут на носилках под белой простыней!
Видя, что мать вне себя, Адочка не стала с нею спорить. Она разбудила Марину, они быстро упаковали все самое необходимое и уехали в Глинеке. А назавтра с ужасом узнали, что в их дом попала фугасная бомба, которая не оставила от него ни щепки.
Оленька никому не сказала о гибели Джепа – ведь он все равно не был знаком ни с кем из ее близких. Он был для них тенью на «мессершмитте» и таким остался.
Лёва
Лёва считал себя одиноким волком, и его никогда не тяготило одиночество. С раннего детства он научился обходился без сверстников из-за болезни, позже из-за своего страстного стремления любой ценой восстановить и сохранить форму, ну а революция и гражданская война надолго лишили его родных и друзей, а потом он просто привык быть один и рассчитывать только на себя, и это стало его естественным образом жизни.
После того как отпала необходимость в выполнении ответственного задания в случае захвата Москвы войсками вермахта, Лёва получил новое оперативное задание, несравненно более сложное. Ему предстояло отправиться в столицу Ирана и не в качестве мелкого служащего посольства – в Тегеран должен прибыть выдающийся советский композитор, приехавший изучать народную музыку. К счастью, у Льва Книппера был большой опыт многолетних скитаний по горам Кавказа в поисках мелодий горских народов. Но тогда в любом ауле его выручал великий и могучий русский язык. А персидского он не знал, и его требовалось выучить. Через два месяца Лёва освоил его на бытовом уровне. С письмом и чтением было сложней, очень уж заковыристые крючки эти персы выбрали вместо букв, но в конце концов можно было обойтись и одной устной речью.
И все-таки природная любознательность заставила Лёву познакомиться с творчеством поэта одиннадцатого века, который писал не длинные поэмы, а только четверостишия – рубаи. Несколько четверостиший Лёва умудрился прочесть, и одно так поразило его, что он осмелился перевести его на русский язык. Первая строка в оригинале дословно звучала так: «Если жизнь дошла до конца, что мне Балх и Багдад?»
Лёва, не мудрствуя, написал:
Если прожита жизнь, что мне Балх и Багдад?
Если чаша полна, я не нищ, не богат.
Пей до дна, много раз после нас луна
Обойдет небосклон и вернется назад.
Все это было еще в Москве, а по прибытии в Тегеран возникли другие проблемы: как понимать язык иранцев и как прочесть написанные по-персидски названия улиц. В город он вышел не сразу, сначала нужно было освоить квартиру, которая оказалась в новостройке, а не в традиционном персидском доме; атташе объяснил, что новый шах Реза Пехлеви – страстный модернизатор своей страны, и потому южные районы столицы перестроены в подобие европейских городов. Убедившись, что в центральной комнате действительно стоит обещанный ему рояль, Лёва с некоторой опаской вышел из дому и огляделся – улица простиралась бесконечно на юг и на север, названия ее он так и не смог прочесть, не хватало гласных звуков.
Но он и без названия улицы знал, куда ему идти, атташе нарисовал подробный план района. Единственное, о чем его не предупредили, так это о том, что будет так холодно, а онто думал, что едет в южный город, а не на Северный полюс. Стуча зубами от холода, Лёва передумал идти на север в поисках советского посольства, а направился на юг в сторону Большого базара. К счастью, туда он добрался довольно быстро и был потрясен его грандиозностью, впечатлен обилием торговцев и разнообразием товаров. Лёве повезло, и он почти сразу наткнулся на галерею, заполненную магазинчиками с меховыми пальто. Глаза его разбежались, но он взял себя в руки, внимательно проверил цены и качество товаров и выбрал умеренно-мохнатый овчинный полушубок, заплатив за него одной бумажкой из выданной ему тощей пачки долларов, и тут же надел на себя. Сразу стало тепло и уютно. В этой одежке он мог вполне сойти за местного жителя, пока не раскрывал рот, конечно.
Раз он уже дошел до Большого базара, имело смысл навестить главную жемчужину Тегерана – резиденцию персидских шахов, дворец Голестан, что в переводе значит «дворец роз». Поход оказалось удачным – именно в тот день посетителям было разрешено осмотреть гордость Голестана, Мраморный зал, и увидеть уникальные фрески на его стенах и потолках, а также символ персидской монархии – старинный золотой трон, привезенный в середине восемнадцатого века из Индии.
Выбравшись из лабиринта дворцов и мечетей, Лёва почувствовал страшный голод и решил начать настоящее знакомство с жизнью персидской столицы с посещения духана, как здесь называли народные рестораны. И вдруг Лёва Книппер, всегда сдержанный и осторожный, так разошелся в персидском духане, что заказал огромное количество экзотических блюд, и не смог, конечно, всё съесть. Он долго сомневался, принято ли у них просить завернуть ему недоеденное, и в конце концов решился рискнуть. И, представьте себе, ему завернули!
Нагруженный едой и полный впечатлений, он вернулся в свою еще не освоенную квартиру, правда, чуть было не заблудился и обнаружил, что встречные не понимают его вопросов. Но все-таки квартиру нашел и, даже не прикоснувшись к клавишам рояля, чтобы убедиться, в порядке ли настройка, сразу направился к постели, быстро разделся, завернулся в одеяло и немедленно заснул.
Проснулся Лёва среди ночи от холода и удивился: «У них тут, что ли, нет отопления? – И подосадовал на себя. – Почему не спросил об этом атташе? Тот наверняка знает. Придется дождаться до утра, не будить же его с вопросом: где у вас тут отопление?» И наконец придумал: выполз из постели, завернулся в овечий полушубок и отправился на кухню, где разогрел принесенные из духана остатки обеда. После еды согрелся. Вернулся в кровать и опять заснул.
Когда он проснулся, за окном светило солнце и в квартире был уже не такой холод, как ночью. Лёва нехотя встал и, пошарив на кухонной полке, нашел жестяную коробку с кофе и сахарницу с сахаром. Выпив две чашки кофе, осознал, что пора подумать о предстоящем задании, цель которого – убийство фюрера Адольфа Гитлера.
А задание было не из простых. Для начала нужно изучить горные тропы, которые ведут к турецкой границе. Лёве предстояло незаконно пересечь ирано-турецкую и турецко-болгарскую границы, пробраться через территорию Турции в Болгарию, прийти там в посольство Германии и попросить политического убежища. Считалось, что Лёве с его биографией будет нетрудно убедить немцев в искренности его стремления сбежать из СССР – по национальности он немец, известный композитор, из бывших, а значит, гонимый, кроме того, брат знаменитой сестры, немецкой звезды экрана Ольги Чеховой.
План этот, разработанный самим Лаврентием Берией, мог показаться абсурдным. Лёва с опаской представлял себе путешествие по Турции от одной границы до другой без знания языка и документов. И еще к этому добавлялось его беспокойство о судьбе жены, Марии Гариковны. Он знал, что она тоже должна участвовать в этом авантюрном проекте, и сердце его замирало при мысли, что с ней будет в случае провала.
А пока Мария еще не приехала в Тегеран, он наконец отправился в горы, чтобы разведать дорогу к турецкой границе. На автобусной станции Лёва столкнулся с неожиданной трудностью: цифры в Иране записывали на индийский манер, который он пока не освоил. А потому он никак не мог найти нужный автобус № 29 до Казвина, куда собирался поехать.
Там было еще холодней, недаром этот городок угнездился на склоне горы на 1200 метров выше Тегерана. Совсем близко возносились снежные вершины, отделяющие Иран от Каспийского моря. А в скалах притаились развалины знаменитого замка Аламут, резиденции исламистской секты ас-сасинов. Нет, не секты, а автономного государства, исполнявшего заказы на политические убийства. Здесь обитали профессиональные убийцы, и весь мир их боялся. Но появилась татаро-монгольская орда, которая не считалась ни с кем и ни с чем, и смела Аламут с лица земли. При посещении руин замка Лёве очень пригодилось его умение лазать по горам, а главное, сверху он наметил путь к турецкой границе. Дорога предстояла трудная даже для него, отличного скалолаза, не то что для Марии.
Лёва вернулся в свою квартиру и нашел в почтовом ящике записку, приглашавшую его в посольство. Сердце дрогнуло – Мария приезжает? Скорее испуганный, чем счастливый, он поспешил на встречу. Свернул с главной улицы в узкий переулочек, где забор к забору соседствовали два посольства – советское и английское. Позвонил условным звонком, вошел к секретарю, взволнованный, готовый к худшему. А оказалось, к лучшему – проект отменяется, он может хоть завтра вернуться в Москву. Никаких извинений, никаких объяснений, просто вернуться в Москву и все. И к черту под хвост изучение персидского языка и нравов местного населения. От всей затеи остался только вкус духана и овчинный полушубок, который мог пригодиться и в зимней Москве.
Сколько ни ломал Лёва голову по дороге домой, он не мог придумать причину, заставившую начальство так внезапно отменить столь важный проект. И только когда после радостной встречи Мария выманила его на прогулку в парк – тут как раз и пригодился персидский полушубок, – она рассказала ему то, о чем шепчутся в уборных Конторы. Отбой дал лично товарищ Сталин – после долгих размышлений и тщательного анализа международной ситуации он решил, что может только проиграть от ликвидации ненавистного фюрера. Ведь эти шакалы, его англо-американские союзнички, только и ждут возможности нанести удар ему в спину – Гитлера не станет, они немедленно заключат с Германией сепаратный мир.
«Что ж, он прав, – подумал Лёва, – тем более что проект был практически невыполнимым. Туда ему и дорога».
